2) Разум, к[отор]ому мы приписываем такое решающее, высшее значение, для истинной жизни не имеет не только такого важного значения, но не имеет никакого. Он нужен только для жизни "я". Он только здесь, среди людей имеет такую важность, обязательность, но если представить себе жизнь после смерти, то не только можно ее представить себе без руководительства разума, но должно представить ее таковою. Там будет другое руководительство занимать то место, к[отор]ое здесь занимает разум.
      3) (Я вспомнил теперь; это б[ыло] о времени.) Рассуждая о том, что будет после смерти, мы рассуждаем о том, о чем не можем рассуждать: рассуждаем временно, т. е. с участием времени, о том состоянии, к[отор]ое будет вне времени. Время ведь есть только, также и пространство, форма нашей жизни. А мы из нее уйдем. Как же тогда время.
      4) Даже в этой жизни есть нечто в нашей деятельности невременное и непространственное, и оно-то и самое нужное, важное и благотворное. А мы так привыкли к времени и пространству, ч[то] при представлении о загробной жизни переносим их туда.
      Времени нет. Есть моя жизнь. А она только написана на времени. Есть сочинение, а нет строк, букв. Оно написано только посредством строк и букв. И то, что хорошее сочинение написано строками и буквами, никак не доказывает того, что дальнейшие строки и буквы книги будут продолжать сочинение или составят подобное же сочинение.
      5) (В подлиннике запись ошибочно помечена цифрою 4) Время и пространство и вещество-обман, и мое я -обман (не обман, а фикция, мечта), а жизнь есть и не обман мое участие в ней, в не скажу вечной, но вневременной, внепространственной жизни. И то, что я не "буду" жить в теле после смерти и что не будет мое "я", не только не уменьшает мою веру в загробную жизнь, но непоколебимо утверждает ее. То, что я называю и сознаю своим "я", есть вневременное, одно истинно существующее, - есть - не могу сказать: часть, п[отому] ч[то] в части есть понятие пространства и вещества, но есть сама жизнь. - Надо бы яснее, да не осилю.
      4 Фев. 1909. Я. П.
      Вчера б[ыл] оч[ень] плох физически. Ничего не делал. Боролся с недобр[ыми] чувствами. Читал Арц[ыбашева]. Талантлив, но та же неблаговоспитанная литературная небрежность, в особенности в описаниях природы. Маленькие и большие таланты, от Пушкина и Гоголя, работают: "Ах, не ладно, как бы лучше". Нынешние: "Э! не стоит, и так сойдет".
      У Арц[ыбашева] не только талант, но и мысли; к несчастью, зная всё неточное, легкомысленное, что думано о вопросах в жизни, они все, и он тоже, поразительные невежды во всем том, что сделано великими мыслителями прошедшего. Они часто с сознанием своей великой смелости и мудрости позволяют себе по-своему оч[ень] слабо усумниться в том, что исповедуется всеми в их кругу, и не знают того, что не только их сомнения, но всё то, ч[то] вытекает из их сомнений, давно передумано и уяснено, так ч[то] в этих вопросах уже нет подлежащей открытию Америки. Но всё-таки у Арцыб[ашева] работает - и самобытно - мысль, чего нет ни у Горьк[ого], ни у Андреева. Простой талант без содержания у Куприна; у Арц[ыбашева] и талант и содержание. Но всё-таки они несравненно выше Анд[реева] и Горьк[ого], особенно Арц[ыбашев]. Рассказ Кровь - прекрасно. Хорош и Гололоб[ов]. Куприян страдает небрежностью описаний того, чего не знает авт[ор].
      Ну, довольно об этом.
      Приезжал вчера из Р[усского] Сл[ова] об архиерее, я продиктовал, нынче коректура. Отослал. Подписал письмо старообрядцу. Интересные письма, особенно одно о неверии в народе.
      1). По ощущению того, как это неприятно терпеть, понял - смешно сказать: в 80 лет - то, что не надо говорить с другими о том, ч[то] тебя занимает, а ловить то, ч[то] их занимает, и об этом говорить, если есть что.
      2) Всё яснее и яснее становится для меня то, что наша жизнь есть ничто иное, как только сознание нашей отделенности, то, ч[то] мы называем своим "я" и что есть ничто иное, как только сознание жизни всего. Для того, чтобы быть отделенным, надо, чтобы было то, от чего мы сознаем себя отделенными. А это-то то, от чего мы сознаем себя отделенными, мы не можем понимать [иначе], как бесконечным в смысле матерьяльном, и не можем понимать иначе, как нераздельным с собою в смысле духовном.
      Вот это-то нераздельное со мно[й] и есть то, ч[то] мы называем Богом. Если позволить себе приписывать по установившейся привычке намерения этому Богу, то Он дает нам этой нашей отделенностьо и сознанием нашей духовной неразделенности со всем, даст нам жизнь и ее благо. Смерть есть прекращение сознания отделенности. Чем оно заменяется? Уничтожается ли только это сознание? Одно несомненно, что оно, то сознание себя, не может уничтожиться, п[отому] ч[то] одно есть. Кроме него ничего не существует. (Неясно.)
      Вечер. Всё думаю о том, ч[то] писал нынче утром. Да, если мы сознаем себя отделенными, то это от того, что мы были (слово: "были" неверно, п[отому] ч[то] выражает время тогда, когда дело идет о вневременном) нераздельными, или скорее: то, что мы сознаем себя отделенными, это только иллюзорное, или "временное" сознание, а в действительности мы не перестаем быть одно со всем (на религиозном языке это значит, ч[то] в нас живет Бог). Эта-то одновременная отделенность и нераздельность дает нам власть, свободу, всемогущество, дает нам жизнь и ее благо. Так что смерть есть только уничтожение иллюзорного, временного сознания отделенности. Заменится ли оно другим сознанием или нет, мы не знаем и не можем знать и не должны знать, п[отому] ч[то] знание это уничтожило бы свободу нашей жизни. (Всё неясно.)
      Да еще то хотел записать, что деятельность во имя сознания нераздельности есть высшая, всегда свободная и дающая благо деятельность. Деятельность же во имя сознания отделенности исполнена всегда страданий, страхов, неудовлетворенных желаний. (Вся запись под N. 2 в подлиннике отчеркнута красным карандашом)
      3) Еще хотел записать то, что я волей неволей принужден верить, ч[то] мне сделали какую-то несвойственную мне славу важного, "великого" писателя, человека. И это мое положение обязывает. Чувствую, что мне дан рупор, к[отор]ый мог бы быть в руках других, более достойных пользоваться им, но он volens-nolens [хочешь - не хочешь] у меня, и я буду виноват, если не буду пользоваться им хорошо. А я последнее время, кажется, больше для пустой болтовни, повторения старого пользуюсь им. Будем стараться.
      Еще 4). Слышу и получаю письма, вероятно и в печати, упрекающие меня за то, ч[то] я не отдал землю крестьянам. Не могу не признать, ч[то] было бы лучше, не боясь упреков семьи, отдать землю крестьянам (каким?), но можно б[ыло] как-нибудь устроить, но дурно ли, хорошо, я не сделал этого, но никак не п[отому], ч[то] дорожил этой собственностью. Я 20 лет и больше ненавижу ее и не нуждаюсь и не могу нуждаться в ней и благодаря моим писаниям, и если не писаниям, то моим друзьям. - Единственная выгода того, ч[то] я не отдал землю, та, ч[то] меня за это осуждали, ругали, осуждают и ругают.
      Теперь же после моей смерти я (Зачеркнуто: оч[ень]) прошу моих наследников отдать землю крестьянам и отдать мои сочинения, не только те, к[оторые] отданы мною, но и все, все в общее пользование. Если они не решатся исполнить обе мои посмертные просьбы, то пускай исполнят хоть одну первую, но лучше будет - и для них - если они исполнят обе.
      Нынче 5 Ф. 1909. Я. П.
      Ночью думал, мало спал, думал: да, "le monde est une sphere don't le center est partout et la circonference nulle part"(мир-это шар, центр которого-везде, а окружность-нигде]. Прибавлю к этому, что этот центр - я и всякое живое существо. Жить значит чувствовать, сознавать себя центром вселенной, Всего.
      И очевидно, что действительно существующее есть то, что мне представляется сферой бесконечной только п[отому], ч[то] я так же, как и всякий человек не только современный, но живший сотни тысяч лет назад, понимаю себя центром, из к[оторого] исходят бесконечные радиусы; только это, представляющееся мне сферой, но не могущее иметь никакой формы, только это действительно существует, мы с червяком - воображаемое, как и всё матерьяльное, весь матерьяльный мир есть только воображаемое, - воображаемое п[отому], ч[то] матерьяльное, не имеющее пределов, есть бессмыслица, contradiction in adjecto [противоречие в понятии.].
      Действительно существует только то нечто духовное, от к[оторого] я чувствую себя отделенным.
      2) Димочке надо сказать, ч[то] брак не даст полноты жизни, а лишит ее полноты в лучшем случае, в худшем будет лишним препятствием к достижению назначения - блага.
      6 Ф. 09. Я. П.
      Не знаю, записано ли:
      1) Тем хорошо признание Бога любовью, ч[то] общение с ним только одно: любовь к людям. И общение такое, при к[отор]ом Его чувствуешь, Он отвечает тебе.
      2) Легко сказать: "жить только перед Богом", а как трудно, но и как хорошо!
      3) Четыре ступени жизни: 1-ая животная, младенцы, 2-я подражание, подчинение внушению, "что люди, то и я" - детство, 3-я для славы людской юность, 4-я для души, для Бога - настоящая жизнь. Во всей жизни остаются все четыре. Вторая - традиция, инерция, гипноз, как люди, так и мы - главный двигатель 0,99 всей деятельности людской и в семье, и в общественных обычаях, и в государстве, и в религии.
      Молитва: Хочется просить помощи у Бога. Но Бога никто же нигде же не видел, т. е. Бога мы не можем понять; не можем понять, но можем вступить в общение с Ним любовью. Если мы любим, то мы в Нем и Он, в нас. Так будем же любить всех и ближних, и дальних, и любящих, и ненавидящих нас. И будем всегда любить всех и мыслью, и словом, и делом. В этом одном и помощь от Бога и в этом высшее благо, к[отор]ое Он дает нам.
      7 Фев. 1909. Я. П.
      Всё нужнее и нужнее становится для меня короткая молитва, и я составил такую:
      Помещу на другой стороне. Вчера б[ыло] оч[ень] хорошо и в теле и на душе. Нынче хуже, но держусь.
      Молитва.
      Хочется помощи Бога. Понимать же Бога могу только любовью. Если люблю, то Он, во мне и я в Нем. И потому буду любить всех, всегда, в мыслях, и в словах, и в поступках. Только в такой любви найду помощь от Бога.
      Думал о том, что сознание отделенности дает через чувство осязания понятие непроницаемости. Понятие же непроницаемости дает понятие вещества. Хочется уяснить себе это. Но до сих пор еще не ясно.
      8 Ф. 09. Я. П.
      И вчера [и] нынче ничего не делал. Занят мыслью о молитве. Думал об этом и нынче ночью. Да, мне нужны три молитвы, три напоминания себе о том, кто я и что мне свойственно и должно делать. Одна первая и главная:
      1) Знаю, ч[то] если люблю, то Ты во мне и я в Тебе. И потому хочу любить всегда и всех и в мыслях, и в словах, и в делах.
      Вторая:
      2) Хочу не думать о суде людском, а делать только то, что мне перед живущим во мне Тобою должно и можно делать.
      Третья:
      3) Внешние события будущего скрыты от меня, но я знаю, что они совершаются по Твоей воле, и потому не хочу желать в будущем тех или иных, зная, что то, что совершается по твоей воле, всегда благо.
      9 Ф. 09. Я. П.
      Во всем да будет не то, чего я хочу, и не так, как я хочу, а то, чего Ты хочешь и как Ты хочешь. Не хочу желать и ожидать чего-либо в будущем, ни успеха в деятельности, ни славы людской, ни сил телесных, ни самой жизни. Одного хочу, хочу, чтобы быть в Тебе и с Тобою, любить всегда и всех (Далее по недосмотру осталось незачеркнутым: как) и в мыслях, и в словах, и в делах.
      Да будет со мною не то, чего я хочу, и не так, как я хочу, но то, чего Ты хочешь и как Ты хочешь. Не хочу в будущем ни успеха деятельности, ни славы людской, ни телесных сил, ни продления жизни. Одного хочу: хочу для того, чтобы быть в Тебе и Тебя сознавать в себе, любить всех и в мыслях, и в словах, и в делах.
      Всё не могу удовлетвориться формой молитвы. Сейчас вечер 9-го. Хочу выразить еще иначе - вот так:
      Ничего не желаю в будущем, зная, что всё, что будет, будет благо; не желаю и похвалы людской, зная, что назначение мое не в любви людей ко мне, а в моей любви к ним, любви в делах, в словах, в мыслях.
      11 Ф. 09. Я. П.
      Ничего не пишу уже несколько дней, но на душе хорошо, особенно нынче. С[оня] не приехала. Думал о том, что молитва моя не годится для последних минут жизни, при смерти. А если не годится для смертного часа, то и вообще не годится, п[отому] ч[то] смертный час всегда, всякую минуту. Подумал сначала, ч[то] не годится в особенности для смертного часа усилие избавиться от заботы о славе людской. Но подумав еще, увидал, ч[то] это неверно, ч[то] соблазн славы людской не покидает человека и в минуты смерти, часто, напротив, в эти минуты еще усиливается - как во всех тщеславных героических подвигах. Даже едва ли не во всех их двигатель тщеславие. Да, тщеславие, забота о славе людской-одно из главных препятствий для отдачи своей жизни служению духовному началу вне себя и в себе: вне себя, все яснее и яснее постигая его требования, и в себе, всё больше и больше подчиняя свою жизнь этим требованиям. Так что молитву оставляю такою, как записал. Разве прибавлю то, ч[то] выражает сознание, память о неизбежности, близости, естественности и благе смерти.
      Знаю, что умираю, и в виду смерти не могу желать ничего внешнего в той жизни, из к[отор]ой ухожу; не могу тоже желать и похвалы от людей, п[отому1 ч[то] она не нужна умершему. Но не могу не желать и желаю одного: любить всегда одинаково всех и делом, и словом, и мыслью, всякую минуту и до последней минуты.
      12 Фв. 1909. Я. П.
      Всё так же ничего определенного не работаю. Нынче поправил письма. Одно, матерьялисту, кажется, не дурно. Приехал вчера и нынче Вайсов, Сергеенко, Трегубов. Да, вчера думал о том, как действенны слова умирающего. От чего? А от того, ч[то] умирающий не думает о мирском. Да ведь мы все умирающие. Только не думай о мирском - и твои слова будут так же действенны, если только слушатели будут чувствовать твою отрешенность от мирского. Думал нынче гуляя:
      1) Какой это неразрывный круг: добрая жизнь - дела- усиливают веру, вера производит дела. От этого ясно, как не может быть веры - а только подобие ее - самая страшная ложь - у властителей, воин[ов], грабителей, судей, лжеучителей.
      14 Фев. 09. Я. П.
      Вчера нездоровилось, но счастлив, не могу не благодарить. Ничего не писал. Был Николаев милый. Письма все хорошие. Не выходил перед обедом, а лежал.
      Отрываюсь, после допишу.
      И нынче чувствую себя слабым, в особенности для писания: ничего не хочется. А между тем нынче утром думал оч[ень], кажется, важное, именно:
      1) Говорят: "разве возможно жить по закону любви, без удержания насилием злых?" То, что люди говорят это, показывает, ч[то] говорящие верят в закон насилия, верят в то, что насилие учредит жизнь. Они верят в это, и действительно, закон насилия отчасти, только отчасти учреждает, или нам кажется, что учреждает жизнь. Что бы было, если бы мы верили в закон любви так же, как верим в закон насилия? Всё дело в вере в то или другое. И я думаю, что вера в закон любви придет и сделается столь же общей, какой была вера в закон насилия. (Я говорю: была, п[отому] ч[то] теперь уже является сомнение в действенности зак[она] нас[илия].) А как только вера эта сделается общей, так уничтожится большая часть тех зол, от к[оторых] страдает теперь человечество.
      2) Часто отдаешься унынию, негодованию о том, ч[то] делается в мире. Какая это непростительная ошибка! Работа, движение вперед, увеличение любви в людях, сознание ее возможности, ее применения, как закона жизни, ростет в человечестве и положительным путем - признание ее благодетельности, и отрицательным - признание всё ухудшающегося и ухудшающегося положения людей вследствие признания закона насилия. Да, надо видеть этот двоякий рост, а не отчаиваться.
      3) Смертные казни в наше время хороши тем, ч[то] явно показывают то, ч[то] правители дурные, заблудшие люди, и ч[то] поэтому повиноваться им так же вредно и стыдно, как повиноваться атаману разбойничьей шайки.
      15 Ф. 1909. Я. П.
      Вчера нехорошо говорил вечер с Зосей - осуждал, зло. Здоровье хорошо, говорил с Ваней. Не могу без слез. Нынче поутру думал как будто новое думал так радостно, что:
      1) Осуждать за глаза людей подло - в глаза неприятно, опасно, вызовешь злобу. И потому одно возможное, разумное, а потому и хорошее отношение к людям, поступающим дурно - такой для меня б[ыл] Столыпин с своей речью -сожаление и попытка разъяснить им их ошибки, заблуждения.
      2) Сейчас б[ыл] нищий, мужик, бывший солдат, говорит иностранными, ненужными словами, но смысл речей один: ненависть к правителям, к богатым, зависть и оправдание себя во всем. Страшное существо. Кто это сделал? революционеры или правительство? Оба.
      3) Религиозно нравственное положение народа ужасно, как будто нет выхода. Но он есть, только во времени. Наелся дурной, вредной пищи или напился пьян, и мучаешься, и кажется, ч[то] нет выхода, п[отому] ч[то] сейчас действительно нет выхода, но выход есть. Желудок переварит, организм переработает, так и в этом.
      4) Какое ужасное зло сделано революционной литературой: указать прежде не сознаваемое, спокойно переносимое зло и предложить, как единственное средство избавления, средство, не избавляющее, а увеличивающее зло - это ужасно жестоко. И это самое сделано революционерами с народом.
      18 Ф. 09. Я. П.
      Вчера не писал. Целый день был вял - хуже, был грустен, почти зол. Как вспомнишь о чем-нибудь, так кажется, ч[то] это мне неприятно, и неприятно не то, о чем думал, а то, как думаю, чем окраше[на] мысль. Поправлял "Слово", и всё не хорошо. Вечером был Булыгин, рассказывал поразительное о смерти жены. - Нынче с утра не думается, не работается. И хорошо. Чего же еще?
      1) Сейчас думал очень для меня важное: Всё хочется - не знаю, по старой ли привычке или по свойству души человеческой - хочется молиться, обращаться к Кому-то, к Богу. Я последнее время, стараясь ясно определить себе Бога, как и должно было быть, пришел к признанию невозможности отношения к Нему, к отрицанию Его для разума, но потребность жива. Бог, Ты, Ты - всё, чего я смутное проявление в теле, в отделенном от Всего теле, Ты - Весь, во всем совершенстве, помоги мне. Говорю это - и мне хорошо на душе. Не знаю, кто Тот, Кого я прошу о помощи, но мало того, что знаю, ч[то] Он есть, но знаю и то, что чем больше, искреннее, горячее прошу Его о помощи, тем больше чувствую эту помощь. Да. Помоги мне освобождаться от тела, соединяться с Тобо[й] - и чувствую, что Ты уже помогаешь, и - хотел бы сказать, ч[то] люблю Тебя, но "люблю" не то слово. Чувство мое к Тебе и не так горячо, как любовь, и не так узко, телесно. Это не любовь. В любви есть желание блага, а в этом только желание соединения. -(Чепуха.)
      2) Я всё придумывал молитву краткую и молюсь составленной длинной молитвой. Это нехорошо. Молитва не может быть одна и та же на все дни, на все часы. Нынче мне нужно: "помоги". А иногда нужно: "благодарю". Иногда нужно только созерцание, и иногда память о Нем и о Себе.
      Не знал и не знаю ни одной женщины духовно выше М[арьи] А[лександровны]. Она так высока, что уже не ценишь ее. Кажется, так и должно быть и не может быть иначе.
      19 Ф. 09. Я. П.
      Хорошо спал. Поправил "Непонятное", начал "Детск[ую] мудрость". Просмотрел "Дьявола". Тяжело, неприятно. Хорошо думал во время верховой езды. Думал первое то, что
      1) Надеяться, ожидать чего-нибудь разумный человек может только одного: смерти.
      2) Надо в жизни не ожидать будущего, а готовиться к жизни в настоящем.
      Очень ясно чувствую, испытываю радость, успокоение, свободу жизни только для Бога, в Боге.
      20 Февр. Я. П.
      Всё так же, как вчера, тяжелое физич[еское] состояние. Вероятно, печень, и ничего не могу работать. Взял б[ыло] Павла, перечитал. Могло бы быть не дурно, но нет охоты. Нет охоты и к Детскому. Письмо от Петрова - не совсем. Надо отвечать. Тут Миша с женой и своячен[ицей]. Оч[ень) приятны. Записать нечего. Едва ли буду в состоянии писать художественное. Поправил Номер Газеты - нехорошо. Вчера и третьего дня с Ч[ертковым] хорошо говорил[и]. Но к вечеру страшно слаб.
      21 Фев. 1909. Я. П.
      Вчера хорошо гулял пешком, и среди не думанья вдруг мысль, и хорошая, и оч[ень] хорошая. Запишу. Попробовал "Павла". Вижу возможность. С Ч[ертковым] хороший разговор. Нехороший, задорный разговор с Зосей об искусстве. Записать:
      1) Мы, крошечные отделенные существа с нашими случайными внешними чувствами (таких чувств может быть миллионы разных. Мы и видим разные у животных), мы этими чувствами творим мир, нами познаваемый, с микроскопическими животными и небесными телами, и живем в полной уверенности, что мир действительно такой, и такой только и есть. Какая глупость! Не говоря уже о том, ч[то] мир-то этот нелепый в бесконечном времени вперед и назад и в бесконечном пространстве, с бесконечно великими частями материи и такими же бесконечно малыми частицами материи, т. е. совершенная чепуха, не говоря уже об этом, разве не очевидно, что то, что мы называем действительно существующим миром, есть произведение чувств одного, случайно одаренного известными, исключительными чувствами существа человека. Так что тот мир, к[отор]ый мы воображаем, ч[то] существует один, есть только одна из бесчисленных возможных случайностей. Знаем же мы, что это так, п[отому], ч[то] знаем по участию в нем, что есть другой мир, независимый от тех или иных чувств, мир духовный, - один, только один. Этот другой мир мы не можем сказать, ч[то] знаем, но можем н должны сказать, ч[то] он есть. И знать то, что он есть - великое благо.
      Забыл записать: Забота о славе людской, о мнении людей не есть одна из слабостей людских, один из соблазн[ов], как думают многие, нет, это соблазн из соблазнов. На нем почти все, если не все грехи людей: и богатство, и ученость, и властолюбие, и раздражение, и ненависть, и отчаяние, всё на этом. Для того, чтобы почувствовать всё губительное значение этого ужасного соблазна, стоит только представить себе жизнь, свободную от него, жизнь, посвященную всю исполнению воли Бога, с совершенной беззаботностью о суждении людей. Только представить себе это живо во всех случаях жизни - и представится удивительная, неиспытанная свобода и сознание своего человеческого, божественного назначения. (Не умел ясно выразить, ч[то] чувствовал.)
      22 Фев. 1909. Я. П.
      Вчера хорошо ездил далеко верхом и хорошо думал. Дома вечер большая слабость. Был Ч[ертков]. Как всегда, хор[оший] разговор. Нынче опять чудное утро, но очень слаб. Записал оч[ень] плохо Д[етскую] М[удрость] и ничего не могу делать. А многое хочется. Что-то надо б[ыло] записать важное - забыл. Одно помню: о "свободе воли". Как неправильно говорить о "свободе воли". Точно как будто кто-то от чего-то освободился.. Свобода света, свобода тяготения. То, что называют свободой воли, есть сама жизнь, то, что мы называем жизнью, но что и называть-то ничем нельзя. Свободой воли мертвые люди называют ту жизнь, к[отор]ую они утратили и о к[отор]ой удержали смутное воспоминание.
      25 Ф. 1909. Я. П.
      Третье[го] дня, т. е. 23, совсем не помню. Кажется, ничего не писал, кроме писем о непротивлении и о школе. Оч[ень] холодно. 23-го, кажется, ходил пешком. З[ося] за мной ездила. 24-го хорошо писал Павла. Может выйти. Оч[ень], много хорошего и полезного можно сказать. Был посетитель, одуренный и развращенный революцией. Всех ненавидит, осуждает, а для себя всё можно. Читал V. Hugo. Прекрасно - проза, но стихи не могу.
      Нынче с утра писал застарелые письма - очень бодро и охотно написал не менее 15. Ходил до поручика. Слаб, но хорошо. С радостью чувствую освобождение от славы людской.
      1) Вспомнил насмешки Соловьева о том, что я говорю, что не земля вертится, а солнце ходит, и подумал, что несомненно разумнее полагать и думать и говорить, что солнце ходит, чем-то, ч[то] земля вертится. То-первое-несомненное, общее для всех, окончательное данное чувств, второе вывод ума, во 1-х, не всем одинаково доступный, во 2-х, рассуждение не окончательное, а требующее еще менее доступных всем, и не окончательное рассуждение, а ведущее в область бесконечных и неоконченных, неясных рассуждений.
      27 Ф. 1909. Я. П.
      Вчера чувствовал себя совсем больным, ничего не ел, и слабость телесная, но духовное состояние - напротив. Продиктовал кое-что не дурно. Не выходил. Вечером, как всегда, хорошо с Ч[ертковым], б[ыли] еще Фельт[ен] и Страховы.
      Чувствую близость смерти, и если умирать-это то, что я чувствовал вчера и отчасти нынче, то это одно из лучших состояний, испытанных в этой жизни.
      Саша, несмотря на то, ч[то] мы мало говорим с ней, мне не достает.
      Только бы быть в любви со всеми.
      1 Марта 1909. Я. П.
      Вчера не писал, но б[ыл] здоров. Утром читал и записал Д[етскую] М[удрость]. Верно, лишнее ходил, и нога заболела. Вечером картины Инд[ии] у Ч[ертковых]. Очень хорошо. Нынче проснулся бодрый, хотя мало спал, и думал вот что:
      Нынче 2 М. 1909.Неподвижно сидел вчера от ноги, также сижу и нынче. Вчера совсем ничего не делал, кроме чтения. Были с Инд[ейскими] картинами. Поправлял английский перевод письма к Индусу. Вечером б[ыл] замечательно религиозно сильный человек из Тулы - как всегда, бывший революционер Михаил Перепелкин. Читал Грабовского Geistige Liebe [Духовная любовь.]. Много оч[ень] глубокого и хорошего. Надо вникнуть. Переписать из зап[исной] книжки:
      1) Смертная казнь хороша тем, что показывает ясно, что правители злые, недобрые люди, и повиноваться им так же стыдно и вредно, как повиноваться атаману шайки разбойников. (Дальнейшее, кончая записью от 1 марта 1909 г., внесено в тетрадь Дневника переписчиком. Редакцией здесь, как и в других подобных случаях, исправлены неточности по подлиннику (Записная книжка N. 1)).
      1) Смертн[ая] казнь хороша тем, ч[то] ясно показывает то, что правители - злые, недобрые люди, и что повиноваться им так же стыдно и вредно, как повиноваться шайке разбойников.
      2) Ничего не желаю для себя в будущем, потому что верю, что всё безразлично, и если я делаю, что должно, для меня всё благо. Не ищу похвалы от людей, потому что знаю, что искание славы людской мешает исполнению воли Бога. Желаю и ищу одного: чтобы я всякую минуту жизни одинаково любил всех, любил и делом, и словом, и мыслью.
      13 февр.
      Читал Croft Hiller'а. Неверно, искусственно допущение насилия для восстановления прав Бога. Только любовь, а любовь только без насилия любовь. Главное же, в чем я ошибся, то, что любовь делает свое дело и теперь в России с казнями, виселицами и пр.
      14 Февр.
      1) Для того, чтобы закон любви учредил жизнь, надо верить в него так же, как мы верим в закон насилия.
      2) Губительный вред революционных писаний.
      3) Любовь к людям, животным, природе, к себе.
      4) (Д[етская] М[удрость]. Осуждение.)
      5) Наш мир только частный случай.
      28 Февр.
      1) Жизнь есть стремление к соединению с Началом всего, с Богом, так как же может быть страшна смерть для того, кто понимает истинный смысл жизни. Как же ему бояться того, в чем исполнение его стремлений.
      2) Умирая, испытываешь то, что брошенный ребенок, возвращаясь к любящей и любимой матери.
      3) Как рабочие сами виноваты. Цель не должна быть освобождение, а цель - достижение лучшей духовной жизни - цель религиозная, общая, и тогда и только тогда попутно достигнется цель политическая, частная.
      4) Наивность недоумения сегодняшнего рабочего о том, что "этак можно получить много неприятностей".
      1 Марта.
      1) Бог есть любовь. Любить Бога значит любить любовь.
      2) В первый раз испытал чувство, которое могу назвать похожее на любовь к Богу. Сейчас не могу по произволу вызвать это чувство, но могу вспоминать о нем.
      3) Смерть есть прекращение жизни в пространстве и времени. Для того, кто не сознает жизни вне пространства и времени, она есть прекращение всего.
      4) Подати самое могущественное орудие порабощения, и потому освобождение возможно только при освобождении от участия в собирании податей и - страшно сказать (и вместе с тем радостно) - только при освобождении от корысти, при готовности к бедности, при отказе служения богатым.
      5 Марта.
      Никак не думал, что 4 дня не писал. - За эти 4 дня оказалась болезнь ноги, усадившая меня в кресло и поставившая в зависимость от помощи других. Не похвалюсь духовным состоянием, особенно по вечерам. Но не слабею, знаю, что плох. Недоволен тем, ч[то] нет радостного любовного состояния. Вчера целый день только написал два N Д[етской] М[удрости] и всё читал Гоголя. О Гоголе записано в книжке. Саша впишет сюда: (Дальнейшие 4 абзаца машинописная копия, написанная на вклеенном в тетрадь Дневника листке, с одним исправлением Толстого).
      1) Гоголь - огромный талант, прекрасное сердце и слабый, т. е. несмелый, робкий ум.
      Лучшее произведение его таланта - Коляска, лучшее произведение его сердца - некоторые из писем.
      Главное несчастие его всей деятельности это его покорность установившемуся лжерелигиозиому учению и церкви и государства, какое есть. Хорошо бы, если бы он просто признавал всё существующее, а то он это оправдывал, и не сам, а с помощью софистов славянофилов и был софистом и очень плохим софистом своих детских веровании. Ухудшало, запутывало еще больше склад его мыслей его желание придать своей художественной деятельности религиозное значение. Письмо о "Ревизоре", вторая часть "Мертвых душ" и др.
      Отдается он своему таланту - и выходят прекрасные, истинно художественные произведения, отдается он нравственно религиозному - и выходит хорошее, полезное, но как только хочет он внести в свои художественные произведения религиозное значение, выходит ужасная, отвратительная чепуха. Так это во 2-ой части "Мертвых душ" и др.
      Прибавить к этому надо то, что всё от того, ч[то] искусству приписывает несвойственное ему значение.
      (С[аша] впишет сюда.) (Дальнейшие 4 абзаца - копия записи от 3 марта " Записной книжке)