– Ох, Танюха, Танюха! За нелегкое, мужское дело взялась. Думаешь, тебе симаковы и прочие оборотни спустят, простят твою инициативу? Не тут-то было! Не знаешь ты жизни, милая! Хоть и забралась так высоко.
      – Ничего. Пусть только попробуют на моем пути встать. Разве не кармашевская кровь во мне течет? Отступать я не собираюсь. Ну я побежала, мне еще в церковь надо заглянуть, предупредить... Ой! Совсем забыла. У меня ведь к тебе еще один, не менее серьезный разговор. Дядя Паша, а что, если наш старый дом отдать на время батюшке Алексею? Он с семьей во времянке ютится. Это флигелек возле церкви.
      – Знаю.
      – Вот я и подумала...
      – Надо с Виталием посоветоваться.
      – С Виталием? А он что, будет против?
      – Ну... У него как-никак жена законная есть, дети...
      – Понятно. Тогда вот что. Одна половина дома ведь наша с мамой? Вот пусть батюшка и занимает ее. А за дрова и электричество я вам заплачу.
      – Ох и кипяток ты, Татьяна. Не зря, видно, тебя в начальство избрали. Остынь! Со стариком, чай, говоришь.
      – Извини, конечно, дядя Паша, но уж какая есть. С характером. Но сам-то ты как считаешь? Чтобы ребятишки вместе с их матерью замерзали в этой халупе? Там и печь дымит. Батюшка сам ее перекладывал.
      – Сам?
      – А ты как думал? Что он сидит со своей попадьей и на блюдце с чаем дует весь день, как тот поп в Мытищах? Да он раствор собственноручно для художника таскает. Заметь, художника, а не штукатура. Ему рисовать полагается, а он с мастерком с утра до вечера на лесах торчит. Они вдвоем там, понимаешь, вдвоем за все село отдуваются. А остальным некогда или «жаба давит».
      Небось и у тебя мыслишка закралась: а не растратчик ли спонсорских денег наш батюшка?
      – Татьяна! – рассердился Павел Федорович. – Ты, смотрю, не на шутку разошлась.
      – Да, дядя Паша, не на шутку. Не до шуток мне сейчас. Сам видишь. Ладно, пойду я. А ты все же Виталия предупреди. Я с этим домом от вас не отстану. До свидания!
      Ее кто-то окликнул, когда она уже подходила к церкви. Татьяна оглянулась и увидела Оксану. Молодая женщина, осунувшаяся, бледная от бессонной ночи, стояла под тополем и теребила свою растрепавшуюся косу. Татьяна медленно подошла к ней, не зная, как вести себя со своей племянницей.
      – Татьяна Михайловна, я хочу... мне надо...
      Она вдруг разрыдалась. Татьяна положила руку на ее плечо, но Оксана сбросила ее нервным движением.
      – Мне не надо вашей жалости! У соперницы сочувствия не просят! – выдавила она сквозь зубы. – Я взываю к вашему рассудку. Ведь вы уже немолодая, простите, зрелая женщина, к тому же занимаете такой пост. Вам не стыдно отбивать чужих мужчин?
      – А тебе не стыдно обманывать мужа, маленькая дрянь? – вдруг взорвалась Татьяна, которую сегодняшние неприятности не только не выбили из колеи, а, наоборот, заставили мобилизовать все силы.
      – Да как вы смеете?! Я учитель! Меня знает все село...
      – Вот именно! В самую точку! Не в бровь, а в глаз! Все село тебя знает, а ты бегаешь как собачонка за чужим мужиком. Опомнись, Оксана!
      – А вы? Вам не стыдно по ночам принимать молодых, как вы выражаетесь, мужиков?
      – Не стыдно. Я свободная женщина, у меня нет мужа. И потом, не такой уж он и молодой.
      – Откуда вы знаете?
      – Паспорт видела.
      – Ах, у вас уже и до паспорта дело дошло?
      – Оксана, говори потише, на нас уже оглядываются. Ведь я-то скоро уеду, а тебе здесь детей учить.
      – С ним?
      – Что «с ним»?
      – Уедете?
      – Не знаю. Это ему решать.
      – Вот именно! Пусть он сам решает. А вы прекратите сюда таскаться!
      – Что?! Знаешь, не стояли бы мы с тобой на главной улице села, я бы такую затрещину тебе влепила! Впрочем, я могу это сделать прямо сейчас, если ты не уберешься отсюда.
      Татьяна замахнулась. Разумеется, это был чистой воды блеф. Но он подействовал. Оксана испуганно вытаращила глаза, попятилась, а потом припустила так, что пятки засверкали. Татьяна грустно усмехнулась: «Истинная дочь своей мамаши. Не наша, не кармашевская порода».
      В приделе вовсю кипела работа. Батюшка поднимал на леса раствор и воду, а Андрей штукатурил последние метры стены.
      – Здравствуйте! – поздоровалась Татьяна.
      – Здравствуйте, Татьяна Михайловна, – бодро поздоровался батюшка.
      Андрей лишь кивнул и отвернулся к стене.
      – А я пришла попрощаться. Завтра в шесть утра еду в город. Дело неотложное появилось. Но через два-три дня хочу вернуться. Симакова я предупредила. Так что без меня совещание по поводу спонсорства проводить не будут.
      Она говорила это все специально для Андрея. Ее злило, что ей приходится оправдываться, объяснять свой отъезд домой. Но он как будто не слышал, увлеченный своим делом.
      – Спасибо, Татьяна Михайловна, за заботу о нашем храме, – поблагодарил батюшка. – Богом да воздастся за труды ваши.
      – Мне это не трудно, – смутилась она от столь высоких слов.
      – А что за «неотложное дело»? – вдруг повернулся к ней Андрей.
      Татьяну охватило волнение. Он ни разу не смотрел так пристально и нежно одновременно. Этот взгляд ее сведет с ума! Зачем он так смотрит?
      – Дело? – переспросила она, не в силах оторваться от его глубоких, бездонных, словно морская толща, глаз. – Мне надо в областной архив по личному делу.
      – А нам по пути. Я тоже собрался в город за красками.
      Они не заметили, как неслышно покинул их батюшка. Они ничего не замечали вокруг. Андрей спрыгнул с лесов, подошел к ней вплотную. Она, не отдавая себе отчета, прильнула к нему. Ее руки были безвольно опущены, а голова слегка запрокинута, глаза закрыты. На губах блуждала не то улыбка, не то судорога страсти. Он вдруг крепко обнял ее, начал целовать сначала волосы, затем лоб, глаза. Стукнула дверь. Они отпрянули друг от друга.
      – Здесь есть кто-нибудь? – раздался голос Виталия.
      Он, щурясь и привыкая к плохому освещению после яркого солнца, вошел в помещение.
      – Здравствуйте! А я...
      Он замолчал, нахмурился, опустил глаза. Татьяна не успела изменить выражение лица, она еще не пришла в себя от любовного огня, охватившего ее тело минуту назад, и Виталий заметил это. Он все понял.
      – Вы по делу? – невозмутимо спросил Андрей.
      – Я? Нет. То есть да. Короче, можете забирать дом. Мы согласны.
      Он круто повернулся и быстро вышел из придела. Татьяна опустила голову, закусила от досады губу. Андрей дотронулся до ее руки, но она отдернула ее.
      – Что произошло, Таня? – глухо спросил Андрей. – Только что я видел перед собой совсем другую женщину. Такой ты и должна быть, понимаешь? Ты рождена такой, женственной, нежной, доброй. Это из-за него? Ответь! Из-за него? Ты чувствуешь себя виноватой? Значит...
      – Ничего не «значит»! Андрей, не мучь меня! И потом здесь не место для подобных сцен. Мы богохульствуем.
      – Ты права. Оставим этот разговор. Завтра я тоже еду в город. Увидимся!
      Он вновь залез на леса и продолжил работу. Татьяна вышла из церкви, медленно побрела по дорожке в сторону улицы, но на середине остановилась, подумала, а затем решительно направилась к флигелю.
      Всю дорогу они стояли в тамбуре и целовались.
      – Я бы мог пригласить тебя в ресторан, но сейчас я на огромной мели. Потерпишь еще месяц? Мой агент обещает продать картину за приличную сумму.
      – Потерплю, – шептала она, обвивая его шею обнаженными руками.
      В тамбур заглянула проводница:
      – Молодые люди, чай будете?
      – Будем, – ответила Татьяна.
      Они вошли в купе, где уже чаевничали две женщины, и сели на скамью.
      – У меня с собой бутерброды и сгущенка, – тихо сказала Татьяна.
      – Сгущенка? – лукаво спросил он и улыбнулся. – Люблю сгущенку.
      Последние два слова он произнес шепотом, глядя на губы Татьяны. Она покраснела, уткнулась в пакет с провизией. Они попросили проводницу принести консервный нож, и Андрей открыл банку. Вскоре их спутницы встали, освободив место возле столика, а потом и вовсе вышли из купе, дабы не смущать «молодых».
      Им казалось, что на людях они держат под семью замками свои чувства. Но и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять – это влюбленные. Татьяна, окрыленная любовью, помолодела. И разница в возрасте была незаметна. Она заставила Андрея съесть два бутерброда, а сама едва справилась с маленьким кусочком. Ее аппетит сжигала страсть, которая завладела каждой ее клеточкой, парализовала волю и заполнила без остатка сердце. Отступили назад хлопоты и заботы. Ее уже не задевал так больно случай на кладбище, не трогали обидные слова Оксаны, не волновали напрасные признания Виталия. Андрей! Андрей! Андрей! Музыка его имени звучала в ушах, свет его глаз озарял путь, тепло его рук хранили ее плечи.
      На перроне они расстались. Татьяна пошла через вокзал на стоянку такси, а ему надо было в другую сторону. Он скупо говорил о своих делах, а она не настаивала на его полной откровенности. Умная женщина, она понимала, что влезать во все мужские дела – значит губить отношения.
      Она ехала в такси и новым взглядом смотрела на улицы и площади родного города. Как они преобразились! Стали шире, чище, красивее. Весь мир стал другим. Как она жила раньше без Андрея? Разве это была жизнь? Татьяна даже поежилась, поведя плечами. Серые, беспроглядные, пресные будни. И никакие суперпрезентации и встречи на высшем уровне не заменят и на секунду тех часов в тамбуре, что провела она вдвоем с любимым.
      Тамара Федоровна поливала огурцы, когда увидела на дорожке дочь. Она не узнала Татьяну.
      – Ты только из косметического салона, что ли? – спросила мать, бросив шланг и обнимая дочь. – Выглядишь как мои огурчики. Свеженькая, помолодевшая.
      Татьяна рассмеялась и вновь удивила мать, теперь уже задорным смехом. Так она смеялась только в юности.
      – Мамуля, я не из салона, я из тамбура! – Она покружилась перед матерью. – Я всем женщинам даю совет: поезжайте в тамбурах – и вы обретете свежесть и молодость!
      – Ох, любишь ты загадками говорить! Пойдем в дом, я покормлю тебя первыми ягодами со сливками. Специально для тебя собирала.
      Они сидели на тесной веранде за небольшим столом, покрытым белой скатертью в красный горошек. Татьяна уплетала ягоды со сливками – голод все же дал о себе знать – и слушала рассказы матери об урожае, о соседях по даче и прочих милых пустяках, которыми живет женщина в ее возрасте. Потом они прогулялись по участку и уселись на скамейке в тени старой груши.
      – Мама, – уже другим тоном заговорила Татьяна, – ты что-нибудь знаешь о Колчиных, которые в Кармашах жили?
      – Колчины? Знакомая фамилия... А! Знаю старуху Колчину. Она что, жива до сих пор?
      – Да. Я видела ее недавно на кладбище.
      – Ну и что?
      – Ты ничего не знаешь о ее муже?
      – Нет. Погоди! Его, кажется, арестовали в тридцатые годы. А почему...
      – Мама, нашего деда обвиняют в доносительстве.
      – Что?! Кто обвиняет? Эта Колчина? Да какое она право... Нет, не может быть! Ерунда какая-то!
      – Нет, мама, это не ерунда, это очень серьезно. И статья есть в Уголовном кодексе о ложном обвинении, причем некоторые, которым это выгодно, могут добавить формулировку: «в корыстных целях».
      – Господи, что ты несешь? Кому это выгодно? А ты разговаривала об этом с дядей Пашей?
      – Да, разговаривала и пообещала ему сходить в областной архив, поискать документы, опровергающие этот поклеп.
      – Поклеп. Так оно и есть. Настоящий поклеп! Не мог наш отец, честный человек...
      Она вдруг заплакала, и эти материнские слезы окончательно опустили Татьяну с небес на землю. Она заторопилась обратно в город.
      – Может, успею в архив, – сказала она, целуя мать на прощание.
      В областном архиве она застала директора, которому и выложила все как на духу. Она понимала, что без его помощи ей не справиться с такой задачей. Директор, пожилой, седовласый, с благородными чертами, давно знал Татьяну и относился к ней с искренним уважением, без чинопочитания. Он вызвал к себе заведующую одним из отделов, маленькую сухопарую женщину в очках, и коротко, деловито, но очень деликатно, чтобы не ранить чувств Татьяны, объяснил ситуацию. Зинаида Петровна, так звали заведующую, пригласила Татьяну в святая святых – хранилище документов. Там она дала распоряжение молодой женщине, назвав ее Валей, найти все папки по Кармашам и Приваловскому району, к которому село принадлежало административно. Татьяна села за стол, стоявший у окна, и приготовилась к долгому ожиданию, но Валя быстро нашла три папки и подала их Зинаиде Петровне. Заведующая присела рядом с Татьяной и начала перебирать документы в папках. Прошел час, пока они не наткнулись на любопытный документ, проливающий свет на дело Колчина. Это был протокол собрания партячейки колхоза имени Сталина, существовавшего в то время в Кармашах. В повестке дня собрания значился вопрос о вредительстве на ферме. Собрание дало политическую оценку деятельности заведующего фермой Кармашева Степана Игнатьевича и доярки Луневой Ефросиньи Ильиничны. Подписали протокол секретарь партячейки Андросов, члены ячейки Рябой и Куско. Протокол вел Симаков Авдей Анисимович.
      Если бы не фамилия «Симаков», Татьяна пропустила бы без внимания эту бумажку, пожелтевшую, исписанную мелким, корявым почерком. Она попросила сделать три копии с документа, поблагодарила сотрудников архива и поехала домой.
      Вечером она ждала Андрея. В холодильнике стояли тарелки с приготовленными закусками, квартира вымыта и вычищена, в прихожей и гостиной благоухали цветы, привезенные с дачи.
      Татьяна нарядилась в свое лучшее платье, капнула на запястье французские духи, поправила прическу. Ровно в восемь часов засигналил домофон. Татьяна срывающимся от волнения голосом спросила: «Вы к кому?» – и услышала сдержанное: «К тебе».
      Он пришел с букетом чайных роз. В светлой рубашке, узких джинсах, тщательно выбрит и красиво пострижен. «Готовился к встрече», – улыбнулась про себя Татьяна, забывая, что сама готовилась не меньше, а скорее и больше его. В ее квартире он слегка тушевался. Не было в нем той привычной «развязности», которая подчеркивала его индивидуальность. Татьяна чувствовала это и сама испытывала некоторую неловкость. Куда исчезла та естественность, объединившая их в тамбуре вагона? А может, тогда и было то, что мы называем счастьем? Но ведь счастье – ускользающая, непостоянная величина. Повторить его миг еще никому не удавалось. Но люди не верят в эту простую истину и стремятся к повтору, как будто это понравившийся фильм, который можно смотреть заново, как в первый раз.
      Они сидели на диване и держали в руках бокалы с вином. Разговор не клеился. Татьяну била дрожь. Она ждала инициативы с его стороны, но он тоже не мог переступить эту черту искусственности ситуации. Или не хотел? От него всего можно ждать. Непредсказуемость – еще одна составляющая его личности. Как мало она знает о нем! А он? Ведь он тоже в таком же положении. Ему тоже сейчас непросто. Татьяна решила разрядить обстановку чисто по-женски – спровоцировать мужчину на разговор-пикировку, этакую перебранку, когда «милые бранятся – только тешатся».
      – Андрей, меня мучает один глупый, но важный для меня вопрос...
      – Хм. «Глупый, но важный»? Как женственно это звучит! Ты знаешь, чем подкупить меня. Что ж. Постараюсь ответить, если он в моей компетенции.
      – Ты меня проверял «на вшивость» в нашем фамильном доме? Ну, когда мы пили чай со сгущенкой.
      – Вопрос, конечно, интересный, если не сказать, провокационный...
      – Ты пытаешься выиграть время для ответа? Я застала тебя врасплох?
      – И что за пунктик у некоторых – искать то, не знаю что?
      – Мне кажется, что я попала в точку.
      – И это тебя радует?
      – Нет. Хотя вру. Немного радует. Ведь я достойно выдержала экзамен. Разве нет?
      – Будь я понастойчивей, бастионы бы пали.
      – Ты уверен?
      – Не обижайся, я в хорошем смысле. А вообще я сожалею, что не добился взаимности.
      – Где-то я уже читала подобное. Мужчина всю жизнь помнит и желает женщину, от которой не добился взаимности.
      – Читала? А может, это тебе говорили? Например, твой незабвенный братец в Красном бору?
      Татьяна вспомнила, к своему стыду, что Андрей был свидетелем дикой сцены с Виталием. И наверное, многое слышал. «Идиотка! Это тебе урок!» – отругала она себя.
      Она не только не разрядила, а, наоборот, усугубила обстановку. Дальше говорить было не о чем, и она вновь стала деловой, энергичной, умеющей решать вопросы женщиной.
      – Андрей, я знаю, к кому надо идти по поводу денег на строительство. Это директор Сталелитейного холдинга Семенов.
      – Семенов? Слышал. Знаю. Но не слишком ли высоко? Туда надо иметь подходы.
      – Он мой бывший любовник.
      – Во как! Да вы, Татьяна Михайловна, бьете все рекорды по количеству зайцев в рукаве. Еще, значит, один сюрприз на голову бедного художника? «Куда мне до нее? Она была в Париже...», так?
      – Андрюша, перестань! Неужели ты ревнуешь?
      – А что, по-твоему, я не способен на такое общечеловеческое чувство? Ну-у, тебя послушать, так я Дракула какой-то.
      Татьяна взяла из его руки бокал, поставила оба бокала на стол, обняла Андрея и поцеловала. Таким простым способом она и «разрядила» ситуацию, которая чуть было не зашла в тупик.
      Она проснулась от ощущения полета. Или крылатости. Или легкости и невесомости. Да Бог с ними, с метафорами! Давно она не испытывала ничего подобного. С Семеновым все было не так. Разве что те три дня в казахской степи можно сравнить с этой ночью.
      Андрей не был искушен в искусстве секса, как Семенов, но он был искренен и ненасытен, нежен и внимателен. А не эти ли качества ценит превыше всего женщина?
      Он уже хозяйничал на кухне. Татьяна определила это по кофейному аромату, заполонившему всю квартиру. «Не хватало еще такой банальщины, как кофе в постель!» – подумала она и вскочила с кровати, надела шелковый халат и закрылась в ванной. Когда она зашла на кухню, то увидела неожиданное: Андрей сидел за столом, читал книгу, прихлебывая из большой кружки кофе. Второй чашки на столе не было. Татьяна сначала остолбенела, потом фыркнула, затем расхохоталась. При виде его недоумевающего лица ее разобрало еще больше. Когда наконец она смогла вразумительно рассказать о своей «тщетной предосторожности», рассмеялся, в свою очередь, Андрей. Татьяна прижалась к нему, поцеловала его в грудь, в шею, в подбородок, но когда он решил воспользоваться моментом и потянулся к ее губам своими, она выскользнула из объятий и потребовала сначала кофе. Он с удовольствием ухаживал за ней: наливал кофе, размешивал сахар, намазывал булочку маслом. Они долго завтракали, долго смотрели друг на друга. Она тонула в его глазах, он не отрывал глаз от ее губ. Эта любовная игра не могла продолжаться слишком долго и потому закончилась вполне логично. Когда они приняли душ, привели себя в порядок и вышли на улицу, был уже полдень. Андрея ждала встреча с его агентом, а Татьяна отправилась в Сталелитейный холдинг. Ради Андрея она была готова даже на такое унижение.
      Секретарша, длинноногая, вышколенная, наглая, смерила ее взглядом и еще раз настойчиво потребовала «сформулировать повод внезапного визита, без предварительной договоренности». Ее не тронула высокая должность посетительницы. Очевидно, своего шефа она считала тем солнцем, вокруг которого крутятся всякого рода планеты, в основном жаждущие урвать свой кусок, то бишь свою толику тепла и света, коими по воле случая природа в избытке наградила ее солнцеподобного начальника.
      – А вы ничего не формулируйте, – едва сдерживая закипающую злость, сказала Татьяна. – Назовите лишь мое имя. Или лучше возьмите мою визитку и положите ему на стол. Молча. Все поняли?
      – Попробую, – фыркнула секретарша, метнув на нее яростный взгляд.
      Через полминуты она вышла от директора и, не глядя на Татьяну, пригласила ее в кабинет.
      Татьяна вошла смело, легкой походкой, с приподнятым подбородком. Он встал навстречу, зачем-то застегнул среднюю пуговицу светлого пиджака, протянул руку для рукопожатия. Татьяна едва заметно усмехнулась, но руку пожала.
      – Какими судьбами? – задал он стандартный вопрос.
      – Я по делу, – улыбнулась она вполне официально.
      – Не сомневаюсь, – теперь улыбнулся он и показал жестом на кожаный угловой диван. – Присаживайся. Чаю? Кофе?
      – Думаю, не надо слишком утруждать твою секретаршу, – отказалась Татьяна.
      – Что, не понравилась? Признаться, и мне надоела. Слишком много рвения. Тогда я сам все организую.
      Он энергично прошел к шкафам, занимавшим большую стену, открыл бар, достал коньяк, шоколад, фрукты. Вскоре все необходимое было на столе.
      – За встречу? – поднял он рюмку.
      – За встречу, – спокойно ответила Татьяна, про себя вздохнув, мол, без выпивки не решается ни один вопрос, и выпила всю рюмку, без остатка. – Я вот по какому вопросу, Са... Александр Николаевич. В Кармашах восстанавливается церковь, но нет генерального спонсора. А та мелочь, что была собрана случайными благодетелями, уже истощилась. Но воз, как говорится, и ныне там.
      – Значит, ты предлагаешь нам взвалить на себя еще и церковь в Кармашах?
      – Не совсем корректный вопрос, Александр Николаевич. Что значит «еще»? Лично я да и мой департамент обращаемся к холдингу впервые. Прошу это учесть.
      – Прости. Я не это имел в виду.
      – Александр... Саша, пойми, я бы никогда не пошла на такое унижение. Просить деньги у бывшего любовника, который меня бросил. Это ли не удар по женскому самолюбию? Но я ради дела готова в пояс тебе кланяться. Ты понял?
      – Нет, не понял. Я не о спонсорстве. С ним все ясно. Я о нас с тобой. Ты только что обвинила меня в том, что я тебя бросил. Но это же наглая ложь!
      Он вскочил, нервно прошелся взад-вперед по кабинету, закурил, сел рядом с ней.
      – Ты хоть знаешь, Танька, что все десять лет, с того дня, как ты, да-да, ты меня бросила, я вижу тебя во сне? Разве ты забыла нашу поездку в Казахстан? Я помню все три дня до мельчайших деталей. Помнишь, как я учил тебя стрелять?
      «Боже, еще один со своими снами», – подумала Татьяна, а вслух ответила:
      – Да, помню, Саша. Но кажется, ты с облегчением вздохнул, когда я ушла. Разве не так?
      – Дурак был. Ни черта не понимал, что такое настоящее счастье. Думал, что его можно купить. Извини за такую откровенность. Много у меня за эти годы перебывало баб. Все по евростандарту изготовлены, придраться не к чему, кроме... А! Да ты сама все понимаешь.
      Он снова наполнил рюмки, не чокаясь, выпил, уставился куда-то в пространство. Татьяна смотрела на своего бывшего возлюбленного и не узнавала его. Конечно, и она не помолодела за эти годы, но Александра жизнь изменила круто. Седина, лысина, брюшко, глубокие носогубные складки, второй подбородок. Но главное – глаза, уставшие, в красных прожилках, с застоявшейся тоской и одновременно с беспокойным блеском. В общем, хоть и по плечу великану Проше большая ноша, но он лишь человек, не машина.
      Александр взглянул на нее, грустно улыбнулся, похлопал по руке:
      – Ладно, Танюша, не переживай. Решу я этот вопрос. С главными акционерами придется пободаться, но ничего, справлюсь. Обещаю. А тебе желаю... Нет, я все же эгоист в этом деле. Не хочу, чтобы ты была счастливее меня. Это тебе за мои сны.
      Они встретились возле ее дома. Вскоре Татьяна кормила Андрея на кухне и слушала его рассказ о встрече с Беловым, его агентом.
      – Представляешь, он давно мою картину продал, угадай, за сколько?
      – Пять тысяч?
      – Ты в какой валюте это назвала?
      – Ну, не знаю. Неужели в долларах?
      – Именно! Но не за пять, а за четыре! Какому-то американцу.
      – Неужели? А где же деньги?
      – Вот и я задал такой же вопрос. А он давай плакаться: мол, в долгах по уши, пришлось расплатиться в счет следующей картины. Но, говорит, следующую постарается впарить за пятерку. И тогда отдаст мне долг. Короче, скотина он! Я так надеялся на эти деньги.
      – Андрюша, я уже сняла со своего счета деньги. На них и купим все необходимое для росписи. Пусть это будет мой спонсорский вклад. Все! Больше не ругаемся на эту тему!
      – Хорошо. Только я возьму товарные чеки и отчитаюсь до последней копейки. Ну а как ты съездила к своему Семенову?
      – Мне, похоже, повезло больше.
      – Неужели?
      – Семенов обещал спонсорство.
      – Надеюсь, обошлось без ностальгического сиропа?
      – Почти.
      – Ну-ну. Так и знал. – С его лица слетело благодушие.
      – Клянусь, это только с его стороны. А мне пришлось подыграть. Но это ради дела.
      – Подыграть? И что ты делала?
      Он даже отложил вилку. Татьяна нахмурилась. Ревность – это не только доказательство любви, но и сомнение в честности человека.
      – Андрей, прекрати, ты обижаешь меня! Если бы я хотела обмануть тебя, я бы промолчала, а не стала выкладывать все, как было.
      – И то правда, – нехотя согласился он. Но все же «кошка пробежала» между ними. Они сели к телевизору и молча смотрели какой-то сериал о сложных взаимоотношениях в обычной среднестатистической семье. Вдруг Андрей опустился к ее ногам, положил голову на ее руки, расслабленно лежащие на коленях, тихо произнес:
      – Прости меня, ладно? Я законченный идиот.
      – Никакой ты не идиот, – мягко возразила она, высвободив правую руку и проведя ею по его волосам. – Ты нормальный мужчина. Ревность – это нормально. К сожалению, она ранит, и, как обоюдоострый предмет, ранит обоих одинаково больно.
      – Ты простила? – спросил он, целуя ее ладони.
      – Да. Я теперь многое тебе прощу. Потому что люблю тебя.
      Он замер, затем поднялся с колен, сел рядом, обнял ее за плечи. Она положила голову на его плечо, закрыла глаза. Они молчали, но это не тяготило их. Она чувствовала тепло и запах его тела, но в этот раз в крови не закипала безумная страсть, а разливалась бесконечная нежность к самому близкому и родному человеку.
      Они решили съездить в церковь помолиться, поставить свечи. Татьяна помнила свое обещание, данное дяде Паше. Когда вышли на высокое крыльцо храма, Андрей сказал:
      – Мне надо познакомить тебя с одним человечком. Это близко отсюда.
      Дорогой Татьяна бросала на молчаливого Андрея взгляды, как бы спрашивая, куда и к кому он везет ее, но он ушел в свои думы и, по обыкновению своему, ничего не замечал.
      Они позвонили в дверь квартиры на пятом этаже.
      – Кто там? – спросил женский голос.
      – Это я, Андрей.
      Дверь открылась, и Татьяна увидела красивую пожилую женщину. Она бросила на Андрея беглый взгляд огромных карих глаз, потом внимательно посмотрела на Татьяну.
      – Здравствуйте, Полина Ефремовна, – вежливо поздоровался Андрей.
      – Здравствуйте, не ожидала, – ответила та.
      – Даша у вас?
      – Где же ей быть? В этот момент в прихожую выбежала длинноногая девочка лет семи с глазами-незабудками.
      – Папа! – радостно выкрикнула она и подбежала к двери.
      – Привет, Дашутка, – со сдержанной лаской произнес отец.
      – Проходите в дом, что же мы на пороге-то? – пригласила Полина Ефремовна, но без особого радушия.
      – Познакомьтесь, это мой хороший друг, Татьяна Михайловна. А это моя бывшая теща, бабушка Даши, Полина Ефремовна.
      – Очень приятно, – кивнула Андреева теща и отвернулась к Даше, которая ловила в этот момент хомячка, бегающего по дну большой коробки.
      Они сидели в гостиной: Андрей и Татьяна на диване, Полина Ефремовна за столом.
      – Папа, смотри, как подрос Тимка!
      – О, да он не только подрос, но и растолстел! – рассмеялся Андрей, беря в руки зверька.
      – Я его кормлю по всем правилам, правда же, бабушка? Овощами, крупой, витаминами. Он такой обжора!
      – А Елена не скоро вернется с Кипра? – вдруг спросил Андрей.
      – Через две недели, а что? – насторожилась Полина Ефремовна, поджав губы.
      – Я бы хотел на неделю забрать Дашу.
      – Ура! А куда мы поедем? – не дожидаясь ответа бабушки, захлопала в ладоши девочка и села рядом с отцом на диван.
      – В деревню, на свежий воздух. Там овощи и витамины, – лукаво посмотрел на дочку Андрей.
      – А можно я Тимку с собой возьму? Ему тоже свежий воздух полезный, правда же, бабушка?
      – Правда, но мы ведь хотели поехать на дачу. Там клубника поспевает. Твои любимые пионы цветут.
      – Не-ет, я хочу с папой, – закапризничала Даша, прижимаясь к отцовской руке.
      – Ну, допустим. А условия там какие? Я имею в виду бытовые.
      – А что «условия»? Условия...
      – Условия отличные, – неожиданно подала голос Татьяна, перебив Андрея. – Даша сама выберет, где ей жить – либо в старинном деревянном доме, то есть в настоящей деревенской усадьбе, либо в современном коттедже.
      – Ура! – опять обрадовалась девочка, подпрыгивая на диване. – Хочу в старинном доме, в усадьбе. А это дворец?
      – Почти, – улыбнулась Татьяна.
      – Ну, не знаю, не знаю, – скептически сморщила рот пожилая женщина, ревниво следя за внучкой, вцепившейся в руку отца. – Лена не приветствует эту деревенскую идиллию. Там разная инфекция, клещи. Конечно, мы ставим прививки, но...
      – Но на даче такие же условия, – возразил Андрей, который уже терял терпение, и в его интонациях появились холодок и обычная его «развязность».
      – Не беспокойтесь, Полина Ефремовна, все будет в порядке. А хотите, приезжайте к нам сами, – поспешила замять наметившиеся трения Татьяна.
      – Ну что вы! У меня полив, прополка. Я и так с Дашей задержалась в городе. Но за приглашение спасибо. – Она впервые внимательно посмотрела на Татьяну и даже слегка улыбнулась ей.
      – Папа, а там коровы есть?
      – Есть. Целое стадо.
      – А их дети?
      – Телята? Тоже. Как же без них?
      – Класс! Вот Сюзанка обзавидуется, когда я ей портрет коровы покажу. А у тебя есть фотоаппарат, папа?
      – Есть.
      – А какой? У нас с мамой знаешь клевый какой...
      – Даша, ты опять? – строго оборвала девочку Полина Ефремовна. – Мы же договорились, никакого сленга, типа «клевый» и прочее.