Дядя Паша подтвердил, что такие слухи по Кармашам ходили. Но больше всех в этом деле преуспел Симаков, когда лез в главы администрации. Я возмутилась и поехала в архив, где мне выдали копию протокола партсобрания. Один из подписавшихся под этим протоколом был дед Симакова, Авдей Симаков, «забулдыга», как охарактеризовал его дядя Паша. Параллельно с этим непростым и щекотливым делом развернулось другое. Я решила выяснить, кто засоряет Красный бор. Виталий намекнул: мол, ходят слухи о том, что Симаков берет взятки за разрешение вывозить мусор за Огневку. Вот я и отправилась в администрацию с этим вопросом. А задала я его принародно. Там, в частности, присутствовали Вепрев, зам. главы муниципальной администрации, и пресловутый Плужников. Вепрев отвертелся, мол, они ставят вопрос о расчистке места свалки, а Плужников повел себя агрессивно.
      – Погоди. Представим себя на его месте. Если бы над нами сгустились тучи, а рыльца наши при этом были в пушку, то как бы мы себя повели? Как думаешь?
      – Наверное, постарались бы уйти от конфликта. Наобещали бы с три короба.
      – А он повел себя вызывающе. О чем это говорит?
      – О том, что привык прятаться за чью-то широкую спину.
      – Вот оно, главное-то. Здесь надо копать.
      – Я уже думала об этом, но не знаю, с какого боку копать. Постой! Я же еще была в одном месте. У прокурора. И он намекнул на давление сверху, причем по его же, прокурорской, линии. Ему ставили палки в колеса, как только возбуждалось очередное дело по Красному бору. Он прямо мне сказал, что боится остаться без работы, если даст ход такому делу.
      – Вот! Вот оно, главное звено в нашей логической цепи! Поняла?
      – Да, поняла, – задумчиво произнесла Татьяна. – Вот что. Ты иди в церковь, а я поеду в Привалово. Постараюсь вырвать из прокурора хоть что-то, что бы пролило свет на плужниковскую мафию. Покажу ему, кстати, анонимку.
      Они расстались на площади возле приваловского автобуса.
      Как ни занята была Татьяна своими мыслями, но парня этого заметила. Когда она передавала деньги на билет и нечаянно оглянулась, то поймала на себе взгляд неприятного типа в грязной рубашке с длинными рукавами. Она знала, что в июльскую жару так одеваются только наркоманы. Парень отвел глаза, но уж слишком неуклюже. «За мной следят», – поняла Татьяна и ощутила неприятный холодок внутри. Она сделала вид, что ничего не заметила, и больше не оглядывалась.
      После разговора с прокурором, который не удивился новой анонимке, она, не выходя из здания прокуратуры, позвонила Виталию, наудачу. Оказалось, и в самом деле наудачу. Он сказал, что разгрузился на приваловском рынке и теперь собирается в Кармаши. Договорились встретиться через десять минут возле торгового центра. Татьяна вышла из прокуратуры и медленно пошла по центральной улице. Этого парня она увидела сразу же. Он дожидался ее за кустом сирени, на противоположной стороне улицы. Подходя к торговому центру, вновь увидела «шпика», как окрестила она парня, но теперь уже в виде отражения в зеркальных окнах центра.
      Виталий дожидался ее на стоянке машин. Он прислонился к бамперу своего «зилка» и курил.
      – Привет, сестренка! – широко улыбнулся он и бросил окурок на асфальт. – Какими судьбами здесь, в Привалове?
      – Привет, – через силу улыбнулась она. – Слушай, Виташа, ты только не оглядывайся и не меняй выражения лица, ладно?
      – А что такое? – Его лицо все-таки немного вытянулось.
      – Да можешь ты хоть раз обойтись без дурацких вопросов? За мной следят. Не крути башкой, слышишь?
      – Ага, – сделал он искусственную улыбку. – Скажи, кто он. Как выглядит?
      – В пестрой грязной рубахе с длинными рукавами и темных брюках. На голове черная бейсболка.
      – Вижу, – все так же натянуто улыбался Виталий.
      – Он следит за мной от самого дома.
      – Понятно. Значит, они не успокоились?
      – Выходит, так.
      – Ладно. Полезай в кабину, а я сейчас. Татьяна уселась в кабину и стала наблюдать через ветровое стекло за Виталием. А тот вразвалочку, не торопясь, подошел к киоску, купил бутылку минеральной воды, спокойно расплатился. Пару раз он искоса взглянул в сторону торгового центра, где околачивался «шпик». Вскоре Виталий затерялся среди множества автомобилей, припаркованных на стоянке. Парень, похоже, и не думал трогаться с места. Его объектом была Татьяна. А она сидела в грузовике, дожидаясь отлучившегося водителя. Минут через пять – семь Татьяна стала свидетелем такой сцены. К парню, по-прежнему стоявшему на том же месте, с двух сторон подошли двое мужчин и моментально скрутили ему руки. Он сделал попытку убежать, но, видимо, хватка у этих двоих была мертвой, и ему ничего не оставалось, как идти вместе с ними за стоянку, где зеленел кустами шиповника небольшой сквер. Следом за этой троицей шел Виталий.
      Татьяна глубоко вздохнула, прошептав: «Надеюсь, он знает, что делает». Ей пришлось ждать Виталия около получаса. Наконец он явился, причем с брикетом пломбира в руке.
      – На-ка освежись. Небось сварилась на солнцепеке-то, – бодро произнес Виталий, усаживаясь за руль и подавая ей мороженое в яркой упаковке.
      – Давай рассказывай, – бросила она, с жадностью откусывая холодную шоколадную глазурь с пломбира.
      – Ты видела, как мы его без шуму и пыли, а?
      – Видела. А кто эти мужчины?
      – Знакомые парни. На рынке приходилось не раз вместе загорать. Тоже овощами торгуют. Мы, главное, только на рынке попрощались, а они, оказывается, сюда же зарулили, в торговый центр за товаром. Вот я и воспользовался моментом. Короче, выбили мы из этого дохляка информацию. Особо и стараться не пришлось. Пригрозили ментовкой, а он наркоман со стажем, так что сразу лапки кверху и все выложил. Угадай, кто его нанял?
      – Симаков?
      – Точно. Ни хрена себе! Пардон, конечно. Откуда ты знаешь, что он следит за тобой?
      – Он подбросил еще одну анонимку.
      – Симаков?
      – Похоже, что он. Но мне кажется, по чужой указке. Ладно, поехали. По дороге поговорим.
      Они ехали по шоссе, и Татьяна выкладывала Виталию всю «логическую цепочку», которую они построили утром вместе с Андреем.
      – Вот такие дела, Виташа. А сейчас я от прокурора возвращаюсь. Пыталась выжать из него хоть что-нибудь по делу о Красном боре.
      – Ну и как, выжала?
      – Почти ничего. Он сильно боится. И не только за себя. У него семья, сын в городе, учится в университете, младшая дочь больная. Жена вся извелась. В общем, чисто житейская ситуация, которую можно усугубить одним неосторожным словом. И я его понимаю.
      – Так что он сказал – «почти ничего»?
      – Говорит, что у Плужникова есть высокопоставленный родственник. Он-то и прикрывал его уже многие годы.
      – А фамилию назвал?
      – Нет. Говорит, что не знает.
      – Возможно, что так оно и есть. Эти крысы умеют заметать следы. Они действуют, как правило, через посредников, а сами остаются за кадром.
      – Ты прав.
      – Что надумала делать дальше?
      – Дальше? Отца Алексея перевозить на Береговую. Поможешь?
      – Прямо сейчас?
      – Пообедаем сначала. Заодно попрощаюсь с дядей Пашей, ведь я уезжаю завтра.
      – Да-а, – со вздохом сожаления произнес Виталий.
      – Ничего. Может, в августе снова нагряну.
      – К своему художнику?
      – А ты разве против?
      – Почему? Я рад за тебя. Жениться бы вам честь по чести. Хочешь, свидетелем буду в загсе?
      – Если позовут, то кобениться не стану и твою просьбу уважу.
      – Неужто он поматросит и бросит? Да я с ним по-своему, по-мужски поговорю, хочешь?
      – Вот уж такой медвежьей услуги мне только и не хватало! Я что тебе, семнадцатилетняя дурочка, что ли?
      – Так оно. Но все же не забывай, что у тебя есть старший брат, готовый прийти на выручку в любой момент.
      – Не забуду.
      – А Инне ты строго-настрого накажи, чтобы не высовывалась, поняла?
      – Угу.
      – И почему ты двадцать лет назад без нее приехала?
      – А ты всерьез влюбился?
      – Да чего уж теперь? Ушло наше время.
      – Виташа, а ты в самом деле несчастлив с Надеждой?
      – Зачем тебе наши проблемы, своих не хватает?
      – Да я так, к слову...
      – Если честно, то плохо мы живем. С виду и не подумаешь. Все путем, как говорится. В дом всякое добро тащим, как куркули, а в душе пустота.
      – Но я слышала, как она ревнует тебя. Значит, любит.
      – Разные мы с ней, Танюха. Как черное и белое. Юг и север, поняла?
      – Поняла. Так зачем живешь с ней? Да еще и совместное добро копишь?
      – По привычке, наверное. Да и хочется, чтоб не хуже, чем у других, было. Дом – полная чаша. А, мать его, дом этот! Зачем он мне, а? Иной раз выть хочется, так опостылеет все. А назад дороги нет. Не исправишь того, что по молодости натворил.
      Виталий замолчал. Так и приехали домой в полном молчании.
 
      Дядя Паша встретил, как всегда, радушно:
      – Танюша, проходи, милая! Рад тебя видеть. Почему перестала к нам ходить? Обиделась на что?
      – Да за что мне на тебя обижаться, дядя Пашечка мой родной? Вот пришла попрощаться, завтра уезжаю.
      – На работу пора?
      – На нее.
      – Ну что ж. Ваше дело молодое. Работайте, пока работается. Придет время, когда всякая работа из рук повалится. Вон я, к примеру, навострил лыжи порядок в сарае навесть, а что от меня теперь толку? Тяжести-то поднимать не могу. Грыжа окаянная одолела. Обедать будете?
      – Не откажемся, – ответила за Виталия Татьяна и пошла мыть руки.
      Они сели по обыкновению в тени сирени и с аппетитом стали есть уху из свежих окуней. Павел Федорович, уже отобедавший, рассказывал о Николае, который поругался со своей Анжелой и теперь ходит мрачнее тучи. Мол, она пригрозила ему, что не будет ждать его из армии.
      – Зачем такое парню говорить? Ему и так не сладко. Ведь на два года скоро забреют. Тем более щас дедовщина проклятая процветает. Замордуют, окаянные, парнишку.
      – Ты, батя, поменьше эти бабьи слухи повторяй. Ничего. Колька – парень сильный, в обиду себя не даст. А если что, так я сам приеду, разберусь, понял?
      – А ты посмотри, по телевизору что показывают.
      – Там много чего показывают. Их послушать, так у нас вместо армии бордель какой-то.
      – Ладно. Чего об этом? Таня, я ведь из ума выжил совсем. Забыл тебе рассказать про Авдотью Колчину. Приходила она недавно.
      – Да? И что сказала?
      – Говорит, напраслину на нашего деда навели и ее, старую, с панталыку сбили. Мол, оговорили Федора Николаича. Не доносил он на ее Гриню.
      – Надо же! Кто ей об этом сказал, интересно?
      – Я и не спросил. Да она слова не давала вставить. Даром что старая, а трещит, словно сорока на суку. Говорила еще, что расскажет об этом на базаре. Пусть народ услышит. Я ее борщом накормил, пирогами. С собой еще на дорожку дал. Она уж и не готовит себе ничего. Сил, говорит, печку растопить нет.
      – Ну, Татьяна, молодец! И здесь добилась своего, – похвалил сестру Виталий.
      – Ладно уж, собирайся. Поедем отца Алексея перевозить.
      Сначала заехали в магазин за большими картонными коробками. В них удобнее всего домашний скарб перевозить. А потом уж нагрянули как снег на голову во флигель отца Алексея. Сам он в это время был на стройке с рабочими, выполнял подсобные работы, а матушка Ирина с помощницами наводили порядок после обеда. Теперь у них столовались человек десять, если не больше. Матушка заохала, узнав о предстоящем переезде:
      – Как же так сразу? Я и не подготовилась, вещи не упаковала...
      – А мы на что? – весело возразил Виталий. – Вон сколько коробок привезли, складывай – не хочу!
      Матушка побежала к мужу сообщить новость, а Татьяна пошла пока к Андрею посмотреть, как движется его роспись.
      Он стоял напротив картины Введения во Храм и задумчиво тер переносицу. На шаги Татьяны даже не оглянулся.
      – Андрюша, – тихо позвала Татьяна и остановилась в трех шагах от него.
      Он медленно повернул голову и посмотрел невидящим взглядом, как всегда, отрешенным, далеким от всего, что не касалось его работы.
      – А? Что ты сказала? – спросил он, впрочем, не нуждаясь в ее ответе.
      Татьяна решила помолчать, пока он сам не выйдет из своего «транса». Она села на ящик и стала рассматривать роспись. Ее внимание привлекла маленькая Мария. Девочка смотрела своими огромными глазами на первосвященника, протягивая к нему руки. А тот, слегка склонившись, ласково и одновременно почтительно смотрел на ребенка, также протянув вперед свои руки.
      – Тебе не кажется, – вдруг заговорил Андрей, – что ее взгляд слишком взрослый, слишком осмысленный? Я, как это заметил, прекратил дальнейшую работу и вот теперь мечусь в сомнениях. Не знаю, что делать.
      От досады он скривился, бросил на стол тряпку, которой вытирал руки, отвернулся.
      – Но ведь это не простой ребенок, – попыталась поддержать Андрея Татьяна.
      – Я так и знал, что ты это скажешь. Но это лишь слова. Они не меняют моего отношения к росписи. Я вижу, что ничего не получилось. Ничего.
      – Погоди, Андрей! Что значит «ничего»? У меня дух захватывает от твоего Благовещения. Да и Введение тоже прекрасно! Одежда, позы, лики – все соответствует друг другу, составляет единое целое, один общий ритм и смысл. Их глаза в первую очередь привлекают внимание. Смотришь в них и как будто ждешь ответа на главные вопросы.
      – И что, отвечают?
      – Отвечают, – серьезно сказала Татьяна. – А у девочки...
      Она встала с ящика, подошла поближе, пристально вглядываясь в лицо ребенка, затем отступила назад, тихо произнесла:
      – Это Дашины глаза. А она у тебя развита не по годам. Знаешь, а ведь ты прав, надо исправить выражение глаз. Ведь Марии здесь не больше пяти лет?
      – Три года. Но она, как ты сказала, тоже была развита не по годам.
      – И тем не менее, чтобы быть в ладу с самим собой, исправь, но совсем немного, чуть-чуть.
      – Но как?
      – Сделай их более кроткими. Я чувствую, что тут требуется небольшой штрих, одна черточка, и все поменяется.
      – Хорошо, я попробую.
      – Знаешь что? У тебя замылился глаз. Надо переключиться. Пойдем помогать матушке Ирине? Они переезжают на Береговую.
      – Уже?
      – А что тянуть? Завтра я уеду, а хотелось бы помочь им обустроиться на новом месте.
      – Идем.
      Во флигеле уже кипела работа. Виталий с отцом Алексеем вытаскивали наружу мебель, а двое рабочих поднимали ее в кузов автомобиля. Татьяна взялась за книги. Она снимала их со стеллажа и укладывала в картонные коробки. Женщины-прихожанки, помогавшие матушке готовить, тоже не остались без дела. Они упаковывали посуду, часть которой решено было оставить во флигеле. Ведь кормить рабочих все равно придется здесь. Через час все вещи были уложены и поставлены в кузов. В кабину сели Татьяна с матушкой, остальные разместились в кузове, и «ЗИЛ» тронулся в путь.
      На новом месте матушке очень понравилось. Особенно баня. Раньше приходилось ходить в общественную, сельскую баню, стоящую далеко, на другой окраине села. Кроме того, в доме было три комнаты, что также составляло большое удобство. Наконец-то у детей будет своя комната, а у них с батюшкой своя спальня. Печь, большая, недавно побеленная, выглядела настоящей барыней.
      – В русской печи моя бабушка пекла замечательный хлеб. Вкуснее ничего не ела, – рассказывала Татьяна, проводя «экскурсию» по дому. – А наверху, на горячих кирпичах, она лечила свой радикулит.
      – Это я знаю. Самое лучшее средство, – согласилась матушка, заглядывая на печь.
      – А здесь подполье. Свет зажигается вот тут, – продолжала Татьяна.
      – Вот куда только мы свою мебель денем? – беспокоилась матушка, глядя на мужчин, затаскивающих в двери большой шкаф.
      – Ничего страшного. Старые кровати можно разобрать и поставить под навес, а буфет отнести в чулан. Стол вам не помешает?
      – Нет. Стол как раз подойдет. Наш-то во флигеле оставили. Рабочих за ним кормить.
      – Андрей, – распоряжалась Татьяна, – надо, прежде чем мебель заносить, разобрать кровати и вытащить их под навес. А матрасы уберем в чулан.
      Работали до вечера. Татьяна с матушкой, пока мужчины раскладывали вещи по полкам, натушили в печи большой чугун картошки с мясом, нарезали салатов. А потом сели во дворе за прощальный ужин. Отец Алексей, уставший, но умиротворенный, довольный новым жильем, поднял рюмку водки и коротко сказал:
      – Слава Господу нашему, что не оставил рабов своих замерзать в ветхом домишке. А еще я хочу низко поклониться Татьяне Михайловне за доброту души ее, за ласку и внимание, за великую помощь в восстановлении храма. Мы с матушкой не забудем в молитвах наших и святую Татьяну-великомученицу.
      Все выпили и дружно навалились на тушеную картошку. Никто и не заметил за трудами, как по-настоящему проголодались.
      – Вы, отец Алексей, не стесняйтесь, обращайтесь за помощью в любой момент, – говорил Виталий, наливая по второй рюмке. – Дров, я думаю, на год хватит, а не хватит, так я привезу. Это не проблема. Ну, за новоселье?
      Татьяна, видя, как устала матушка Ирина, не позволила мужчинам долго засиживаться. Вскоре они расцеловались с батюшкой и матушкой, пообещали прийти в гости где-нибудь в августе и вышли за ворота.
      – Машина пусть здесь остается, – махнул рукой Виталий. – Утром заберу. Ребята, давайте я вас провожу, что ли? Вон барахла-то сколько нести.
      – Проводи, – отдавая ему свою большую сумку, разрешила Татьяна.
      – А все же хорошее мы дело сделали, правда, Танюха? – хвалился захмелевший Виталий. – Богоугодное!
      Он поднял указательный палец и чуть не упал, споткнувшись обо что-то. Татьяна рассмеялась:
      – Это Бог тебя предупреждает, чтобы гордыню свою спрятал подальше.
      – Ох и насмешница ты, сестренка! Не зря я тебя боюсь.
      – Опаньки! Оказывается, он меня боится. Это что-то новенькое.
      – Слушай, Андрей! – повернулся Виталий к молчаливому художнику. – А ты как относишься к моей сестре?
      – То есть?
      – Тебе перевести на русский? Или я могу по-английски. В пределах школьной программы, конечно.
      – Виталий, перестань! – строго сказала Татьяна.
      – А чего? Я ничего. Просто я хочу, чтобы ты была счастлива. Вот и все.
      – По-моему, она счастлива, – спокойно возразил Андрей.
      – Да много ты понимаешь в женском счастье! – грубо прокричал Виталий. – Женщине ведь что надо? Семью. Мужа законного. Тогда она счастлива. Понял?
      – Как твоя жена?
      – Что? А-а. Издеваешься, да? Ладно. Очко в твою пользу. Да вы не сердитесь, ребята. Я ведь хочу, чтобы... А! Короче, ни хрена я не хочу, вот!
      – Ты, Виталий, лучше иди домой, а то тебя совсем развезло, – рассердилась Татьяна.
      – Раз-звез-зло? Куда раз-звез-зло? Не надо никого раз-звоз-зить. Я сам дойду.
      – Пойдем, лучше мы тебя проводим. Нам все равно по пути, – предложила Татьяна.
      – Не-етушки. Меня не надо. Я сам кого хошь провожу.
      – Ладно, Таня, пусть проводит, – сказал Андрей, понимая, что с пьяным спорить бесполезно.
      – Во! Наш парень! Ты, Андрюха, скажи мне, когда у вас свадьба, и я сразу приеду. Все брошу к чертовой бабушке и приеду. Могу хоть целую машину овощей на свадьбу привезти. Понял?
      – Каких? – расхохоталась Татьяна. – Турнепса?
      – Во! Видали ее? Вечно она смеется. Ей бы все насмехаться надо мной, а того не понимает, что душа у меня раненая ходит.
      – Она что, отдельно от тебя ходит? – не унималась Татьяна, звонко смеясь на всю улицу.
      – Ох, Татьяна, Татьяна, краше не было в селе, – пьяно сокрушался Виталий. – Ты хоть знаешь, Андрюха, какая она была в двадцать лет? Куда там Софи Мар-со! О! Точно! На нее она и походила.
      – Она и сейчас красивая, – опять возразил Андрей.
      – Ну, мальчики, вы совсем меня расхвалили. Еще возьму и поверю.
      – Ты думаешь, мы шутим? – горячился Виталий. – Нет, Танюха, мужики ни за что некрасивой комплиментов не скажут. Правда, Андрюха? Ни за какие коврижки! Хоть убей меня, а уродине комплимент сказать не смогу.
      – Ладно, верим, – устало вздохнула Татьяна, которой этот пьяный бред надоел до чертиков.
      Они наконец-то доплелись до мастерской Андрея.
      – Ну, Виташа, давай прощаться, – сказала Татьяна. – Утром я уезжаю.
      – Как это? А я что же, не довезу тебя до станции, что ли? Как же так, Танюха?
      – Нет, я на автобусе доеду. А тебе надо отсыпаться. Все, все, перестань со мной спорить! Давай хоть на прощание не будем ссориться. Ладно?
      – А кто ссорится? Я, как рыба в ухе, молчу и только зенки таращу.
      – Ну, до свидания, братик, не поминай лихом! – Татьяна встала на цыпочки, чмокнула Виталия в щеку.
      – Эх, Танюха!
      – Ну бывай, Виталий, – подал ему руку Андрей. – Надеюсь, еще не раз увидимся.
      – Ладно, чего уж, – опустил голову Виталий. Татьяне стало жаль его. Она взяла его под руку, отвела в сторонку, тихо спросила:
      – Инне передать привет?
      – Угу.
      – Хочешь, тайну раскрою?
      – Хочу, – посмотрел он на нее почти трезво.
      – Я ведь приревновала тебя к Инке. Честное слово.
      – Таня, я...
      – Но потом это прошло, – охладила она его горячий порыв.
      – Почему? – расстроился он.
      – Потому что я тебя отпустила. Понимаешь? Отпус-ти-ла!
      Татьяна резко повернулась и быстро забежала в вагончик, дверь которого Андрей оставил открытой.
      Всю дорогу до дома она лежала на верхней полке и вспоминала этот сумасшедший месяц своего отпуска. У нее еще не было времени хорошенько подумать о себе, дать оценку своему поведению, до конца разобраться в своих чувствах. Водоворот событий закружил, затянул ее, но теперь, оказавшись одна в этом мерно постукивающем на стыках вагоне, она предалась воспоминаниям и «разбору полетов». Но о чем бы ни начинала думать, мысли перескакивали на Андрея. Они расстались на два месяца. Осенью он обещал вернуться в город. Как она переживет эти месяцы? Неужели больше не войдет в тихий, пустынный придел, где стоит на дощатом настиле милый художник в линялых джинсах и расстегнутой рубашке? И вновь при мысли об Андрее у нее сладко заныло внутри. Она заворочалась, как бы прогоняя его образ, так близко и ощутимо представший перед ней, что не было мочи сдержаться, чтобы не застонать. Зачем она ему? Он так хорош собой, так еще по-мальчишески строен и гибок, но по-мужски силен и самоуверен, что может влюбить в себя хоть дюжину молодых красавиц. Разумеется, она понимала, что для Андрея пустая красота ничего не значит, да и понятие о красоте у него особое, не такое, как у всех. И тем не менее она сомневалась в надежности их отношений, его любви к ней, в своей привлекательности. Так и грызла себя сомнениями всю дорогу до самого дома.
      Войдя в квартиру, она увидела засохшие букеты в вазах, в том числе его чайные розы. От счастливого всплеска, возникшего при виде этих роз, она закружилась по комнате, напевая какое-то попурри из современной попсы. А потом позвонила Тамаре Федоровне на дачу, сообщила о своем приезде. Мать обрадовалась и начала звать к себе – поспевают ягоды, а одной ей не справиться с такой прорвой. Татьяна пообещала на следующий день, после работы, приехать, собрать смородину.
      Она разложила по местам привезенные вещи, кинув половину из них в стирку, быстро прошлась влажной поломойкой по всей квартире, пропылесосила ковер и встала в душевую кабинку под прохладный душ. «Пойду в салон, приму все на свете процедуры, сделаю прическу», – решила она, растираясь большим полотенцем перед зеркалом в ванной.
      После салона она поехала в супермаркет, набрала на неделю продуктов, так много, что пришлось просить таксиста поднять их на четвертый этаж. Только закрыла за таксистом дверь, как зазвонил телефон.
      – Таня! – раздался звонкий голос Инны. – Приехала наконец? Напугала, понимаешь, меня тут до у... Не по телефону будет сказано. А сама развлекается и в ус не дует. Ну как хоть расстались?
      – Нормально.
      – Понятно. От тебя эмоций не дождешься. Не поругались хоть?
      – Не-а.
      – И то слава Богу! А моя Юлька сочинение на пять написала, представляешь?
      – Умница она у тебя. Не знаю в кого.
      – В проезжего молодца, наверное. Кстати, как там мой молодец поживает? Вспоминал обо мне?
      – Даже привет передал.
      – Спасибо. Так и живу одними приветами. Сама скоро «с приветом» стану. А что, я читала в какой-то полунаучной статье, что неудовлетворенные бабы на стены лезут. В прямом смысле. Как-то эта болезнь называется... Не помню. Но тебе это не грозит.
      – Еще не известно. К примеру, возьмет и бросит меня ради какой-нибудь «Мисс Кармаши».
      – Это не в его стиле. Скорей он подцепит какую-нибудь молодящуюся пенсионерку.
      – Инка, ты сволочь.
      – Ха-ха-ха! Ладно, шучу. Ну так ты приедешь или как? О! Я уже переняла сленг твоего брата. И сама не заметила. Видно, и взаправду влюбилась. Вот поеду в отпуск в Кармаши и отобью его у жены. А что? Чем я хуже тебя?
      – Кончай придуриваться, лучше приезжай через часик, я тебя мясом покормлю с кьянти.
      – Лучше с мартини.
      – Ладно. Жду.
      Утром она на каждом шагу, пока шла до своего кабинета, выслушивала комплименты. Мужчины говорили искренне, все как один провожая ее восхищенным взглядом, а женщины по-разному, в зависимости от возраста. Ровесницы фальшивили, завистливо оглядывая ее загоревшую стройную фигуру и посвежевшее лицо, а те, что постарше, со вздохом сожаления о прожитых годах, но вполне лояльно поздравляли с удачным отпуском. Гуля Искандеровна, встретившаяся с Татьяной в лифте, всплеснула руками и прогудела:
      – Вот что любовь с женщиной делает!
      – Какая любовь? – возмутилась Татьяна, впрочем, не очень сильно, для проформы.
      – Вы еще будете мне мозги пудрить? – как всегда, не полезла за словом в карман Конторовна. – Да у вас все на лице написано, дорогая! Давно пора, я вам скажу. Незачем так долго свои драгоценности под замком держать. Тускнеют они взаперти.
      После короткой болтовни с секретаршей Марой Татьяна приступила к своим обязанностям. Она раскрыла ежедневник и жирно отчеркнула красным фломастером первоочередные дела. Вызвав Мару, продиктовала фамилии лиц, с кем необходимо было связаться в ближайшее время.
      В кабинет вошли пресс-секретарь их департамента, молодая девушка с внешностью супермодели, и заместитель главы департамента Торопов, сорокатрехлетний мужчина, напоминающий постаревшего ангела. Его длинные курчавые волосы, растущие только по краям большой лысины, с богемной небрежностью легли на плечи. Голубые, с поволокой глаза смотрели на все с пресыщенностью объевшегося кота. Красиво очерченные губы скривились в брезгливой улыбке. О нем ходили разные слухи, в том числе и о его нетрадиционной ориентации, но Татьяну это особо не волновало. Она терпела его возле себя исключительно за деловые качества, которыми он был наделен с избытком, тем более что на службе его экстравагантность не выходила за рамки приличия.
      С любым делом, касающимся выбивания спонсорских денег или проведения крупномасштабных мероприятий, он справлялся безукоризненно. Кроме того, на мероприятия, где не требовалось по протоколу строго ее присутствие, она отправляла Торопова.
      Татьяна подробно обсудила с ними три встречи, две презентации, симфонический концерт с участием мировой звезды, две значительные выставки, четыре юбилея. Все это планировалось в ближайшие дни. К тому же предстояли телеэфир в передаче известного шоумена и коктейль в иностранном представительстве. Большинство из мероприятий взял на себя Торопов. Самые значимые достались ей. Пресс-секретарь, сделав пометки в своем блокноте, встала и походкой манекенщицы направилась к двери. Торопов проводил ее скучающим взглядом волооких глаз.
      – Татьяна Михайловна, – томно произнес он, когда они остались одни. – Во-первых, примите еще одно поздравление по поводу вашего внешнего вида, а во-вторых, звонили из краеведческого музея. У них обвалилась стена.
      – Что?!
      – Не пугайтесь. Обошлось без жертв. Я уже распорядился провести текущий ремонт.
      – Вы же понимаете, что его хватит на год, не больше.
      – Прекрасно понимаю, но нужны большие деньги.
      – Вот что. У меня на этот счет такая идея. Они еще полчаса обсуждали Татьянину идею со спонсорами-коммерсантами. Торопов согласился сам утрясти этот щекотливый вопрос.
      – Если ничего не выйдет, придется подключить ваше обаяние, Татьяна Михайловна, – сказал он и вальяжной походкой вышел из кабинета.
      Татьяна набрала номер Семенова. Ответила секретарь. Голос был другой, не той наглючей стервы. Татьяна представилась и через несколько секунд услышала семеновское:
      – Слушаю.
      – Здравствуй, Александр Николаевич! Извини, что отрываю от дел. Я снова по поводу Благовещенского храма. Ты как-то неопределенно уехал, оставил нас теряться в догадках: поможет холдинг или нет в восстановлении храма.
      – Да, и в самом деле я сейчас занят, спешу на заседание в Думу. А по поводу денег очень сложно. Акционеры против. На нас и без того гроздьями висят благотворительные счета. Не знаю, как тебе помочь...
      – Понятно. Что ж. Иди на свое заседание. Больше звонить не буду.
      – Постой. Чего ты взъерепенилась? Я ведь не отказываю совсем...
      – Знаешь, что я сейчас вспомнила?
      – Что?
      – Твою фразу, которую ты обронил недавно в кабинете.
      – Какую фразу?
      – «Не хочу, чтобы ты была счастливее меня. Это тебе за мои сны».
      Татьяна бросила трубку, не дожидаясь его ответной реакции.
      Вечером позвонил Андрей. Татьяна в этот момент собирала смородину на даче.
      – Таня! – услышала она далекий голос и чуть не уронила ведерко с ягодами.
      – Я слушаю, Андрей! Ты откуда звонишь?
      – Из мастерской. Хочу поделиться с тобой маленьким успехом.
      – Делись.
      – Я исправил глаза девочки. Теперь ее взгляд мне нравится.
      – Молодец. Поздравляю.
      – А ты где?
      – В саду у мамы. Собираю смородину.
      – Все-то ты в трудах...
      – Аки пчелка?
      – Я скучаю.
      – И я. Ну почему по телефону невозможно высказать то, о чем кричит и стонет сердце? Она полночи говорила с ним в своих мыслях, а теперь растерялась и молчала, как рыба в пруду. Но и он не слишком красноречив. Так и промолчали каждый о своем: он – о том, что стало нестерпимо пусто в Кармашах после ее отъезда, а она – о бессонной ночи, каждая минутка которой была заполнена думами о нем.