Андрей, ни слова не говоря, посторонился, пропуская ее в комнату, а затем быстро вышел из дома. Она услышала стук калитки, значит, он ушел совсем.
      Татьяна поставила чашки на стол, подошла к окну. Погожий летний день набирал силу. На высоком небе – ни облачка, лишь веселые стрижи хозяйничали в его просторе. Глубокие тени от кустов и деревьев еще больше подчеркивали яркий, солнечный свет, позолотивший траву и песчаную дорогу на Береговой улице. Два белобрысых мальчугана проехали мимо окон на больших, явно не их по росту, велосипедах. Прошла старушка, ведя за собой козу на веревке. Жизнь продолжалась, но она не касалась ее, Татьяны, оказавшейся вдруг лишней и ненужной в праздничном от солнца и летних красок мире. Ей стало холодно. Она отошла от окна, постояла в раздумье перед кроватью, где недавно лежал Андрей, потом, как будто решившись на что-то, быстро подошла к старенькому фанерному буфету, открыла створку и достала с верхней полки пол-литровую бутылку водки. Ее держали на всякий случай – приход незваных гостей или от простуды. Татьяна поставила на стол бутылку, сходила на кухню за стаканом, села за стол. Она глубоко вздохнула, перекрестилась на иконку, стоящую на небольшой божнице в углу комнаты, и отвинтила колпачок бутылки. Но наливать не торопилась. Ее терзали сомнения. И вновь какое-то внезапное решение подбросило ее с места. Она вскочила, закрутила колпачок обратно, положила бутылку в пакет и выбежала из дома.
      Татьяна подошла к флигелю отца Алексея, постучала в дверь. Ей никто не ответил. Она огляделась вокруг, но никого не заметила. Татьяна пошла к церкви. На крыльце стоял отец Алексей с двумя женщинами в белых платках и о чем-то беседовал с ними. Увидев Татьяну, он попрощался с женщинами и пошел ей навстречу.
      – Дорогая Татьяна Михайловна! Зачем же вы ушли из больницы? Мне матушка рассказала, как вы тяжело болели. Она боялась за вас, всю ночь молилась, чтобы Бог не оставил вас, а вы...
      – Ничего. Спасибо, отец Алексей, и матушке спасибо. Мне уже значительно лучше, – сухо ответила Татьяна, вся во власти своих мыслей, далеких от того, что говорил батюшка. – Я к вам вот по какому делу. Отпустите мне грехи, если можно.
      – Вы исповедаться хотите?
      – Да.
      – Ну что ж. На все воля Божья. Идите в придел и подождите меня. Я скоро.
      Татьяна стояла перед образом Девы Марии и не узнавала себя в изображении. Художник дополнил живую натуру своим видением, и это одухотворило образ, вознесло его над мирской суетой. Богоматерь смотрела на Татьяну печальным взглядом и как будто видела перед собой не только эту земную женщину, но и весь ее жизненный путь, от рождения и по сей день, самый тяжелый в ее жизни. «Ах, Андрей! Как прекрасна твоя кисть! Но ведь это и душа твоя. Художник наполовину пишет тем, что у него внутри. Тогда почему...» Она не успела закончить свой мысленный монолог. Вошел отец Алексей, и началось таинство. Татьяна рассказала батюшке о своей любви к Андрею и Даше, о том, что она виновата в ее исчезновении, о сложных отношениях с братом, об Оксане, о ненависти и одновременно жалости к Елене. Лишь об одном она не сказала священнику, но об этом нельзя говорить никому. Батюшка именем Христа отпустил ее грехи.
      Татьяна вышла из храма с легким сердцем. Теперь не страшно. Теперь она освободится навсегда и от несчастной любви, и от грехов. То, что она задумала самый тяжкий грех, ей не приходило в голову. Главным для нее сейчас было обретение вечной свободы.
      Она спустилась по знакомой тропинке к реке, посмотрела вокруг себя – ни души. Зайдя в заросли ивняка, Татьяна села в траву, вынула из пакета бутылку, открутила колпачок и начала пить жгучую жидкость. Она знала, что если оторваться от горлышка и перевести дыхание, то продолжить эту пытку она не сможет. Ее просто вырвет. Поэтому, зажмурившись и задержав дыхание, она пила и пила, пока в бутылке почти ничего не осталось. Задохнувшись, едва не потеряв сознание от шока и недостатка воздуха, она отбросила бутылку в кусты и легла на спину. Теперь надо ждать, когда наступит полное опьянение. Ждать пришлось недолго. Вторые сутки она почти ничего не ела. Алкоголь моментально оказался в ее крови, оглушил, одурманил. Он отодвинул реальный мир, и Татьяна оказалась в ином пространстве, в другом измерении, где нет страхов и горя, обид и условностей.
      Ей стало тепло, даже жарко. Надо войти в воду, и жара отступит.
      Раздеваться не стоит. Зачем? Все это бред сивой кобылы. Кому какое дело, в чем она, кто она, где...
      Татьяна, шатаясь и спотыкаясь, пошла в воду. Странно, но она еще что-то соображает. Например, куда подевалось боковое зрение? Она видит только то, что прямо перед ней, в двух шагах, а дальше сплошной туман. Ни фига не видно. Татьяна хихикнула и пошла дальше. Вода обхватила ее колени. Или это не вода? А может, вододороросли? Тьфу ты! Какое дурацкое слово! Никак не выгововыривыть. Опять! Нет, все же это не вододо... Ой, лучше не повторять это невозможное слово! А-а! Понятно! Это платье запуталось в ногах. Эх, надо бы его снять! Как бы сейчас было легко плыть. Стоп! Разве она пловчиха? Не-ет. Она русалка. Опять не то. Зачем она здесь? О, она вспомнила! Ей надо утонуть. Татьяна опять хихикнула. Но как же это сделать? Плавать учат, а тонуть нет. Дурдом!
      Вода уже была на уровне шеи. А она все шла и шла по дну, пока не ощутила темень. Инстинкт выбросил ее на поверхность воды. Она, не понимая, что делает и вообще что с ней происходит, легла на спину, как делала много раз, купаясь в водоемах, и, слегка подгребая руками, поплыла на середину реки. Солнце ослепило ее. Она закрыла глаза и только плавно шевелила руками, чувствуя свою невесомость. Такого блаженства она не испытывала ни разу. Наверное, это и есть счастье. Глупые люди, они не знают, что счастье здесь, совсем рядом. И она не знала. Как хорошо! Кто она? Почему в этой воде? Или это не вода, а облако? Мягкое, пушистое. Она лежит в нем и плывет по небу, плывет... А что там такое внизу, голубое-голубое? Река? Нет, озеро. Или море? Да, море. Морская вода так же хорошо держит, как это облако. Чудесно! Как хочется спать! Ужасно хочется. Она сейчас уснет. Надо только повернуться на правый бок, иначе не уснуть. Мешает солнце. А почему в море залезло солнце? Что оно там делает? Фу, какое вредное! Ничего не видно. Она совсем ослепла. Спать! Ничего не надо, только спать!
      Татьяна повернулась на правый бок и сразу пошла ко дну. Она не осознала это, а опять почувствовала. Вода, темная, холодная, лилась в ее ноздри, уши, рот. Ей стало нечем дышать. И вновь инстинкт самосохранения, самый мощный из всех, что есть у живого существа, заставил ее карабкаться наверх. Она вынырнула на божий свет, открыла рот, чтобы глотнуть воздуха, и тут же камнем пошла вниз. Ей и невдомек было, что надо плыть, а не махать беспорядочно руками. Так повторялось несколько раз. Силы покидали ее. А сознание так и не возвращалось. Путаное, ускользающее, оно хотело спать, как и вялое, непослушное тело. И лишь инстинкты боролись за ее жизнь до последнего, до самого последнего вздоха.
      Она уже не почувствовала рук Андрея, который вытащил ее из воды, а затем откачал из нее воду и сделал искусственное дыхание. Она, так и не придя в сознание, крепко, мертвецки уснула на кровати в его вагончике. Врожденные силы организма уберегли ее и от шока.
      – Тут есть кто живой или как? – услышала Татьяна голос Виталия.
      Она с трудом разлепила веки, но пошевелиться не смогла. В вагончике было темно.
      – А водярой-то несет! Ну-у, мать честная, алкаши чертовы! Вы чего тут, перепились? Или лечитесь ею, родимою?
      Виталий прошел в вагончик, включил зажигалку. В ее слабом свете он разглядел Татьяну. Рядом с ней ничком лежал Андрей и крепко спал. Его не разбудил даже громкий голос Виталия.
      – Привет, сестренка! Ты куда пропала? Все ищут ее, а она водку пьет.
      – Я не знаю, как попала сюда, – хрипло пробормотала она.
      – Бывает. Есть кое-какие новости. Вставай, хватит валяться!
      – Нашли Дашу? – радостно воскликнула Татьяна.
      – Нет, к сожалению. Но на след, похоже, напали. Ребятишки с Зеленой, это за Береговой сразу улица, рассказали, что видели две машины. Раньше таких на улице не замечали. Одна – голубой «форд», допотопный совсем, а вторая – новая вишневая «Нива». Так что собирайся и Андрея буди, поедем к следователю. А я, главное, на Зеленую-то случайно заехал, к другу, он «болгарку» просил на неделю. Вот, значит, сидим с ним на лавочке, курим, а тут мелюзга крутится возле моей «нексии» и языками, понятное дело, чешет. Я слышу, что они про какие-то машины говорят, которые позавчера стояли на отшибе, за векшинским сараем, ну и уши-то навострил...
      – Виташа! – закричала Татьяна вдруг прорезавшимся голосом, даже Андрея разбудила.
      – Что? Что случилось? – спрашивал он, не очнувшись от сна.
      – Ребята, бегом к следователю! – снова крикнула Татьяна и соскочила с кровати.
      Ее качнуло в сторону, и, если бы не стоящий рядом Виталий, поддержавший ее за руку, она ударилась бы о стеллаж. Татьяна сморщилась, схватилась обеими руками за голову и вдруг оцепенела от пока еще не ясных воспоминаний.
      – Андрей, а где я была?
      – Ни хрена себе, дела! – присвистнул Виталий. – Это уже перебор, сеструха.
      – Да прекрати ты чушь нести! – прикрикнула на него Татьяна. – Думаешь, я от нечего делать водку пила?
      – Так ее все пьют по особому поводу, – хохотнул Виталий.
      – Кончай, Виталий, этот балаган. Она ведь чуть не утонула сегодня, – мрачно произнес Андрей и поднялся с кровати.
      – Как это? – Лицо Виталия вытянулось.
      – Долго объяснять. Поехали к следователю, – сказал Андрей, приглаживая растрепанные волосы.
      – Слушайте! А я знаю эту «Ниву»! – воскликнула Татьяна, жестикулируя руками и округлив глаза.
      – Что? Откуда? – чуть ли не в голос спросили мужчины.
      – Это из хозяйства Плужникова. Вот!
      – Та-ак, – протянул Виталий. – Уже теплее. Все, кончаем базар! По дороге поговорим. Скорее в машину!
      Спустя два часа в кабинете Рочева собралось довольно много народу. Обсуждали оперативный план одновременно в двух направлениях. По сведениям сотрудника ФСБ, приехавшего накануне в Привалово, в поселке существовала подпольная лаборатория по производству синтетического наркотика. Каналы поставки сырья были установлены, но до поры до времени не удавалось обнаружить место тайной лаборатории. Рассказ Татьяны Михайловны о таинственном «складе химреактивов» на заводе Плужникова свел все нити воедино. Кроме того, вишневая «Нива», стоявшая в день похищения на Зеленой улице, и «Нива», отъехавшая от крыльца химлаборатории, была одним и тем же автомобилем. Значит, эти преступления связаны между собой. Татьяна вспомнила также о том, что в разговоре мужчин упоминалась фамилия какого-то Пестренко.
      – «Чтобы духу его не было. Организуешь, понял?» Примерно так сказал этот, который приказывал, – сказала Татьяна следователю.
      – Ясно. Надо посмотреть среди неопознанных трупов, что появились за эти дни, – резюмировал это сообщение Рочев.
      После часового обсуждения пришли к единому мнению, что аресты необходимо произвести одновременно в трех местах: в квартире Плужникова, в химической лаборатории и в квартире «мастера», как условно назвали подручного Плужникова, командовавшего разгрузкой химреактивов, хозяина вишневой «Нивы». Татьяна предложила упростить задачу захвата лаборатории. Она позвонила на сотовый телефон Нели, извинилась за поздний звонок и в двух словах объяснила важность ее присутствия в кабинете следователя. Виталий за пятнадцать минут доставил девушку в прокуратуру. Задача Нели была подойти к зданию лаборатории, позвонить и слезно попросить впустить ее внутрь под любым предлогом, например, оставила деньги, билеты на поезд и т. п. Единственным слабым звеном в расследовании было отсутствие сведений о местонахождении Даши. Но ждать дальше уже не было смысла. Было решено получить нужную информацию после арестов, любыми средствами, вплоть до силового давления.
      Татьяна, Андрей, Виталий и Станислав с Еленой решили дожидаться окончания операции в местной гостинице. Она находилась в пяти минутах от здания прокуратуры. Им предоставили двухкомнатный люкс на втором этаже, в котором для каждого нашлось место для отдыха. Виталий устроился на кожаном диване и, так как не сомкнул этой ночью глаз ни на минуту, уснул сразу, едва голова коснулась подушки. Татьяна с Андреем провалились в огромных креслах, стоявших по обе стороны от дивана. Елена со Станиславом уединились в другой комнате, в спальне с широкой кроватью и зеркальными шкафами. Все молчали, так как наговорились за эти сутки вдоволь, да и обоюдная неприязнь мешала общению.
      Татьяна посматривала на Андрея, запрокинувшего голову на спинку кресла, сидящего неподвижно с закрытыми глазами. Но он не спал. Она это чувствовала. И как тут уснешь, когда неизвестна судьба дочери. При мысли о Даше у Татьяны все внутри заныло. «Надо держаться. Все будет хорошо», – решила она, не позволив себе дальнейшего прислушивания к организму, и переключилась на мысли о собственной судьбе. Через четыре дня заканчивается отпуск, ей придется уехать в город. Они расстанутся с Андреем, а что потом?
      Она до сих пор не была уверена, нужна ли она ему. Это он ей нужен, как воздух, как вот это солнышко, встающее из-за леса. Это она просыпается с мыслями о нем и ложится с тем же самым. В каждом ее вздохе, движении, слове есть частица его сути, и от этого ей не избавиться теперь до конца дней. Ах, сладкое слово «любовь», сколько в тебе горечи и муки!
      К ним постучала дежурная, позаботившаяся об утреннем кофе. Она вкатила тележку с кофейником и бутербродами. Татьяна разбудила Виталия и попросила его позвать супругов. Елена, не спавшая сутки, отказалась от кофе и осталась в своей комнате, а Станислав вышел, пожелал доброго утра и сел на диван. Татьяна разлила кофе в чашки, разложила по тарелкам бутерброды. Мужчины хмуро и сосредоточенно, не поднимая глаз от чашек, пили горячий кофе, откусывая сразу половину бутерброда. Татьяна переборола в себе полное отсутствие аппетита и съела маленький кусочек хлеба с сыром. Она понимала, что иначе не будет сил, чтобы жить.
      Зазвонил телефон Андрея. Он нервно отставил чашку и выхватил из кармана рубашки трубку. Все замерли в ожидании.
      – Слушаю, – быстро произнес Андрей и тоже замер, вслушиваясь в голос абонента. – Так. Так. Понятно. Хорошо. Сейчас идем.
      Он отключил телефон и посмотрел на Татьяну.
      – Они выбили из Плужникова признание. Даша в Кармашах. В сторожке лесника. Это где-то в Белой...
      – Роще! Я знаю, где это. В двух километрах от села, на юго-востоке, – возбужденно проговорил Виталий.
      – Куда мы сейчас? – спросила Татьяна. – В прокуратуру или за Дашей?
      – Рочев просил самодеятельностью не заниматься. Они могут от испуга... В общем, вы понимаете, – сказал Андрей.
      – Да, я тоже так считаю, – согласился Станислав. – Пойду разбужу Елену.
      – Тогда идем к Рочеву, – сказала Татьяна и первой вышла из номера.
      Они остановились в лесу на проселочной дороге: «десятка» Рочева, «нексия» Виталия, «крайслер» Станислава и милицейский «уазик». Капитан, руководивший операцией, дал конкретное указание каждому милиционеру. Общей задачей группы было бесшумно окружить сторожку, ворваться внутрь и обезоружить преступников. Первыми, на разведку, пошли два молодых сержанта. Остальные четверо должны были залечь в кустах в двадцати метрах от сторожки. Рочев, тоже принявший участие в операции, строго запретил женщинам выходить из машин. С ними он оставил Виталия и Станислава, а сам вместе с Андреем скрылся в лесу.
      Виталий стоял возле капота машины и курил. Татьяна сидела на переднем сиденье и всматривалась в придорожные кусты. Она знала наизусть лишь одну молитву – «Отче наш» – и сейчас повторяла ее, четко произнося каждое слово, и обязательно крестилась в конце.
      Прошло двадцать минут. В лесу стояла обычная тишина: шелестела листва, перекликались птицы, стрекотали кузнечики.
      – Господи! Сделай так, чтобы раба твоя Дарья осталась жива и невредима. Прошу тебя, Господи! – шептала Татьяна. Вдруг по лесу прокатился частый и сухой треск.
      – Стреляют! – повернул к Татьяне побледневшее лицо Виталий.
      – Господи, прошу тебя! – почти закричала Татьяна и заплакала.
      Стрельба прекратилась, и вновь наступила тишина. Татьяна не выдержала и выскочила из машины.
      – Ничего. Все будет нормально, – говорил слегка дрожащим голосом Виталий, неотрывно глядя на проселок, сворачивающий влево в полусотне метров от них.
      Елена со Станиславом тоже не усидели в машине и вышли на проселок.
      – Вы слышали стрельбу? – задыхаясь от волнения, спросила Елена, глядя на Виталия широко распахнутыми глазами.
      – Слышали, – сдержанно ответил тот, закуривая уже третью сигарету.
      – Что бы это могло означать? – спросил Станислав, у которого резко обозначились черные круги под глазами.
      – Не знаю, – ответил Виталий. – Может, кто из бандитов побежал, вот и дали очередь для острастки.
      – Доченька моя! – зарыдала Елена, пряча лицо в ладони.
      – Лена, не надо, все будет в порядке. Не будут же они стрелять в ребенка, – неуклюже успокаивал ее Станислав.
      – Ах, зачем, зачем я послушала тебя и оставила Дашеньку с бабушкой?! – закричала на весь лес Елена. – Вот что значит чужой ребенок! Чтобы я еще хоть раз уехала куда-то без нее!
      Елена рыдала, прислонившись к двери автомобиля, а Станислав, не зная, как вести себя с закатившей истерику женой, топтался на месте, то засовывая руки в карманы светлых брюк, то вынимая их обратно. Он старался не смотреть в сторону Виталия и Татьяны.
      – Идут! – выкрикнула Татьяна, увидев идущих по проселку милиционеров.
      Два милиционера в бронежилетах вели какого-то парня, скрутив ему руки назад таким образом, что тот согнулся в три погибели и семенил на полусогнутых ногах. За ними шли еще двое в бронежилетах, держа автоматы слегка небрежно, в вытянутых руках и размахивая ими в такт ходьбе.
      Татьяна с тревогой ждала появления Андрея. Но его все не было. Не было также и Рочева, и остальных участников операции, а главное, не было Даши.
      – Дашенька, милая моя девочка, только бы все было в порядке, – шептала Татьяна, до рези в глазах всматриваясь в одну точку, туда, где проселок поворачивал влево.
      Наконец показался Рочев, а за ним два дюжих милиционера. Они несли что-то тяжелое, какой-то мешок, держась за него по обе стороны. Андрея не было.
      – Где же ты, Андрей, родной мой? Господи, помоги моему любимому! Помоги и сохрани! – шептала Татьяна. Она еще раз бросила взгляд на рослых милиционеров, несущих что-то тяжелое, и ахнула. Это был не мешок, а плащ-палатка, в которой лежал человек. Его рука, безжизненно свесившись, волочилась по пыльной дороге. Мертвый! Значит, стреляли не для острастки! Где же Андрей?
      – Да-а, одного все же уложили, – мрачно комментировал увиденное Виталий.
      И тут на дороге появился Андрей. Он нес на руках Дашу. Но почему она не идет сама? Неужели?! Татьяна вцепилась зубами в собственный кулак, чтобы не закричать при всех. Елена охнула и побежала. На середине пути она споткнулась и упала, буквально распластавшись на дороге. Рочев первым подбежал к ней и помог подняться. Он хотел было отряхнуть ее, но она его оттолкнула и бросилась к Андрею, уже приблизившемуся к ним. Татьяна не слышала их слов и поэтому по мимике и жестам пыталась понять, что там происходит. Она увидела, как Елена целует дочь, плача и улыбаясь одновременно, и облегченно перевела дыхание.
      – Кажется, обошлось, – со вздохом облегчения произнес Виталий.
      К Татьяне подошел Рочев.
      – Спасибо за помощь, Татьяна Михайловна, – устало произнес он и улыбнулся. – Поеду домой, двое суток жене на глаза не показываюсь, опять разводом пугать будет.
      – А этот что же, удрать хотел? – полюбопытствовал Виталий, жестом показывая на труп мужчины, который милиционеры запихивали в багажник «уазика».
      – Оказал сопротивление, – сдержанно произнес Рочев и подал Виталию на прощание руку.
      А Татьяна смотрела на Андрея, бережно держащего на руках дочь и усаживающегося в «крайслер». Елена уже была там. Автомобиль мягко развернулся и поехал в сторону села.
      К Виталию подошел капитан, тихо произнес, стирая со лба пот:
      – Девочку эти суки снотворным напоили. В Привалово ее повезли. Там и врачи, и аппаратура соответствующая. Ладно, мы тоже к себе. До свидания. Спасибо за помощь.
      Мужчины обменялись рукопожатиями, и милиционер пошел к своему «уазику».
      – А мы куда? – спросила Татьяна, растерянно глядя на Виталия.
      – К нам. Батя там переживает, наверное. Поехали! – ответил Виталий, открывая дверь «нексии», и сурово добавил: – У нее все-таки родители есть. Не надо уж тебе лезть туда.
 
      Татьяна приняла душ, переоделась в Надеждин халат, пошла во двор, где мужчины уже накрыли обеденный стол.
      – Ох, и исхудала же ты, племяшка, – жалостно покачал головой дядя Паша.
      – Ничего. Были бы кости, а сало купим, – сострил Виталий, наливая в рюмки водку.
      – Я не буду, – поморщилась Татьяна.
      – А тебе никто и не наливает, – грубовато ответил Виталий и взялся за графинчик со смородиновой настойкой. – А от этой уж не отказывайся. Чистейший смородиновый сироп. Любимый напиток папаши Пуаро.
      – Надо же, – подколола его Татьяна. – Грамотный.
      – А как же. В телевизоре, чай, видели, знаем.
      – Ладно уж, смородиновой попробую.
      – Правильно. Лучшего лекарства от стресса не придумали. Кстати, водка тебя спасла от пневмонии. Так получается? Ты же говоришь, и кашель, и колотье в спине прошли. Не зря, видать, ее, родимую, придумали. Не зря! Ну давайте!
      Они выпили и приступили к борщу из свежих овощей. На Татьяну вдруг напал такой аппетит, что она даже попросила добавки.
      – Молодец! Так держать! – хвалил ее Павел Федорович, наливая в тарелку половник наваристого борща.
      – Как там Дашутка? – ни к кому не обращаясь, спросила Татьяна, задумчиво глядя на белых голубей над крышей соседнего дома.
      – Я думаю, что все будет хорошо. В Привалово отличные врачи, помогут, – уверенно сказал Виталий, наливая себе вторую рюмку.
      – Это ж надо такое с невинным дитем вытворять! Живодеры чертовы! – выругался Павел Федорович. – Правильно одного-то укокошили. Туда ему и дорога.
      – Я бы и второго уложил, будь моя воля, – со злостью сказал Виталий. – Много мы церемонимся с этим отребьем. Законы надо ужесточать, а наши депутаты, наоборот, ваньку ломают, видишь ли, высшая мера им негуманной показалась.
      – Но ведь были случаи, когда невиновных расстреливали, – возразила Татьяна. – Проводили повторное расследование, и оказывалось, что «ошибочка вышла». А человека-то уже не вернешь.
      – Да. Конечно, были единичные случаи. И все же я за смертную казнь обеими руками, – упрямо отстаивал свое мнение Виталий. – Да если бы с моим ребенком такое сделали, я бы своими руками порвал в клочья! Думаете, стал бы ждать, когда наш «самый гуманный в мире» суд начал с ними разбираться? Нет уж!
      – А потом тебя этот же суд и посадил бы на десять лет за самоуправство, – резонно заметил Павел Федорович. – Нет, самосуд еще никого до добра не доводил.
      – Ладно. Чего я разошелся, как холодный самовар? Ты, Татьяна, совсем позеленела за эти дни. Иди-ка спать на второй этаж. А я покурю с батей и тоже на боковую. На свежем воздухе, под яблонькой, часик давну. Мне еще сегодня в поле ехать.
      Татьяна и в самом деле страшно устала. Она кое-как доплелась до комнаты на втором этаже и легла, не раздеваясь, прямо на покрывало. Через секунду она уже спала.
      Ей приснился хороший сон, светлый, радостный. Как будто они с Андреем рвут ромашки на лугу. Луг огромный, необъятный. Солнце играет на лепестках, бабочки перелетают с цветка на цветок, а они стоят напротив друг друга, но не рядом, а в отдалении, срывают ромашки и говорят что-то веселое. Она смеется, а Андрей сдержанно улыбается. Вдруг она выпрямляется и, держа ладонь козырьком, осматривается вокруг.
      – Даша! – крикнула Татьяна и проснулась. Солнце уже ушло на другую сторону дома. В комнате было прохладно от ветерка, влетающего в открытое окно. Тонкая прозрачная штора надувалась парусом и трепетала под его напором. На столе стояла ваза с ромашками. «Вот они откуда взялись!» – подумала Татьяна и пошла вниз, к телефону. Она набрала 09 и спросила, как позвонить в приемный покой приваловской больницы. В приемном покое долго не отвечали. Татьяна ждала, крепко сжимая в руке трубку, даже пальцы побелели. Наконец на том конце провода девичий голос ответил:
      – Приемный покой. Слушаем.
      – Скажите, пожалуйста, как самочувствие Даши Ермиловой?
      – Это которую украли?
      – Да.
      – А кто спрашивает?
      – Из кармашевской администрации.
      – Состояние стабильное. Температура 36,4. Давление в норме, хотя и немного понижено. Сердце в порядке. Анализы мочи и крови у лечащего врача. В данный момент проводится курс терапии.
      – Интенсивной?
      – Зачем? Обычной. Девочка самостоятельно двигается. Поела. С ней ее родители. Так что все в порядке.
      – Спасибо.
      – Пожалуйста.
 
      Улицы Кармашей, по которым шла Татьяна, изменились до неузнаваемости. Она с удовольствием разглядывала дома, палисадники, людей, как будто не видела ничего этого сто лет. Ее умиляли тигровые лилии, рыжими огнями полыхнувшие в высокой траве за штакетником, радовала яркая афиша нового фильма, наклеенная прямо на дверь магазина, тешили взор старушки в аккуратных платочках, семенящие с рынка с пустыми корзинками наперевес, – словом, все вокруг, что в суете дней мы привыкли не замечать, приводило ее в восторг.
      Она вошла в калитку своего дома, остановилась, перевела дух. Как не хочется входить в пустой дом! Но ведь она сильная взрослая женщина. Хватит ныть! Надо жить всему вопреки – дурному настроению, болезням, вредному начальству, злым пересудам. Богом тебе даровано самое ценное – жизнь! Так живи, чего еще?
      Она вынесла матрасы и одеяла на просушку, вымыла окна до хрустального блеска, даже побелила печь, найдя под навесом ведро с известью. Во дворе тоже навела идеальный порядок. Когда критически оглядела результаты своего труда, поднявшись на крыльцо, сочла, что не хватает последней изюминки, яркого пятна в слишком унылом дворе. Она пошла в сад и нарвала букет из всего, что там росло: ноготков, дельфиниумов, люпинов, ромашек и даже васильков. Когда входила с букетом во двор, открылась калитка, и в ее проеме показался Андрей. Бледный, худой, с ввалившимися глазами. У нее оборвалось сердце.
      – Андрюша! А я ждала тебя. Видишь, даже букет нарвала. Как Даша? – без остановки говорила Татьяна, подходя к нему и с болью замечая трехдневную щетину, горькие складки в уголках рта, темные круги под глазами.
      – Сейчас уже хорошо. Тебе привет передает. У Татьяны внутри разлилось тепло. «Девочка, солнышко мое! Не забыла обо мне!»
      – А я по дороге пирог с рыбой купила в кулинарии. Поешь?
      – Угу. Только в баню схожу.
      – Я как раз натопила. Думаю, придешь, надо хоть помыться, побриться...
      Она побежала в дом за чистым бельем, а потом проводила его, как маленького, в баню. Даже предложила потереть спину, но он отказался.
      Татьяна застелила чистой скатертью стол, поставила на него банку с цветами, разрезала пирог, налила в чашки горячего чаю.
      Уже смеркалось, когда они, напившись чаю, отдыхали, сидя бок о бок на крыльце. Андрей рассказывал о том, как освобождали Дашу. У него на глазах застрелили одного из бандитов, замахнувшегося на милиционера топором. А потом, когда капитан заглянул в сторожку и крикнул: «Все чисто!» – Андрей кинулся внутрь и увидел спящую прямо на полу, на какой-то телогрейке, Дашу. Личико ее было чумазым, с высохшими полосками от слез. Эта деталь особенно расстроила Татьяну. Не выдержав, она всплакнула.
      – А что сказал лечащий врач? – спросила Татьяна, шмыгнув носом.
      – Сказал, если бы эти отморозки дали еще одну дозу снотворного, то были бы необратимые последствия.
      Андрей кашлянул, полез в карман за сигаретами.
      – А я решила бросить, – сказала Татьяна.
      – Что? – не понял Андрей, щелкая зажигалкой.
      – Курить.
      – Молодец. Вообще я давно хотел об этом сказать. Зря вы, женщины, все прерогативы мужские позабирали. Брюки, сигареты, профессии... От этого испортился ваш характер.
      – Но женщины здесь ни при чем. Унификация, неотъемлемая составная прогресса и современной цивилизации, проникла во все сферы, в том числе и в так называемый человеческий фактор. Возьми, к примеру, моду «унисекс».
      – Это ты сейчас с кем говорила? – иронизировал Андрей, озираясь по сторонам.
      – Андрей! С тобой невозможно говорить о серьезном.
      – Извини. Итак, унисекс. Но это преходяще, а ведь мы о вечном с тобой говорим или нет?
      – О вечном. Но ведь «все течет, все меняется». В том числе и менталитет. Так что пора, господа мужчины, принять нас в свой лагерь.
      – Хм. Ты это серьезно? И как ты это представляешь, эту унификацию полов?
      – Я не о половой усредненности говорю. Зачем утрировать? Просто хватит смотреть на нас свысока.
      – Но вы, как правило, ниже нас ростом. Как же на вас смотреть?
      – Перестань дурачиться! Вот что ты сейчас делаешь?
      – А что?
      – Разговариваешь со мной снисходительно. А это и есть «смотреть свысока».
      – А-а. Извини. Постараюсь взять другой тон – деловой, мы же партнеры, затем фамильярный, ведь мы на равных, далее... черт, какой еще-то? Да! Материться будем? А что? Мы же на равных.
      – Перестань паясничать! Я вообще с тобой не хочу разговаривать. Никаким тоном. Понял? – надулась Татьяна, отвернувшись от Андрея.
      Он обнял ее, привлек к себе, поцеловал, а потом поднял на руки и отнес в дом.
      Утром они прощались с Дашей. Она уезжала с матерью и Станиславом в город. Татьяна собрала все Дашины вещи, уложила их в дорожную сумку, вынесла за ворота, где стоял «крайслер». Андрей сидел с Дашей на лавочке и просил ее почаще звонить, а также писать письма. Даша грустно обещала звонить и писать, а потом вдруг расплакалась, обняв отца за шею. Елена, сидевшая в машине, выглянула и нервно крикнула, чтобы Андрей прекратил травмировать ребенка.