52
      шественниками и их решении идти к Кирит Унголу, голос его дрогнул, он покачал головой и вздохнул, Гэндальф вздрогнул.
      -- Кирит Унгол? Долина Моргула? - спросил он. - Время, Фарамир, время? Когда вы расстались с ними? Когда должны они достичь этой проклятой долины?
      -- Я расстался с ними утром два дня назад, - ответил Фарамир. - Оттуда до долины Моргулдуина пятнадцать лиг, если они двинутся прямо на юг; и они окажутся еще в пяти лигах западнее проклятой башни. Они не могли прийти туда быстрее, чем сегодня - может, и сейчас еще не пришли. Я понимаю, чего вы боитесь. Но тьма не связана с ними. Она началась вчера вечером, и прошлой ночью вся Итилиен была под тенью. И мне ясно, что Враг долго готовил нападение на нас, и час нападения был назначен до того, как путники покинули наше убежище.
      Гэндальф встал и прошелся по комнате.
      -- Утром, два дня назад, и оттуда три дня пути! Как далеко место, где вы расстались?
      -- Двадцать пять лиг по прямой, - ответил Фарамир. - Но я не мог прийти быстрее. Вчера вечером я лежал на Каир Андросе, длинном острове на Реке, который мы удерживаем; лошади переправились на другой берег. Когда наступила тьма, я понял, что нужно торопиться, поэтому я поехал с тремя другими. Свой отряд я отправил на юг, чтобы усилить гарнизон бродов Осгилиата. Надеюсь, я не поступил неверно? - он взглянул на отца.
      -- Неверно? - воскликнул Денетор, и глаза его сверкнули. - Почему ты спрашиваешь? И люди были в твоем распоряжении. Или ты спрашиваешь мое мнение о всех твоих делах. Нескоро же ты обратился ко мне за советом. Ты говорил искусно, как всегда, но разые я не видел, что ты смотрел на Митрандира, спрашивая его, хорошо ли ты сказал и не сказал ли ты слишком много. Он давно уже захватил твое сердце.
      Мой сын, твой отец стар, но еще не выжил из ума. Я вижу и слышу; и мало из того, что ты скрыл, о чем умолчал, неясно мне. Я знаю ответ на многие загадки. Увы, увы, Боромир!
      -- Если то, что я сдела вам не нравится, отец, - спокойно сказал Фарамир, - то я хотел бы получить ваш совет до того, как принимать столь тяжелое решение.
      -- Разве это изменило бы твое решение? - спросил Денетор. - Я думаю, ты все равно поступил бы так же. Я хорошо знаю тебя. Ты желаешь быть таким же величественным, щедрым и добрым, как короли древности. Может так и подобает человеку высокой расы, обладающему силой и миром. Но в наши отчаянные дни великодушие оборачивается и смертью.
      -- Да будет так! - сказал Фарамир.
      -- Да будет так! - воскликнул Денетор. - Но не только твоей смертью, Фарамир, но и смертью твоего отца и всего твоего народа, который ты теперь, после гибели Боромира обязан защищать.
      -- Вы хотели бы, чтобы мы поменялись местами? - спросил Фарамир.
      -- Да, я хочу этого, - сказал Денетор. - Ибо Боромир был верен мне и не смотрел в глаза колдунам. Он помнил бы потребности своего отца и не расточал бы то, что послала ему судьба. Он принес бы мне ее могучий дар.
      На мгновение сдержанность изменила Фарамиру.
      -- Я прошу вспомнить, отец, почему я, а не он оказался в Итилиене. Наши поручения были даны нам повелителем Города.
      -- Не добавляй горечи в мою чашу, - сказал Денетор.
      53
      Разве не пил я ее много ночей? Если бы можно было все изменить! Тогда бы эта вещь была моей!
      -- Успокойтесь! - сказал Гэндальф. - Боромир ни в коме случае не принес бы ее вам. Он умер, и умер хорошо, пусть спит в мире. Он протягивал руки к этой вещи, но если бы он получил ее, он бы погиб. Он взял бы ее для себя, и вы бы не узнали сына, когда он вернулся бы.
      Лицо Денетора стало жестким и холодным.
      -- Боромир оказался менее послушным вам, не так ли? негромко спросил он. - Но я, тот, кто был его отцом, говорю: он принес бы ее мне. Вы, может быть, и мудры, Митрандир, однако со всеми вашими тонкостями у вас еще не вся мудрость. Мудрость может найтись и не в сетях колдунов, и не в торопливости глупцов. В этом деле у меня больше знаний и мудрости, чем вы считаете.
      -- В чем же ваша мудрость? - спросил Гэндальф.
      -- Ее достаточно, тобы проникнуть в дело, которое два глупца пытаются скрыть. Использовать эту вещь опасно. Но в наше время отдать ее в руки безмозглых невысокликов и отправить в землю самого Врага, как сделали это вы и этот мой сын, безумие.
      -- А что сделал бы повелитель Денетор?
      -- Ничего. Но уж во всяком случае не послал бы ее в глупой надежде, рискуя всеобщим разрушением, туда, где Враг может найти то, что потерял. Нет, его следовало бы спрятать, спрятать глубоко и надежно. Не использовать, говорю я, разве только в одном крайнем случае, но держать в недосягаемости для Врага. Только если его победа будет несомненна и то, что последует за ней, не буедт уже тревожить нас, мертвых.
      -- Вы, по своей привычке, думаете только о Гондоре, повелитель, - сказал Гэндальф. - Но есть другие люди и другие жизни, и время продолжается. Что касается меня, то я жалею даже его рабов.
      -- Где же будут другие люди искать помощь, если Гондор падет? - спросил Денетор. - Если бы эта вещь хранилась в глубоких подземельях моей Цитадели, мы не дрожали бы тут от страха перед этой тьмой. Если вы думаете, что я не выдержал бы испытания, вы плохо знаете меня.
      -- Тем не менее я не верю вам, - сказал Гэндальф. - Если бы я верил, я передал бы эту вещь вам на хранение и избавил бы и себя и других от большой боли. А теперь слыша ваши слова, я верю вам еще меньше, не больше, чем Боромиру. Нет, сдержите же свой гнев! Я даже себе самому не доверяю в этом, я отказался от этой вещи, даже когда ее добровольно передавали мне. Вы сильны и можете управлять собой, Денетор; но если бы вы получили эту вещь, она овладела бы вами. Даже если бы ее похоронили под Миндоллуином, она продолжала бы жечь ваш мозг, когда наступала тьма, а ведь за ней последуют худшие вещи.
      На мгновение глаза Денетора сверкнули, когда он глядел на Гэндальфа, и Пиппин снова ощутил схватку их воль; теперь их взгялды показались ему лезвиями скрестившимися и брызнувшими искрами. Пиппин дрожал, опасаясь взрыва. Но Денетор внезапно овладел собой, лицо его вновь стало холодным. Он пожал плечами.
      -- Если бы... - сказал он. - Сейчас такие слова напрасны. Они ушли в тень, и только время покажет, какая судьба ждет ее и нас. И ждать этого недолго. А в оставшиеся дни пусть те, кто борется с Врагом, держатся вместе и сохраняют
      54
      надежды, а если и надежды не останется, то можно хоть умереть свободным. - Он повернулся к Фарамиру. - Что ты думаешь о гарнизоне Осгилиата?
      -- Он слаб, - сказал Фарамир. - Я послал свой отряд на его укрепление, как уже говорил.
      -- Я думаю, этого мало, - сказал Денетор. - А именно туда падет первый удар. Там нужен сильный капитан.
      -- И там, и во всех других местах, - сказал Фарамир и вздохнул. - Увы, нет моего брата, которого я так любил! - Он встал. - Вы разрешите, отец? - Он покачнулся и ухватился за кресло отца.
      -- Я вижу, ты устал, - сказал Денетор. - Ты скакал быстро и издалека. Мне говорили, что тебя преследовали злые существа с воздуха?
      -- Не будем говорить об этом, - сказал Фарамир.
      -- Не будем, - согласился Денетор. - Иди отдыхать. Силы тебе еще понадобятся.
      С разрешения повелителя Города все отправились отдыхать, пока была возможность. Когда Гэндальф и Пиппин, несший маленький факел, шли к себе, была беззвездная тьма. Они молчали, пока не оказались за закрытыми дверями. Тогда наконец Пиппин взял Гэндальфа за руку.
      -- Скажите мне, - попросил он, - есть ли надежда? Я имею в виду - для Фродо.
      Гэндальф положил руку на голову Пиппина.
      -- Надежда никогда не была особенно сильной, - сказал он. - Глупая надежда, как я говорил. А когда я услышал о Кирит Унголе, - он замолчал и подошел к окну, как будто стремился проникнуть в тьму на востоке.
      -- Кирит Унгол! - пробормотал он. - Почему именно этот путь? - Он повернулся. - Мое сердце едва не изменило мне, Пиппин когда я услышал это название. И однако сейчас мне кажется, что в рассказе Фарамира есть какая-то надежда. Очевидно, что Враг наконец начал войну и сделал первый ход, пока Фродо еще на свободе. Теперь в течении многих дней внимание его будет устремлено сюда, то есть отвлечено от его собственной земли. И однако, Пиппин, я издалека чувствую его торопливость и страх. Он начал раньше, чем собирался. Что-то подтолкнуло его.
      Гэндальф стоял в задумчивости.
      -- Может быть, - пробормотал он. - Может быть, даже твоя глупость помогла, сын мой. Посмотрим: пять дней назад он обнаружил, что мы низвергли Сарумана и взяли его камень. Ну и что? Мы не могли воспользоваться им, не могли смотреть в него так, чтобы он не знал. Ах! Я догадываюсь. Арагорн. Его время близится. И он могуч, Пиппин, и отважен, решителен и способен в случае необходимости на большой риск и на большие дела. Может быть, и так. Он смог использовать Камень и показаться Врагу, бросить ему вызов. Ну, ответ мы не узнаем, пока не прибудут всадники Рохана, если они придут не слишком поздно. Нас ждут тяжелые дни. Спи, пока можно.
      -- Но... - начал Пиппин.
      -- Что "но"? Только одно "но" на сегодняшний вечер.
      -- Голлум, - сказал Пиппин. - Как они могли идти с ним, даже идти за ним? И я видел, что Фарамиру то место, куда Голлум повел их, нравилось не больше, чем вам. Что здесь плохого?
      -- Пока не могу ответить, - сказал Гэндальф. - Сердце
      55
      мое предвещало, что Фродо и Голлум еще встретятся перед концом. Для добра или для зла. Но о Кирит Унголе я не буду говорить сегодня. Предательства, предательства я боюсь, измены этого жалкого существа. Но пусть будет так. Вспомним, что предатель может изменить себе и совершить доброе дело вопреки своим намерениям. Иногда бывает и так. Спокойной ночи!
      Следующий день начался с утра, подобного коричневой пыли, и сердца людей, приободрившиеся немного в связи с возвращением Фарамира, снова опустились. В этот день крылатые тени не были видны, но время от времени высоко над городом раздавался слабый крик, и многие слышавшие его останавливались, пораженные ужасом; менее стойкие дрожали и плакали.
      А Фарамир снова ускакал.
      -- Ему не дали даже отдохнуть, - ворчали некоторые. Повелитель слишком жестоко обращается со своим сыном, а ведь он сейчас должен выполнять обязанности двоих - свои и того, кто не вернется.
      И все поглядывали на север, спрашивая:
      -- Где же всадники Рохана?
      На самом деле Фарамир уехал не по своей воле. Повелитель Города был главой его Совета и не склонен был в тот день прислушиваться к словам остальных. Рано утром был созван Совет. Все капитаны решили что из-за угрозы на Юге их силы слишком малы, чтобы самим нанесли удар, пока не прибудут всадники Рохана. Пока же следует укрепить стены и ждать.
      -- Однако, - сказал Денетор, - мы не можем легко отказаться от внешней защиты, от Риммаса, сделанного с таким трудом. И Враг должен дорого заплатить за проход через Реку. Чтобы напасть на город, он должен переправиться через Реку. На севере у Каир Андроса этому мешают болота, на юге, у Лебеннина, Река слишком широка и требуется много лодок. Он ударит по Осгилиату, как и раньше, когда Боромир помешал ему переправиться.
      -- Это будет лишь отсрочкой, - сказал Фарамир. - Сегодня мы можем заставить Врага понести вдесятеро большие потери, чем у нас, и все же пожалеть об этом. Потому что Враг может легче потерять войско, чем мы - отряд. А отступление тех, кто выйдет в поле, будет страшным, если Враг переправит свои силы.
      -- А Каир Андрос? - сказал принц. - Его тоже нужно удерживать, если мы защитим Осгилиат. Не будем забывать об опасности слева. Рохиррим могут прийти, а могут и не прийти. А Фарамир сообщил нам об огромных силах движущихся к Черным Воротам... Оттуда может выйти не одно войско и ударить по нескольким проходам.
      -- Мы многим рискуем в этой войне, - сказал Денетор. Каир Андрос имете свой гарнизон, и больше мы никого не можем послать туда. Но я не отдам Реку и Пеленнор без борьбы - не отдам, если найдется здесь капитан, достаточно храбрый, чтобы выполнить волю своего повелителя.
      Все молчали. Наконец Фарамир сказал:
      -- Я не противлюсь вашей воле, отец. Поскольку вы лишились Боромира, я пойду и, как смогу, заменю его - если вы прикажете.
      -- Прикажу, - сказал Денетор.
      -- Тогда прощайте, - сказал Фарамир. - Но если я вернусь, думайте обо мне лучше!
      -- Это зависит от того, как ты вернешься, - сказал Де
      56
      нетор.
      Гэндальф последним разговаривал с Фарамиром перед его отВездом.
      -- Не рискуйте жизнью в гневе или обиде. Вы еще понадобитесь здесь, - сказал он. - И отец любит вас, Фарамир, и вскоре вспомнит об этом. Добрый путь!
      Так Фарамир снова отправился в путь, взяв с собой добровольцев и тех, кого ему можно было выделить. Со стен многие смотрели через полумглу на разрушенный город, но там ничего не было видно. Другие попрежнему смотрели на север и считали лиги, отделявшие их от Теодена Роханского.
      -- Придет ли он? Вспомнит ли наш старый союз? - говорили они.
      -- Да, он придет, - сказал Гэндальф, - даже если придет слишком поздно. Но подумайте! В лучшем случае он получил красную стрелу лишь два дня назад, а от нас до Эдораса долгие мили.
      Ночью было получено известие. От брода прискакал человек, доложивший, что большое войско вышло из Минас Моргула и направляется к Осгилиату; к нему присоединяются отряды с юга, жестокие и высокие Харадрим.
      -- Мы узнали, - сказал гонец, - что войско вновь ведет Черный Капитан, и страх перед ним раньше его достиг Реки.
      С этими предвещающими беду словами кончился третий день пребывания Пиппина в Минас Тирите. Мало кто мог спать: ни у кого не оставалось наджеды, что Фарамир сумеет удержать брод.
      На следующий день, хотя тьма достигла наибольшей силы и не углублялась, она тяжестью лежала на сердцах людей, и многие были в ужасе. Снова поступили дурные новости. Брод через Андуин был завачен Врагом. Фарамир отступил к стене Пеленнора, вновь собрав своих людей у ворот стены; но враги в десять раз превосходили числом.
      -- Если он сумеет пробиться через Пеленнор, враги будут преследовать его по пятам, - сказал вестник. - Они дорого заплатили за преход, но меньше, чем мы надеялись. Их план был тщательно разработан. Теперь ясно, что они в тайне построили большой флот лодок и барж в восточном Осгилиате... Они кишели повсюду, как муравьи. Но мы же отступили лишь из-за Черного Капитана. И мало кто может выстоять при одном известии о его приближении. Собственные солдаты дрожат перед ним и сопособны убить себя по его приказу.
      -- Тогда я там более необходим, чем здесь, - сказал Гэндальф и снова выехал из города, и его сверкание скоро исчезло из вида. И всю ночь Пиппин в одиночестве простоял на стене, глядя на восток.
      Едва прозвучали колокола начала дня - звон из звучал насмешкой в беспросветной тьме, - как Пиппин увидел впереди, там, где находились стены Пеленнора, туманные огни. Часовой закричал, и все люди Города схватились за оружие. Время от времени видны были красные вспышки и тяжелый воздух доносил глухие раскаты.
      -- Они взял стену! - кричали люди. - Они пробили в ней брешь! Они идут.
      -- Где Фарамир? - в отчаянии закричал Берегонд. - Не говорите, что он погиб!
      57
      Первые новости привез Гэндальф. С горстью всадников, сопровождавших в качестве охраны линию телег, он прискакал в середине утра. Телеги были нагружены раненными. Гэндальф немедленно отправился к Денетору. Повелитель Города находился в высоком кабинете Белой Башни, с ним был Пиппин. Денетор пытался разглядеть что-то на севере, юге и востоке через тусклые окна. Больше всего смотрел он на север, прислушиваясь, как будто какое-то древнее искусство давало ему возможность услышать топот копыт на далеких равнинах.
      -- Фарамир пришел? - спросил он.
      -- Нет, - ответил Гэндальф, - но он был жив, когда я уезжал. Он решил остаться с арьергардом, чтобы отступление через Пеленнор не превратилось в бегство. Возможно он со своими людьми еще продержится какое-то время, но я сомневаюсь в этом. Он сражается со слишком сильным врагом. Потому что пришел тот, кого я и опасался.
      -- Не... Не Повелитель Тьмы? - воскликнул Пиппин, в ужасе забыв о своем положении.
      Денетор горько рассмеялся.
      -- Нет, еще нет, мастер Перегрин! Он придет лишь торжествовать надо мной, когда все будет кончено. Он использует других, как свое оружие. Так поступают все великие властители, если они мудры, мастер невысоклик. Иначе почему бы я сидел в своей башне, смотрел, размышлял и ждал, лишившись даже своих сыновей? Я могу еще владеть мечом.
      Он встал, отбросил длинный черный плащь, и смотрите! Под плащем оказалась кольчуга и пояс с длинным мечом в черно-серебряных ножнах.
      -- Так я ходил когда-то и так впервые за много лет спал, - сказал он, - хотя тело мое от возраста стало менее крепким и сильным.
      -- Однако теперь самый свирепый из капитанов Повелителя Барад-дура захватил внешнюю стену, - сказал Гэндальф. - Король древнего Ангмара, Волшебник, Дух Кольца, Глава, назгулов, копье ужаса в руке Саурона, тень отчаяния.
      -- Значит, Митрандир, вы нашли достойного врага, - сказал Денетор. - Я сам давно знал, кто главный капитан войск Башни Тьмы. Вы явились, чтобы сказать это? Или отступили, потому что столкнулись с более грозной силой?
      Пиппин дрожал, опасаясь гневной вспышки Гэндальфа, но опасения его оказались напрасными.
      -- Может быть и так, - спокойно ответил Гэндальф. - Но испытание нашей силы еще не настало. Но если справедливы сказанные в древности слова, не от руки мужчины он падет, и судьба, ожидающая его скрыта от мудрых. Но все же Капитан Отчаяния не движется впереди. Скорее он действует, руководствуясь вашими словами, из тыла и гонит перед собой своих рабов.
      Нет, я пришел, охраняя раненых, которых еще можно вылечить, - продолжал Гэндальф. - Брешь в стене Риммас широка, и войско Моргула скоро прорвется из многих пунктов. И вот для чего, главным образом, я пришел. Скоро начнется битва на полях. Нужно приготовить вызалку, собрать всадников. В этом единственная наша надежда, только в этом враг еще уступает нам: мало у него лошадей.
      -- И у нас их мало. Сейчас очень кстати был бы приход всадников Рохана, - сказал Денетор.
      -- Но скорее мы увидим прибытие других, - сказал Гэндальф. - К нам явились беженцы с Каир Андроса. Остров пал.
      58
      Вторая армия, вышедшая из Черных Ворот, пересекает Реку севернее.
      -- Некоторые принимают вас, Митрандир, как вестника дурных новостей, - сказал Денетор, но для меня это больше не новость: это я узнал еще вчера вечером. Что касается вылазки, то я уже думал о ней. Спустимся!
      Время шло. Наконец зрители на стенах увидели отступление остатков защитников брода. Маленькие группы усталых и израненных людей вначале прибывали в беспорядке; некоторые бежали, как будто за ними гнались. На востоке мерцали отдаленные огни; теперь казалось, что они ползут по равнине. Горели дома и амбары. Потом показались маленькие реки огня и потекли по равнине, направляясь к шикрой дороге, соединившей Ворота Города с Осгилиатом.
      -- Враг, - бормотали люди. - Стена прорвана. Они прошли через бреши. Они несут с собой факелы. Где же наши?
      Приближался вечер, было так темно, что даже самые зоркие люди в Цитадели мало что могли разглядеть на полях, кроме увеличивающегося числа пожаров и линий огней, которые стали длинее и двигались быстрее. Наконец примерно в миле от Города появилась группа людей в относительном порядке - они шли, а не бежали и держались вместе.
      Наблюдатели затаили дыхание.
      -- Там должен быть Фарамир, - говорили они. - Он владеет людьми и животными. Он там!
      Главные силы отступающих находились уже в полумиле. В самом тылу скакала группа всадников. Время от времени они поворачивались, глядя на наступающие линии огней. Неожиданно раздался хор яростных криков. Появились всадники Врага. Линия огня превратилась в стремительное течение, ряды орков несли горящие факелы, дикие люди юга под красными знаменами, хрипло крича, догоняли отступающих. И с пронзительным криком с тусклого неба упали крылатые тени - назгулы, пикирующие для убийства.
      Отступление превратилось в бегство. Люди бежали, бросая оружие, крича от ужаса, падая на землю.
      И тогда в Цитадели прозвучала труба - Денетор дал приказ начинать вылазку. Все всадники, оставшиеся в Городе, ждали этого сигнала у ворот и в тенги внешней стены. Они галопом понеслись вперед и с силой ударили по наступавшим. Впереди скакали рыцари Дол Амрота во главе со своим принцем и голубым знаменем.
      -- Амрот за Гондор! - кричали он. - Амрот за Гондор! Амрот и Фарамир!
      Как буря ударили они с обеих флангов отступления на врага, но один всадник опередил их всех, быстрый как ветер в траве, Обгоняющий Тень нес его; он скакал, отброси серый плащ, свет струился по его поднятой руке.
      Назгулы с криком свернули в сторону: их капитан еще не ответил на вызов белого огня своего противника. Войско Моргула, увлекшись погоней за добычей, застигнутое врасплох, дрогнуло, рассыпавшись, как искры под порывом бури. Отступавшие сами с криками повернули и бросились на врага. Охотники превратились в преследуемых. Отступление перешло в атаку. Поле покрылось телами орков и людей, поднимался дым от чадящих факелов. Кавалерия пустилась в погоню.
      Но Денетор не позволил уходить далеко. Хотя враг дрогнул и начал отступать, но с востока подходили новые большие
      59
      силы. Снова прозвучала труба, призывая к отступлению. Конница Гондора остановилась. Под ее защитой отступавшие перестроились. Они пошли к Городу, достигли Ворот и гордо и с достоинством вступили в них. Люди Города с гордостью смотрели на них, выкрикивая слова похвалы, но в глубине сердца они были сильно встревожены. Отряды сильно поредели. Фарамир потерял треть своих людей. И где же он сам?
      Он появился последним. Люди его прошли. Вернулись конные рыцари, в тылу их ехал принц. Он держал в руках своего родственника Фарамира, сына Денетора, подобранного на поле боя.
      -- Фарамир! Фарамир! - кричали люди, вытирая слезы. Но он не отвечал, и его понесли по извивающейся дороге в Цитадель к отцу. В тот момент, когда назгулы отвернули от Белого Всадника, прилетела смертоносная стрела, и Фарамир, сражавшийся с предводителем Харадрим, упал на землю. Только удар Дол Амрота спас его от красного меча южанина, готового разрубить лежавшего.
      Принц Имрахил принес Фарамира в Белую Башню и сказал:
      -- Ваш сын вернулся, повелитель, после великих деяний, - и рассказал о том, что видел.
      Денетор встал и молча посмотрел в лицо сына. Он приказал устроить постель в своем кабинете и положить на нее Фарамира. А сам отправился в тайную комнату на вершине Башни; и многие видели в ее узких окнах бледный свет. А когда Денетор спустился, он сел рядом с телом сына и молчал... Но лицо повелителя было серым и более неподвижным, чем лицо его сына.
      Та был осажден Город, окружен кольцом врагов. Стена Риммас была пробита и весь Пеленнор захвачен врагами. Последнее известие принесенное извне, было принесено людьми, успевшими прибежать с северной дороги до закрытия Ворот. Это были остатки отряда, охранявшего путь из Анориена и Рохана к броду. Ими командовал Инголд, тот самый, что пять дней назад пропустил Гэндальфа и Пиппина, когда еще сияло солнце и утро было полно надежд.
      -- Новостей о Рохиррим нет, - сказал оп повелителю. Теперь уж Рохан не придет. И если и придет, то не спасет нас. Войско очень сильное: батальоны орков со знаком Глаза и бесчисленные толпы людей, каких мы не встречали раньше. Невысокие, но широкие, угрюмые, бородатые, как гномы, вооруженные большими топорами. Мы думаем, они пршли из какой-то варварской земли на востоке. Они захватили северную дорогу и массами устремились в Анориен. Рохиррим не могут прийти.
      Ворота закрылись. Всю ночь часовые на стенах слышали гул врагов, кишевших снаружи; они жгли поля и деревья, рубили подряд всех людей, захваченных снаружи, живых или мертвых. Число врагов, перешедших Реку трудно было определить во тьме, но когда над равниной поднялось утро, точнее его тусклая тень, стало ясно, что даже в ночных страхах трудно было преувеличить их число. Равнина потемнела от марширующих отрядов, и насколько хватало глаз, повсюду, как грибы-поганки, появлялись лагеря черных и ярко-красных платок.
      Копошась, как муравьи, орки торопливо копали глубокую траншею, кольцом охватившую город на дальности выстрела из лука; когда траншея была окончена, ее заполнили огнем, хотя никто не видел, как он разжигался и поддерживался. Весь день
      60
      продолжалась эта работа, а люди Минас Тирита смотрели, не в силах помешать ей. Когда траншея была готова, они увидели большие телеги; в сопровождении отрядов орков они везли различные метательные снаряды. Никто в Городе не мог дострелить до них и прекратить их работу.
      Вначале люди смеялись и не очень опасались этих механизмов. Главная стена Города была очень высокой и толстой, она была построена, когда еще помнили силу и искусство Нуменора: ее внешняя поверхность была подобна башне Ортханка, она была гладкая, темная и твердая, недоступная ни стали, ни огню, неразрушимая, разве что сама земля содрогнется в конвульсиях.
      -- Нет, - говорили жители Минас Тирита. - Даже если бы Неназываемый пришел сюда, он не смог бы войти, пока мы живы.
      Но другие отвечали:
      -- Пока мы живы? Но долго ли мы проживем. У него есть оружие, которое привело к падению многие крепости начала мира. Голод. Дороги отрезаны. Рохан не придет.
      Но машины не тратили на непробиваемые стены. Не простой капитна или предводитель орков руководил нападением на величайшего врага Мордора. Власть и злоба руководили им. Как только со множеством криков, со скрипом веревок и колес были установлены большие катапульты, они начали бросать снаряды удивительно высоко, так что они пролетали над укреплениями и с грохотом падали внутри первого круга Города; и многие из них, благодаря тайному искусству, взрывались огнем, падая на землю.
      Вскоре возникла опасность большого пожара, и все, кто был способен, тушили огонь, вспыхивающий во многих местах. Потом на город обрушились другие снаряды, менее разрушительные, но более ужасные. На улицы города посылались маленькие круглые снаряды, которые не взрывались. Некоторые люди побежали посмотреть, что это такое, и они громко закричали и заплакали. Потому что враг бросал в город головы тех, кто погиб в Осгилиате, в Риммасе или на полях. Страшно было смотреть на них: некоторые были разбиты и бесформенны, некоторые грубо разрублены, но черты лица многих можно было разобрать, и казалось, что они умирали в мучениях; и на всех было выжжено клеймо в виде безвекого Глаза. Но часто случалось, что люди узнавали лица своих знакомых, хотя они были изуродованы и обесчещены, которые недавно с оружием в руках гордо ходили по улицам, обрабатывали поля или приезжали на праздники с зеленых долин в горах.
      Напрасно люди бессильно угрожали кулаками врагам, толпившимся перед Воротами. Те не обращали внимания на проклятия, да и не понимали языка жителей Города, а их хриплые крики напоминали вопли хищников или пожирателей падали. Но вскоре мало осталось в Минас Тирите таких, кто мог бы бросить вызов врагам. У Повелителя Тьмы было и другое оружие, более быстрое, чем голод: ужас и отчаяние.
      Снова появились назгулы, и по мере того как Повелитель Тьмы разворачивал свои силы, их голоса, выражавшие лишь его волю и злобу, наполнялись злом и ужасом. Они кружили над городом, как грифы, ожидающие свой доли человеческого мяса. Их голоса потрясали воздух. С каждым новым криком они становились все непереносимее. Наконец даже самые могущественные падали на землю, когда скрытая угроза пролетала над ними, или останавливались, выронив оружие из онемевших рук, а разум их затягивала чернота, и они больше не думали о войне, а
      61
      только об укрытии, о бегстве, о смерти.
      На протяжении всего этого черного дня Фарамир лежал в постели в комнате Белой Башни, горя в лихорадке: кто-то сказал, что он умирает и скоро это повторяли все люди на стенах и улицах. Рядом с ним сидел его отец, молчал, смотрел на него и совершенно не интересовался защитой Города.
      Никогда, даже в плену у Урук-Хей, не испытывал Пиппин таких мрачных часов. Его обязанностью было ждать Повелителя, и он ждал, забытый, по-видимому, стоя у двери в неосвещеной комнате и стараясь справиться с собственным страхом. Он смотрел, и ему казалось, что Денетор стареет на глазах, как будто что-то согнуло его гордую волю, а его строгий мозг разрушался. Может, это было результатом горя и раскаяния. Он видел слезы на этих никогда не плакавших глазах, и это было еще невыносимее, чем гнев.
      -- Не плачьте, повелитель! - запинаясь, сказал он. Может, он еще поправится. Вы спрашивали Гэндальфа?
      -- Не успокаивайте меня колдунами! - ответил Денетор. Надежды глупцов развеялись. Враг нашел его, и теперь его ласть увеличилась; он видит все наши мысли; все, что мы делаем, обречено на поражение.
      Я послал моего сына, не поблагодарив и не благословив его, послал в ненужную опасность, и вот он желит с ядом в венах... Нет, чем бы не кончилась война, моя роль в ней сыграна, а дому наместников пришел конец. Низкие люди будут править последними остатками королевства, прячась в холмах, пока их всех не переловят.
      К дверям подходили люди, звали повелителя Города.
      -- Нет, я не выйду, - отвечал он. - Я должен оставаться возле сына. Может, он еще заговорит перед концом. Конец близок. Слушайтесь кого хотите, даже Серого Дурака. Я остаюсь здесь.
      Так Гэндальф принял на себя командование последней обороной столицы Гондора. И где бы он не появлялся, люди веселели и крылатые тени уходили из их памяти. Безустанно сновал он от Цитадели к Воротам с севера на юг вдоль стен; вместе с ним был принц Дол Амрота в своей сверкающей кольчуге. Он и его рыцари по-прежнему вели себя как повелители, в которых живет раса Нуменора. Люди, видевшие их, шепотом говорили:
      -- Старые предания говорили правду: в жилах этого народа течет кровь эльфов, потому что обитатели Нимродела жили когда-то в этой земле.
      И они начинали петь строки легенд о Нимроделе или другие песни долин Андуина давно ушедших годов.