-- А если нет, - сказал Гэндальф, - я поскачу в лес Лосарнаха с Иорет, Обгоняющий Тень покажет, что такое скорость.
      Когда Иорет ушла, Арагорн попросил других женщин приготовить горячей воды. Потом он взял руку Фарамира в свою, а другую руку положил больному на лоб. Фарамир не двигался и,
      92
      казалось, не дышал.
      --Он почти погиб, - сказал Арагорн, поворачиваясь к Гэндальфу. - Но не от раны. Смотрите: она излечена. Если бы его ударила стрела назгула, как вы думали, он бы уже умер. Он ранен стрелой южанина. Кто ее выдернул? Сохранилась ли она?
      -- Я вынул стрелу и остановил кровотечение, - сказал Имрахил. - Но я не сохранил стрелу: у меня и так было много дел. Она была точно такой, какие используют южане. Но я думал, она вылетела из Тени: иначе непонятно его состояние. Ведь рана сама по себе не глубока. Как вы это обВясните?
      -- Усталость, горе из-за отца, рана и... Больше всего Черное Дыхание, - сказал Арагорн. - Он человек сильной воли, потому и был близок к Тени еще перед битвой. И Тьма медленно захватывала его. Если бы я оказался здесь раньше!
      Тем временем появился знаток трав.
      -- Ваша милость спрашивает о растении, которое на низком языке называется "Королевский узор", а на высоком "ателас" - сказал он. - Ателасом называют его те, кто знает кое-что о великореансах...
      -- Я знаю, - перебил его Арагорн, - и мне все равно, назовете ли вы его "королевским узором" или "абса аралион".
      -- Прошу прощения, ваша милость. Я вижу, вы не только военачальник, но и настоящий знаток трав. Но увы, сэр, мы не держим эту траву в Домах Излечения: здесь ведь излечиваются только серьезные больные и серьезные раны. А лечебные свойства этой травы нам неизвестны. Ее можно использовать только чтобы был приятный запах в воздухе или чтобы разогнать легкую усталость. Впрочем, может быть, вы обратили внимание на странное стихотворение, которое женщины, такие как наша добрая Иорет и ее подруги, повторяет, не понимая его значения:
      Когда дует черное дыхание,
      Когда растет тень смерти,
      Когда гаснет любой свет,
      Приходи, ателас! Приходи, ателас!
      Оживи умирающих, лежа в королевских руках! Но, боюсь, что это всего лишь бессмыслица, удерживающаяся в памяти старух. Предоставляю вам судить о значении этой загадки, если вы сумеете. Но старики до сих пор используют настойку этой травы от головной боли.
      -- Тогда, во имя короля, идите и отыщите этих стариков, меньше знающих, но более мудрых, отыщите у них эту траву! воскликнул Гэндальф.
      Арагорн склонился к Фарамиру и положил ладонь ему на лоб. Окружающие видели, что идет борьба. Лицо Арагорна посерело от усталости и напряжения; время от времени он произносил имя Фарамира, каждый раз все тише и слабее, как будто сам Арагорн удалялся от них и бродил где-то далеко в темной долине, призывая того, кто потерян.
      Наконец прибежал Бергил и принес шесть листиков.
      -- Это "королевский узор", сэр, - но не свежий. Его сорвали не меньше двух недель назад. Надеюсь он пригодится, - и, взглянув на лицо Фарамира, он разрыдался.
      Но Арагорн улыбнулся.
      -- Пригодится, - сказал он. - Худшее позади. Успокойся!
      Положив на ладонь два листка, он подул на ни них, а потом размял, и странная живительная свежесть заполнила комна
      93
      ту, воздух как будто зазвенел в ушах, искрясь радостью. Затем Арагорн бросли листья в котел с кипятком, и все почувствовали радость в сердцах, ибо доносившийся до них запах напоминал воспоминание о росистом утре, и о ярком солнце в мире, не знающем тени. Арагорн распрямился, освеженный, и в глазах его была улыбка, он поднес котел к лицу Фарамира.
      -- Ну кто бы мог поверить! - сказал Иорет другим женщинам. - Эта трава лучше, чем я думала. Она напомнила мне о розах в Имлот Мелуй, когда я была еще девочкой.
      Неожиданно Фарамир зашевелился, открыл глаза и взглянул на склонившегося к нему Арагорна. В глазах его загорелся свет сознания и любви, и он тихонько сказал:
      -- Повелитель, вы звали меня. Я пришел. Что вы прикажете мне?
      -- Не уходить больше в тень, проснуться, - сказал Арагорн. - Вы устали. Немного отдохните, поешьте и подготовьтесь к моему возвращению.
      -- Хорошо, повелитель, - сказал Фарамир. - Кто же будет лежать без дела, когда король вернулся?
      -- Тогда расстанемся на время, - сказал Арагорн. - Я должен идти к другим нуждающимся во мне.
      И он вышел из комнаты вместе с Гэндальфом и Имрахилом; но Берегонд и его сын остались, не в силах сдержать своей радости. Пиппин, шедший за Гэндальфом, услышал восклицание Иорет:
      -- Король! Вы слышали? Что я говорила?.. Руки короля руки целителя, вот что сказала я.
      И вскоре по всему городу распространилась из Дома Излечения известие, что вернулся король и что после войны он принесет исцеление.
      Арагорн пришел к Эовин и сказал:
      -- Вот где самая серьезная рана и самый тяжелый удар. Сломанная рука получила нужное лечение и скоро срастется, если у Эовин будут силы для жизни. Поранена у нее левая рука, но главная опасность идет от руки, державшей меч. Она кажется неживой, хотя она и не сломана.
      Увы! Она сражалась с врагом, превосходящим силы ее ума и тела. Тот, кто поднимет оружие на такого врага, должен быть крепче стали, и все равно шок может убить его. Злая судьба привела ее на его тропу. Она прекрасная девушка, самая прекрасная из всех королев. И все же не знаю, как говорить с нею. Когда я впервые посмотрел на нее и понял, как она несчастна, мне показалось, что я вижу прекрасный и гордый белый цветок, похожий на лилию, нежный и в то же время прочный, как будто он выкован из стали. А может, это мороз превратил его сок в лед, и вот он стоит все еще прекрасный, но обреченный на гибель. Ее болезнь началась гораздо раньше этого дня, верно, Эомер?
      -- Я удивляюсь, что вы спрашиваете меня об этом, - ответил Эомер. - Ведь Эовин, моя сестра, не была тронута морозом, пока не увидела вас. Она была заботлива и неутомима и разделяла со мной все тревоги во дни Змеиного Языка и болезни короля; и она ухаживала за королем с растущим в ней страхом. Но не это привело ее к такому состоянию.
      -- Друг мой, - сказал Гэндальф, - у вас были лошади, войны, простороное поле, а у нее, рожденной в теле девушки, дух и храбрость были не менее мужественными, чем у вас. Но она была осуждена находиться рядом со стариком, которого она
      94
      любила как отца, и видеть, как он впадает в бесчестное слабоумие, и ее роль казалось ей более низкой, чем посох, на который он опирался.
      Вы думаете, у Змеиного Языка был яд только для ушей Теодена? "Старый дурак! Что такое дом Эорла, как не крытый соломой сарай, где пирует банда пьяных в дым разбойников, а их отродье возится на полу с собаками!" Разве вы не слышали этих слов раньше? Их произнес Саруман, учитель Змеиного Языка. Хотя я не сомневаюсь, что дома Змеиный Язык облекал их значение в более хитрые слова. Повелитель, если бы любовь сестры к вам, если бы сознание своего долга не закрыли бы ее губ, вы многое могли бы услышать. И кто знает, что говорила она одна, во тьме, в горечи своих ночных бдений, когда жизнь казалась ей конченной, а стены спальни смыкались вокруг нее, как стены клетки пойманного дикого животного.
      Эомер молча посмотрел на сестру, как бы заново переживая прошлое. Но Арагорн сказал:
      -- Я видел то же, что и вы, Эомер. Мало найдется в мире горестей, равных этой: видеть любовь прекрасной и отважной леди и не ответить на нее. Печаль и жалость сопровождали меня после нашей последней встречи в Дунхарроу; и не за себя боялся я, а за то, что может случиться с нею. И все же, я говорю вам, Эомер, она любит вас больше, чем меня; вас она любит и знает; а во мне она любит лишь сове воображение и надежду на славу и великие деяния, надежду на земли, далекие от полей Рохана.
      У меня, может быть, хватит силы исцелить ее тело, вывести ее из темной долины. Но для чего она очнется: для надежды, забытья или отчаяния - я не знаю. И если для отчаяния, то лучше ей умереть, если только не придет другой исцелитель, более искусный, чем я. Увы! А ее деяния отводят ей место в ряду славнейших королей.
      Арагорн наклонился и посмотрел ей в лицо, белое, как лилия, холодное как лед, и твердое, как ровный камень. Поцеловав ее в лоб, он тихо позвал:
      -- Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твой враг ушел!
      Она не шевельнулась, но все увидели, что она дышит глубже: грудь ее под белым покрывалом поднималась и опускалась. Арагорн растер снова два листка ателаса и бросил их в кипящую воду; этой водой он смочил ей лоб и правую руку, холодную и бесчувственную.
      -- Проснись, Эовин, леди Рохана! - снова сказал Арагорн и, взяв ее правую руку почувствовал, как к ней возвращается жизнь. - Проснись! Тень ушла и вся тьма рассеялась!
      Вложив ее руки в руки Эомера, он отошел и, проговорив "Позовите ее", молча вышел из комнаты.
      -- Эовин, Эовин! - воскликнул Эомер, плача. Она открыла глаза и сказала:
      -- Эомер! Какая радость! Они говорили, что ты убит. Нет, это были лишь темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?
      -- Недолго, сестра, - ответил Эомер. - Но не думай больше об этом.
      -- Я страшно устала, - сказала она. - Мне нужно отдохнуть. Но скажи, что с повелителем Марки. Увы! Не говори, что это был сон: я знаю, что это не так. Он мертв, как и предсказывал.
      -- Он мертв, - подтвердил Эомер, - и он просил перед смертью передать прощальный привет Эовин, более дорогой для
      95
      него, чем дочь. Он лежит теперь в Цитадели Гондора.
      -- Как печально! - вздохнула она. - Но это все же лучше тех темных дней, когда я думала, что дом Эорла впадает в бесчестье и станет хуже шалаша пастуха. А что с королевским оруженосцем, с невысокликом? Эомер, ты должен сделать его рыцарем Марки за храбрость.
      -- Он лежит поблизости в этом доме, и я пойду к нему, сказал Гэндальф. - Эомер же останется здесь. Но не говорите о войне и о печали, пока не поправитесь. Великая радость видеть такую отважную леди возрожденной для здоровья и надежды!
      -- Для здоровья! - сказал Эовин. Может быть, и так. По крайней мере, пока есть пустое седло какого-нибудь погибшего всадника и есть дела, которые нужно свершить. Но для надежды? Не знаю...
      Гэндальф и Пиппин пришли в комнату Мерри и застали там стоящего у постели хоббита Арагорна.
      -- Бедняга Мерри! - воскликнул Пиппин, подбегая к постели: ему показалось, что его друг выглядит хуже, лицо у него серое, и на нем лежит тяжесть годов печали. Неожиданно Пиппина охватил страх, что Мерри умрет.
      -- Не бойтесь! - сказал Арагорн. - Я пришел вовремя. Он устал и опечален, он получил такую же рану, как и леди Эовин при попытке поразить смертоносного врага. Но все это поправимо - так силен в нем дух жизни. Он никогда не забудет своего горя, но оно не затмит его сердце, а лишь научит его мудрости.
      Арагорн положил руку на голову Мерри и, мягко проведя ладонью по курчавым волосам коснулся глаз и позвал его по имени. И когда аромат ателаса заполнил комнату, Мерри неожиданно очнулся и сказал:
      -- Я хочу есть. Который час?
      -- Время ужина прошло, - ответил Пиппин. - Но я постараюсь принести тебе чего-нибудь, если мне позволят.
      -- Позволят, - сказал Гэндальф. - Все, чего пожелает этот всадник Рохана, будет дано ему в Минас Тирите, где он будет пользоваться почетом и великим уважением.
      -- Хорошо! - сказал Мерри. - Тогда я предпочел бы вначале ужин, а потом трубку. - И лицо его омрачилось. - Нет, не трубку. Не думаю, чтобы я снова стал курить.
      -- Почему? - удивился Пиппин.
      -- Он умер, - медленно ответил Мерри. - Я все вспомнил. Он сказал, что ему жаль, что у него не будет больше возможности поговорить со мной о травах. Это почти дословно, что он сказал. Никогда больше не смогу я курить, не вспоминая о нем и об этом дне, Пиппин, когда он приехал в Изенгард и был так добр к нам.
      -- Тогда курите и думайте о нем! - сказал Арагорн. - У него было щедрое сердце, он был великий король и всегда исполнял свои клятвы. Он встал из тени для этого последнего прекрасного утра. Хотя ваша служба ему была коротка, воспоминание об этом будет почетным и радостным до конца ваших дней.
      Мерри улыбнулся.
      -- Что ж, - сказал он, - если так считает Бродяжник, я буду курить и думать. У меня в мешке было зелье из запасов Сарумана, но что стало с ним в битве, не знаю.
      -- Мастер Мериадок, - сказал Арагорн, - уж если вы счи
      96
      таете, что я с огнем и мечом прошел через горы и королевство Гондор, чтобы приносить травы беззаботному солдату, растерявшему свои вещи, то вы глубоко ошибаетесь. Если ваш мешок не найдется, то пошлите за знатоком трав. И он скажет вам, что не знает, какие достоинства есть у травы, которую вы хотите, но что она зовется семенем западных людей на низком языке, и гелон - на благородном, и что у нее есть и другие названия, и, добавив несколько полузабытых строф, которых никто не понимает, он с сожалением сообщит вам, что этой травы нет в Домах Излечения, и оставит вас размышлять о различиях и языках. Точно так же поступлю и я. Ибо я не спал в такой постели со времени отВезда из Дунхарроу, и не ел с самого рассвета.
      Мерри схватил его руку и поцеловал ее.
      -- Мне страшно жаль, - сказал он, - что вы уже уходите. С той самой ночи в Пригорье мы были для вас лишь помехой. Но мой народ привык в таких случаях говорить меньше, чем чувствует. Мы боимся громких слов.
      -- Я хорошо знаю это, иначе не имел бы с вами дела, сказал Арагорн. - Пусть всегда царит благополучие в Уделе! Поцеловав Мерри, он вышел, и Гэндальф вышел за ним.
      Пиппин остался.
      -- Есть ли кто подобный ему? - спросил он. - Конечно, кроме Гэндальфа. Мой дорогой осел, твой мешок лежит у постели. Когда я нашел тебя, он был у тебя на спине. Арагорн, конечно, все время видел его. К тому же у меня есть немного зелья. Это лонгботтомский лист. Набей трубку, пока я посмотрю насчет еды. И давай немного отвелчемся. Мы, Туки и Брендизайки, не можем все время оставаться на таких высотах.
      -- Да, - сказал Мерри. - Я не могу. Пока не могу. Но теперь, по крайней мере, Пиппин, мы можем их видеть, эти высоты, и их почитать. Лучше вначале полюбить то, что ты способен любить, я думаю: нужно где-то иметь прочные корни, а почва Удела глубока. Но все же есть вещи глубже и выше; и никакой садовник не может спокойно ухаживть за своим садом, зная о них. Я рад, что теперь я о них знаю немного. Но не понимаю, почему я говорю это? Где лист? И достань мою трубку из мешка, если она цела.
      Арагорн и Гэндальф отправились к главе Домов Излечения и сказали, что Фарамир и Эовин останутся здесь, и их нужно будет еще лечить много дней.
      -- Леди Эовин, - сказал Арагорн, - пожелает скоро встать и уехать, но ей нельзя позволить этого, по крайней мере не раньше, чем через десять дней.
      -- А что касается Фарамира, - добавил Гэндальф, - то он скоро узнает о смерти своего отца. Но всю правду о безумии Денетора ему нельзя рассказывать, пока он окончательно не выздоровеет и не займется своими обязанностями. Проследите, чтобы Берегонд и периан, остающиеся здесь, не говорили с ним об этом.
      -- А что с другим перианом, Мериадоком?
      -- Вероятно, он сможет ненадолго встать уже завтра утром, - сказал Арагорн. - Пусть встает, если хочет. Он может немного погулять под присмотром своих друзей.
      -- Замечательный народ, - сказал глава Домов, качая головой. - Очень крепкий по характеру.
      У дверей Домов Излечения собрались многие, чтобы пос
      97
      мотреть на Арагорна; и они ходили за ним следом. Когда Арагорн поел, его стали упрашивать, чтобы он вылечил раненных, лежавших под Черной Тенью. Арагорн послал за сыновьями Элронда, и вмесете они проработали почти всю ночь. И по Городу прошла весть: Король действительно вернулся. И назвали его Эльфийским Камнем из-за зеленого камня, и так имя, которое давно было предсказано, дано было му его собственным народом.
      И когда он не смог больше работать, он набросил на себя плащ и выскользнул из Города, добрался на рассвете до своей палатки и немного поспал. А утром из Башни выплыло знамя Дол Амрота - белый корабль, подобный лебедю, на голубой воде, и люди глядя вверх, гадали, не был ли приход короля всего лишь сном.
      Глава ix
      ПОСЛЕДНИЙ СОВЕТ.
      Пришло утро после битвы, и оно было прекрасно, легкие облака двигались на запад. Леголас и Гимли встали рано и попросили разрешения отправиться в Город: им хотелось увидеться с Мерри и Пиппином.
      -- Хорошо знать, что они живы, - сказал Гимли, - мы очень переживали за них по пути через Рохан.
      Эльф и гном вместе вошли в Минас Тирит, и народ видевший их, бросал удивленные взгляды на таких друзей: Леголас был прекрасен лицом и пел ясным голосом песню на языке эльфов, а Гимли шел с ним рядом, поглаживая бороду и глядя по сторонам.
      -- Хорошая работа по камню, - сказал он, посмотрев на стены, - впрочем, можно было сделать и получше, да и улицы не мешало бы усовершенствовать. Когда Арагорн возьмет власть, я предложу ему услуги горных мастеров, и мы сделаем город таким, что им можно будет гордиться.
      -- Они больше нуждаются в садах, - сказал Леголас. Дома мертвы, и слишком мало тут растительности. Когда Арагорн возьмет власть, народ Леса принесет ему поющих птиц и неумирающие деревья.
      Наконец они встретили принца Имрахила, и Леголас, посмотрев на него, низко поклонился: он увидел, что в жилах принца наполовину течет эльфийская кровь.
      -- Привет, повелитель! - сказал он. - Уже давно народ Нимродела покинул леса Лориен, и однако до сих пор видно, что не все уплыли из гавани Амрота на запад.
      -- Так говорят в преданиях моей земли, - ответил принц, - но никого из прекрасного народа не видели у нас на протяжении многих лет. И я дивлюсь, видя его представителя среди печали и войны. Что вы ищите?
      -- Я один из девяти товарищей, вышедших вместе с Митрандиром из Имладриса, - сказал Леголас, - и с этим гномом, моим другом, мы прибыли с лордом Арагорном. А теперь мы хотим повидать своих друзей, Мериадока и Перегрина, которые, как нам сказали, теперь в Городе.
      98
      -- Вы найдете их в Домах Излечения, и я отведу вас туда, - сказал Имрахил.
      -- Достаточно, если вы дадите нам проводника, повелитель, - сказал Леголас. - Арагорн посылает вам сообщение. Он не хочет снова входить в Город. Но есть необходимость, чтобы все капитаны посовещались, и он просит, чтобы вы и Эомер Роханский как можно скорее явились в его палатку. Митрандир тоже там.
      -- Мы придем, - сказал Имрахил, и они с вежливыми словами расстались.
      -- Какой прекрасный и могучий повелитель людей! - сказал Леголас. - Если даже в дни упадка у Гондора есть такие люди, как велика была его слава в дни рассвета!
      -- И, конечно, работа по камню сделана в старину, при основании Города, - сказал Гимли. - Со всеми людскими начинаниями бывает так: либо заморозок весной, либо молния зимой, и они отказываются от своих замыслов.
      -- Но их посевы редко пропадают зря, - сказал Леголас. - Семя лежит в пыли и грязи и ждет своего часа. Дела людей переживут нас, Гимли.
      -- И все же в конце концов, они ни к чему не придут, мне кажется, - сказал гном.
      -- На это эльфы не знают ответа, - сказал Леголас.
      Подошел слуга принца и отвел их к Домам Излечения; они нашли своих друзей в саду, и встреча их была веселой. Некоторое время они прогуливались и разговаривали, наслаждаясь коротким миром и отдыхом высоко на верхних кругах Города. Потом, когда Мерри устал, они сели у стены, где за их спинами была лужайка Домов Излечения. Перед ними виднелся Андуин, блестящий на солнце, текущий туда, где даже зоркий глаз Леголаса не мог разглядеть широкие равнины и зеленые поля Лебеннина и Южного Итилиена.
      Леголас молчал, пока остальные разговаривали и смотрел на Реку: он увидел белых морских птиц, летающих над Рекой.
      -- Смотрите! - воскликнул он. - Чайки! Они залетели далеко от Моря. Как беспокоят они мое сердце! Никогда в своей жизни я не встречал их, пока мы не прибыли в Пелагир и здесь, когда мы ехали к битве за корабли, я услышал их крики. Я остановился и стоял неподвижно, забыв о войне в Среднеземелье: их плачущие крики говорили мне о Море. Море! Увы! Я еще не видел его. Но глубоко в сердцах моего народа лежит страсть к Морю, и опасно затрагивать эту струну. Увы! Больше никогда не знать мне мира ни под деревом, ни под кустом.
      -- Не говорите так! - сказал Мерри. - Вы не должны уходить к Приюту, Леголас. Всегда найдется народ, большой и малый, и даже мудрые гномы, как Гимли, которые нуждаются в вас. Я, по крайней мере, надеюсь на вас. Но я чувствую, что худшее в этой войне еще ожидает нас. Как я хотел бы, чтобы все это уже кончилось, кончилось бы навсегда!
      -- Не будь таким мрачным! - восклинул Пиппин. - Солнце сияет, и мы снова вместе, на день или два по крайней мере. Я хочу кое-что у вас расспросить. Давайте, Гимли! Вы и Леголас за это утро не менее дюжины раз упоминали свое страшное путешествие с Бродяжником. Но вы ничего не рассказывали мне о нем.
      -- Может, здесь и сияет солнце, - сказал Гимли, - но даже при нем не хотел бы я оживлять некоторые воспоминания об этой дороге. Если бы я знал, что нас ждет, ни какая друж
      99
      ба не привела бы меня на Тропы Смерти!
      -- Тропы Смерти? - переспросил Пиппин. - Я слышал, как Арагорн говорил о них и удивился, что он имеет в виду. Не расскажете ли вы нам поподробнее?
      -- Очень неохотно, - сказал Гимли. - Потому что на этой дороге я испытал стыд, я, Гимли, сын Глоина, который считал себя храбрее всех людей и тверже под землей любого эльфа. Но это не так, и провела меня по этой дороге только воля Арагорна.
      -- И любовь к нему, - добавил Леголас. - Ибо все, кто пошел с ним, сделали это из любви к нему, даже холодная рохирримская девушка. Ранним утром того дня, когда вы, прибыли сюда, Пиппин, мы покинули Дунхарроу, и такой страх напал на весь народ, что никто не осмелился посмотреть на нас, кроме леди Эовин, что лежит теперь раненная в Доме. Это было печальное расставание, и я печалился, глядя на него.
      -- Увы! У меня хватило сердца только для себя самого, сказал Гимли. - Нет! Я не буду говорить об этом путешествии.
      Он замолчал; но Мерри и Пиппин так хотели услышать рассказ, что Леголас наконец сказал:
      -- Я расскажу вам достаточно, чтобы вы успокоились: я не испытывал ужаса и не боялся теней, которых считал бессильными и хрупкими.
      Он быстро рассказал о дороге призраков под горами и о темной встрече у Эреча, и о большом переходе в девяносто три лиги оттуда до Пелагири на Андуине.
      -- Четыре дня и четыре ночи мы ехали от Черного Камня, - сказал он. - И вот! Во тьме Мордора росла моя надежда: во тьме Теневое Войско, казалось, становилось все сильнее и ужаснее. Я видел всадников и пехотинцев, но все они двигались с одинаковой и большой скоростью. Они молчали, но в глазах у них горел огонь. В верховьях Лемедона они догнали наш отряд, окружили нас и проехали бы вперед, если бы Арагорн не запретил им.
      По его приказу они отступили. "Даже тени людей покорны ему, - подумал я. - Они будут служить ему".
      Мы ехали вперед, и наступил день без рассвета, а мы продолжали путь и пересекли Кирил и Рингло; на третий день мы пришли к Илахиру у устья Гилраина. И здесь обороняли брол люди Лемедона, воюя со свирепыми жителями Умбара и Харада, приплывшими вверх по реке. Но защитники и нападающие забыли о битве и бежали, когда пришли мы: они кричали, что на них идет Король Мертвых. Только Ангбор, повелитель Лемедона, нашел в себе мужество остаться, и Арагорн попросил его собрать свой народ и идти за ними, если они осмелятся, когда пройдет Серое Войско.
      -- У Пелагира вы будете нужны потомку Исилдура, - сказал ему Арагорн.
      Так мы перешли Гилраин, разогнав союзников Мордора. Потом мы немного отдохнули. Но Арагорн скоро встал, сказав:
      -- Минас Тирит осажден. Боюсь, что он падет до того, как мы придем ему на помощь.
      И до конца ночи мы снова пустились в путь и до самых равнин Лебеннина ехали с такой скоростью, какую только могли вынести лошади.
      Леголас помолчал, вздохнул и, обратив взор к югу, тихо запел:
      Серебро течет в ручьях от Келоса к Эрую
      В зеленых полях Лебеннина!
      100
      Высокая растет здесь трава. Морской ветер
      Раскачивает белые лилии,
      И золотые колокольчики маллоса и альфирина звенят
      На зеленых полях Лебеннина
      На морском ветру!
      -- Зеленые поля, о которых поет мой народ, но тогда они были темны - обширные серые пустыни во тьме вокруг нас. И по этим полям, топча цветы и траву, гнали мы врагов днем и ночью, пока не дошли до Великой Реки.
      Тогда я почувствовал в глубине сердца, что мы близко от Моря: широка была вода во тьме, и бесчисленные морские птицы кричали на берегах. Увы! Разве не говорила мне Госпожа, чтобы я опасался их криков? А теперь я не могу их забыть.
      -- Что касается меня, то я их не замечал, - вмешался Гимли, - ибо близка была битва. Здесь, у Пелагира, стоял главный флот Умбара - пятьдесят больших кораблей и неисчислимое количество мелких судов. И многие из тех, кого мы преследовали, раньше нас достигли гавани и принесли с собой свой страх; многие из больших кораблей снялись с якоря, ища спасения выше по реке или на дальнем берегу; но Харадрим, прижатые к берегу, отчаянно и яростно сопротивлялись. Увидев нас, они рассмеялись: нас было мало, а у них еще сохранялась главная армия.
      Тогда Арагорн остановился и громко крикнул:
      -- Теперь вперед! Призываю вас Черным Камнем!
      И Серое Войско, как прибой, полетело вперед, заливая все перед собой. Я слышал слабые крики, отдаленные звуки рогов, ропот бесчисленных голосов - как эхо какой-то давно забытой битвы из Темных Годов. Сверкали бледные мечи; но я так и не знал, могут ли они еще разить: мертвым не нужно было другое оружие, кроме страха. Никто не смел противостоять им.
      Они взобрались на все корабли, прошли по воде и на те, что отчалили: моряки от ужаса впали в безумие и прыгали за борт, кроме рабов прикованных к веслам. Мы безжалостно скакали среди врагов, топча их, как листья, пока не прискакали на берег. И тут на каждый из оставшихся больших кораблей Арагорн послал одного дунедана; они успокоили пленников на борту, сказали им, что они свободны и не должны бояться.
      Еще до того, как кончился темный день, никто уже не сопротивлялся нам: враги бежали или утонули, надеясь добраться до своих южных земель пешком. Я думаю: как странно и удивительно, что эти слуги Мордора побеждены страхом перед тьмой и смертью. Собственное оружие обратилось против них.
      -- Действительно странно, - сказал Леголас. - Я посмотрел на Арагорна и подумал, каким ужасным и великим повелителем мог бы он стать, если бы взял Кольцо себе. Не зря Мордор боится его. Но он благородней духом, чем может представить себе Саурон: разве он не из детей Лютиан? Никогда не ослабеет эта линия, хотя и пройдут бесчисленные годы.
      -- Такие предсказания не в ведении гномов, - сказал Гимли. - Но Арагорн был действительно могуч в тот день. Весь Черный флот оказался в его руках; он выбрал для себя самый большой корабль и взошел на него. Потом приказал трубить в трубы, захваченные у врага, и все Теневое Войско отступило к берегу. Здесь стояло оно молча, едва видимое, лишь в глазах мертвецов отражалось красное пламя горевших кораблей. И Арагорн громко сказал:
      -- Слушайте слово потомка Исидура! Ваша клятва выполнена. Возвращайтесь и больше не тревожьте долины! Уходите и
      101
      успокойтесь!
      И тогда Король Мертвецов, стоящий перед войском, сломал свое копье и отбросил обломки в сторны. Потом низко поклонился и повернулся; и все Теневое Войско исчезло, как туман, разогнанный неожиданным порывом ветра; и мне показалось, что я проснулся.
      В эту ночь мы отдыхали, а все остальные работали. Было освобождено много пленников и рабов - бывших жителей Гондора, захваченных при набегах; собралось и большое количество людей Лебеннина и Этиар; прибыл со своими всадниками Ангбар из Ламедона. Теперь, когда исчез страх перед мертвецами, они пришли помогать нам и взглянуть на потомка Исилдура: слух о нем распространялся повсюду, как огонь в ночи.
      Конец нашей истории близок. В течении вечера и ночи было подготовлено много кораблей, и утром флот выступил. Теперь это кажется далеким прошлым, но ведь это было вчера утром, на шестой день после нашего отВезда из Дунхарроу. А Арагорна все подгонял страх опоздать.
      -- От Пелагира до причалов Харлонда сорок две лиги, сказал он. - Но мы должны прибыть к Харлонду завтра или не прибыть совсем.
      Веслами гребли теперь свободные люди и работали они ожесточенно, и все же мы медленно плыли по Великой Реке, так как шли против течения, и хотя на юге течение не быстрое, нам не помогал ветер. На сердце у меня было тяжело, но Леголас внезапно рассмеясля.
      -- Выше бороду, сын Дьюрина! - сказал он. - Сказано ведь: "Часто возникает надежда, когда все кажется потерянным". - Но он не сказал, какую надежду разглядел вдали. И когда пришла ночь, наши сердца разгорелись: далеко на севере мы увидели под облаками красный отблеск, и Арагорн сказал:
      -- Горит Минас Тирит!
      В полночь наши надежды усилились. Опытные моряки из Этира, глядя на юг, говорили об изменении погоды вслед за ветром с Моря. На рассвете мы подняли паруса, и скорость наша возросла. И так, как вы уже знаете это, мы прибыли в третьем часу утра развернув большое боевое знамя. Это был великий день и великий час, чтобы нас не ожидало впоследствии.
      -- Что бы нас ни ждало, великие деяния прошлого не увянут, - сказал Леголас. - Великим делом был проход по Тропам Смерти, но еще более великие дела ожидают нас. И может, никто в Гондоре не останется, чтобы воспеть их.
      -- Вполне возможно, - сказал Гимли. - Ибо лица Арагорна и Гэндальфа серьезны. Очень интересно, что обсуждают они в палатке там внизу. Со своей стороны, я, как и Мерри, хотел бы, чтобы с нашей победой война окончилась. Но что бы ни случилось, я надеюсь принять в этом участие и поддержать честь народа Одинокой Горы.