* ... Ровер увидел белую башню... голова с длинной серебристой бородой... В "Сказке Солнца и Луны" из "Книги утраченных сказаний" (The Book of Lost Tales, Part One, 1983) Толкин писал о "судне Луны", на котором бежит с Земли "седовласый престарелый эльф". "И там обитает он с этих пор... и маленькую белую башенку выстроил он на Луне, с которой часто наблюдает за ходом небес или за миром внизу... И некоторые зовут его Человеком-на-Луне..." В толкиновской поэме "Почему Человек-на-Луне спустился с Луны слишком рано" (впервые издана в 1923 году) место обитания Человека "блеклый минарет": "в лунной выси парит, белизною слепит в том краю, где серебряный свет". (The Book of Lost Tales, Part One)
      Насколько пес мог видеть, на скале не было и следа какой-либо тропы. Впрочем, это было неважно, потому что Мью уже планировал вниз и буквально через секунду совершил посадку на крыше башни, на такой головокружительной высоте над лунным миром, что его родные черные скалы в сравнении с ней показались бы совсем низкими и безопасными.
      К величайшему изумлению Ровера, в тот же миг сбоку в крыше открылась маленькая дверца, и наружу высунулась голова с длинной серебристой бородой.
      - Неплохо летели, неплохо! - закричал старичок. - Я засек время с момента, как вы пересекли край мира: тысяча миль в минуту, я думаю. Хорошо, что не врезались в мою собаку. Где ее черти носят по всей Луне, хотел бы я знать?..
      И он вытянул наружу необъятный телескоп и приложил к нему один глаз.
      - Вот он! Вот он! - завопил старик куда-то вверх. - Опять пристает к лунным зайчикам*, пропади он пропадом... А ну, спускайся! Спускайся немедленно! - И вслед за тем он засвистел на одной долгой, ясной, звонко-серебряной ноте.
      * Moonbeams (англ.) - блики лунного света, "лунные зайчики" (по аналогии с sunbeams - солнечными зайчиками). - Прим. пер.
      Ровер поглядел вверх, думая, что этот смешной старичок, должно быть, сумасшедший, если свистит своей собаке в небо, но, к своему вящему изумлению, увидел высоко-высоко над башней маленькую белую собаку с белыми крыльями, гоняющуюся за чем-то похожим на прозрачных бабочек.
      - Ровер! Ровер! - звал старичок; и в тот самый миг, когда наш Ровер вскочил на ноги на спине Мью, чтобы ответить: "Я здесь!" - не успев удивиться, откуда старичок знает его имя, - он увидел, что летающая собака правит прямиком вниз и "прилуняется" старичку на плечо.
      Тут наш пес понял, что собаку Человека-на.-Луне тоже зовут Ровером. Это ему совсем не понравилось. Но так как никто не обратил на него внимания, он снова сел и начал рычать сам с собой.
      У пса Человека-на-Луне были чуткие уши. Он мгновенно спрыгнул на крышу башни и принялся лаять, как сумасшедший, а затем сел и зарычал:
      - Кто привез сюда другую собаку?!
      - Какую другую собаку? - спросил Человек.
      - Этого дурацкого щенка на спине у чайки, - ответил лунный пес.
      Тут уж, разумеется, Ровер снова вскочил и залаял так громко, как только мог:
      - Сам ты дурацкий щенок! Кто только позволил тебе зваться Ровером? Да ты больше смахиваешь на кошку или летучую мышь, чем на собаку!
      Из этого вы можете понять, что псы сразу собрались подружиться. Просто таким образом у собак принято обращаться к подобным себе чужакам.
      - Эй, вы, оба, а ну-ка, летите прочь! И прекратите этот шум! Мне надо побеседовать с почтальоном, - произнес Человек.
      - Пошли, крохотулька, - пролаял лунный пес, и тут Ровер вспомнил, что он действительно всего-навсего крохотулька - даже по сравнению с лунным псом, просто маленьким. И вместо того чтобы пролаять в ответ что-нибудь невоспитанное, он сказал только:
      - Я бы и пошел, если б у меня были какие-никакие крылья и если бы я знал, как летают.
      - Крылья? - сказал Человек-на-Луне. - Нет ничего легче. Бери и катись!
      Мью засмеялся и действительно скатил его со спины прямо через край башенной крыши. Ровер успел лишь ахнуть и едва начал представлять себе, как падает и падает много-много миль, подобно камню, прямо на торчащие в долине белые скалы, как внезапно обнаружил, что является обладателем прекрасной пары белых с черными пятнами крыльев - точь-в-точь под стать ему самому.
      Но все равно он падал долго, прежде чем смог остановиться, так как, естественно, еще не привык к крыльям.
      О да, ему понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к ним. Однако еще задолго до того, как Человек закончил разговаривать с Мью, Ровер уже пытался гоняться за лунным псом вокруг башни.
      Он как раз начал слегка уставать, когда лунный пес нырнул вниз и, спикировав к вершине горы, приземлился на самом краю обрыва у подножия стены. Ровер последовал за ним, и вскоре они уже сидели бок о бок со свешенными языками, переводя дыхание.
      - Так, значит, тебя назвали в мою честь Ровером*? - спросил лунный пес.
      * ... тебя назвали в мою честь Ровером... Толкин обыгрывает два значения этой фразы. Слова лунного пса "в честь меня" (after me) понимаются Ровером как "в знак уважения". Но в возражении ему (следующая реплика лунного пса. - Прим. пер.) лунный пес расшифровывает, что имел в виду "в честь" в значении "позже, чем меня".
      - Не в твою честь, - ответил наш Ровер. - Я уверен: моя хозяйка, давая мне имя, никогда не слышала о тебе.
      - Это неважно. Я был самой первой собакой, названной Ровером когда бы то ни было, тысячи лет назад. Поэтому ты должен быть назван Ровером именно в честь меня.
      Да, я действительно был Ровером, бродягой*! Никогда и нигде не оставался надолго и никогда никому не принадлежал, пока не попал сюда. С тех пор как я был щенком, я не занимался ничем иным, кроме как убегал. Бегал и бегал до тех пор, пока в одно прекрасное утро - удивительно прекрасное, когда солнце сияло мне прямо в глаза, - не свалился, гоняясь за бабочками, через край мира.
      * Rover (англ.) - бродяга, скиталец. - Прим. пер.
      Отвратительное ощущение, должен тебе сказать! К счастью для меня, как раз в этот момент под миром проходила Луна*, и, спустя жуткий промежуток времени, пока я проваливался сквозь облака, и врезался в падающие звезды, и все такое прочее, я упал на нее. Шмякнулся в одну из тех громадных серебряных паутин, что развешивают здесь от горы до горы гигантские серые пауки. И паук тут как тут - уже спускался по своему трапу, чтобы замариновать меня и утащить в свою кладовку, когда появился Человек-на-Луне.
      Он видит абсолютно все, что происходит по эту сторону Луны, с помощью своего телескопа. Пауки боятся его, потому что он не трогает их, только если они прядут для него серебряные нити и канаты. Он имеет все основания подозревать пауков в том, что они ловят его лунных зайчиков, хотя он и не позволяет им этого. А они делают вид, что живут только за счет дракономотыльков и летучих тенемышей. Как-то раз он нашел крылья лунных зайчиков в кладовке у одного паука и превратил этого паука в камень быстрее, чем ты бы глазом моргнул.
      * ... под миром проходила Луна... В "Книге утраченных сказаний": "Луна не смеет тревожить абсолютное одиночество внешней тьмы... и странствует безмолвно низом мира..."
      Ну, так вот, он вытащил меня из паутины, потрепал по загривку и сказал:
      - Это было пренеприятное падение. Лучше тебе иметь пару крыльев во избежание подобных случайностей. Ну, лети и забавляйся! Не приставай к лунным зайчикам и не убивай моих белых кроликов. И приходи домой, когда проголодаешься*, - окно в крыше всегда открыто.
      * ... Не приставай к лунным зайчикам и не убивай моих белых кроликов. И приходи домой, когда проголодаешься... Подобный запрет, соединенный с советом, характерен для традиционной сказки. Предупреждение Человека-на-Луне многократно повторяется, а позже отзывается словами миссис Артаксеркс: "Не приставайте к огненным рыбам..."
      Я подумал, что он - человек порядочный, хотя и немного чокнутый. Но не заблуждайся на этот счет - я имею в виду, относительно чокнутости. Я никогда не посмею всерьез испугать его лунных зайчиков или его кроликов. Он способен вмиг превратить тебя во что-нибудь совершенно кошмарное.
      Ну, а теперь расскажи, почему ты прилетел сюда с почтальоном?
      - С почтальоном? - переспросил Ровер.
      - Разумеется. Мью - почтальон старого песчаного колдуна, - произнес лунный пес.
      Едва Ровер закончил повесть о своих приключениях, как послышался свист Человека. Они мигом взлетели на крышу. Старик сидел там, свесив ноги через край, и, быстро распечатывая письма, выбрасывал конверты. Ветер подхватывал их, закручивал штопором и уносил в небо, а Мью летел за ними, ловил и клал обратно в маленький мешочек.
      - Я как раз читаю про тебя, Роверандом, мой пес, - сказал он. - Я зову тебя Роверандом, и Роверандомом будешь ты, ибо у меня здесь не может быть двух Роверов. И я вполне согласен с моим другом Саматосом (я не собираюсь вставлять всякие там смехотворные "П" для того только, чтобы ублажить его), что тебе лучше побыть некоторое время здесь. Я получил также письмо от Артаксеркса - если тебе известно, кто это такой, и даже если тебе это не известно, - где он просит меня отослать тебя прямиком назад. Похоже, он сильно раздражен тем, что ты убежал и что Саматос помог тебе. Но покуда ты находишься здесь, нам можно не беспокоиться о нем, равно как и о тебе.
      А теперь летите и забавляйтесь. Не приставайте к лунным зайчикам и не убивайте моих белых кроликов. И возвращайтесь домой, когда проголодаетесь. Пока! Окно в крыше всегда открыто.
      И он мгновенно растворился в разреженном воздухе. А ведь только тот, кто никогда на Луне не бывал, и может рассказать вам, какой разреженный там воздух.
      - Ну, что ж, счастливо, Роверандом, - промолвил Мью. - Надеюсь, ты получаешь удовольствие, причиняя хлопоты волшебникам. Прощай, пока! Не убивай белых кроликов, и все еще, возможно, будет хорошо - ты благополучно вернешься домой, хочешь ты того или нет.
      И Мью улетел столь стремительно, что прежде чем вы бы успели сказать "фью-у-у!", он уже был точкой в небе - и исчез.
      Теперь Ровер не только был размером с игрушку, его и звали теперь по-другому. И он был вынужден оставаться на Луне один-одинешенек - не считая, разумеется, Человека-на-Луне и его пса.
      * * *
      Роверандом, как мы теперь тоже будем называть его во избежание путаницы, не возражал ни против чего. Иметь крылья оказалось делом таким увлекательным, а Луна давала так много новых впечатлений и, как выяснилось, была таким исключительно интересным местом, что он забыл и думать, для чего бы это Псаматосу понадобилось посылать его сюда. И много времени утекло, прежде чем он это понял*.
      * ... забыл и думать, для чего бы это Псаматосу понадобилось посылать его сюда. И много времени утекло, прежде чем он это понял... В самом раннем варианте текста говорится: "Он так никогда и не узнал этого... да и на то, чтобы узнать то, что он узнал, ушло много времени". [Надо сказать, во всей этой истории обнаруживается определенный "потайной" - сакральный, мистериальный, смысл, - кстати сказать, в том или ином виде характерный для мифологий вообще и для толкиновского свода легенд в частности.
      Итак: герой по недомыслию совершает некий не совсем благовидный поступок. Этот поступок оказывается проступком с точки зрения каких-то могущественных сил и активизирует силу, выступающую как "сила зла". Гармоничное бытие героя в окружающем его мире разрушено.
      (В сущности, то же мы видим и в эпопее "Властелин Колец", только здесь герой - Фродо - расплачивается за "проступок" предыдущего в своем роду, а разрушается гармония самого мира.)
      Положительным моментом здесь сразу же оказывается то, что эта сила противодействует бездумному благополучию героя и разрушает иллюзию его гармонии с самим собой. Герой впервые в жизни испытывает страдание и пускается странствовать с целью восстановить утраченное равновесие.
      Проходя через ряд мытарств, он ощущает свою беспомощность перед давлением обстоятельств. Однако на пути ему встречается мудрое, всезнающее, "высшее" существо, направляющее и "поправляющее" нашего героя, то есть берущее на себя по отношению к нему роль Учителя.
      (Думается, в связи с этим совершенно не случайно Псаматос говорит об Артаксерксе, что тот "сбился с пути, возвращаясь к себе", и что "первый, кто ему попался", направил его "не туда": ведь и "высшие" существа, бывает, сбиваются с пути - подобно изменившему Пути Белого служения Саруману из "Властелина Колец".)
      Странствуя, герой проходит разные сферы, разные уровни Бытия, которые, если вглядеться повнимательнее, "отражаются" друг в друге (то есть все Бытие взаимообусловлено!). И в какой-то момент в его сознании наступает перелом: он осознает нечто скрытое в сокровенной глубине его подсознания (в "Роверандоме" такое "скрытое место" олицетворяет Долина сновидений с обратной стороны Луны) - нечто, без чего его жизнь бессмысленна!
      Однако странствия на этом отнюдь не кончаются. Напротив, кажется, что с того момента, как герой понял, что он должен делать, надежды на осуществление этого практически не остается. Но что-то уже сдвинулось в глубинных основах бытия в отношении его, и мировые закономерности, которые прежде оборачивались против героя, теперь начинают оборачиваться и против враждебных ему сил.
      Вспомним, сколько "неверных" поступков сделал Фродо: сколько раз он надевал кольцо, открывающее его воздействию "потусторонних" сил! Но именно благодаря таким вот "погружениям в инобытие", едва не стоящим ему жизни, он постепенно "утончается", обретает способность проникновения в сущность вещей (ведь он видит Сильмарилл владычицы Лориэна, в то время как Сэм его не видит; неудивительно, что впоследствии Эльфы сочли его природу достаточно преображенной и взяли его с собой в последнее путешествие к недоступной обычным людям вечной Прародине-за-Западным-Краем...). Тем самым, думается, он проникает и в свою собственную сущность, раскрывая, высвобождая в себе никогда бы не имевшую возможности проявиться в обыденных обстоятельствах непреодолимую волю выстоять против не какого-нибудь, а Мирового зла.
      "Неверные поступки" Роверандома тоже, похоже, имеют неодномерную "подкладку".... Интересно все же, какое отношение с самого начала имели ко всей этой истории Псаматос и Человек-на-Луне? Во всяком случае, все "заварилось" явно не только с целью воспитания вежливости у щенка, но и в конечном счете с целью умеривания амбиций персидского волшебника, который явно все больше сбивался с Пути.
      Мудрость Толкина, в частности, проявляется в том, что он точно знает: глубина гораздо, неизмеримо глубже, чем то, что обычным человеком воспринимается как "хорошее" или "плохое", "светлое" или "темное". И "провал" Гэндальфа в бездны подземной Марии способствовал его преображению из Серого в Белого. И лишний укус "просто для смеха" или из обиды - если в результате его покусанным оказывается Сам Предвечный Змей-Мирозданье (выпускающий от этого на миг из пасти вечно кусаемый им хвост) - может способствовать утверждению в мире (и, в частности, в Океане) нового равновесия сил. После ряда катаклизмов, разумеется.
      Итак, вернемся к нашему песику: на темной стороне Луны, в сне мальчика (сделанном Человеком-на-Луне) Ровер находит то, чего не нашел бы, останься он благополучной "маленькой пустолайкой". Он понимает, что создан быть Другом.
      Думается, именно для постижения самого себя и посылал его мудрый старый Псаматос в лунное "отражение" нашего мира к "величайшему из всех магов", без участия Которого все участи были бы неполными, поскольку все они в некотором роде являются Его собственной участью. - Прим. пер.]
      А между тем он пережил множество самых разнообразных приключений, как в одиночку, так и вместе с лунным Ровером.
      Вообще-то он не слишком часто отлетал далеко от башни, ибо на Луне, и особенно на светлой ее стороне, насекомые велики и свирепы. И в большинстве своем они столь бесцветны и прозрачны, и столь бесшумны, что, даже если бы они подкрались к вам совсем близко, вы бы вряд ли увидели или услышали их.
      Там были очень коварные мухи-меченосцы, большие белые дракономотыльки с огненными глазами, стеклянные жуки* с челюстями наподобие стальных капканов; и бледные единорожки с жалом, разящим, словно копье; и пятьдесят семь разновидностей пауков, готовых сожрать все, что бы они ни поймали; и самые ужасные из всех лунных насекомых - летучие тенемыши.
      * ... мухи-меченосцы... дракономотыльки... стеклянные жуки... Возможно, навеяны лошаде-качалко-мухами, драконо-трещотко-мухами и бутербродо-мухами из "Алисы в Зазеркалье" Льюиса Кэрролла (в русском переводе Н. Демуровой "баобабочки", "стрекозлы" и "бегемошки"; в переводе В. Орла "пчелампа", "торшершень", "саранчашка" и "саранчайник". - Прим. пер.). Ср. также здесь: "зудопчелы" (flutterbies) - инверсия от butterflies ("бабочки") - сродни кэрролловскому flittermice ("крыломыши").
      Одни только лунные зайчики, сверкающие и трепыхающиеся, не представляли никакой опасности, и их Ровер не боялся.
      Роверандом поступал так, как поступали на этой стороне Луны птицы: он летал мало и преимущественно около дома либо на открытом пространстве с хорошей видимостью - подальше от мест, где могли бы прятаться насекомые. И передвигался он очень тихо, особенно в лесах. Вообще большинство существ здесь старались не производить никакого шума. Даже птицы не щебетали.
      Единственные слышимые звуки производили растения. Множество цветов белокольчики, яснокольчики, серебрянокольчики, звяколокольчики, звонерозы и рифмоцарски, крохосвисты, жеструбы и кремалторны (светло-светло-кремовые), и многие-многие другие с совсем уж непереводимыми названиями весь день напролет издавали мелодичные звуки. А перистые травы и папоротники небывалоструны, полифоники, меднодуховоязычки и, кроме того, все стучащие и трещащие в лесах, равно как и все тростничковые в молочно-белых прудах, не переставали музицировать тихо и нежно даже ночью. Поистине еле слышимая изысканная музыка* не прекращалась там никогда.
      Стр. 62...изысканная музыка... Музыка играет важную роль в создании атмосферы в "Роверандо-ме". Музыкальные звуки издают: растительность на светлой стороне Луны, соловьи и дети в саду темной стороны, морские подводные жители. Причудливые названия в абзаце о растениях Луны опираются на подлинные названия отдельных музыкальных инструментов и групп инструментов симфонического оркестра: струнные, медные духовые, деревянные духовые (в частности, язычковые), колокольчики, трубы, валторны, трещотки и т. д.
      Но птицы молчали. Большинство из них были совсем крошечные. Они скакали в серой траве под деревьями, увертываясь от мух и всегда готовых наброситься на них зудопчел. Многие давным-давно утратили крылья или забыли, как ими пользоваться. Роверандом тревожил их в гнездах на земле, когда медленно проплывал через бледные травы, охотясь на маленьких белых мышей или вынюхивая серых белок на опушках лесов.
      Что это были за леса! Затканные серебрянокольчиками, звонящими все сплошь тихо и в лад, тянущие колоннадой вверх из этого серебряного ковра длинные черные стволы, покрытые никогда не опадающей светло-голубой листвой* - столь густой, что ни один, даже самый сильный телескоп на Земле не дал бы возможности увидеть ни этих стволов, ни серебрянокольчиков под ними...
      * ... покрытые никогда не опадающей светло-голубой листвой... В более позднее время года все деревья... вспыхивали... бледно-золотыми цветами... Возможно, предвосхищение волшебных деревьев мэллорн из Лотлориена во "Властелине Колец": "Ибо осенью их листья не опадают, но оборачиваются золотом" (кн. 1, ч.2, гл.6).
      В более позднее время года все деревья одновременно вспыхивали бледно-золотыми цветами; и поскольку леса Луны практически не имеют края, это, несомненно, оказывало влияние на ее цвет - если глядеть снизу, из нашего мира.
      Однако не стоит думать, что Роверандом все свое время проводил около дома. В конечном счете ведь собаки знали, что Человек видит все и всегда придет к ним на помощь. Поэтому они пускались во множество авантюр и были участниками многих увлекательных приключений.
      Иногда они отправлялись странствовать, на много дней забывая про дом. Раз или два они совершали вылазки в дальние горы. Сидя там на белых скалах, они оглядывались назад, на сверкавшую далеко-далеко иглу лунной башни, и наблюдали за крохотными, не крупнее лунного Ровера, овцами, стада которых перемещались по склонам холмов. У каждой овцы на шее висел золотой колокольчик, звеневший всякий раз, как она переступала с места на место, набивая полный рот сочной серой травой. И все колокольчики звенели вместе, как единое созвучие, и все овцы сверкали, как снег, и никто никогда не тревожил их. Оба Ровера были слишком хорошо воспитаны (и побаивались Человека-на-Луне), а других собак там не было, равно как не было коров, лошадей, львов, тигров, волков... Да-да, совсем никого из четвероногих, более крупных, нежели кролики и белки, и те игрушечного размера. Единственное исключение составлял изредка попадавший в поле зрения, казавшийся огромным белый слон* ростом почти с осла. Я не упомянул здесь драконов, потому что они покуда еще не проникли в нашу историю. Тем не менее они были там, но очень далеко от башни, ибо все ужасно боялись Человека-на-Луне. За исключением одного. (Но даже он наполовину боялся...)
      * ... казавшийся огромным белый слон... Возможно, намек на случай с астрономом XVII в. сэром Полом Нилом, который заявил, что увидел на Луне слона, однако затем обнаружил, что ошибочно принял за слона забравшуюся внутрь телескопа мышь.
      Когда бы собаки ни возвращались к башне, влетая в окно, они всегда находили обед свежеприготовленным - как если бы они предупредили о времени своего прибытия. Но при этом они редко видели Человека. Он был занят внизу, в подвалах, откуда вырывались клубы белого пара и облака серого тумана и плыли по ступеням вверх, уносясь в распахнутые окна.
      - Что он там делает наедине с собой целый день? - спросил Роверандом Ровера.
      - Что делает? - переспросил лунный пес. - О, он всегда ужасно занят. Кстати, с тех пор, как ты прибыл к нам, он выглядит еще более занятым. Я полагаю, он делает сны.
      - Зачем ему делать сны?
      - М-м, для обратной стороны Луны. На этой стороне ни у кого снов не бывает - все сновидцы уходят туда.
      Роверандом сел и почесался: ему не показалось, что такое объяснение хоть что-то прояснило. Однако лунный пес ничего больше не смог ему растолковать, и если вы спросите мое мнение, то я полагаю, что он и не знал об этом больше ничего.
      Как бы там ни было, вскоре случилось нечто, заставившее все подобные вопросы улетучиться из головы Ровера. Дело в том, что собаки попали в одну увлекательнейшую переделку. Я бы даже сказал, чересчур увлекательную - пока она происходила. И случилось это по их собственной вине.
      Они отсутствовали дома уже несколько дней и зашли гораздо дальше, чем когда-либо с тех пор, как Ровер попал на Луну; и они абсолютно не заботились о том, чтобы подумать, куда несут их ноги. На самом деле они сбились с пути и все отдалялись и отдалялись от башни, полагая при этом, что возвращаются домой. Лунный пес утверждал, что облазил всю светлую сторону Луны и знает ее наизусть (в действительности он был весьма склонен к преувеличениям). Однако со временем и он был вынужден признать, что местность выглядит несколько странно.
      - Боюсь, я очень давно здесь не был, - промолвил он наконец, - и начал немножко забывать это место.
      На самом-то деле он никогда прежде здесь не был. Нечаянно они забрели слишком близко к полутени на краю темной стороны Луны - туда, где в сумерках среди всяких полузабытых вещей искажаются пути и воспоминания. В тот самый момент, когда они определенно уверили себя, что находятся на правильном пути домой, они вдруг с изумлением обнаружили перед собой какие-то высоченные горы - безмолвные, голые, зловещие; и лунный пес уже больше не претендовал на то, что видел их когда-либо раньше. Они были серые, а не белые, выглядели так, словно были сложены из старого остывшего пепла; и лишенные признака жизни длинные туманные долины пролегали между ними.
      * * *
      Затем пошел снег. На Луне часто идет снег, но "снег" этот (как его там называют), обычно приятный, теплый и совершенно сухой, оборачивается чудесным белым песком, который вдобавок полностью улетучивается. Этот же был похож на наш: он был сырой и холодный. И грязный.
      - Я чувствую себя так, будто я бездомный, - сказал лунный пес. - Это совсем как та штуковина, которая так часто падала с неба в городе, где я жил щенком, в том мире - ну, ты знаешь... Ох, ну и печные же трубы там были: высоченные, как лунные деревья! И черный дым, и алый огонь очага*... Иногда я чувствую, что устаю от белого цвета. На Луне кошмарно трудно по-настоящему вымазаться.
      * ...печные... трубы... и черный дым, и алый огонь очага... Как Бирмингем толкиновского детства, так и Лидс, где Толкин жил с семьей в то время, когда задумывался "Роверандом", были грязными, продымленными промышленными городами (сейчас там значительно чище).
      Теперь вы можете в некоторой степени представить себе вкусы лунного пса. И поскольку сотни лет назад таких городов в мире не было, вы можете предположить также, что он весьма сильно преувеличивал и время, прошедшее с момента его падения через край мира.
      Однако именно в этот момент большой и грязный снежный комок залепил ему левый глаз, и он изменил свое мнение.
      - Я думаю, эта ерунда заблудилась и свалилась из того мерзкого старого мира, пропади он к крысам и кроликам*! - произнес он. - И мы тоже, похоже, заблудились! Давай поищем какую-нибудь дыру и зароемся в нее.
      * ...пропади он к крысам и кроликам... rat and rabbit it... Английское уличное ругательство, свидетельствующее о "низких вкусах" лунного пса. Rat ("крыса"; а также "изменник", "предатель". - Прим. пер.) является производным от ed rat = drat (приблизительно "чертова чушь", "проклятье"). Rabbit ("кролик"; а также "слабак". - Прим. пер.) здесь: с тем же значением, что и rat.
      Чтобы найти хоть какую-то дыру, понадобилось некоторое время, и они успели ужасно промокнуть и замерзнуть. Они чувствовали себя так скверно, что, к сожалению, забились в первое же попавшееся укрытие, не приняв мер предосторожности*, что необходимо делать в первую очередь, когда находишься в незнакомом месте на самом краю Луны. Укрытие, в которое они влезли, не было дырой - оно было пещерой, и пребольшой. В ней было темно и сухо.
      * ...забились в первое же попавшееся укрытие, не приняв мер предосторожности... Ср. в "Хоббите", гл.4, в которой вся компания залезает в укрытие в пещере, совершенно не обследовав ее: "В том и состоит коварство пещер, что никогда не знаешь, далеко ли пещера простирается, куда она выведет и что подстерегает вас внутри". ("Хоббит". Джон Р. Р. Толкин. "Лист работы Мелкина" и другие волшебные сказки. М.: РИФ. 1991. С.40).
      - Здесь премило и довольно тепло, - промолвил лунный пес, закрыл глаза и немедленно погрузился в дремоту.
      - Оу! - взвизгнул он почти сразу же, в одно мгновенье приходя в себя, как это умеют собаки. - Здесь слишком тепло!
      Он вскочил на ноги. Было слышно, как в глубине пещеры лает маленький Роверандом. И когда он пошел посмотреть, в чем дело, то увидел струйку огня, тянущуюся по полу в их сторону. В тот миг он больше не чувствовал себя бездомным, тоскующим по огню очага. Он схватил Роверандома за загривок, быстро, как молния, кинулся вон из пещеры и, выскочив из нее, буквально взлетел на вершину скалы, находящейся рядом со входом.
      Там они и сидели, дрожа и глядя на вход; и это было чрезвычайно глупо с их стороны. Им бы надо было нестись домой - или куда угодно - быстрее ветра. Как вы видите, лунный пес знал о Луне не все, иначе он знал бы, что это было логовище Великого Белого Дракона - того самого, который боялся Человека лишь наполовину (и то лишь когда тот бывал рассержен). Сам Человек слегка опасался Дракона. "Эта чертова тварь", - называл он его, когда вообще упоминал о нем.
      Как вам, вероятно, хорошо известно, все белые драконы происходят с Луны. Однако этот побывал в нашем мире и вернулся обратно, так что он кое-что повидал. Это он сражался с Красным Драконом в Пещере драконов во времена Мерлина - о чем вы можете прочесть во всех наиболее достоверных книгах по истории того времени, - после чего тот, другой дракон стал О-очень Красным*. Это он позже причинил много вреда на Трех Островах**. Оттуда он направился на вершину Сноудона***, где жил некоторое время. И пока он там находился, люди не утруждали себя скалолазанием за исключением одного, которого Дракон чуть было не поймал, когда тот выпивал прямо из горлышка. Человек этот свернул свое занятие столь быстро, что бутылка так и осталась валяться на вершине, дав основание множеству людей следовать сему дурному примеру.
      * ... Это он сражался с Красным Драконом в Пещере драконов во времена Мерлина... после чего тот, другой дракон стал О-очень Красным... Существует легенда о том, как саксонский король Вортигерн пытался построить башню поблизости от горы Сноудон для защиты от врагов, однако то, что бывало выстроено за день, разрушалось ночью. Юный Мерлин сказал Вортигерну, что под основанием башни лежит подземное озеро, и посоветовал осушить его. На дне озера обнаружились два спящих дракона - белый и красный, которые, пробудившись, сошлись в схватке. Красный дракон, сказал Мерлин, это британский народ, а белый - саксы, которые возьмут верх. Вследствие этого красный дракон станет "очень красным", т.е. покроется кровью поражения. (По другой версии победил красный дракон, олицетворявший королевский дом Пендрагонов, к которому принадлежал легендарный король Артур. Однако в конечном итоге саксы все же одолели бритов. - Прим. пер.) Полагали, что данное событие произошло в Динас Эмрисе в Гвинедде (Уэльс), который здесь зовут Каэрдрагон, "замок, или крепость дракона". В рукописном варианте фигурирует Caervyrddin, "форт Мирддина", т.е. Мерлина (Кармартен, Дифед), что было заменено в первом машинописном варианте текста на Caerddreichion, затем перечеркнуто и еще раз изменено на "Каэрдрагон".
      * ...на Трех Островах... От уэльского Teir Ynys Prydein, где ynys (букв.: "остров") означает "царство"; отсюда Три царства Британии: Англия, Шотландия и Уэльс.
      *** ... Сноудона... Самая высокая вершина в Уэльсе (3560 футов), расположенная в национальном парке "Сноудония", Гвинедд. Толкиновское замечание по поводу человека, бросившего на вершине Сноудона бутылку, является намеком на привлекательность горы для туристов, бросающих там всякий сор. В первом варианте текста Толкин писал о посетителях Сноудона, "курящих сигареты, пьющих имбирное пиво и бросающих после себя бутылки".