НЕ ТАК УЖ давно — для тех, у кого долгая память, да и не так уж далеко — для тех, у кого длинные ноги, был на свете один поселок. Его называли Большим Вуттоном — потому, что он был больше другого, Малого Вуттона, что подальше в глубине леса; впрочем, и Большой Вуттон был не очень велик, хотя в те времена он процветал и жило в нем много разного народа: и хорошего и плохого и серединка-наполовинку, в общем, как это обычно и бывает.

Это был по-своему примечательный поселок, хорошо известный в округе, благодаря мастерству его люда в самых разных ремеслах, а особенно благодаря искусству его поваров. Огромная Кухня была пристроена к Дому, где собирался Совет, — самому большому, самому старому и самому красивому из всех Вуттонских домов, и управлявшийся в ней Мастер Повар был в поселке важным человеком. Построенный из крепкого камня и твердого дерева, Дом Совета был самым ухоженным и чистым в поселке, хотя его уже давно не раскрашивали и тем более не покрывали позолотой, как в старые времена. Дом Повара и Кухня примыкали к Большому Залу, куда жители сходились на собрания и на праздники, общие и семейные. Так что Мастер Повар работал с утра до вечера — ведь он должен был приготовить к каждому случаю довольно разных яств. И к каждому большому празднику, а их немало было в году, нужно было накрыть обильный и богатый стол.

Но был один особенный праздник, которого все ждали с нетерпением, потому что он единственный отмечался зимой. Этот праздник продолжался неделю, и в последний его день, на закате, устраивался пир, который назывался Праздник Хороших Детей, и на него приглашались лишь немногие. Без сомнения, как бы ни были аккуратны те, кто приглашал гостей, случалось, что кого-то приглашали незаслуженно, пропускали вполне достойных, а кого-нибудь звали по ошибке — так уж устроено в мире. В любом случае, чтобы попасть на этот праздник, надо было родиться в определенном году — ведь его отмечали лишь раз в двадцать четыре года, и приглашенных детей было двадцать четыре, и праздник назывался Праздник Двадцати Четырех. По этому случаю Мастер Повар готовил все лучшее, что он умел, и, кроме множества самых вкусных и необычных угощений, он, по традиции, делал Большой Торт. И от того, насколько хорош (или плох) получался Торт, зависело, как будут вспоминать имя Мастера Повара спустя многие годы, ведь редко кто оставался Мастером так долго, чтобы успеть приготовить второй Большой Торт.

Пришло время, когда Мастер Повар, который тогда управлялся на Кухне, ко всеобщему удивлению неожиданно объявил, что ему нужен отпуск (такого раньше никогда не случалось); и он ушел из Вуттона, никому не сказав куда, а когда через несколько месяцев вернулся назад, всем показалось, что он сильно изменился. Он был из тех, кто любит смотреть, как веселятся другие, а сам оставался серьезным и неразговорчивым. Теперь же он стал веселым и часто говорил или делал забавные вещи; и на праздниках он пел веселые песни, чего совсем не ожидали от Мастера Повара.

И не было ничего удивительного в том, что у Мастера Повара был Подмастерье. Это считалось самым обычным делом. Мастер в свое время выбирал кого-нибудь и учил его всему, чему мог; они оба становились старше, и ученик делал все больше, а Мастер все меньше, и когда Мастер удалялся от дел — или умирал — Подмастерье был готов принять звание Мастера Повара в свой черед. Но этот Мастер Повар никак не мог выбрать ученика. Он говорил: «Еще не время», или: «Я смотрю в оба и не пропущу того, кто мне подойдет». А теперь он привел с собой какого-то мальчишку, да еще и из чужого поселка. Новый ученик был более гибким и проворным, куда проворнее, чем Вуттонские юноши, говорил тихо и очень вежливо, только что-то уж очень молод для своей работы, на вид никак не больше лет четырнадцати-пятнадцати. Конечно, выбирать подмастерьев — дело Мастера, и никто в это дело не вмешивался; так что мальчик оставался в доме Повара, пока не подрос немного и не стал сам снимать комнату. Люди вскоре привыкли к нему, и с некоторыми он подружился. Друзья и Мастер звали его Элф, а для всего поселка он так и остался просто Подмастерьем.

Другая неожиданность случилась три года спустя. Однажды весенним утром Мастер Повар снял свой высокий белый колпак, сложил чистые фартуки, повесил на гвоздь белую поварскую куртку, взял крепкий ясеневый посох и небольшую дорожную сумку и ушел. Он попрощался только с Подмастерьем. Никого больше не было рядом. «Теперь прощай, Элф, — сказал он, — оставайся и делай дело, как умеешь, ведь ты всегда неплохо справлялся сам. Думаю, и на этот раз все будет хорошо. Надеюсь, если мы когда-нибудь снова встретимся, ты мне расскажешь, что тут делалось без меня. Скажи им, что я ушел на другой праздник, но на этот раз я уже не вернусь».

Поселок заволновался, когда Подмастерье передал слова Мастера тем, кто позже в этот день зашел к нему на кухню. «Как можно было просто так уйти, — говорили они, — никого не предупредив и не попрощавшись… Что же нам теперь делать, ведь у нас не осталось никого на месте Мастера Повара. И он никого не назначил вместо себя». Но никто даже не подумал о том, чтобы назначить новым Мастером Подмастерье. Он немного подрос с тех пор, как его привел с собой Мастер Повар, но все еще был похож на мальчишку, да и учился-то всего три года. В конце концов, за неимением лучшего, они назначили Поваром одного человека из поселка, который готовил довольно хорошо, хотя и не так вкусно и разнообразно, как ушедший Мастер. Когда он был помоложе, он часто помогал Мастеру в дни большой стряпни, но Мастер не привязался к нему душой и так и не взял его в Подмастерья. Он стал уже солидным человеком, имел жену и детей, и понемногу наживал деньги. «В любом случае, он не пропадет незнамо куда, — говорили в поселке, — да и плохая стряпня все же лучше, чем вообще никакой. До следующего Большого Торта еще семь лет, а к тому времени он наверняка сможет с ним справиться».

Ноукс, поскольку так звали этого человека, был очень доволен таким оборотом событий. Он всегда хотел стать Мастером Поваром и никогда не сомневался в том, что справится. Раньше, когда ему случалось остаться в Кухне одному, он надевал высокий белый колпак, смотрелся в отчищенную до блеска сковороду и говорил сам себе: «Как поживаете, Мастер Повар? Этот колпак вам очень к лицу, он как будто для вас и сшит. Надеюсь, что у вас все сложится удачно».

И все сложилось довольно удачно, потому что поначалу Ноукс старался изо всех сил, да и Подмастерье оставался у него в помощниках. На самом деле, подглядывая за Подмастерьем, Ноукс выучился многому из того, чего не умел, хотя в этом он не признался бы и самому себе. Однако, рано или поздно, наступило время Праздника Двадцати Четырех, и настала пора Ноуксу подумать о том, как он будет делать Большой Торт. Глубоко в душе он очень беспокоился: хотя за семь лет он и научился делать более-менее неплохие торты и пирожные для обычных случаев, он знал, что его Большой Торт ждут с нетерпением и что он должен будет удовлетворить самых взыскательных. И не только детей. Ведь такие же торты, только поменьше, делали для всех, кто придет помогать на празднике. А еще, к тому же, каждый Большой Торт должен быть необычным и удивительным и ни в чем не повторять предыдущие.

Как считал Ноукс, главное, чтобы сахара и крема было как можно больше, и он решил, что Торт будет покрыт сахарной пудрой (Подмастерье так умело ее готовил). «Это сделает мой Торт красивым и сказочным», — думал он. То очень немногое, что Ноукс знал о вкусах детей, так это то, что они любят сказки и сладости. «Да, — думал он, — сладости любят даже взрослые, хотя из сказок и вырастают… Ах, сказочным!.. Это мысль», — воскликнул он. Итак, ему пришло в голову, что неплохо бы было на башенку в середине Торта поставить куколку, наряженную в белое. В руке у нее будет волшебная палочка с блестящей елочной звездой на конце, а вокруг ее ног можно будет написать розовой сахарной пудрой «Королева фей».

Но когда Ноукс начал готовить продукты для Торта, он понял, что довольно смутно представляет себе, из чего должен состоять сам Большой Торт; поэтому он полистал кое-какие оставшиеся от предыдущих Мастеров старые тетрадки с рецептами. Однако эти рецепты лишь озадачили его, ведь даже когда он разбирал старинный почерк, он натыкался на упоминания таких продуктов, о которых никогда и не слышал, а если и слышал когда-то, так уж давно забыл и теперь не было времени разбираться и вспоминать; но он все же решил, что одну-две приправы можно будет попробовать. Он почесал в затылке и вспомнил про старый черный ящичек с несколькими отделениями, где предыдущий Мастер Повар держал приправы и прочие вещицы, необходимые для особых случаев. Ноукс, правда, не видел этого ящичка с тех пор, как сам стал Мастером Поваром, но, поискав, он нашел его на верхней полке в кладовой.

Он снял его с полки и сдул пыль, но когда открыл крышку, оказалось, что специй осталось совсем немного, да и те, что остались, ссохлись и испортились. Впрочем, в одном из отделений, в самом уголке, Ноукс обнаружил маленькую звездочку, едва ли больше медного шестипенсовика, черную, будто она была сделана из серебра и потемнела от времени.

— Забавно! — сказал он, рассматривая ее в свете, падавшем из маленького окошка кладовки.

— Вовсе нет! — ответил кто-то у него за спиной так неожиданно, что Ноукс подпрыгнул.

Это сказал Подмастерье, и раньше он никогда не разговаривал таким тоном. Он вообще редко говорил с Ноуксом и не заговаривал первым, если его не спрашивали. Именно так и должен вести себя Подмастерье; он, может быть, очень хорошо делает сахарную пудру, но все же ему еще надо учиться и учиться — таково было мнение Ноукса.

— Что ты хочешь сказать этим, молодой человек? — слегка раздраженно спросил Ноукс. — Если она не забавная, то какая же?

— Она волшебная, — ответил Подмастерье, — и она попала сюда из Сказочной страны.

Тут Повар рассмеялся:

— Ладно, ладно, это в общем-то одно и то же. Если хочешь, называй ее волшебной. Когда-нибудь ты повзрослеешь. А теперь можешь пойти и перебрать изюм. Если найдешь забавные изюмины — то есть волшебные, — скажешь мне.

— А что вы собираетесь сделать со звездочкой, Мастер?

— Конечно же, запечь ее в Торт. Самая подходящая штуковина, особенно, если Торт сказочный. Осмелюсь сказать, — хихикнул он, — что вы, молодой человек, не так давно сами ходили на детские праздники, когда в тесто запекают монетки, маленькие безделушки вроде этой и всякую другую мелочь. Во всяком случае, так у нас принято делать: это забавляет детей.

— Но это не безделушка, Мастер, а Волшебная Звезда, — сказал Подмастерье.

— Это я уже слышал, — фыркнул Повар. — Очень хорошо, я скажу это детям. Пусть они посмеются.

— Я думаю, они не будут смеяться, Мастер. Но вы сделаете правильно, очень правильно.

— А ты помнишь, с кем ты разговариваешь? — отрезал Ноукс.

Как бы там ни было, но Большой Торт был приготовлен, испечен и украшен (и в основном Подмастерьем) вовремя. «Раз ты так любишь сказки, то уж ладно, разрешаю тебе сделать сказочную Королеву», — добродушно сказал Ноукс.

«Большое спасибо, Мастер. Если вы очень заняты, то я ее сделаю. Ведь это вы придумывали, а не я».

«Ну, так это же моя работа — придумывать, а не твоя», — ответил Ноукс.

И вот праздник настал. Окруженный двадцатью четырьмя подсвечниками с высокими красными свечами, в середине длинного стола стоял Большой Торт. Это и в самом деле был сказочный Торт: у подножья сахарной горы, что вздымалась посередине, сверкали, будто покрытые инеем, маленькие деревья, а на самой вершине, словно застыв в снежном танце, стояла на одной ножке маленькая белая девушка, и в ее руках сверкала, как лед, тоненькая волшебная палочка.

Дети смотрели на Торт во все глаза, и кое-кто захлопал в ладоши: «Как красиво! Совсем как в сказке!» Повар довольно улыбался, однако Подмастерье выглядел огорченным. Они стояли рядом и смотрели, как радуются дети: Мастер, готовый разрезать Торт, когда наступит время, и Подмастерье, готовый наточить и подать нож.

Наконец Повар взял нож и шагнул к столу.

— Хочу сказать вам, мои дорогие, — начал он, — что Торт под этим замечательным сахарным снегом сделан из множества самых вкусных вещей. А еще там спрятано много хорошеньких маленьких штучек, безделушек, монеток и других сюрпризов, и скажу вам, что найти что-нибудь в своем кусочке — это на счастье. Сюрпризов там запечено двадцать четыре, чтобы каждому досталось по одному, если, конечно, сказочная Королева не перерешит по-своему. Она иногда так поступает. Так что не обижайтесь. Спросите у господина Подмастерье». Но Подмастерье стоял, отвернувшись от него, и внимательно вглядывался в лица детей. «Ах, нет, я забыл! На этот раз их двадцать пять. Там еще маленькая серебряная звездочка. Особо волшебная, как утверждает господин Подмастерье. Так что осторожно! Если вы сломаете об нее ваши маленькие зубки, то едва ли вам поможет ее волшебство. Но все равно, надеюсь, что найти ее — особо счастливый случай.

Торт был замечательный, не на что пожаловаться — разве что он мог бы быть и побольше. Каждому досталось по большому куску, но на добавку не осталось. Куски быстро исчезали, и то и дело кто-нибудь находил сюрприз или монетку. Кто нашел одну, кто нашел две, а кто и ничего не нашел; что поделаешь, счастья на всех не хватает, есть тут куколка с волшебной палочкой или нет. Но вот Торт был съеден весь, однако волшебная звездочка так и не отыскалась.

— Вот это да! — воскликнул Повар. — Значит, она была не из серебра, должно быть, она растаяла. А возможно, господин Подмастерье был прав, и она вправду волшебная. Просто-напросто Королева отправила ее обратно в Сказочную страну. Очень жаль.

Он самодовольно улыбнулся и глянул на Подмастерье, но тот смотрел на него своими темными глазами и не улыбнулся в ответ.

А ведь Серебряная Звездочка и в самом деле была волшебной, уж Подмастерье-то не мог ошибиться. Случилось так, что один из мальчиков на празднике проглотил ее и даже не заметил, хотя он и нашел в своем кусочке серебряную монетку. Монетку он отдал Нелл, маленькой девочке, сидевшей рядом с ним: она была так расстроена тем, что ничего не нашла в своем кусочке. Мальчик иногда задумывался, куда же в самом деле исчезла звездочка, и даже не догадывался, что она осталась с ним, спрятавшись так, что он ее не чувствовал, поскольку так и должно было быть. Она ждала до тех пор, пока не настал ее день.

Праздник был в середине зимы, но вот наступил июнь, и ночи стали короткими и светлыми. Мальчик встал перед рассветом, потому что не хотел спать: в этот день ему исполнялось десять лет. Он выглянул из окна, мир был тих и словно ждал чего-то. Легкий ветерок, прохладный и ароматный, шевелил просыпающиеся деревья, потом стало светать и мальчик услышал, как птицы вдали начинают свою утреннюю песнь, как она поднимается вместе с солнцем, приближаясь, пока не накатит, заполнив всю долину вокруг поселка, и как волна покатится дальше, на запад, по мере того как солнце появляется из-за края земли.

— Как в Сказочной стране! — сказал мальчик вслух. — А в сказках люди тоже поют…

И тогда он запел высоким и чистым голосом, и казалось, что незнакомые слова выходят прямо из его сердца; в этот миг звезда упала на его открытую ладонь. Теперь было видно, что она из сверкающего серебра, искрящегося в солнечном свете; она затрепетала, приподнимаясь, как будто собиралась улететь… Словно повинуясь чему-то, мальчик быстро прижал руку ко лбу, и звезда осталась там, прямо посредине, и он носил ее много лет.

Немногие люди в поселке заметили звезду, хотя она и не была невидимой для внимательных глаз; но она стала частью его лица и обычно не светилась. Часть ее света перешла в глаза мальчика, а его голос, который стал звучать удивительно красиво с тех пор, как звезда пришла к нему, стал даже еще прекрасней, когда мальчик вырос. Людям нравилось слушать, как он говорит, даже если это было только «С добрым утром».

Своим мастерством он прославился в округе, не только в обоих Вуттонах, но и во многих других поселках. Его отец был кузнецом, и он тоже стал кузнецом, еще более искусным. Кузнецов Сын звали его, пока его отец был жив, а потом — просто Кузнец, ведь к этому времени он стал лучшим кузнецом от Дальнего Истона до Западного леса и в своей кузнице мог сделать любую утварь. В основном, конечно, это были простые и полезные вещи, из тех, что нужны каждый день: орудия для пахаря и инструменты для плотника, кухонная утварь, котлы и сковороды, скобы, засовы и дверные петли, крюки и подставки, каминные решетки и подковы и все что угодно. Все эти предметы были не только прочными и долговечными, но они были еще и красивыми, каждый сделан с любовью, ими было приятно пользоваться, и на них было приятно взглянуть.

Иногда, когда у Кузнеца оставалось время, он делал вещи для собственного удовольствия, и они были прекрасны, потому что он мог придать металлу легкость и нежность ветки с листьями и цветами, но эти ветви были прочнее железа. Никто не мог пройти мимо выкованных им решеток или ворот, не остановившись, чтобы полюбоваться, но никто никогда не смог бы войти в эти ворота, будь они заперты. И когда он делал такие вещи, он пел, и все, кто был поблизости, забыв о делах, шли к кузнице послушать его пение. Вот и все, что люди знали о Кузнеце. Этого было вполне достаточно и даже больше того, чего добилось большинство жителей поселка, даже самых мастеровитых и трудолюбивых. Но у Кузнеца было кое-что еще. Он мог путешествовать по Сказочной стране, и многие места там он знал настолько, насколько способен их узнать смертный; но так как многие в поселке стали (к тому времени) похожими на Ноукса, кроме своей жены и детей он больше никому о ней не рассказывал. Его женой была Нелл, та самая, которой он когда-то отдал серебряную монетку, его дочку звали Нэн, а сына — Нэд, Сын Кузнеца. От них у него не было секретов, ведь они могли видеть, как звезда сияла у него во лбу, когда он приходил со своих прогулок, на которые он отправлялся один по вечерам, или когда возвращался домой из долгих путешествий.

Время от времени он покидал поселок, иногда пешком, иногда верхом, и все считали, что он отлучился по делам. Иногда так и было, а иногда и нет. Во всяком случае, он отправлялся туда не для того, чтобы получить заказы, или купить чугунных чушек и угля для кузницы, хотя он никогда не забывал о делах и умел, как говорится, превратить пенс в два. Но у него были свои дела в Сказочной стране, и он был из тех, кому открыт туда путь. Звезда сияла у него во лбу, и он был там в безопасности — как только может быть в безопасности смертный в этой опасной стране. Малое Зло избегало Звезды, а от Великого Зла он был храним.

И он был благодарен невидимым хранителям, потому что вскоре стал мудрым и понял, что путь к Сказочным чудесам лежит через великие опасности, и что Злу нельзя бросать вызов, не имея такого оружия, которого не удержать в руках смертному. Он стал учеником и путешественником, а не воином; и хотя он мог бы со временем выковать оружие, которое в его мире вошло бы в легенды и на которое не хватило бы всей королевской казны, он знал, что в Сказочной стране это не идет в счет. Так что среди всех вещей, что он выковал за свою жизнь, не найти ни меча, ни копья, ни наконечника для стрелы.

Вначале Кузнец отваживался путешествовать лишь среди малых народцев и кротких созданий, обитающих в лесах и долах Ближней Сказочной страны, по берегам прозрачных вод, в которых сияют по ночам странные звезды и на рассвете отражаются разгорающиеся пики дальних гор. Иногда во время своих недолгих прогулок он мог проводить время, рассматривая лишь одно-единственное дерево или цветок; но позже в дальних путешествиях он видел вещи столь жуткие и прекрасные, что не мог ни отчетливо вспомнить, ни описать их, хотя он и знал, что они оставили глубокие отметины на его сердце. Но некоторые вещи он не забывал, и они хранились в его памяти, как чудеса и тайны, которые он вспоминал снова и снова.

Когда Кузнец впервые осмелился зайти далеко в места, где он никогда не бывал, он надеялся достигнуть самых дальних границ страны, но ему преградили путь высокие горы, и, обходя их, он в конце концов вышел на пустынный берег. Он стоял у Моря Безмолвного Шторма, где синие волны, похожие на покрытые снегом вершины гор, бесшумно катились из Мрака к широкому берегу, вынося туда белые корабли, возвращающиеся из битв на Границах Тьмы, о которой люди не знают ничего. Он видел, как воды вынесли огромный корабль и, пенясь, откатились беззвучно. Эльфы — морские воины, высокие и грозные, со сверкающими мечами и копьями и жгучим светом очей — неожиданно грянули Песню Победы, и сердце Кузнеца было поражено страхом, он пал ниц, и они прошли мимо и скрылись среди наполнившихся эхом холмов.

Поняв, что побывал в Царстве Островов, осаждаемых Морем, Кузнец больше никогда не заходил на этот берег, он устремил свои мысли к горам, желая проникнуть в самое сердце Сказочного королевства. И однажды, когда он искал проход, на него пал серый туман, и, потеряв дорогу, Кузнец долго блуждал, пока туман не сдуло прочь, и тогда он увидел, что перед ним расстилается широкая равнина. Вдали он видел Великий Холм Теней, и из этих теней, словно из корня, устремлялось ввысь, в небо, Мировое Дерево, и его свет был как свет солнца в полдень, и без счета на нем листьев, цветов и плодов, и не было из них двух одинаковых.

Кузнец больше никогда не видел этого Дерева, хотя часто отправлялся на поиски его. В одно из таких путешествий, блуждая во Внешних Горах, он нашел глубокое ущелье. На дне его лежало озеро, безмолвное и неподвижное, хотя ветер качал тонкие деревья вокруг него. Ущелье было залито красным светом, словно от закатного солнца, только этот кровавый отблеск шел из озера. С утеса, нависавшего над озером, Кузнец заглянул вниз, и это было подобно взгляду в неизмеримую бездну; он узрел там странные языки пламени, раскачивающиеся, ветвящиеся и волнующиеся, подобно гигантским водорослям в морской глубине, и огненные создания сновали туда-сюда между ними. Зачарованный, он спустился к воде и коснулся ее ногой, но это была не вода: это было тверже камня и ровнее, чем стекло. Он шагнул вперед, но тут же тяжело упал, и звон раскатился по озеру, эхом отдаваясь в скалах.

В одно мгновение легкий ветерок превратился в Ураган, ревущий, как огромный зверь; он подхватил Кузнеца, бросил на берег и поволок по склону, кувыркая и крутя, словно сухой лист. Кузнец успел ухватиться за ствол молодой березы и прижался к нему, а Ураган яростно набрасывался на них, стараясь вырвать и унести прочь. Под его порывами береза склонилась к земле и укрыла Кузнеца своими ветвями. Когда же наконец ветер стих, он поднялся на ноги и увидел, что Ураган ободрал березу до последнего листочка, она плакала, и слезы капали с ветвей, как дождь. Кузнец приложил руку к белой коре и сказал смиренно:

— Благословенна будь, береза! Что могу я сделать, чтобы загладить свою вину или отблагодарить тебя?

И рукой он почувствовал ответ:

— Ничего. Уходи! Ураган преследует тебя. Ты не принадлежишь этой земле. Уходи и никогда не возвращайся сюда!

И когда Кузнец уходил из этого ущелья, он чувствовал, как слезы березы текут по его лицу, и горькими они были на его устах. В его сердце жила печаль, когда он шел домой по длинной дороге, и после этого он долго не ходил в Сказочную страну. Но он не мог покинуть ее навсегда, и каждый раз как он снова решался пойти туда, все сильнее было его желание проникнуть в самое сердце Сказочного королевства.

Наконец Кузнец нашел дорогу через Внешние Горы, и он шел по ней, пока не добрался до Внутренних Гор, высоких, отвесных и устрашающих. Все же он отыскал проход, по которому можно было подняться, и наступил день, когда он решился и, пробравшись через узкую расселину, заглянул вниз, в Долину Вечного Утра, в которой трава зеленее, чем в самых зеленых лугах Ближней Сказочной страны, а ведь они зеленее, чем самые зеленые наши луга весной. Там воздух настолько прозрачен, что можно видеть красные язычки птиц, поющих на деревьях на самом дальнем краю долины, хотя она очень широка, а птички не больше крапивников.

Широкими и пологими, наполненными бормотанием водопадов были склоны гор, окружавших Долину, и Кузнец радостно поспешил вниз. А когда он ступил на ее траву, он услышал пение эльфов, и на лужайке у реки, по берегам которой росли лилии, он увидел прекрасных танцующих девушек. Кузнеца очаровал быстрый и грациозный танец, и он шагнул к их хороводу. Тогда круг распался, и юная девушка с развевающимися волосами вышла к нему навстречу.

Она, смеясь, сказала ему:

— А ты осмелел, Носящий Звезду, не правда ли? Не боишься того, что может сказать Королева, если узнает, что ты пришел сюда? Хотя, может быть, она дала тебе разрешение.

Кузнец смутился, потому что она прочитала его мысли: ему и правда казалось, что Звезда была его пропуском, куда бы он ни захотел пойти, а теперь он узнал, что на самом деле это не так. Но она улыбнулась и заговорила снова:

— Иди сюда! Раз уж ты пришел, ты будешь танцевать со мной. — И она взяла его за руку и ввела в хоровод.

Они танцевали вместе, и на мгновение Кузнец ощутил стремительность, силу и радость танца в хороводе фей. Но лишь на мгновение. Вот они остановились снова, слишком скоро, как показалось ему, и девушка, наклонившись, сорвала белый цветок прямо у своих ног и вплела его Кузнецу в волосы.

— А теперь прощай! — сказала она. — Может быть, мы встретимся снова, если Королева разрешит.

Он не помнил, как вышел из Сказочной страны, а придя в себя, обнаружил, что скачет верхом по дороге домой. В поселках, которые он проезжал, люди не спускали с него удивленных глаз, пока он не скрывался из виду. Когда же он наконец спешился во дворе своего дома, дочка выбежала навстречу и радостно обняла его. Может, он вернулся и раньше, чем его ожидали, но все равно, для тех, кто любит, его отсутствие было слишком долгим.

— Папа! — закричала она. — Где ты был? Твоя звезда сияет так ярко!

Но когда Кузнец переступил порог, звезда снова померкла. Нелл взяла его за руку и подвела к очагу. Повернувшись, она заглянула ему в лицо.

— Милый муж! Где ты побывал и что ты видел? У тебя цветок в волосах.

И она осторожно взяла цветок. На ее ладони он выглядел как вещь, которую видишь издалека, и его свет отбрасывал тени на стены комнаты, заполняемой вечерним сумраком. На стене огромная тень Кузнеца склонила голову.

— Ты похож на великана, папа, — сказал сын, до этого не проронивший ни слова.

Цветок не завял и не померк, и семья хранила его как тайное сокровище. Кузнец сделал для него ларчик с ключом, там и хранился цветок и переходил по наследству из поколения в поколение; каждый обладатель ключа мог иногда открыть ларец и долго любоваться Живым Цветком, пока ларец не закрывался сам по себе.

Годы шли своим чередом. Много воды утекло с того праздника, когда Кузнец, которому не было тогда и десяти, получил Звезду. Снова наступил Праздник Двадцати Четырех, и к тому времени Элф уже стал Мастером Поваром и выбрал себе нового подмастерья, юношу по имени Харпер. Через двенадцать лет после этого Кузнец вернулся из Сказочной страны с Живым Цветком, а этой зимой должен был состояться новый Праздник Двадцати Четырех. Однажды осенним днем Кузнец шел по лесу на самой окраине Сказочной страны. Золотые листья шелестели на деревьях, красные листья лежали на земле. Он слышал шаги сзади, но не оборачивался и не обращал на них внимания, так глубоко он ушел в свои мысли.

В этот раз он шел не по своей воле, его вызвали туда, и он проделал долгий путь, такой долгий, казалось ему, как никогда раньше. Его вели и охраняли, поскольку сам он не помнил, куда шел, и часто не различал дороги, словно в тумане или в непроницаемой тьме, пока наконец не вышел к высокому холму под ночным небом, над которым сияли бесчисленные звезды. И, поднявшись на него, он предстал перед Королевой. У нее не было ни короны, ни трона. Она стояла во всем величии и славе, в окружении великого войска, но она была выше звезд, мерцавших на остриях их копий, и над ее головой пылало белое пламя. Она подала Кузнецу знак приблизиться, и, дрожа, он сделал шаг к ней. Высоко и чисто пропела труба, миг — и они остались одни.

Кузнец стоял перед ней, преклонив голову, и не мог даже опуститься на колени, потому что был настолько испуган и чувствовал себя столь ничтожным перед ее величием, что все положенные жесты почтения казались бесполезными. В конце концов он осмелился поднять глаза и встретил серьезный взгляд Королевы. И он испугался и удивился, потому что он узнал ее: фею из Зеленой Долины, танцовщицу, под ногами которой распускались цветы. Она улыбнулась, увидев, что он вспомнил ее, и приблизилась к нему; и они долго говорили без слов, и их разговор был исполнен то радости, то печали. Потом мысли Кузнеца повернули вспять, через всю прожитую им жизнь и вплоть до того дня, когда на Празднике Детей Звезда выбрала его, и неожиданно перед его взором предстала фигурка маленькой танцовщицы с волшебной палочкой, и он со стыдом опустил глаза перед красотой Королевы.

Но она снова рассмеялась, как тогда в Долине Вечного Утра.

— Не грусти обо мне, Носящий Звезду, и не стыдись своего народа. Для кого-то маленькая куколка, может быть, лучше, чем вообще никаких воспоминаний о Сказочной стране. Если для одних это только проблеск, то для других — пробуждение. Ведь именно с того дня в твоем сердце появилось желание увидеть меня. И вот я исполнила твое желание. Это все, что я могу сделать для тебя. А теперь, на прощание, я попрошу тебя сделать кое-что для меня. Если увидишь Короля, передай ему: «Время настало. Ему выбирать».

— Но, Повелительница, — он запнулся, — где же я найду его? Кузнец много раз задавал этот вопрос жителям Сказочной страны, и все они отвечали: «Он не сказал нам».

Королева улыбнулась:

— Если он не сказал тебе, Носящий Звезду, то и я не могу сказать. Он много путешествует, и, может быть, ты встретишь его там, где совсем не ждешь. А теперь преклони колени.

И Кузнец опустился на колени, а Королева, наклонившись, возложила руки ему на голову, и великий покой снизошел на него. И ему казалось, что он одновременно и дома и в Сказочной стране, и что он видит их извне и изнутри, и он чувствовал горе от того, что что-то утратил, и счастье от того, что что-то приобрел, и великий покой. Но вот все прошло, он поднял голову и встал на ноги. Занималась заря, звезды гасли, Королевы уже не было. Далеко в горах слышалось эхо трубы. Холм, на котором он стоял, был тих и пуст, и Кузнец знал, что его путь теперь ведет назад, к утрате.