Он вовсе не устал от дерева, нет! Просто ему больше не надо было на него смотреть, он словно вобрал дерево в себя целиком и чувствовал теперь рост каждой его веточки. Итак, он пошел к лесу, и вскоре обнаружилась одна странная вещь. Лес ведь находился в отдалении, и все же к нему можно было приблизиться и даже войти в него, а он не терял своей отдаленности. Никогда еще раньше Нигглу неудавалось войти в отдаленность, чтобы она при этом не превратилась в обычные окрестности. Представляете, как интересно было гулять по этой стране. Вы шли, а перед вами открывались все новые и новые дали; вот появлялся второй, третий, четвертый план, вдвое, втрое, вчетверо прекраснее. Вы все шли и шли, и весь мир был у вас на ладони (или на картине, если вам так больше нравится). Хотя, везде есть свои границы. Вот и здесь. Горы, хоть и медленно, но все-таки приближались. Казалось, они были не частью картины, а лишь переходом к чему-то иному, неизведанному, лишь проблеском следующей ступени — другой картины.

Ниггл ходил без устали, заглядывая во все уголки, но он не просто слонялся. Он внимательно все изучал. Дерево оказалось закончено, а значит, вовсе с ним не было покончено. «Вот как получилось-то, совсем наоборот», — подумалось ему. Зато в лесу оставалось над чем поразмыслить, к чему приложить руки. Ничего лишнего или неверного он не замечал, зато нашел очень много незавершенного. А главное: он теперь ясно видел, какое где потребуется завершение.

Спустя некоторое время, Ниггл присел отдохнуть под одним очень красивым, отдаленным деревом. Оно было чем-то похоже на то его дерево, но все же совсем другое, особенное… Хотя нет, пожалуй, ему чуть-чуть не хватало индивидуальности. Оно явно требовало внимания. Ниггл принялся размышлять о том, с чего начать работу, чем закончить, и сколько на это уйдет времени, но что-то не давало ему принять окончательное решение.

«Ну, конечно! — Воскликнул он, наконец. — Пэриш! Вот кого мне не хватает. Он ведь о земле, деревьях и разных там растениях знает много такого, о чем я никогда и не слышал. В конце концов, здесь не мой личный парк. Без помощи и совета мне не обойтись. Давно было надо об этом подумать».

Он встал и направился на то место, с которого решил начинать работу. Он уже снял куртку, и вдруг остановился. Внизу, в маленькой, укрытой со всех сторон ложбине, откуда не видно было никаких вторых и третьих планов, стоял человек. Он опирался на лопату и смотрел по сторонам в совершенной растерянности, явно не зная, что ему делать. Ниггл окликнул его: «Пэриш!»

Пэриш взвалил лопату на плечо и подошел к нему. Он все еще немного прихрамывал. Они молча кивнули друг другу, совсем как раньше, когда встречались на тропинке между двумя живыми изгородями. Только на этот раз оба пошли в одну сторону, рука к руке. Слова им были не нужны. Они молча договорились о том, где лучше построить домик, а где разбить сад. Этим нужно было заняться в первую очередь — и того, и другого здесь так не хватало. Во время работы выяснилась еще одна интересная вещь: из них двоих Ниггл теперь куда лучше рассчитывал время и все организовывал, он прямо таки с головой ушел в строительство. Пэриш, напротив, внимательно всматривался в то, что его окружало, подолгу разглядывал деревья. Особенно часто он приходил к дереву.

Как-то раз Ниггл сажал живую изгородь, а Пэриш лежал рядом, вытянувшись на траве, и смотрел, не отрываясь, на маленький цветок, что рос из зеленого дерна. У цветка была удивительная, совершенная форма. Когда-то давно Ниггл не один такой цветок нарисовал среди корней дерева. Внезапно Пэриш поднял глаза: лицо его было залито солнечным светом. Он улыбался.

— Как здесь чудесно! Знаешь, Ниггл, я не стою всего этого. Если бы ты тогда не замолвил за меня словечко…

— Чепуха! — Отмахнулся Ниггл. — Не помню, что я там сказал, но, наверняка, этого было совсем не достаточно.

— Да, нет, как видишь, этого хватило. Они выпустили меня гораздо раньше. Тот, второй голос, помнишь? Это он меня сюда послал. Он сказал, что ты хотел меня видеть. Значит, всем этим я обязан тебе.

— Не мне, а второму голосу. Мы оба ему обязаны. Так они и жили — вместе, и вместе строили. Не могу вам точно сказать, сколько прошло времени. Поначалу, что греха таить, им случалось и повздорить, особенно, когда они уставали, а иногда они все-таки уставали. Оказалось, что оба получили в дорогу по бутылке с тоником. Бутылки были совсем одинаковые — на каждой наклейка: «Принимать по несколько капель перед сном. Разбавить водой источника».

Источник они нашли в самом сердце леса. Ниггл задумал его когда-то давным-давно, но нарисовать так и не успел. И вот теперь оказалось, что источник питает большое озеро, то самое, что сверкало почти у горизонта, а, значит, и каждую травинку, которая росла в долине.

От этих нескольких капель вода становилась горькой и вязала рот, но зато у них прибывало сил и светлела голова. Выпив по целому стакану, они ложились отдохнуть, а когда снова принимались за работу, все получалось на удивление быстро и весело. В такие моменты Нигглу особенно хорошо придумывались красивые новые цветы и разные растения, а Пэриш сразу же решал, куда их лучше всего будет посадить. Нужда в бутылках с тоником отпала задолго до того, как они опустели. Пэриш перестал хромать.

Работа подходила к концу. Теперь они частенько позволяли себе побродить, полюбоваться деревьями и цветами, подумать о цвете и форме и просто о том, что к чему. Иногда они пели, тоже вдвоем. И все же, Ниггл невольно все чаще и чаще смотрел в сторону гор.

И вот пришло время, когда дом в ложбине, сад, трава, лес, озеро, да и вся страна стали наконец такими, какими должны были быть — совсем особенными, единственными в своем роде. Дерево стояло все в цвету.

«Сегодня вечером мы закончим работу, — сказал Пэриш однажды. — Давай после этого отправимся в небольшое путешествие». Они вышли в путь на следующее утро, и, пройдя сквозь второй, третий, четвертый план, добрались, наконец, до границы, или, лучше сказать, до грани страны. Ничто, казалось, не говорило об этом; тут не было ни черты, ни стены, ни ограды, и все же они поняли, что здесь страна кончается. Навстречу им со стороны гор по поросшим травой склонам спускался человек. Он был похож на пастуха.

«Буду рад сопровождать вас, — сказал он, подойдя поближе. — Если вы, конечно, собираетесь продолжать путь».

На мгновение между ними словно бы легла тень. Ниггл понял, что теперь он пойдет дальше, что он просто должен идти, Пэриш же не был к этому готов и очень хотел остаться.

— Я лучше подожду мою жену, — сказал он Нигглу. — А то ей будет одиноко. Чувствую я, что и она попадет сюда вслед за мной, когда придет ее время, и когда я буду готов ее встретить. Дом теперь закончен, все, что могли, мы сделали, и уж больно мне хочется показать его ей. Она мигом наведет там уют и порядок. Да и вообще, ей должно здесь понравиться. Тут он обернулся к пастуху.

— Скажите, вы то хоть должны знать, как она называется, эта страна?

— Страна Ниггла. Разве вы не знали? Ведь это картина Ниггла, во всяком случае, большая часть. А недавно здесь появился еще сад Пэриша.

— Картина… — Пэриш был ошеломлен. — Выходит, ты все это нарисовал, еще тогда… Никогда бы не подумал. Что же ты мне раньше не сказал?

— Он пытался, — ответил за Ниггла пастух. — Давным-давно. Но вы не обращали внимания, и даже собирались залатать этим холстом крышу. Вы ведь с женой называли картину не иначе как «Ниггловские штучки», или попросту «мазней».

— Но тогда все было какое-то не настоящее.

— Конечно, ведь это был только проблеск. Но любой проблеск можно уловить, стоит чуть-чуть постараться.

— Я сам виноват, — вмешался Ниггл. — Я ничего тебе толком не объяснил. Знаешь, я ведь иногда называл тебя старым кротом. Но сейчас это не имеет значения. Мы столько повидали, столько сделали вместе. Может, все могло бы повернуться по-другому, но зачем? Ведь и так хорошо, правда? Ну, а теперь мне пора. Прощай! Я знаю, мы еще встретимся, и уж, наверное, кое на что сгодимся.

Так они простились. На мгновение Ниггл обернулся — на дереве расцвел огромный цветок, яркий, словно пламя. Все птицы кружили в воздухе и пели. Он улыбнулся, кивнул Пэришу и пошел вперед вслед за пастухом.

Ему предстояло многое узнать: о высокогорных пастбищах, об овцах и о том, каким безбрежным бывает небо. Он все выше и выше поднимался по склонам холмов, постепенно приближаясь к горам. Не знаю, что с ним стало потом. Сидя в своем старом доме, маленький Ниггл смог предугадать очертания гор, и так они попали на его картину. Но вот какие они на самом деле, горы, и что ожидает нас за ними — об этом могут рассказать лишь те, кто достиг их вершин….

— А я считаю, никудышный он был человек, — сказал Томпкинс, член городского совета. — Совершенно бессмысленный. Ну какую, к примеру, пользу он принес обществу?

— Право, не знаю, — ответил Аткинс (школьный учитель, не самая влиятельная личность в городе). — Я бы не стал судить столь категорично. Ведь все зависит от того, что считать пользой.

— Польза — эта польза, практическая, экономическая, в конце концов. Вероятно, даже подобных граждан можно было бы как-нибудь использовать, если бы кое-кто в наших школах получше исполнял свой долг. Но где там! А в результате общество получает совершенно бесполезных людей. Управляй я этой страной — я бы заставил людей такого сорта заниматься тем, на что они годятся — например, мыть посуду где-нибудь на общественной кухне. И уж будьте спокойны, я проследил бы, чтобы они выполняли все, как следует. В противном случае их бы устраняли. В частности, его следовало бы устранить.

— Устранить? Что вы имеете в виду? Вы отправили бы его в путь раньше, чем пришло его время?

— Да, именно так, выражаясь вашим дурацким устарелым языком. Я спустил бы его вниз по мусорной трубе — прямо на свалку! Вот что я имею в виду.

— Значит, вы считаете, что живопись ничего не стоит, ни на что не годится, что ее не надо сохранять, совершенствовать?

— Нет, живопись кой-чего стоит, только не эта мазня. Активные, молодые ребята, если они не боятся современных идей, стилей, всегда найдут где развернуться. Но не этот же старый идиот со своими снами наяву. Да напиши он хоть один приличный, впечатляющий плакат — было бы о чем говорить. Но нет, он все время забавлялся со своими цветочками и листочками. Я как-то спросил у него, что он в них находит. Знаете, что он ответил?! — «Они красивые!» «Что? — Спросил я, — органы пищеварения и размножения растений?» Он даже не знал, что на это сказать. Старый болтун!

— Болтун… — Вздохнул Аткинс. — Да, бедняга так и ничего и не закончил. Что ж, теперь, когда его нет, холсты нашли «более полезное применение», но лично я, Томпкинс, отнюдь не уверен, что оно «более полезно». Помните одну большую картину… Ею потом заделали дыру на крыше соседнего дома, после той бури и наводнения. Так вот, я нашел кусочек этого холста. Он, наверное, оторвался, и лежал прямо на земле. Конечно, живопись сильно пострадала, но все же можно было разглядеть горную вершину и ветку дерева. И вы знаете, с тех пор все эта картина у меня из ума не идет.

— Простите, из чего?

— О ком это вы тут беседуете? — Вмешался Пэркинс. Самое время было разрядить обстановку, а то щеки у Аткинса так и пылали.

— Это имя не стоит того, чтобы его упоминать, — отмахнулся Томпкинс. Сам не знаю, что это мы о нем вспомнили. Он жил не в нашем городе.

— Да, это верно, он жил за городом, — не выдержал Аткинс… Но, тем не менее, его дом не давал вам покоя. Поэтому-то вы и мотались туда-сюда, заходили якобы на чашечку чая, а сами над ним же и глумились. Ну, теперь вы довольны? Заполучили его дом в дополнение к своему собственному! Так что давайте оставим ему хотя бы имя. Мы говорили о Ниггле, Пэркинс, если вас это интересует.

— А-а, бедняга Ниггл! Кто бы мог подумать! Оказывается, он умел рисовать.

Вот так, пожалуй, в последний раз было упомянуто имя Ниггла. Правда, Аткинс сохранил этот странный обрывок холста. Краска на нем почти вся осыпалась, и лишь один прекрасный лист остался невредим. Аткинс оправил его в рамку и завещал городскому музею, где тот и провисел долгое время в уголке, с табличкой «Лист. Работа Ниггла». Кое-кто даже успел его заметить. Но потом музей сгорел, и о листе, а также и о Ниггле в этой милой стране все позабыли….

— Подумать только, сколько она приносит пользы, — сказал второй голос. — Там можно и отдохнуть, и восстановить силы, а ведь это так способствует выздоровлению. Но вы знаете, что самое главное: для многих это как бы первая ступень, начало познания гор. В некоторых случаях она оказывается просто чудодейственным средством. Сколько я туда посылаю — и никого не приходиться возвращать назад.

— Что верно, то верно, — сказал первый голос. — Не пора ли, однако, дать стране название. Что бы вы предложили?

— За нас уже все решил носильщик. «Поезд до Нигглпэришnote 1 подан!» Вот что он кричит теперь на станции. Нигглпэриш! Я послал им весточку, рассказал об этом.

— Ну, и что они?

— Рассмеялись. Так хохотали, что эхо еще долго гуляло потом по горам!