-- Юстины всегда стремились управлять, -- говорила София. -- В нашем роду насчитывается восемь консулов-правителей и четырнадцать первых министров. В общей сложности Юстины правили Империей почти пятьсот лет. Это, если хотите, наша семейная традиция. Мой прадед был первым министром, мой дед тоже, затем его сменила сестра, тетка моего отца, наконец, хозяином Квиринальского дворца стал мой отец. Ему уже пятьдесят семь, и он достаточно правил. Когда мне исполнится тридцать лет, он уступит мне пост первого министра.
      -- Вы в этом так уверены?
      София Юстина усмехнулась.
      -- Уступит, разумеется. Уже сейчас я фактически замещаю его, как вы, наверное, сами поняли. В Сенате Юстины владеют твердым большинством, а плебейские делегаты тоже поддержат меня, если у правительства в ближайшие три года не будет особых неприятностей.
      -- А император?
      -- А что император?! Божественный владыка стоит столь высоко над нами, что великий грех для подданных обременять его политической рутиной. Его Величество приводит правительство к присяге; тем самым оно получает божественное благословение на власть...
      "Удивительная страна, -- думал Крун, слушая Софию, -- где женщина в тридцать лет может стать первым министром, где старик, почитаемый за земного бога, покорно подписывает эдикты и произносит заученные речи и где люди считают все это само собой разумеющимся, -- вот такая удивительная страна правит Обитаемым Миром!".
      -- Скажите, -- спросил он, -- а зачем вам власть?
      София Юстина пожала плечами.
      -- Я могла бы изречь много красивых слов о моем долге перед Отечеством, и прочая, и прочая, и прочая... Вы бы мне не поверили. Хочу быть с вами откровенной до конца, герцог. Я честолюбива, и в этом весь секрет.
      Герцог насупился: он не жаждал такой правды. Новый облик княгини Софии, который он уже успел себе нарисовать, требовал чего-то возвышенного, великого, некой грандиозной цели, оправдывающей стремление к высшей власти. А действительность оказалась прозаичной до отвращения: Софии Юстине власть нужна была ради самой власти.
      -- А я не честолюбив, -- пробурчал он. -- Если бы мой сын был готов принять бразды правления, я бы отошел от дел.
      -- Мы с вами пребываем в разных измерениях, -- улыбнулась София. -- От тех, кто будет заседать в Квиринале, зависит немного. Народу нашему почти безразлично, кто правит им. При всякой власти аморийцы остаются аморийцами, господами мира. Столичные интриги -- дело столичной элиты: надо же и нам чем-то занять себя! А у вас иначе: если вы уйдете, ваши подданные потеряют то немногое, что у них осталось.
      "Она права, -- подумал Крун. -- Только одно она недоговаривает: страна господ есть страна рабов. Амореи -- рабы своих богов и своего уклада. Поэтому им безразлично, кто у власти. А галлы -- воины, не рабы. Чтобы править воинами, кто угодно не сгодится!".
      -- Мой сын осуждает меня, -- в порыве ответной откровенности вымолвил Крун. -- Вот почему я не могу уйти сейчас.
      -- А ваша дочь?
      -- Я не хочу об этом, -- грубо отозвался герцог.
      Однако София Юстина, ничуть не смутившись, взяла Круна за предплечье и, на мгновение прильнув к его могучему торсу своим волнующим телом, мягко проговорила:
      -- Вы слышали о моем несчастном брате, ваша светлость?
      Комок встал в горле герцога, парализуя речь. А София смотрела на неотрывным внимательным взглядом и, чтобы что-то ответить, Крун отрицательно качнул головой: о брате Софии он ничего не слышал.
      -- Мой сводный брат Овидий, кстати, сын родной тетки Его Высочества Эмилия Даласина, был любимцем моего отца. Отец прочил Овидия в преемники, и Овидий тоже мечтал сделать карьеру. В восемнадцать лет Овидий уже выступал здесь, на Форуме, и право же, речи его были хороши! Мне тогда едва исполнилось одиннадцать, но я прекрасно помню, с каким восторгом принимали его слушатели. А в двадцать лет, -- София сделала паузу и закончила печальным голосом: -- в двадцать лет мой брат Овидий Юстин скончался.
      Крун вздрогнул, настолько неожиданным оказался для него финал этого рассказа. Холод промчался по его членам; перед глазами промелькнуло лицо Варга. Крун осипшим голосом спросил:
      -- Вашего брата убили?
      -- О, нет, его не убили. Овидий умер от редкой болезни. Так решили боги. И я осталась у отца одна. Я, единственная и неповторимая София Юстина, -- она усмехнулась, но Крун сумел уловить не только показное самолюбование, но и что-то еще, о чем мог лишь догадываться; с каждой минутой, проведенной с ней, София казалась ему все более сложной и загадочной натурой.
      -- Я получила блестящее образование, -- продолжала она. -- Ни у кого не возникало и мысли, что я не стану наследницей моего отца. И я старалась...
      "Вот оно что, -- внезапно понял Крун, -- у нее не было выбора! Внезапная смерть старшего брата сразу превратила ее из девочки-подростка в политика. Она старалась быть такой, какой ее мечтали видеть отец и все остальные. Бедный ребенок!..".
      Еще вдруг понял герцог, что София говорит с ним не на привычном аморийском языке, а на галльском, причем довольно давно, и произношение ее столь безупречно, что и он сам незаметно перешел с аморийского на свой родной язык. Это открытие поразило его, ведь известно, сколь презирает патрисианская знать варварские наречия.
      -- Вы знаете наш язык? -- вырвалось у него.
      -- Я знаю пять восточных языков, четыре северных и два южных, не считая, разумеется, латыни, греческого, аморийского и сиа, языка патрисов, -- ответила София. -- Моя первая диссертация была посвящена языческим богам Германии и Галлии. Знаете, герцог, а ваши боги гораздо человечнее наших!
      Круна прошиб холодный пот -- и даже не по той причине, что эта женщина, оказывается, владеет пятнадцатью разных языков, в то время как он сам, правящий герцог, едва управлялся с галльским и аморийским, -- а потому, что в устах наследницы Юстинов слова "ваши боги" казались просто невозможными; известно каждому, подумал Крун, что для амореев отеческие боги не боги вовсе, а идолы языческие, дьявольские ипостаси Хаоса...
      -- Вы говорите невозможные слова, княгиня! Вы, склонявшая меня принять аватарианскую веру!
      -- Ну вот, -- рассмеялась София Юстина, -- еще не хватало, чтобы вы обвинили меня в ереси! Я сказала лишь часть правды. Ваши боги человечнее наших, и в этом их слабость. Боги не должны быть похожими на людей. Ваш Донар с его свирепыми козлами и волшебным молотом, ваш Вотан на восьминогом Слейпнире, даже ваш продувной Локи до того похожи на людей, что становится смешно и грустно! Такие боги неспособны внушить священный трепет -- они внушают лишь временный страх. Я даже думаю, никакие они не ипостаси дьявола, как учат наши иереи, а всего лишь куклы-призраки, безобидные фантомы древних суеверий!
      -- Почему вы со мной столь откровенны? -- наконец не выдержал Крун. -Вы говорите вещи, за которые у вас сажают в темницу!
      -- Ну, во-первых, никто не посадит в темницу Софию Юстину, а во-вторых, мой дорогой герцог...
      Она замолчала, предлагая Круну самому додумать очевидную мысль: "Во-вторых, никто не поверит измышлениям варвара, недавнего язычника!".
      -- Кстати, о вашей дочери, -- вдруг сказала София, как будто эта тема могла быть "кстати", -- молю вас, откройте, что вы с ней сделали. Меня разбирает любопытство.
      -- Я отослал Кримхильду домой, -- пробурчал герцог.
      Княгиня всплеснула руками.
      -- Как, в Нарбонну?!
      -- Нет, пока что в дом на берегу озера. Я приказал ей избавиться от ваших даров. Можете прислать слугу, чтобы забрать их.
      -- Вы оскорбляете меня, -- ледяным тоном проговорила София. -- Я ведь хотела как лучше! Что зазорного в нарядах, утверждающих женскую красоту?! Или вы не мужчина, способный оценить ее?
      Герцог покраснел невольно.
      -- Не лезьте в мои дела. С сыном и дочерью я сам разберусь. Это мои сын и дочь, дьявол вас побери!
      В этот самый момент София Юстина внезапно оступилась и, если бы не мгновенная реакция Круна, подхватившего ее за талию, наверняка упала бы. "Есть!", -- пронеслось в голове Софии, когда шершавые пальцы Круна прикоснулись к ее обнаженной коже. Она знала, что мужчине, кем бы он ни был, легче прикоснуться к ней, нежели затем забыть это прикосновение и эту атласную кожу.
      -- Это вы виноваты, -- прошептала она, едва восстановив равновесие. -Вы призвали на меня дьявола; о, как вы могли, герцог?!
      Крун, не зная, куда деть себя от смущения, пробормотал, глядя на ее открытые сандалеты с невероятным каблуком:
      -- Ходили б вы в нормальных башмаках, никакой дьявол не смог бы... А, да что говорить!
      -- Вы правы, пожалуй, -- со смущенной улыбкой произнесла София. -- Но что же теперь делать? У меня нет других туфель. А если я снова оступлюсь?
      -- Я не дам вам упасть.
      -- О, герцог! Я бы предпочла, чтобы вы поддержали меня, не дожидаясь, когда я начну падать.
      "Она задалась целью свести меня с ума", -- с усталой обреченностью подумал Крун. Сделав над собой усилие, а вернее, уступив порыву страсти, он взял Софию под руку. К его удивлению, она мягко отстранилась.
      -- Я не люблю, когда меня берут под руку.
      -- Проклятие, -- пробормотал герцог, -- так чего же вы хотите?
      -- Возьмите меня за талию, и я буду чувствовать себя в безопасности.
      Крун почувствовал, как деревенеют члены и кружится голова. Угасшее было желание вновь всколыхнуло плоть. Герцог ощущал себя безмерно уставшим от странной игры этой женщины, от этого сводящего с ума чередования нравоучительных рассказов о прошлом, откровенных заигрываний и серьезных разговоров о будущем. Он испытывал величайшее искушение совершить поступок дикого, неукротимого варвара, то есть единым махом разрубить "гордиев узел" намеков и недомолвок, повалить эту женщину на любую из этих скамеек, ну, в крайнем случае, утащить в ближайший безлюдный сквер, где и насладиться ее благоухающим телом... Вместо этого он хрипло произнес:
      -- А как же ваш муж?
      Она моргнула длинными ресницами и повела головой, демонстративно изучая окрестности.
      -- Мой муж? А где вы видите моего мужа, герцог?!
      Механически следуя за ней взглядом, Крун тоже поворотился -- и увидел шествующих за ними Эмилия и Варга. Крун быстро отвернулся; он больше не желал встречаться взглядом с сыном. Но было поздно: одна лишь мысль, что сын видел его проснувшуюся страсть, заставила эту страсть померкнуть снова. "Проклятый мальчишка, -- пронеслось в голове герцога, -- зачем только я взял его с собой?! Он ничему не желает учиться! Мой сын -- и все равно что не мой!".
      Встретив насмешливый взгляд Софии, Крун решился. Шершавая ладонь легла на пояс женщины.
      -- Благодарю, -- улыбнулась княгиня. -- Мне очень приятно опираться на вас.
      -- Зачем вы меня дразните? -- вполголоса спросил Крун. -- Я стар для вас, и я варвар.
      -- Скажите мне одно: я нравлюсь вам как женщина?
      -- Что за вопрос, -- пробормотал герцог.
      -- А ведь ваша дочь ничуть меня не хуже! -- нанесла внезапный удар София.
      Крун издал гневный рык. Он понял, что не имеет ни малейшего шанса выиграть этот странный бой: он обречен выслушать от Софии все, что она намерена ему сказать.
      -- Вы делаете мне больно, -- вдруг сказала княгиня. -- Если что-то в моих словах вам не нравится, виновата не я -- всему виной ваши предрассудки.
      -- Простите, -- смущенно молвил герцог, ослабляя хватку. -- Я не привык...
      Он замялся, и она поспешила этим воспользоваться:
      -- Вы не привыкли, в том-то все и дело! Ну и что же с этого, однако? Привыкнуть проще, чем вам кажется. Вы уже совершили решающий шаг, поступок мудреца, выбрав Истинную Веру и превратившись из врага в друга Богохранимой Империи. Вы не можете отступить на половине нового пути. Разве отступление перед женщиной достойно воина?!
      -- Клянусь богами, я устал от ваших намеков! Куда вы клоните?
      София Юстина метнула быстрый изучающий взгляд, точно примериваясь, до какой степени кондиции доведен ее визави.
      -- Вы хорошо сказали насчет своего долга перед народом Нарбоннии, герцог. Вы не можете уйти, пока ваш сын не научится понимать смысл власти. Это очень благородно. Но что случится, если боги не захотят ждать? Если они отнимут у вас сына, как отняли сына у моего отца? Или если они отнимут вас у сына прежде, чем он поумнеет? Что случится тогда, герцог? Все, ради чего вы старались, пойдет прахом, так?!
      -- Вы очень жестокая женщина, София Юстина, -- сквозь зубы прошептал Крун.
      -- Признайтесь мне, вы думали об этом, -- настаивала она, -- и у вас не было ответа. Кто сменит вас на престоле Нарбонны, если не сын? Какой-нибудь рыцарь?! Барон?! Соседний владыка?! В любом случае это будет человек, в жилах которого течет чужая кровь. Он с неизбежностью восхода солнца разрушит все, что дорого вашему сердцу. Вы этого хотите?!
      -- Проклятие! -- взревел герцог. -- Причем здесь моя дочь! Именно потому, что я люблю Кримхильду, я ограждаю ее от мужских дел. Да никогда в жизни мои бароны не признают над собой власть женщины! Скорее каждый из них бросится на меч, чем станет исполнять ее приказы!
      -- Вы преувеличиваете, -- сказала княгиня. -- Кримхильда ваш старший ребенок и по закону имеет преимущество перед Варгом. "Qui prior tempore, prior jure" -- "Кто первый по времени, первый по праву"; так судили еще в Старом Риме.
      -- Нет у нас таких законов, -- в сердцах отрубил Крун.
      -- Ошибаетесь, герцог! Вы теперь в Империи и, следовательно, ее законы суть ваши законы!
      -- К дьяволу! Ваш император признал моего сына наследным принцем!
      -- Пусть вас это не смущает, -- с очаровательной и двусмысленной улыбкой заявила София Юстина. -- Признать вашего сына наследным принцем и признать его же правящим герцогом -- две большие разницы! Вы понимаете, что я имею в виду, ваша светлость?
      Он понимал. Он все теперь понимал. Загадочная игра аморийской "наследной принцессы" обретала в его представлении четкий смысл. Разгадав настроение Варга, она вознамерилась посадить на герцогский престол податливую к "благам цивилизации" Кримхильду. Она не понимает, с тоской думал Крун, что Галлия -- не Амория, и что его бароны в самом деле не признают власть женщины, и глубоко наплевать им на имперский закон, а дразнить их -- опасное дело! Его, Круна, власти и без того едва хватило, чтобы принудить их вместе с ним покориться императору!..
      -- Вы совершаете большую ошибку, -- с горечью промолвил Крун. -- На вашем месте я бы оставил мою дочь в покое и лучше подумал, как мне переубедить моего наследника...
      -- Когда умирал Великий Фортунат, основатель Империи, -- перебила его София, -- и у него был больший выбор, чем у вас нынче. У него было четверо прекрасных сыновей, каждый из которых всюду следовал за отцом; еще у него было трое дочерей,16 и старшей среди всех детей была Астрея. В те времена женщины могли придти к власти лишь по случайному и исключительному стечению обстоятельств. Однако Фортунат нарочно передал власть Астрее, ибо принцип старшинства воистину был для него священен! Все, дорогой мой герцог, когда-нибудь случается в первый раз. Возможно, боги именно вам назначили быть нарбоннским Фортунатом, а вашей дочери -- нарбоннской Астреей -- кто знает?..
      Крун не успел ответить ей -- потому что впереди обозначилась опасность. Дорогу ему и Софии преградила ватага неряшливо одетых молодых людей, нежданно вырвавшихся, точно стая шакалов, из какого-то темного проулка. Их было человек девять или десять. Вожаком казался долговязый, плотно сбитый юнец в длинном черном плаще, распахнутом на груди, и черном же фригийском колпаке. Под колпаком метались растрепанные черные волосы. Вожак скривил толстые губы в глумливой усмешке и громко произнес по-аморийски:
      -- Так, так, какая встреча! Сиятельная София Юстина в обнимку с гориллой-варваром!
      Его спутники отозвались язвительным гоготом.
      Краем глаза Крун заметил, как в одно мгновение побледнела его восхитительная спутница, а его тренированный слух уловил слова, сорвавшиеся с ее губ:
      -- О, нет, только не это и только не сейчас!
      Он обернулся, ища глазами Варга. Но сына позади не было, как не было и кесаревича Эмилия Даласина. В сгустившихся сумерках видна была лишь пустынная аллея. Он был один против этих негодяев.
      Глава пятая,
      в которой читатель знакомится с новыми колоритными персонажами нашей исторической драмы
      148-й Год Химеры (1785),
      вечер 14 октября, Темисия, Форум, затем дворец Юстинов
      Так куда же исчезли Варг и кесаревич Эмилий? Вот вам ответ, читатель.
      До самого последнего времени нарбоннский принц и внук Виктора V шли вслед за Круном и Софией. Здесь нам придется заметить, что одним из замечательных умений Варга была способность поддерживать беседу и в то же самое время думать о совершенно других вещах. Со стороны могло показаться, будто принц внимательно слушает рассказы Эмилия об аморийской истории, об Эфире и великих аватарах, о доблести имперских легионеров, и так далее. Иногда Варг переспрашивал, уточнял, даже кое в чем возражал, а когда кесаревич проявлял интерес к жизни галлов, отвечал ему. Был принц, как и прежде, предусмотрительно вежлив, и все попытки кузена Софии Юстины спровоцировать Варга на откровенность неизменно заканчивались ничем. К примеру, в ответ на прямой вопрос Эмилия, признает ли принц Истинную Веру, Варг отвечал, что истинную веру отвергает лишь безумец, а на уточняющий вопрос, считает ли принц Учение Аватаров Истинной Верой, Варг заметил, что, как хороший сын, он всюду следует за отцом, в том числе и в вопросах веры.
      Вот так и следовал он за отцом по аллеям Форума, пока внимание его не привлекло диковинное зрелище: справа по ходу аллеи, как раз посредине небольшого сквера, возвышался каменный столб, а к столбу были цепями прикованы двое мужчин, старый и молодой. Их облачение составляли рваные платья, но не износившиеся от времени, а нарочно шитые из разноцветных лоскутков самой грубой материи, из обрывков проволоки, из шерсти некоего дурно пахнущего зверя, и скрепленные нитками, похожими на паучью сеть. На головах обоих имелось по колпаку отвратительного вида с некими устройствами типа колокольчиков, только эти "колокольчики" не звенели, а при каждом движении голов издавали гнусавые, режущие слух звуки.
      Зрелище, более подходящее для какой-нибудь дикарской страны, где людей приносят в жертву кровожадным богам, нежели бравирующей своей цивилизованностью Амории, чрезвычайно заинтересовало Варга, и он спросил у кесаревича Эмилия, кто такие эти люди.
      Эмилий Даласин ответил не сразу. Сперва, как почудилось Варгу, императорский внук лишился дара речи, едва узрев узников каменного столба. Без сомнения, эти двое были знакомы кесаревичу, и знакомы лучше, чем тому хотелось бы; благороднейший Эмилий Даласин взирал на них взглядом суеверного варвара, встретившегося лицом к лицу с исчадиями преисподней. Не сразу кесаревичу удалось спрятать истинные свои чувства от проницательного взора Варга; принц услышал, как спутник его пробормотал какие-то слова; если бы Варг владел патрисианским сиа, он бы понял следующее: "О, боги!.. Они еще здесь!".
      Чувства, отразившиеся на лице Эмилия Даласина, подогрели интерес Варга, и он повторил свой вопрос.
      -- Это преступники, -- наконец ответил кесаревич; голос его дрожал от волнения. -- Это страшные преступники!
      Варг кивнул с едва заметной усмешкой.
      -- Оно и понятно! Должно быть, те двое согрешили порядочно, зачем иначе им тут стоять?! В чем их вина?
      Эмилий Даласин заколебался, размышляя, стоит ли отвечать и не лучше ли сразу увести принца прочь от каменного столба и этих людей, затем к нему пришло озарение; он подумал, что правда об этих людях поучительнее умолчания и лжи; он решил, что история узников каменного столба послужит для молодого Варга поучительным уроком на всю оставшуюся жизнь...
      О, честный, благородный, наивный Эмилий Даласин! На самом деле он нисколько не различал многокрасочную игру страстей, бушующих в душе северного варвара! В этот день, в этот тихий вечер, в это обманчивое мгновение коварные боги присудили ему совершить самую страшную ошибку всей его жизни; вернее, то было лишь начало цепи трагических ошибок самых разных, друг на друга непохожих, людей... А может быть, дьявол оказался слишком силен?!
      -- Это еретики, -- нравоучительным тоном ответствовал Эмилий Даласин. -- Перед вами, принц, отец и сын Ульпины, самые страшные еретики, каких только знала история новейшего времени. Старший Ульпин, патрис по происхождению, совсем недавно принадлежал к сообществу иереев почитаемого Ордена Сфинкса, носил высокий сан куратора, имел право претендовать на пост верховного куратора и мог в положенный год стать понтификом, то есть главой Святой Курии и всего Священного Содружества, фактически вторым, после Его Божественного Величества, человеком в государстве. А если учесть, что земное божество не обременено у нас обязанностью творить реальную власть, у старшего Ульпина был неплохой шанс стать первым человеком Империи...
      -- Он этим шансом не воспользовался, -- с искренней горечью в голосе продолжал кесаревич Эмилий, -- ибо дьявол всецело овладел его душой! Ульпин, знатный патрис, куратор Ордена Сфинкса, стал еретиком...
      Упомянутый еретик, полуобернув голову к говорившим, с интересом, как показалось Варгу, прислушивался к словам кесаревича.
      -- Вы не сказали, Ваше Высочество, в чем состояла его ересь, -напомнил Варг.
      -- Ах, да... Ересь настолько ужасна и глубока, настолько самоочевидна, что скрыть ее под личиной высокопарных слов о верности Учению Аватаров, как то обычно делают еретики в тщетной надежде спасти свои никчемные жизни, не представляется возможным. О какой же верности Учению можно говорить, когда из последней книги старшего Ульпина прямо следовало, что никаких великих аватаров, богов-посланцев, основавших нашу цивилизацию и вручивших Фортунату свое Учение, вовсе и не существует, и никогда не существовало, а есть только один Бог-Творец, который ни в каких посланцах не нуждался и не нуждается. И что, соответственно, -- в голосе Эмилия звучало искренне возмущение, -аватары в императорах не воплощаются (поскольку просто нет их, аватаров), а значит, владыки наши -- никакие не воплощенные боги, а такие же смертные, как и все люди! И что, следовательно, сам легендарный Фортунат был всего лишь ловким проходимцем, первым сообразившим, какую выгоду можно извлечь из Эфира...
      Кесаревич запнулся, поняв, что, по-видимому, сказал лишнее.
      -- Совершенно справедливо, -- вдруг произнес старик у столба, -- сразу видно, что Его Высочество читали мой запрещенный трактат "Основы Истинной Веры". Ай-ай-ай, как нехорошо отпрыску Фортуната читать труды злокозненных еретиков!..
      И старший Ульпин захихикал тихим каркающим смехом, отчего "колокольчики" на его голове пустились в пляс, распространяя вокруг себя гнусавые звуки. Спустя пару мгновений, однако, еретик оборвал свой смех и застыл с отрешенным видом. "Он боится спугнуть нас, -- понял Варг. -- Он хочет, чтобы кесаревич досказал его историю до конца".
      -- Вы сами видите, принц, -- сказал Эмилий Даласин, -- этот человек не в себе. Да разве кто в здравом уме станет отрицать божественность Эфира?! Разве эта чудесная звезда, этот светоч цивилизации, источник всех благ Аморийской империи, не является лучшим подтверждением существованию богов-аватаров?! -- в праведном гневе воскликнул кесаревич.
      -- Отнюдь, -- живо отозвался старший Ульпин, -- Эфир, Ваше Высочество, скорее всего, некий метеорит из неизвестного вещества, как-то попавший на орбиту нашей планеты, либо, не исключено, космический корабль иной цивилизации, потерпевший там аварию или просто оставленный пришельцами на орбите Геи до лучших времен. В любом случае мифические боги-аватары никакого отношения к Эфиру не имеют...
      -- Пойдемте отсюда, принц, -- молвил Эмилий Даласин, -- ни к чему нам выслушивать злобный бред этого еретика. Через него дьявол искушает нас.
      -- А я не боюсь козней дьявола, -- заявил Варг, -- ибо стоек в Истинной Вере! Скажите, Ваше Высочество, им отрубят голову? Или повесят?
      -- Что вы, что вы, принц! Не во власти смертных изгнать дьявола из душ! Лишь Творец и великие аватары властны над душами. Эти преступники приговорены судом Курии к пожизненному заточению в "Обители Обреченных", что в Стимфалии, на нагорье Танат. Это, да будет известно вам, принц, похуже смертной казни, это все равно что быть похороненным заживо. Еретики закончат свое существование посреди черных скал, где днем темно, как ночью, где воздух тяжел и разрежен, вызывая кошмарные видения, где бушуют эфирные грозы, смущающие разум, где, воистину, Смерть шествует по Жизни! Великие аватары сами определят, когда призвать еретиков на свой суровый суд!..
      -- Тогда почему они здесь?
      -- А это для того, -- вдруг ответил за кесаревича старший Ульпин, -дабы благочестивый аморийский народ видел, какая кара ждет приспешников дьявола. Подобных нам еретиков полагается выставлять на Форуме для всеобщего обозрения, приковав цепями к позорному столбу, дабы всякий правоверный аколит имел возможность плюнуть им в лицо, осмеять, предать анафеме, бросить в них камень.
      Сказано это было не без ехидства, причем сказано было на чистейшем галльском языке! Еретик ни в коей мере не производил впечатление человека, готовящегося к своим похоронам. Это был бледный тщедушный старик, по чертам лица которого с трудом можно было уловить знатное патрисианское происхождение. Само лицо, однако, казалось маленьким и чем-то напоминало мышиную мордочку. Из-за опухших век слезились крохотные серые глазки, но огонь, бушевавший в них, начисто отбивал желание иронизировать по поводу облика этого старика.
      Кесаревич Эмилий, не отличавшийся знанием галльского языка, смутился и негромко спросил у Варга:
      -- Что говорит этот злодей?
      -- Он удивляется, Ваше Высочество, как могло случиться, что его осудили за мысли, -- ответил нарбоннский принц.
      -- Он лжет и святотатствует! -- оскорбленно воскликнул Эмилий Даласин, прожигая старшего Ульпина ненавидящим взглядом. -- Всякому известно, что у нас не судят за мысли. Как говорили еще древние римляне, "cogitationis poenam nemo patitur" -- "никто не несет наказание за мысли"! Их, разумеется, судили не за мысли. Их судили потому, что они еретики!
      -- Понятно, -- кивнул Варг, -- потому что дьявол овладел их душами. Всякое благочестивое общество обязано избавляться от еретиков.
      Если бы на месте своего благородного кузена была проницательная София Юстина, она бы, бесспорно, уловила оттенок иронии в голосе юного принца. Однако Эмилий Даласин не был столь проницателен, как она, да и казался слишком взволнованным в эту минуту, чтобы делать какие-либо психологические наблюдения.
      -- Вот именно, -- с одобрением заметил он, -- я рад, что вы понимаете, принц. У нас свободная страна, и в ней нет места для подобных существ, переставших быть людьми!.. Ну что ж, уже завтра утром злодеев отвезут на экраноплане в Пифон, а оттуда на аэросфере -- в "Обитель Обреченных". Можно сказать, они уже в прошлом!
      Полагая тему закрытой, кесаревич Эмилий решительно взял Варга под руку и повел его к выходу из сквера. Последним, на что обратил внимание принц, была таинственная усмешка на тонких, чуть искривленных, устах старика.
      -- Послушайте, Ваше Высочество, -- сказал Варг, когда они с кесаревичем покинули сквер позорного столба, -- я нигде не увидел стражи. Разве столь опасных еретиков, как эти Ульпины, не полагается стеречь?!
      Внук императора с искренним недоумением воззрился на него, затем, словно вспомнив что-то, выдавил из себя снисходительную улыбку.
      -- Я и забыл, что вы плохо знакомы с нашими обычаями, принц. Вы правы, еретиков никто не сторожит. Ибо они под надзором Высоких Богов! Ни одному человеку просто не придет в голову помогать еретикам.
      -- А разве у ереси Ульпинов не было сторонников?
      -- Сторонники были, разумеется, -- жалкая кучка таких же деградировавших отщепенцев, предателей Отечества и Истинной Веры. Но всех их отловили и наказали прежде, а главарей оставили напоследок, для назидания. Повторяю вам, принц, ни одному аморийцу просто не придет в голову освобождать приспешников дьявола и губить тем самым свою бессмертную душу!
      "Аморийцу, может быть, и не придет", -- подумал Варг.
      -- Поглядите вперед, принц, -- сказал Эмилий Даласин. -- Мне кажется, я вижу вашего отца и мою кузину. Похоже, у них неприятности! Поспешим!
      * * *
      -- Так, так, какая встреча! Сиятельная София Юстина в обнимку с гориллой-варваром!
      Долговязый вожак неряшливо одетой ватаги и его более низкорослые спутники, глумливо усмехаясь, ждали, что ответит им княгиня; от "гориллы-варвара" ответа они не ждали.
      Поборов нервную дрожь, дочь первого министра гордо вскинула голову и с неподражаемым достоинством истинного потомка Великого Фортуната произнесла:
      -- Я всегда подозревала, что вы невежа, гражданин Интелик. И все же вам придется немедля уступить нам дорогу!
      От таких слов глумливые гримасы мгновенно сошли с лиц юнцов. В глазах вожака зажегся гнев, он сделал резкое движение рукой и прошипел:
      -- Ну уж нет, ваше сиятельство! Сперва вы выслушаете...
      -- Я ничего не стану слушать здесь и сейчас! -- отчеканила София Юстина. -- Если вам есть что сказать, обратитесь к моему референту и, возможно, он назначит вам время аудиенции. Ну же, прочь с дороги!
      И она решительно шагнула навстречу вожаку и его "свите". Низкорослый юнец с бледным как мел лицом, прильнувший к торсу вожака, шепнул ему:
      -- Ради всех богов, Андрей, уйдем, пока не поздно!
      -- Ну уж нет! -- взревел Андрей, бешено вращая глазами. -- Довольно нам, коренным жителям этой страны, лебезить перед пришельцами!
      Видя, что вожак не собирается уступать ей дорогу, София Юстина остановилась прямо перед ним и скрестила руки на груди.
      -- Вы пьяны, гражданин Интелик. Я вижу, вы добиваетесь, чтобы у вашего отца были неприятности. Так я их ему устрою!