"Всесильна! -- пронеслась в голове Круна трепетная мысль. -- Она поистине всесильна, эта женщина! Она вольна вознести или унизить, спасти или погубить; я был всецело в ее власти -- и она устроила так, чтобы эти люди меня спасли, хотя могла устроить так, чтоб погубили!".
      Здесь он вспомнил все события, предшествовавшие удару: вспомнил неожиданное приглашение княгини, вспомнил их разговор, чуть ли не дословно, вспомнил альбом со страшными фотографиями и, наконец, вспомнил тяжкое обвинение, которое эта могущественная женщина обрушила на его единственного сына... И вспомнил он то, как собирался с ней поступить, пока неистовая, сверхъестественная боль не ворвалась в его сознание, пока воля его, могучая и несокрушимая, как скала, не проиграла битву этой вероломной боли и пока она, боль, взломав все преграды, не столкнула герцога в бездну предательского небытия... Он вспомнил все это, и скорбный стон сорвался с его уст.
      -- Мне не нужна жизнь такой ценой, княгиня.
      Ее мягкая алебастровая ладонь легла на его широкий мужественный лоб, а пронизывающий взгляд заставил смотреть в глаза.
      -- Ваша светлость, -- раздельно проговорила София, -- вы больше себе не принадлежите. Вы прежний умерли сегодня; того, кому не нужна жизнь, я бы спасать не стала.
      Услыхав такие слова, Крун предпринял попытку вскочить с пленяющего ложа -- однако резкое движение взорвало мир упоительного покоя, боль шевельнулась в теле и закружилась голова... Застонав опять, герцог свалился обратно на ложе.
      -- Проклятие!.. -- пробормотал он. -- Готов поверить вам! Я прежний умер -- а этот, с моим телом, теперь уж вам принадлежит!
      -- Не говорите глупостей, -- строго сказала княгиня. -- Я имела в виду совсем иное. Крун Слабый Человек скончался -- остался Крун Правитель, Крун Господин Своих Чувств, Великий Крун -- Нарбоннский Фортунат! Вот что хотела я сказать о Круне, который нынче спасся!
      -- Зачем вы жизнь мне сохранили? Чтоб сына у меня отнять?!
      София пожала плечами.
      -- Свою я клятву повторить готова. Ни волосок не упадет с головы принца Варга иначе как по воле герцога Нарбоннского, отца его и господина.
      -- О! Так вы желаете, чтоб сына поразил я собственным клинком?! О, женщина, достойная страны, где родилась и правит!
      -- А если сын сам предал вас? А если дьявола пустил он в душу?! А если принц, ваш сын и подданный, своею собственной рукой вам, отцу и господину, с коварством Сатаны кинжал вонзил посред лопаток, когда того не ждали вы?!! Так что же -- вы и теперь рискнете жизнью, чтоб отстоять его?! Похоже, вы не видите, как дело далеко зашло и как оно серьезно!
      -- Мой сын... У вас ведь тоже сын есть, княгиня, это правда?
      -- Их даже два у меня, Палладий и Платон.
      -- А у меня один! Мой сын, наследник мой, мой Варг! Его я воспитал себе на смену... Его люблю я больше жизни!
      -- И даже больше любите, чем родину свою?
      Сдавленный хрип, в котором отразились боль, тоска и отчаяние, раздался, поразив Софию. "Ты ошиблась, Юстина, -- сказала она себе. -- Ты недооценила, сколь драгоценен Варг для герцога. Если ты заставишь его выбирать между сыном и долгом великого правителя, этот выбор может убить несчастного отца прежде срока. К счастью, у тебя есть третий вариант, который должен устроить всех".
      -- Простите, герцог, -- молвила она, -- я не должна была вам это говорить. Сейчас я думаю о том, что сделала б сама на вашем месте. О да... Какое благо для меня, что сыновья мои пока не миновали чудесный возраст детства!.. И у меня есть время их к взрослой жизни подготовить, а также воспитать в них преданность идее, которой я служу, и мне как матери, как к старшей, по возрасту и по уму, которой им надлежит повиноваться. Но, -- в голосе ее зазвучали металлические нотки, столь изумлявшие Круна, -- но если б мои дети были старше и в самомнении своем возвысились настолько, что дерзко и коварно бросили мне вызов, о, я уверяю вас, мне сил достало бы им указать на место! Какие ж будем мы родители, когда позволим неразумным чадам творить недоброе в расчете нечестивом, что мы, отцы и матери, от кары их прикроем?!
      "Ей сил достанет, это точно, -- с содроганием подумал Крун. -- А что же я? Она ведь дело говорит! Негоже сыновьям против отцов сражаться, особливо из-за спины! Так что же я?! Я ль буду женщины слабее духом? Нет, никогда; Варг натворил -- ему и отвечать! Но пусть она сперва докажет, что это сын мой выпустил проклятых колдунов".
      -- Вы показывали мне отпечатки пальцев и говорили, будто принадлежат они моему сыну. Откуда знать вы это можете?!
      -- Достаточно сравнить эти отпечатки с прежними образцами.
      -- Какими прежними? -- удивился герцог.
      -- Поверьте, ваша светлость, -- усмехнулась княгиня, -- в картотеке имперского правительства имеется информация на каждого федерата и членов его семьи. Не спрашивайте, как там оказались образцы отпечатков Варга, -- я вам не скажу. Они там есть. И ваши отпечатки, и Кримхильды... Достаточно сравнить, только и всего.
      -- Дьявол!.. И вы сравнили?
      -- Не я, но по моему приказу. Увы, мой благородный герцог, это сделал Варг.
      -- А вы уверены, что вас не подставляют? Кто знает, может, это враги ваши желают, чтоб вы подумали на сына моего?!
      "Интересная мысль, -- отметила София. -- Уверена ли я, что дядя Марцеллин не лгал мне? Как можно в чем-то быть уверенной, говоря о дяде! И все же он не лгал. На цепях отпечатки Варга, его друга и злополучного Андрея Интелика. Как сделать, чтоб поверил герцог? Ага, я знаю, как".
      -- Ваша светлость, -- сказала она, -- есть превосходный способ разобраться в этом деле раз и навсегда.
      -- Какой же?
      -- Услышать признание самого обвиняемого.
      -- Варга?!
      -- Именно. Сейчас вы напишите ему приказ явиться в мой дворец. Он явится и нам ответит.
      Герцог нахмурился.
      -- Он будет отпираться, -- после томительной паузы и явно нехотя проговорил Крун.
      -- Вот как, отпираться? Не скажет правду даже вам, отцу?!
      "Тяжко тебе, я понимаю, -- подумала София Юстина. -- Тяжко сознавать, что сын потерян для тебя, что больше никогда с тобой не будет откровенен он и что дела свои устраивать он станет за твоей спиной, тебе наперекор! И все же ты обязан это сознавать".
      -- Он будет отпираться, -- почти простонал Крун. -- И, дьявол побери меня, он будет молодец! Мой сын не столь наивен, чтобы признаваться вам!
      -- Итак, вы пишите приказ?
      Поразмыслив некоторое время, герцог Крун согласился с предложением княгини Софии и написал сыну короткое послание с требованием немедленно явиться во дворец Юстинов. София вызвала курьера и наказала ему во что бы то ни стало и как можно скорее отыскать нарбоннского принца; затем курьер ушел с посланием для Варга. Молодая княгиня и ее гость снова остались в обществе друг друга; София решила, что состояние тревожного ожидания, в котором пребывал Крун, благоприятствует другому, не менее важному для нее и для него, разговору. Начав издалека, она незаметно подвела герцога к вопросу:
      -- Вам известно, ваша светлость, отчего у вас удар случился?
      Крун посмотрел на нее пристальным взглядом и ответил:
      -- Я был взбешен из-за сына и не справился с...
      -- Это не есть истинная причина, -- безжалостно прервала его София. -Нет смысла укрываться за словами, нет смысла лгать, особенно бессмысленно и вредно лгать другу. Вы убедились, я надеюсь, что я вам друг?
      Герцог медленно кивнул и, видимо, приняв для себя какое-то важное решение, сказал:
      -- Я воин. А воин не боится смерти. И боли воин не боится. Меня одно интересует: сколько мне осталось?
      "Он настоящий мужчина, -- с неподдельным восхищением подумала София. -Он знает о своей болезни. Конечно, знает! Он терпит боль. Он хочет знать, когда боги призовут его к себе, -- лишь затем, дабы успеть дела устроить. Поистине великий человек!".
      -- Вы спрашиваете, сколько вам осталось... -- ответила она. -- Это от вас зависит.
      -- Как это?
      -- У вас язва желудка. Очень запущенная и оттого очень тяжелая.
      Крун побледнел; ставшие бескровными губы пробормотали какое-то проклятие. Взяв себя в руки, он спросил:
      -- Это вам лекари сказали?
      -- Да, врачи, и я им верю. Еще они сказали мне, сколь долго вы страдаете болезнью и какие муки терпите в надежде превозмочь ее.
      -- А-а, пустое!.. Насчет того, когда умру я, что они сказали?
      Вложив в ответ свой весь свой незаурядный дар убеждать и покорять, все страстное желание во что бы то ни стало спасти этого человека, София Юстина проговорила:
      -- Они сказали, что у вас есть шанс. Они берутся вас спасти. Они не смогут -- так спасут другие! Да будет вам известно, герцог, язва лечится у нас! А если вылечить не удается, то язву удаляют. Они мне поклялись, что вы не безнадежны!
      -- Сдается мне, -- невесело усмехнулся герцог, -- что за спасение мое мне дорогой ценой придется расплатиться! Иначе б голос не дрожал ваш...
      Едва удерживая слезы, княгиня София воскликнула:
      -- Неправда!.. Лечение вам ничего не будет стоить! Для вас куплю я лучших врачей; какое вообще значение имеют деньги, когда речь идет о вашей жизни?! Или вы настолько горды, что предпочтете умереть? Ну же, отвечайте!
      -- Я не это имел в виду, -- сумрачно молвил Крун, словно не замечая ее вопроса. -- Я давно уж понял: вам денег для друзей не жалко; у вас слишком много первых и слишком мало вторых. Скажите прямо мне, что должен я отдать за жизнь свою? Жизнь сына? Его наследство? Мою корону? Или государство?
      -- Ничего! -- в волнении прошептала она. -- Я ровным счетом ничего с вас не возьму; достаточно мне вашей жизни!
      -- Я не понимаю, -- признался Крун. -- Извольте объясниться: зачем вам моя жизнь?
      -- Да потому что я люблю вас и не желаю потерять!
      -- Что?!!
      -- Поймите меня верно, ваша светлость...
      -- Какого дьявола!.. По-моему, я стар для вас. Или вы принадлежите к роду женщин, мужским вниманием польщенных, ищущих острых ощущений и недозволенных ласк?! Должно быть, порочное влечение красавицы к старому больному варвару...
      -- Замолчите... Вы или глупы, или переигрываете. Мужчина для утех не нужен мне. У меня есть муж... и есть любовник! Мне нужен друг, такой, как вы. Вам знакомо понятие "платоническая любовь"?
      -- Мы слишком разные, -- качнул головой Крун, -- чтобы я мог поверить вам.
      -- Крайности сходятся... Мне нужен друг с душою чистой, как ваша галльская природа. Мне нужен друг, который бы дружил со мной не ради моих денег, моих связей, моего влияния, а... а ради меня самой!.. Разве я не человек?! Кого вы видите во мне -- только красивую женщину, только дочь Юстинов, только будущего первого министра Империи?! Горе мне, если это так! Я человек, я женщина, у меня есть душа, а не только ум и тело! О, если б вы знали, какие мысли и желания обуревают меня в иные минуты! О, если б знали вы, как я устала казаться сильной, как жажду я любви и дружбы, простого уважения к себе... Уважения, а не почтения, преклонения и восхищения -- вы чувствуете разницу?!
      Влажные глаза ее, полные печали и тоски, избегали смотреть на Круна; она говорила странные слова, словно не к нему обращенные, а он видел ее слезы, которые она тщетно пыталась сдержать... "Или эта женщина немыслимая лицедейка, или... или она глубоко несчастна!", -- подумалось ему. Он в смущении молвил:
      -- А мне казалось, вы...
      Она вонзила в него трепещущий взгляд, и он осекся.
      -- И что же вам казалось? Что я собою наслаждаюсь, да?! Что власть меня влечет, и я ничто без власти?! О, знайте же: власть -- это наркотик, это дурман, это вино; достаточно лишь раз испить из чаши власти -- и ты хмельна навечно, до самой своей смерти! Вот так и я -- испила раз и больше не могу остановиться... Но бывают мгновения, минуты, часы, дни... дни, когда я пробуждаюсь и мечтаю...
      -- Как нынче?
      -- Да. А завтра... завтра или час спустя... все начинается сначала: я пьянею. И нет врачей, чтоб вылечить подобных мне, -- одна лишь смерть кладет конец страданиям! Смерть -- или дружба, чистая, как снег в ваших горах...
      Крун горестно покачал головой и сказал:
      -- Мне очень жаль, княгиня, если это так. Образ, который вы себе нарисовали, -- это не я. Я совсем другой. Известно ль вам, скольких ваших соотечественников я поразил вот этой рукой? Скольких повесили и распяли на деревьях по моему приказу? Скольких подвергли лютым пыткам всего лишь потому, что мне, Круну Свирепому, понадобилось вызнать ваши тайны?
      -- Какое дело мне до них?.. То была война, и вы сражались. Но нынче мир, и вы...
      -- И я остался прежним Круном! Я слишком стар, княгиня, чтобы из волка превращаться в агнца. Будем честны друг с другом: не потому я поклонился Темисии, что ваши боги просветили разум мой. Нет, все гораздо проще: вы затравили старого волка! Вы -- то есть Империя. И старый волк-вожак уразумел: лучше сдаться и спасти стаю, чем пасть вместе со всеми. Может быть, когда-нибудь...
      Откровенность герцога, которую она неосознанно вызвала, ужаснула ее. Внутренне София понимала, что Крун говорит правду -- и она всей силой своей души возжелала убежать от этой немилосердной правды:
      -- Никогда, слышите, герцог, никогда Империя не оставит вас в покое! Свобода от Империи -- это миф, это пустой соблазн, это козни дьявола! Свобода возможна лишь в союзе с нами, и горе всякому, кто этого не понимает!
      -- Вот ваша дружба, -- с горечью вымолвил Крун. -- "Или дружи со мной, или я тебя уничтожу!".
      София разрыдалась.
      -- Вы, старый дурак! Ничего-то вы не поняли...
      -- Я понял и хочу, чтобы вы поняли...
      -- Довольно! Замолчите! Я не желаю слушать бредни больного старика! Довольно! Не разрушайте то немногое, что у нас осталось!
      -- Но вы же сами...
      Внезапно он узрел улыбку на залитом слезами белоснежном лице княгини и услышал ее смех; этот смех показался ему нервным и вымученным.
      -- Вы наивный человек, ваша светлость, -- глотая слезы, промолвила София, -- вы должны были бы сами понять, что мною движет! Я желаю стать первым министром Империи. А так как я заключила с вами мир, и этот мир добавил мне авторитета в нашем обществе, то вы нужны мне как живой гарант этого самого мира! Теперь понятно, зачем мне вас спасать от смерти?
      "Вот оно что! Она права: я должен был сам догадаться. Ей не нужна моя дружба, ей я не нужен -- ей надобен символ: герцог Нарбоннский на коленях у трона императора! А, старый дурак, я едва ей не поверил...". Он подумал так, и ему вдруг стало горько, больно и одиноко, обида пронзила его сердце, и он понял, что не приемлет такую правду; он понял, что лучше было ей поверить, принять и пожать протянутую ею руку дружбы; он понял, что сам, как и она, нарисовал себе идеальный образ, который нужен был ему, дабы успокоить совесть... "Зачем мы говорим все это, -- пронеслось в его голове, -- кому это поможет?".
      Он заглянул в ее глаза -- и увидел там злость и разочарование, которые смутили его. Внезапно он представил себе, чем могут обернуться для него злость и обида этой женщины -- так он увидел имперские эскадры, стянутые к берегам его родины; услышал грохот орудий, бьющих с этих кораблей по его городам; увидел эти города в огне; услышал стоны и вопли умирающих своих подданных; увидел полчища легионеров, вышагивающих по его стране; услышал проклятия друзей, веривших ему; увидел этих друзей в цепях и рабских торквесах; наконец, услышал он торжественные звуки аморийского гимна и увидел, как взвивается над его дворцом в Нарбонне имперский стяг...
      -- Простите меня, -- прошептал он, опустив глаза, чтобы София Юстина не смогла увидеть его страх, -- и будьте снисходительны: я всего лишь варвар; высокие материи -- не для меня!
      Но она, конечно, поняла его.
      -- Не надо лукавить, -- прошептала она в ответ, -- это я едва не утонула в наивных мечтаниях. Как Гектор...
      -- А что Гектор? -- удивился Крун.
      -- Гектор? Я сказала -- "Гектор"?
      -- Да, вы так сказали: "утонула в наивных мечтаниях, как Гектор". Но я не думаю, что...
      София прикусила губу.
      -- Неважно, ваша светлость. Гектор пал; так восхотели боги; у них, богов, свои резоны были. Ахилл сказал:
      "Нет и не будет меж львов и людей никакого союза;
      Волки и агнцы не могут дружиться согласием сердца;
      Вечно враждебны они и зломышленны друг против друга, -
      Так и меж нас невозможна любовь; никаких договоров
      Быть между нами не может, поколе один, распростертый,
      Кровью своей не насытит свирепого бога Арея!
      -- сказал Пелид богоподобный и одолел властителя народов Приамида. А вскоре и Пелид отправился к богам, стрелой другого Приамида пораженный... Простите, герцог, я отвлеклась; не время вспоминать печальные старца слепого поэмы... Inter pares amicitia!39 Нас разделяет ваш страх, нас разделили боги; свои резоны у богов!
      -- Что вы сделаете теперь? -- с внутренним содроганием вопросил он.
      София пожала плечами.
      -- Ничего. А разве что-то изменилось? Вы нужны мне, а я нужна вам. Мы будем жить и наслаждаться жизнью. Я спасу вас, как обещала. Вы отправитесь в горы Киферона, на лучший в мире курорт. Там вас подлечат и, если это потребуется, сделают операцию, удалят язву. Все расходы будут оплачены.
      -- Сколько времени уйдет на это?
      -- Не знаю. Я не врач.
      -- А теперь лукавите вы, -- заметил Крун. -- Вы знаете: много! Сколько же? Год? Полтора? Два?!
      -- Я не знаю. Но я верю в вас, вы быстро поправитесь.
      Герцог вздохнул; над решением своим он не размышлял долго, скорее мучился он, как сказать это решение Софии.
      -- Нет. Я поеду в Нарбонну.
      -- Вы умрете там!
      -- Я и хочу умереть там, в своей Нарбонне, а не в вашем Киферополе, -со спокойной улыбкой отозвался Крун.
      "Я так и знала, -- с усталой обреченностью подумала София. -- О, старый и упрямый варвар!".
      -- У меня нет времени, -- негромко сказал он. -- Я не имею права оставлять моих баронов надолго. Как только минуют празднества по случаю дня рождения вашего императора, я вернусь в Нарбонну. Дьявол меня побери, вам же не нужен свергнутый герцог!
      "Бессмысленно, -- подумала она, -- бессмысленно его уговаривать. Он не изменит своего решения".
      -- Я отправлю врачей вместе с вами, -- проговорила она. -- На это вы согласны?
      После минутного раздумья герцог согласился.
      -- Мы не стали друзьями, такими, какими вы видели нас, -- сказал он, -но все равно я благодарен вам. О, если бы не вы, не знаю, что бы стало со мной и со страной моей!
      -- Вас ждет еще один подарок, -- улыбнулась София, -- вернее, целых три подарка. Во-первых, я отправлю вместе с вами не только врачей, но и геологов.
      -- А их зачем?
      -- Они найдут в Нарбоннии новое месторождение вольфрамовых руд. Очень богатое месторождение.
      -- Не могу поверить...
      -- Мы давно знали об этом месторождении. То, между прочим, была важная причина для заключения мира. И вот настало время открыть его официально.
      -- Какой-то мне с этого прок?
      -- О! А вы не догадываетесь?!
      -- Империя великодушно позволит мне взимать с ваших магнатов арендную плату?
      -- Берите выше. Мы позволим вам продать концессию по имперской цене, а не по символическим ценам, установленным для федератов. Если правда все, что докладывали прежние экспедиции об этом месторождении, вы получите за концессию порядка десяти тысяч империалов.
      Округлившиеся серые глаза Круна в самом деле походили на сверкающий платиновый империал.
      -- Немыслимо!.. Я не ослышался? Вы сказали...
      -- Порядка десяти тысяч империалов, -- утвердительно кивнула София Юстина. -- А может, и все пятнадцать.
      -- Господи... -- простонал герцог. -- И что я буду делать с таким неслыханным богатством?
      -- Как, вы отказываетесь? -- со смехом спросила она. -- Ну ладно, воля ваша!
      -- Нет, нет! -- воскликнул он, точно ребенок, которого поманили красивой конфеткой. -- Я согласен, конечно же, согласен!
      -- Бедняга, -- сказала София, -- вы не знаете истинную цену богатствам своей земли. Вы дрожите над каждым оболом, в то время как одно лишь мое платье стоит раза в два дороже вашего месторождения!
      -- Что?! Ваше платье? Это платье?!
      -- Не это. У меня есть платье, сотканное из перьев сирен. Вы, разумеется, знаете, что сирены -- это загадочные существа, обитающие исключительно во влажных джунглях Сиренаики, нашей самой южной провинции. Истинный облик сирены неизвестен, поскольку люди, якобы видевшие сирен, не остаются в живых -- считается, что сирены сводят их с ума своим пением. Перья сирен -- яркие, разноцветные, переливающиеся подобно перламутру, -считаются у нас непревзойденным украшением, символизируют высшую роскошь и знатность. Одно перо сирены стоит от ста до пятисот империалов. Перья собирают отважные охотники, готовые рискнуть жизнью ради прекрасной дамы... либо ради наживы. Ну так вот, герцог, десятки благородных патрисов, молодых красавцев, соревновались меж собой, стремясь завоевать мое сердце, -- они спешили в Сиренаику, за перьями сирен. Многие погибли, а остальным я отказала. Они были недостойны меня, все эти самонадеянные красавцы. Из перьев, добытых воздыхателями, лучшие портные, вернее, сказать, художники, сшили для меня то платье. Я впервые надела его в день своего двадцатилетия. Оно облегает тело подобно второй коже, в точности повторяя все его волнующие изгибы. О, если бы вы видели меня тогда! Я была подобна богине, я была одета -- и в то же время совершенно обнажена! Многие мужчины, увидав меня в этом платье, сходили с ума, а их женщины бросались в истерику. С тех пор я ни разу его не надевала... оно превратилось в миф, а видевшие меня тогда -- в свидетелей небывалого чуда... Хотите, я надену его для вас, герцог?
      Крун, стараясь унять дрожь во всем теле, ответил:
      -- Не хочу... Это так несправедливо: повсюду в мире люди умирают с голода, а ваше платье... платье из птичьих перышек, платье, которое стоит дороже всего моего герцогства...
      -- Напротив, это справедливо, -- с улыбкой возразила София. -- Люди все равно умрут, но, умирая, они будут знать, что где-то на белом свете есть женщина, которая, надев это чудесное платье, становится подобной богине!
      "Вот когда она потеряла свое истинное счастье, -- вдруг догадался Крун, -- когда объявилась в свете в том треклятом платье! Ибо богиней восхищаются, перед богиней благоговеют, богине поклоняются, к богине могут воспылать неистовой страстью -- одного богине не дано: внушить к себе уважение!..".
      В этот момент явился майордом и доложил о приходе принца Варга. Высокие мысли мгновенно улетучились из головы Круна; однако герцог Нарбоннский был спокоен: каким-то внутренним чутьем он понимал, что опасения напрасны, что София ни при каких обстоятельствах не станет губить его единственного сына, а это значит, ему и сыну, Круну и Варгу, предстоит пережить постыдное драматическое действо -- сколько таких уже было и еще будет?!.
      * * *
      Его опасения или, вернее сказать, надежды, оправдались: Варг все отрицал. Со спокойным достоинством, даже с легким пренебрежением он отбивал атаки Софии Юстины. Крун внимал их поединку и думал, какого страшного, непреклонного, убежденного в своей правоте врага Империи воспитал он в сыне -- и как нечеловечески жестоко подшутила над ним, Круном, судьба: когда отец смирился с неизбежным, сын стал врагом отца и тем обрек себя на повторение отцовского пути. "Когда меня не станет, -- думал герцог, -- эта женщина или кто угодно на ее месте растерзает мою маленькую страну хотя бы только для того, чтобы отомстить Варгу за спасение еретиков Ульпинов... Я должен жить! О, боги, все, которые меня слышат, к вам я обращаюсь: наставьте сына на мой путь, пока это еще не поздно!".
      -- ...Княгиня, я вам отвечаю лишь ради уважения к отцу, который почему-то вам позволяет меня пытать равно преступника, -- холодно говорил Варг.
      -- Сынок, -- негромко сказал Крун, -- скажи нам правду. Молю тебя, признайся! Клянусь тебе, она нас не предаст! Она наш добрый друг!
      София Юстина, несколько удивленная словами герцога, не сводила внимательного взора с его сына. Она хотела знать реакцию Варга. Огонь ненависти на мгновение вспыхнул в его глазах -- и тут же угас, потушенный могучей волей. Принц рассмеялся и сказал:
      -- Вот как, друг?! А мне казалось, в этой стране у нас не может быть друзей -- одни хозяева да покровители!
      -- Щенок! -- в отчаянии воскликнул герцог и влепил сыну такую пощечину, от которой тот едва устоял на ногах; из носа Варга потекла кровь.
      София увидела, как кисти рук принца сжались в кулаки.
      -- Прошу вас, герцог, нас оставить ненадолго, -- молвила она. -- Мне нужно с вашим сыном побеседовать наедине. Надеюсь, вы не против, принц?
      -- Давно мечтаю! -- с вызовом отозвался тот.
      Бледный и изможденный, с поникшей головой, безмолвно вышел Крун. "Turpe senex miles40", -- подумала София, провожая его взглядом.
      -- Итак, мы наконец одни, -- сказала она Варгу. -- Нас здесь никто не слышит. Ответьте, принц, что в вас сильнее: любовь к отцу или ненависть ко мне?
      -- Любовь к отцу, помноженная на ненависть к врагам свободы, во мне сильнее ненависти к вам, -- ответил молодой принц.
      "Когда Крун умрет, этот будет нам достойный противник", -- подумала София.
      -- Когда-нибудь, -- заметила она, -- вы повторите путь отца. Но знайте: мои враги мне не позволят быть столь же милосердной во второй раз.
      -- Не дождетесь! -- усмехнулся Варг. -- У богов переменчивый норов; кто знает, может статься, это вы, великая и неподражаемая София Юстина, в один прекрасный день будете молить меня о пощаде!
      -- Вы просто сумасшедший!
      -- Кто знает...
      В надежде растворить замешательство в ответной атаке она сказала, с язвительной ухмылкой на устах:
      -- Вы зря старались, принц. Ульпины схвачены, вот так!
      Варг поспешно отвел глаза, но было поздно: недоверие и досада, промелькнувшие в них, окончательно разоблачили его.
      -- А вы чего желали? -- продолжала София. -- Вероятно, вы ждали бури, которая сметет меня! И чего вы добились? Вот я стою тут перед вами, сильная, как никогда прежде, и держу вашу жизнь в своих руках!
      Она расхохоталась, нарочито вызывающе, как смеются победители над побежденными, желая побольнее уязвить их.
      "Отец прав: в политике я все еще мальчишка, -- с горечью думал Варг. -Я даже поспорил с Ромуальдом на жизнь, что у Софии нынче будут неприятности! Задешево проспорил жизнь свою... О да, я должен ненавидеть не ее, не эту женщину, которая зачаровала и перехитрила моего отца -- нет, не ее в отдельности! Я должен ненавидеть их всех, князей и делегатов, патрисов и плебеев, всех, кто поклоняется чудовищным богам. Перед лицом опасности они все заодно. Кто-то ведь помог этой Софии выплыть!..".
      Он вспомнил лицо Марка Ульпина, напоминающее физию крысы, и на ум пришли слова главного еретика Империи: "Мы поможем этому благородному юноше отстоять свою свободу". "Они бы, точно, помогли. Жаль Ульпинов. Они нашли в себе мужество восстать... и погибли. Но я не сдамся, не начав войны, а там что будет!".
      София насмешливо глядела на него -- но вот он снова встретился с нею взглядом. "Я тебя не боюсь", -- говорил ей этот взгляд, взгляд безумца, слишком опасного, чтобы его не принимали всерьез. "Мне надлежит отринуть чувства и покарать безумца, -- подумала София. -- Отец не сможет это сделать: он слишком любит сына!".
      Затем она вспомнила все обещания, данные ею несчастному отцу, и другие обещания, выторгованные у нее князем Корнелием Марцеллином, -- и осознала, что ей больше некуда отступать.
      Она с усилием отвела взгляд и сказала:
      -- Вы даже не представляете себе, какой вы счастливчик, безумный принц!
      На этом их приватный разговор утратил всякий смысл; вернулся герцог Крун, с лицом, имевшем мертвенный оттенок по причине пытавшей тело и душу боли. Мгновение София раздумывала, не сказать ли сыну о смертельной болезни отца, и решила, что говорить нельзя. "Этот безумный юноша любит своего отца не таким, каков отец есть, а таким, каков он был когда-то, -- подумала она. -- Нынче Варг будет только рад страданиям отца, ведь в представлении принца эти страдания есть неизбежная расплата за предательство свободы!".
      Она почувствовала ужасную усталость, подобную той, которую испытывает всякая сильная натура после безуспешной схватки с превосходящими по силе обстоятельствами и, желая поскорее покончить с делами, изрекла, обращаясь к Круну:
      -- Существует единственный способ спасти вашего сына от смерти. Поверьте, этот способ придуман не мной. Принц Варг должен жениться.
      Она не успела сказать, на ком должен жениться принц, еще герцог Крун не успел переварить и оценить саму идею, как Варг подал свой решающий голос:
      -- Я согласен!
      -- Но почему? -- вырвалось у Софии.
      Ответом явилась полупрезрительная ухмылка, показавшаяся ей до крайности гнусной и вызывающей. "О, будь я дикая кошка, я бы просто расцарапала твою наглую физиономию, -- пронеслось в мозгу молодой княгини. -- Нет, не могу, ведь я -- Юстина... Но я тебя угомоню, будь уверен, я тебе отомщу, мерзкий мальчишка! Никому не позволено насмехаться над Софией Юстиной, а тебе, жалкий раб своих низменных страстей, -- в особенности!".
      -- Вам интересно знать, принц, кто ваша избранница?
      Варг отрицательно покачал головой: ему было совершенно все равно.
      * * *
      Следующий день, шестнадцатое октября, ушел на приготовления. Семнадцатого октября женихи и невесты встретились друг с другом в сопровождении родственников.
      А восемнадцатого октября жители Темисии получили возможность лицезреть новое удивительное зрелище. Не где-нибудь, а в столичном Пантеоне отпрыски архонта нарбоннских галлов сочетались законным браком с представителями сразу двух великокняжеских династий. София Юстина стала невесткой принцессы Кримхильды, а Корнелий Марцеллин стал тестем принца Варга. Как объявили народу, браки Виктора Лонгина с Кримхильдой и Доротеи Марцеллины с Варгом заключаются по причине глубокой любви, возникшей между названными персонами, и из стремления союзом молодых укрепить вечный мир между Аморийской империей и Нарбоннской Галлией.