В тот же день Хорти проинформировал доктора Весенмайера о том, что Венгрия ведет переговоры с союзниками на предмет капитуляции, а несколько позже по радио прозвучала запись с голосом адмирала, в которой говорилось, что Венгрия заключила сепаратный мир с русскими. Разумеется, ничего подобного сделано не было - Хорти блефовал, и сами Советы проявили по этому поводу раздражение. Хорти было передано заявление советского командования, согласно которому не могло идти и речи о перемирии, если он не примет их условия к 8 часам утра следующего дня. Хорти с министрами заседали до глубокой ночи, но решение так и не было принято, и в конечном итоге адмирал пошел спать в отвратительном расположении духа. Наконец министры договорились между собой, что им следует просить убежища в Германии, и к Хорти отправили посыльного. Однако результат было просто предугадать: разгневанный Хорти отказался от такого предложения и снова пошел спать. Последовавшие за этим события характерны для венгров: посыльному, очевидно, не очень хотелось возвращаться с плохой вестью, и он просто-напросто передал министрам, что Хорти принял их план "во всей полноте".
      Министр-президент соответственно послал сообщение доктору Весенмайеру, в которой говорилось, что Королевский совет уходит в отставку, а Хорти слагает с себя полномочия регента. Весенмайер получил записку в три часа утра. Еще час ему понадобился, чтобы позвонить и разбудить в Берлине Риббентропа, который сказал, что ему потребуется получить личное одобрение фюрера. На это понадобилось еще два часа, и лишь в пять пятнадцать Гитлер принял отставку Хорти. Двадцать минут спустя Весенмайер приехал к Хорти, который по-прежнему отвергал все попытки сложить с него полномочия. Хорти вышел во двор.
      - У меня неприятная обязанность взять вас под стражу, - сказал Весенмайер и посмотрел на часы. - Через десять минут начнется штурм, добавил он, имея в виду операцию "Панцерфауст", которая должна была начаться в 6 часов утра. Он взял Хорти за руку и повел его к машине. Они уехали в 5. 58. В немецкой дипломатической миссии кто-то уже звонил Риббентропу, сообщая, что дело закончилось без крови.
      К сожалению, об этом никто не сообщил Скорцени. В 5. 59 он сделал сигнал рукой, и колонна начала подниматься на крутой холм, направляясь к резиденции адмирала. Через полчаса ценою семи жизней Скорцени взял ее штурмом, но это уже были напрасные жертвы.
      Хотя теперь страна и находилась под жестким контролем Гитлера, немецко-венгерские силы отступали под натиском Красной Армии. Перед Рождеством 1944 года русские танки ворвались в пригороды Буды на западном берегу Дуная, Пешт находился на восточном, а несколько танков даже приблизились к известному отелю "Геллерт". Жители спокойно смотрели, как мимо с грохотом проходят русские танки, в полной уверенности, что это немецкие машины, и только когда были замечены красные звезды, началась паника. Прямо на глазах перепуганных горожан немецкие "тигры" переехали реку по мостам и отбили атаку наступающих русских.
      Это были передовые части 3-го Украинского фронта под командованием Толбухина, которые стремительно форсировали Дунай южнее Будапешта. Хотя первая попытка Толбухина была легко отбита, он не прекращал наступления. Одновременно 2-й Украинский фронт под командованием Малиновского форсировал Дунай на севере. 27 декабря два фронта соединились к западу от города, и таким образом в окружение попали пять немецких и четыре венгерские дивизии, а вместе с ними и 800 000 мирных жителей. Хотя наступление Толбухина на холмистой части Буды удалось отбить, в равнинном Пеште удар войск Малиновского оказался более успешным, и к 10 января 1945 года Красная Армия при поддержке перешедших на ее сторону румын очистила от противника восемь районов города. Это стало возможным, в основном, в результате рукопашных боев, поскольку командование Красной Армии не хотело нарушить водоснабжение города массированными бомбардировками и артиллерийским огнем.
      Ранним утром 17 января защитники Пешта отступили в Буду по мостам. Венгерские солдаты отказывались взрывать исторические мосты города. Они говорили, что лед на реке в любом случае достаточно прочен, чтобы выдержать танки. Однако немцы решили, что им сейчас не до истории, и сами взорвали мосты.
      Трясущиеся от страха жители Пешта ожидали грабежей, насилия и массовых убийств, которые, по словам немцев, несли с собой русские, однако, к большому удивлению горожан, солдаты Красной Армии раздавали муку, ячмень, кофе, черный хлеб, сахар и все, чем могли поделиться. Убийств мирных жителей не было, и очень мало случаев проявления насилия. Советским солдатам говорилось, что Венгрия "хорошая страна, несмотря на недостаток культуры", и они по-дружески относились к ее жителям. Солдатам нравилось раздавать сувениры, и иногда они грабили один дом, чтобы передать награбленную добычу в дом по соседству.
      11 февраля, в день закрытия Ялтинской конференции, бои за обладание западным берегом Дуная превратились в осаду города. Прочно закрепившись на холмах Буды, немецко-венгерские войска отбивали любые попытки русских переправиться через закованный в лед Дунай. Но как бы там ни было, 70000 солдат оказались в кольце, поскольку вскоре соединения Красной Армии обошли город и с запада.
      Приблизительно в то время, когда Рузвельт наслаждался стейком на борту своего корабля, командующий немецкими войсками Карл фон Пфеффер-Вильденбрух приказал своим войскам прорваться через кольцо советских войск тремя раздельными группами. Было очевидно, что шансов на прорыв практически нет, но никто не протестовал. Все предпочитали умереть в бою, чем попасть в плен. Вероятность прорыва была еще меньше, чем предполагалось. Русское командование знало все о попытке прорыва и уже выводило своих солдат из зданий, находившихся поблизости от позиций немецко-венгерских войск.
      В момент, когда три группы приготовились выдвинуться в разных направлениях, по сосредоточениям немецких войск нанесла удар реактивная артиллерия. Многие погибли в первые же минуты ураганного обстрела, но остальные продолжали отчаянные попытки прорыва и натолкнулись на ожесточенное сопротивление русской пехоты. Казалось, что живым не уйдет ни один человек, не говоря уже о прорыве. Однако в темноте и суматохе через русские позиции удалось просочиться пяти тысячам немецких и венгерских солдат, но не всем им удалось выжить. Из 70 000 только немногим более 700 солдат смогли добраться до немецких позиций. Остальные погибли в бою или попали в плен. Советское командование заявило, что в плен взяли 30 000 солдат, а так как военнопленных оказалось всего несколько тысяч, то для нужного количества на улицах Буды арестовали 25 000 гражданских лиц. Однако правду об убийствах заключенных, а также многочисленные сообщения об изнасилованиях и грабежах по всей Буде нельзя было скрыть, и население на другой стороне Дуная начало задумываться, а было ли для них освобождение благословением.
      В то время как происходили вышеописанные события, военный корабль с Рузвельтом на борту отплыл из Севастополя. Для президента будущее Балкан стало определенным с того момента, как Сталин подписал Декларацию об освобожденной Европе. Рузвельт понимал, что правительства с коммунистическим большинством уже навязываются народам Болгарии, Румынии и Венгрии, но он считал, что это прекратится в соответствии с ялтинскими договоренностями.
      Глава 7.
      Операция "Гром"
      Когда 12 февраля было опубликовано совместное коммюнике участников Крымской конференции{22}, население Великобритании и США восприняло его с энтузиазмом. В газетах Англии, таких как "Манчестер Гардиан", "Дейли Экспресс" и "Дейли Уоркер", высоко отзывались о решениях, принятых Большой Тройкой.
      Хвалебные статьи появились также и в советской прессе. Газета "Правда" полностью посвятила свой выпуск Ялтинской конференции. По мнению газеты, достигнутые решения указывали на то, что "у союза трех великих держав имеется не только историческое вчера, но и великое завтра". В "Известиях" писалось, что "это величайшее политическое событие современности".
      Коммюнике доставило радость и Геббельсу, поскольку оно дало ему возможность усилить пропаганду против плана Моргентау{23} и безоговорочной капитуляции и объявить, что решение Большой Тройки о расчленении Германии и взимании с нее громадных репараций доказывает, что Германия должна сражаться с утроенным упорством - либо она погибнет.
      Во Франции энтузиазм по поводу решения выделить стране оккупационную зону в Германии с представительством в Центральной Контрольной Комиссии несколько приглушался личным отношением к нему де Голля. Раздражение генерала можно было понять. Его просьбу об участии в конференции не только отклонили, но и не проинформировали о результатах до тех пор, пока Джефферсон Каффери, американский посол во Франции, не передал ему 12 февраля меморандум. Р. У. Ребер, представитель президента по политическим связям во Франции, передал Рузвельту сообщение, что де Голль принял его "холодно", ожидая, видимо, от коммюнике гораздо более важной для себя роли. Рузвельт, который недолюбливал генерала, проигнорировал данное донесение и не обратил внимания на отказ де Голля встретиться с ним в Алжире.
      - Я просто хотел обсудить с ним некоторые наши проблемы, - сказал он Лейхи. - Если он не желает, то мне все равно.
      Де Голль, по крайней мере публично, вежливо высказывался о конференции в Ялте, в отличие от поляков, проживающих в Британии и Америке, которые не стеснялись в выражениях. Возглавляемые премьер-министром Томашем Арчижевским, пришедшим на смену Миколайчику, они открыто заявляли, что Рузвельт и Черчилль фактически передали Польшу на заклание Советскому Союзу в обмен на союз с ним. Один поляк даже пошел на большее. Генерал-лейтенант В. Андерс, командующий 2-м Польским корпусом, который героически участвовал в захвате Монте Кассино, стал угрожать выводом своих войск с передовой. Он отправил радиосообщение Владиславу Рачкевичу, президенту Республики, в котором говорилось, что он не может принять "... одностороннее решение, по которому Польша и польская нация отдаются в руки большевиков ... мне не позволяет совесть в данный момент требовать от солдат жертвовать своей кровью...".
      Поляк, который мог бы выступить с более сенсационным протестом, еще молчал. Этим поляком был граф 'Эдвард Рачинский, посол при Сент-Джеймском дворе. Незадолго до этого сэр Оуэн О'Маллей показал послу заключительный отчет своего тщательного расследования массового убийства 11 000 польских офицеров в Катынском лесу. Ему были предоставлены веские доказательства, что это кровавое зверство совершено не нацистами, а русскими. Сэр Оуэн также сообщил графу, что британский кабинет министров ознакомился с этим отчетом, но ему дано указание скрыть отчет и заменить его на другой, в котором Советский Союз выглядел бы совсем в другом свете. Однако Рачинский дал обещание О'Маллею хранить в тайне информацию, и, будучи джентльменом, он молчал.
      Незадолго до полудня генерал Гудериан вошел в кабинет Гитлера в рейхсканцелярии, где за большим столом фюрера уже сидели в креслах участники совещания. На пути в Берлин Гудериан сказал своему начальнику штаба генералу Вальтеру Венку: "Сегодня, Венк, мы ставим на карту все, рискуя твоей и моей головами". По мнению Гудериана, ограниченное контрнаступление против ударной группировки Жукова на Одере неизбежно кончится катастрофой, если руководство им будет поручено Гиммлеру, ничего не смыслившему в военных делах.
      - Мы не можем позволить нашим войскам лишиться последних опытных солдат, - добавил он.
      Гиммлер, среднего роста, с тонкими бледными губами и несколько восточными чертами лица, вел себя беспокойно, как это бывало на такого рода совещаниях. Не было секретом, что ему не нравилось сидеть лицом к Гитлеру, и однажды он сказал генералу Вольфу, что когда фюрер смотрит на него, то он чувствует себя как школьник, не выучивший урок.
      В душе Гиммлера шла постоянная борьба между тем, кем он был на самом деле и кем хотел стать. Он родился в Баварии, но восхищался таким прусским королем как Фридрих Великий, и не уставал хвалить прусский аскетизм и твердость. Он фанатично верил, что идеал немца - нордический тип: высокий рост, светлые волосы, голубые глаза, предпочитал, чтобы в его окружении находились именно такие люди. Он восхищался физическим совершенством, атлетическими способностями и зачастую говаривал:
      - Хочешь оставаться молодым - занимайся физическими упражнениями.
      Сам же он страдал от коликов в животе и смешно смотрелся на лыжах и в воде, а однажды даже упал без сознания, пытаясь завоевать бронзовую медаль в забеге на один километр. По объему личной власти Гиммлер был вторым человеком в третьем рейхе после Гитлера, но сам он оставался непритязательным педантом с кругозором учителя начальной школы. Он безжалостно выступал против христианства и тем не менее, по словам одного из его близких сподвижников, перестроил СС на иезуитских принципах, тщательно копируя "устав службы и духовные упражнения, разработанные Игнатием Лойолой..."
      Он был безразличен к материальным богатствам и жил экономно и аскетично. Он в меру питался, мало пил спиртного и ограничивал себя двумя сигарами в день. Как и Гитлер, он работал так напряженно, что такой темп убил бы любого другого человека, он обожал своих детей и ко всем женщинам относился с таким же почитанием, как и к своей матери. Как и у Гитлера, у него имелась любовница, и даже не одна, а две. В возрасте девятнадцати лет Гиммлер жил с проституткой Фридой Вагнер, которая была на семь лет старше его. Однажды ее нашли мертвой, и молодого Гиммлера привлекли к суду за убийство, но не оказалось достаточно улик. Женой Гиммлера стала женщина опять-таки старше его на семь лет, медсестра по имени Маргарита Кончерзово. На ее деньги он завел ферму по разведению кур под Мюнхеном, но потерпел в этом деле неудачу. Его брак, впрочем, тоже оказался неудачным.
      У них родилась дочь Гудрун, но Гиммлер хотел сына. Как бы там ни было, его взгляды на развод совпадали с его строгим католическим воспитанием. А поскольку Гитлер тоже отрицательно относился к разводам, то Гиммлеру пришлось вести двойную жизнь. У него началась продолжительная связь с личной секретаршей Хедвиг, родившей ему мальчика, которого назвали Хельг, и девочку Нанетт Доротея. Будучи романтиком, Гиммлер писал своей любовнице, которую он ласково называл "маленьким кроликом", длинные и сентиментальные письма, одновременно, по крайней мере внешне, проявляя уважение и любовное отношение к своей законной жене. Будучи ответственном человеком, он обеспечивал обе семьи, так что постоянно оставался в долгах.
      Как сын сурового отца, он обвешал свой кабинет лозунгами: "Одна дорога ведет к свободе, и вехи на ней называются: повиновение, прилежание, честность, трезвость, чистота, дух самопожертвования, порядок, дисциплина и любовь к своей стране". Как однажды сказал друг его детства доктор Карл Гебхардт, "он верил, в то, что говорил, и все также в это верили". Часть из того, во что он верил, было настолько эксцентричным, что даже его преданные последователи с трудом принимали это: ледниковая космогония, магнетизм, гомеопатия, месмеризм, евгеника, ясновидение, исцеление верой и чародейство.
      Чистота была для Гиммлера фетишем. Он полоскал горло и мыл руки по нескольку раз в день, никогда не меняя своих привычек. Господь не наградил его оригинальностью, здравым смыслом или интуицией. Его выступающий подбородок выдавал в нем присутствие упрямства, граничащего с абсурдом. Все эти черты характера в сочетании с его любовью к таинственности, отдаваемые им туманные приказы и практически не сходящая с уст загадочная улыбка Моны Лизы окутывали его завесой секретности. Короче говоря, как едко заметил генерал СС Пауль Хауссер, помогавший Гиммлеру формировать части СС, бывший фермер-птицевод был "неописуемым идеалистом, постоянно парившим в нескольких сантиметрах от земли".
      В Германии, а может и во всем мире, этого человека боялись больше всего, но теперь, на встрече с фюрером, Гудериан был рад присутствию Гиммлера. Без всяких прелюдий он повернулся к рейхсфюреру и потребовал, чтобы тот начал контрнаступление через два дня. Моргая своими серо-голубыми глазами, скрытыми за пенсне, Гиммлер ответил, что ему понадобится больше времени, поскольку боеприпасы и горючее еще не доставлены на передовую. После этих слов Гиммлер снял пенсне и стал тщательно его протирать.
      - Мы не можем ждать, пока подвезут последнюю канистру с бензином и последний снаряд! - повышенным тоном бросил Гудериан. - Когда это случится, то русские будут слишком сильны.
      Гиммлер воспринял эти слова как критику в свой адрес.
      - Я не позволю обвинять меня в затягивании времени.
      - Я ни в чем вас не обвиняю. Я просто хочу сказать, что нет смысла ждать, пока подвезут все необходимое, иначе мы потеряем удобный момент для наступления.
      - Я уже сказал, что не позволю обвинять меня в затягивании контрнаступления!
      Гудериан в очередной раз доказал, что он плохой дипломат, поскольку выбрал довольно неподходящий момент, чтобы сказать: "Полагаю назначить начальником штаба группы армий "Висла" генерала Венка. В противном случае я не гарантирую, что наступление увенчается успехом". Посмотрев на рейхсфюрера Гиммлера, он добавил: "Этот человек не способен сделать это. Как он это сделает?"
      Гитлер с трудом поднялся с кресла и сердито сказал:
      - Рейхсфюрер способен сам справиться с организацией контрнаступления.
      Гудериан продолжал настаивать на своем:
      - У рейхсфюрера нет достаточного опыта и штабных работников, способных провести самостоятельно наступление. Присутствие генерала Венка является обязательным.
      - Как вы осмеливаетесь критиковать рейхсфюрера! Я не позволю вам этого делать!
      В словах фюрера звучала ярость, но и вместе с тем некая театральность. Он явно переусердствовал, проявляя свое несогласие.
      Гудериан не сдавался и снова повторил:
      - Я настаиваю на том, чтобы генерала Венка перевели в штаб группы армий "Висла" специально для руководства операцией.
      Теперь Гитлер рассвирепел не на шутку, и спор с Гудерианом стал таким жестким, что участники совещания один за другим начали покидать зал, пока там не остались только Гиммлер, Венк и несколько побледневших адъютантов.
      Гитлер повернулся к Гудериану спиной и большими шагами подошел к огромному камину, над которым висел портрет Бисмарка. Гудериану казалось, что Бисмарк бросает на Гитлера свой гневный, полный обвинения взор, а напротив, у другой стены, стоял бронзовый бюст Гинденбурга, который, казалось, с укором вопрошал: "Что вы делаете с Германией? Что станет с моей Пруссией?". Эти немые участники разговора придали Гудериану еще большую решимость, и спор продолжался еще два часа. Время от времени Гитлер восклицал: "Да как вы осмеливаетесь!" и делал глубокий вдох, и Гудериан снова требовал назначить Венка помощником Гиммлера. После этих слов Гиммлер бледнел еще больше.
      Наконец Гитлер перестал нервно расхаживать по залу, остановился перед Гиммлером и, смиренно вздохнув, сказал:
      - Что ж, Гиммлер, генерал Венк сегодня вечером отправится в группу армий "Висла" и возьмет на себя руководство штабом.
      Обращаясь к Венку, он сказал, тяжело садясь в кресло:
      - Наступление начнем 15 февраля.
      После этого он обратился к Гудериану и негромко пробормотал:
      - Давайте все-таки продолжим совещание, - затем улыбнулся и добавил:
      - Господин генерал-полковник, сегодня генеральный штаб сухопутных сил сражение выиграл.
      Через несколько минут Гудериан вышел в приемную и без сил сел у маленького столика. К нему подошел Кейтель.
      - Как вы осмелились так разговаривать с фюрером! - стал кричать Кейтель. - Разве вы не видели, как он разволновался? А что, если бы у него случился инфаркт?
      Гудериан холодно посмотрел на фельдмаршала.
      - Государственный деятель должен ожидать, что ему будут противоречить и говорить жесткую правду. В противном случае его нельзя назвать государственным деятелем.
      Другие офицеры высшего командного состава стали вторить Кейтелю, но Гудериан безразлично отвернулся и сказал Венку, чтобы тот готовил приказы касательно наступления 15 февраля.
      Командующий бомбардировочной авиацией Королевских ВВС маршал сэр Артур Т. Гаррис был коренастым, сильным и энергичным человеком пятидесяти трех лет, который записался в армию перед самым началом первой мировой войны в качестве горниста в родезийскую пехоту. После утомительных маршей по немецкой Юго-Западной Африке он поклялся, что никогда в жизни больше не будет пехотинцем, и вступил в Королевский летный корпус. Теперь он возглавлял Британское Бомбардировочное командование, и его летчикам предстояло вылететь бомбить Дрезден. Это была первая бомбардировка в серии налетов на основные города восточной Германии, целью которых было нанести окончательный удар по германскому духу. Операция "Гром" - под таким кодовым названием должны были проходить налеты - была лишь очередным шагом в запланированной кампании британского военного министерства по бомбежке промышленно важных объектов, и Гаррис считал, что это был наилучший путь закончить войну. За глаза его прозвали "бомбардировщик Гаррис", и он не возражал, а несколько газетчиков называли его "мясник", но он на это не обращал внимания. Он понимал, что это его работа - уничтожить на корню военное производство Германии, а для этого придется разрушать города, погибнут люди, но специальных акций по убийствам он, естественно, не планировал.
      Его тяжелый характер и энергичные выступления в защиту схемы бомбометания по площадям не создали ему популярности в среде высших военных чинов, но среди летчиков он пользовался любовью, поскольку постоянно боролся за оснащение самолетов самым лучшим оборудованием и безопасную технику бомбометания во время налетов.
      Операция "Гром" планировалась долго и сложно. Два месяца спустя после высадки в Нормандии сэр Чарльз Портал, начальник штаба ВВС, предложил, по мере того как Германия приближается к военной катастрофе, осуществить массированные воздушные налеты на густонаселенные центры восточной части Германии. По его мнению, эти налеты могли даже ускорить полную капитуляцию. Объединенный Комитет по разведке - группа британских экспертов-разведчиков - с прохладцей относилась к "Грому", поскольку, по их мнению, подобная операция вряд ли будет иметь хоть мало-мальски значимый эффект, а командование ВВС США считало неблагоразумным отклоняться от тактики точного бомбометания. Кроме того, генерал Г. X. Арнольд, командующий ВВС США, был против такого бомбометания из принципа, а Управление по ведению психологической войны Эйзенхауэра пошло еще дальше, назвав такие налеты террористическими.
      В результате всего этого операцию "Гром" откладывали и решили начать ее спустя десять дней после того, как советские войска перешли в широкомасштабное наступление. 12 января 1945 года начальник планирования операций Бомбардировочного командования предложил заместителю Портала сэру Норману Боттомли:
      - Если операция начнется, когда русские будут развивать свое наступление, все равно будет создано впечатление, что между нами и русскими есть тесная координация действий.
      Объединенный Комитет по разведке получил задание еще раз проанализировать возможные последствия операции "Гром" именно в этом свете и дал ответ, что бомбардировка в течение четырех суток приведет к появлению огромного потока немецких беженцев, что "обязательно вызовет большую панику, нарушит походный порядок противника, направляющегося к линии фронта, и внесет сумятицу в немецкую военную и административную машину". Кроме того, это "окажет материальную поддержку русским в имевшей огромное значение битве на Восточном фронте, оправдает временное ненанесение ударов по средствам связи и другим целям, кроме нефтеперерабатывающих заводов и танковых заводов". Более того, можно было получить и "политическую выгоду, самым наилучшим образом продемонстрировав русским желание британцев и американцев помочь им в битве".
      25 января Боттомли позвонил Гаррису, чтобы обсудить с ним последние детали операции "Гром".
      - Берлин уже у меня на тарелочке, - ответил Гаррис и передал предложение своего штаба наметить очередными целями операции Хемниц, Лейпциг и Дрезден, три города, которые были не только основными центрами размещения беженцев с востока, но и ключевыми транспортными узлами всего Восточного фронта.
      Практически в это же время Черчилль разговаривал о таких же воздушных налетах с сэром Арчибальдом Синклером, министром авиации, и спросил его о планах Королевских ВВС по "уничтожению немцев во время отступления из Бреслау (на Одере)". Это не было совпадением по большому счету, так как Гаррис, часто посещавший Черчилля, не раз обсуждал с премьером налеты, подобные операции "Гром", и неофициально настаивал на их осуществлении.
      На следующий день Синклер передал запрос в штаб ВВС, однако Портал, автор идеи "Грома", уже не с таким энтузиазмом относился к этой операции и в докладе отметил, что все цели, связанные с нефтепереработкой, должны оставаться приоритетными, а заводы, производящие самолеты и подводные лодки, должны стоять в списке вторыми по значимости. После выполнения этих задач, сказал он, "мы должны нанести один мощный удар по Берлину, а также подвергнуть бомбардировкам Дрезден, Лейпциг, Хемниц..."
      После ознакомления с докладом, в котором неохотно одобрялась операция "Гром", и после консультаций с другими офицерами штаба ВВС Синклер отнесся прохладно ко всему проекту. "Вы спросили меня вчера, имеем ли мы план ускорить отход немцев из Бреслау", - писал он Черчиллю и сообщил, что, по его мнению, с этой задачей лучше может справиться тактическая авиация. Бомбардировщики, по его мнению, должны бомбить нефтезаводы, при условии хорошей погоды, в противном случае бомбить следовало города в восточной части Германии.
      Черчилль на эту докладную записку дал саркастический ответ, очевидно забыв свои собственные слова:
      "Я не спрашивал Вас вчера о планах ускорить отход немцев из Бреслау. Напротив, я спросил, можно ли Берлин и, несомненно, другие крупные города в восточной Германии не считать особенно привлекательными целями. Я рад, что данный вопрос находится "в стадии рассмотрения". Завтра направьте мне доклад о том, что планируется сделать".
      Возможно, неожиданный интерес Черчилля к операции "Гром" был вызван открывавшейся в скором времени конференцией в Ялте, возможно, ему очень хотелось показать Сталину, насколько ценна для русского наступления помощь стратегической авиации союзников. После Арденнского сражения Западу требовалось показать за столом переговоров, что вооруженные силы союзников располагают серьезным потенциалом. Что бы ни послужило источником вдохновения для Черчилля, ирония, с которой была написана записка Синклеру, принесла незамедлительные результаты, и Гаррис получил приказ как можно скорее произвести налет на такие города, как Берлин, Дрезден и Хемниц, "где массированная бомбардировка вызовет не только панику и смятение эвакуирующихся с востока, но и затруднит передвижение войск с запада".
      У заместителя Гарриса маршала авиации Роберта Сондби имелись, однако, свои сомнения, и после ознакомления с приказом он задался вопросом: а зачем, собственно, бомбить Дрезден? По его мнению, важность этого города была слишком преувеличена. Несмотря на то, что Дрезден является большим железнодорожным узлом, слишком мало фактов говорило о том, что он важен в качестве промышленного центра и используется для крупномасштабной переброски войск. Он решил попросить руководство ВВС пересмотреть включение Дрездена в список целей. Ответ на такие просьбы обычно давался быстро личным телефонным звонком. На этот раз Сондби передали, что следует подождать решения более высокого начальства. Сондби пришлось ждать несколько дней, прежде чем он получил подтверждение на бомбардировку Дрездена. Ему сообщили, что задержка с ответом вызвана личной заинтересованностью Черчилля в операции "Гром". Сам премьер в тот момент находился в Ялте.
      Все упиралось теперь только в погоду. Утром 13 февраля погодные условия были благоприятными и еще до наступления девяти часов Гаррис отдал приказ 5-й авиагруппе нанести ночью удар по Дрездену, за которым второй удар наносили еще четыре авиагруппы. Ранним утром американские "летающие крепости" должны были совершить налет на город в третий раз. Около полудня, однако, метеорологи передали сообщение об ухудшении погодных условий. На всю Центральную Европу надвигалась облачность, и облака над целью не должны были рассеяться до десяти часов вечера.
      Гаррис не посчитал это веской причиной для отмены налета, и в тот же день командир авиакрыла Морис А. Смит, которому предстояло возглавить первую волну бомбардировщиков, прибыл на инструктаж в разведотдел 54-й авиабазы в Конингсби. Смит должен был держаться над целью на низкой высоте и наводить на нее другие бомбардировщики. Смит летел на "москито", деревянном двухмоторном самолете, относительно безопасном при полетах на большой высоте, но практически без вооружения. Смит уже руководил налетами на другие крупные немецкие города, однако при более благоприятных условиях. В этом же случае у англичан не оказалось даже карты Дрездена, и ему пришлось довольствоваться схемой районов города, которую сделали на основе плохих аэрофотоснимков в 1943 году.
      Смит получил приказ сосредоточить бомбовые удары 5-й бомбардировочной группы по железным дорогам и центрам коммуникаций в старой части Дрездена, которая славилась своими красивыми зданиями и памятниками. Командир авиабазы заметил, что он даже как-то останавливался в гостинице на старой рыночной площади, в центре старого города, где его надули какие-то мошенники. Он шутливо заметил, что наконец-то справедливость восторжествует.
      Из-за неподходящей погоды успех зависел от четкого посекундного планирования. Первичными ориентирами становились самолеты, первыми долетевшие до Дрездена, а ими были две эскадрильи бомбардировщиков "ланкастер". В 10 часов 4 минуты вечера они должны были сбросить сигнальные ракеты и зеленые осветительные бомбы с целью очертить контур города. Еще через несколько минут на цель выходили восемь "москито", которые сбрасывали красные осветительные бомбы на стадион, расположенный рядом с главной целью - железнодорожным депо. И, наконец, в 10 часов 15 минут главные силы, участвующие в налете, получив позывные, должны были начать бомбометание по объектам, обозначенным красными сигнальными бомбами.