В тот же день он обратился к войскам с декларацией, в которой подтверждал свою твердую решимость продолжать "борьбу против большевизма до тех пор, пока наши войска и сотни тысяч немецких семей из восточных областей не будут вызволены из рабства или спасены от уничтожения", и что "клятва верности, которую вы дали фюреру, теперь связывает каждого и всех со мной, его преемником".
      Дениц также послал за рейхскомиссарами в Чехословакии, Нидерландах, Дании и Норвегии и теперь инструктировал их сделать все, что было в их силах, чтобы избежать дальнейшего кровопролития в этих странах. Риббентропу он лично сказал по телефону:
      - Подумайте о своем преемнике. И если у вас появится кандидатура, то позвоните мне. Через час Риббентроп появился сам.
      - Я постоянно думал над этой проблемой и могу предложить только одного человека, способного выполнить эту работу, - себя.
      У Деница появилось ощущение, что ему рассмеялись в лицо, но он лишь вежливо отклонил предложение. Дениц попросил Шверина фон Кросига занять этот пост.
      - Ни вам, ни мне лавров ждать не приходится, но мы [48О] оба должны выполнить свой долг и выполнять поставленную перед нами задачу в интересах немецкого народа. Как только Гиммлер узнал об этом назначении, он вызвал Кросига к себе.
      - Я слышал, что вы назначены новым министром иностранных дел, - сказал он. - Могу лишь поздравить вас. Никогда еще у министра иностранных дел не было столько возможностей!
      Граф непонимающе уставился на него.
      - Что вы имеете в виду?
      - Через несколько дней русские и американцы столкнутся между собой, а затем мы, немцы, станем решающей силой. Следовательно, никогда еще задача дойти до Уральских гор не была так близка к осуществлению, как сегодня.
      - Вы все еще считаете, что перед вами стоит такая задача? - спросил Шверин фон Кросиг с легким сарказмом.
      - О да! Мои приказы выполняются беспрекословно. И Эйзенхауэр вместе с Монтгомери скоро признают это. Мне достаточно поговорить в течение часа с любым из них, и вопрос будет решен.
      Несколько позднее в тот же день Дениц наконец получил от Бормана и Геббельса официальное подтверждение о смерти Гитлера: Вчера в 15. 30 умер Гитлер. В своем завещании, датированном 29 апреля, он назначает вас президентом рейха, Геббельса рейхсканцлером, Бормана партийным министром, а Зейсс-Инкварта министром иностранных дел. По приказу фюрера завещание послано фельдмаршалу Шернеру из Берлина на хранение. Борман постарается добраться до вас сегодня, чтобы объяснить ситуацию. Форма и время объявления сообщения вооруженным силам и населению на ваше усмотрение. Подтвердите прием телеграммы.
      Однако у Деница не было намерений включать Геббельса или Бормана в свое правительство, и он отдал приказ арестовать их, как только они появятся в Плене.
      Он также решил, что пришло время сообщить народу о смерти Гитлера{43}. В 9. 30 вечера радиостанция Гамбурга прекратила трансляцию и диктор объявил, что вскоре будет передаваться важное сообщение. По радио стали передавать фрагменты из Вагнера, за ним последовало медленное вступление Седьмой симфонии Брукнера и наконец голос диктора произнес: "Наш фюрер, Адольф Гитлер, сражаясь до последнего дыхания с большевизмом, пал сегодня днем за Германию (на самом деле это произошло за день до объявления) в своем оперативно-тактическом штабе в рейхсканцелярии. 30 апреля (завещание было датировано 29 апреля) фюрер назначил адмирала Деница своим преемником. Сейчас адмирал и преемник фюрера сделает заявление".
      Дениц сказал, что Гитлер погиб, "возглавляя свои войска" и что своей первейшей задачей он считал "спасти немецкий народ от уничтожения наступающими большевиками".
      Вскоре после наступления темноты полковнику Велерману приказали немедленно явиться в штаб Вейдлинга. Прорыв был отменен.
      Велерман попросил своего первого заместителя сопровождать его с автоматом, а его водитель добровольно вызвался выступить в роли дополнительного охранника. По диагонали Тиргартен пересечь было невозможно, поскольку русские уже захватили мост "Лихтенштейн". Они подождали у пункта управления огнем зенитных батарей, пока не закончилась перестрелка, и потом пошли дальше. Внезапно совсем рядом взорвались снаряды, и они прыгнули в воронку. Это напомнило Велерману о Вердене. Когда стрельба усилилась, они покинули укрытие и продолжили движение на восток. На улице Фридриха Вильгельма они быстро под сильным огнем перебежали через широкую проезжую часть. На Нойе Зигезаллее (аллее Новой Победы) остались одни руины. Памятники правителям, от Альбрехта Медведя до кайзера Фридриха III Гогенцоллерна, были снесены до основания. Группа стала осторожно пробираться через развалины к внутреннему двору министерства обороны, где 20 июля были расстреляны Штауффенберг и другие.
      В бункере царила атмосфера подавленности и обреченности. Геббельс вызвал своего адъютанта Гюнтера Швегермана и сообщил ему об эпохальных событиях, происшедших за последние несколько часов.
      - Все пропало, - сказал он. - Я умру вместе со своей женой и детьми. Ты сожжешь мое тело.
      Он передал Швегерману фотографию Гитлера в серебряной рамке и попрощался с ним.
      Остальные в бункере получали последние инструкции по безопасному уходу. Все разделились на шесть мелких групп. В девять часов вечера первая группа должна была добежать до ближайшего входа в метро и пойти по путям к станции "Фридрихштрассе". Оттуда им предстояло подняться наверх, пересечь реку Шпрее и далее идти на запад или северо-запад, пока они не доберутся до западных союзников или Деница. Остальные пять групп должны были уходить по тем же маршрутам с определенным интервалом.
      Кемпке назначили старшим в группе, состоявшей из тридцати женщин. В восемь сорок пять вечера он пошел к Геббельсу, чтобы попрощаться. Дети уже были умерщвлены. Фрау Геббельс попросила спокойным голосом передать привет ее сыну Гаральду и сообщить ему о ее смерти.
      Супруги Геббельс вышли под руку из комнаты. Невероятно спокойный Геббельс поблагодарил доктора Ноймана за преданность и понимание; Магда лишь подала руку, и Нойман поцеловал ее.
      Геббельс с кислой миной сказал, что он с женой поднимется в сад, чтобы потом друзьям не пришлось поднимать их наверх. Он пожал руку Нойману и пошел вслед за побледневшей, тихой женой к выходу. Нойман, Швегерман и Рах, шофер Геббельса, молча смотрели им вслед.
      Донесся выстрел, затем второй, Швегерман и Рах побежали вверх по ступенькам и наткнулись на тела четы Геббельс, распростертые на земле. Рядом с ними стоял ординарец СС и смотрел пустым взглядом - их застрелил он. Швегерман, Рах и солдат взяли четыре канистры с бензином, полили им трупы и подожгли. Не дожидаясь, пока огонь начнет пожирать тела, они вернулись в бункер, который приказали поджечь. Последнюю канистру бензина разлили по залу совещаний и бросили спичку.
      Пламя охватило стол, за которым происходило столько яростных споров, когда Монке и Гюнше стали выводить первую группу из бункера. В нее входили посол Хевел, вице-адмирал Фосс, три секретарши Гитлера и повар. Многие из них не покидали бункер в течение многих дней и, поднявшись наверх, увидели гораздо более ужасную картину, чем ожидали. Казалось, что горит весь город. Стояла глубокая ночь, но разрушенное здание рехйсканцелярии было ярко освещено языками пламени. Поблизости разорвался снаряд, и всех окутало клубами пыли. Одиночные винтовочные выстрелы и треск пулеметных очередей становились все громче. Группа цепочкой пересекла 200 . метров через руины и исчезла в метро напротив отеля "Кайзерхоф", затем они вышли на станции "Фридрихштрассе" и побежали через реку Шпрее по металлическому пешеходному мосту.
      Кемпке вывел свою группу со станции "Фридрих-штрассе", но не решился сразу перейти реку Шпрее, решив некоторое время ждать в театре. В два часа он осторожно выглянул из здания и увидел в темноте группу из нескольких человек, которых вел Борман. Борман искал танки, на которых он собирался пробиться через боевые порядки русских. Как раз в этот момент появились три немецких танка и три бронемашины. Кемпке остановил первый танк. Командир сказал, что это последние машины, оставшиеся от дивизии "Нордланд". Кемпке приказал ему медленно двигаться по Зигельштрассе, чтобы группа могла идти под прикрытием брони. Борман и Нойман шли слева от второго танка, а за ними Кемпке. Неожиданно раздался залп из русского противотанкового орудия и началась перестрелка. Танк около Кемпке взорвался и заполыхал ярким пламенем. Борман и Нойман отлетели в сторону, и Кемпке был уверен, что оба погибли{44}. Затем он почувствовал как в него ударился Штумпфеггер и сам потерял сознание.
      Когда Кемпке пришел в себя, то ничего не увидел. Он вслепую прополз вперед около сорока метров, пока во что-то не уткнулся. Он медленно встал и пошел на ощупь. Наконец зрение стало медленно возвращаться. Перед ним стоял пошатываясь Битц, у которого была практически сорвана с головы кожа. Поддерживая друг друга, они, пошатываясь, пошли назад к театру, пока Битц не почувствовал, что не может больше и шагу сделать. Кемпке огляделся и увидел фрау Хауссерман, ассистента профессора Блашке, дантиста Гитлера. Женщина пообещала отвести Битца к себе на квартиру.
      У Кемпке больше не было сомнения в том, что из Берлина группу вывести не удастся. Он приказал всем разделиться и пробиваться самостоятельно. Сам Кемпке быстро перебежал через реку Шпрее и спрятался в железнодорожной постройке, где прятались четверо насильственно угнанных в Германию рабочих. Красивая молодая югославка отвела Кемпке на чердак и дала ему грязный комбинезон. Кемпке был ранен в правую руку, но он был слишком изможден, чтобы обращать на это внимание, и свалился на пол.
      Кемпке разбудили веселые голоса людей, говоривших по-русски. С чердака он увидел, как солдаты Красной Армии похлопывали по плечам рабочих. Девушка подала знак, и Кемпке спустился вниз. Улыбаясь, молодая женщина подвела его к политруку, который подозрительно осмотрел его, но девушка сказала, что он ее муж. Политрук обнял Кемпке и стал выкрикивать: "Товарищ, Берлин капут, Гитлер капут! Сталин наш герой!"
      Русские достали водку и закуску, и с рассветом началось дикое веселье.
      Битва за Берлин закончилась, не считая отдельных очагов сопротивления, где продолжали сражаться стоявшие насмерть немцы, а защитникам города только и оставалось, что готовиться к пленению.
      В восьмидесяти километрах от бункера тысячи немецких солдат и гражданских лиц толпились на берегу реки Эльбы в Таргенмюнде, ожидая своей очереди уйти на запад. Мост был уничтожен, но немецкие саперы навели на его обломках временную переправу. Ежедневно американцы видели, как около 18 000 солдат и гражданских переходят через него. Еще тысячи переправлялись через реку на деревянных плотах, резиновых лодках и речных судах.
      Утром 2 мая русские прорвали левый фланг Венка, и начальник штаба предложил немедленно начать переговоры с американцами. Венк сказал, что он согласен сдаться, но ему нужна была еще неделя, чтобы дать возможность гражданским лицам на восточном берегу Эльбы уйти на запад.
      Генерала Макса фон Эдельсхейма послали через реку в качестве парламентера. Американцы разрешили немецким войскам переправиться через реку, но гражданских лиц принимать отказались.
      К северу от Берлина армия Мантейфеля - все, что осталось от группы армий "Висла", - отчаянно пыталась прорваться в распоряжение англо-американских войск до того, как войска под командованием Рокоссовского успеют до них добраться. Рокоссовский, однако, был больше заинтересован во взятии ключевого порта Балтики, Любека, чем в пленных. Эйзенхауэр стал торопить Монтгомери ускорить продвижение к Балтике прежде, чем русские захватят землю Шлезвиг-Гольштейн, а возможно и Данию.
      Монтгомери довольно резко ответил, что ему прекрасно известно, как действовать; когда у него забрали армию Симпсона, то темп наступления, как и следовало ожидать, замедлился. В ответ Эйзенхауэр предложил ему четыре дивизии из 18-го воздушно-десантного корпуса Риджуэя.
      Между Монтгомери и Балтийским морем оставалась лишь потрепанная армия Блюментритта. В последние несколько недель Блюментритт вел с британцами "джентльменскую" войну, стараясь избежать кровопролития. Начиная с середины апреля между противниками установилась неофициальная связь, и как-то утром один из офицеров связи 2-й британской армии приехал к Блюментритту с предложением: поскольку русские все ближе подходят к Любеку, войска ее королевского величества хотели бы знать, не позволят ли им немцы взять порт на Балтике первыми. Блюментритт также предпочитал не отдавать Любек русским и отдал приказ не стрелять по наступающим британцам.
      7-я бронетанковая дивизия британцев сразу же устремилась на север, в то время как немецкие беженцы уходили на запад с такой четкой координацией, что к концу дня тысячи их оказались западнее канала Эльба - Траве, а британцы вошли в Любек, опередив Красную Армию.
      В тот день Ханна Рейч и Грейм встретились с Гиммлером на выходе из командного пункта Деница.
      - Одну секунду, господин рейхсфюрер, - остановила его Ханна. - Вопрос исключительной важности. Вы не могли бы уделить мне немного времени?
      - Разумеется.
      Гиммлер мог показаться веселым.
      - Это верно, господин рейхсфюрер, что вы имели контакты с союзниками с предложениями о мире, не имея на то приказа Гитлера?
      - Да, а что?
      - Значит, вы предали фюрера и свой народ в самый черный для страны час? Это называется государственной изменой, господин рейхсфюрер!
      Вероятно, Гиммлер уже привык к нападкам такого рода, поскольку его реакция в большей мере была реакцией извиняющегося человека. Он не выразил никакого негодования, а стал объяснять, что фюрер "обезумел от гордости" и что фактически он был сумасшедшим и его "следовало остановить давным-давно".
      - Сумасшедший? Я виделась с ним всего лишь тридцать шесть часов назад. Он умер за дело, в которое верил. Он умер храбро и именно "с честью", в то время как вы и Геринг, а также и другие, подобные вам, теперь будете жить с клеймом предателей и трусов.
      - Я поступил так для спасения немецкой крови, ради спасения того, что осталось от нашей страны.
      - О какой немецкой крови вы говорите, господин рейхсфюрер? Вы вспомнили о ней только сейчас? Вам следовало думать об этом много лет назад, до того как вы успели слишком много ее пролить напрасно.
      Жесткий разговор прервал пулеметный треск самолетов союзников, пролетавших на бреющем полете.
      В своем новом штабе рядом с Килем Гиммлер принял Леона Дегрелля, на которого известие о смерти Гитлера произвело глубокое впечатление. Бельгиец сообщил, что собирается в Данию, а затем в Норвегию, где он собирался сражаться с большевизмом до конца. Он спросил Гиммлера о его планах.
      Гиммлер с патологической радостью показал зашитую в щеку ампулу с цианистым калием и почти с ликованием сказал, что с правительством Деница еще можно кое-что сделать.
      - Мы должны выиграть время! Нам нужно только шесть месяцев, а там американцы начнут войну с русскими.
      - Господин рейхсфюрер, - мрачно заметил Дегрелль, - я полагаю, что для этого понадобится шесть лет.
      Дениц и Шверин фон Кросиг встретились с адмиралом фон Фридебургом, назначенным для ведения переговоров с Монтгомери, в сумерках. Они встретились на мосту недалеко от Киля. Дениц дал указания предложить капитуляцию немецких войск во всей северной Германии, подчеркнув ужасные условия, в которых находятся беженцы и солдаты, уходившие к передовой британцев.
      Затем Дениц и фон Кросиг поехали во Фленсбург, свой новый штаб на самом севере Германии, недалеко от границы с Данией. По дороге Дениц дал "добро" на программную речь, написанную недавно назначенным министром иностранных дел; адмирал хотел, чтобы ее как можно скорее передали по радио.
      Во Фленсбурге Шверин фон Кросиг сразу же отправился на радиостанцию.
      "Немцы! - начал он и рассказал о потоке охваченных страхом людей, пытавшихся спастись бегством на запад. - Железный занавес на востоке опускается все ниже и ниже. За ним в тайне от остального мира большевики уничтожают тех, кто попал в их мощные лапы". Он сказал, что конференция в Сан-Франциско пыталась создать конституцию, которая будет гарантировать конец войны - третьей мировой войны, в которой будут использоваться самые страшные виды оружия и которые принесут "смерть и уничтожение всему человечеству". Он предсказывал, что в результате первых шагов Советов появится большевистская Европа, а за ней последует мировая революция, которая систематически планировалась ими в течение последних двадцати пяти лет. "Следовательно, в Сан-Франциско не видно, чего хочет человечество. Мы тоже считаем, что следует разработать конституцию для всего мира, и не только для того, чтобы предотвратить войны в будущем, но и для того, чтобы покончить с очагами напряженности, которые вызывают эти войны. Такой конституции не будет, если она будет выработана с помощью красных поджигателей...
      Мир должен принять решение, которое будет иметь величайшие последствия для истории человечества. От этого решения будет зависеть, наступят ли в мире хаос или порядок, война или мир, жизнь или смерть".
      * * *
      В то утро адмирала фон Фридебурга в сопровождении трех офицеров провели в штаб Монтгомери, расположенный на Люнебургской пустоши в сорока пяти километрах от Гамбурга. Монтгомери вышел из вагончика, который был его домом последние несколько лет. Он неспешно подошел к ним и спросил: "Кто эти люди? Чего они хотят?".
      Под развевающимся британским флагом Фридебург зачитал письмо от Кейтеля, в котором предлагалась капитуляция немецких войск на севере Германии, включая те, которые воевали с Красной Армией. Монтгомери прервал его, сказав, что последние должны сдаться русским. "Разумеется, если немецкие солдаты пойдут к нам с поднятыми руками, то они автоматически будут считаться пленными".
      Фридебург сказал, что немыслимо сдаваться "русским дикарям", на что Монтгомери заметил, что немцам следовало думать об этом еще до того, как они начали войну и, в частности, до того, как они напали на русских в 1941 году.
      Фридебург в конечном итоге 'спросил, можно ли что-либо сделать, чтобы разрешить основной части войск, а также гражданским уйти на запад. Монтгомери ответил отрицательно и потребовал капитуляции всех сил в северной Германии, Голландии и Гельголанде, земле Шлезвиг-Гольштейн и Дании.
      "У меня нет полномочий, но я уверен, что адмирал Дениц согласится на это", - сказал Фридебург и снова поднял проблему беженцев.
      Монтгомери ответил, что он "не монстр", но вопрос обсуждать отказался. Немцы должны капитулировать безоговорочно. "В случае отказа я продолжу боевые действия", - сказал он.
      Расстроенный. Фридебург получил разрешение вернуться к Деницу с условиями Монтгомери.
      Первыми из американцев в Берлин попали два американских гражданских лица: Джон Грот, художник-баталист и корреспондент газеты "Американ Легион Мэгэзин", и Сеймур Фрейдин из нью-йоркской газеты "Геральд Трибун". Они пробрались в город без каких-либо санкций американских и русских военных; за ними ехал полный джип военных фотографов американской армии. Сразу же после обеда Фрейдин, говоривший на идиш, убедил одного капитана советской армии пропустить их в центр города. Они прошли через разбитый аэродром Темпельхоф. Белое административное здание почернело от дыма; десятки искореженных самолетов лежали на поле.
      Стены здания были исписаны нацистскими лозунгами: "С нашим фюрером - к победе!". То здесь, то там встречались русские пропагандисты, которые аккуратно писали по-немецки новые лозунги: "Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ и немецкое государство остаются. Сталин".
      Русские солдаты приветствовали два американских джипа, которые проехали по Берлинерштрассе и затем направились на Блюхерплац, площадь, превратившуюся в свалку сгоревших танков, "со сгоревшими телами на них", брошенной немецкой амуницией: носками, нижним бельем, винтовками, снарядами и минами. Из каждой кучи мусора доносился запах смерти.
      Джипы осторожно объехали воронки на Вильгельм-штрассе. Издалека доносился грохот артиллерийских залпов, раздавались пулеметные очереди.
      Площадь Вильгельмплац показалась Гроту похожей на сыр рокфор. С левой стороны стояли обгоревшие стены, внутри которых лежала огромная куча мусора - это было здание бывшей рейхсканцелярии. На самой верхней части восточной стены, выходившей на площадь, висела огромная черно-белая фотография Сталина. Портрет Гитлера, написанный маслом на южной стене, был перекошен. Повсюду на руинах висели красные флаги, которые под моросящим дождем казались черно-лиловыми.
      Американцы остановились и начали исследовать руины. Фрейдин бродил вокруг рейхсканцелярии, пытаясь отыскать тело Гитлера, но понадобилась бы неделя для того, чтобы даже с бульдозерами убрать весь мусор.
      Американцы вернулись к джипам и поехали по улице Унтер ден Линден, которая напоминала широкую панораму серых коптящихся руин. В глубине улицы несколько подразделений солдат Красной Армии выбивали последних упрямо сопротивлявшихся немцев из Тиргартена. Единственные яркие цвета давали развешанные алые стяги над Бранденбургскими воротами. Колесница Победы на их вершине была искорежена до неузнаваемости, три коня из четырех завалились. С левой стороны стоял выпотрошенный "Адлон Отель", а свисавший из окна верхнего этажа флаг Красного Креста оставался единственным белым пятном на всем пейзаже.
      Грот перелез через бетонную баррикаду, встроенную в колонну арки, и пошел вслед за русскими в Тиргартен. Парк напоминал ему поле боя у Хюртгенского леса, которое он видел год назад: поваленные деревья лежали "как разбросанные спички". Из-за полуразрушенной стены Грот смотрел, как русские солдаты стремительно побежали в дымовую завесу.
      В три часа с небольшим парк окутала зловещая тишина, которую разорвали ликующие голоса. Русский офицер, лежавший в грязи, посмотрел на Грота, затем улыбнулся и сказал: "Берлин капут".
      Деницу ничего не оставалось делать, как принять условия Монтгомери. Он приказал адмиралу фон Фридебургу подписать тактическую сдачу северной Германии, включая Голландию и Данию. Фридебург должен был после этого лететь в Реймс и предложить Эйзенхауэру тотальную капитуляцию всех остальных немецких сил на Западном фронте.
      В тот же день Монтгомери весело вошел в палатку, забитую корреспондентами. Он вскинул голову и сказал: "Садитесь, джентльмены". Все сели на корточки на земляной пол. Монтгомери стал прихорашиваться - для корреспондента Ричарда Мак-Милана это был знак, что фельдмаршал в очень хорошем настроении.
      "Есть некий джентльмен по имени Блюментритт, - начал Монтгомери, который, насколько мне известно, командует всеми немецкими силами между Балтийским морем и рекой Везер. В среду он связался со мной и сказал, что хочет приехать в четверг и подписать сдачу немецких войск, которые они называют группой армий "Блюментритт". Насколько нам известно, это не группа армий, а нечто вроде бригады. Он захотел сдаться. Немцы сообщили это командованию 2-й британской армии.
      Ему ответили: "Вы можете приехать. Хорошо. Приезжайте!". Но вчера утром произошло следующее: Блюментритт не приехал. Он сказал: "Насколько мне известно, что-то происходит в верхних эшелонах, и, следовательно, я не приеду".
      "Он не приехал. Вместо этого на встречу со мной прибыли четверо немцев". Монтгомери рассказал журналистам о встрече с Фридебургом, состоявшейся за день до этого.
      В этот момент штабной офицер дал знак, что Фридебург вернулся, и Монтгомери пошел к себе в вагончик. Фридебург и сопровождавшие его лица нервно ждали под дождем. Через открытую дверь было видно, как Монтгомери копошится с бумагами. Наконец он вышел и стал под британским флагом. Немецкие офицеры отдали честь. Монтгомери выдержал паузу и сделал то же самое. Фридебурга провели в вагон, где Монтгомери спросил его, будет ли он подписывать документ о полной капитуляции. Адмирал удрученно кивнул, и его попросили выйти.
      Пятерым немцам снова пришлось ждать, переминаясь с ноги на ногу. Около шести часов, с вечера Монтгомери снова появился в палатке и проходя с важным видом мимо корреспондентов, с легкой улыбкой на лице сказал: "Это значимое событие". Он посмотрел на обращенные на него лица, словно искал поддержки.
      Фельдмаршал провел немцев в другую палатку, приготовленную для церемонии. Он небрежно прочитал условия капитуляции и повернулся к Фридебургу: "Вы подпишете первым". Монтгомери стоял и смотрел, засунув руки в карманы, похожий на ястреба.
      Затем он подозвал фотографа. "Вы сняли тот момент у нашего флага?" Фотограф ответил утвердительно. "Хорошо. Историческая фотография историческая!"
      В Реймсе Эйзенхауэр потерял всякую надежду получить сообщение о капитуляции, подписанной в Люнебурге, и сказал, что уходит к себе. "Почему бы вам не подождать еще пять минут? - спросил его личный секретарь, лейтенант Кей Соммерсби, - скоро могут позвонить".
      Через пять минут телефон действительно зазвонил.
      "Прекрасно, прекрасно, - сказал Эйзенхауэр. - Прекрасно, Монти".
      Капитан Гарри Бутчер, помощник Эйзенхауэра по военно-морским вопросам, спросил Эйзенхауэра, будет ли тот лично подписывать документ о капитуляции, когда на следующий день прибудет адмирал фон Фридебург. Эйзенхауэр ответил, что "не хочет торговаться"; он собирался дать четкие инструкции своему штабу, но не хотел видеть немецких офицеров до того, как они подпишут документ.
      Большая Тройка согласилась с условиями капитуляции незадолго до высадки десанта союзников в Европе. После Ялтинской встречи эти условия были пересмотрены и изложены во втором документе о капитуляции, согласно которому предусматривалось и расчленение Германии. Американский посол в Лондоне, Джон Вайнант, опасался, что существование двух разных документов может вызвать путаницу, и позвонил Смиту в Реймс, чтобы напомнить ему о возможных осложнениях. Смит сказал, что у него нет официальной копии второго документа. Более того, Большая Тройка и Франция еще не делегировали полномочия для его подписания.
      Еще более встревоженный, Вайнант позвонил в Госдепартамент в Вашингтоне и стал настаивать, чтобы было дано необходимое разрешение для подписания документа.
      Для решения проблемы документов о капитуляции Смит приказал подготовить третий, в котором учитывались бы только военные вопросы. Для этого требовалось получить разрешение Большой Тройки, поскольку речь шла о тактической капитуляции. В телефонном разговоре с Черчиллем он отстаивал точку зрения, что немцы с большей готовностью подпишут такой документ и это позволит спасти жизни многих людей.
      К тому времени когда Фридебург прибыл в Реймс, уже шел шестой час. Надежды немцев на капитуляцию только на Западном фронте развеялись, когда Смит сказал адмиралу, что Эйзенхауэр требует немедленной и безоговорочной капитуляции на всех фронтах. Это означало, что Фридебург должен найти способ выиграть как можно больше времени, чтобы дать людям возможность уйти на запад. Он сказал Смиту, что уполномочен вести только переговоры, но не капитулировать, и ему нужно согласовывать все с Деницем. Для этого могло понадобиться время, поскольку он не взял с собой шифров и не договорился о частотах для радиосвязи со штабом Деница. Более того, из-за плохой связи могло понадобиться сорок восемь часов для того, чтобы сообщить всем немецким войскам на передовой о подписании документа.
      Разговаривая, Фридебург искоса поглядывал на карту военных действий, разложенную у него на столе. Смит пододвинул ее к нему поближе и сказал: "Очевидно, вы не полностью осознаете безвыходность немецкого положения".
      Адмирал уставился на карту. И с запада, и с востока Германию пронзали стрелы наступающих войск. Он не мог оторвать глаз от двух из них - самых больших, которые Смит дорисовал, чтобы еще больше напугать Фридебурга. Слезы накатились на глаза адмирала, и он попросил дать возможность послать сообщение Деницу.
      Вайнант узнал только ночью, что Смит фактически составил третий документ о капитуляции. Он сказал Смиту по телефону, что этот документ имеет сугубо военный характер, и по Женевским и Гаагским соглашениям он заставит союзников поддержать национал-социалистические законы, предвосхищая суд над военными преступниками. В соответствии с этим документом союзники не смогут требовать безоговорочной политической капитуляции и в конечном итоге будет подвергнуто сомнению их главенство над Германией. Более того, появление документа, по которому Большая Тройка пришла к согласию, без уведомления русских может вызвать справедливый протест в Москве.
      Вайнант был так озабочен проблемой, что лично довел ее до сведения Черчилля, который решил не вмешиваться. Настойчивые просьбы Вайнанта привели лишь к одной уступке: Смит добавил новый абзац в новый, простой документ, в котором говорилось, что "он будет заменен любым другим документом о капитуляции", выработанным ООН. Вайнант, естественно, предположил, что Смит уже согласовал этот документ с Объединенным комитетом начальников штабов и министерством обороны США; он передал в госдепартамент сообщение с известием о том, что наконец достигнуто соглашение. Получилось так, что в министерстве обороны и в комитете, - так же как и в Москве, некоторое время не знали о существовании третьего документа о капитуляции{45}.
      Глава 29.
      "Над Европой развеваются флаги свободы"
      Дениц не был уверен, может ли он согласиться с требованием Эйзенхауэра о безоговорочной капитуляции на всех фронтах. Даже с учетом его согласия, он не мог контролировать своих подчиненных на Восточном фронте, которые настолько боялись русских, что могли проигнорировать приказ и попытаться бежать на запад. Он решил сделать еще одну попытку убедить Эйзенхауэра в том, что немецких солдат и гражданских лиц на востоке нельзя оставлять большевикам. 6 мая он попросил Йодля слетать в Реймс с новыми предложениями и передал ему письменные указания. "Попытайтесь еще раз объяснить причины, по которым мы желаем осуществить сепаратную капитуляцию перед американцами. Если у вас с Эйзенхауэром все пройдет так же безуспешно, как и у Фридебурга, то предложите одновременную капитуляцию на всех фронтах, которая пройдет в два этапа.