На следующее утро, 6 апреля, начальник лагеря генерал фон Гекель сказал американскому врачу, майору Берндту, что соотечественники майора уже приближаются к лагерю и вскоре захватят его. "У меня приказ из Берлина вывести войска гарнизона. Передаю вам командование лагерем и возлагаю на вас ответственность за обеспечение должной защиты ваших соотечественников. Я бы также хотел попросить вас об одолжении". Сказав эти слова, он показал на дом в нескольких сотнях метров от лагеря. "В этом доме я оставляю свою жену и ее сестру. Прошу лично позаботиться о них в мое отсутствие. Меня беспокоит их безопасность в основном по причине близкого расположения лагеря для русских, который освободят вслед за вашим".
      Звуки боя приближались все ближе и ближе, и Берндт приказал двум врачам охранять дом генерала. Со второго этажа лазарета можно было видеть, как на холм поднимались американские танки. Они приближались не встречая никакого сопротивления. Танки находились метрах в ста, когда двум военнопленным едва-едва удалось развернуть импровизированные флаги Красного Креста и США - изготовленные из подручных средств. Танки прекратили стрельбу и прямо через ограду из колючей проволоки въехали в лагерь. Навстречу им, радостно крича, выбежали заключенные разных национальностей. Некоторые плакали от радости, кто-то даже целовал танковую броню.
      Берндт нашел командира 47-го танкового батальона подполковника Джеймса Ланна и сообщил ему, что полковнику Уотерсу срочно требуется медицинская помощь. Об этом передали в штаб 3-й армии, и в пять часов полковник Чарльз Одом вылетел от Паттона с приказом доставить зятя. На следующее утро, 7 апреля, Паттон навестил Уотерса в 34-м эвакогоспитале во Франкфурте-на-Майне. Несмотря на слабость и худобу, Уотерс держался бодро врачи сказали, что он будет жить и, возможно, избежит инвалидности.
      Участники заговора против Гитлера - Фабиан фон Шлабрендорф, пастор Дитрих Бонхоффер, адмирал Вильгельм Канарис (бывший руководитель абвера), его помощник генерал Ганс Остер - ожидали смерти, не имея никакой надежды на спасение. Их доставили в концентрационный лагерь во Флосенбурге, вблизи от германско-чешской границы, вместе с другой группой "известных" заключенных, среди которых были генерал Франц Гальдер, бывший канцлер Австрии Курт фон Шушниг, доктор Х. Шахт - финансовый гений рейха, И. Мюллер, убедивший в 1939 году папу римского стать посредником в переговорах между англичанами и антинацистски настроенными немцами.
      8 апреля Мюллера вывели из камеры и повели к виселице со словами: "Сейчас начнется последний акт. Тебя повесят сразу же после Канариса и Остера". Без всяких объяснений Мюллера отвели назад в камеру, а затем почти сразу же снова к виселице, где и оставили стоять в ожидании. Кто-то сказал: "Сегодня его вешать не будем". Мюллера снова вернули в камеру.
      В ту ночь в камеру к Шлабрендорфу пришел гестаповец и спросил, не Дитрих ли он Бонхоффер. Шлабрендорф ответил отрицательно. Гестаповец вышел и через несколько минут вернулся и снова задал тот же вопрос. Такой же вопрос был задан и Мюллеру. Наконец узнику удалось заснуть, но в четыре часа утра он проснулся, разбуженный детским голосом. Мюллер подумал, что ему снится сон или он сходит с ума. Все оказалось реальным: жену доктора Шушнига и их ребенка вместе с доктором Шахтом и генералами Гальдером и Томасом сажали в автобус, направлявшийся в Дахау.
      Несколько часов спустя охранник стал выкрикивать номера камер, а затем Мюллер услышал, как Канарис просит разрешения написать несколько строчек своей жене. Через два часа к Мюллеру в камеру вошел гестаповец и снял с него наручники. "Не знаю, что происходит, - сказал с озадаченным видом гестаповец. - Мне сказали, что вы самый главный преступник, и теперь мы не знаем, как с вами поступить".
      Мюллер подошел к крохотному тюремному окошку. В тюремном дворе он увидел двух заключенных иностранцев (одним из них был Питер Черчилль британский агент, арестованный в 1943 году).
      - Не вы ли один из тех высокопоставленных лиц, которых собираются повесить? - спросили они Мюллера.
      - Да.
      - Ваших друзей уже повесили и теперь их сжигают за камерами.
      В камеру Мюллера через решетку в окне влетала похожая на хлопья сажа. Несколько мгновений понадобилось Мюллеру, чтобы прийти к страшной мысли, что это сжигают трупы Канариса и Остера.
      Министр финансов Гитлера граф Лутц Шверин фон Кросиг, находившийся в тот момент в Берлине, отдавал себе отчет, что война проиграна окончательно, и ему хотелось спасти немецкий народ от дальнейших страданий. Граф был ревностным католиком, учился в Оксфорде и чувствовал сильную связь с Англией. Он решил поделиться своими соображениями о судьбе Германии непосредственно с Геббельсом, надеясь, что министр пропаганды, сможет убедить Гитлера начать мирные переговоры с Западом.
      Геббельс разделил его опасения, но сказал, что надежд на победу гораздо больше, чем все думают. С каждым днем разногласия между большевиками и. союзниками углубляются все больше и больше. "Для нас очень важно не пропустить момент, когда между ними произойдет разрыв". По мнению рейхсминистра, это должно было произойти через три-четыре месяца.
      "Я тоже верю, что они отвернутся друг от друга", - сказал граф, думая, впрочем, что для Германии будет уже слишком поздно. "Нельзя терять времени, - добавил он. - Положение на фронтах удручающее, и следовало бы послать опытных неофициальных представителей за границу для ведения переговоров с помощью таких посредников, как доктор Буркхардт или папа римский.
      К удивлению графа, Геббельс не только с готовностью согласился, но и рассказал о мероприятиях, которые тайно уже проводились для установления таких контактов.
      Глава 21.
      Победа на Западном фронте
      Союзники наступали по всему Западному фронту. На северном направлении войска Монтгомери продвигались к Гамбургу, практически не встречая сопротивления. Главным препятствием стала немецкая армия под командованием генерала Понтера Блюментрита, который использовал тактику отступления, позволявшую избежать потерь с обеих сторон. Война превратилась во что-то ненастоящее. Блюментрит заключил джентльменское соглашение с британцами и даже пошел на то, чтобы послать офицера связи к противнику с целью предупредить, где находятся тайные склады со снарядами, снаряженными отравляющими веществами.
      На правом фланге Монтгомери три армии под командованием Брэдли продвигались быстрее. Войска Паттона и Ходжеса практически достигли реки Эльбы, а Симпсон даже успел создать два плацдарма на другом берегу, откуда по прямой до рейхсканцелярии оставалось не более 90 километров. Гитлер, однако, панике не поддался. У него появился план не только уничтожить войска Симпсона, но и спасти армию Моделя в районе Рура. Для реализации этого плана была сформирована 12-я армия, командовать которой поручили еще не совсем поправившемуся от автомобильной катастрофы Вальтеру Венку.
      Венк, все еще в гипсе, получил в свое распоряжение штаб, несколько карт и 200 000 солдат (на бумаге), а также приказ Гитлера начать мощное контрнаступление из района, где закрепились войска Симпсона с тем, чтобы пробить трехсоткилометровый коридор к Руру. В случае успеха это позволило бы соединиться с группой армий "Б" Моделя и отрезать Монтгомери от Брэдли.
      13 апреля Гитлер вызвал моложавого офицера по оперативным вопросам полковника Гюнтера Рейххельма и назначил его начальником штаба Венка. "12-я армия должна ударить клином между английскими и американскими войсками и соединиться с группой армий "Б". Вы должны выйти к Рейну!" Для человека, который знал о полной деморализации войск в районе Рура не понаслышке, это звучало полным абсурдом. Более того, Гитлер хотел перенять тактическую уловку русских: "Они просачиваются через нашу линию обороны ночью с минимумом снаряжения". Фюрер приказал Рейххельму собрать 200 автомобилей и использовать их ночью, чтобы выйти в тыл противника, создать там панику, таким образом подготовив условия для прорыва 12-й армии.
      Модель даже не сообщил своим солдатам об оптимистических ожиданиях Гитлера насчет 12-й армии. Он знал, что Венку вряд ли удастся соединиться с ним. 300 000 солдат группы армий "Б" были окружены на пятачке диаметром в сорок пять километров, а продовольствия и боеприпасов оставалось не более чем на три дня. Ситуация была настолько безнадежной, что новый начальник штаба Моделя генерал Карл Вагенер начал настаивать на том, чтобы Модель попросил у ставки разрешения на капитуляцию. Просьба из уст Моделя, храброго солдата, могла повлиять на решение верховного командования закончить и так уже проигранную войну.
      "Я не могу выступить с такой инициативой", - ответил Модель. Сама мысль о капитуляции была ему отвратительна, однако к концу дня стало очевидно, что она неизбежна. Три стратегически важных города между его окруженными армиями и Берлином - Ганновер, Брюнсвик и Магдебург - пали под натиском американцев. Голосом, который Вагенер едва признал, Модель заявил, что считает личным долгом спасти своих людей и решился на шаг, не имевший ранее прецедентов: своим приказом он решил распустить группу армий "Б" и спасти войска от позора капитуляции. В первую очередь он дал указание Вагенеру демобилизовать самых молодых и самых старых солдат и разрешить им вернуться домой гражданскими лицами. Через семьдесят два часа у остальных оставался выбор: они могли пробираться домой, сдаться индивидуальным порядком или прорываться с боями.
      На следующий день, 15 апреля, союзники разбили Рурский "котел" на две части. Когда Гитлер узнал об этом, то немедленно отдал приказ окруженным войскам снова соединиться. Модель лишь мельком посмотрел на полученное сообщение и не стал обращать внимания на бесполезную команду. Выполнять приказ не имело смысла. К концу дня с окруженными войсками в восточной части "котла" было покончено.
      В конце марта Эйзенхауэр считал, что одна из причин, по которым следует обойти Берлин, заключается в том, что русские находятся ближе к городу и наверняка подойдут к нему первыми. Две недели спустя войска Симпсона и Жукова находились на одинаковом удалении от рейхсканцелярии, и утверждение Симпсона о том, что он может дойти туда, не были пустой похвальбой. За исключением разрозненных подразделений немцев - а большая их часть могла оказать лишь незначительное сопротивление, а то и вообще никакого, - между ним и Гитлером не осталось препятствий, за исключением приказа Эйзенхауэра.
      Битва в Европе подходила к решающему и вполне предсказуемому концу. Утром 17 апреля неординарный план Моделя стал претворяться в жизнь и остатки группы армий "Б" перестали существовать росчерком его пера. Битва в районе Рура закончилась. Маленький отважный фельдмаршал повернулся к офицерам штаба и спросил: "Все ли сделано для того, чтобы оправдать наши действия перед лицом истории?". Он помолчал, и произнесенные им слова не только стали ответом на немой вопрос, но и предопределили его собственную судьбу: "В древности проигравшие полководцы принимали яд".
      Модель оказался прав относительно помощи Венка. Для только что сформированной 12-й армии не было никакой возможности прорваться в Рур. По сути дела, Венк даже не предпринял попытки начать бесполезное контрнаступление. Он сделал все возможное, чтобы держать оборону на рубеже реки Эльбы, но на левом фланге ему уже угрожали быстро продвигающиеся войска Ходжеса. Венк приказал генералу Максу фон Эдельсхейму прикрыть этот фланг у Галле и Лейпцига. Однако к 17 апреля Ходжес уже захватил Галле и отрезал от Венка Лейпциг.
      Лейпциг - историческая святыня, а также один из важнейших промышленных центров Германии. Именно здесь, в церкви Св. Томаса - в той самой, где Бах двадцать семь лет играл на органе и был похоронен и где крестили Вагнера, Мартин Лютер прочитал свою первую проповедь. В этом городе также находился один из самых почитаемых памятников Германии, массивный монумент "Битвы народов", посвященный павшим в знаменитой Лейпцигской битве 1813 года. В высоту он достигает ста метров, и немецкие статистики высчитали, что для транспортировки цемента, камня и других материалов для его постройки понадобился бы состав длиной 55 километров. Памятник казался больше похожим на крепость, каковой ему предстояло стать через несколько дней.
      Гарнизон Лейпцига состоял всего из 750 солдат 107-го моторизованного полка и одного моторизованного батальона численностью 250 человек. Имелось также несколько батарей из 14-го зенитного дивизиона, несколько батальонов фольксштурма, а также 3400 полицейских под командованием генерал-майора Вильгельма фон Грольмана, начальника полиции города. Обороной города руководил полковник Ганс фон Понцет.
      Грольман был полицейским, а не кадровым военным, и был категорически против использования юных фолькштурмовцев в бессмысленном бою. Ему это казалось равносильным убийству детей. "Полицейскими командую я", - сказал он Понцету, не имея абсолютно никаких намерений отправлять своих людей на иные цели, за исключением выполнения полицейских функций. - Наши силы слишком недостаточны для эффективной обороны, поскольку у нас нет тяжелого вооружения". Таким образом, по его мнению, оборона города совершенно бессмысленна, поскольку ставит под угрозу жизни 750 000 тысяч жителей города.
      Когда Ходжес начал окружать город силами 2-й и 69-й пехотных дивизий, Грольман и Понцет все еще не пришли к взаимному соглашению. В то время как полковник создал очаг сопротивления в районе городской ратуши, разместив там основные силы, и тайно направил 300 лучших своих людей к огромному памятнику, Грольман готовился к сдаче.
      18 апреля Грольман сделал сообщение по радио, в котором заявил, что берет на себя командование и будет представлять интересы жителей города наилучшим образом. В четыре часа вечера он смог связаться по телефону с генерал-майором Вальтером Робертсоном из 2-й дивизии и предложил ему сдать Лейпциг. Робертсон сказал Грольману, чтобы тот убедил полковника фон Понцета сложить оружие, и затем сообщил о разговоре своему вышестоящему начальнику Кларенсу Хубнеру из 5-го корпуса, а тот, в свою очередь, позвонил Ходжесу, сказав, что вот-вот собирается начать переговоры о сдаче Лейпцига. Ходжес ответил, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции. К этому времени Грольман наконец связался по телефону с Понцетом, находившимся внутри огромного памятника со своими солдатами, о чем Грольман не знал. Понцет твердо заявил, что у него нет ни малейшего намерения сдаваться, и повесил трубку.
      Несмотря на категорическое утверждение Понцета, Грольман тем не менее послал одного из своих офицеров в ближайшее расположение американских войск с повторным предложением о сдаче. Смеркалось, когда немецкого офицера сопроводили на командный пункт капитана Чарльза Б. Макдональда, двадцатидвухлетнего командира роты "Г" 23-го полка 2-й дивизии.
      - Ему известно, что я всего лишь в звании капитана? - спросил Макдональд переводчика. - Будет ли он сдаваться капитану?
      В ответ он услышал произнесенное с энтузиазмом "Яволь! Ист гут!", и через час джип капитана уже мчался по улицам Лейпцига мимо групп жителей, которые смотрели на американцев кто с удивлением, а кто и приветливо. У полицейского управления Макдональд увидел трех немецких офицеров, безупречно одетых. Макдональд потер небритый подбородок, вдруг вспомнив, что вот уже два дня не мылся. Он стал размышлять, стоит ли отдавать честь. На всякий случай он поприветствовал офицеров и щелкнул каблуками, имитируя немцев.
      Капитана провели в кабинет Грольмана. Генерал вышел навстречу и протянул американцу руку. На лице его была улыбка. Макдональду он показался похожим на голливудского актера, игравшего роль высокого немецкого чина. Выпив коньяку, они начали переговоры. Грольман сказал, что он с находящейся в его подчинении полицией готов сдаться, но когда Макдональд потребовал, чтобы и солдаты вермахта сложили оружие, с сожалением покачал головой. "Я совершенно не контролирую полковника Понцета и даже не знаю, где находится его командный пункт", - сказал он. Однако, по его мнению, большая часть армейских подразделений уже ушла из города и Понцет не представляет опасности. Солдатам 69-й дивизии предстояло убедиться в обратном. Дивизия только начала входить в город с юго-востока. Впереди шли ударные танковые части под командованием подполковника Цвибола.
      Когда танки подошли к огромному монументу, немцы, закрепившиеся там, открыли огонь. Машины, обычно двигавшиеся на марше со скоростью не больше 15 километров в час, стремительно рванулись вперед в направлении городской ратуши и почти на каждом углу теряли людей из танкового десанта. Непосредственно на улице перед ратушей Цвибол узнал от какого-то итальянского летчика, что в данном районе обороняется до 300 эсэсовцев. На танках осталось только 65 пехотинцев (остальные попадали с брони во время бешеной гонки или погибли), и подполковник принял мудрое решение окопаться на ночь.
      На рассвете одна рота 69-й дивизии попыталась атаковать городскую ратушу, но была прижата к земле кинжальным огнем немцев. Цвибол бросил на подмогу несколько танков и самоходных орудий.
      Две девочки стояли на перекрестке, прямо на пути движения оперативно-ударной группы "3". Они думали, что видят немецкие танки, пока один танк не остановился и их не окликнули оттуда по-английски.
      Танкист высунул голову из танка и сказал: "Немедленно в укрытие или подвал. Мы идем к ратуше и сейчас будем ее штурмовать". Танкист улыбнулся и скрылся, но через несколько секунд появился снова с конфетой. Он бросил ее девочкам. Все еще не придя в себя, девочки пошли в укрытие. И что это за враг такой?
      Цвибол пошел на ратушу двумя колоннами танков в сопровождении роты пехоты и атаковал ее. И снова американцев остановил огонь из фаустпатронов, пулеметов и винтовок. Около девяти часов после двух безуспешных попыток расстроенный Цвибол решил пойти на хитрость. Он убедил начальника пожарной охраны города, что можно спасти жизни людей, если он отнесет ультиматум в ратушу. В ультиматуме говорилось, что если сопротивление не будет немедленно прекращено, то ратуша будет атакована американцами с помощью тяжелой артиллерии, огнеметов и дивизии пехоты.
      Через несколько минут 150 немецких солдат стали выходить из здания с поднятыми руками. В самой ратуше американские солдаты нашли тела бургомистра Фрейборга, его заместителя и членов их семей. Все они покончили жизнь самоубийством.
      Единственным серьезным очагом сопротивления в Лейпциге оставался монумент, где Понцет также удерживал 17 американских военнопленных. Восьмидюймовые снаряды не могли причинить вреда конструкции памятника, отскакивая от гранита. Предстояла долгая и кровавая осада. У капитана Ганса Трефусса из 273-го полка появилась идея, как уговорить Понцета сдаться, о чем он доложил командиру полка, полковнику Адамсу. Сам Трефусс родился во Франкфурте-на-Майне и уехал в Америку с родителями в 1936 году.
      В три часа дня Трефусс в сопровождении подполковника Джорджа Найта, офицера по оперативным вопросам, и немецкого пленного, который нес белый флаг, стали подниматься по лестнице, ведущей к магазинчику сувениров за монументом. Понцет и еще два офицера вышли навстречу парламентерам.
      Трефусс сказал Понцету, что сопротивление не имеет смысла.
      - Шанса на победу нет. Война проиграна. Благоразумным шагом с вашей стороны будет прекратить сопротивление и тем самым сохранить жизни людей.
      - У меня личный приказ фюрера не сдаваться, - ответил Понцет. Он также отказался обменять семнадцать американцев. Однако двухчасовая передышка помогла американцам эвакуировать раненых.
      Пока американские врачи занимались ранеными, Трефусс продолжал спорить с Понцетом у магазина сувениров, а к пяти часам убедил его продолжить переговоры внутри монумента.
      В других районах города бои практически закончились, если не считать редких выстрелов отдельных снайперов. Американские части занимали квартал за кварталом. Солдаты ездили по городу и размахивали фашистскими флагами. Один американец стоял в грузовике и изображал Гитлера. Даже сами немцы смеялись. Для некоторых из них это был первый смех за долгие годы.
      В полночь Трефусс и Понцет все еще спорили.
      - Если бы вы были большевиком, - сказал немец, - то я с вами вообще бы не разговаривал. Через четыре года мы с вами встретимся в Сибири.
      - Если это так, - возразил Трефусс, - зачем вы жертвуете своими солдатами, когда они могут пригодиться в борьбе против русских?
      - У меня приказ не сдаваться.
      Немного позднее Трефусс сказал Понцету и его офицерам, что из штаба дивизии поступило новое предложение: если Понцет выйдет из монумента лично и сдастся, то его людям также разрешат выйти по одному. Понцет согласился, и 20 апреля в 2 часа ночи вышел из памятника. Сражение за монумент закончилось.
      Когда Трефусс собирался выпустить других немецких солдат, то полковник Найт сообщил, что вышло недоразумение. Генерал-майор Эмил Ф. Рейнхардт, командующий дивизией, отдал приказ только лишь на выход Понцета. Остальных следовало временно задержать в памятнике. Трефусс повернулся к немецким офицерам и попытался убедить их принять новые условия, а также пообещал, что постарается добиться для них увольнительной на сорок восемь часов, если они пообещают не убежать. Только один немец настаивал, чтобы соблюдался первоначальный договор, и Трефусс сразу же отпустил его. Кто бы ни отдал приказ, Трефусс не мог нарушить данного им слова чести. После этого он убедил Найта дать разрешение на сорокавосьмичасовое увольнение.
      - Но, - сказал Найт, - надо сделать так, чтобы Рейнхардт об этом не узнал.
      Пока немецкие солдаты сдавали оружие, Трефусс тайно выпустил домой около 15 немецких офицеров из монумента. Когда через сорок восемь часов Трефусс пришел, чтобы забрать немецких офицеров, то увидел, что вернулись все, за исключением одного, да и тот написал записку, где извинялся за свой поступок.
      На Западном фронте такая странная сдача немецких солдат и офицеров происходила повсеместно. Зачастую американцы по телефону договаривались с бургомистром о мирной капитуляции города. Военные действия на Западе закончились. Однако Кессельринг считал, что нужно сделать все возможное, чтобы постараться удержать оборонительную линию по реке Эльба перед столицей Германии с тем, чтобы у Гитлера появилась возможность бросить все силы на последний бой с большевиками.
      Тем не менее у командующего 12-й немецкой армией Венка были совершенно иные планы. Не имея приказа и даже не проконсультировавшись с фюрером, генерал отдал своей армии команду "кругом!", и немецкие солдаты пошли навстречу большевикам.
      В течение почти двух месяцев на Восточном фронте наблюдалось относительное затишье, пока Жуков готовил войска к последнему броску на Берлин. Хейнрици использовал передышку для укрепления слабых оборонительных рубежей группы армий "Висла". От русских военнопленных стало известно, что за несколько дней перед главным наступлением в районе Кюстрина - Франкфурта планировалось провести разведку боем. Когда 12 апреля советские войска начали прощупывать оборону противника, совершая разведку боем на разных участках, Хейнрици приступил, как и собирался, к реализации стратегии, позаимствованной у французов: Буссе получил приказ подождать несколько дней, а затем под прикрытием темноты отвести 9-ю армию за Одер.
      За несколько часов до начала выполнения маневра на командном пункте группы армий "Висла" у Преслау появился неожиданный посетитель - Альберт Шпеер.
      - Рад видеть вас, - поприветствовал его Хейнрици. - Мои саперы получили два противоречащих друг другу приказа.
      - Именно поэтому я здесь, - ответил Шпеер и объяснил, почему он намеренно внес неясность в приказ: он хотел, чтобы командиры имели возможность не проводить в жизнь политику "выжженной земли".
      Хейнрици заявил, что он не собирается бесцельно уничтожать немецкую собственность.
      - Но как быть с гауляйтерами? Они ведь мне не подчиняются.
      Шпеер, однако, выразил надежду, что генерал использует свое влияние и не даст партийным функционерам предпринять активные действия. Хейнрици пообещал сделать все возможное, но добавил, что ему, возможно, придется уничтожить несколько мостов недалеко от Берлина. Генерал предложил перейти в другой кабинет, где их ждал комендант Берлина генерал-лейтенант Хельмут Рейман. Хейнрици попросил его прибыть на фронт, чтобы обсудить детали обороны столицы Германии.
      Рейман доложил, что в столице он располагает 92-мя плохо подготовленными батальонами фольксштурма.
      - У меня довольно большое количество зенитных орудий, два батальона охраны и так называемые "тревожные войска", состоящие из служащих и просто горожан. Вот и все, чем я располагаю. Ах да, у меня есть еще несколько танков.
      - Что вы намереваетесь предпринять, когда русские начнут наступление?
      - Мне придется взорвать мосты в Берлине. Шпеер нахмурился.
      - Господин генерал, вы отдаете себе отчет, что взорвав мосты, вы нарушите всю систему снабжения для более чем двух миллионов жителей города?
      - А что мне еще остается делать? Либо я взорву их, либо буду отвечать своей головой за невыполнение приказа. Я отвечаю за оборону Берлина своей жизнью.
      Шпеер напомнил, что по мостам идут водопроводные и газовые трубы, электрические кабели, и в случае их уничтожения врачи не смогут проводить операции, замрет вся жизнь, не будет даже питьевой воды.
      - Я дал клятву и обязан выполнить приказ, - с сожалением произнес Рейман.
      - Я запрещаю вам взрывать даже один-единственный мост. Если в этом возникнет крайняя необходимость, то вы должны связаться со мной и получить разрешение.
      - Хорошо, генерал. А что, если мне придется принимать незамедлительное решение?
      - Посмотрим на карту, - предложил Хейнрици и указал на мосты, по которым не проходят коммуникации. - В крайнем случае вы можете взорвать их, но по остальным должны согласовать вопрос со мной.
      Шпеер остался доволен, а Рейман успокоился. Ответственность взял на себя другой человек.
      В бункере рейхсканцелярии проходило экстренное совещание, на котором Гитлер разъяснял довольно странную стратегию спасения Берлина: отступающие к столице немецкие войска должны создать ядро обороны, которое станет препятствием на пути русских войск. Это позволит высвободить другие войска, которые атакуют русских с тыла.
      - Войска русских растянулись настолько, что можно выиграть решающую битву за Берлин, - с уверенностью в голосе сказал Гитлер. - В результате этого русские будут исключены из числа участников в мирных переговорах.
      Фюрер добавил, что останется в городе - для поднятия боевого духа защитников. Некоторые присутствующие настаивали на том, чтобы он отправился в Берхтесгаден, но Гитлер даже и слушать не стал. Как командующий силами вермахта и фюрер немецкого народа, он посчитал своим долгом остаться в столице.
      Гитлер написал листовку из восьми страниц - последнюю, в которой он обращался к своим войскам, - и послал ее Геббельсу. Когда Геббельс прочитал послание, то даже он посчитал его слишком напыщенным. Он попытался отредактировать его зеленым карандашом, но потом бросил листовку в корзину для бумаг. Затем Геббельс снова достал ее оттуда и стал заново перечитывать. Закончив работу, он даже не послал окончательный вариант Гитлеру, а разослал листовку в войска по всему фронту. Солдаты Восточного фронта!
      Наш смертельный враг - большевики-евреи - начали последнее массированное наступление. Они желают растоптать Германию и стереть с лица земли наш народ...
      Если в ближайшие дни и недели каждый солдат выполнит свой долг на Восточном фронте, то азиатское наступление захлебнется...
      Берлин останется немецким, Вена снова будет немецкой, а Европа никогда не будет русской...
      В этот час все немецкое население смотрит на вас, мои солдаты, и надеется, что ваше упорство, ваш фанатизм, ваше оружие и ваш героизм утопят большевистское наступление в крови. В нужный момент судьба устранила самого крупного военного преступника всех времен (Рузвельта), и теперь наступает поворотный момент в войне.
      Адольф Гитлер
      Пожалуй, наиболее важным участком линии обороны Хейнрици была деревня Зеелов, расположенная на западном берегу реки Одер. Через деревню по вершине водораздела шла автомагистраль Кюстрин - Берлин, где Жуков собирался нанести свой главный удар. Если бы Красной Армии удалось захватить Зееловские высоты, то перед ней открывалась дорога до самого Берлина.
      Плачевное состояние группы армий "Висла" наглядно видно при перечислении войск, защищавших Зеелов: 9-я парашютная дивизия была укомплектована молодыми солдатами, которые прошли всего лишь двухнедельную подготовку. Ротные офицеры были бывшими летчиками, полными боевого духа, но без опыта боевых действий на земле.
      Типичным представителем защитников был восемнадцатилетний Герхард Кордес, сын директора гимназии.
      Его в спешке сформированный полк только что окопался на позициях у восточного подножия гряды. Солдаты в полку были вооружены гранатами, пистолетами, винтовками и фаустпатронами, их поддерживали несколько зенитных батарей и незначительное количество противотанковых пушек{35}.
      Вечером 15 апреля русские стали вести беспорядочный артиллерийский огонь по позициям немцев. Русские не подозревали, что главные силы немцев были незаметно выведены за гряду. В два часа ночи 22 тысячи дальнобойных орудий и минометов русских начали артподготовку на всем стопятнадцатикилометровом участке фронта. Наиболее мощный удар пришелся как раз перед Зееловом, и казалось, что каждый сантиметр земли был вывернут наизнанку.
      Артиллерийский огонь вдруг прекратился, и по обеим сторонам автострады Кюстрин - Берлин можно было видеть полыхающее зарево. В направлении гряды двинулись сотни танков. Мимо Кордеса с криками "Русские, русские!" в серой предрассветной дымке побежали солдаты, находящиеся в стрелковых ячейках в 600 метрах от ровной болотистой местности. Кордес поднял голову и увидел леденящее душу зрелище: огромные русские танки покрывали равнину до самого горизонта. Вслед за первой волной показалась вторая, а за ней шла пехота.
      Через мгновение с высот раздались артиллерийские залпы: немцы открыли огонь из всех имевшихся орудий, в том числе и зенитных, стволы которых опустили для стрельбы по наземным целям. Один за другим танки загорались, оставшиеся в живых пехотинцы продолжали с криками бежать вперед. Оборонявшиеся летчики открыли по ним огонь, и красноармейцы начали отходить. Нескольким танкам Т-34 удалось прорваться на флангах, но их подожгли, когда они стали подниматься на гряду и на автостраду, ведущую на Берлин. К рассвету наступавших отбросили назад.