- Исключено, - резко ответил Кессельринг. - Продолжайте удерживать рубеж.
      Хауссер начал снова приводить доводы в пользу отступления, но Кессельринг отрицательно помахал головой и сказал, не сердито, но извиняющимся тоном: "Это мой приказ. Вы должны держать оборону!".
      Едва Кессельринг вышел из комнаты, как Хауссер приказал своим командующим подготовиться к отходу в обстановке полной секретности.
      Два дня спустя, 15 марта, Паттон прорвался через северный участок, обороняемый армией Хауссера, и стал быстро продвигаться к Рейну. Хауссер отдал приказ отходить и затем позвонил Кессельрингу для получения на это разрешения.
      - Удерживайте позиции, - сказал Кессельринг, - но избегайте попадать в окружение. Именно это и требовалось Хауссеру.
      - Благодарю вас, - отрывисто поблагодарил он и быстро повесил трубку. Однако было уже слишком поздно - группа армий "Г" уже была обречена.
      В тот день, когда упал мост "Людендорф", Эйзенхауэр со всей серьезностью сказал Паттону:
      - У вас, ребята, в 3-й армии, проблема заключается в том, что вы не цените своего собственного величия. Вы ведете себя недостаточно самоуверенно. Пусть миру станет известно, чем вы занимаетесь, иначе американского солдата не будут ценить в полной мере.
      Паттон и его помощник полковник Чарльз Кодман затем отправились с Эйзенхауэром в штаб 7-й армии в Люневилле. На пути в штаб Верховный главнокомандующий продолжал хвалить 3-ю армию.
      - Джордж, - сказал он откровенно, - вы не только хороший генерал, но и удачливый генерал, а, как вы помните, в генерале Наполеон удачу ценил выше, чем умение.
      - Ого! - ответил смеясь Паттон, - это первый комплимент, который я услышал от вас за два с половиной года совместной службы.
      На совещании в Люневилле Эйзенхауэр напомнил, что 7-я армия все еще не прорвала оборону Западного вала, в то время как Паттон совершил большой рывок, и затем спросил Пэтча, может ли Паттон наступать через северный сектор зоны 7-й армии. Пэтч с готовностью согласился. "Мы ведь служим в одной армии", - сказал он.
      Вернувшись в тот вечер в штаб 3-й армии, Паттон расслабился и за обедом был особенно весел. "Мне кажется, Айк доволен, - сказал он. Следует почаще приглашать его на передовую".
      - Единственное, чего я не могу понять, - это его утверждение, что 3-я армия недостаточно уверена в себе, - сказал Хобард Гей. - Как вы это объясните?
      - Все очень просто, - ответил Паттон, помешав ложкой суп. - В скором времени Айк будет баллотироваться в президенты, а 3-я армия - это немало голосов.
      Заметив улыбки на лицах окружающих, он сказал:
      - Вы полагаете, я шучу? Совсем нет. Вот подождите, и вы сами убедитесь.
      Глава 13.
      Операция "Восход"
      По возвращении в Италию Карл Вольф обнаружил, что его озабоченность будущим разделяет один из офицеров штаба, штандартенфюрер СС Ойген Доллман, мужчина приятной внешности и острый на язык. Для своих друзей он был остроумным человеком, а для врагов - просто злобным. Его мать была итальянкой, и у него осталось много связей как в общественных, так и в интеллектуальных кругах Италии. Вопросы мирного урегулирования Вольф обсуждал также не раз с доктором Рудольфом Раном, немецким послом в фашистском правительстве Муссолини. За два года до этих событий, будучи полномочным послом в Тунисе, Ран помог спасти еврейское население этой страны от вымирания.
      Все трое были уверены, что итальянские партизаны в северной части Италии сформируют коммунистическое правительство в том случае, если немецкое сопротивление вдруг будет сломлено. Вместе с французскими коммунистами на западе и Тито на востоке мог быть сформирован широкий пояс большевизма на юге Европы. Единственным правильным решением была бы организация планомерной сдачи немецких сил с тем, чтобы западные союзники смогли взять под свой контроль северную Италию до того, как это сделают партизаны. Вскоре после этого разговора Доллман невзначай заметил на одной из встреч, что он "устал от проклятой войны" и очень плохо, что никто не может связаться с союзниками. Такое неосторожное замечание могло бы испортить весь план, но оно произвело обратный эффект. Гвидо Циммер, один из младших офицеров СС, услышал реплику Доллмана. К счастью, он также чувствовал, что война уже проиграна, и, будучи ярым католиком, хотел предотвратить бессмысленную гибель людей и разрушения. Циммер сделал вывод, что если у Доллмана такой ход мысли, то таким же образом думает и Вольф.
      Циммер полагал, что знает нужного человека, который мог бы выступить в качестве посредника: барон Луиджи Паррилли, бывший представитель корпорации, производившей холодильное оборудование, а также зять крупного миланского промышленника. До Циммера дошли слухи, что Паррилли помогал некоторым итальянским евреям тайно выехать из страны. Он заехал к барону и повторил все, что услышал от Доллмана. Как и Вольф, Паррилли боялся, что коммунисты будут контролировать северную Италию, где у него имелись большие финансовые интересы, и он со все возрастающим интересом слушал объяснения Циммера, что только Вольф мог бы успешно реализовать план, поскольку в его задачу, как главы СС и полиции, входит подавление таких заговоров.
      Паррилли счел все сказанное не лишенным здравого смысла и пообещал помочь. 21 февраля он сел в поезд, следующий в Цюрих, чтобы встретиться со своим старым другом доктором Максом Гусманом, директором привилегированной школы для мальчиков в Цугерберге. Гусман с пониманием выслушал предложение, но выразил сомнение, что союзники будут вести переговоры, враждебные по отношению к России. Однако он позвонил своему другу, майору Максу Вайбелю, сорокачетырехлетнему кадровому офицеру, который учился в университетах Базеля и Франкфурта и защитил докторскую диссертацию по политологии. Вайбель также осознавал коммунистическую угрозу на севере Италии. Генуя использовалась в качестве порта в основном Швейцарией, и если бы она попала под контроль коммунистов, то экономика его страны стала бы терпеть убытки. Вайбель также понимал, что если примет участие в заговоре и он будет раскрыт, то его карьере будет положен конец, но тем не менее план с участием Вольфа заинтересовал его и он пообещал оказать содействие, неофициальное, разумеется, поскольку это нарушало бы нейтралитет Швейцарии.
      Гусман не мог бы найти более подходящего человека для дальнейшей реализации плана. Вайбель занимал самый высокий пост в разведке швейцарской армии и мог организовать любые переговоры с участием Германии на территории Швейцарии. Он был также знаком с Алленом Даллесом, загадочной личностью, который, как считалось, был личным представителем Рузвельта в Швейцарии.
      Еще в 1942 году Даллес открыл в Берне офис под туманной вывеской "Специальный помощник министра США". В швейцарской прессе, однако, Даллеса называли "специальным представителем Рузвельта", несмотря на то, что тот категорически отказывался от этого титула. На самом деле он был ни тем, за кого себя выдавал, ни тем, кем его называли. Даллес являлся представителем генерал-майора Уильяма Дж. Донована, ответственным за территорию Германии, юго-восточную Европу, а также части Франции и Италии. Даллес был сыном пресвитерианского священника, внуком одного из госсекретарей США и племянником другого. В течение пятнадцати лет он занимался юридической практикой в офисе своего старшего брата, Джона Фостера Даллеса. Он был крупным по телосложению человеком, простым в поведении, дружелюбным, предпочитал твидовые костюмы и курил трубку. Он был похож на профессора, имел постоянный и стабильный доход, но с большим интересом занимался политическими разведывательными операциями. Особенно ему нравилось входить и покидать рестораны с черного хода, а также загадочно исчезать с официальных обедов.
      22 февраля после звонка Гусмана Вайбель пригласил Даллеса и его главного помощника, Геро фон С. Геверница, на обед и сообщил им, что у него есть двое друзей, которым очень хотелось бы обсудить один взаимовыгодный вопрос. "Если хотите, то я представлю их вам после обеда", - сказал он. Даллес, разумеется, сказал, что не может принять такое решение, и предложил, чтобы с "двумя друзьями" встретился вначале его помощник.
      Геверниц имел изысканные манеры и привлекательную наружность, с налетом некой загадочности. В молодости Геверниц защитил докторскую диссертацию по экономике во Франкфурте и в 1924 году поехал в Нью-Йорк, где занимался международным банковским бизнесом, а затем получил американское гражданство. После прихода Гитлера к власти он осуществил на практике замыслы отца. Он считал, что перед ним стоит задача наладить и поддерживать тесные контакты между антинацистскими силами в Германии и американским правительством. Некоторые из лидеров сопротивления знали его и доверяли ему, а он, в свою очередь, чувствовал, что если ему удастся убедить Даллеса в искренности их намерений, то можно многое сделать для свержения режима Гитлера либо приблизить окончание войны каким-либо другим образом. Когда Даллес открыл офис в Берне, то попросил Геверница работать с ним. Вскоре между ними возникли тесные, доверительные отношения.
      Паррилли рассказал Геверницу о ситуации в Италии. Геверниц вежливо, но с недоверием выслушал его - слишком все это звучало фантастично, - но согласился встретиться с Паррилли еще раз, если поступит конкретное предложение. Паррилли спросил Геверница, захочет ли он, либо кто-то другой, напрямую контактировать с Циммером или Доллманом. "Это можно организовать", - пообещал Геверниц, и на этом встреча закончилась.
      Паррилли вернулся в Италию, и Вольфа впервые проинформировали о контактах с Даллесом. Он решил
      прекратить попытки переговоров через папу римского и англичан, и послал Доллмана в Швейцарию. 3 марта майор Вайбель тайно переправил Доллмана и Циммера через границу, где их встретили Паррилли и доктор Гусман. В ресторане в Лугано Доллман заявил, что союзники будут вести переговоры о "справедливом мире", который не позволит коммунистам осуществить их замыслы в северной Италии. Доктор Гусман ответил, что Германия находится в положении, когда не может выдвигать никаких требований, и было бы ошибочным считать, что до окончания войны можно поставить по разные стороны баррикад Запад и Советский Союз.
      Доллман безразлично слушал разговор, как какую-то занудную лекцию, не делая никаких комментариев до тех пор, пока Гусман не заявил, что единственной надеждой Германии остается безоговорочная капитуляция. Полковник покраснел и вскочил. "Вы говорите о государственной измене?" повысил он голос. Он сказал, что Германия имеет основания торговаться, а не безоговорочно капитулировать. По его словам, в Италии находится боеспособная армия в один миллион солдат.
      "Обдумайте это, - сказал Гусман. - Ваше положение безнадежное. Поговорите со своими друзьями".
      Доллман не собирался продолжать дискуссию с посредником. Он хотел встретиться с представителем Даллеса, но когда тот прибыл (на сей раз явился не Геверниц), то поставил те же условия - безоговорочная капитуляция. Он также добавил, что немцы доброй воли, которые помогут приблизить конец военных действий, будут находиться на особом положении, и передал Доллману листок бумаги. На нем были написаны имена двух лидеров некоммунистического движения сопротивления Италии, находящихся в заключении: Ферручио Парри и майор Усмиани.
      Паррилли объяснил, что Даллес будет считать жестом доброй воли, если их освободят и нелегально переправят в Швейцарию. Это выглядело абсурдным: Парри немедленно бы узнали. Несмотря на эти опасения, Доллман пообещал, что сделает все от него зависящее, и вторая встреча закончилась всеобщим дружеским рукопожатием.
      Требование безоговорочной капитуляции не вывело Вольфа из себя, как Доллмана, - по крайней мере, переговоры начались, и в дальнейшем можно было бы договориться о более почетных условиях капитуляции. Освобождение двух известных политических заключенных совсем другое дело. Речь шла о риске, который нес угрозу всему плану, но Вольф решил, что это единственный способ произвести впечатление на Даллеса. Доллман посоветовал ему выехать в Швейцарию - его присутствие в качестве главнокомандующего СС в Италии будет иметь большой вес в переговорах с американцами. Вольф пообещал подумать. Дело было очень опасным, так как в Швейцарии его хорошо знали.
      На следующий день он поехал в штаб Кессельринга. Вольф считал его своим старшим товарищем и надеялся, что их дружба сможет помочь получить окончательное одобрение, необходимое для капитуляции. Не упоминая имен, он сообщил фельдмаршалу, что вошел в контакт с американцами в Швейцарии, и намекнул, что можно договориться о заключении мира. Кессельринг выглядел, как и положено, безучастным, но дал понять Вольфу, что если удастся добиться почетного мира, то он возражать не будет.
      На следующий день Паррилли встретился с Вольфом на озере Гарда и от имени Даллеса пригласил его на конференцию в Цюрихе, которая должна была состояться 8 марта. Вольф дал свое согласие.
      8 марта оказался днем полным событий. В этот день американцы захватили мост в Ремагене, Кессельринга вызвали в Берлин, где освободили от должности командующего в Италии и направили на Западный фронт. В начале дня Вольф и Доллман вместе с Парри и Усмиани тайно переправились в Швейцарию в сопровождении одного из людей Вайбеля. На поезде они доехали до Цюриха, где бывших заключенных доставили в отдельную палату клиники "Хирланденклиник" в престижном районе города. Ни Парри, ни Усмиани не сообщили причину их освобождения из итальянской тюрьмы.
      Вечером Вайбель привез Даллеса и Геверница в больницу. Парри, который еще накануне находился в руках СС, был уверен, что его собираются убить, а когда увидел своего старого друга Даллеса, то разрыдался. Это была трогательная сцена, а для Даллеса она имела еще больший смысл освобождение пленников стало доказательством добрых намерений другой стороны. Теперь Даллес был готов встретиться с Вольфом. Час спустя Гусман провел генерала Вольфа в старое здание неподалеку от озера, где у Даллеса имелась квартира для конспиративных встреч.
      Геверниц подошел к Вольфу первым. Он хотел подготовить его к встрече с Даллесом. "Генерал, я много слышал о вас", - начал он разговор. Когда Вольф пристально посмотрел на него, то Геверниц добавил: "То, что я слышал, делает вам честь". До этого графиня Матильда Подвилс рассказала ему, как один влиятельный нацист, - она считала, что это был Вольф, - помог ей спасти Романа Гвардини от отправки в концентрационный лагерь. "Генерал, как я понимаю, вы спасли жизнь Гвардини, известного католического философа. Думаю, что у нас есть один общий друг, прелестная леди, которая много рассказывала мне о вас". Вольф улыбнулся.
      Даллеса представили немцам, и доктор Гусман начал обсуждение. "Генерал Вольф, - начал он, - стало ли вам ясно во время нашего длинного путешествия на поезде, что для Германии война окончательно проиграна?"
      Вольф уже принял для себя решение, что мир необходимо купить любой ценой, даже ценой личного унижения, и сказал "да".
      "Ясно ли из нашего разговора, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции?" - снова спросил Гусман.
      "Да", - покорно ответил Вольф.
      Вольф добавил, что продолжение войны было бы преступлением против немецкого народа. Как хороший немец, он готов пойти на риск, чтобы помочь прекратить войну. В этих словах чувствовалась искренность, и впервые Геверниц подумал, что эта встреча может дать результат.
      Вольф также сказал, что он командует вторым эшелоном войск в Италии, а также частями СС и полиции. "Лично я, а также подчиненные мне силы готовы перейти в ваше распоряжение для прекращения боевых действий, - продолжил он. - Но для этого нужна санкция командования вермахта". Он сообщил о положительном отношении к данному вопросу Кессельринга. Если фельдмаршал примет положительное решение, то это повлияет и на командующих на других фронтах и они капитулируют.
      За несколько месяцев до этого Геверниц сказал Даллесу, что многие немецкие генералы готовы выступить против Гитлера и даже готовят план с целью убедить пять схваченных генералов вдохновить народ поднять всеобщее восстание. Вольф продолжал разговор, и у Геверница стали пропадать сомнения - он все больше убеждался в искренности собеседника. Вольф ничего не просил для себя, и в его рассуждениях имелся смысл. Даллес придерживался такого же мнения. Он чувствовал, что Вольф не подставное лицо Гитлера или Гиммлера и переговоры с ним очень даже могут закончиться полной немецкой капитуляцией в Италии.
      Вольф приехал на встречу готовый предоставить доказательства добрых намерений. Он заявил, что его войска избегали ненужных разрушений в Италии и по его собственной инициативе, подвергаясь опасному риску, спасли известные полотна из дворцов Уффици и Питти, а также бесценную коллекцию монет короля Виктора Эммануэля. Он заверил, что все эти вещи находятся в надежном месте и не будут переправлены в Германию. Он передал список 300 полотен, среди которых были шедевры Боттичелли, Тициана и других мастеров.
      Даллес принял решение. Он сказал, что согласен иметь дело с Вольфом при условии, что генерал не пойдет на другие контакты с союзниками. Вольф согласился и также пообещал сделать все возможное, чтобы сохранить жизни заключенным, предотвратить разрушение заводов, электростанций и бесценных произведений искусства.
      На этом встреча, продлившаяся час, закончилась, и Вайбель сопроводил немцев до границы. В поезде они обсудили потенциальный состав кабинета министров нового рейха. Президентом предполагалось сделать никого другого, как Кессельринга. Министром иностранных дел? Фон Нейрат однажды неплохо показал себя в этой должности, почему бы не назначить его? Министр финансов? Разумеется, старая лиса Шахт. Министр внутренних дел? Генералу Вольфу предложили этот пост, но он, покраснев, отказался, поскольку это могло выглядеть как награда за сотрудничество с союзниками.
      Однако после пересечения границы Вольфу пришлось вернуться в реальный мир. Стало известно, что Кессельринга вызвал в Берлин сам Гитлер. Заменят. ли его человеком, на которого Вольф сможет воздействовать?
      От Кальтенбруннера поступило тревожное сообщение: Вольфу предлагалось прибыть в Инсбрук, находившийся на другой стороне австро-итальянской границы. Вольф был уверен, что заместителю Гиммлера каким-то образом стало известно о переговорах с Даллесом и что его поездка вполне может закончиться тюрьмой или, что еще хуже, смертью. Он решил проигнорировать приглашение.
      Даллес проинформировал генерала Донована о встрече с Вольфом и получил инструктаж продолжать переговоры, которым дали название операция "Санрайз". Два генерал-майора в подчинении Александера, которых тепло встретил в Венгрии маршал Толбухин, - американец Лиман Лемницер и британец Теренс Эйри, начальник разведслужбы фельдмаршала, - 15 марта выехали из Неаполя к швейцарской границе с документами американских солдат, но в гражданской одежде. В их задачу входила встреча с Вольфом и окончательная подготовка капитуляции немецких войск в Италии.
      На швейцарской таможне Лемницер успешно ответил на многочисленные вопросы, но Эйри знал об Америке мало. К счастью, все обошлось. Вайбель заранее проинструктировал пограничников, чтобы те пропустили двух генералов, независимо от того, что они будут говорить.
      Проведя два дня с Даллесом в Берне, они отбыли в Люцерну, где Вайбель сообщил им, что получил тревожную весть из Италии: Кессельринга сменил генерал Генрих фон Фитингофф. Тем не менее Вольф, как и планировалось, собирался встретиться с двумя генералами.
      Геверниц отвез генералов в Аскону, небольшую деревушку рядом с Локарно, с видом на озеро Маджоре, и поселил их в своем живописном сельском доме, где они остались в качестве гостей. На следующий день, 19 марта, за обедом Геверниц сообщил генералам, что Вольф, Доллман и еще два человека прибыли и их разместили в доме на берегу озера.
      Встреча генерала СС с Даллесом, Лемницером, Эйри и Геверницем началась в 15 часов того же дня. В маленьком доме у озера больше не присутствовал никто. Геверниц действовал в качестве переводчика и время от времени вмешивался в ход переговоров с целью оказания помощи. Даллес сказал, что он доволен тем, что один из представителей немецкого командования ведет переговоры, не выдвигая каких-либо личных требований.
      Вольф поблагодарил, но высказал реалистичное предположение, что смена командования в Италии ставит под угрозу всю операцию. Существовала вероятность, что Кессельринга сняли с командования именно потому, что просочилась информация о секретных переговорах. Могло даже случиться так, что их всех по возвращении в Италию арестовали бы. Передвижения фрау Вольф уже были ограничены ее замком по указанию Кальтенбруннера. Тем не менее Вольф пообещал сделать все, что в его силах, для капитуляции. Ему требовалось срочно встретиться с Кессельрингом и попытаться убедить того предпринять подобные шаги на Западном фронте. Вольф считал наилучшим вариантом просто попросить Кессельринга дать добро на капитуляцию в Италии. В этом случае Кессельринг мог негласно попросить Фитингоффа поддержать Вольфа. Геверниц отвел Вольфа на террасу и спросил его о количестве политзаключенных в итальянских концентрационных лагерях. По мнению Вольфа, их насчитывалось несколько тысяч человек разных национальностей и имелся приказ на их уничтожение.
      - Вы подчинитесь этому приказу? Вольф стал прохаживаться по террасе и затем остановился перед Геверницем.
      - Нет, - сказал он.
      - Вы можете дать слово чести?
      - Да, вы можете на меня положиться, - ответил Вольф, пожав руку Геверница.
      В тот же день неподтвержденные слухи о мирных переговорах стали распространяться на Западном фронте. Слухи подтвердились, когда Брэдли позвонил в штаб Ходжеса и приказал командующему 1-й армией немедленно вылететь в Люксембург на встречу с ним и Паттоном.
      Ходжес увидел, что его вызывают на очередной военный совет. Брэдли начал с того, что объявил о разрешении Эйзенхауэра использовать в Ремагене девять дивизий. Ходжес наконец мог расширить плацдарм и подготовиться к наступлению на севере и северо-востоке.
      Паттон уже хотел поздравить Ходжеса, но в этот момент Брэдли добавил, что наступление должно начаться не ранее 23 марта, когда Монтгомери начнет массовое форсирование Рейна. Затем Брэдли сказал Паттону, что, "по его мнению, для 3-й армии было бы лучше не переходить Рейн поблизости от Кобленца", а сделать это в районе Майнца - Вормса. Другими словами, Паттону предстояло форсировать реку в пятнадцати километрах от того места, где он находился.
      Паттон вылетел к себе в штаб в мрачном настроении, убежденный в том, что если Монтгомери форсирует Рейн первым, то основные материальные и людские резервы союзников будут переброшены на северное направление, а 3-й армии придется перейти к обороне. Для того чтобы опередить англичан и форсировать Рейн первым, у него оставалось всего четыре дня, а этого времени было явно недостаточно, чтобы дойти и очистить от немцев район Майнца даже в обычных условиях. Оставался единственный выход: заставить своих людей совершить невозможное.
      В Реймсе Смит убедил Эйзенхауэра отдохнуть некоторое время, иначе у него будет нервное расстройство, и Верховный главнокомандующий, вылетел на короткий отдых в Канны.
      С самого начала послы Гарриман и Кларк Керр информировали Молотова об операции "Санрайз", и с самого начала нарком иностранных дел настойчиво требовал, чтобы русский офицер сопровождал Лемницера и Эйри в Швейцарию. Однако Гарриман посоветовал госдепартаменту не делать этого, как не сделали бы этого русские, проходи такая операция на востоке.
      Уступка Запада стала бы рассматриваться как знак слабости и повод для еще более необоснованных требований в будущем. С таким мнением согласились, и 19 марта произошла историческая встреча, но без советского участия.
      Два дня спустя Черчилль попросил Идена проинформировать русских о результатах, достигнутых в Асконе. Реакция была молниеносной и резкой. В пределах нескольких часов Молотов вручил Кларку Керру ответ, изложенный в далеко не дипломатических выражениях. Раздражение Молотова было явно связано с угрозой интересам Советского Союза в северной Италии. Молотов обвинил союзников в пособничестве немцам "за спиной Советского Союза, который несет основное бремя войны против Германии", и назвал ситуацию "не недоразумением, а чем-то еще хуже".
      Гарриман получил схожее по смыслу письмо, которое он переправил в Вашингтон. В течение нескольких недель он просил Рузвельта предпринять твердые шаги против Советов и надеялся, что решительный, если не сказать злобный, русский наконец заставит президента действовать. Гарриман написал, что полное раздражения письмо советского руководства доказывает, что советские лидеры в корне изменили свою тактику после соглашений, достигнутых в Ялте. Я полагаю, что надменный язык письма Молотова открыто говорит о высокомерии по отношению к США, о котором раньше можно было только догадываться. По моему мнению, рано или поздно подобное отношение станет для нас неприемлемым.
      Я, таким образом, рекомендую учитывать реальные обстоятельства, придерживаясь благоразумной и выдержанной позиции, занятой нами, и твердо, но по-дружески заявить об этом советскому правительству.
      В частном порядке Гарриман не мог понять, почему Сталин "пошел на соглашения в Ялте, если уже тогда собирался нарушать их". Он чувствовал, что "маршал первоначально, может, и собирался сдержать обещания, но потом передумал по различным причинам. Во-первых, некоторые члены Центрального Комитета коммунистической партии критиковали Сталина за то, что тот сделал на конференции много уступок. Во-вторых, Сталин становился все более и более подозрительным ко всем и вся; когда американцы нелегально вывезли из России несколько советских граждан, то Сталин заклеймил это как часть официального заговора США. В-третьих, что самое главное, Сталин в Ялте убежденно верил, что народы Восточной Европы и Балкан будут встречать Красную Армию как освободительницу. Теперь же стало очевидным: при помощи поляков в Люблине в свободных выборах Польша Сталину не отойдет, а на Балканах Советский Союз в большей степени считали завоевателем, а не освободителем.
      Каковы бы ни были причины, Сталин решил не соблюдать договоренностей, достигнутых в Ялте. Для него это было простым делом. Он однажды сказал Гарриману в связи с другой ситуацией, что никогда не нарушает слова, а просто принимает другое решение.
      Еще одним фактором, который способствовал тому, что Сталин резко изменил свою точку зрения, было высказывание Рузвельта в Ялте о том, что США выведут как можно скорее свои войска из Европы. Это, вероятно, стало самой большой ошибкой союзников на конференции, поскольку Сталин мог и реально отвергал все последующие протесты американцев, включая личные просьбы президента.
      Глава 14.
      В междуречье
      К 22 марта Великая Германия Гитлера оказалась зажата между двух рек: Одером и Рейном. И с запада, и с востока враги рейха готовились к победному массированному наступлению, которое - в этом никто не сомневался - должно было принести окончательную победу. Наступление Монтгомери через Рейн планировалось начать на следующий день и в отличие от рискованных предприятий американцев разрабатывалось до последних деталей. Все было расставлено по местам, и каждому подразделению была досконально известна выполняемая задача.
      Когда в штабе фельдмаршала начали разрабатывать план операции в конце января, предполагалось, что 2-я британская армия под командованием генерал-лейтенанта М. Демпси возьмет на себя основное бремя наступления, форсировав Рейн к северу от Везеля, стратегически важного города в тридцати километрах от Дюссельдорфа. Из 9-й армии Симпсона в наступлении принимал участие только 19-й корпус - да и тому предстояло выполнять вспомогательные задачи: поддержка главного наступления с форсированием реки у населенного пункта Рейнберг, в нескольких километрах южнее Везеля, а также наведение мостов тактического значения.
      Когда Симпсон получил данную директиву, то изумился - его солдатам отводилась всего лишь роль мостостроителей! Более того, их подчиняли Демпси, а не ему! Симпсон пожаловался Монтгомери, и тот в конечном итоге согласился сохранить 19-й корпус под его командованием. 4 марта, за три дня до захвата моста в Ремагене, этот корпус неожиданно прорвал немецкую оборону и вышел к Рейну раньше намеченного срока. Командир корпуса генерал Раймонд Маклейн позвонил Симпсону и сообщил ему потрясающую новость, что он нашел "прекрасное место для форсирования Рейна" к северу от Дюссельдорфа, к тому же хорошо скрытое лесом. Если бы Симпсон подчинялся Брэдли, а не Монтгомери, то вначале совершил бы прорыв, а уже затем доложил об этом командующему группой армии. Но он знал, что Эйзенхауэр захочет, чтобы он прорвался через каналы, и поэтому поехал к Монтгомери и попросил разрешения на импровизированное форсирование Рейна, сделав упор на том, что немцы ошеломлены стремительным наступлением и не успели еще подготовить линию обороны на восточном берегу.
      Даже не глядя на карту, подготовленную Симпсоном, Монтгомери сказал: "Вы можете использовать не более одной дивизии. Там нет места для развертывания сил. Я хочу придерживаться своего плана". Он добавил, что только строгое соблюдение графика может обеспечить успех операции.
      Паттон и другие американские офицеры чувствовали, что Симпсона специально сдерживают с тем, чтобы британцам досталась честь первыми начать форсирование Рейна. Однако Симпсон, которого данный вопрос касался больше всего, считал фельдмаршала профессиональным солдатом, решения которого не зависят от национального престижа. Монтгомери просто-напросто хотел, чтобы операция прошла чисто, без каких-либо импровизаций и изменений, которые могли нарушить ход главного плана.
      И тем не менее Монтгомери решил подстраховаться и внес в первоначальный план дополнение - он приказал выбросить десант на другую сторону Рейна в составе двух воздушно-десантных дивизий. Эту операцию назвали "Университет", и целью ее было "сломать оборону противника на Рейне и в секторе Везеля... Это была первая десантная операция союзников, проведенная в дневное время через несколько часов после ночного форсирования реки пехотой.
      Для выполнения этой задачи генерал-майор М. Риджуэй выбрал 6-ю британскую воздушно-десантную дивизию и 17-ю воздушно-десантную дивизию США, которые входили в состав 18-го воздушно-десантного корпуса.