Токмакова Ирина
И настанет веселое утро
Ирина Токмакова
И настанет веселое утро
Повесть-сказка
Глава 1. ПЛОХОЕ УТРО, ПЛОХОЙ ДЕНЬ, СОВСЕМ ПЛОХОЙ ВЕЧЕР
Геркулесовая каша на кухне начала подгорать. Папа высунул голову из ванной и, жужжа бритвой, сердито крикнул бабушке:
-- Таисья Гурьевна, даже здесь слышно, что горит! Ну когда ж это наконец...-- И снова скрылся в ванной.
Бабушка метнулась в кухню, огорченно понюхала кашу в кастрюльке, переложила ее в другую кастрюльку, негорелую, снова понюхала, совсем огорчилась, достала сковородку, стала жарить яичницу, но в это время вспенился и убежал кофе.
Папа пил кофе стоя, жевал бутерброд с сыром. Яичницу он есть не стал, и мама сказала сердито, что это бабушке назло. У бабушки дергались губы, когда она заплетала Полине косы. У Полины у одной изо всей группы в их детском саду были косы. Всех остальных девочек мамы водили стричься в парикмахерскую. А бабушке хотелось, чтобы у Полины были косы, как когда-то в бабушкином детстве: все девочки отращивали косички и не носили брюк, а только надевали сатиновые шаровары на гимнастику. Шаровары Полине шить не стали, а косы бабушка все-таки попросила отрастить и сама заботливо мыла внучке голову то яичным желтком, то еще ей только одной известным способом. А папа говорил, что это все -- ему назло. Потому что он терпеть не может все старомодное и считает, что жить надо по-современному, а не назад оглядываться, так и шею можно свернуть.
В бабушкиной комнате стоял старинный буфет, и большое зеркало в резной раме, и комод из шести ящиков, а на комоде в высоких вазах -- сухие цветы и травы. Полине казалось, что это очень красиво, а папа, когда за чем-нибудь входил в бабушкину комнату, каждый раз, выходя оттуда, говорил:
-- Это мне назло.
А мама на него за это обижалась, и Полина тоже, потому что знали: вовсе не назло; но он на их обиды не обращал никакого внимания.
Полина думала, вот в телевизоре часто показывают разных дядей и тетей, и все они без конца говорят: "Благополучные семьи -- неблагополучные семьи, благополучные-неблагополучные". Передачи эти -- скучища, ужас! И слово-то какое-то противное -- "получные-неполучные"...
У них в семье, во всяком случае, все благополучно. Бабушка так говорит соседке, Ванде Феликсовне Бам-бурской, когда та приходит к бабушке в гости и они сидят и долго-долго разговаривают и вяжут. А что это обозначает -"благополучно"? Кто-нибудь объясните это Полине, пожалуйста! Благополучно! Вот-вот!
Например, сегодня. Не успели встать, а уже бабушке за кашу попало от папы, папе за бабушку -- от мамы, бабушка подергивает губами и молчит -- а это значит, вспоминает прошлое. Бабушка всегда -- когда так по-особенному молчит, это значит, что она вспоминает прошлое. Дедушку. Небольшой городок Крутогорск, где они жили и где выросла мама, и где дедушка несколько лет тому назад умер, как бабушка говорит, "от сердца".
"Благополучно",-- ворчит про себя Полина.
Бабушкины воспоминания и Полинины размышления прерывает папин голос:
-- Между прочим, у меня заседание ровно в десять.-- Маме: -- Вера, ты готова? -- Бабушке: -- Таисья Гурьевна, боярышнины косы когда-нибудь заплетутся наконец? У меня заседание не в двенадцать, не в половине шестого, не послезавтра, а сегодня -- ровно в десять!
Бабушка криво завязывает банты на косах и, махнув рукой, отпускает Полину, мама хватает сумку с рукописями, и они выскакивают на площадку. Мама вызывает лифт, папа, не дожидаясь, пока кабина приползет на восьмой этаж, несется по лестнице пешком. Когда Полина и мама выходят из подъезда, красные "Жигули" уже фыркают, и обе двери раскрыты настежь. Никто не видит, что бабушка вышла на балкон и машет рукой.
Какое невеселое, плохое утро! Почему такое утро случается не так уж редко в их доме? Полина даже не успевает подумать об этом, как папа тормозит возле детского сада, как мама торопливо ее целует, перегнувшись с переднего сиденья, как Полина бежит по дорожке в свою, старшую группу, а "Жигули" уже умчались по направлению к маминому издательству, где она работает редактором. Папа, наверно, успеет на заседание. Министерство от издательства близко -- рукой подать.
Так отчего же оно такое плохое, невеселое, недоброе, это утро?
-- Доброе утро, Полиночка! -- окликает ее воспитательница Анна Ильинична.-- Ты чего это, дружочек, хмуришься?
И, не ожидая, пока Полина ей объяснит, хлопает в ладоши и кричит:
-- Ребята, строиться, всем строиться! Мы сегодня идем гулять в парк!
Март! Март! Солнечный мартовский день! Две сороки на верхушке клена о чем-то спорят хриплыми голосами. Полина прислушивается. О грачах? Не о грачах? Нет, не понять. А вот и сами грачи. Их двое. Черные-черные. Носят прутики на березу, укладывают там на верхних ветках. Вьют гнездо, что ли? Бабушка говорила Полине, что грачи теперь перестали улетать на зиму из больших городов. В городе стало теплее. И есть чем кормиться -- много пищевых отходов. Бабушка смешно сказала:
-- Ты погляди, Полинка, грачи-то совсем обрусели!
Точно, когда они улетали в чужие края, они переставали быть русскими грачами и делались, например, индийскими. А куда они улетали раньше? В Африку? В Индию? Надо будет спросить у папы...
Полина вспомнила сегодняшнее утро, и вообще, как папе стало последнее время все некогда и некогда и не до нее, и опять нахмурилась.
Ребята столпились вокруг скамейки, где сидела Анна Ильинична и читала книжку про ослика или козлика. А Полина отошла в сторонку и спряталась за толстым кленовым стволом. Сейчас она будет играть в свою любимую игру. Когда она в нее играет, ей хорошо и радостно. Дело в том, что у Полины есть собака. Та собака, которую она уже давно просит ей купить, которую давно любит: веселый, умный, добрый пес. Его зовут Фокки. Да, та самая собака, которую ей не купили ко дню рождения, а, наоборот, купили ковер в ее комнату. А еще раньше купили ковер в большую комнату. Объясните, пожалуйста, почему собака или ковер? Ковер собаке не доставит никаких неприятностей. Собаке очень даже удобно будет спать на ковре. И возиться с Полиной на ковре тоже приятнее, чем просто на полу. Ладно! Как хотят! У Полины все равно есть собака. Фокки. Это ничего, что Фокки понарошковая собака. Придуманная. Все равно -- он есть.
-- Фокки, ко мне! -- позвала Полина.
Фокки, черный, гладенький, с торчащими ушами и мохнатой мордочкой, тотчас же подбежал к своей хозяйке. Полина погладила его теплую спинку.
-- Ну, пойдем гулять, пойдем гулять, дурачок! Фокки завилял своим коротеньким, обрубленным хвостиком, Полина застегнула на нем ошейник и к ошейнику прицепила поводок. Они пошли гулять по аллейкам. Фокки бежал вперед, иногда оглядываясь на Полину. Полина с ним беседовала.
-- Понимаешь, Фокки,-- говорила она,-- я никак не могу понять, что значит "все благополучно". Мама, как приходит с работы, тут же начинает читать какие-то бумаги, которые называются "рукописи". Вчера я ее просила почитать мне книгу, а она сказала, что пока не прочтет рукопись про модальные глаголы... Ты что-нибудь понимаешь, Фокки? Миндальные -- это понятно. Это пирожные такие. Мотальные -- тоже понятно. Это когда мотают. Но -- модальные? По-моему, так не бывает. "Не мешай, мне не до тебя, у меня эти самые, "модальные глаголы"..." И папе тоже не до меня. А кому же до меня, Фокки?
Фокки сочувствовал, не забывая, однако, время от времени поднимать ножку возле кленовых и липовых стволов.
-- Бабушка Тая очень хорошая,-- продолжала Полина.-- Только знаешь, Фокки, она грустит все время. И вспоминает Крутогорск и дедушку. Она мне рассказывала о розах. Хочешь, я тебе расскажу? Слушай. Давно-давно -- это время называется "сразу-послевойны" -- в Крутогорске жил один армянин по имени Вардкез. Откуда я это знаю? Ну, бабушка
рассказала, конечно. Чудной ты, Фокки, откуда бы мне еще знать? Он жил там и жил, и он разводил розы. Прекрасные розы, алые и белые. Он их продавал иногда, бабушка говорит, что очень дешево, а иногда так давал, потому что был он совсем нежадный. И вот бабушка рассказывала, как дедушка приносил ей розы от Вардкеза. Он ходил к нему далеко-далеко, на самый край города, потому что Вардкез жил на самом краю города, который назывался "Козье Болото". То ли правда там козы водились и квакали вместо лягушек, то ли улица эта крайняя так называлась. Я не знаю. И бабушка теперь всегда говорит:
"Ничего больше, Полиночка, и не нужно было. Ни ковров, ни хрусталя. Ни дорогих обоев".
"Ни цветного телевизора?" -- спросила я у нее. А она засмеялась:
"Телевизоров, говорит, тогда совсем не было. Ни цветных, ни никаких вообще. Дедушка дарил мне розы от Вардкеза, и нам было легко и весело. Мне, ему и Верочке. Каждое утро было таким веселым!" Ты представляешь себе, Фокки?
Фокки слушал внимательно, наклоняя головку то на одну, то на другую сторону. Он все понимал.
-- Я как-то спросила у мамы:
"Ты помнишь розы от Вардкеза?" -- продолжала Полина.
Мама сначала сказала:
"Подожди, мне не до тебя! Видишь, я работаю?" А потом улыбнулась и подобрела: "Розы! Конечно. помню! Твой дедушка, мой папа, приносил их моей маме, твоей бабушке. Алые и белые розы. И почему-то от них было весело. Каждое утро было таким веселым!"
Фокки тянул поводок, Полина шла вприпрыжку следом. Как хорошо, как славно иметь свою собаку!
-- Полина-а-а-а! -- вдруг донеслось до нее. Это звала Анна Ильинична.-Полина-а-а-а! Мы уходим! Полина! Строиться!
И тут произошло то, что происходило всегда, когда кто-нибудь окликал ее громким и повелительным голосом. Фокки сильно рванул поводок, и Полина не смогла его удержать в руках. Фокки помчался без оглядки. Петелька поводка подпрыгивала, разбрызгивая воду в лужах натаявшего снега.
-- Фокки, Фокки-и, остановись! -- звала Полина.
Но все было бесполезно. И она это знала. Ее собака, собственная любимая понарошковая собака, когда вмешивался кто-то третий, всегда убегала, уносилась, таяла вдали.
Полина пошла строиться. Плохо начавшийся день и продолжался плохо, потому что ей совсем мало удалось побыть с Фокки. Но дальше все пошло еще хуже. После тихого часа она не захотела вставать. Анна Ильинична посердилась немного, потом забеспокоилась и принесла градусник. Померив температуру, она оставила Полину в постели и только велела выпить теплого молока. Полине не хотелось, но она выпила.
Папа задерживался в министерстве, забирать Полину из детского сада пришла мама с двумя тяжелыми сумками: в одной -- продукты, в другой -модальные глаголы. Мама очень затревожилась, одела Полину сама, оставила возле нее сумки, пошла на улицу, поймала такси. По дороге в такси она все время щупала Полинин лоб и говорила:
-- Что ж это ты, доченька?
У Полины болела голова и горло. Резало в глазах. Плохой день кончился совсем плохим вечером. Полина заболела.
Глава 2. ДОКТОР ДОРОХОВ. ДЕВОЧКА-ЗВЕЗДА
Кто, скажите на милость, любит болеть? Казалось бы, никто на свете. А вот Полина... Впрочем, нет. Болеть Полина тоже не любит. Кому это может понравиться -- температура, и лекарства всякие, и в постели лежать, да еще в шерстяных носках. Ну что может быть противнее -- под одеялом и в шерстяных носках!
Но дело в том... Дело-то в том, что если Полина заболеет, то мама или бабушка позвонят в детскую поликлинику, и придет доктор Дорохов. А это уже кое-что! Это просто очень даже хорошо! Собственно, почему это так хорошо, Полина не могла бы так вот сразу взять и объяснить.
Доктора Дорохова зовут Алексей Иванович. Он такой молоденький, что всем хочется называть его просто Алеша. А это невежливо -- называть доктора в белом халате и с трубочкой-фонендоскопом просто Алеша. Поэтому, чтобы как-нибудь не оговориться, папа, и мама, и бабушка, и Полина зовут его между собой доктор Дорохов.
Доктор Дорохов высокий-высокий, и у него такой взгляд особенный, внимательный, и добрый, и понимающий -- все сразу. Полине кажется, что она бы могла рассказать ему про Фокки. Никому из взрослых -- только ему.
Среди дня раздался звонок в дверь, и через несколько минут, вытирая руки и отдавая бабушке на ходу мохнатое полотенце, к Полине вошел -конечно, он -- доктор Дорохов.
Бабушка пододвинула ему стул, и он сел рядом с Полининой кроватью.
-- Ну что, нашлепалась по лужам, Веснушка? -- спросил доктор Дорохов.
У Полины и правда по обеим сторонам носа, как только чуть весна, высыпали веселые веснушки. Но никто ее так никогда не называл. Она бы и не позволила. А доктору Дорохову было можно: у него это получалось не обидно и даже ласково.
Он, как всегда, послушал через трубочку "дыши -- не дыши", а потом, словно не доверяя трубочке, приложил ухо к Полининой спине и опять велел то дышать, то не дышать.
-- Ничего особенного, простудилась, -- сказал он Полине, беря обе ее руки в свои и глядя на нее пристально.-- Ты чем-то озабочена, Веснушка? -спросил он тихим голосом.-- У тебя плохое настроение?
Полина посмотрела доктору Дорохову в глаза и кивнула. Не могла не кивнуть. Он понял. Он больше ни о чем не стал спрашивать. Только, уходя, улыбнулся, сказал:
-- Ничего, скоро поправишься, Веснушка! И еле слышно -- или Полине это только показалось? -- почти шепотом, пропел:
Песик в лодочке отчалил, Песик в лодочке плывет. Не бывает сплошь печали, Песик радость принесет.
Подмигнул, чего обычно никогда не делал, и быстро вышел в коридор. Полина очень удивилась, но когда, проводив доктора Дорохова, в комнату вернулась бабушка, Полина ничего ей не сказала и только попросила:
-- Бабушка Тая, расскажи мне про Крутогорск.
-- Дак ведь что же рассказывать, Полинушка. Что было, то прошло, того уж нет нигде. Бабушка вздохнула.
-- Что, и города нет? -- удивилась Полина.-- Ты же туда ездила, даже открытки с видами Круто-горска привезла!
-- Город есть. Только он не тот же самый. Новый. Большой. Дома высокие. Каменные. Людей в них много живет. Чужих.
Бабушка замолчала, задумалась.
-- Бабуль,-- не отставала Полина,-- а ты мне про тот Крутогорск расскажи. Ну тот, прежний.
Полина хитрила немножко. Девочка знала, что бабушка любит тот Крутогорск, где она сама выросла и мама выросла и где раньше был дедушка.
-- Крутогорск маленький,-- говорит она обычно.-- Но ведь это моя родина!
-- Бабушка Тая, ну расскажи.
-- Полиночка, обед у меня еще не готов. Мама придет с работы усталая, папа придет с работы голодный. А я борщ затеяла со сморчками.
-- Откуда ты сморчки взяла? Грибов еще нет! Снег ведь не стаял!
-- Ты разве забыла, дедушкин друг, дядя Йонас, приезжал из Литвы нас с тобой навестить, он нам мешочек сушеных сморчков привез. Так у меня еще остались. Вот с ними борщ и варится.
-- Ну, пусть еще поварится. А ты со мной посиди, расскажи. Я больная. Доктор Дорохов ведь сказал, что больная!
-- Ты кого хочешь уговоришь,-- улыбнулась бабушка.-- Сейчас только схожу немного газ прикручу. И то -- пусть борщ упреет хорошенечко.
Как только бабушка вышла из комнаты и пока не вернулась, Полина ясно слышала, как в воздухе звучат слова, которые произнести было решительно некому:
Песик в лодочке отчалил, Песик в лодочке плывет. Не бывает сплошь печали, Песик радость принесет.
Или это все только кажется?
-- Ну вот,-- сказала бабушка Тая, садясь возле Полининой кровати.-Слушай. Вокзальчик в Круто-горске раньше был маленький, но красивый. Как теремок. Весь он был желтый, а под крышей бордюр и наличники белые-белые, их каждую весну белили.
-- А где вы жили? -- перебила Полина. Хотя она и про красивый вокзальчик и про то, где жили, слышала не один раз.
-- Где жили? Жили мы на самой крутой горе, на самой верхотуре. Город-то ведь недаром Крутогорском называется. Надо было сначала в гору подняться, потом липовым сквером пройти, а за сквером и начиналась наша улица. Пальмовая называлась. И откуда такое название, никто докопаться не мог. Я даже, когда в школе училась, в краеведческий музей бегала. Там сказали: мол, жил раньше на этой улице некто по фамилии то ли Пальмин, то ли Пальмов. А что за Пальмин или Пальмов и почему улицу в честь него назвали, пока неизвестно. Ну, вот. А когда твой дедушка с войны пришел...
-- Он был герой? -- в сотый раз спрашивает Полина.
-- Да нет, Полиночка, героем он не успел стать. Он же был тогда молоденький. Как ему разрешили на фронт добровольцем пойти, тут скоро и война кончилась. Герой не герой, но и трусом не был. Хороший был у тебя дедушка...
Полина замерла. Она знала, что сейчас будет самый красивый бабушкин рассказ про Вардкеза и его необычайные алые и белые розы.
Но тут зазвонил телефон. Бабушкина приятельница Ванда Феликсовна долго держала ее у телефона, а вскоре пришли мама и папа, и бабушка стала кормить их обедом. После обеда мама только на минутку зашла к Полине, погладила по голове и дала лекар
ство, снова взялась за свои рукописи, и всем было опять не до Полины. Температура у нее уже спала. Полина была только вялая и сонная. Но кто-то все время говорил и приговаривал:
Не бывает сплошь печали, Песик радость принесет.
А у нее даже не было сил подумать, кто же это говорит? Бабушка зашла, погасила лампу, и Полина стала задремывать...
Бабушка Тая отгремела на кухне посудой и ушла в свою комнату, к большой дедушкиной фотографии и вазам с сухими травами. Некоторое время в щелочку под дверью Полининой комнаты проникал свет из коридора, но потом и он погас.
Полине не спалось, только так, дремалось. Где-то за стеной в соседней квартире кто-то играл и играл на скрипке все одну и ту же, одну и ту же мелодию.
Дверь в ее комнату никто не открывал. Это точно. Окно тоже было закрыто, потому что Полина простужена и бабушка бережет тепло. Но вдруг...
Совершенно неизвестно откуда посреди комнаты оказалась девочка. В комнате сделалось светло как днем не потому, что зажглись лампы, а потому, что девочка светилась. И платьице на ней было светлое, блестящее. Полина села на кровати.
-- Ты мне снишься? -- спросила она светящуюся девочку.
-- Но ты ведь не спишь! -- сказала загадочная гостья, и от ее слов по стенам забегали светло-зеленые огоньки.
-- Кто ты? -- шепотом спросила Полина. Ей сделалось страшно. Она никогда в жизни не видела светящихся девочек с разноцветными словами.
-- Не бойся,-- сказала девочка. И снова побежали огоньки, но только уже не зеленые, а голубые.-- Не надо пугаться. Я -- звезда.
-- Как -- звезда? Так не бывает! Девочка засмеялась. Огоньков стало еще больше. Они были всех цветов радуги.
-- Разве ты никогда не видела звезд на небе? И больших и маленьких...
-- Так ведь то же на небе!
-- У звезд есть лучи, которые связывают небо с землей,-- сказала девочка.
-- А тебя как-нибудь зовут? -- спросила Полина растерянно.
-- Ая. Я -- девочка-звезда, и меня зовут Ая.
-- Как же ты здесь оказалась?
Ая опять засмеялась своим цветным смехом.
-- Это-то совсем просто. Ты лучше спроси, зачем?
-- За-зачем? -- машинально переспросила Полина.
-- Так ведь тебе плохо? -- сказала Ая.
-- Ничего. Температура уже спала.
-- Я не об этом говорю. Подумай.
Полина задумалась. Да, перед девочкой, которая светилась и смеялась разноцветным смехом, что было притворяться! Хотя Полина вообще-то была девочка скрытная и не всякому рассказывала, как там у нее на душе -- хорошо или плохо.
"Сокровенная",-- называла ее бабушка Тая.
-- Можешь не говорить,-- продолжала Ая.-- Звезды знают про людей гораздо больше, чем ты думаешь. А я знаю: и про Фокки, и про ковер, и про модальные глаголы.
-- Как же так? -- робко спросила Полина. Ты -- звезда, но ты не на небе. И вид у тебя -- ну совсем как у девочки. Только платье -- как будто ты в костюме снежной королевы...
-- Звезды умеют иногда принимать человеческий вид.- Девочка-звезда помолчала.
-- Слушай,-- сказала она наконец.-- А ведь ты любишь и маму и папу.-Она не спрашивала. Она просто сказала.
Полина подумала, точно заглянула сама в себя. У мамы теплые руки, и так хорошо, когда у нее оказы вается время с Полиной поговорить. И папа бывает добрым. Он тогда поет ей:
"Полинет, Полинет, Слышишь ты или нет? Коровы сжевали пшеницу."
Это кусочек какой-то французской песенки. И они тогда оба, папа и Полина, весело смеются.
-- Люблю,-- сказала она.-- И бабушку Таю. Только...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
