Действительно, вполне может быть, что национальная экономика уже больше не является базовой единицей. Как я уже подчеркивал, мы видим возникновение очень больших, все более и более способных к сцеплению региональных субэкономик внутри каждой национальной экономики. Эти субэкономики все сильнее отличаются друг от друга и имеют резко отличные проблемы. Одна может страдать от безработицы, другая - от нехватки рабочей силы. Валлония в Бельгии протестует против переноса промышленности во Фландрию(13), штаты Скалистых гор отказываются становиться "энергетическими колониями" Западного побережья(14). Единые экономические политики, отштампованные в Вашингтоне, Париже или Бонне, оказывают на эти субэкономики радикально различные воздействия. Одна и та же национальная экономическая политика, которая помогает одному региону или отрасли, все больше вредит другим. По этой причине многое в создании экономической политики должно быть денационализировано и децентрализовано. На корпоративном уровне мы видим попытки не только внутренней децентрализации (посмотрим на недавнюю встречу 280 высших исполнительных чиновников "General Motors", которые провели два дня, говоря о том, как сломать бюрократические модели и передать большее количество решений из центра), но также и реальной географической децентрализации. "Business News" сообщает о "географическом уклоне экономики США, так как многие компании строят заводы и переносят офисы в менее доступные части страны"(15). Все это отчасти отражает гигантское изменение информационных потоков в обществе. Мы, как отмечалось раньше, предпринимаем фундаментальную децентрализацию коммуникаций, в то время как мощность центральных сетей уменьшается. Мы видим ошеломляющее распространение кабелей, кассет, компьютеров и личных электронных почтовых систем, и все это толкает в одном и том же направлении - к децентрализации. Общество не имеет возможности децентрализовать экономическую деятельность, коммуникации и многие другие важнейшие процессы, не децентрализовав рано или поздно также правительственное принятие решений. Все эти требования - больше, чем косметические изменения существующих политических институтов. Это подразумевает огромные сражения за контроль над бюджетом, налогами, землей, энергией и другими ресурсами. Разделение решений не произойдет легко, но оно абсолютно неизбежно в стране сверхцентрализованной. До сих пор мы смотрели на разделение решений как на способ разобрать затор, разморозить политическую систему, чтобы она снова могла функционировать. Но здесь содержится нечто большее, чем открывается взгляду. Ведь применение этого принципа не только уменьшает нагрузку решений на национальные правительства, но и фундаментально меняет саму структуру элит, приводя их в соответствие с нуждами возникающей цивилизации.
      Расширяющиеся элиты
      Концепция "груза решений" является решающей для какого-либо понимания демократии. Каждому обществу, чтобы функционировать, требуется определенное количество и качество политических решений. Действительно, каждое общество имеет свою собственную уникальную структуру решений. Чем больше и чаще требуется принимать разнообразные и сложные решения, тем тяжелее политический "груз решений". И способ, каким распределяется этот груз, существенно влияет на уровень демократии в обществе. В доиндустриальных обществах, где разделение труда было рудиментарным, а перемены медленными, количество действительно необходимых политических и административных решений было минимальным. Груз решений невелик. Крошечная, полуобразованная, неспециализированная правящая элита могла более или менее управлять без помощи снизу, самостоятельно неся весь груз решений. То, что мы сегодня называем демократией, рванулось вперед, только когда груз решений внезапно разбух, превысив способность старой элиты управляться с ним(16). Приход Второй волны, принесший расширенную торговлю, большее разделение труда и скачок на совершенно новый уровень сложности в обществе, породил в свое время тот же взрыв решений, какой сегодня порождает Третья волна. В результате возможности старых правящих групп принимать решения были сокрушены, и нужно было набирать новые элиты и субэлиты, чтобы справиться с грузом решений. Для этой цели нужно было создать революционно новые политические институты. Индустриальное общество развивалось, становясь все более сложным, его интегрирующие элиты, "техники власти", в свою очередь, постоянно были вынуждены вливать свежую кровь, чтобы помочь нести увеличивающийся груз решений. Именно этот невидимый, но неумолимый процесс все больше выдвигал на политическую арену средний класс. Именно эта расширенная потребность в принятии решений привела к расширению права голоса и создала новые ниши, чтобы они заполнились снизу. Многие самые яростные политические баталии в странах Второй волны борьба черных в Америке за интеграцию, британских тред-юнионистов за равные возможности в образовании, женщин за их политические права, скрытая классовая борьба в Польше или Советском Союзе - касались распределения этих новых щелей в элитных структурах. Однако в любой момент существовал определенный предел того, сколько еще людей могут поглотить правящие элиты. И этот предел в значительной мере определялся размером груза решений. Поэтому, несмотря на меритократические претензии общества Второй волны, целые субпопуляции отсеивались по расистским, половым и подобным основаниям. Периодически, когда общество совершало прыжок на новый уровень сложности и груз решений разбухал, исключенные группы, чувствуя новые возможности, усиливали свои требования равных прав, элиты открывали двери немного шире, и общество переживало то, что представлялось похожим на волну дальнейшей демократизации. Если эта картина хотя бы грубо верна, она говорит нам, что степень демократии меньше зависит от культуры, меньше от марксистского класса, меньше от мужества на поле боя, меньше от риторики, меньше от политической воли, чем от груза решений любого общества. Тяжелый груз в конце концов придется разделить через более широкое демократическое участие. Следовательно, поскольку груз решений социальной системы расширяется, демократия становится не предметом выбора, а эволюционной необходимостью. Система без нее не может работать. Все это предполагает, что мы вполне можем быть на пороге нового великого демократического скачка вперед. Ведь сам взрыв принятия решений, сокрушающий сейчас наших президентов, премьер-министров и правительства, открывает - впервые со времени промышленной революции - волнующие перспективы радикального расширения политического участия.
      Грядущая сверхборьба
      Потребность в новых политических институтах точно соответствует нашей потребности также в новых семейных, образовательных и корпоративных институтах. Она глубоко переплетена с нашим поиском новой энергетической базы, новых технологий и новых отраслей промышленности. Она отражает переворот в коммуникациях и потребность реструктурировать отношения с неиндустриальным миром. Короче говоря, она является политическим отражением ускоряющихся изменений во всех этих различных сферах. Не видя этих связей, невозможно понять смысл газетных заголовков. Ведь сегодня единственный самый важный политический конфликт уже происходит не между богатыми и бедными, между возвышенными и униженными этническими группами и даже не между капитализмом и коммунизмом. Сегодня решительная борьба идет между теми, кто пытается поддержать и сохранить индустриальное общество, и теми, кто готов двигаться вперед, за его пределы. Это сверхборьба завтрашнего дня. Другие, более традиционные конфликты - между классами, расами и идеологиями - не исчезнут. Они даже могут, как предполагалось раньше, стать более интенсивными, особенно если на нас обрушится мощная экономическая буря. Но все эти конфликты поглотит сверхборьба, так как она будет свирепствовать во всех сферах человеческой деятельности - от искусства и секса до бизнеса и выборов. Вот почему мы считаем, что вокруг нас одновременно разворачиваются две политические войны. На одном уровне мы видим обычное политическое столкновение групп Второй волны, борющихся друг с другом за непосредственную выгоду. Однако на более глубоком уровне эти традиционные группы Второй волны сотрудничают, чтобы противостоять новым политическим силам Третьей волны. Этот анализ объясняет, почему существующие политические партии, устаревшие как по структуре, так и по идеологии, кажутся такими похожими на отражения друг друга в кривом зеркале. Демократы и республиканцы, так же как тори и лейбористы, христианские демократы и голлисты, либералы и социалисты, коммунисты и консерваторы, несмотря на их различия, - все они партии Второй волны. Все они, обманывая ради власти внутри нее, по существу участвуют в сохранении умирающего индустриального порядка. Скажем иначе: самый важный момент политического развития нашего времени - это возникновение среди нас двух основных лагерей, один из которых предан цивилизации Второй волны, а другой - Третьей. Один упорно посвящает себя сохранению главных институтов индустриального массового общества - нуклеарной семьи, массовой образовательной системы, гигантской корпорации, массового торгового союза, централизованной нации-государства и политики псевдопредставительного правительства. Другой признает, что самые насущные сегодняшние проблемы от энергии, войны и нищеты до экологической деградации и разрушения семейных отношений - больше нельзя решать в рамках индустриальной цивилизации. Границы между двумя лагерями не проведены четко. Как индивидуумы многие из нас разделены, стоя в каждом лагере одной ногой. Проблемы по-прежнему кажутся мрачными и не связанными друг с другом. Кроме того, каждый лагерь состоит из многих групп, преследующих собственные, едва различимые интересы, покрытые непроницаемым сводом. Ни одна из сторон не имеет монополии на нравственную добродетель. По обеим сторонам выстроились порядочные люди. Тем не менее различия между этими двумя подповерхностными политическими образованиями огромны. Защитники Второй волны обычно борются против власти меньшинств; они высмеивают прямую демократию как "популизм"; они сопротивляются децентрализации, регионализму и разнообразию; они противостоят попыткам демассифицировать школы; они борются за сохраннение отсталой энергетической системы; они обожествляют нуклеарную семью, глумятся над экологическими беспокойствами, проповедуют традиционный национализм индустриальной эпохи и противостоят движению к более справедливому мировому экономическому порядку. Силы Третьей волны, напротив, одобряют разделенную власть меньшинств; они готовы экспериментировать с более прямой демократией; они приветствуют и транснационализм и фундаментальную передачу власти. Они призывают к разрушению гигантской бюрократии. Они требуют создания обновленной и менее централизованной энергетической системы. Они хотят узаконить нуклеарную семью как предмет выбора. Они борются за меньшую стандартизацию, большую индивидуализацию в школах. Они считают приоритетными экологические проблемы. Они признают необходимость реструктурировать мировую экономику на более сбалансированной и справедливой основе. Кроме всего, пока защитники Второй волны играют в традиционные политические игры, люди Третьей волны подозрительно относятся ко всем политическим кандидатам и партиям (даже к новым) и чувствуют, что решения, критические для нашего выживания, невозможно принимать в пределах нынешних политических рамок. Лагерь Второй волны по-прежнему включает в себя большинство номинальных обладателей власти в нашем обществе - политиков, бизнесменов, профсоюзных лидеров, педагогов-теоретиков, глав средств массовой информации, - хотя многие из них глубоко обеспокоены тем, что Вторая волна неадекватно видит мир. По численности лагерь Второй волны, несомненно, по-прежнему претендует на бездумную поддержку большинства простых граждан, несмотря на быстро распространяющиеся в их рядах пессимизм и разочарование. Защитников Третьей волны охарактеризовать труднее. Некоторые возглавляют крупные корпорации, другие - ревностные антикорпоративные защитники потребителей. Некоторые из них - озабоченные экологисты, других больше занимают проблемы сексуальных ролей, семейной жизни или личного роста. Интересы одних сосредоточены почти исключительно на развитии альтернативных видов энергии, других больше волнуют демократические перспективы революции в области коммуникаций. Некоторые привлечены из "правых" Второй волны, другие из "левых" Второй волны - свободные рыночники и сторонники гражданских прав, неосоциалисты, феминистки, правозащитники, бывшие "дети-цветы" и самые прямые из прямых стрел. Некоторые долгое время были активистами движения за мир, другие за всю свою жизнь не приняли участия ни в одном марше или демонстрации. Некоторые истово религиозны, другие - упорные атеисты. Ученые могут долго спорить, составляет ли эта кажущаяся бесформенной группа "класс" или нет, а если да, то является ли он "новым классом" образованных рабочих в области информации, интеллектуалов и техников. Конечно, многие в лагере Третьей волны - люди среднего класса, получившие высшее образование. Конечно, многие непосредственно участвуют в производстве и распространении информации или в сфере услуг и, искажая термин, их, вероятно, можно назвать классом. Однако это затемняет больше, чем объясняет. Ведь среди ключевых групп, вынуждающих к демассификации индустриального общества, есть относительно необразованные этнические меньшинства, представителей многих из которых вряд ли можно изобразить на картинке: знающий рабочий с атташе-кейсом. Как охарактеризовать женщин, борющихся за разрушение ограничивающих ролей в обществе Второй волны? Как, помимо этого, описать миллионы участников быстро растущих движений взаимопомощи? А как насчет множества "психологически угнетенных" - миллионов жертв эпидемии одиночества, разрушенных семей, одиноких родителей, сексуальных меньшинств - кого нельзя четко включить в понятие класса? Такие группы возникают фактически во всех слоях и профессиях и являются источником силы для Третьей волны. Действительно, даже термин движение может ввести в заблуждение - отчасти потому, что он подразумевает более высокий уровень общего сознания, чем тот, который существует, отчасти потому, что люди Третьей волны совершенно не доверяют всем массовым движениям прошлого. Тем не менее, включают ли они в себя класс, движение или просто меняющуюся конфигурацию индивидуумов и временных групп, все они схожи, все они решительно расстаются со старыми иллюзиями, понимая: старая система сейчас разрушена так, что не подлежит ремонту. Сверхборьба между силами Второй и Третьей волн проходит, как ломаная линия, через класс и партию, через возрастные и этнические группы, сексуальные предпочтения и субкультуры. Она реорганизует нашу политическую жизнь и придает ей новые черты. И вместо гармоничного, бесклассового, бесконфликтного, неидеологического общества будущего она нацеливает на расширяющиеся кризисы и глубокую социальную смуту в ближайшем будущем. Очаговые политические битвы будут вестись во многих государствах не только из-за того, кто воспользуется тем, что осталось от индустриального общества, но и из-за того, кому участвовать в формировании его преемника и, в конечном счете, в контроле за ним. Эта обостряющаяся сверхборьба будет решающим образом влиять на политику завтрашнего дня и саму форму новой цивилизации. Как партизан в этой сверхборьбе, каждый из нас, сознательно или не ведая того, играет свою роль. Эта роль может быть как деструктивной, так и творческой.
      Судьба творить
      Некоторые поколения родились, чтобы творить, другие - чтобы сохранить цивилизацию. Поколения, которые создали из исторической перемены Вторую волну, были вынуждены силой обстоятельств стать творцами. Монтескье, Милли* и Медисоны** изобрели многие политические формы, которые мы до сих пор принимаем как само собой разумеющееся. Их зажало между двумя цивилизациями, и их судьбой было творить. Сегодня в любой сфере социальной жизни - в наших семьях, наших школах, нашем бизнесе и церквях, в наших энергетических системах и коммуникациях - мы сталкиваемся с необходимостью создавать новые формы Третьей волны, и миллионы людей во многих странах уже начинают это делать. Однако нигде моральный износ не стал столь сильным и опасным, как в нашей политической жизни. И ни в одной области мы не находим сегодня меньше воображения, меньше экспериментов, меньшего желания рассматривать фундаментальное изменение. Даже дерзкие новаторы в своей работе - в адвокатских конторах или лабораториях, кухнях, классах или - --------------------------------------* Милль Джон Стюарт (1806-1875) - английский философ и общественный деятель. ** Медисон Джеймс (1751-1836) - 4-й президент США (1809-1817). компаниях - как будто застывают при любом предположении, что наша Конституция или политические структуры устарели и нуждаются в радикальной реконструкции. Перспектива глубокой политической перемены с сопутствующим ей риском настолько пугает, что статус-кво, хотя сюрреалистичный и угнетающий, внезапно оказывается лучшим из всех возможных миров. В каждом обществе есть и крайние псевдореволюционеры, ушедшие с головой в устаревшие предположения Второй волны, для которых никакая предлагаемая перемена не является достаточно радикальной. Архаичные марксисты, романтики-анархисты, правые фанатики, кабинетные партизаны, честные перед Богом террористы, мечтающие о тоталитарных технократиях или средневековых утопиях. Даже когда мы мчимся в новую историческую зону, они лелеют мечты о революции, извлеченные с пожелтевших страниц вчерашних политических трактатов. Но то, что ждет впереди, когда усилится сверхборьба, не повторение какой-либо предшествующей революционной драмы; не направляемое из центра свержение правящих элит "авангардной партией" с массами на буксире; не спонтанный, предположительно очищающий, массовый подъем, вызванный терроризмом. Создание новых политических структур для цивилизации Третьей волны придет не как одна климатическая перемена, но как последовательность тысячи нововведений и столкновений на многих уровнях во многих местах в течение десятилетий. Это не исключает вероятности сопутствующего насилия. Переход от цивилизации Первой волны к цивилизации Второй волны был одной из самых кровавых драм с войнами, голодом, вынужденными миграциями, государственными переворотами и бедствиями. Сейчас ставки намного выше, времени меньше, ускорение идет быстрее, опасности еще больше. Многое зависит от гибкости и проницательности сегодняшних элит и суперэлит. Если эти группы окажутся недальновидными, лишенными воображения и напуганными, подобно многим правящим группам прошлого, они будут жестко сопротивляться Третьей волне и тем самым увеличивать риск насилия и своей гибели. Если, напротив, они плавно войдут в Третью волну, если они признают необходимость расширенной демократии, они действительно могут присоединиться к процессу создания цивилизации Третьей волны, как самые проницательные элиты Первой волны, которые предвидели приход основанного на технологии индустриального общества, и присоединились к его созданию. Многие из нас знают или чувствуют, в каком опасном мире мы живем. Мы знаем, что социальная нестабильность и политическая неуверенность могут дать выход диким энергиям. Мы знаем, что значит война и экономический катаклизм, и помним, как часто тоталитаризм возникал из благородных намерений и социального разрушения. Однако многие, по-видимому, игнорируют позитивные различия между настоящим и прошлым. Обстоятельства в разных странах различны, но никогда в истории не было так много достаточно образованных людей, сообща вооруженных столь невероятным спектром знаний. Никогда не было такого уровня изобилия, может, ненадежного, но достаточного, чтобы дать столь многим время и энергию для гражданских забот и действий. Никогда столь многие не имели возможности путешествовать, общаться и изучать другие культуры. Кроме того, никогда столь многие не имели такой гарантии, что необходимые перемены, хотя и глубокие, пройдут мирно. Элиты, неважно насколько просвещенные, не могут сами создать новую цивилизацию. Требуется энергия общей человеческой воли. Но эта энергия доступна и ждет, чтобы ее выпустили. Действительно, если мы, особенно в странах с высокими технологиями, поставим своей точной целью создание абсолютно новых институтов и конституций для следующего поколения, мы можем проявить нечто намного более мощное, чем энергия, - коллективное воображение. Чем скорее мы начнем проектировать новые политические институты, основанные на трех принципах, описанных выше, - власти меньшинств, полупрямой демократии.и разделении решений, - тем больше у нас шансов на мирный переход. Именно попытка блокировать эти перемены, а не сами перемены, повышает уровень риска. Именно слепая попытка защитить устаревшее создает опасность кровопролития. Это означает, что для избежания насильственной реконструкции мы сейчас должны начать сосредоточиваться на проблеме структурного политического морального износа во всем мире. И мы должны поставить эту проблему не только перед экспертами, специалистами в области конституции, юристами и политиками, но и перед общественностью - гражданскими организациями, торговыми союзами, церквями, женскими группами, этническими и расовыми меньшинствами, учеными, домохозяйками и бизнесменами. В качестве первого шага мы должны начать самые широкие общественные дебаты о необходимости новой политической системы, настроенной на нужды цивилизации Третьей волны. Нам нужны конференции, телепередачи, конкурсы, деловые игры, тренировочные конституционные конвенции, чтобы создать более широкий спектр воображаемых предложений политической перестройки, чтобы дать волю потоку свежих идей. Нам следует быть готовыми использовать самые передовые из доступных нам инструментов - от спутников и компьютеров до видеодисков и интерактивного телевидения. Никто не знает детально, что готовит будущее и что будет работать лучше всего в обществе Третьей волны. По этой причине нам следует думать не об одной массивной реорганизации или одном массивном революционном, катаклизменном изменении, навязанном сверху, но о тысячах сознательных децентрализованных экспериментов, которые позволят проверить новые модели политического принятия решений на местном и региональном уровнях до их применения на национальном и транснациональном уровнях. Но в то же время мы должны начать также строить среду для подобного экспериментирования - и радикального перепроектирования - институтов на национальном и транснациональном уровнях. Нынешнее отношение к правительствам Второй волны - повсеместные разочарование, гнев и горечь можно либо вогнать в фанатическую ярость демагогов, призывающих к авторитарному лидерству, либо вовлечь в процесс демократической реконструкции. Начиная широкий процесс социального обучения - эксперимент в области предварительной демократии во многих странах одновременно - мы можем помешать тоталитарному удару. Мы можем подготовить миллионы к неурядицам и опасным кризисам, которые ждут нас впереди. И мы можем оказать стратегическое давление на существующие политические системы, чтобы ускорить необходимые перемены. Без огромного давления снизу нам не следует ожидать, что многие сегодняшние номинальные лидеры президенты и политики, сенаторы и члены центральных комитетов - бросят вызов тем самым институтам, которые, хотя и устарели, создают им престиж, деньги и иллюзию, если не реальность, власти. Некоторые необыкновенно дальновидные политики или чиновники на ранних этапах поддержат борьбу за политическую трансформацию. Но многие будут двигаться лишь тогда, когда требованиям извне станет невозможно сопротивляться или когда кризис уже зайдет настолько далеко и возникнет угроза насилия, что они не увидят альтернативы. Следовательно, ответственность за изменение лежит на нас. Мы должны начать с себя, научиться не закрывать свои умы для нового, удивительного, кажущегося радикальным. Это означает борьбу с убийцами идей, которые бросаются вперед, чтобы уничтожить любое новое предложение на том основании, что оно непрактично, при этом защищая все, что существует сейчас, как практичное, вне зависимости от того, насколько оно может быть абсурдным, гнетущим и бездействующим. Это означает борьбу за свободу слова - право людей выражать свои мысли, даже еретические. Кроме того, это означает начало процесса реконструкции сейчас, до того как дальнейший распад существующих политических систем пошлет силы тирании маршировать по улицам и сделает невозможным мирный переход к Демократии Двадцать Первого Века. Если мы начнем сейчас, мы и наши дети сможем принять участие в волнующей перестройке не только наших устаревших политических структур, но и самой цивилизации. Как поколению первых революционеров, нам досталась судьба творить.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Цифры в квадратных скобках указывают номер ссылки в библиографии. Так, Перевод с англ. яз. выполнен по изданию: Toffler, Alvin. The Third Wave. (New York: Bantam Books, 1990. 540 p.)
      Глава 1
      (1) О происхождении сельского хозяйства см.: Cipolla, (2) Относительно терминов, употребляемых для описания зарождающегося общества, см.: Brzezinski*, (3) Я писал о "супериндустриальной цивилизации" в (4) Племена, не использующие сельского хозяйства, описаны, в частности, у Нидерганга (Nidergang),
      Глава 2
      (1) О морской торговле см.: (2) Греческие фактории вкратце упоминаются в ---------------------------------------* Бжезинский Збигвев (1928) - американский социолог и политический деятель, создатель концепции "технотронного общества". ** Белл Даниэль (1919) - американский философ и социолог, один из создателей теории "постиндустриального общества". (3) О бурении нефти в древности см.: (4) Древние бюрократии описаны в (5) Александрийскал паровая машина упоминается в главе, написанной Ральфом Липтоном (Ralph Linton) в (6) О доиндустриальной цивилизации см.: (7) Об эре Мэйдзи в Японии: (8) Оценка количества лошадей и волов в Европе дана в (9) Паровая машина Ньюкомена описана у Лилли (Lilley), (10) Витрувий цитируется в (11) Точные приборы: (12) Значение машинных средств обсуждается в (13) Ранняя торговля красочно описана в (14) Прогресс массового распределения описан в (15) О ранних семьях, включавших в себя несколько поколений, см.: (16) Иммобильность сельскохозяйственной семьи описывается в (17) Эндрью Юэ (Andrew Ure) цитируется в (18) Школьное образование в Соединенных Штатах в XIX в. обсуждается в (19) Данные по удлинению школьного года взяты из "Historical Statistics of the United States", p. 207. (20) О принудительном школьном образовании см.: (21) Декларация механиков цитируется в (22) Ссылка на Дьюинга (A. Dewing) взята из (23) Количество корпораций в Соединенных Штатах в период до 1800 г. приводится в (24) Бессмертие корпораций было доказано председателем суяа Джоном Маршаллом (John Marshall) в Dartmouth College v. Woodward, 4 Wheat. 518, 4 L.Ed. 629 (1819). (25) Социалистические корпорации рассмотрены в статье Леона Смолински (Leon Smolinski) в "Survey" (London), Winter 1974. (26) В социалистических индустриальных странах Восточной Европы, как и в Советском Союзе, основной формой является так называемое "производственное объединение", которое более точно можно назвать "социалистической корпорацией". Производственное объединение в типичном случае принадлежит государству, а не частным инвесторам, и подлежит прямому политическому контролю в рамках плановой экономики. Однако, как и в случае капиталистической корпорации, его первичная функция состоит в концентрации капитала и организации производства массовой продукции. Более того, как и его капиталистический двойник, производственное объединение формирует жизнь своих рабочих и служащих, оказывает на них неформальное, но мощное политическое влияние, создает элитный слой из своего руководства, опирается на бюрократические административные методы, рационализирует производство. Его положение при социалистических порядках было и остается не менее центральным. (27) Эволюция оркестра описывается у Sachs, (28) Истории почты посвящена книга Зиллиакуса (Zilliacus), см.: (29) Хвалебная ода почте Эдуарда Эверетта взята из (30) Мировой почтовый оборот описывается в (31) О телефоне и телеграфе см.: Singer, (32) Телефонная статистика взята из (33) Серван-Шрайбер (Servan-Schreiber) цитируется по (34) Об утопическом социализме см.:
      Глава 3
      (1) Роль рынка обсуждается в основополагающей работе Роlanyi, (2) Рыночная площадь в Тлателолко живо описывается в (3) История торговца перцем находится в (4) Цитата из Броделя взята из замечательной работы [703] (5) О слиянии производства и потребления см.: (6) Социальная и политическая роль потребителя прекрасно исследована в забытой работе Horace M. Kallen, (7) Я признателен моему другу, Bertrand de Jouvenel, за наблюдение, что, будучи и рабочим и потребителем, один и тот же человек имеет прямо противоположные психологические установки. (8) Мысль об объективности-субъективности впервые появилась у меня при чтении Зарецкого (Zaretski),
      Глава 4
      (1) Историю Теодора Вайля см. в (2) Влияние идей Фредерика Уинслоу Тейлора описано у Фридмена (Friedmann) (3) Стандартизированное тестирование интеллектуального уровня описывается в (4) О подавлении малых языков см. Thomas, (5) Предпринятые во время Французской революции меры в отношении метрической системы и нового календаря описываются у Moraze, (6) О деньгах, выпускаемых частным образом, и о стандартизации денежного обращения см.: (7) О единой ценовой политике см.: (8) "The Advantages of the East India Trade" цитируются в (9) Знаменитое рассуждение Адама Смита об изготовителе булавок содержится в Поразительный рост производительности Смит связывает с возросшими умением и ловкостью специализированного работника, который быстрее переходит от одного вида работы к другому, специализированный работник также может усовершенствовать свои орудия труда. Однако Смит ясно осознает то, что лежит в самом центре: наличие рынка. Без рынка, связывающего производителя и потребителя, кому понадобятся 48 тыс. булавок в день? И потому, продолжает Смит, чем больше рынок, тем больше специализация. Смит был прав. (10) Эти столь хладнокровные рассуждения Генри Форда приводятся в его автобиографии (11) Число профессий приводится по "Dictionary of Occupational Titles", опубликованному Департаментом труда Соединенных Штатов в 1977 г. (12) Ленин цит. по: Christman, (13) См. о синхронизирующей роли трудовых песен (14) Э. П. Томпсон цит. по: "Time, Work-Discipline, and Industrial Capitalism", "Past and Present" (London), No. 38. (15) Стен Коэн сделал это наблюдение в рецензии на книгу Дэвида Ротмана (David J.