Могло быть больше. Нас спасло почти завершенное построение, не позволяющее им поставить воронку так, чтобы захватить много кораблей одновременно и не попасть в луч самим.

И тогда я ударил. Интерференционная воронка, созданная сразу несколькими орудиями с нескольких кораблей, встала точно как в аптеке, пожрала корабли метаморфов и прошла буквально в метре от крайних кораблей моего флота.

Я перевел дух и попытался настроиться на Аджну. Синее сияние забилось возле пальцев, теперь я видел их действия на несколько секунд вперед, но и они видели мои. Началась игра со временем и вероятностями, и счет пошел на наносекунды.

Из гиперпространства появились два тяжелых корабля в ареоле красного сияния и пять легких. Они успели дать залп прежде, чем сгорели в воронке Тракля. Мы выстрелили практически одновременно, и я потерял три корабля.

Они не камикадзе. В гипертоннеле нельзя повернуть назад, если корабль вошел туда, он сможет выйти только под наши орудия. Но этот переход короткий. Если в него вошел еще не весь флот, оставшиеся корабли можно предупредить по быстрой связи. А это значит, что сражение скоро кончится.

Еще не все! Перед нами словно из ничего возникает вражеский линкор, огромная сигара в багровом ареоле с обсидиановым частоколом из игл Тракля по бокам. Берет вперед и в сторону. Знает, на что идет! Теперь я не смогу выставить воронку Тракля так, чтобы она нас не задела. Бегут линии вероятностей, словно размытые огни ночного города, когда несешься над ним на пределе скорости. Если линкор выстрелит раньше, он способен сжечь две трети моего флота. Значит, обмен, линкор за линкор, фигура за фигуру. Только на одной из этих фигур все мы: Юля, Саша, Витус, Гена и я.

Я мгновенно перехватываю управление кораблем, все сигналы их перстней блокируются. Я выставляю воронку Тракля.

– Нас захватит! – мысленно кричит Витус.

Юля испуганно смотрит на меня.

Корабль встряхивает, в рубке гаснет свет. На перстень поступают сообщения об обстановке: жив проклятый! Вражескому линкору снесло треть корпуса, но это все равно, что ящерице отбросить хвост, там переборки.

Свет начинает медленно загораться. У нас тоже переборки.

– Минус два отсека, – говорит Витус. – Жить будем пока. Выходим из боя?

– Нет!

Злосчастный линкор пытаются добить другие мои корабли и сами сгорают в излучении, увы, счет не в нашу пользу. Нужен еще один удар. Если это последний корабль метаморфов, прошедший через тоннель, мы успеем спастись. А если не последний? Мой пророческий дар несовершенен: когда я смотрю на то, что случится через доли секунды, я слеп к тому, что будет через минуту.

Выставляю воронку Тракля.

– Даня! – кричит Юля.

Электричество гаснет, слышен странный воющий звук. Неужели разгерметизация?

– Все! Нет его! – объявляет Геннадий.

Да, космос в районе выхода из тоннеля девственно чист, если не считать нескольких раскаленных до белизны и покореженных обломков кораблей. Расплавленный металл стекает с их боков и превращается в ореолы серебристых шариков.

– Разгерметизация? – спрашиваю я.

В общем-то вопрос излишний, мне на перстень в фоновом режиме поступает информация о состоянии корабля. Наверное, это психологическое, болезненная склонность к общению, а проще говоря, страх.

– Частичная, – говорит Витус. – Минут десять еще проживем.

– Десантные шлюпы?

– Один! Сам знаешь, вместимость – два человека. Остальные – увы!

– Где вместимость два человека, четверо долетят, – говорю я. – Вам близко. Быстро туда! Юля, под твою ответственность!

Она с ужасом смотрит на меня.

– Четверо? А ты?

– А у меня есть еще одно дело.

Из гипертоннеля вываливается с десяток мелких кораблей врага.

Юля подходит ко мне, касается руки. Наши руки окружает серебристое сияние, и я чувствую, как в меня вливается чуждая сила, растворяясь в крови и цитоплазме клеток. Цертис!

Энергетический шнур между нами бледнеет, истончается и рвется. Юля нетвердо стоит на ногах, я подхватываю ее под руку, и тогда она теряет сознание.

– Витус! – ору я. – Тащи хоть на руках. И быстро! Через пару минут здесь будет только расплавленный металл.

Дважды повторять не пришлось. Я дождался, когда шлюп отделился от «Анастасии», и начал падать вниз и вправо к ближайшему кораблю, одновременно настраивая воронку Тракля. «Анастасии» уже ничем не повредить, мертвый корабль. Это дает свободу маневра. Энергии аварийного генератора хватит как раз на один выстрел, которого они не ждут.

Я активизировал Иглы Тракля и почти одновременно увидел корабли метаморфов, исчезающие в аннигиляционной воронке, и раскрывающееся надо мной небо. Это уже было. На линкоре «Святой Владимир». Меня окружило серебристое сияние, цертис покидает меня, вытекая через поры кожи. Я погружаюсь в сон.

Открываю глаза. Надо мной потолок корабля в золотистом сиянии ламп. Я вижу лицо Юли, ее губы бледны и слегка дрожат.

– Как ты?

– Кажется, жив. Где я?

– На «Сирано».

Я вспоминаю, что это легкий корабль, к которому ушел шлюп с Юлей и остальными.

– Как я сюда попал?

– К кораблю подлетел цертис. Проник внутрь, как-то странно, даже не продиффундировал через обшивку – просто исчез снаружи и появился внутри. Стал уменьшаться в размерах, и появился ты, по-моему, он растворился в тебе.

Я попытался встать, и с помощью Юли это удалось.

– Где метаморфы? – спросил я.

– За последние пятнадцать минут ни одного корабля.

– Неужели победа?

Юля кивнула и улыбнулась.

– Победа!

Мы дождались основного флота Кратоса, который сменил нас у гипертоннеля, и отправились в обратный путь. Да, это победа. Горькая, далеко не блестящая, но все равно победа. На Кратос возвращается менее трети Тессианского флота.

Мы то и дело встречаем корабли империи. Страдин выводит к тоннелю практически весь флот.

А я изучаю историю медицины, присланную по моей просьбе мамой. Похоже, мои догадки подтверждаются.

Церемонию введения в должность обставили пышно, с салютом и народным гуляньем, по-моему, совершенно неуместным во время войны. Все говорили о победе, но я нисколько не тешил себя надеждой, что это последнее сражение. После того как глотка у меня устала от речей и интервью, а ладонь от рукопожатий, был еще прием и банкет. По должности я обязан находиться рядом с императором, так что мне не составило труда вызвать его на конфиденциальный разговор.

Он привел меня в свой кабинет, подошел к окну, садиться не стал, так и стоял, держа бокал шампанского. Мне тоже пришлось стоять.

– Ну что, доволен? – спросил он.

– Нет.

– Ну, на тебя не угодишь. В чем дело?

– Вы уводите флот с орбиты Кратоса.

– Да. И что не так?

– Не оголяйте планету.

– В систему Кратоса один путь – через гипертоннель, зачем держать корабли на орбите?

Он прав, конечно, это единственный путь, но сердце неспокойно.

– Предчувствия, – честно сказал я.

– Предчувствия или видения?

– Вы уверены, что другого пути нет?

– Есть. По прямой от Тессы. Пятьдесят лет лету.

– Государь, оставьте на орбите хотя бы небольшой гарнизон.

Он задумался.

– Хорошо, к твоим предчувствиям стоит отнестись серьезно.

Герман Маркович встретил меня чуть ли не с распростертыми объятиями и подобострастной улыбкой на губах. Я раньше не подозревал его в сервильности. Только теперь я осознал, какую власть получил.

– Что с вами, Герман Маркович? – поинтересовался я.

Подобное поведение некоторых представителей человечества настраивает поиздеваться над ними.

– Ничего, все в порядке, Даниил Андреевич.

Обращение убило меня окончательно, я пожалел, что пришел.

Мы сидим за столом, сервированным под лозунгом «все лучшее дорогому гостю», только я не в своей тарелке, рассеянно тыкаю вилкой в приготовленное сложным образом мясо.

Но, в конце концов, мне важен результат, и я решаю принять игру и получить удовольствие.

– Как наше расследование, Герман Маркович?

– Код написан в СБК, в отделе, который занимается ликвидацией врагов империи.

– Как он работает?

– Я не врач, Даниил Андреевич. Как мне объяснили, биомодераторы блокируют какую-то функцию гипофиза, так что прекращается выделение некоторых гормонов. Результат – депрессия и склонность к самоубийству. Последнее, может, и не случится, но все равно человек становится неспособным к активной деятельности, будет лежать и смотреть в потолок.

– Это лечится?

– Пока биомодераторы в крови – нет.

Я перевел дух, похоже, Саша с Ройтманом все сделали правильно.

– А после фильтрации крови эту функцию можно восстановить?

– Я не врач, – повторил Герман.

– Если у СБК есть яд, наверняка есть и противоядие.

– Даня, я понимаю, кто ты теперь, но на то, что ты просишь, нужна более высокая санкция, чем та, которую ты можешь выдать.

И я наконец увидел прежнего Германа, могущественного генерала СБК, поучающего меня, как мальчишку, а не склоненного перед принцем империи царедворца.

Не скажу, что меня порадовала эта перемена.

– Даня, не лезь на рожон, – громким шепотом продолжил Герман. – И забудь о Хазаровском, он больше не претендент. После Страдина императором станешь ты.

Я даже не удивился, что Герману известно, о ком речь, хотя я ничего об этом не говорил.

– Герман Маркович, о чем вы? Какая империя! Я смертник. Я одной ногой за гранью. А значит, инстинкт самосохранения не играет роли. Я свободен. Мне не за что продаваться.

– Ты так уверен, что ты смертник? – поинтересовался Герман.

– Я дважды видел смерть от Т-синдрома, и у меня было несколько приступов. Герман, что ты знаешь?

Он встал из-за стола и развел руками.

– Ничего!

От Германа я поехал в клинику моей мамы, она свела меня с людьми, которые занимались Т-синдромом. Я рассказал ей мою версию. Она сперва отнеслась скептически.

– Ты считаешь, что человечество заражено компьютерной программой?

– Если иммунитет не справляется с вирусом, не значит ли это, что болен иммунитет. Наш иммунитет – это биомодераторы.

– Ну, ладно, попробуй.

Я благодарен ей за то, что она не мучает меня своей жалостью, не плачет, не вспоминает о моей скорой смерти. Я рад, что она меня не хоронит. Во время торжества по случаю моего назначения поздравляла и радовалась вместе со всеми, хотя, может быть, где-то в глубине серых глаз и пряталась печаль. Она друг, на которого можно положиться.

По дороге я связался с Ройтманом, рассказал о коде СБК и опасности попыток самоубийства.

– Проследим, – сказал он. – У нас это трудно сделать.

Я подумал, что Страдин на это и рассчитывает: Хазаровский должен умереть не в тюрьме, а уже после освобождения, это полностью отведет подозрения от него и будет выглядеть более чем естественно.

У дверей я встретился с Сашей Прилепко и Юлей. И мы сдали кровь. В клинике большая база образцов крови больных Т-синдромом, но у нашей крови есть одна особенность: в ней побывали цертисы.

На орбите Кратоса спокойно, как и в районе гипертоннеля. Страдин приободрился, улыбается, неужто поверил в конец войны?

У меня своя война. Герман намекнул, что Т-синдром не стопроцентно смертелен и замолчал как рыба. Но он дал мне надежду. Я ищу.

Я четырежды был на радениях Огненного Братства. И каждый раз поднимался на новую ступеньку в башне. Вторая – оранжевая, третья – золотистая, четвертая – зеленая. Все то же самое, только сужается круг участников.

– Ты работаешь выше Анахаты? – спросил Игорь.

– Да.

– До какой чакры?

– До сахасрары.

Он посмотрел с уважением.

– Тогда я думаю, что ты можешь подняться со мной на высшую ступень. Приходи завтра в десять.

Уже темно, только небо над башней густо-синее. Я иду по дорожке, освещенной имперскими хризантемами. Игорь встречает меня в дверях.

Начинается, как обычно: служба и смешение крови в красном зале. Потом часть участников расходятся, а мы по полутемной винтовой лестнице поднимаемся в следующий зал, и все повторяется. На зеленом уровне Анахаты нас остается трое: Игорь, Преображенный по имени Олег и я. В прошлый раз состав был тем же. Дальше мы поднимаемся вдвоем с Игорем.

– Никто не может работать выше Анахаты? – спрашиваю я.

– Я тоже не могу, – говорит Игорь.

– Почему же ты здесь?

– Поймешь. Погоди немного.

Мы входим в голубой зал. И происходит такая же, но урезанная служба.

– Ты здесь впервые? – спрашиваю я.

– Нет. Меня уже один раз провели по верхним уровням. В Огненном Братстве Кратоса есть один человек, который работает с сахасрарой.

– Его имя – тайна?

– Да, конечно.

Синий зал, он совсем маленький, едва хватит места для пяти человек, и круг на полу не больше метра в диаметре, слабо светится синим. Мы снова опускаемся на колени, и я чувствую дурноту, как при начинающемся приступе.

А может быть, все проще?

– Игорь, у тебя какая группа крови? – спрашиваю я.

– Первая, первая, не беспокойся. У тебя, надеюсь, не четвертая?

– Нет. Я подумал, что биомодераторы не справляются.

Он улыбнулся.

– Скорее всего, у тебя их нет.

– Не может быть, я пользуюсь устройством связи.

– Тем, кто может работать с Аджной, биомодераторы не нужны.

– Вы это проверяли?

– Конечно. Это называется «уровень свободы».

Мы снова смешиваем кровь.

– Думаю, во мне уже добрая половина твоей крови, – замечаю я.

– Половина будет в следующем зале. Это называется «обмен кровью».

– Зачем это нужно?

– Скоро поймешь.

Поднимаемся в фиолетовый зал. Мне становится хуже.

– По-моему, у меня приступ, – говорю я.

– Успокойся, это не приступ. Пошли.

Оказывается, здесь есть еще один уровень, который разительно отличается от остальных. Большие окна по кругу, серебристо-белый пол и узкие полоски стен между стеклами, а в центре, как отражение шпиля, венчающего храм, – узкий перевернутый конус, основание которого теряется где-то в вышине, а вершина на полметра не доходит до пола. Дымчатый, мягко поблескивающий конус, я подумал, что схожу с ума.

Игла Тракля!

Наверное, последнюю фразу я произнес вслух.

– Это истинная Игла Тракля, – сказал Игорь. – Та, что придумал Тракль. Она не предназначена для убийств. Это всего лишь проводник. Использовать ее как оружие предложили совсем другие люди.

– Проводник?

– Да, ты скоро поймешь.

Он улыбнулся. И от этой улыбки мне стало по-настоящему страшно.

– Коснись пола, – сказал он.

Да, здесь тоже есть круг, правда, совсем маленький.

– Это помещение для двоих? – спросил я.

– Да.

Вокруг нас сияют звезды, это единственное, что можно увидеть через эти окна на такой высоте. Впечатление полета полное. А внутри меня бьется страх. Я впервые задумываюсь над тем, чтобы прервать эксперимент.

– Не бойся, – говорит Игорь. – С тобой ничего не случится.

Я решаюсь, по кругу течет кровь.

Игорь поднимает руку в пластиковом браслете, с багровым шнуром, идущим к кругу, и подносит ее к концу Иглы Тракля. Слегка морщится от боли.

Она что, активизирована?

– Ну все, – говорит он. – Теперь слушай меня. Это переход, это не приступ. Смотри внимательно. Надеюсь, мы скоро встретимся. Прощай.

А по его руке идут красные волны.

Страх превращается в ужас, и я понимаю, что это не мой страх. Меня покидает цертис, испаряясь через кожу и окружая серебристым сиянием.

Игорь улыбается так, словно это для него не неожиданность. Его приступ протекает странно: красные волны сменяют оранжевые, потом золотистые.

– У меня уже было два таких приступа, но меня удержали, – говорит он. – Удержали для того, чтобы привести сюда и научить уйти, а не исчезнуть. Ты только провожатый, но и тебе предстоит этот путь.

Волны бьются чаще и приобретают зеленоватый оттенок, Игорь сжимает зубы, он больше не может говорить: начинаются судороги.

Мне становится все хуже. Смотрю на свои руки: по ним идут такие же волны. Пытаюсь разорвать шнуры, прекратить это безумие, но нет сил. Чудовищная энергия уходит на то, чтобы оставаться в сознании.

Цертис покинула меня: серебристое сияние собралось в шар и поднимается вверх к шпилю, вдоль Иглы Тракля.

Волны на теле Игоря продолжают менять цвета. Когда появляется фиолетовый, я понимаю, что дезинтеграция уже началась. Его тело становится полупрозрачным и испаряется, превращаясь в серебристое сияние, которое утекает вверх, как дым от свечи.

И тогда я теряю сознание.

Я не понимаю, что это. Огненный вихрь, вращающаяся галактика из пылающих звезд или кратер вулкана перед извержением. Это парит надо мной, расширяется, гудит инфернальным гулом. Видение продолжается безумно долго, кажется, несколько часов.

Кто-то трясет меня за плечо.

– Вставайте, Даниил Андреевич!

Я не в состоянии встать. Я даже не в состоянии открыть глаза, я не осознаю, где я, а видение продолжается.

– Нужно унести его отсюда, – говорит голос.

И я чувствую, что меня поднимают и перекладывают, вероятно, на носилки и куда-то несут. Сквозь полузакрытые веки я смутно различаю серебристо-белые стены, большие окна и дымчатый конус Иглы Тракля.

Я очнулся в просторной больничной палате. За окном – яркий день. Сколько же я проспал? Перестраховщики! Нечего мне здесь делать. На мой вызов явился врач.

– Как вы себя чувствуете, Даниил Андреевич?

– Отлично. Это был приступ Т-синдрома, и вы мне ничем не поможете.

– Мы поняли.

– Зачем же меня сюда притащили?

– Это не мы, – улыбнулся он.

После введения в должность принца империи я переехал в малое крыло императорской резиденции. До меня его занимал Хазаровский, и на всем остался отпечаток его вкуса и любви к роскоши. Я бы сделал обстановку более аскетичной, если бы считал возможным тратить на это время.

После эпизода в башне большинство членов Огненного Братства были арестованы. И это произошло как раз тогда, когда я начал сомневаться в том, что это секта самоубийц. Слишком странной была агония Игоря. Все материалы расследования поступали непосредственно мне на малое кольцо.

Их допросили с помощью допросных колец и предъявили обвинения по двум статьям: организация религиозного объединения, которое вредит здоровью граждан, и незаконное хранение особо опасного оружия. Хотя все они в один голос утверждали, что их Игла Тракля никакого отношения к оружию не имеет.

Их действия квалифицировали по группам Е1 и Е2 (преступления против государства и общества), и большинство сектантов выпустили после десяти суток ареста ждать суда. В заключении остались только те, кто принадлежал к внутреннему кругу и бывал в храме.

Храм закрыли.

Я вызвал к себе Германа (наконец-то до меня дошло, что это он должен ко мне ездить, а не я к нему) и приказал сделать для меня полную подборку информации по Т-синдрому. Может быть, Страдин и дал мне кольцо только для того, чтобы я занялся Т-синдромом, имея полный доступ к информации, раз уж все равно занимаюсь.

Биомодераторы в крови Юли, Саши и моей обнаружили, но они были практически мертвы, работая только на передачу сигналов мозга. У других Преображенных биомодераторы были повреждены в той или иной степени. Я готов был праздновать победу, но никаких следов программы, вызывающей Т-синдром, на них обнаружено не было, что, скорее всего, говорило о том, что она самоуничтожается после заражения. Еще обиднее было то, что в файле информации от Германа, посвященной истории исследований Т-синдрома в СБК, была целая подборка материалов о повреждениях биомодераторов у больных Т-синдромом. Правда, авторы считали это следствием, а не причиной болезни.

Непонятно, как передается болезнь. Если программа самоуничтожается, откуда она берется в крови того, кому переливают кровь зараженного Т-синдромом? Поврежденные биомодераторы тут же будут уничтожены биомодераторами здорового человека. Может, это вообще не передается через кровь и мы зря преследуем Огненное Братство? Но Игорь признался, что они занимаются заражением неофитов. Может быть, не так? На Тессе метаморфы вводили некую сыворотку. Может быть, она есть у сектантов? Но зачем тогда все это действо с обменом кровью?

Откуда вообще столько больных? Пятую часть населения Кратоса, зараженных Т-синдромом, невозможно объяснить деятельностью сект типа Огненного Братства.

Такую скорость распространения эпидемии можно объяснить только заражением через предметы, продукты и рукопожатие, то есть любым из известных способов. Но как через предметы может передаваться компьютерная программа? Или…

Я встал, подошел к окну, ладонь легла на холодное стекло. Кажется, я понял. И это открытие было столь ужасно, что у меня помутилось в глазах.

Сыворотку так и не нашли. Арестованные упоминали некоего Габриэля, который играл у них роль священника и перед каждым радением «освящал» башню. Как это происходит, не видел никто, он входил туда один. Никто из сектантов так и не смог внятно описать его внешность.

Меня преследовало видение пылающего кратора, оно становилось ярче, обрастало подробностями. Мне чудилось, что огненная воронка висит высоко в небе над Кириополем.

Я связался со Страдиным, предупредил о надвигающейся катастрофе. Он хотел конкретики, которую я не мог дать.

– Это произойдет в течение недели. Думаю, нужно вернуть от гипертоннеля по крайней мере половину флота.

Я знал, что он вернул не больше четверти.

Меня вызывает Герман.

– Даниил Андреевич, нам нужно поговорить. Конфиденциально.

– Хорошо, приезжайте.

– Ваше высочество, лучше если вы приедете ко мне.

Он пригласил меня в свой загородный особняк. Относительно скромный двухэтажный дом с небольшим садом, за которым никто не ухаживает. Хозяин не тратится на садовника, да и сам, видимо, бывает здесь редко. Конспиративный особняк, усмехаюсь я про себя.

Над садом плывут низкие серые тучи. Мы сидим за столиком у окна и пьем кофе, собственноручно сваренный Германом. В особняке больше ни души.

– Даниил Андреевич, я давно хотел вас попросить об одном одолжении…

– Да?

– Простите меня за то, что случилось на Тессе. У меня был приказ. Не все же могут быть рыцарями без страха и упрека.

– Могут все, но никто не хочет.

– Значит, нет мне прощения?

– Ну, почему же? – улыбнулся я. – Человек слаб.

Он кивнул.

– Благодарю. А теперь… Даниил Андреевич, этот разговор должен остаться между нами. Я могу на это надеяться?

– Да, конечно.

Мое сердце окружено серебряным энергетическим шаром с того момента, как я переступил порог.

– Ваше высочество, на вас материал в СБК.

– Что за материал?

– О государственной измене.

– О господи! Право, Страдин однообразен! И крайне нетерпелив: год подождать не может. Что он на этот раз придумал?

– Ему не надо особенно придумывать, Даня, – очень тихо проговорил Герман. – Обвинение состоит в том, что ты собираешься посадить на трон Хазаровского.

– Я не дал его убить, остальное – бред. А первое – не измена. У нас вроде не казнят за экономические преступления.

– По делу проходят еще несколько человек, – безжалостно продолжил Герман. – Например, некий Никита Олейников.

Я расхохотался.

– О боже! Олейников – заговорщик. Герман Маркович, это же курам на смех!

Герман покачал головой.

– В списках заговорщиков твой отец.

Я чуть было не сказал «я знаю».

– Угу! Собралось десяток профессоров, и составили заговор в перерывах между лекциями.

– Все очень серьезно, Даня. Император пока не дает делу ход, но сбор материала идет ускоренными темпами.

– Конечно, не дает, – сказал я. – Ждет атаки метаморфов. Даст, когда вернусь. Мавр сделал свое дело – мавр может уходить. А все-таки, что за пожар у него? Сам умру.

– Ты спутал его планы. За год еще не раз успеешь вставить палки в колеса. Ему это не надо.

Я пожал плечами.

– Понятно. Спасибо за предупреждение, Герман Маркович.

– Это не все, – он отхлебнул остывший кофе, чашечка зазвенела по блюдцу, и я понял, что у него дрожат руки. – В СБК есть люди, которые не в восторге от бизнесменов от политики. Они хотели бы видеть императором человека честного, храброго, справедливого и преданного империи, а не собственному кошельку.

– О ком вы? – спросил я.

– Ну уж не о Хазаровском.

– И не о Страдине?

– Естественно.

– Странно, я думал, он для вас свой человек.

– Ты считаешь, что нам все равно, чью задницу лизать, лишь бы трон протирала? Мало ли, что он у нас работал…

– Моя задница обойдется, Герман Маркович, – сказал я. – Это ведь предложение, как я понял. Для меня лестно ваше мнение, но есть вещи, на которые я не могу пойти.

Я промолчал о том, что это не первое предложение.

– Он тебя уничтожит, Даня!

– Как? Скорее всего, я проведу остаток дней в приятной компании Евгения Львовича Ройтмана. Он сделает мне реморализацию, чтобы сразу в рай, без чистилища и мытарств, и перед смертью я выпишу ему персональную благодарность. В худшем случае Страдин в очередной раз наплюет на все законы и казнит меня немедленно. Но все равно несколько лишних месяцев жизни не стоят смуты на Кратосе, Герман Маркович. Сейчас только смуты не хватало.

– Даня, я хотел бы видеть императором тебя, – сказал Герман.

Я не стал напоминать, что он совершает государственную измену.

– Извини, – улыбнулся я и развел руками.

На обратном пути я думал о том, что Герман прежде всего службист и уже потом друг моего отца и мой подчиненный. Все это могло быть провокацией, проверкой СБК. В таком случае я выдержал экзамен.

Я сижу над биографией Федора Тракля. Три часа ночи. Последнее время мне практически не хочется спать. В небе сияют звезды, светлой дугой, как коромысло, стоит Млечный Путь. А внизу, как отражение звездного неба, – огни университета. Я открыл окна. Тихо. Тепло. Пахнет пряной опавшей листвой местной растительности.

Оказывается, Тракль занимался биомодераторами. И биопрограммированием. Эта область его деятельности куда менее известна, чем изобретение оружия. Тем не менее он мечтал о совершенном человеке и даже ставил эксперименты на себе.

Первые штаммы биопрограммеров начали вводить еще при жизни Тракля, и он приложил к этому руку. Сначала эту операцию могли себе позволить только представители аристократии.

С них и началось распространение Т-синдрома.

Около семи. Скоро рассвет.

Стены окрашиваются красноватым светом. Я сначала не придаю этому значения, может быть, просто огонь пролетевшего гравиплана. Но свет неподвижен и становится ярче.

Я встаю с кресла, бросаюсь к окну. Там, высоко в небе, к северу от Млечного Пути, сияет багровая звезда, яркая, как тессианская Эвтерпа. Она стремительно увеличивается в размерах и превращается в пылающую воронку.

На то, чтобы связаться с моим флотом, уходит несколько секунд, через минуту я уже в гравиплане, лечу в космопорт. Тут меня достает Страдин. По голосу заметно, что его разбудили среди ночи.

– Поднимай флот, Даня! – говорит он.

– Уже. Что это?

– Ученые считают, что новый гипертоннель.

– Где?

– На орбите Рэма.

Рэм – небольшая раскаленная планета, ближайшая к нашему солнцу. Кратос – следующий. Это значит, что нас берут в тиски.

До Рэма близко. Чудовищно близко по космическим масштабам! В нашем распоряжении уже не дни – часы.

Под моим командованием линкор «Андриан» и легкие корабли. Рядом с нами, плечом к плечу, к Рэму идет Хлебников. Я рад такому соседству. У него два линкора: «Святой Владимир», на котором мне довелось побывать, и «Витязь».

Что происходит у огненной воронки, установить невозможно, слишком далеко, чтобы обнаружить корабли. Видно, как бледнеет багровое сияние – воронка гаснет.

Менее чем через час мы их засекли. Флот метаморфов идет на нас, невидимые невооруженным взглядом черные точки на фоне близкого солнца.

Их много. Численное преимущество у них, это несомненно, раза в два.

Мы изменяем строй, и в межпланетном пространстве вспыхивают первые воронки Тракля.

Слишком близко от солнца. Коварное светило искажает структуру воронок, наводящие устройства не справляются с поправками. Мои легкие корабли (первый, второй, третий!) охватывает белое пламя. Они загораются, как сверхновые, ослепляют, заставляют кусать губы и сжимать кулаки, и распадаются на покореженные куски металла или исчезают бесследно, затянутые в гиперпространственные дыры воронок Тракля.

Теперь я понимаю, насколько выгодно положение врага.

– Надо подпустить поближе, – говорит Хлебников. – Мы достаточно далеко от Кратоса.

– Да, – соглашаюсь я. – И рассредоточиться, чтобы они не могли накрыть одной воронкой сразу несколько кораблей.

Через минуту генерал теряет «Витязя». Две трети линкора сгорает в излучении воронки, от развороченного обломка в ореоле шариков расплавленного металла отделяются четыре шлюпа и идут к «Святому Владимиру». Доходят два. Остальные сгорают в новой воронке.

От моего флота осталась едва половина, метаморфы не потеряли и трети. Наконец их корабли зажигаются металлическим блеском в лучах солнца и обретают форму. Их окружает багровое сияние.

Очередная воронка возникает в сотне метров от «Андриана». Беру резко вверх по отношению к плоскости эклиптики и навожу Иглу Тракля. У них еще четыре линкора, я надеюсь достать хотя бы один.