- Дедушка... Ну, может быть, можно, а хозяин ничего не узнает?
      - Что ты, Ансельмо! Хозяин рассердится и ничего не заплатит мне, а я с утра ничего не ел...
      Ансельмо посмотрел на пересохшие губы старика, на медленные движения его руки, молча повернулся и побежал к своему дому.
      - Куда ты, Ансельмо? - крикнул ему вдогонку Антонио.
      Но Ансельмо, на бегу махнув рукой, ничего не ответил.
      Не прошло и двух минут, как запыхавшийся от быстрого бега Ансельмо вернулся.
      В одной руке он держал миску с кусочками мяса, густой подливой и вареным рисом, в другой - большую кукурузную лепешку.
      - На, дедушка, - Ансельмо протянул старику еду. - Только мама велела не забыть вернуть миску.
      - Добрый ты, Ансельмо, - тихо сказал Сепи, с благодарностью в глазах принимая миску. Он хотел ещё добавить, что Ансельмо весь в отца, которого он хорошо помнил, но промолчал, не желая волновать душу мальчика напоминанием о пропавшем отце.
      Когда старик поел, ребята окружили его плотным кольцом и стали просить рассказать сказку.
      Старику не очень хотелось: ему бы соснуть немного после еды перед работой.
      Ансельмо стоял в стороне и в просьбах не участвовал. Он считал неудобным это делать, так как не хотел, чтобы старик подумал, что нужно рассказывать сказку за еду, которую он ему принес.
      Сепи все-таки сдался на уговоры ребят. В конце-концов ему было приятно, что его просят и будут слушать внимательно.
      - Расскажи сказку про Курупи! - попросил Антонио.
      - Про Курупи! Про Курупи! - поддержали Антонио другие ребята.
      Увидев, что Сепи готов рассказывать, подошел поближе и Ансельмо. Может быть, потому, что старик наконец-то поел в первый раз за день, он сказал ребятам:
      - Сегодня я вам расскажу про обед Курупи.
      Ансельмо, услышав эти слова, почему-то взглянул на свою миску, которую он положил под дедушкину табуретку, чтобы на неё никто не наступил и чтобы потом, после карусели, он сам не забыл её забрать.
      - Как-то Курупи, - начал рассказывать Сепи, - поймал рыбу. Пока она жарилась на костре, он собирал фрукты. Проходивший мимо костра мальчик увидел рыбу и съел её.
      Вернувшись к костру, Курупи не нашел рыбы и стал кричать:
      - Рыба моя, где ты?
      Рыба ответила из желудка мальчика, который не успел далеко уйти:
      - Я здесь, хозяин!
      Курупи засвистел и побежал вдогонку.
      Мальчик, видя, что его настигают, спрятался в пещере, где жила жаба Куруру.
      Курупи подошел ко входу в пещеру и закричал:
      - Куруру, отдай мой обед!
      - Не отдам. Рыба была моим лучшим другом.
      - Я обещаю тебе с сегодняшнего дня есть только Тату обезьяну. Тату твой враг. Отдай мне мальчишку, и я съем его!
      Жаба отказалась отдать мальчика. Курупи пригрозил, что сам войдет в пещеру и вытащит его.
      - Хорошо, - сказала Куруру. - Принеси мне одну черепашку, и я обменяю её на мальчика.
      Курупи пошел за черепашкой, но, когда вернулся, не нашел в пещере ни жабы, ни мальчика.
      Поняв, что его обманули, Курупи стал визжать от злости так сильно, что сельва зашумела, закачались деревья.
      Жабы решили, что приближается ураган, и начали выползать из своих пещер.
      Курупи беспощадно давил их, но не смог расправиться с Куруру. Это потому, что Куруру очень хитрая и Курупи не может её обмануть, она на этот раз так спряталась вместе с мальчиком, что никто не мог её найти.
      Как только старик кончил, ребята закричали как один:
      - Короткая! Короткая! Еще одну... пока не пришел хозяин!
      - Хорошо, расскажу вам ещё одну, слушайте:
      - Один старый многодетный охотник возвращался домой грустный, потому что не смог поймать никакой дичи. Ему уже слышались издевательские слова его жены:
      - Беспомощный старик! Ноги тебя не держат! Вот вся дичь и уходит у тебя из-под носа!
      Вдруг охотник услышал ласковый голос:
      - Отчего ты такой невеселый?
      Это был Курупи. Охотник не испугался, но все же рассказал о своем несчастье.
      - Я дам тебе дичь, - сказал Курупи. - о прежде ты должен меня научить вырастить такие красивые волосы, как у тебя на голове.
      Охотник подумал и сказал:
      - Сначала нужно постричься наголо, а потом растереть на голове перец.
      - Сделай мне это ты!
      - С удовольствием!
      Охотник обрил Курупи и растер на его голове перец.
      Курупи взвыл от боли и бросился бежать прочь.
      Прошло немного времени. Однажды к вечеру охотник снова возвращался домой и снова встретил Курупи, который угрожающе загородил ему дорогу:
      - Не ты ли обрил мне голову?
      - Я? Нет! Это был мой брат. Он рассказал мне все, и в наказание я убил его.
      - Покажи мне его скелет.
      - Пойдем. - И охотник повел Курупи в одно место, где лежал человеческий скелет.
      Курупи остался доволен.
      - Хорошо, - сказал он. - Я благодарю тебя за то, что отомстил за меня. Идем ко мне домой.
      Охотник пошел за ним.
      Дойдя до двери дома, где жил Курупи, охотник отказался войти: он увидел за дверью, когда открыл её, множество ползавших и шипевших змей.
      Курупи крикнул:
      - Уай-уай-уай!
      Змеи притихли, и охотник вошел.
      Курупи дал ему веревку.
      - Пойдем на охоту!
      Когда они пришли на большую поляну, Курупи засвистел.
      Прибежало стадо кабанов.
      - Свяжи их веревкой, - сказал Курупи.
      Охотник было побоялся это сделать, но потом осмелел и приблизился к кабанам. Как только он касался их веревкой, которую ему дал Курупи, они становились послушными и совсем ручными.
      Дома охотник сделал загон и поместил туда своих кабанов.
      КАРУСЕЛЬ
      Старик кончил рассказывать вовремя - пришел хозяин.
      Подбежала ещё ватага ребят, среди них были и девочки, а с ними и Хуанита - соседка Ансельмо.
      Хозяин распорядился пустить карусель, и старик Сепи подлез под круг, на котором были укреплены деревянные кони, коляски, фигуры различных животных, и встал на свое привычное место - за длинный деревянный брусок, нажимая на который, толкал его перед собой. Так он вертел карусель.
      При этом он должен был не упускать из вида хозяина, который мог сделать ему знак остановиться, и следить также за ребятами, чтобы они не катались бесплатно.
      Ансельмо заплатил свой гуарани и вскочил на незанятую лошадку.
      Он сидел верхом и широко улыбался от радости, держась за железную перекладину, приделанную к спине серого в яблоках деревянного коня, словно бегущего в галопе. Откинув голову назад и кружась на карусели, Ансельмо воображал, что он скачет по зеленой долине в бешеной погоне за отбившимся от стада бычком.
      Хуанита стояла в первом ряду среди публики и смотрела на Ансельмо с бескорыстной завистью. Ей тоже хотелось сесть в одну из розовых карет на карусели и проехаться мимо публики.
      Ей было столько же лет, сколько и Ансельмо.
      Дворы их домов соприкасались в глубине огородов. После полудня, когда их матери отдыхали, обессилившие от стирки чужого белья, Ансельмо подходил к забору из тростника, связанного лианами, и свистом, напоминающим пение птицы, звал её.
      С пяти лет они играли вместе. Они сидели в просторном дворе у Хуаниты под большим деревом манго, его густая крона не пропускала солнечных лучей. Они играли, рыли маленькие канавы, заполняли их водой, под ними строили мост из веток и щепок. Фантазии Ансельмо не было конца. Каждый день он придумывал какую-нибудь новую игру.
      Однажды Ансельмо не посвистел ей как обычно, а пришел к ней только вечером. Он сказал, что теперь работает в доме сеньора судьи. Он выполнял его поручения, получая вместо платы старую рубашку судьи и еду. Он должен был находиться в доме с раннего утра до заката, выполняя приказания сеньора и сеньоры. Долгие часы он подметал полы в доме у судьи, таскал дрова, готовил терере - напиток из мате с холодной водой. С тех пор они редко играли вместе.
      Но время катания Ансельмо кончилось, и он, как и другие ребята, заплатившие по одному гуарани, слезли с лошадок. Наступила очередь других. Денег у Ансельмо больше не было, и он попытался кататься задаром, если этого не увидит хозяин.
      Сначала Ансельмо подталкивал карусель, потом хватался за поручень и садился у ног детей, которые могли заплатить за катание.
      Хозяин карусели знал все уловки ребят, помогающих крутить карусель: если за ними не следить, то они одним прыжком забирались на свободных лошадок. На этот раз, взглянув на карусель, он заметил там Ансельмо и погрозил ему тонкой гибкой тросточкой.
      Обнаруженный хозяином, Ансельмо спрыгнул на землю, чтобы продолжать толкать карусель, но не рассчитал скорости и упал под деревянные лошадки и розовые и голубые кареты, пробегавшие над ним с головокружительной быстротой. Он хотел подняться на ноги, но когда он вставал, одна из лошадок зацепила его за ногу. Послышался резкий звук - "крак!". Кто-то закричал, но старик Сепи уже останавливал карусель: не сделай он этого вовремя, карусель переломала бы все кости Ансельмо.
      Когда его поднесли к киоску, где продавала фритангу1 нья Франсиска, оттуда послышался голос:
      - Нья Канталисия, Ансельмо, наверное, вместе с твоим Антонио на карусели.
      - Дети совсем с ума сошли с этой каруселью, - ответила нья Канталисия.
      Разговор был прерван причитаниями приближающейся толпы детей и взрослых. Испуганные женщины, предчувствуя беду, побежали вперед, локтями прокладывая себе дорогу: они столкнулись с группой, которая несла Ансельмо. Он был без сознания от боли и страха.
      - Боже мой, что с тобой случилось, сыночек? Ансельмо, мой дорогой.
      ПЕРЕМЕНЫ СУДЬБЫ
      Ансельмо долго болел. Сломанная ступня ноги заживала плохо. Когда его принесли домой, позвали местного доктора. В деревне его звали карай доктор, что на языке гуарани означало "господин доктор"На самом деле это был местный аптекарь, который почти ничего не понимал ни в медицине, ни в лекарствах. Когда-то в молодости карай доктор служил в городской аптеке уборщиком: подметал пол, разносил лекарства больным, выполнял и другие подобные поручения аптекаря. Потом он перебрался в деревню и сам открыл аптеку. Крестьянам он продавал лекарства, которые не причиняли им вреда, а чаще всего временно снимал боль. Так как в деревне в глаза не видели ни одного настоящего врача, то с годами мнимый аптекарь разбогател на продаже бесполезных лекарств и стал уважаемым карай-доктором.
      Доктор осмотрел ногу Ансельмо, покачал головой, но не стал её выправлять - ставить кость на место. Он просто не умел этого делать. К тому же, когда он дотрагивался до ноги, Ансельмо кричал, что было сил от боли и от страха.
      Карай доктор помазал перелом ступни какой-то пахучей мазью и забинтовал её, потом дал матери Ансельмо таблетки и велел их принимать, когда будет очень больно.
      Ансельмо тут же попросил маму дать ему одну. Ему казалось, что, проглотив таблетку, он сразу же избавится от боли. Однако боль не утихала, а ночью стала ещё сильнее.
      Всю ночь в доме Ансельмо никто не спал. Только к утру, после того как Ансельмо немного задремал, отправились спать и остальные.
      Последующие дни были такими же трудными для Ансельмо. Перелом плохо срастался, мучила боль. Первые дни после перелома он почти ничего не ел, только пил холодную воду. За несколько дней он так похудел, что Антонио, навестивший его, испугался, так сильно изменился его друг.
      Около полугода болел Ансельмо. Когда он, наконец, появился на улице, ребята увидели, что он хромает. Ступня срослась неправильно. Теперь она была сильно свернута набок, и Ансельмо ходил с трудом, сильно налегая на пятку, мог даже бегать, но не долго.
      С самого начала своего появления на улице Ансельмо почувствовал, что отношение ребят к нему изменилось. Они не очень хотели с ним играть мешала сломанная ступня, а некоторые прямо дразнили его "хромушка, хромушка". Даже его лучший друг Антонио как-то сторонился его.
      К тому же судья, у которого он был мальчиком на побегушках, отказал ему в работе. Он сказал матери:
      - Еще не хватало в моем доме калеки!
      Все это было горько и обидно для Ансельмо. Он часами просиживал у своего дома, не бегал на станцию вместе с другими ребятами, мало играл.
      Особенно был опечалена его мать. Отца нет, а из сына должен вырасти мужчина и он должен сам научиться себе зарабатывать на жизнь. Ведь не сможет же она всю жизнь содержать Ансельмо. Годы идут, она стареет, а со временем кому он, Ансельмо, будет нужен?
      Все это нья Франсиска думала про себя, ничего не говоря сыну, но ходила она печальная, а иногда и плакала украдкой.
      И когда в их деревне появился отряд всадников, которые везли с собой какие-то ящики, мешки и говорили, что это экспедиция ученых и студентов из столичного университета направляется в сельву восточного Парагвая, то и это событие не расшевелило семью Ансельмо.
      И все же случилось непредвиденное. К концу дня, когда экспедиция прибыла в деревню, чтобы пополнить запасы воды и нанять проводников, в дом Ансельмо пришла новость, взволновавшая нью Франсиску. Соседка, поспешно прибежавшая с площади, где обычно узнавались самые свежие новости, что-то оживленно начала шептать на ухо матери Ансельмо, а та в течение разговора несколько раз бросала озабоченный взгляд на сына.
      Потом обе они ушли, а Ансельмо остался сидеть у дома и рассеянно бросать камешки в кусочек стекла от бутылки, который лежал неподалеку от него и блестел на солнце. Когда камушек попадал в стеклышко, оно вздрагивало от удара, солнечный зайчик от него, светивший в сторону Ансельмо, как бы разлетался на один миг в разные стороны.
      Обе женщины вернулись нескоро, но с ними пришел высокий мужчина в сапогах, в армейской гимнастерке и широкополой шляпе.
      Мама подвела его к Ансельмо и сказала:
      - Вот мой сын, дон Эмилио, его зовут Ансельмо.
      Мальчик встал, поздоровался и вопросительно взглянул на мать.
      Та посмотрела на дона Эмилио.
      - Вижу, вижу, - сказал он. - Мальчик нам подойдет...
      - Только, дон Эмилио, у него нога...
      - Да, нога... Давайте посмотрим, - мужчина наклонился и осмотрел ногу Ансельмо, ту, которая была сломана. - Надо было вовремя вправить как следует, и он бы не был таким... Но ничего не поделаешь... Другого мальчика мы не найдем, а нам для работы очень нужен такой парнишка. - Мужчина повернулся к матери Ансельмо: - Как, мы договорились или нет?
      - Договорились, договорились! - поспешно отвечала нья Франсиска. - Вы можете забрать с собой Ансельмо. - Потом, обращаясь к сыну, быстро добавила:
      - Ты будешь работать у дона Эмилио, поедешь с ним. Он обещал кормить и одевать тебя, а мне дать немного денег.
      - Ну, вот и хорошо, нья Франсиска! Вы все объясните мальчику, а я пойду. Завтра утром мы выезжаем, и вы приведете его на площадь, а то у него плохо с ногой, но это неважно. У нас есть лошади, и он поедет верхом.
      Ансельмо не проронил ни слова, пока дон Эмилио не ушел, потом он вопросительно посмотрел на мать.
      - Сынок! - сказала она. - Чем так тебе пропадать - ведь и ребята с тобой не играют, и дела тебе никакого нет, может, тебе поработать у дона Эмилио? В случае чего вернешься снова домой, если тебе не понравится работа. Будешь помогать дону Эмилио, может, чему-нибудь и научишься.
      Нья Франсиска пересказала сыну все, что говорил ей дон Эмилио.
      Хотя вначале Ансельмо и растерялся от такого резкого поворота судьбы, но не стал возражать. Лучше что-то делать, чем вот так часами, день за днем маяться у порога своего дома, не зная что делать, куда пойти.
      На следующее утро Ансельмо рано вышел из дома. Был он босой, в заплатанных брюках и видавшей виды рубахе, которые за ночь были выстираны и зашиты его мамой. На старом отцовском ремне у него висел мачете. Он вместе с рукояткой был немного меньше половины его роста. Ни один парагваец, уходя в сельву, не идет туда без мачете. Без него он не может сделать и шагу в тропическом лесу, где все переплетено густой сетью лиан и тонкими воздушными корнями, спускающимися с ветвей деревьев. С помощью мачете в таком лесу прорубают узкие проходы для людей и лошадей.
      На площади, когда Ансельмо с мамой туда пришли, было много народа, пришел даже старик Сепи.
      Дон Эмилио подозвал к себе Ансельмо, показал ему лошадь, на которой тот должен был ехать, и сказал, чтобы он в поездке не отставал от него.
      Пока Ансельмо прощался с мамой, с друзьями, со стариком Сепи, участники группы начали садиться на коней.
      Сепи осмотрел седло на лошади Ансельмо, подогнал стремена по длине его ног и помог мальчику взобраться в седло. Потом похлопал лошадь по крупу и, когда отряд начал трогаться, крикнул:
      - Доброго пути тебе, Ансельмо!
      К седлу мама привязала для Ансельмо узелок с едой и показала на него Ансельмо, потом встала на цыпочки, притянула к себе сына и, крепко поцеловав, тихо сказала:
      - Может быть, от кого-нибудь услышишь что-то о нашем отце. Будь внимательным и слушайся дона Эмилио. Удачи тебе, сынок!
      В ПУТИ
      Сначала отряд ехал вдоль банановых плантаций, в стороне от которых шумит река. Вырываясь в предгорную долину, река разбивается на много рукавов, разделенных зеленью тропических зарослей, откуда то и дело вылетают стаи ярких птиц и с громкими криками проносятся около отряда.
      Дорога постепенно превращается в тропу, которая полого идет на подъем, что не мешает ей становиться все мокрее и мокрее. Вскоре Ансельмо вместе со всеми попадает в густой тропический лес. В нем ещё нет больших деревьев, но густота чащи такая, что съехать с тропы в сторону практически невозможно. А тропа - это узкая просека в зеленой чаще сельвы. На каждом шагу из вязкой болотистой почвы выдаются угловатые каменные глыбы. Лошади идут осторожно, чтобы не спотыкаться об эти выступы, местами скрытые жидкой грязью. Впереди стало светлеть, и тропа постепенно потерялась между больших камней, перемежающихся с буро-черной жижей. Караван вступил в предгорное болото.
      Никакой дороги дальше видно не было, и пришлось несколько минут подождать проводников. Они шли пешком, опекая навьюченных лошадей без седоков.
      Следуя за проводниками, отряд снова тронулся в путь. Дорога стала ещё труднее. Сверху неимоверно жгло солнце. Его палящие лучи проникали через широкие сомбреро, и пот катился градом, попадая в глаза, уши, стекая ручьями по шее и мокрой спине. От болотной жижи поднимались тяжелые испарения. Лошадям тоже приходилось несладко. То одна, то другая из них проваливалась по брюхо в грязь, попав в скрытые трясиной расщелины между каменными глыбами. Ансельмо делал все, чтобы не свалиться с седла в болото. Над головой безмятежно парили огромные бриллиантово-голубые и ярко-желтые бабочки. Плюх, плюх. Камень, за ним опять глубокая вымоина... И вновь лошадь выбирается на камень - и так без конца.
      Кромка зеленого леса, далеко отодвинувшаяся, когда караван вступил в болото, теперь подступает все ближе и ближе, и вот наступает долгожданный момент, и конь Ансельмо выбирается на твердую почву, сразу попадая под сень пышного тропического леса.
      Все слезают, точнее сваливаются со своих лошадей на мягкую траву, на мгновение забывая о маленьких муравьях, укус которых заставляет подпрыгивать от боли даже смертельно усталого человека. Всем пока не до них. Отдыхают затекшие колени, прохладный ветерок приятно обдувает лицо.
      Хочется пить, но Ансельмо стесняется попросить воды. Разминая ноги, он удаляется от привала в чащу кустов с огромными сердцевидными листьями, надеясь увидеть какую-нибудь живность или красивые цветы, багряно-красные огоньки которых то тут, то там мелькают в изумрудной зелени лесной чащи. Пройдя метров пятьдесят, останавливается около орхидеи, спускающейся на гибком стебле с обросшего мохом наклоненного ствола полуупавшего дерева.
      Трудно себе представить более замысловатую по форме и цвету выдумку природы. На белом фоне причудливого цветка светло и темно-коричневые извилистые полосы вперемешку с багряными и лиловыми пятнами создают удивительно гармоничный рисунок, от которого невозможно отвести глаз.
      Вдруг позади него затрещали ветки, зашуршала трава, и, думая, что это идет дон Эмилио, он обернулся, чтобы похвалиться перед ним своей замечательной находкой. И... остолбенел. Метрах в пяти от полуупавшего дерева, с которого спускались чудесные орхидеи, между тонкими стволами медленно двигалось допотопное чудовище, похожее на крокодила или скорее гигантскую ящерицу из породы каких-то вымерших рептилий. Более метра в длину, с высоким зазубренным гребнем вдоль спины и хвоста и выпуклыми безразличными глазами оно производило устрашающее впечатление.
      Сильно испугавшись в первое мгновение, Ансельмо затем сообразил, что это игуана - гигантская лесная ящерица. Игуана безвредна и не опасна для человека.
      Увидев Ансельмо и потревоженная его неосторожным движением, ящерица устремилась прочь, с треском ломая толстые зеленые стебли. Ансельмо, выхватив мачете, бросился в сторону, где скрылось животное. Мясо игуаны очень вкусное и нежное, похоже на куриное и считается лакомством. Она умеет прятаться и, по-видимому, где-то затаилась. И все же Ансельмо её находит, идя по её следу, по примятой траве и сломанным ею стеблям. Рукояткой мачете он бьет её по голове, опутывает лапы веревкой и, взвалив игуану себе на спину, доставляет в лагерь. Все его благодарят, потому что ужин из игуаны будет отличным.
      Между тем снова пришло время садиться в седла. Теперь отряд двигался по полого поднимающейся широкой горной долине, покрытой тропическими зарослями, с изумрудно-зелеными лужайками.
      Лошади мерно шагают по узкой тропе, ловко лавируя между лианами и свисающими воздушными корнями деревьев. Постепенно лес редеет. Тропа начинает круто взбираться вверх по покрытому густым кустарником склону.
      По мере подъема древесная растительность нижней части склона сменяется кущами кустарника, между которыми разбросаны гигантские агавы. Чувствуется, что влаги стало гораздо меньше. Это уже настоящее высокогорье. Наконец отряд после утомительного карабканья по крутым каменистым тропам взбирается на перевалочную часть хребта, за которым открывается зеленая долина.
      ПРИВАЛ
      На ночлег отряд остановился у заброшенного ранчо. Это было небольшое строение с глинобитными стенами, покрытое пальмовыми листьями.
      Пока на костре готовился ужин и жарилась пойманная игуана, дон Эмилио вместе с Ансельмо уселся недалеко от костра и начал расспрашивать о его жизни. Выслушав короткий рассказ мальчика, дон Эмилио сказал:
      - Я расскажу тебе сейчас о том, что мы делаем в лесу и зачем нам нужен мальчик для нашей работы. Ты же в свою очередь ничему не удивляйся и скорее привыкай. Работа у тебя будет нетрудная, но необычная. Делай все спокойно и слушайся меня... Если что непонятно, спрашивай... Хорошо?
      - Да.
      - Для начала я дам тебе послушать одну песню.
      Дон Эмилио подошел к вещам, сложенным большой кучей рядом с ранчо, нашел свой рюкзак и вытащил из него магнитофон.
      - Ты знаешь, что это такое?
      - Конечно, у судьи, у которого я работал, тоже был магнитофон.
      - Тогда слушай! - дон Эмилио включил магнитофон.
      Ансельмо думал услышать какую-нибудь песню из тех, которые пели в их деревне пастухи гаучо на языке гуарани или же, по крайней мере, модную песенку на испанском языке из тех, которые он слышал, когда прислуживал в доме у судьи, если там дети судьи проигрывали пластинки... Но нет, что-то незнакомое, какие-то отрывистые звуки с сильным ударением на последнем слоге. И мелодия совсем незнакомая...
      - Не узнаешь? - спросил дон Эмилио.
      - Нет... нет... А-а-а... это ведь гуайяки! - воскликнул, наконец, Ансельмо.
      - Ты видел их когда-нибудь?
      - Да. Наш помещик дон Рамиро пытался поймать со своими пеонами несколько гуайяки. В первый раз ему это не удалось, а во второй раз они поймали семь человек. Двоих мужчин застрелили, а двух женщин и трех детей дон Рамиро оставил себе в прислуги. Я видел их и слышал их речь и поэтому догадался, что это они поют.
      - Я тебе расскажу, о чем говорится в этой песне, хочешь? Ансельмо кивнул.
      - Называется эта песня так: "Я, индеец гуайяки, обвиняю людей, которые носят одежду". А поется в ней вот о чем, - дон Эмилио остановил магнитофон, перемотал ленту и пустил его помедленнее, чтобы успевать переводить.
      - Итак:
      "Я, индеец гуайяки, обвиняю людей, которые носят одежду,
      - потому что они меня принимают за дикого лесного зверя;
      - потому что они убивают наших женщин и отнимают наших детей;
      - потому что они отнимают у нас наши земли;
      - потому что они своими ружьями почти уничтожили животных в лесу, которыми мы питались;
      - потому что они поселили на наших землях животных, которых называют коровами, и говорят, что это их животные, в то время как дикие тапиры, коати и чанчос1, говорят они, принадлежат не только нам, но и им;
      - потому что нас травят собаками и убивают из ружей, когда мы в зимнее время забираем и съедаем одно из этих животных, новых на нашей земле корову или лошадь..."
      - Дальше, - сказал дон Эмилио, - все в том же духе. Давай послушаем с тобой конец этой песни. - Дон Эмилио отмотал ролик с пленкой почти до конца и снова включил магнитофон. - В конце гуайяки поют вот о чем, слушай:
      "Гуайяки раньше стрелами убивали много животных в сельве,
      - Гуайяки теперь не убивают стрелами животных в сельве,
      - Гуайяки раньше побеждали медведя-муравьеда в сельве,
      - Гуайяки теперь не побеждают медведя-муравьеда в сельве,
      - Гуайяки, да гуайяки, уже перестали быть гуайяками, ай, ай, как плохо мне!"
      - Вот и вся песня! Теперь я тебе немного расскажу, кто такие гуайяки. Их зовут ещё аче-гуайяки, что на их языке означает: аче - личность, а гуайяки - "лесные крысы". Мы их зовем "людьми каменного века". Они не знают одежды, используют лук, стрелы и копья да каменные топоры. Иногда они находят или крадут на плантациях железные топоры, а иногда и мачете. Женщины ещё плетут такие мягкие большие кошелки, в которых носят детей или запасы пищи.
      Ансельмо внимательно слушал, не перебивая дона Эмилио. Все это казалось ему интересным, но он очень устал и хотел спать.
      Заметив состояние мальчика, дон Эмилио сказал:
      - На сегодня, пожалуй, хватит, тебе нужно выспаться, тем более что завтра мы должны встретить группы индейцев аче-гуайяки. Утром тебе все доскажу, и ты поймешь, для чего ты нам нужен и какая у тебя будет работа.
      На следующее утро, когда после завтрака снова сели на лошадей, дон Эмилио продолжил разговор с Ансельмо.
      - Вот там, - сказал он, протягивая руку вперед, - когда мы спустимся в долину, у нас предстоит встреча с гуайяками. Индейцы при первой встрече очень осторожны, но они больше доверяют людям, когда с ними ребенок. Они тогда уверены, что люди пришли к ним с добрыми намерениями. Поэтому мы с тобой первыми выйдем навстречу к индейцам. Не боишься?
      - С вами - нет! - ответил, немного подумав, Ансельмо. - Вы же их не собираетесь убивать?
      - Кончено, нет! Мы собираем оставшихся в живых индейцев гуайяки, а они бродят ордами в лесу по двадцать, а то и по шестьдесят человек и отправляем их в Национальную колонию гуайяки. Там их учат другому образу жизни... Если их оставить в лесу, на воле, то в конце концов их полностью истребят местные плантаторы, хотя это и запрещено законами.
      Дон Эмилио немного помолчал, раскачиваясь в седле в такт шагам своей лошади, и потом добавил:
      - Ты тоже будешь жить с нами. Будешь помогать нам. Гуайяки лучше всего воспринимают новую жизнь через детей... Да и тебе будет интересно чему-нибудь научиться и узнать что-то новое.
      Дон Эмилио на этих словах остановил лошадь, вытащил из футляра бинокль и посмотрел в сторону леса, спускавшегося зеленым ковром с другого склона в долину.
      - По-моему, там что-то движется, а?
      Ансельмо невооруженным взглядом увидел несколько человеческих фигурок, передвигавшихся у кромки леса.
      - Там люди! - сказал он и показал рукой в ту сторону, где он их заметил.
      - Да, да! Это, наверное, наши "сеньюэлос", - сказал дон Эмилио. - Они ждут нас. Там протекает ручей Мбути, и мы там условились встретиться.
      - А кто такие "сеньюэлос", дон Эмилио?
      - Так называют сами себя гуайяки, которые живут с нами, наши помощники. Они привыкли к другой, нашей жизни и помогают нам "извлекать" из сельвы диких аче! Поспешим, нас ждут!
      ВСТРЕЧА
      Дон Эмилио и Ансельмо пришпорили лошадей и поскакали к лесу.
      Через час они были на месте. Здесь их встретила женщина, очень полная, но быстрая в движениях, лет 25.
      - Это наша Паскуала, - сказал дон Эмилио, показывая на неё Ансельмо.
      - Ее взяли из леса уже 8 лет назад. Она лучшая переводчица с языка аче на гуарани. Считает себя мберу, то есть "цивилизованной", и руководит всей группой сеньюэлос.
      Паскуала сказала дону Эмилио, что двое сеньюэлос - Рафаэль и Кайе ушли с раннего утра в сельву и должны скоро привести диких аче.
      - Нужно подождать! - решил дон Эмилио. Он распорядился всем спешиться, отвести лошадей в сторону и разбить лагерь в ожидании гостей из леса.
      Не прошло и получаса, как Ансельмо увидел выходящего из леса молодого мужчину, одетого в рубаху, доходившую ему до колен, и с сомбреро на голове.
      - Это Кайе, - сказал дон Эмилио и поспешил ему навстречу.
      Ансельмо, приблизившись, увидел круглое лицо молодого светлокожего мужчины, который, осторожно ступая босыми ногами по земле, приблизился и сказал ему, как человеку для него новому, по-гуарани:
      - Я не гуайяки. Мое имя Каэтано Перейра!
      - Не стесняйся его, Ансельмо! - дон Эмилио приблизился к ним и положил дружески руку на плечо Кайе. - Учти только, что все выведенные из сельвы аче стремятся как можно быстрее превратиться в мберу и скорее одеться: в этом случае, думают они, они сразу превратятся в "нас" и их никто не убьет. Так велик их страх перед одетым человеком! Может случиться, что в знак дружбы они попросят у тебя шляпу или рубашку. Можешь отдать им, а мы дадим тебе другие. - Дон Эмилио вгляделся попристальнее в тень между деревьями и сказал:
      - А вот и первые аче из сельвы!
      Из леса вышел Рафаэль. Он был совсем голым.