Сеня пошла в школу, там все было по-прежнему: уроки, скука, глупые стычки с девчонками. Не интересно было ей с ними: вечные разговоры о тряпках, да о мальчишках. А чего о них говорить - и говорить-то нечего! Так, один звук пустой...
      Правда, один интерес все-таки проявился: у девиц началось повальное увлечение бисероплетением, и Сеня сама этим делом здорово увлеклась. Вот только где было взять столько бисеру, чтоб разные ожерелья, браслеты и фенечки плести - бисер не дешев, а с деньгами в семье было туго. Сеня попыталась подступиться с этим вопросом к маме: мол, хорошо бы немного бисеру... Мама дала ей десятку. А на десятку много ли купишь: всего три малюсеньких пакетика в киоске по три рубля - на браслетик хватало, а дальше что? А дальше - тишина! И к маме Сеня больше с этим не приставала: понимала, что семье сейчас трудно - денег совсем нет.
      Мама как-то попросила Сеню немного папу отвлечь.
      - Ксюнчик, упроси папу сходить на прогулку, фотоаппарат бы взяли с собой... Он же обещал поучить тебя снимать, вот бы и сам немного отвлекся. А то бродит как тень по комнате - худо ему. Понимаешь, он в загробную жизнь не верит, - понизив голос, шепнула мама.
      - То есть, он думает, что ТАМ ничего нет? Душа совсем умирает?
      - Ну, да, - с тяжким вздохом кивнула мама. - Мужчины, они, знаешь, как дети - им надо все просчитать, на пальцах доказать. А если твердых доказательств нет - то... сама понимаешь. А вера, она не от разума...
      - Мам, а ты... - Сеня запнулась, - ты в Бога веришь? И во все такое: в бессмертие души, в загробный мир, в духов там всяких?..
      - Я? - мама задумалась. - Знаешь, когда кто-нибудь умирает или тяжко болеет, в церковь тянет - я иду и молюсь. И верю... А когда жизнь своим ходом идет, забываю об этом. Живу, как живется... а ведь это, наверно, неправильно. Я завидую тем, кто искренне верит, у них в жизни нет хаоса, и даже если случается что-то, они не впадают в панику, не унывают... даже если умер человек, говорят, надо радоваться - душа его в небесных селениях... Только сама понимаешь, чтоб так думать, так жить, надо вначале усилия приложить, чтоб повернуть себя к этому, по церковной колее пойти. А это непросто. Говорят, бесы такое творят, лишь бы человека в храм не пустить, что уму непостижимо! Голову крутят, с пути сбивают... Нет, это раньше, когда жизнь из поколения в поколение по вере шла, без молитвы ни шагу не ступали... А что стало с нашей страной? Безбожная она стала. Все, чем люди веками жили, смела революция, как иные теперь говорят, катастрофа. Чего ж удивляться, что жизнь пошла наперекосяк, что столько в нас злого, темного...
      - В нас? - переспросила Сеня. - И в тебе?
      - Конечно! В каждом человеке и дурное есть и хорошее. Только верующий - он это зло в себе хочет изжить, исправить. Чтоб даже от малого его усилия свету на земле стало больше. Ох, что-то заговорились мы с тобой, а мне ведь давно в издательство надо бежать - кажется, ещё один перевод наклюнулся, надо договор подписать. Ну так как, попробуешь отвлечь папу?
      - Конечно, мамочка!
      И Сеня пристала к папе: давай в первый же погожий день куда-нибудь за город выберемся! С фотоаппаратом! Папа не возражал. Вот только погожего денька, как назло, все никак не выпадало. И наконец, в один из последних дней сентября, в пятницу выпал такой: ясный, солнечный. Сеня втихую сбежала с последнего урока - лишь бы солнце не спряталось. Ворвалась в квартиру с воплем:
      - Пап, солнышко! Давай пойдем поснимаем!
      Папа не стал возражать. Они быстренько пообедали, прихватили зонтик на всякий случай и... надо же, Сеню поджидал сюрприз! Оказывается, папа купил ей фотоаппарат - ещё летом купил, со своего последнего гонорара, который он получил за рекламную съемку для одной туристической фирмы. Хотел подарить ей к началу учебного года, да тут бабушка заболела, папа в больнице день и ночь пропадал и совсем позабыл о подарке... А теперь вспомнил. И очень кстати! Теперь она могла учиться искусству фотографии, снимая все, что захочет, собственной камерой.
      За город решили не ехать - пока доберешься, солнышко скроется. Решили поездку дальнюю отложить на ближайшее будущее, а пока просто побродить по городу и фотографировать все, что покажется интересным. И особо не сговариваясь, направились к Патриаршим прудам.
      Сеня скакала козой и вспугивала голубей восторженными воплями: "Ой, пап, давай этот фонарик сфотографируем! Гляди, как он выглядывает из-за листвы! Ой, а вот кустик красивый какой!" Но папа остужал её пыл, напоминая, что пленки у них не так много, надо выбрать подходящее место и там поработать как следует. Из одной отснятой пленки иной раз всего один кадр получается выразительный, зато этот кадр стоит целого дня работы!
      - Ну, пожалуй, начнем! - прищурился папа, оглядывая ровную гладь пруда и расчехляя свою камеру. - Надо только решить, что будем снимать: жанр или пейзаж.
      - А что такое жанр? - поинтересовалась Сеня.
      - Жанр - это такой раздел в фотографии, - пояснил папа. - Вообще-то это слово имеет два значения. Есть понятие, которое употребляют искусствоведы для обозначения разных направлений в искусстве - в любом искусстве: в живописи, например. Есть жанр портрета, жанр пейзажа, натюрморт и так далее. А есть понятие жанра в фотографии - оно объединяет разные снимки, где фотограф хочет запечатлеть какое-то изменчивое состояние, действие, в котором есть свой сюжет. Какая-то история, проще говоря.
      - То есть, фотограф в одном снимке может рассказать целую историю?
      - Точно! У этой истории есть динамика - то есть, развитие во времени. И фотохудожник, показывая нам эту историю, изображенную в кадре, передает свое отношение к ней, отношению к миру, в котором эта история происходит, к людям, которые в ней участвуют. Поняла?
      - Ага! - восторженно выпалила Сеня, оглядывая замерший пруд, осененный листвой.
      - Так что будем снимать? Пейзаж?
      - Ой, я хочу попробовать жанр!
      - А что ты видишь?
      - Как это что? Пруд, вокруг липы. Аллеи, по ним люди гуляют, собаки бегают. Еще лавочки, на них сидят, пиво пьют. Вон целая стайка - человек десять - студенты наверное. Один видно что-то рассказывает, в лицах изображает. Девчонки ржут.
      - А еще? Есть что-то общее во всей картине? Настроение, неуловимое что-то, что отличает именно это место от всех других. Это время суток от любого иного?
      - Гм, надо подумать, - Сеня сосредоточилась, даже морщинка обозначилась поперек переносицы. - Пап, я тут похожу, погляжу, а потом скажу, ладно?
      - Давай!
      И папа принялся не спеша примериваться, проверяя дальность расстояния, светочувствительность пленки и всякие другие хитрости. А Сеня кинулась вприпрыжку в обход пруда. Через минут пятнадцать она появилась запыхавшаяся, сияющая.
      - Пап, тут так здорово! Это место - оно... Оно дышит. И всякую секунду тут все меняется. Это невозможно объяснить, просто оно как будто само на нас смотрит. И его выражение изменяется - ну, как выражение лица!
      - Молодец! Самую суть ухватила. Теперь подумай как это живое дыхание на фотографии передать. Чтобы душа этого места на снимке ожила. Это трудно, но у тебя получится, не сомневаюсь. Подскажу: образ ищи через освещение свет выразительность кадру дает. Контрастность света и тени. Блики солнца и выступающие из тени очертанья предметов передадут неуловимую прелесть этого дня, закатного солнца, смотри - оно ведь клонится к закату. А самое желанное время для фотохудожника - рассвет и закат!
      - Ой, я знаю, знаю! Пойдем туда!
      И Сеня увлекла папу в самый отдаленный уголок Патриаршего пруда, где густая листва была вся насквозь прошита лучами солнца.
      - Вот оно, чудо! - указал папа на косые лучи, словно ласкающие все вокруг: зеленоватую гладь пруда, подернутую легкой рябью, светлые скамейки, кроны деревьев, кое-где начавшие желтеть, медленно плывущие как во сне фигурки людей... - Свет - он как божественный поцелуй... как зримо явленная любовь. Погляди на мир - разве не волшебство?! Вот она, красота!
      И папа, больше не отвлекаясь на разговоры, принялся снимать. Он работал с каким-то яростным вдохновением, совершенно преобразившись - таким Сеня отца ещё никогда не видела. Как будто сил в нем прибавилось втрое, да, какое там, - вдесятеро! Глаза горели лихорадочным блеском, все движения были быстрые, точные, всего его переполняла литая мускульная сила. Словно душа обретала зримую форму в каждом упругом жесте, в каждом движении... Душа управляла рукой - и Сеня впервые воочию увидала, что такое вдохновение и как красив человек, охваченный этим порывом...
      Она никак не могла оторваться от этого зрелища, а потом, словно опомнившись, начала снимать. Папа ещё дома показал ей, как это делается, тем более, что никакой особой хитрости не было: наводи камеру, да нажимай на кнопочку - вот и вся хитрость! Ее фотоаппарат - обыкновенная "мыльница" - не требовал специальных профессиональных навыков, и Сеню целиком захватил невероятно увлекательный процесс, именовавшийся съемкой!
      Они оба опомнились, когда начало темнеть - над мерцающей гладью пруда зажглись фонари, выхватывая из темноты таинственные уголки, казавшиеся островками неведомого мира, слышались отдаленные взрывы хохота, поднялся легкий ветерок, и загадочный трепет листвы зашептал над головой. Мир укрылся во тьме, овеваемый дуновением тайны, и казалось, что духи слетелись к пруду и попрятались до поры в его шелестящей листве...
      - Ну что, пойдем? Нас уже дома заждались, наверное... - с явным сожалением вздохнул папа.
      - Уже? - с тоской откликнулась Сеня. - Тут так хорошо... не хочется уходить. Будто и не Москва это вовсе. А... - он не нашлась, что сказать, и тоже вздохнула.
      - А вот что же это за место такое и почему оно так притягивает, расскажут наши с тобой фотографии, - утешил папа. - А иначе и не стоило огород городить, иначе мы с тобой вовсе и не фотохудожники, а неумехи безрукие, которых к этому делу и близко нельзя подпускать! Вперед, проявлять фотографии!
      - Впере-е-е-ед! - подхватила папин клич Сеня и они, чуть не бегом, направились к дому.
      После ужина Сеня с папой заперлись в проявочной - бывшей кладовке, оборудованной под фотомастерскую. Красный фонарь, баночки с реактивами, кюветы с прозрачной жидкостью, специфический запах... Сене нравилось в папином закутке, её давно тянуло сюда, но только теперь впервые разрешено было переступить порог святилища и наблюдать за процессом.
      Папа священнодействовал: на нем был старый халат, Сене тоже велели накинуть фартук: химия - вещь едкая и приставучая! Пока папа вставлял пленку в увеличитель, разводил в кюветах проявитель и закрепитель, Сеня ждала, затаив дыхание: процесс казался ей на диво загадочным и увлекательным!
      - Пошло! - шепнул папа, когда на белоснежном прямоугольнике фотобумаги начало проявляться смутное изображение.
      Сеня только что не завизжала от удовольствия - так её взволновало это зрелище.
      - Тихо! - велел папа, погрозив указательным пальцем. - Фотография шума не любит.
      Первой папа проявил Сенину пленку - первый дочерин самостоятельный опыт. И, похоже, мир фотографии принял её, впустил сходу и без колебаний. Съемка удалась!
      - Ну, старушка, - покачивал головой Николай Константинович, выуживая очередную мокрую карточку пинцетом за уголок. - Похоже, это твое - с ходу самую суть уловила! Ты погляди только, какие они живые!
      И вновь они пережили вместе мгновенья ушедшего дня, вспоминая его во всех подробностях, во всех деталях...
      - Что ж, тебя можно поздравить, дочь! Поздравляю! Высохнут - и предъявим, вот наши порадуются! Ну, теперь поглядим, что там у меня получилось.
      Папа заправил в увеличитель свою пленку, установил нужный формат... и о, ужас! Квадратики фотобумаги невесело колыхались в растворе, по-прежнему оставаясь девственно-белыми. Вся пленка была засвечена.
      - Как же... как это получилось? - папа, как потерянный, тер пальцами лоб, вздыхал, разводил руками...
      - Может, пленка дефектная? - предположила Сеня.
      - Да нет, пленка качественная, "Кодак". Я её всегда в магазине фирменном покупаю... Ума не приложу!
      Они выбрались из темной комнаты, яркий электрический свет ударил в глаза...
      - Папочка, не расстраивайся, завтра снова туда пойдем! - Сеня вертелась вокруг отца, стараясь поймать его взгляд.
      Но взгляд отец отводил, покорно кивал, понурился, сгорбился...
      - Мать, где там у нас мерзавец-то? - шагнул он на кухню к маме.
      - Коль, может не надо?
      - Надо, Лелька, надо, дочь у нас - прирожденный фотохудожник. Такое грех не отметить.
      Мама достала из шкафчика чекушку водки - "мерзавчик", как её называли, быстро нарезала помидоры с луком и зеленью, маслом заправила, извлекла из банки с рассолом сочные хрустящие огурцы...
      - Ну, Лель, за первый Сенькин успех! - папа поднял граненую рюмочку бабушкину, ещё довоенную...
      - За тебя, Коленька, дай Бог тебе сил! - отозвалась мама.
      Сеня мялась на пороге, не зная, присесть ли к столу или тихонечко ускользнуть восвояси...
      - Бог, говоришь... - папа задумчиво глядел на свет сквозь грани стекла. - Хорошо бы, конечно, если б Он был. Только... ох, мама, мама! - он уронил голову на руки, стиснул кулаки, и Сеня заметила круглое гладенькое оконце лысины у него на затылке...
      - Ну, Коленька, ну, милый мой! - зашептала мама, обнимая его и глазами делая дочери знаки: мол, уйди, отцу лучше побыть одному... - Мама твоя сейчас вот глядит на нас и сокрушается, что ты все мучаешься. Негоже так сердце рвать, нужно радоваться - светлая она душа была, и сейчас на свободе. Коленька, с ангелами она, ты поверь мне, я сердцем чувствую...
      - Ангелы... - глухо проронил папа. - Где они, твои ангелы? А смерть вот она! Хоть бы одним глазком на маму... - и это последнее, что Сеня услышала, - она плотно прикрыла за собой дверь на кухню и на цыпочках пробралась в свою комнату.
      Если бы папа поверил, что все есть: и Бог, и ангелы, и вечная жизнь, верил, как верит она, Ксения, которой поведал об этом не кто-нибудь, а домовой - дух, который знает об этом не понаслышке и все это видел своими глазами!.. Знал бы папа, что здесь, в этой жизни, ангел-хранитель всегда рядом с нами - за правым плечом, и Проша видел её, Ксениного ангела, видел своими глазами, сказал ей о нем... а она, Сеня, просто онемела от счастья: знать, что ты под защитой, что тебя никогда, ни на минуту не оставят один на один со злом - это так хорошо! Конечно, беда приходит, но часто мы сами её призываем на свою голову, когда творим невесть что! От нас так много зависит и там, на небе, и здесь, на земле - об этом говорил ей Проша, домовой, который все знал! И Сеня верила ему, верила без оглядки - Проша не врал, он попросту не мог врать, потому что ложь - от лукавого, а Проша нечистиков и все их свойства на дух не переносил, не такая его душа, недаром его чистым сделали... Ну и что, что оплошал он, доверия не оправдал, не беда - выправится, и все будет, как надо, вот только, что же делать с папой, как ему помочь? Ведь Проша ни за что не согласится ему показаться, он только для неё сделал исключение, а папе - ни-ни, ни за что, и как теперь быть, что делать?! Без доказательства папа ни в жизнь не поверит, что жизнь не такая, какой видится, а без этой веры он так и будет жить в полсилы, и сумрачной, пасмурной, хмурой будет эта бездыханная жизнь...
      Сеня долго вертелась в кровати без сна и уснула далеко заполночь, а в комнате всю ночь раздавались шорохи, шелест, шаги и тяжкие вздохи...
      Глава 7
      ПОТОП
      На следующий день, едва Сеня вернулась из школы, раздался звонок. Звонили из редакции престижного иллюстрированного журнала, просили папу срочно принести хорошую съемку: какой-нибудь пейзаж с настроением на разворот, как фон для лирических стихов известного автора.
      - Прямо сейчас, говоришь? - кричал в трубку папа, повеселев. - Что ж, по-моему есть как раз то, что надо. Только вчера проявил. Что? На Патриках. Да, точно! Еду. Все, старик, жди. Успею, успею! Ну, все...
      Отец бросил трубку и кинулся одеваться.
      - Ну, Сенька, держись! Попробую сейчас твою съемку в журнал пристроить под своим именем. А потом, когда поезд уйдет и журнал выйдет, мы признаемся, что это твои фотографии. Вот, скажем, новая звезда фотографии, Ксения Мельникова! Так что, это твой шанс, дочь! Держи кулаки. Ну все, побежал! Да, забери свои негативы, они мне пока не нужны...
      Папа сунул ей круглую пластиковую коробочку с пленкой и умчался. А Сеня задумчиво вертела в руках коробочку, не находя ответа на вопрос, который назойливо вертелся в её голове с самого утра: случайно папина пленка оказалась засвеченной или нет, и тогда чьи это проделки, Прошины или Тараски прогнатого?
      Она решила при первом удобном случае спросить об этом у Проши, только вот когда он теперь появится? С тяжким вздохом Сеня опустила пленку с негативами в кармашек на пузе её любимой игрушки - коричневой мыши. Мышь висела на стене над кроватью, она была грустная, очень старая - ещё мамина и, судя по печальному выражению на умудренной жизнью мордочке, знала все на свете... Сеня застегнула молнию на кармашке, погладила мышь по носу и пошла на кухню обедать.
      После обеда явился брат со Слоном, и, ухватив на кухне по две остывших котлеты и по три куска хлеба, они скрылись в каморке Костика.
      Сеня уселась делать уроки, математика никак не клеилась, и она бухнулась на диван, укрылась пледом и раскрыла томик Гофмана.
      - Да не могу я, не могу, понимаешь? - раздался за стеной истерический вопль Костика. - И дело совсем не в отце - я у него просто так могу фотоаппарат попросить, он даст...
      Слон бубнил что-то себе под нос, как видно, убеждая в чем-то приятеля, тот отнекивался, и, наконец, заорал так, что Сеня на своей тахте подпрыгнула, как ужаленная:
      - Я люблю её, понимаешь? Люблю!!! А, пошел ты!..
      Костик заглох. Сеня приникла ухом к стене: это было уже совсем интересно - брат оказывается влюбился! Последовала длинная пауза - Слон, похоже, выжидал, пока его друг отдышится и придет в себя. Потом спокойно сказал:
      - Старик, так это же классно, чего ты раскис-то так? Она, что, на кого-то другого глаз положила? Так мы это быстро исправим - рожу ему начистим, чтоб забыл как её зовут, и все дела... А как, кстати, её зовут?
      - Люба, - тихо ответил Костик каким-то вымученным голосом.
      И беседа двух друзей-приятелей зашуршала и потекла в мирном русле, без шума и выкриков. А Сеня так и приросла ухом к стенке и, чем больше слушала, тем более удивительная и целостная картинка начала вырисовываться в её голове из разрозненных фактов, как панно из разноцветных кусочков мозаики. Все, происшедшее с Костиком, самым непосредственным образом было связано с враждой домовых!
      Костик, вконец обессиленный и измученный своей неразделенной любовью, не мог больше сдерживаться и поделился с другом своим сокровенным: как он встретил плачущую девчонку, как попытался её успокоить, как в порыве откровенности она рассказала ему обо всем, что творится у них в семье, как он проводил её до дому, и она вдруг рассердилась на него, оттолкнула букет и назвала палые листья "падалью", как его погнал прочь охранник и как он, Костик, понял, что ему до нее, как до Луны - их разделяет пропасть, которую с лету не перепрыгнуть... А он пропал, погиб, он не мог без нее, в ушах все звучал её гибкий капризный голос, перед глазами сияли её глаза, гиацинтовые, сиреневые, - и вся её ладная и тоненькая фигурка стояла перед ним, как несбыточный образ из голливудской сказки...
      От обиды за брата Сеня, раздувая ноздри, сопела за стенкой и сжимала кулаки. Она так разволновалась, она готова была, кажется, поколотить эту любительницу орхидей, да так, чтоб та надолго запомнила и забыла как нос задирать! Подумаешь, у её отца - личный шофер! А сама-то эта выскочка многого стоит? Сама она что умеет? Чем может похвастаться, кроме смазливой мордочки, каких теперь в Москве пруд пруди, сто шагов не пройдешь, а они тебе уже все глаза намозолят...
      "Ну, ладно, с этим мы разберемся, - думала Сеня, грызя ногти. - Что у нас получается? А вот что: судя по всему, прогнатый Тараска водворился в доме этой противной Любы. Все сходится, тут и думать нечего, он это! Сидит там и оттягивается, мучает всех почем зря. Значит, скорее всего, и встреча Любина с нашим Костиком не случайна, она подстроена этим злобным Тарасом! Этот мерзкий нечистик таким способом Проше мстит, точно! - Сеня сводила концы с концами и хмурилась - эта история начинала ей все меньше и меньше нравиться. - Ага, что дальше? Слон хочет сфотографировать дыру в стекле, которое в окне этой Любы, а Костик не хочет возле её дома светиться - если она его увидит, ещё подумает, что он её караулит, мол парень по уши втрескался и теперь она из него может веревки вить! А он не хочет, чтоб она так подумала, - он гордый, Костик! И молодец, так и надо! Но это ещё не все...Слон все же подговорил брата окошко сфотографировать, только ночью, тогда их никто не увидит. Мой дурень-брат согласился, и сегодня ночью они отправятся в этот гадский Весковский переулок, а перед этим вечером Костя фотоаппарат у папы потихонечку стащит... Да, дела! Но это бы ещё полбеды, больше всего мне не нравится, что прогнатый явно хочет нашу семью втравить в какую-то историю. И история эта, похоже, очень поганая, да! Не зря Проша сказал, что вокруг нашей семьи узел нехороший завязался... Надо бы срочно с Прошей связаться, а он вздумал сам себя наказать и в дом - ни ногой до тех пор, пока зло не исправит и порядок в своей жизни не наведет... А как он, спрашивается, его исправит? Прогнатый, похоже, совсем поехал и на уговоры всякие умные-благоразумные не поддастся, ему вожжа под хвост попала и он теперь от злости сам себе горло готов перегрызть. Эдак он теперь совсем темным сделается. Как Проша говорил: домовой - он от чертей отстал, к людям не пристал. А Тараска - прямо-таки сущий бес и все его выкрутасы - это уже не шутки, а самые настоящие злые бесовские выходки... Ох, как же этот узел распутать? Без Проши мне ни за что не справиться. Надо бы..."
      Ее размышления прервал мамин испуганный возглас. Сеня выскочила в коридор... и угодила в темный вонючий ручей! Черная жидкость, в которой плавали какие-то сгустки, весело растекалась по коридору, с угрожающей скоростью завоевывая метр за метром. От ручейка исходил зловонный запах застоявшихся нечистот. Сенины тапочки разом промокли насквозь, и, вереща, она потащилась на кухню, где, похоже находился источник стихийного бедствия.
      - Сеня, хватай скорее совок! - крикнула мама.
      Она стояла на перевернутом тазике, как на спасительном островке, зачерпывала воду глубокой тарелкой и выливала её в другой таз, побольше, который покачивался на середине кухни, как поплавок. Из переполненной раковины через край хлестала мерзкая жижа, которую и водой-то не назовешь...
      - Вычерпывай воду совком и лей её в таз, - командовала мама, - а из таза - в ванную, в ванную! Где там Костя?
      - Плыву! - послышался Костин крик.
      За братом в кухню проник ухмылявшийся Слон. Он вытаращил глаза и прыскал в кулак, глядя на всю эту картину. Вот гад - нашел повод повеселиться!
      - Слон, ты давай, двигай, - буркнул брат. - Видишь, что у нас тут? Последний день Помпеи! Потом созвонимся.
      - Не-е-е, - изрек Слон, закатывая до колен джинсы, - вы лучше дайте мне орудие производства! А насчет Помпеи ты, старик, перебрал, до Помпеи вам ещё далеко!
      - Слон... ой, прости, Петя! Возьми ту тарелку, ничего другого в качестве черпака предложить не могу. Ох, только бы бабушка не пришла - она же с ума сойдет! - сетовала мама Леля.
      - А где она? - спросил Костя.
      - В магазин пошла. А дедушка к твоему деду, Петя, на дачу поехал. В гости. Костя, вызывай аварийку, я в диспетчерскую звонила, там никто не отвечает...
      Костя вызвал аварийную бригаду, вчетвером они принялись вычерпывать воду, дело спорилось, и к прибытию слесарей потоки воды были блокированы на подступах к гостиной и к спальне родителей.
      Однако, окончательная победа над разбушевавшейся стихией была достигнута только к вечеру, когда подоспевший папа со свежими силами включился в работу ... Хорошо, что бабушка встретила в магазине старинную подругу и зашла к ней на чашку чая. Они проболтали весь день, так что вернулась баба Инна, когда в квартире уже не бурлили потоки, и все было более или менее прибрано... С порчей любимого ковра бабушка на удивление быстро смирилась и вообще встретила происшедшее с не свойственным ей хладнокровием.
      - Главное, все живы! - изрекла она с олимпийским спокойствием и направилась на кухню печь оладушки.
      Как выяснилось, причиной кошмара оказался забитый стояк, который давно следовало поменять, но у местного домового руководства все руки не доходили... Затопленные соседи с первого этажа рвали на себе волосы и требовали чудовищной компенсации, бабушкин ковер, похоже, следовало признать безнадежно погибшим - он весь размок, краски вылиняли и потекли, а кроме того, от него воняло, как от общественной уборной... Линолеум на кухне вспучился, паркет в коридоре набух и ходил ходуном под ногами, и некуда было деться от стойкого зловонного запаха, которым пропиталась вся квартира...
      Поглощенные сражением со стихией, Сеня с папой толком и не поговорили, он только буркнул ей на ходу: "Порядок, Ксюха! Завтра все расскажу..." - и заперся в своей кладовке. Папа часто уединялся там, когда хотел удалиться от мира и о чем-то подумать. А может, почитать, помечтать... Папа, как и она, в душе был отшельником, с шумной и суетливой действительностью у него было мало общего.
      От Проши - ни звука! Он, что, не знает, что у них в доме творится?! Что бы он там не напридумал себе про то, что в доме теперь не жилец, - это только эмоции, а суть остается сутью: он - их домовой, и точка! Никто его от этого не освобождал.
      Сеня злилась, маялась, тосковала и полночи опять провела без сна. Неужели же он такой эгоист, что самокопания для него дороже семьи?! Дороже её, Сени?! Нет, она не верила, не хотела верить. Такого не может быть! Он не жухлик, Проша, - этим презрительным именем называл он всех, кто сам по себе по жизни болтается, оторванный от семьи, от людей, живущий без мыслей о том, что он делает, как живет и зачем... Нет, Проша не жухлик, он живой! У него душа чуткая. А раз так, раз он не явился на её мысленный зов, не пришел, когда в семье плохо, значит с ним что-то случилось!
      Ладно, она, Сеня, сама начнет действовать! Ждать и терпеть больше нельзя ни минуты - ей казалось, что на них надвигается глухая скала, которая вот-вот столкнет в пропасть. И до края пропасти осталось совсем немного...
      Глава 8
      НЕОБЫЧНЫЙ СПОСОБ ЗНАКОМСТВА
      На следующий день после школы, даже не забежав домой пообедать, она отправилась в Весковский переулок, углядела круглую дырку в одном из окон на четвертом этаже, довольно хмыкнула, перешла на противоположную сторону, нашла относительно спокойное место возле решетки, отделявшей палисадник громадного сталинского дома от улицы, уселась на свой разбухший от книг и тетрадок рюкзак и стала ждать.
      Честно говоря, девчонка слабо себе представляла, зачем ей нужна эта встреча и о чем они с этой выскочкой Любой будут говорить... Ей было жутко обидно за брата. Сеня даже не представляла, насколько он дорог ей, как близко к сердцу она приняла его поражение на любовном фронте. Первая любовь - и надо же, какая подлюка попалась! Интересно, сколько ей лет? В любом случае, больше чем Сене... Но ничего, она этой мерзавке покажет!
      Сеня сидела, поглядывала на прохожих и растравляла свою злость. Милый Костик, он ведь ночами не спит, ей слышно как он ворочается, как скрипит его старенькая кушетка... Оказывается, она немножко его ревнует, ей неприятно, что в его жизни теперь существует кто-то еще, кроме сестры... И потом, ужасно за него больно - его отвергли, да ещё не просто отвергли, а унизили, подчеркнув, какой он жалкий и бедный...
      Возле подъезда дома Костиной пассии тормознула машина - новенький "Вольво". Из неё выпорхнула тоненькая девица в короткой юбочке и коротенькой кожаной куртке болотного цвета, выделанной под змеиную кожу, с пушистым меховым воротником. Ее высокие каблучки застучали по мостовой - до подъезда её отделяло расстояние не больше пяти-шести метров.
      Сеня пантерой прыгнула на мостовую, бросив свой рюкзачок. В миг она была возле девицы - встала перед ней, как вкопанная, преградив путь к подъезду. Охранник лениво повернул голову, окинул обеих взглядом и снова впал в спячку: напрягаться не стоило - девчонка подружку встретила, дело обычное... Но если Люба сейчас поднимет шум и начнет орать, этот охранник выйдет из спячки!
      - Эй, ты чего? - Любины глаза округлились от изумления.
      Конечно, это была она! Хоть Сеня не знала как выглядит предмет Костиных мук, ошибиться было невозможно - от такой и вправду можно с ума сойти!
      Прямая, стройная, самоуверенная, густые темные волосы блестят, как на рекламе шампуня "Сансилк", на длинной изящной шее - платочек колышется, ароматом тончайшим веет, и так он завязан, что у Сени от зависти покраснели уши - ей никак не удавалось освоить эту женскую хитрость - научиться красиво завязывать шейный платок... Ноги - как у Джулии Робертс, колготки обалдеть, и рисунок на них такой, какого Сеня нигде не видела, да ещё цвет с переливом! На тонких длинных пальчиках - маникюр, в ушах какие-то искристые раковины, а в центре - жемчужинки... Но это бы ещё ничего, глазищи у неё огромные - обалдеть! - да ещё фиолетовые какие-то, Сеня таких в жизни не видела, только в журналах... Правда, говорят, в журналах глаза у актрис и моделей фотографы делают прямо-таки неземными и фантастическими при помощи специальных светофильтров и всяких других ухищрений, и ещё актрисы линзы вставляют супердорогие, ну и плевать, как это достигается, зато от них глаз не оторвать!
      А эта Люба - она тут, не в журнале, а на московском раздолбанном тротуаре стоит, тонким каблучком черного замшевого сапожка его попирает...
      И Люба эта живая, и такая, ну такая красивая!!!
      Стоит, ноздри узкие раздувает, глазами зыркает, ножкой притоптывает, нетерпеливая, нравная, избалованная... но хороша - сил нет!