Елена Ткач
      НЕПУТЕВАЯ СЕМЕЙКА
      КНИГА1
      ПРОША
      Глава1
      ДАЧНИКИ-НЕУДАЧНИКИ
      После нескончаемо долгой езды на грузовике голова кружилась, коленки подкашивались и хотелось бухнуться прямо в траву, не добредя до скамейки. Но Сеня не бухалась - вытянув шею, она рыскала по дорожкам, спотыкаясь о сваленные здесь и там тюки и коробки. Взрослые покрикивали на девчонку, но она их не слушала.
      Красота цветущего майского сада сразила её. Наповал!
      - Ксюха, ты потеряла заколку.
      Отец тащил на себе тяжеленный обеденный стол, сгибаясь в три погибели. Охнув, он поднял с земли оброненную дочкой заколку и протянул Сене.
      Она поглядела на него как безумная, диковато дернула головой, крикнула: "Пап, потом!" - и исчезла за кустами сирени. Светлые, вьющиеся волосы рассыпались по плечам и падали на глаза, но ей было не до них. От восторга девчонка прямо-таки потеряла дар речи и теперь способна была только немо, без слов восхищаться...
      Вообще-то, она совсем не была восторженной дурочкой - эта маленькая, худенькая девчонка-подросток с ясными карими глазами. Близкие привыкли видеть её задумчивой. Грустной даже... Но теперь, закончив седьмой класс и впервые в жизни переехав на дачу - родители сняли её на все лето, - теперь Сеня преобразилась. Глаза её волшебно сияли, сама она будто светилась и все тайны мира, казалось, спешили слететься к ней на руки: вот же мы, глупенькая, лови!
      Она обожала таинственное - Ксения, Ксана, Ксюха, Киса - как звали её домашние, каждый на свой лад. А старший брат Костик всем другим прозвищам предпочитал оскорбительное: "Кисет"! И бедняга догадывалась, что список прозваний этим не ограничится - многочисленные родственники то и дело награждали новыми кличками. Какие-то из них приживались, какие-то - нет... Сама она предпочитала короткое - Сеня. По крайней мере, так никого не звали. Вокруг толпилась прямо-таки уйма Ксюш. Куда ни пойдешь - обязательно наткнешься на Ксюшу! Не то чтобы ей уж очень хотелось выделиться... Просто когда кругом все одинаковое - нет, это слишком скучно! А скуки Сеня боялась больше всего на свете. Она одевалась, как все, пела те же песенки, что и все, обожала "Титаник" и Леонардо ди Каприо ( правда, это было прошлой зимой, потом любовь как-то несколько поостыла ), но был в душе её тайничок, куда всему этому хода не было. Запретный такой тайничок. Особенный... В нем жила Ксения, не похожая на других. Эта Ксения верила, что в жизни её непременно случится нечто такое, чего ни у кого никогда не было и не будет. И этому тайному ожиданию она отдавалась всем сердцем.
      Что-то крепко щелкнуло её в лоб и отскочило, гулко жужжа. Жук-бронзовик! Изумрудный, деловитый, сияющий! Она кивнула ему как старому знакомому, расценив внезапное нападение как сигнал: "Очнись!" И подумала, что в самом деле может лопнуть от переизбытка чувств - её просто-таки распирало от счастья!
      И Сеня опустилась в траву. Потом легла, раскинув руки и шевеля пальцами, словно впервые пробуя на ощупь то прохладное, живое и нежное, что было здесь всюду, всюду и называлось травой, и таило в себе чьи-то скрытые шевеленья - целый мир, который сверху не рассмотреть. Но теперь Сеня могла это сделать. Она прищурилась, мир вокруг стал двоиться, потом зелень тронулась в глазах, поплыла, оделась радугой... Сеня прикрыла глаза и запах, поднимавшийся от земли, заставил её блаженно заулыбаться. Так она и лежала с глуповатой улыбкой на губах, полностью растворившись в этом живом, дышащем мире, слившись с ним... Крики и голоса взрослых, таскавших вещи в дом, казались грубым и назойливым шумом.
      К реальности её вернул резкий гудок грузовика - сигналил шофер. Как потом оказалось, он обнаружил в кабине забытый дедушкой плащ. Сеня, моргая, приподнялась на локтях, глядя на тянувшуюся за кустами дорожку. По ней шагал дед, победно размахивая вновь обретенным плащом, на лице его застыло такое же блаженное выражение. Тут Сеня чихнула. Голова деда разом повернулась к кустам.
      - Эй, ты там? - он щурился без очков, пытаясь её разглядеть.
      - Угу. Я иду, дед. Сейчас...
      - Иди, бабушка собирается чаем поить.
      - Ко-о-остик! Ко-от! Чай пить! - мамин голос разнесся над садом. По его интонациям Сеня определила, что мама раздражена и лучше ей под руку не попадаться.
      Она вздохнула и поднялась по широким ступеням на веранду. Привезенный из города круглый стол был накрыт новой цветастой клеенкой и наскоро сервирован. Бабушка, то и дело поправляя падавшие на лоб пряди, резкими порывистыми движениями выкладывала на стол продукты из сумки.
      - Я же говорила - надо было скатерть постелить! - сердилась бабушка. Празднично, чисто... и настроение поднимается. А эта клеенка... ты бы ещё на газетке накрыла!
      - Мама, ну хватит! - Сенина мама - Ольга Александровна, а по-домашнему Лёля - сжала губы, стараясь сдержаться. Но раздражение нарастало в ней брови свелись к переносице, тонкие пальцы терзали колбасную шкурку, не желавшую поддаваться. - Ну какая скатерть в таком бедламе - ты погляди грязи сколько!
      - Так надо прибрать, дорогая моя, ты что думаешь: дачный быт - так можно в грязи утопать?! Нет, так не пойдет! На все руки требуются. Приложи усилие - и все у тебя засверкает...
      - Мам, пожалуйста, не начинай. Мы и так сделали все, что ты хотела стол этот перевезли... Тут полно мебели - так нет, понадобился тебе круглый стол!
      - Да, понадобился! Стол - основа всего! Все должно быть как полагается.
      - Ксана, ты Костю не видела? - перебила бабушку мама.
      - Нет. Может мне сбегать его поискать?
      - Леля, опять ты меня перебиваешь! Я не закончила.
      - Мам, ты видишь, что творится - вещи надо разложить, кругом хаос, дети голодные...
      - Это не повод. Какой пример ты подаешь детям - никакого уважения к старшим!
      - О-о-ой, мамочка, ну прошу тебя! - Сенина мама шваркнула колбасу и выскочила из-за стола . - Ну сама подумай - какой будет отдых, если мы из-за каждого слова начнем препираться?
      - Мам, так мне идти за Костей? - пискнула Сеня, приподнимаясь со стула. Ей до смерти хотелось сбежать. Если родичи начинали грызню - это надолго!
      - Сиди! - железным тоном велела бабушка. - Нечего скакать как коза Костя и сам появится.
      - Ксана, ступай, детка! Хорошенький семейный обед за круглым столом! Ступай, ступай... - Она подтолкнула мявшуюся дочь и кивнула мужу. Коленька, мы поедим у себя, захвати эти чашки, пожалуйста.
      Сенин папа, Николай Константинович, будто только того и ждал - с готовностью ретировался, не дожидаясь дальнейшего развития военных действий. Женские перепалки в семье были делом привычным и он предпочитал держаться от них в стороне.
      - Иннусечка, успокойся! - тронул бабушку за руку дед Шура. - Чай ведь остынет. Все устали, издергались...
      - Не трогай меня! - гаркнула бабушка, отдергивая руку, точно её ошпарили кипятком. - Только бы чай был горячий, а на остальное тебе наплевать!
      Она всхлипнула и отшвырнула в сторону чашку. Та не удержалась на блюдечке и опрокинулась. Коричневатая лужица расплылась по цветастой клеёнке. Это бабушку доконало, и с глухим стоном, сжав виски, она выбежала из-за стола и скрылась в доме. Продолжения этой сцены Сеня не видела - она была уже у калитки.
      "Надо как следует местность исследовать!" - решила она, сворачивая налево - к перекрестку. Брата искать девчонка и не подумала, зато мамина просьба была прекрасным предлогом разведать окрестности и просто побыть одной, к чему Сеня всегда стремилась.
      Нечего и говорить: минуты покоя были редкими гостьями в их семье. Сеня их страшно ценила. И готова была бежать на край света от бесконечных ссор и раздоров. Неподалеку от дома, в Миусском парке был дворец Пионеров. Пионеров теперь больше не было, но дворец со всеми кружками и секциями остался - и местные жители по привычке называли его по-старому. Сеня пропадала там после школы дни напролет - она занималась живописью, осваивала шахматы и азы актерского ремесла - только бы не возвращаться в их старую запущенную квартиру в одном из переулков неподалеку от Новослободской. Уж больно там было невесело! Но возвращаться все-таки приходилось...
      И тогда, скрывшись в комнате, она надевала наушники, слушала музыку и мечтала. Или заваливалась на продавленный диванчик под абажуром, укутывалась в плед и в бессчетный раз перечитывала трилогию Толкиена "Властелин колец". Это была её любимая книга!
      Вот и сейчас, заглядывая за заборы окрестных дач, Сеня представила себя хоббитом, оказавшимся впервые в незнакомой стране. Что там, в этих садах? Кто скрывается за этими стенами? Чужие или свои? Ей предстояло выяснить это.
      И сердце забилось в предвкушении чудесных событий, душа замерла и полетела, помчалась вдаль - навстречу неведомому. Ноги несли сами собой, тяжкие гроздья сирени опахивали волной своего дыхания, заликовал соловей... Этот мир приветствовал её, радовался ей, раскрывая створы своих невидимых врат. И ей захотелось вдруг, чтобы они захлопнулись за спиной, отгородив от душного мира обыденности, с её гарью, заботами, суетой, вечными нотациями и спорами взрослых, нудными уроками и злой придирчивой толкотней на улице, ведущей в школу...
      И она касалась прохладных лиловых гроздьев рукой, и прыгала с дорожки в траву, где притаились фиалки, и сидя на корточках, окунала голову в озерки незабудок, и шепталась с ними, шепталась... А потом вновь пускалась по пустынным дорожкам, углубляясь все дальше в поселок.
      Май уже отцветал. День давно перевалил за полдень и застыл в ожидании, когда дрогнет невидимая пружинка часов, влекущих ход времени, и потянет, повлечет за собой, чтобы солнечный рай растворился в зыбких закатных сумерках... Чтобы день сгорел без следа, поддавшись чарам владычицы-ночи.
      Но он сиял ещё - этот рай, и Сеня щурилась, прикрыв глаза и подставив лицо теплым лучам, когда нога её, внезапно не ощутив опоры, провалилась куда-то, все внутри сорвалось, в глазах потемнело, что-то звонкое взорвалось в голове, потом что-то толкнуло в грудь и... Дальше она ничего не помнила.
      Очнулась Сеня от мерного журчанья воды. Приоткрыла глаза... Тень густая и влажная навалилась со всех сторон. Тень кустов, облаков и ещё чего-то, названья чему Сеня не знала. Но догадалась, что эта неведомая мрачная тень - живая - и она вездесуща, она способна проникнуть всюду. И эта тень стоит на страже здешних мест!
      Сеня помотала головой, прогоняя дурные мысли. Голова болела, в глазах все двоилось. Она немного пришла в себя и увидела, что лежит на самом краю открытого люка. Где-то там, в глубине шумела вода. Крышки у люка не было. Этот зиявший провал находился чуть в стороне от дороги, прямо возле канавки, поросшей густой травой, из которой выглядывали любопытные глазастенькие цветы. Сеня силилась вспомнить как их зовут, пытаясь отодвинуться от края бездны и с испугом ожидая приступа резкой боли: а вдруг она что-то себе повредила? Но нет, ничего не болело, руки-ноги были целы, только вот голова... Названья любопытных цветов она так и не вспомнила и потерла виски рукой. С головой явно что-то было не то - она встала на ноги и мир стронулся с места, поворотился как карусель и её затошнило. Сеня рассердилась на себя: надо было получше глядеть под ноги, а не пялиться по сторонам. Сколько раз бабушка говорила!
      Ей было страшно обидно, что такой радостный, такой светлый день испорчен - ясно же, что уложат в постель! Может, не говорить? Но похоже, ей и впрямь требовалось прилечь - голова кружилась, мир пошатывался, точно младенец на нетвердых ногах...
      - Ничего, я вернусь! - кивнула она манящим зарослям за калиткой и дорожке, утопавшей в цветущих кустах.
      Отчего-то неудержимо захотелось проникнуть туда - в этот сад. Что Сеня и попыталась: спотыкаясь и потирая висок, она подошла к калитке, на которой виднелась заржавевшая табличка с номером "52" и полустершейся фамилией как видно, владельца участка. Видны были только начальные буквы "ВА" остальное погибло от времени и непогоды. Трава за забором - едва не по пояс. Сад был совсем запущенный, а дом нежилой. Это стало ясно с первого взгляда - по провалившейся верхней ступеньке крыльца, голым окнам без занавесок, кускам фанеры, кое-как прибитым снаружи к оконным рамам, по ощущенью заброшенности и безлюдья, исходящему от этого старого потемнелого дома.... Перед окнами разросся огромный сиреневый куст, под тяжестью махровых пушистых гроздьев ветви кренились едва ли не до земли. Эта сирень была какая-то особенная - яркая, сочная, с соцветьями густо-фиолетового оттенка, похожего на цвет вечернего предгрозового неба. Похоже, эта сирень и привлекла Сенино внимание к пустому дому. Она загляделась на неё - и...
      Отойдя от калитки, Сеня стороной обошла мрачный провал, едва её не поглотивший, и стала озираться, пытаясь понять, в какой стороне её дом. Неподалеку был перекресток, с которого она и свернула на эту аллею. Вышла к нему, встала на перепутье... Перед нею и позади простиралась довольно широкая, как видно, центральная аллея, а справа и слева - дорожки поуже. И дачи, дачи кругом... Высокие и не очень, кособокие старенькие развалюхи и вновь возведенные пижонистые коттеджи в два-три этажа... Кажется, она свернула в проулок с злосчастным люком именно с центральной аллеи... Да, вон виднеется смешная пластиковая бочка, разрисованная ромашками, - она заметила её, когда шла сюда. А вон ярко-оранжевый домик, цвет которого Сеня язвительно определила как "вырви-глаз"! Точно, здесь она проходила. Ох, как голова болит... Скорее б добраться.
      - Ой, я же не знаю номера дачи! - выпалила она на ходу, изо всех сил стараясь не сбавлять шагу, хотя ужасно хотелось рухнуть в траву и больше никуда не ходить. - Какой номер нашего участка? И фамилия хозяев? Она же на табличке возле калитки написана! Мама ведь говорила... Митины? Или Мишины? В общем, на "Ми"...
      - Эй, Кадык, эта, что ли? - прорезал вдруг тишину противный мальчишеский голос.
      На неё на всей скорости мчался велосипедист. Она ойкнула и попыталась сойти с дороги, но он вильнул и, резко затормозив, преградил ей путь.
      На парне была синяя кепочка с козырьком, свернутым на затылок, тертые джинсы, рваные под коленкой, и майка с надписью "Адидас". Он ощерился в кривой ухмылочке, обнажившей сломанный передний зуб, и шмыгнул носом.
      - Ну ты, Кадык, тут она!
      К ним подрулили двое велосипедистов. В одном Сеня узнала брата, а другой был чернявый, толстый, с забинтованным локтем.
      - Сенюха! - приветствовал её Костя, слезая с велосипеда. - Ну ты воще! Где тебя носит - там предки с ума посходили!
      Она в изумлении уставилась на него. Костя никогда прежде не называл родителей "предками". И впервые назвал сестру этой идиотской "Сенюхой"! Как видно, тут не обошлось без влияния его новых знакомых. И как видно, его самого прозвали они "Кадыком"...
      - Ну чё, раз она нашлась, ты домой? - шмыгнув носом, спросил парень в кепке.
      - Ага... Все, ребят, я поехал. Значит завтра как договорились?
      - Мамука, заедешь за ним?
      - Угу, - утвердительно мотнул головой чернявый. - У тебя какой участок? Двадцатый?
      - Точняк! Там ещё на табличке написано "Митин А.П." Так что, не ошибешься...
      - Слушай, а она говорить умеет? - растягивая слова процедил чернявый Мамука, не глядя на Сеню.
      - Не боись, с этим у нас все в порядке! Правда, Сенюха? - потрепав сестру по разметавшимся волосам, изрек братец Костя. - Скоро сам убедишься.
      - Да мне без разницы, - презрительно сощурился толстяк и сплюнул в канаву.
      - Слон, значит, завтра встречаемся возле пруда? - уточнил Костя.
      - В двенадцать тридцать. Дорогу Мамука покажет.
      Парень с выбитым зубом по кличке Слон поворотил велосипед, вслед за ним то же проделал Мамука, и вскоре оба скрылись за поворотом.
      - Ладно, давай - залезай на багажник, - скомандовал он. - Ты чего смурная такая? Где тебя носило - там с бабой Инной истерика...
      - Да нет, я ничего... Гуляла просто.
      - А я новый велик обкатываю. - Костя кивнул на свой новенький велосипед. - Так классно!
      Сеня взобралась на багажник и обеими руками вцепилась в сутулые плечи брата. Далось ей это не без труда, потому что брат её Костик был чрезвычайно худ и высок, отчего в школе получил кличку "Длинный", а в бывшем Дворце Пионеров, где он занимался в компьютерном классе, преобиднейшую кликуху "Глист". Костя был близорук, носил очки, кроссовки сорок второго размера, сгибался при ходьбе в три погибели и клевал носом. В жизни его интересовало одно - компьютеры. А теперь, как видно, ещё и велосипед. Он был замкнут, угрюм и дик - сторонился компаний и вообще людей, и часами просиживал перед экраном компьютера, погружаясь в ирреальный мир хитроумной игры... Потому-то сестра его так удивилась, увидав брата в сопровождении сверстников - такое случилось с ним едва ли не впервые...
      "Видно, местность подействовала!" - подумала Сеня. Брата она не то, чтобы недолюбливала - просто у них было мало общего. Трудно было найти существ, столь близких и столь непохожих... Сеня была живая, вспыльчивая как огонь - мгновенно загоралась и так же быстро гасла. А Костя редко выказывал свои истинные чувства - казалось, что он не живет, а тлеет, прозябая в каком-то сумрачном полусне. Его невозможно было вывести из себя, по крайней мере ближайшим родственникам это не удавалось. Он отмалчивался, согласно кивал в ответ на любую ругань, даже самую несправедливую, и только спешил поскорее смыться к своему компьютеру. Впрочем, эта черта их, пожалуй, объединяла: оба жили в своем собственном мире и не желали пускать в него никого - в том числе близких...
      Мама иногда, смеясь, звала их отшельниками, а Костю и вовсе странно: "Вещью в себе". Что это за вещь такая Сеня не знала, но догадывалась, что нечто не очень приятное. Наверное маме хотелось, чтобы её дети больше походили на обыкновенных детей - шалили, смеялись... дрались, наконец! А не прятались по углам детской: одна - уткнувшись в книжку, другой - в экран компьютера...
      Да, конечно маме хотелось, чтоб её сын был нормальным парнем веселым, общительным... Чтобы двойки приносил и разбивал мячами витрины - и пускай за них платить бы пришлось! Конечно, это она только так говорила, подозревала Сеня, - потому что если б Косте вздумалось на самом деле расшибить витрину мячом, ему бы дома не поздоровилось!
      Впрочем, маму не слишком радовала и дочь. Уж больно мечтательная! "Все витаешь в облаках?" - вопрошала мама, сокрушенно покачивая головой, когда видела как её дочь валяется на диване, обложенная горой книг, и широко раскрытыми глазами глядит в потолок.
      Брат с сестрой догадывались, что родители не разделяют их увлечений и вообще от них не в восторге, и отвечали им той же сдержанностью. И все теснее смыкался круг отчуждения, все меньше тепла дарил домашний очаг...
      И все же, и все же... Как же они любили своих родителей! И как мечтали, чтобы в один прекрасный день этот замкнутый круг вдруг взорвался, и вся непроявленная любовь и нежность друг к другу вырвалась на свободу...
      И когда Костин велосипед птицей порхнул в распахнутую калитку и родные мамины руки подхватили Сеню, а теплая прядь маминых темных волос упала ей на глаза, она вздрогнула и как будто вышла из оцепенения. Прижалась к маме, жалобно всхлипнула, слезы выступили на глазах...
      - Доченька, что с тобой? Что ты, милая?
      Мама спешила в дом, обнимая Сеню за плечи. Не так давно она ещё носила её на руках... Вот и кровать - ещё не знакомая, вот и ватное одеяло - свое, из дома... Сеня жалась к нагретой стене, занавешенной тканым ковриком - её комнату обогревала задняя стена печки. Она ведь и дом-то как следует не оглядела... а ведь интересно! Глаза у неё слипались.
      - Ну что? Голова не кружится? - мама с тревогой вглядывалась ей в лицо. - Больше не тошнит?
      Сене волей-неволей пришлось рассказать о своем падении - уж больно вид у неё был нездоровый. Только в своем пересказе открытый люк она заменила камнем, о который якобы с разбегу споткнулась. Люк вполне мог довести взрослых до инфаркта!
      - Ничего, мамочка, все прошло, не волнуйся!
      - Ладно, родная, спи! - мама склонилась над ней совсем низко и поцеловала в прохладный нос. - Завтра поищем врача. Говорят, здесь в поселке где-то поблизости врач живет. Ну все, до завтра.
      - Спокойной ночи, мамочка! - прошелестела сонным голосом Сеня, хотя до вечера было ещё далеко - её сморило тепло натопленной комнаты. И когда мама уже прикрывала дверь, еле внятно позвала. - Погоди, мам...
      - Что, миленький? - мама Леля вернулась к кровати и присела на край.
      - Мам... неужели мы теперь дачники?! - Сеня вдруг расплылась в улыбке.
      - Ничего не поделаешь... дачники! Надо здесь приживаться. Условия, конечно, не ахти, но зато не слишком дорого... Вот. Дачники-неудачники! мама вдруг рассмеялась и глаза её засветились теплым чудесным светом.
      Г л а в а 2
      ЗАБРОШЕННЫЙ ДОМ
      Ночью Сеня проснулась в слезах. Ей приснилось, что она провалилась в открытый люк и тонет в бездонном колодце, старается выбраться, цепляясь за проржавевшие металлические перекладины лестницы, но пальцы скользят, а в отверстии наверху появляется чья-то темная голова и слышится гулкий хохот. А потом крышка люка со скрежетом закрывается, свет гаснет и Сеня остается в кромешной тьме одна-одинешенька... Только слышится где-то рядом мерное журчанье воды.
      Поняв, что это был страшный сон, девочка села в кровати. Все ещё всхлипывая, утерла слезы, прислушалась. В самом деле, как будто что-то журчит! С крыши в бочку под окном по желобку стекала вода, ровно и мерно журча. Капли стучали в стекло... Дождь!
      Сеня соскользнула с кровати, подбежала к окну. Деревянный крашеный пол холодил босые ступни и от этого сон как рукой сняло. Она осторожно приоткрыла занавеску... всполох света разорвал темноту и чуть погодя раздался рокочущий удар грома - шла гроза. Она приближалась! Молнии били влет одна за другой, освещая сад неестественным фантастическим светом. В грозном рокоте грома слышалась явная угроза.
      У неё дух захватило! Перед ней - вовсе не обычная дачная местность... Перед ней открылся неведомый мир, манящий, загадочный, - мир, в котором нет ничего невозможного! Мир, в котором живут существа, не жалующие обыденность, быть может, древние как сама земля...
      - Они здесь! - шепнула Сеня, дернула шпингалет и распахнула окно. В комнате сразу повеяло свежестью, девчонку окутал влажный ночной воздух, и она высунулась в окно. Прохладные дождевые струи тотчас защекотали её, стекая за ворот ночной рубашки. Но это было даже приятно - как будто сама природа, умытая грозой, обняла её и поцеловала! Она вдохнула чистый благоуханный запах освеженной грозою ночи - вдохнула всей грудью... и с внезапной ясностью поняла: кто-то зовет её.
      Нет, въяве зова она не услышала, но ощутила его всем своим существом. Она знала о нем. Знала - и все! И новая эта способность - знать не разумом, а интуицией, как звери чуют приближение стихийного бедствия, - похоже, эта способность послана ей из иного мира. Этот мир звал ее! И мало радоваться, что он существует. Надо туда проникнуть. Надо осмелиться! И тогда...
      Тогда с нею может произойти все, что угодно! Как плохое так и хорошее. Может, пока не поздно, не рисковать?
      Сеня вспомнила о "Хрониках Нарнии" писателя Клайва Льюиса. Там герои попадали в неведомый мир и с ними происходили самые невероятные приключения. Их поджидали ужасы и опасности, злая колдунья с её злыми чарами и лев Аслан. Он был - как сама любовь, сама радость, как обещание самого заветного, самого лучшего, что есть на свете... Сеня мечтала о чудесах, но одно дело мечтать, а другое - взять и осмелиться! Выбраться за окно и очутиться в этом неведомом мире, где тебя поджидает немыслимое, невообразимое - в мире, которого ты не знаешь...
      А Сеня ни секунды не сомневалась, что именно он - этот мир - ждет её за окном. Но ведь там может быть... все то страшное, о чем предпочитаешь не думать, чего лучше даже не воображать... И она одна. Совсем одна! В "Хрониках Нарнии" дети никогда не оказывались в незнаемом поодиночке. С ними рядом были друзья, братья и сестры... А её брат? Может, шагнуть за окно вместе с ним? Пробраться в соседнюю комнату и разбудить Костю... Ведь ему уже скоро шестнадцать!
      И с твердостью, доселе ей незнакомой, она ответила: "Нет!" Этого она не хочет. Она пойдет в этот мир одна, будь что будет! Этот мир ждет её, он открывается ей. Только ей! И она никого с собой не возьмет, потому что не хочет делить его ни с кем. А то все испортит. Хватит с неё и того, что вокруг старшие знай указывают: это делай, а то не делай... Она начинает новую жизнь... Свою жизнь! И сумеет справиться с ней!
      И приняв это мудрое решение, Сеня быстро оделась и спрыгнула в сад. Дикий всполох света высветил темноту, Сеня зажмурилась - ей показалось, что там, в кустах у беседки замерло что-то страшное. Удар грома разорвался, кажется, прямо у неё в голове. На какой-то миг Сеня ослепла, оглохла и, в ужасе присев на корточки, закрыла лицо руками...
      А когда отняла их, поняла, что она уже там, внутри! В мире, о котором мечтала! Нет, внешне все оставалось прежним - и кусты, и дорожки, и клумба с махровыми маргаритками, и очертания дома, размытые в темноте... Но словно приоткрылась потайная дверца - как заслонка в печи, что усиливает тягу, горение... Заслонка реальности была сдвинута и впустила Сеню туда, где её поджидали. Она знала: в этом мире помнят ней, она здесь не чужая, потому что рвалась сюда всем сердцем и не отсюда ли - как знать? - явилась её душа...
      Переборов страх, она двинулась вперед по дорожке, у калитки в последний раз обернулась, - там, позади спал знакомый домашний мирок. Спал, укрывшись теплым стеганым одеялом... Еще не поздно, можно вернуться, но... этот мирок подчинялся скучнейшим правилам: "Ты должна", "Нельзя", "Тебе рано", которых Сеня терпеть не могла! Нет, она не вернется! То есть, вернется, конечно, но вначале совершит этот побег в никуда. Путешествие в шуме дождя во тьму ночи...
      Сеня знала - ноги сами приведут её, куда нужно. Туда, где ждали её. И потому нисколько не удивилась, когда очутилась возле того самого дома, который днем так привлек её. Вспышка молнии осветила проломленное крыльцо, заколоченные окна и куст сирени, поникший до земли под дождем.
      Она толкнула калитку - та оказалась не заперта. Вот странно... И тело отчего-то не ощущало холода, хотя промокла, кажется, до костей. Что-то невидимое задело её по лицу, когда двинулась по заросшей травой дорожке. Что-то стукнуло, ухнуло... Сеня шла, стараясь не обращать внимания на все эти странности - она стремилась к неведомой цели. А та с каждым шагом все приближалось - точно кто звал её. Как же непривычно было это новое знание, эта способность чувствовать мир тоньше, полней, быть связанной с ним незримыми нитями... Это и пугало, и восхищало её. А тот, кто звал, становился все ближе...
      Сеня уверенно миновала крыльцо, прошла вглубь сада и завернула за угол дома. Очередная вспышка осветила поваленный ствол. И возле ствола ей почудилось какое-то шевеленье.
      - Эй! Есть кто-нибудь? - дрогнувшим голосом позвала Сеня. От волнения её пробирала дрожь.
      - Давай сюда! Да поскорее! - послышался чей-то дребезжащий гнусавый голос.
      - Куда? Я ничего не вижу - темно...
      - Да, к дереву, к дереву! Экая непонятливая!
      Сеня с опаской приблизилась к поваленному стволу. Снова молния прорезала темноту диким всполохом света. Под стволом... там было что-то мохнатое!
      - Ну что ты копаешься? Палку тащи!
      - Какую палку?
      - Да, любую, любую! Там их полно возле сарая. Ну? Да, не стой ты столбом - больно же! Не видишь, меня придавило?
      - Сейчас, подождите минуточку!
      Сеня кинулась к темневшему в глубине сада сараю. В самом деле - возле него были свалены в кучу доски, бревна, длинные жерди. Она схватила жердь, лежавшую с самого верху, но та оказалась слишком тяжелой - Сеня с трудом её даже пошевелила. Наконец удалось выбрать небольшую, но крепкую жердь. С превеликим трудом она вытянула её из кучи и волоком подтащила к поваленному стволу.
      - О-ох! Ну и копуша! Теперь просовывай её сюда - она будет рычагом. Да нет же, не так! Беда на мою голову! С этой, с этой стороны надо... Так, кажется, начинаешь соображать. Вот, теперь получается. Вошла? Глубоко вошла?
      На все эти возгласы и указания Сеня не отвечала - не до того было. Кряхтя и сопя, она пыталась поглубже вогнать свою жердь между землей и упавшим стволом, используя её как рычаг, чтобы приподнять ствол. Наконец, вся красная от напряжения, она не удержалась на ногах, поскользнулась и шлепнулась наземь.
      - Все, больше не могу - сил не хватает! - взмолилась она, еле переводя дух.
      - Тогда попробуй приподнять ствол. Поднимай эту жердь, тяни на себя. Сильнее! Еще сильней!!! Так! Ага, кажется этот проклятый ствол поднимается... Еще немного - лапа застряла... Фу-у-у, сладили!
      Из-под ствола выбралось что-то темное, мокрое и мохнатое...
      - Ой! - только и смогла вымолвить Сеня, ощутив прикосновение мягкой и влажной шерсти и разглядев две яркие точки, светящиеся в темноте.
      - И нечего ойкать, пошли отсюда. Надо же, вот угораздило! И здорово меня придавило - лапа совсем затекла... Еще не хватало хроменьким сделаться!
      Существо цепко ухватило её за руку прохладной лапой и, прихрамывая, увлекло за собой - к дому. Что было потом Сеня помнила смутно - голову будто заволокло туманом. Очнулась она сидя на голом пружинном матрасе, лежащем на полу возле покоробившегося ящика из-под посылок, служившего столом, и старого колченогого венского стула. На стуле восседало спасенное существо и разглядывало её своими круглыми глазками, светящимися в полутьме фосфорическим блеском. Она снова ойкнула и зажмурилась. А потом ощутила обволакивающее тепло мягкой ткани, а руки её коснулось что-то гладкое, твердое и горячее.
      Приоткрыв глаза, Сеня обнаружила на себе теплый клетчатый плед, а в ладонях - кружку с темной дымящейся жидкостью.
      - Пей! - приказало ей существо тоном, не терпящим возражений.
      - А что это? - робко поинтересовалась девочка.
      - Во всяком случае, не отрава! - был ответ.
      Она с опаской глотнула раз, другой... вкусно! Похоже, её угостили каким-то травяным настоем или отваром, - терпким, сладковатым, душистым, от которого по всему телу сразу же растеклось блаженное тепло, а на душе воцарился покой.
      - Ну, согрелась? - деловито осведомился её немыслимый собеседник.
      - Ага! - кивнула Сеня и почувствовала, что улыбается, даже щурится от удовольствия.
      Ей никогда не было так покойно и хорошо, как в этой полупустой комнате, рядом с неведомым существом с пронзительными светящимися глазами.
      - Ну вот и хорошо! Грейся. А я ещё дровишек подкину.
      Только тут Сеня заметила в углу печку-буржуйку с приоткрытой заслонкой, из которой падали на стену отблески танцующего огня.
      Существо между тем соскользнуло со стула и неслышно засеменило к печке, припадая на одну лапу. Ступни и ладошки у него не были сплошь покрыты шерстью - они были темные, со сморщенной грубоватой кожей.
      "Так, все-таки, ноги у него или лапы?" - отчего-то мелькнуло в Сениной голове, но эту важную мысль она отмела, предавшись блаженной расслабленности.
      Сухие дрова, подброшенные в жаркий и жадный зев печки, весело затрещали, свету в комнате чуть прибавилось, а Сенин новый знакомый вернулся на свое место и облокотился локотками на стол из фанеры, подперев ладошками толстоватые щеки.
      - Есть будешь? - поинтересовался хозяин, прервав молчание, во время которого он беспардонно разглядывал свою гостью, а она - украдкой - его...
      - Не-а, спасибо.
      Девочка устроилась поудобнее и поплотнее закуталась в плед. Мысль о том, что дома её могут хватиться, как-то Сеню не беспокоила. Она продолжала восседать на матрасе, закутавшись в плед и прихлебывая чудодейственный настой, продолжавший оставаться таким же горячим...
      - Тогда будем знакомиться. Ты наверное догадалась, кто я?
      Сеня отрицательно покачала головой.
      - Надо же... туповата! Хм! Ну ничего, это пройдет. Меня зовут Пров Провыч, близкие, которых, заметим, нету, - просто Проша, и в настоящем времени, увы, я все ещё домовой!
      Сеня, как ни странно, восприняла это ошеломляющее известие совершенно спокойно. Ну, домовой - и домовой... мало ли, кого на земле не бывает! То ли оттого, что всем сердцем верила в чудеса, то ли стараниями самого Проши, то ли ещё отчего - мы не знаем - только она вела себя так, будто всю свою недолгую жизнь только и делала, что порхала с эльфами, беседовала с гномами и гостила у домовых! Да, поистине волшебные перемены произошли с ней в эту ночь. Сеня, кажется, теперь ничему больше не удивлялась - такой открытой и понимающей стала её душа!
      - А меня зовут Ксана. Ксения! И ещё у меня масса прозвищ, но все они мне не нравятся... Вот только, пожалуй, Сеня...
      - Как-как, Сеня? О, то, что надо! Так и будем тебя называть! Ты не против?
      - Я - за! - с готовностью согласилась Ксения и прихлебнула ещё отварчику, а домовой скатился со стульчика и шаркнул лапой.
      Весь он был не больше пятилетнего ребенка, с головы до пят покрыт густой темной шерстью, вот только физиономия не шерстяная - этакое кругленькое сморщенное личико. Посередине этого личика возле бугорков-щек и толстоватого носа горели ярко мерцающие глаза.
      - Вы тут одни... живете? - поинтересовалась Сеня.
      - Что значит одни? Нас, что, много?
      - Просто я к вам "на вы" обратилась - так полагается.
      - У кого это полагается? И куда полагается? Надо это срочно переложить! Будем "на ты" - и, пожалуйста, без этих глупостей... Понапридумают невесть что, потом в этой путанице барахтаются, хлюпают, ноют, а потом жалуются, что никакой жизни нет или что мир плохо придуман... Эх-хе-хе... да! Нет, пожалуйста, мне без фокусов, Колечка!
      - А что такое Колечка? - полюбопытствовала Сеня, привстав с матраса, чтобы поставить на стол пустую кружку.
      - Не что, а кто, - сурово ответствовал домовой, подливая ей в кружку отвару из старого закоптелого чайника, который он ловко выудил из-под фанерного ящика.
      - Колечкой я буду называть тебя в минуты благости и душевного равновесия. Будешь у меня моя Колечка, и никто так звать тебя больше не будет. Это наш с тобой первый заговор. Ну как, нравится?
      - Очень! А заговоры ещё будут?
      - Не слышу обращения по имени...
      - Пров Провыч... будут у нас ещё тайны?
      - Можно просто Проша. А без заговоров и тайн нам никак нельзя - иначе ведь скучно - ты не находишь?
      Он пробубнил это гнусавым своим голоском и, вновь соскользнув со стула, - а надо сказать, что все движения его были бесшумными, - приковылял к Сене и поправил на ней сбившийся плед.
      - Пров Про... Проша, можно спросить?
      - Не стесняйся!
      - А что, обо всем можно спрашивать?
      - А ты привыкла к тому, что не можно? Ох, бедная...
      - Ага, не можно! Как это ты здорово сказал! Я хотела... ну, то есть... домовой - это кто? И как получилось, что рухнуло дерево и тебя придавило? И сколько тебе лет и всякое такое... ну, про домовых. Ты понимаешь?
      - Было бы странно, дитя мое, если б не понимал! Ты обо мне, видимо, очень дурного мнения.
      Проша насупился и отвернулся, фыркая и сопя. Сеня осторожно коснулась его густой мягкой шерсти и... рука прошла сквозь нее, как будто перед нею была пустота. Она испугалась и отдернула руку. А потом протянула её снова, пытаясь дотронуться до мясистого носа... носа не было. Ничего не было! То есть, было, конечно, но она не могла этого осязать...
      А Проша в миг оказался у неё за спиной - он присел на краю матраса с противоположной стороны и гримасничал, растягивая рот до ушей, а руки, как в ускоренной съемке, росли на глазах... Вскочил, подпрыгнул, перекувырнулся через голову, вырос вдвое, втрое - чуть ли не до потолка, переплыл комнату, не касаясь пола, поскреб потолок - тот отозвался негромким, но внятным гулом, потом стал снижаться... комната накренилась... и Сеня не удержалась - вскрикнула, вернее скрипнула не своим голосом: "Мама!"
      И тотчас стены и потолок заняли положенные им места, а домовой, смущенный и улыбающийся, сидел на корточках перед ней. Он был прежний домашний, уютный, маленький, он ласково сжимал обеими лапами её похолодевшую руку, он, потупясь, гнусавил какие-то ласковые слова, пыхтел, как еж, и многословно, сбивчиво извинялся...
      - Колечка, ты прости меня, дурака! Это я от радости чудить начал - я ж ведь сколько лет тут в глуши сижу... Одиночество, понимаешь, штука скверная! Когда ни единой живой души, а только нежить одна... Ты мне верь, я тебя и пальцем не трону! Никогда даже пальчиком... вот, посмотри...
      Он протянул к ней свои ладошки и она увидела, какие они маленькие и безобидные. Каждый коричневый кривенький пальчик был затянут сморщенной плотной кожицей, а вместо ногтей или когтей росли узенькие пучочки шерсти, словно колонковые кисточки.
      - Видишь? Разве такими лапами можно причинить зло? Да, ни в жизнь! И не мое это дело, не люблю я этого... жуть как не люблю. Я могу, конечно, это правда, этого не отнять! Многое я могу учудить, Колечка, такое, что тебе и не снилось. Но зачем? Есть в этом смысл? Нет в этом смысла! К этому я давно пришел. Вот! И тебя вот встретил... да. Ты спрашивала, кто такой домовой? Отвечаю - дух. Скажу прямо - нечистый! Но к этому мы с тобой вернемся чуть погодя. Да. Обязательно! Потому что очень важно мне это. А духи - они могут в разных обличьях являться. Но сперва я тебе в своем показался. Такой я и есть! Что, не нравлюсь?
      Он склонил голову набок, заглянул ей в глаза и такая мольба вдруг в них прочиталась, такая надежда, что Сеня не выдержала и кинулась к нему, позабыв, что перед нею дух и руки обнимут сейчас пустоту. Но... этого не случилось. Ее руки обнимали теплое и пушистое существо, вполне осязаемое и живое. Ей показалось даже, что она услышала как бьется где-то там, под этой густой мягкой шерстью сердце. Живое сердце!
      - Прошенька, что ты... Я и не думала обижаться. Просто... мне стало немного не по себе. А ты... ты мне очень нравишься, просто ужасно, только... ты больше не пугай меня, Проша, пожалуйста!
      - Все! Заметано! Слово даю! Никогда больше не буду пугать. И превращаться не буду. Буду такой, как есть. А уж ты как хочешь - можешь любить, можешь не любить...
      Он вздохнул и почесал голову лапами. А Сеня наклонилась к нему, немного помедлила, поцеловала и... заплакала.
      - Колечка, ты чего? - всполошился домовой и засуетился, закружил возле нее, всплескивая лапами. - Это что ж... только слез нам с тобой не хватало! Сеня, маленькая моя! Ты чего это, а?
      А она всхлипывала, набирала воздуху, чтоб успокоиться, и разражалась новым потоком рыданий. Все только что пережитое попросту не умещалось в ней и слезами рвалось наружу.
      - Прошенька... Ох, миленький... Не обращай вни...мания! Это я просто... угу! Я постараюсь больше не плакать.
      - Да уж, Колечка, постарайся! Я понимаю, конечно, что мой вид может порождать только слезы, но все же... ты уж сдерживайся как-нибудь. А? Уж постарайся, пожалуйста...
      - Прошенька, дорогой, не обижайся на меня, ладно? Я ведь человек, то есть, девочка, то есть... ну, ты понимаешь! И я к тебе ещё не привыкла. И... наверное у вас все не как у людей. Вот я и могу что-нибудь сделать такое... заплакать или ещё что... Только я не нарочно. И я постараюсь себя контролировать.
      - Себя что? - Проша весь как-то округлился от этих слов, шерсть на нем встопорщилась и распушилась. - Что это такое: "контролировать"? Откуда ты этаких слов нахваталась?
      - И ничего страшного... Так моя бабушка говорит. Она мне часто напоминает: "Надо себя контролировать!" Ну, это потому, что я сначала сделаю что-нибудь, а потом уж подумаю. Я очень эмоциональная! - пояснила Сеня и с внезапным испугом поглядела на Прошу. - А это, что, плохо, да?
      - Ох-хо-хонюшки! - он с минуту молчал, изучая её, а потом затопал по комнате, припадая на правую лапу. - Да, придется мне с тобой как следует повозиться. Полный сумбур в голове! И чем это, скажите на милость, заняты нынешние родители? Что у них такое в голове варится, если не видят, что их дети - оторвыши чистые...
      - А что такое... оторвыши?
      - Знаешь, время года такое есть - осень? - заложив передние лапы за спину и картинно выставив вперед заднюю, степенно и с расстановкой прогнусавил Проша.
      - Догадываюсь... - буркнула Сеня и в свою очередь насупилась, потому что можно было, конечно, считать её легкомысленной, но держать за полную идиотку - это уж слишком!
      - Не огрызайся, со старшим ведь разговариваешь! Как-никак, мне чуть поболее шестисот лет! Да, о чем я? А, так вот! Значит, осенью листочки с веток срываются? - вопросил он с самым значительным видом и сам же себе ответил, - срываются! Что про них говорят? Разное говорят - например, что оторвыши полетели. Или ещё - сорванцы лепестят. Шугаются... А! - он мечтательно закинул голову и какое-то время беззвучно шевелил коричневыми губами, скрытыми в складках щек и выпирающего картошиной подбородка.
      - Да, о чем это я? - очнулся он наконец и заметно позеленел. - Что-то я того - размечтался. Детство вспомнилось. Я тогда очень любил в слова играть. Человеческий язык осваивал...
      - Прош... - несмело шепнула Сеня. - А вы... то есть, духи. Вы на своем языке разговариваете?
      - У нас вообще нет того, что ты называешь языком. Для нас словом является мысль.
      - Как это?
      - Наша речь не звучит. Мы понимаем друг друга без слов - мысленно. Но это тебе знать вовсе не обязательно. Все равно за один раз всего не расскажешь... Но скажу тебе, что говорить по-вашему, по-людски люблю. Занятное это занятие! Мы и сами - между собой часто для разнообразия говорим на людском языке. Ну, это для нас как игра, если хочешь... Хотя на самом деле слово совсем не игра! Но я не об этом. Это для тебя слишком сложно. А так... ну, например, у нас много собственных словесных придумок есть. Вот эти оторвыши, которые от ветвей своих оторвались - это моя личная придумка. Оторвыши - вы и есть. Люди, то есть... Не все, конечно! Но большинство... Понятно тебе? - он искоса, с некоторым подозрением глянул на Сеню, как видно, в расчете углядеть в ней этакую зацепочку, которая позволила бы прочесть ей очередную нотацию. Но не найдя таковой, - Сеня сидела смирнехонько, точно первоклассница на уроке, - хмыкнул и продолжал.
      - Все сейчас не по правильному устроено. Как говорится, не по-людски! Раньше-то...ох! - он закряхтел, отвернулся, затопотал к печке, приоткрыл заслонку и всунул голову внутрь.
      Сеня ахнула - он же сожжется! Но Проша как ни в чем не бывало извлек головушку из огнедышащего жерла и, несколько успокоившись, пояснил, что к столь непривычному методу самоуспокоения прибегает, когда чересчур разнервничается, вспоминая о милом сердцу старинном житье-бытье...
      - Это у тебя как бы вместо валерьянки? - догадалась Сеня, кивнув на пылавший в печи огонь.
      - Вот-вот, вроде того... - он вдруг как-то весь сник и скукожился. Да, времечко-то бежит! Надо бы тебе...
      - Что? - Сеня так и подскочила в испуге, боясь, что Проша её погонит.
      - Понимаешь, скоро светает... Хватятся тебя! А родителей бередить грех. Так что, давай-ка домой.
      - Прошечка, миленький, - Сеня сорвалась с места, кинулась к домовому, присела на корточки перед ним и, уже совсем не боясь, зарылась лицом в теплый мех. - Как же так? Мы ведь только с тобой познакомились, только встретились, столько всего интересного, а ты - домой! Это же ужас один...
      - Э, нечего, нечего, - ворчал растроганный домовой, ласково вытирая ей слезы. - Сама ведь говоришь - только все началось. Все у нас впереди, успеем и наговориться, и вопросов назадавать... да и дел у нас с тобой невпроворот.
      - Правда? - вся просияла девочка. - И ты меня... принимаешь?
      - Что за глупости ты морозишь, честное слово! - заворчал Проша. - Я тебя, что, в игру принимаю? Это, милая моя, жизнь. Реальность! Самая настоящая! Это тебе не сказки, - пробурчал он совсем тихо себе под нос и отчего-то снова весь сник.
      - Проша... эй, ты чего? - Сеня наклонилась к темнокожему личику, пористому как кожура апельсина.
      - Устал я. Совсем устал. Больше так не могу... Все, баста! Недаром ведь предупреждали меня этой ночью...
      - Кто тебя предупреждал? О чем? - заволновалась Сеня. - Расскажи мне, пожалуйста!
      - Так ведь ты меня спасла, Колечка! - еле слышно прошепелявил совсем угасший Проша. - Предупрежденье я получил, чтоб, значит, бросил глупостями заниматься и порядок в своей жизни навел. А не то...
      - А что будет? - выдохнула Сеня. - И разве кто-то может тебе угрожать?
      - Ха! Она ещё спрашивает! Ты думаешь, домовые - высшая инстанция на земле? Высшие существа? А?! Фигушки... Эко их сколько над нами - и темных и светлых сил... Домовой - он что: от людей отстал - к чертям не пристал! Так о нас говорят. Ох, Колечка, долгий это разговор, а нам с тобой надо ещё о многом-премногом надо поговорить, чтоб ты хоть что-то понимать стала. Учат вас ерундовине всякой, а чтоб ребенку про душу рассказать и как её хранить и выращивать - нет, про то удавятся, а не расскажут! Тебе сколько годков-то?
      - Тринадцать.
      - Во, чертова дюжина! Эк тебя угораздило! Ну да, самое время с домовым пообщаться!
      - А моя бабушка говорит, для неё это самое счастливое число.
      - Ну и фрукт твоя бабушка! Ладненько, с этим мы разберемся. Ты погляди-ка: светает уже. Ступай-ка ты восвояси.
      - Ой, а может, не надо?!
      - Надо, Колечка, надо, - твердил домовой, подталкивая девчонку к выходу и неслышно топоча у неё за спиной. - Завтра, как смеркнется, приходи. Я тут буду. В последнее время я каждый день тут. Тебя поджидал. Вот и встретил. И спас вот...
      - Ты меня спас? - опешила Сеня.
      - А ты думаешь, сама, что ли, угнездилась на самом краю колодца? То-то и оно! Он уж тебя подцепил и повлек, да я вовремя перехватил.
      - А кто это "он"? Ой, скажи мне скорей, я ж до завтра не доживу!
      - Всему свое время. Потерпишь! Слышишь, в деревне уж петухи поют... Сейчас твои почуют, что тебя нету. Нельзя родителей мучить, поняла? Все, быстро домой! А к вечеру чтоб тут была. Вопросы есть?
      - Буду, Прошенька. А пораньше нельзя?
      - Экая сумбурная девочка, честное слово! Запомни - на мой вопрос отвечать надо так: "Вопросов нет!" Поняла?
      - Ага.
      - Ну вот. А пораньше вообще-то можно, но не сегодня. Дела у меня. Освобожусь только к вечеру, часикам к семи. Поняла?
      - Нет вопросов!
      - Ну вот, так-то лучше. Ну тогда до вечера, Колечка! - и такая нежность дрогнула в хрипловатом его шепотке, что у Сени сердце перевернулось. - Ну что уставилась? - каркнул он, отворачиваясь и заслонясь от неё лапкой.
      И тогда она осторожно отвела его лапу и заглянула в глаза... Не было больше в них жутковатого фосфорического мерцанья, только заботливость и надежда...
      - Ты это... отоспись как следует, поняла?
      - Обязательно! - крикнула Сеня уже на ходу... и тут будто ветер дунул ей вслед - к дому полетела она как на крыльях, не замечая ни усталости, ни расстояния.
      И кажется, через миг уже лежала в кровати. Глаза ещё глядели прямо перед собой - в сад за окном, сереющий в предрассветной дымке. Еще раскрытые губы шептали: "Вот оно! Этот мир есть. И он - мой, он впустил меня! Там есть Проша. Он ждет..."
      Но вот моргнули ресницы и веки смежились... и Сеня спала, спала! Без памяти и сновидений.
      Глава 3
      НЕВЕСЕЛОЕ УТРО
      Сеню разбудил громкий гул голосов и звон посуды, доносящиеся с веранды. Похоже, взрослые опять ссорились. Значит, наверняка, попадет и ей. Так уж было заведено: чем больше старшие кипятились, тем верней, что кто-то из них выпустит пар, наказывая детей - её или Костика - это уж кто под руку попадется.
      Вставать не хотелось. Но в памяти смутно теплилось какое-то радостное событие. Что-то случилось вчера. Ну конечно, переезд, дача! Но не только это. Что-то еще... Но что?
      Сеня потянулась, протерла глаза. Какое счастье, каникулы! Столько впереди интересного! Она ведь ещё толком дом не осмотрела, окрестности не разведала. Говорят, тут и лес, и речка, и какой-то овраг с остатками древней кладки... Все-таки кое-что она вчера увидала: сады чудо как хороши! Только вот... стоп! Что-то ей помешало. Опасность какая-то. Люк!
      Сеня рывком соскочила с кровати. Ночные её приключения разом ожили в памяти. Да нет, этого не могло быть, это наверное сон! Домовой, тени огня на стене... Сон! Точно, это был сон. Но какой удивительный...
      Сеня раздернула занавески, выглянула в сад. Маргаритки! И какой-то неведомый куст, весь усыпанный кружевными розовыми цветами, да так густо, что листьев не видно... Надо срочно понюхать!
      Она принялась одеваться, решив выбраться из дому той же дорогой, что и во сне - через окно. Так интереснее. Да и не очень хотелось выходить через общую проходную комнату на веранду - тотчас возьмут в оборот, мерзкую гречку небось есть заставят!
      На спинке стула висели джинсы и маечка с надписью "Happy girl". Именно эта майка и джинсы были на ней вчера. Слабая надежда шевельнулась в душе и, протянув руку, Сеня коснулась одежды - а вдруг она мокрая? Ведь ночью шел дождь - вон, дорожки ещё не просохли - и если её ночная вылазка вовсе не сон, то ткань должна быть промокшей. Зонта-то у неё не было! Но майка была сухой. И джинсы тоже сухохонькие, а ведь джинсовка сохнет ужасно долго! Нет, как ни жаль, - вздохнула Сеня, - но ночная вылазка только сон...
      Она уже перекинула одну ногу за подоконник, когда дверь в комнату распахнулась и на пороге возникла мама.
      - Это что ещё за выдумки? Кажется, среди людей принято выходить в дверь, а не в окно!
      - Да, я знаю, мамочка. Доброе утро.
      - Скорее добрый день. Мы второй завтрак заканчиваем. Как себя чувствуешь? Голова болит?
      - Нет, мамочка, что ты! Все в полном порядке.
      - Не выдумываешь? Ну ладно. Я разузнала - здесь, на дачах есть врач говорят, очень милая женщина. Никогда никому не отказывает. Но номера её участка наши соседи не знают. В сторожке спрошу. А пока пойдем на станцию в поликлинику. Сторож сегодня выходной и сторожка закрыта. Так что, вперед, друг мой. Позавтракай - и пойдем.
      - Ну что ты, я правда хорошо себя чувствую. Не надо поликлиники, а?
      Леля внимательно оглядела дочь, прикоснулась губами к прохладному лбу, заглянула в глаза...
      - Ну хорошо, убедила! Быстро умываться и кушать!
      Пришлось исполнять приказание. Кое-как умывшись в тесной кухоньке, где было не повернуться, потому что все пространство занимал громоздкий буфет и допотопный пузатенький холодильник, Сеня расчесала спутавшиеся волосы и выползла на веранду. От яркого солнечного света она зажмурилась и прикрыла глаза ладошкой.
      - А-а-а, сонная тетеря! - приветствовал её дедушка. - Давай-ка, садись, пока булочки все не слопали.
      - Это у неё на почве отравления кислородом, - прокомментировала бабушка внучкино позднее пробуждение, - сонный обморок приключился. В городе организм выхлопными газами дышит, а тут, на природе кислородцу глотнул - и брык! - ножки кверху!
      - Да уж, местный кислород надо порциями принимать. Как лекарство, поддакнул дед Шура. - Так ведь, Мосина? Давай после завтрака в лес сходим?
      Сеня с укоризной поглядела на деда. У них был негласный уговор: звать её излюбленным дедовым прозвищем - Мосина - только без свидетелей, наедине. Но, как видно, переезд не её одну выбил из колеи - и деда тоже. Поняв, что проговорился, дед Шура испуганно прикусил язык, незаметно подмигнул внучке: мол, никто и внимания не обратил на наше заветное имечко... И тихо шепнул:
      - Не боись, старушка, прорвемся!
      Это "прорвемся" было излюбленное дедово словцо, которое он перенял от одного из приятелей папы. Приятеля этого, как Сеня подозревала, дед терпеть не мог, а вот словечко его прижилось. Приятель - человек бойкий - первым из папиного отдела начал заниматься бизнесом, то ли ларек открыл, то ли ещё что... Только на все сомнения и предостережения сослуживцев отвечал: "Спокуха, ребят, прорвемся!" Отчего он так раздражал деда Шуру Сеня не знала, только дед, скрывая свое истинное отношение к чему-то за шуткой, ехидной подколочкой или глухой молчанкой, обычно держал свое мнение при себе.
      Эта дедова выдержка Сеню прямо-таки восхищала. Дедушку она очень любила, между ними установилось особое тайное взаимопонимание, и если б не это - она вряд ли способна была выдерживать изнурительные семейные перепалки. В самый разгар ссор, чаще всего возникавших за столом, дед подмигивал ей, иногда тайком под столом пожимал её руку, когда лавина упреков обрушивалась на нее... И когда её лапка оказывалась в крепкой дедовой ладони, такой сильной, спокойной, - дед и по сей день железные скобы гнул, - ей становилось легче.
      Вот и сейчас, когда дед ей подмигнул, Сеня сразу же успокоилась, вякнула: "Доброе утро!" и уселась за стол.
      Папы и Костика не было - ушли на станцию за продуктами. Стрелки часов распялились на циферблате - половина двенадцатого. Ничего себе, полдня пролетело! Надо срочно перехватить чего-нибудь и заняться исследованием незнакомой местности. То было её излюбленное занятие, которому она предпочитала предаваться в одиночестве, труся бодрой рысцой и не уставая вертеть головой во все стороны. Сеня и жила так - бодро рыская в одиночестве, потому как была той единственной девчонкой в мире, с которой всегда интересно!
      "Да, компанейской нашу девочку не назовешь!" - горько вздыхая, сетовала бабушка Дина - папина мама. И это, пожалуй, было единственное её мнение, не вызывавшее в семье разногласий. Бабушка Дина с папиной сестрой тетей Маргошей - должны были приехать к ним в следующие выходные. Здесь, на даче лето решено было провести малым составом: мама, дети, бабушка Инна с дедом Шурой, а папа только по выходным. Снять дом побольше было их семье не по средствам - зарабатывал только отец, крутился на двух работах, а мама подрабатывала на дому переводами, потому что в тур агентстве, где она работала, зимой провели сокращение штатов, и мама как раз под него угодила.
      По иронии судьбы семью в последнее время кормило папино хобби - он все ещё числился в своем научно-исследовательском институте, где зарплату не платили вот уже полгода, а зарабатывал на жизнь фотографией. У него завязались неплохие контакты с редакциями двух-трех солидных журналов. Однажды он, ни на что особенно не надеясь, зашел в редакцию и показал свою натурную съемку, а там за него уцепились, потому что у папы был редкий дар: предметы или пейзажи на его фото были совсем как живые... А с весны он ещё пробовал себя на поприще рекламы - за рекламную съемку очень хорошо платили. В фирму, занимавшуюся рекламой, папу пристроил как раз тот приятель, которого так недолюбливал дедушка. Звали его Валетом. То есть, разумеется, у него имелось и имя и отчество, но институтская кличка "Валет" потянулась за папиным однокашником и во взрослую жизнь. Впрочем, ему это, похоже, совсем не мешало. Как раз в мае этот самый Валет устроил для папы очень выгодный заказ, и за одну-единственную фотографию папа получил столько, что на эти деньги смог снять дачу для семьи на все лето. В своем горе-институте он и за полгода столько не зарабатывал... И теперь папа был страшно горд, а к его мнению на семейном совете стали прислушиваться. Для детей не было особым секретом, что в их семье верховодили женщины, и оба они - и Костик, и Сеня - считали, что это в порядке вещей.
      Сеня рассуждала приблизительно таким образом: не все ли равно, кто зовется главой семьи - бабушка, папа, мама... Было бы хорошо и хоть иногда - весело. Она так и расцветала, когда кто-нибудь начинал шутить, балагурить, а другой подхватывал... и начиналось! Шутки, смех, счастливые мамины глаза, дедушка, срывающий с вешалки дамскую шляпку и начинавший представлять в лицах одну из знакомых дам... Ах, как Сеня любила такие моменты! Тогда она начинала догадываться, что наверное семьи бывают разные и не во всех заведено, как у них, что в доме может быть свое особое настроение, как у каждого - свое выражение лица. Где-то - мир и покой, где-то - смех и веселье, звенящая неугомонная жизнь... А где-то - вот такой мрак как у них, когда вечно все недовольны и обвиняют друг друга во всех смертных грехах. Нет, она понимала, что гнездится этот мрачный настрой в маме с бабушкой. Точнее все-таки в бабе Инне, потому что мама иногда старалась обернуть все в шутку, разрядить обстановку, но скоро сдавалась, подхваченная мощным течением Угрюм-реки, в водоворотах которой тонула её семья. И истоком этой гиблой реки была баба Инна.
      Конечно, Сеня не понимала ещё всех тонкостей во взаимоотношениях взрослых. Умом не понимала, но интуитивно все чувствовала. Она знала, что её близкие - добрые, хорошие люди, но едва они соберутся вместе - пиши пропало! Заедают друг друга до полусмерти!
      И втайне она мечтала, что когда вырастет, у неё будет дружная большая семья, где не будет ругани и вечных ссор, где никто не будет ни в чем обвинять друг друга, а каждого будет поджидать в доме теплый защищающий круг - круг любви! Она мечтала, что у неё будут дети - много детей, а мама Леля, их бабушка, будет нянчить их, петь им песенки и ещё вязать - это непременно, это обязательно! Что ещё будет в её семье? О, конечно, всякое, самое разное! Она и сама толком не знала - что. Почему-то не хотелось вдаваться в подробности. Потому что тогда неминуемо возникнет вопрос, на который нужно ответить. Вопрос: КАК этого достигнуть. Как добиться того, чтобы дом согрела любовь...
      Перед этим вопросом она пасовала. Потому что, не знала - как. Ей хотелось только, чтобы в её семье жили и дед, и папа, и мама, и бабушка жили долго-долго... Только бабушка перестала бы вечно хмуриться, а папа хлопать дверью, выбегая из комнаты. Но для этого должно было совершиться чудо! И Сеня его ждала.
      Сеня бы сбилась со счета, если б стала перечислять, чего не должно быть в её добром доме. Но он будет. Обязательно! А иначе никак нельзя. И все, что необходимо для дома, для уюта и для любви, - о, это она придумает! Конечно, придумает и продумает во всех деталях. Но это будет потом, когда она станет взрослой. А пока... пока ей нужно отстраниться от всего, что происходит в семье. Не обращать на это внимания. Жить в своем мире, а в семье - понарошку, потому что её жизнь начнется потом.
      Вот и сейчас, намазывая хлеб маслом, Сеня задумалась. Из этого отрешенного состояния её вывели гневные причитания бабы Инны.
      - Ну что они себе думают? День, считай, потерян! Уже двенадцать почти, а так ничего и не сделано!
      - Мам, а что ты хотела? - проронила мама Леля, задумчиво глядя в сад.
      - Да мало ли... Я просила Колю чердак разобрать - нужно сложить туда кое-какие вещи хозяйские. Дров нет - в лес надо сходить.
      - Мама, какие дрова? Теплынь! Вчера натопили, чтобы дом после зимы прогрелся, но при такой погоде топить каждый день - это глупо. Двадцать пять градусов в тени - посмотри на термометр!
      - Леля, это ведь май - земля не прогрелась! И потом детские комнаты на северной стороне - там же сырость... Нет, надо топить!
      Леля не стала спорить и только пожала плечами. Но боевой дух в бабушке ещё не угас.
      - Ну, где твой муж? Я ведь просила купить только самое необходимое. До станции - минут двадцать от силы. А их нет уже больше двух часов.
      - Могут они просто погулять, осмотреться? Сейчас появятся, не беспокойся. Что за пожар?
      - Надо картошку сажать. Я просила взять ведро на посадку.
      - Мам, дорогая моя, ну зачем? - мама Леля начинала вскипать. - И участок не наш, и возня эта... Ну, посадим ведро - и точно такое же выкопаем, если не меньше... Мы же не огородники - ни опыта, ни желания нет. Я, например, ковыряться в земле не намерена.
      - Вот, всегда так! А я не могу, слышишь, не могу смотреть как земля пропадает! Тут же сколько всего можно посадить, ты только подумай - и морковку, и свеклу... петрушечку обязательно, лук. Что еще? Ну, о картошке уже говорила - непременно посадим. И что ты за глупости городишь - мол, не получится... Все вырастет! Если, конечно, руки приложить.
      - Хочешь - прикладывай! А я приехала отдыхать. Мне в городе забот во! - мама провела ребром ладони по горлу. - Не хватало ещё с утра до ночи на грядке торчать!
      - А ведь придется, милая, придется! Ты ведь не хочешь детей пестицидами травить - вот и надо свое вырастить. Чистое, безнитратное! Вам, молодым, придется - мне ведь наклоняться нельзя. Отдыхать она приехала! Сама знаешь, я еле хожу... А-а-а, появились! - баба Инна переключилась на новый объект: по дорожке шли папа с Костей, нагруженные сумками и пакетами. - Ну, выкладывайте, что купили. И что вы так долго, Коля, у меня даже голова разболелась! Просила же не задерживаться...
      - Там на рынке народу полно, пришлось в очередях постоять. Вот, все как просили: картошка, лук, молочное всякое, крупы... Уф, дайте пожевать-то чего-нибудь!
      Костя уже вертелся возле стола, хватая сыр, колбасу и одновременно помогая отцу выгружать из заплечного рюкзака продукты.
      - Надо было мне на велосипеде сгонять - быстрее было бы... пробормотал он с набитым ртом.
      - Костик, сядь за стол! Ну кто так ест? Ой, Коля, йогурт не тот! Я же "Фруттис" просила... И картошка не ахти... совсем не ахти! Такую сажать нельзя. Да её легче выбросить!
      - Мама! - не удержалась Леля, пытаясь погасить разгоравшийся скандал. За спиной матери она делала мужу знаки, чтобы тот не реагировал на тещины резкости.
      Сеня, давясь, доедала остывшую кашу. Нечего сказать, веселенькое утро!
      "Надо по-быстрому смыться!" - решила она и стала выбираться из-за стола, стараясь ускользнуть незамеченной. Но это не удалось: бабушка, продолжая упрекать дочь и зятя в невнимании к ней, собрала со стола грязную посуду и, прижав эту груду к груди, понесла в кухоньку. А Сеня невзначай оказалась у неё на пути...
      Грохот разлетающихся по полу вилок и ложек перекрыл грозный бабушкин голос. Хорошо еще, что тарелки она удержала...
      - Бесстыдница! Вместо того, чтобы помочь бабушке, так и норовит... тут баба Инна поперхнулась, недоговорив, мама выхватила у неё из рук пирамиду посуды и сделала Сене знак: мол, успокой бабушку.
      Та, сжав виски, рухнула на стул на веранде. Дед с отцом поспешили ретироваться.
      - Бабуленька, я не хотела...
      - Ты никогда ничего не хочешь! А вот что ты хочешь? Что у тебя на уме? Ведь большая уже, а никогда не подумает помочь взрослым. Лишь бы скакать, лишь бы скакать...
      - Мама, не нагнетай, - негромко обронила Леля и обняла дочь за плечи. - Ты помоешь посуду, Киска? Помоги бабушке, хорошо?
      Сеня кинулась маме на шею. Ей было обидно, ужасно обидно! Она ведь ничего плохого не сделала - сидела за столом тихо-спокойно, слова никому не сказала... Она же не виновата, что подвернулась бабушке под ноги - ну, может быть, слишком резко вскочила и побежала, может быть, надо быть повнимательней...
      Сеня ничего уже не понимала - что надо, что не надо... Ясно было одно - ещё один день безнадежно испорчен. Горький осадок, комом застрявший в горле, отравил все её беззаботные замыслы. Ни бежать в сад нюхать куст, ни идти с дедом в лес не хотелось. Лежать бы, отвернувшись к стене... Она поняла, что и мама расстроена - темные глаза её повлажнели, губы плотно сжались. Сеня видела, что мама вот-вот заплачет. Она робко коснулась маминой руки, но мама руку отдернула. И поспешила в дом, бросив ей на ходу: "Вымой посуду!"
      Сеня забилась в самый угол веранды и перевесилась через перила, делая вид, что разглядывает куртину тюльпанов. Не хватало еще, чтобы кто-то заметил, что у неё глаза на мокром месте. Костик тут же начнет дразниться: "Плакса-вакса гуталин!" Ах, как она этого не любила!
      Тишину полдня прорезал визгливый вопль: "Коо-о-стик!" Это был Мамука. Сеня решила воспользоваться случаем, чтобы исчезнуть с веранды, и поспешила к калитке. Как будто это её звали! О маминой просьбе вымыть посуду и о бабушке, которой стало плохо, она как-то внезапно и весьма вовремя позабыла...
      Ей было все равно, что делать - лишь бы поднять настроение. На этот случай подойдет и Мамука. Но поганый мальчишка даже и не взглянул в её сторону. Смерил презрительным взглядом и не спеша, вразвалочку двинулся по дорожке вглубь их участка - навстречу ему, широко улыбаясь, шел Костя. Мамукин новенький дорогущий велосипед стоял, прислоненный к забору. На багажнике, прижатый зажимом, лежал какой-то сверток в красном целлофановом пакетике.
      Дальнейшее произошло очень быстро. И прочему произошло - на то Сеня и сама не знала ответа. Она осмотрелась - не видит ли её кто, не долго думая цапнула сверток, сунула под пояс джинсов и понеслась назад по дорожке. Мимо брата, переминавшегося с ноги на ногу перед новым приятелем, мимо опустелой веранды, мимо деда, колющего дрова... Она мчалась к сараю, потонувшему в зарослях одичалой малины. В нем хранилась всякая рухлядь, садовый инвентарь, бидон с керосином... На полках среди груды гвоздей, мотков проволоки, старого шланга, каких-то проржавевших металлических банок и прочего хлама лежали стопки свернутой в несколько раз целлофановой пленки. Приподняв пленку, Сеня засунула туда добычу, прикрыла за собой дверь сарая и, пригнувшись, перебежками, чтобы никто не увидел, добралась до калитки.
      Дело сделано - она ликовала! Настроение поднялось, жажда жизни вновь возвращалась к ней. Жирный поганец Мамука получил по заслугам! А ещё сомневался, умеет ли она говорить... Она умеет, очень много умеет, и очень скоро он убедится в этом! Нет, конечно этот урод не узнает, что сверток взяла сестра его нового приятеля - об этом ему незачем знать... Но пускай поищет, может, похудеет немного!
      Увы, Сеня злорадствовала... Самая низменная из человеческих радостей злая - зародилась в её обожженном обидой сердце. И возбужденная сознанием необычности происшедшего, она вылетела за калитку и, напевая, вприпрыжку понеслась по дорожке.
      Эх, жалко нет велосипеда! Ну ничего, папа обещал купить ей велосипед со следующего гонорара. Она подождет. Бегать-то к счастью не разучилась! И пусть попробует этот жирный Мамука угнаться за ней... Интересно, что в его свертке? Ну, это узнать проще простого. Сверток никуда не убежит. Как хорошо, что у неё есть, наконец, своя тайна! Конечно, было бы в сто раз лучше, если б этой тайной был домовой, а не какой-то жалкий пакетик! Но, что поделаешь: ведь Проша - всего лишь сон... Этот сон поманил обещанием чуда и пропал. Растаял как радуга. И ей остается самой расцвечивать жизнь, черную как калоша.
      Сеня вдруг почти физически ощутила как волна уныния и тоски захлестывает её.
      "Этак, скоро начну причитать как бабушка: мол, все плохо, ужасно и выхода нет! Папа же говорит, что всегда есть выход. Ну, разве жизнь моя уж совсем плоха? Что уж так - как калоша?! Тоже мне, паникерша! Дача вот... Ну хорошо, домовых не бывает! Но дом, заброшенный дом - он-то был? Был! Значит надо туда проникнуть. А вдруг там что-нибудь интересненькое?"
      При этом, Сеня сама себе не признавалась, что ей как-то тревожно... Причины этой тревоги она не понимала и злилась на себя. Ну почему ей так плохо? Жизнь цветет... а она как будто заперта в металлическом ящике. Девчонка постаралась разобраться в своих ощущениях и догадалась, что её жутко пугает провал в земле, куда она вчера чудом не угодила. Этот провал и страшил и притягивал... А раз так, раз она чего-то боится, значит сделает назло страху. Плевать она на него хотела!
      И Сеня мчалась вперед, решив во что бы то ни стало проникнуть в заброшенный дом. Во сне у них с Прошей был уговор - он будет ждать её к вечеру. Ах, если б по правде ждал! И все же надо самой убедиться: что там, в этом пустом доме. Есть ли фанерный ящик и матрас на полу... А вдруг! Где-то в глубине души теплилась надежда.
      Надо рассмотреть дом при солнечном свете. И люк - его тоже надо исследовать. Хотя бы, чтоб перебороть страх. Днем-то ничего плохого с ней не случится!
      Так она саму себя уговаривала и, несмотря на доводы разума, все же боялась.
      Воздух дышал свежестью после ночной грозы, промытые дождем молодые листочки отсверкивали на солнце, день расцветал, наслаждаясь ароматами цветущей земли... жизнь обещала быть легкой и радостной. И Сеня знала: если не сможет преодолеть тревогу, нараставшую вопреки всей этой радости и красоте, эта тревога навсегда поселится в ней... И если побоится разведать то место - все, считай лето пропало! Она себе этой трусости не простит, а поселившийся беспричинный страх начнет поедом есть изнутри... Нет, этого она не допустит!
      Глава 3
      В ПОДЗЕМНОМ ПРИБЕЖИЩЕ
      Вот и знакомый ядовито-оранжевый дом - "вырви-глаз" как она его окрестила... Вот и перекресток - кажется, тут надо свернуть налево. Где-то поблизости должен быть участок пятьдесят два. Да, это где-то здесь - вон забавная бочка у калитки, разрисованная ромашками. Значит, заброшенный дом совсем близко.
      Ароматы цветущих садов вскружили ей голову - Сеня чувствовала, что сознанье её словно окутал плотный незримый туман - мысли скакали и путались, было тяжко дышать.
      "Ох, что-то мне нехорошо... - подумалось ей. - Только бы не пропустить эту дыру. Только бы не свалиться!"
      Но взгляд её, точно приклеенный, блуждал вдоль заборов, как нарочно не желая глядеть под ноги. Сеня с испугом подумала, что кто-то как будто овладел её волей, а она не в силах сопротивляться.
      "Ну давай же, взгляни на дорогу - что там впереди? Ох, что же это со мной?" - охнула Сеня и... нога её внезапно не ощутила опоры и рухнула в пустоту.
      Она провалилась в открытый люк, даже не вскрикнув!
      На какое-то время мир погас. Потом сознание вернулось к ней, а глаза начали привыкать к темноте. Тьма не была кромешной - сверху проникал слабый свет. При падении ей удалось уцепиться за железные скобы, вделанные в стены колодца, который был буквально начинен какими-то трубами, уходящими в глубину. По дну отводной трубы текла вода. Сверху капало. Было сыро и холодно. Сеня почувствовала, что вся дрожит, да так, что зуб на зуб не попадает.
      Она потерла саднящий лоб и нащупала набухавшую шишку, значит бахнулась головой. Надо скорей выбираться! Она огляделась и поняла, что стоит, упираясь ногами в скользкую проржавевшую трубу, уходящую в боковое русло колодца. Как птичка на жердочке! Под ногами была вода - труба лишь немного возвышалась над ней. Судя по всему, внизу было довольно-таки глубоко, во всяком случае, дна не видно. И если бы, падая, она не уцепилась за скобы, провалилась бы вниз!
      Сеня подняла голову: до наружного отверстия расстояние примерно в два её роста - то есть, около трех метров! Ей стало жутко. Сумеет ли выбраться? Тело онемело, ноги стали ватными, казалось, она не сможет не то что вылезти, а даже пошевелиться... Опять огляделась, на сей раз внимательней: металлические скобы вели наверх наподобие ступеней. Надо бы ухитриться взобраться на нижнюю, за которую она уцепилась, но та находилась на уровне головы. Девчонка крепче ухватилась за скобу, попробовала подтянуться, карабкаясь ногами по склизкой стене. Ноги соскальзывали, пальцы свело - она едва не ухнула в воду!
      - Мама! - жалобно крикнула Сеня, вглядываясь в недоступный круг света над головой. - Мамочка... Помогите! - и захлебнулась слезами.
      - И долго ты тут реветь собираешься? - раздался рядом гнусавый надтреснутый голос.
      От испуга она шарахнулась и, конечно, свалилась в воду!
      - Ну что за наказание, а? И за что мне такая дуреха попалась? причитал голос над головой. От страха она зажмурилась и ничего не видела только чувствовала как кто-то тащит её из воды. Дальше, дальше... Наконец открыла глаза. Перед нею стоял домовой!
      Ноги у неё подкосились и, ойкнув, девчонка осела вниз. И ощутила под собою мягкий пушистый ковер...
      - Что ты глумзаешь глазами? - буркнул Проша. - Дом это мой. Жилище, то есть. Потому что дом свой я потерял.
      Сеня ошеломленно озиралась по сторонам. Они находились в комнате с низеньким потолком, все стены которой, пол и даже потолок были занавешены толстыми ворсистыми коврами. Окон не было. Двери тоже. Похоже, вход в Прошино жилище был тщательно замаскирован тяжелыми драпировками - повсюду, кроме ковров, свисали затканные шелком портьеры. Шатер, да и только!
      В углу помещения под раскидистым фикусом стоял низкий овальный столик. По сторонам от него - два глубоких обитых бархатом кресла. У одной стены высился красавец-буфет, уставленный серебром и фарфором. У другой необъятный диван, так и манивший забраться в самую глубину с ногами.
      Проша перехватил её взгляд.
      - Давай, забирайся! И снимай с себя все - вымокла ведь насквозь! Вот, завернись пока в это... - он кинул на диван уже знакомый ей плед.
      Она послушно сняла мокрую одежду и закуталась в плед с головой - так, что только глаза выглядывали наружу. Огромные, удивленные, они сверкали сейчас чудным блеском, и сама Сеня казалась невиданным существом, жителем какой-то запредельной страны...
      - Проша, можно спросить?
      - Валяй!
      - Прошлой ночью, в грозу, показалось, что меня кто-то зовет...
      - Ну?
      - Ты меня звал?
      - Угадала.
      - А почему именно меня? Ведь тут полно людей... и детей. И почему ты меня спас тогда? И теперь? Ты что, всех спасаешь?
      - Глупости! Ясное дело, не всех. Много будешь знать - скоро состаришься. Ладно, скажу. Я тебя ждал. Искал. Cказано было: скоро ТВОЯ появится... Вот я и был начеку. И ты появилась.
      - А как ты узнал, что я - ТВОЯ? И кто тебе об этом сказал?
      - Нет, ну что за девица невыносимая?! Попридержи-ка вожжи - ты своим любопытством кого хочешь с ума сведешь! И как родители тебя терпят?
      - А я их не расспрашиваю. У них все обычное. А ты-то другой.
      - Необычный?
      - Ага.
      - Ох-хо-хонюшки! Не было печали - черти накачали! Явилась - не запылилась! МОЯ! Ну ладно, сказано мне было свыше... Говорил ведь предупрежденье я получил, чтоб, значит, жизнь свою переменил и делом занялся, а не то худо будет. А что это означает - свыше - думай сама. И не жди ответов готовеньких! Головой поработай - на что она тебе дана? То-то... А то, что МОЯ ты, узнал я по глупейшему выражению твоей физиономии. Этакое было в тебе... порханье! Летела как бабочка на огонь, не разбирая дороги. Этакая восторженная пичуга! Нет, думаю, пропадет! Надо ею заняться, поучить уму-разуму. Ты теперь забота моя! А я - оградитель твой и защитник.
      Говоря все это, Проша копошился возле буфета, извлекая оттуда блюдо с нарезанным сыром и ветчиной, серебряную вазочку с изящным витым ободком, полную шоколадных конфет, пузатый заварной чайник с болтавшимся на носике ситечком, большое овальное блюдо с виноградом и апельсинами и две чашки с волнистым краем.
      - Это, конечно, не угощение, а так, одна видимость... разглагольствовал домовой, снуя между столиком и буфетом. - Знал бы, что гость пожалует, лучше бы подготовился. Я б тогда торт свой испек. Фирменный! А пока... - он нагнулся, заглядывая в самую глубь буфета, и с торжествующим возгласом достал плетеную сухарницу, наполненную какими-то коричневатыми кирпичиками, судя по всему, выпеченными из теста.
      - Вот! Осталось еще... Это мои любимые - очень редкий рецепт. Ему лет триста, наверное, если не больше. - Проша водрузил сухарницу в центр стола. - Прошу! Будь как дома. Подзакусим немного, а то от всех этих волнений есть захотелось.
      Сеня не возражала, спрыгнула с дивана и, путаясь в полах пледа, проковыляла к столу. Усевшись в кресло, вмиг провалилась в его баюкающую ласковую глубину и подумала, что в жизни не ощущала себя удобнее. Кресло будто поглотило все тревоги, все обидное, горькое, так бы сидела тут и сидела... И Сеня, не долго думая, принялась за еду. Точно с рождения только и делала, что гостила у домовых!
      Проша восседал в кресле напротив и за обе щеки уплетал ветчину, не забывая при этом разглагольствовать с набитым ртом.
      - В общем, драть тебя некому, вот что скажу! - сообщил он гостье, сверкая глазами. - Просил же придти к вечеру, сказал, что днем буду занят все чин чином - по-человечески... Так нет, явилась! И скажи на милость, о чем ты думала?
      - Я... - Сеня совсем освоилась, поколебалась секунду и решила ничего не таить. К мохнатому своему спасителю она испытывала полнейшее доверие. Я боялась, что провалюсь в гадский люк.
      - Ага! - отчего-то страшно довольный, хмыкнул Проша. - И ведь провалилась?
      - Провалилась. Сам ведь знаешь.
      - Да, точно - ты без меня пропадешь, - поглядев на неё с грустью, изрек Пров Провыч очень серьезным тоном. - Ну, неужели непонятно, что мысль воплощается? О чем думаешь - то и случится с тобой - это ж первое в жизни правило! Тебе небось взрослые сто раз говорили...
      - Нет, никто мне не говорил... - Сеня застыла с раскрытым ртом, пораженная логикой этого правила. - То и случится... Надо же... нет, никто такого не говорил.
      - Бедная! - покачал головой домовой и принялся подкладывать Сене прозрачные ломтики дырчатого пахучего сыра. - Ну ничего, теперь я тобой займусь! - кивнул он с самым довольным видом и принялся грызть сухарик.
      Сене до смерти хотелось порасспросить Прошу: и кто такие домовые, и почему их никто не видит, и как ему удается быть попеременно то бесплотным духом, то теплым осязаемым существом... Но она робела.
      - Съешь кирпичик-то! - Проша пододвинул к ней поближе сухарницу. Чего мнешься?
      Сеня осторожно надкусила сухарик и... нет, такого она не пробовала! Даже не представляла, что сухарики могут быть такими вкусными... нет, это слово не подходило. Эти Прошины кирпичики, выпеченные по старинному рецепту, прямо-таки сразили: разве бывает, что еда с виду твердая не крошится и не хрустит, а тает во рту как мороженое?! Тает - и весь сказ!
      Видя её блаженное выражение, Проша разулыбался и, выудив из буфета хрустальный графинчик, налил себе в рюмку темно-вишневой жидкости.
      - Твое здоровье! - провозгласил он, поднимая рюмку и опрокидывая себе в рот. - Тебе не предлагаю - мала еще. Вот подрастешь... да! Так на чем мы остановились? Вот что, учиню-ка тебе допрос. Выкладывай все про своих плохое, хорошее - все как есть! А я думать буду.
      И Сеня, поражаясь собственной откровенности, которой никогда не страдала, рассказала своему другу все! И про их темную и захламленную московскую квартиру, куда не хочется возвращаться, и про вечные пререкания взрослых... про невеселую маму, которая живет, точно спит - бездыханная стала какая-то... И про школу дурацкую, про девиц, у которых одни только тряпки, сплетни, да мальчики на уме...
      В общем, Сеня не поскупилась и выложила все наболевшее - все как есть! И к концу рассказа сама не заметила, что плачет.
      Домовой соскочил с кресла и теплой мягонькой лапкой с кисточками вместо когтей утер ей слезы.
      - Эк накрутила-то! Так уж все плохо - не может такого быть! Просто тебе все в черном свете кажется. А мы его отбелим свет-то! И увидишь, каким все сразу веселым сделается. Ты не тушуйся, Колечка! Я вас не брошу. Ох-хо-хонюшки, придется опять к людям идти...
      И не успела она оглянуться, как лежала на просторном диванчике, укрытая вторым пледом, под головой покоилась бархатная подушечка, а Проша сидел у неё в ногах и вел свой рассказ.
      - Люди раньше при Боге были. Веровали крепко и веру свою не выставляли напоказ. Не все, конечно, а только те, которые человеки. Ведь слово "человек" - что оно означает? ЧЕЛО и ВЕК. То есть, чело - ясный ум и век время. Ум, который живет долгий век, а раз так долго живет - значит, растет, меняется. Вот такой, у которого ум растет, - человек и есть. И не просто растет, а от земли к небу тянется. Как росток. Вот и получается, что человек - это росток ума. Ясно тебе?
      - Не очень. Получается, что тот, который не растет, не меняется... он что - и не человек?
      - Точно! Жухлик он - и другого слова для него нет!
      - Как это - жухлик?
      - А так... Листок пожухлый видала? В котором ни силы, ни жизни нет? Мертвенький, словом. А вроде на ветке держится... Вот и человек такой, в котором душа зачахла, как тот листок. С виду живой, а на самом деле оболочка одна. Жизни в нем нет - той, которая в глазах светится. Много сейчас таких жухликов. Жухлик - он сам по себе. По своей, не по Божьей воле живет. Пустота у него в душе волком воет. С виду он хорохорится - мол, все мне нипочем, сам себе голова! А глядь - и пропал ни за грош. А те, которые человеки - они с верой живут. И что ни случись - не куксятся, не раскисают, а - знай - уповают, что Бог не оставит... Что помощь придет. И всегда к таким помощь вовремя приходила.
      - Проша... а Бог есть?
      - А ты как думала? Ты бы лучше спросила, есть ли мир - тот, что нас окружает.
      - А что, разве нету?
      - Есть. Только он временный. И играет с тобой. Манит, голову кружит, с пути сбивает... Трудно в нем самому верную тропинку найти.
      Говоря это, Проша уселся на ковре возле Сени и пригорюнился. А Сеня, наоборот, ожила - он говорил с ней о том, к чему её всегда страшно тянуло, но о чем не с кем было поговорить. В их семье говорить о таком было не принято. В школе - тем более. Только в книжках она, порой, находила ответ на волнующие вопросы - у того же Льюиса, например. Но Льюис все-таки писал сказки, а из них она давно выросла. Вот и лев Аслан у него сказочный персонаж... Ведь Бог - это же не Аслан! Но какой Он? И где Он? И как узнать это? И что такое душа? Как она связана с Ним? И возможно ли это понять или ни у кого и нигде нет ответа...
      Взрослые от её расспросов только отмахивались, считая, что мала ещё о таком говорить - не поймет. Иногда ей казалось, что сами они не знают ответов на её каверзные вопросы: кто мы? Откуда мы? И зачем... Существуют ли ангелы? Правда ли, что бесы могут сбить с пути? И что это - путь? Ох, как много таких вопросов вертелось в её голове! И когда она понимала, что кажется, ей придется стать взрослой, так и не получив ответ ни на один из них, ей становилось страшно... и хотелось назад - в детство. В тот малый отрезок земного срока, где ни о чем не надо задумываться и можно просто жить - бездумно и безмятежно - и не бояться не найти нужный ответ.
      И вот теперь перед нею сидело существо, принадлежавшее к миру духов. Существо, которое знало ответ! Ему было велено ждать её, велено свыше... Значит о ней знают и помнят там, в мире ином, тайном, в который она всем сердцем мечтала проникнуть. Как же она надеялась, что он есть! Тогда и здесь - в мире земном все имеет свой смысл. И теперь она убедилась - этот мир существует, и теперь она все узнает, все поймет и сделается человеком! А значит, больше бояться нечего...
      - Проша, - Сеня приподнялась на локте, - а ангелы есть?
      - Один из них - всегда рядом с тобой. За правым плечом.
      - Как?!
      - Да вот так! Ты ведь крещеная?
      - Кажется, да.
      - Запомни, в таких делах, с душой связанных, ничего не должно казаться. Только "да" или "нет", а другого и быть неё может. Это ведь не шутки - куда твоя душа движется: в жизнь или в пустоту. Я-то вижу, что ты крещеная - ангел-хранитель твой - вон он, возле тебя...
      - Где, где?
      Сеня вскрикнула от неожиданности, вскочила и завертелась волчком, оглядывая комнату... но никого не увидела.
      - Сядь-ка, не мельтеши! - скрипнул Проша. - Когда о таком говорят - не вертятся. Связался с малышней на свою голову, теперь сопли ей утирай...
      - Все, не буду, не буду! - Сеня немедленно уселась на место. - И не надо мне сопли вытирать, я уже взрослая!
      - Ага, сто лет в обед!
      - Прош, ну ладно тебе... Скажи, а у тех, которые не крещеные, у них ангела нет?
      - Нету. Они даже в книгу жизни не вписаны.
      - Это что за книга?
      - Главная. Все в ней про каждого сказано. Путь, которым идет душа, в ней прослеживается. Но так мы с тобой ещё год с места не сдвинемся - если обо всем в подробностях начнем говорить.
      - Прош, а ангел... какой он?
      - Ну что пристала? И нашла к кому! Я же все-таки темный дух... - Проша фыркнул и весь встопорщился. - Я сейчас от злости превращаться начну и тебя пугать.
      - Ой, не надо, не надо!
      - Вот и не зли меня. Все, объясняю последнее - и на сегодня объявляется перерыв! Так вот: ангелов я только чую - близость их. И теряюсь от этого. Домовые - низшие духи, а ангелы - высшие. В мире духов своя иерархия - лестница, то есть. Мы на низшей ступени и до ангелов нам - как сопкам Манчжурии до Эвереста...
      - А при чем тут сопки?
      - Так, приехали! Ты что аллегории не понимаешь?
      - А что такое аллегория? Я... забыла, - смутилась она.
      - Вот напасть-то! Я тебе не учитель! То есть, учить мне тебя, к несчастью, придется, только не литературе и не географии. Девица ты совсем темная, как я погляжу! Еще один такой вопросец...
      - Все, не буду, не буду, Прошенька, не сердись на меня! Мне же не часто удается вот так о серьезном поговорить...
      - Да, чего уж там... Но если хочешь говорить о серьезном, будь добра соберись и не выкобенивайся! - проскрипел Проша. - Не в бирюльки с тобой играем. Новая жизнь начинается!
      И он весь напыжился и приосанился, как будто в подтверждение значительности своих слов.
      - Повторяю как нерадивой ученице: я не намерен шутить! Начнем сначала: есть твой мир - плотный, видимый или иначе - материальный. Тот, который можно потрогать. Или обозреть простым глазом - в очках или без очков. Это понятно?
      - Ага.
      - Хорошо. И есть мир тонкий или иначе - бесплотный, невидимый - для вас, для людей. Он здесь, рядом, а не где-то там на облаках... Он как бы внутри твоего зримого мира. И он сам поделен на много миров. В нем обитают духи и всякие духовные сущности: чем совершеннее, тем тоньше, бесплотней. Как все это устроено и как разделено - это тебе знать пока вовсе необязательно.
      - Прош, хоть какой-нибудь пример приведи для сравнения. Ну, чтоб я поняла...
      - Пример тебе... Ну вот, к примеру, есть разные ткани: плотный драп, из которого пальто шьют, шерсть потоньше, хлопчатобумажная ткань - майки всякие, тончайший шелк и совсем прозрачный шифон. Вот и в мире духовном есть разные степени плотности - хоть это понятно?
      - Да, конечно, - шепнула притихшая Сеня.
      Проша наклонил голову и прищурился, разглядывая её. В глазах его Сеня заметила пляшущий огонек, который... нет, не подсмеивался над ней - скорее просто веселился от сознания своей роли учителя. Похоже, его смешила возможность раскрыть глаза человеческому детенышу. На какой-то миг Сене стало не по себе - все ж таки Проша не человек... Но доверие к нему пересилило страх.
      - Прош... а где он, этот невидимый мир? Мы сейчас в нем? Или на земле? То есть... в мире материальном.
      - Где? Везде! Там, где сидишь, и выше и ниже, и совсем высоко... Это называется поднебесный слой.
      - Поднебесный... значит, под небом. А небо где? Разве не там, где мы привыкли?
      - И там... и не там. У нас оно называется Небеса, и в нем обитают ангелы и высшие силы Света. Там и Бог, но о Нем я так вот запросто говорить не могу - горло сводит.
      - От страха? - затаив дыхание, обронила Сеня.
      - Нет, это не страх - это... трепет такой особенный. Мал я слишком и жалок, чтобы о таком говорить... Может, встретишь кого поважнее меня - вот он тебе и расскажет.
      - Проша, скажи, и все-таки ангелы... какие они?
      - Они похожи на вас. Только они - сама радость и благодать. Живая! В них - сила света, невообразимая и бесконечная. Нет, не могу. Просто я...
      Тут что-то стукнуло, звякнуло. В воздухе почудилось какое-то движение и Сеня забилась под плед - ей показалось, что они не одни.
      - Лапекак, ты, что ли? - недовольно скривился Проша. - Вечно ты не вовремя, вредонос! Только беседу повели... Ладно, воплощайся, эта девчонка своя, избранная - перед ней можно.
      Послышался легкий шелест, и Сеня выглянула одним глазком из своего укрытия. В комнате происходило нечто невообразимое! Как будто на белом глянце фотобумаги, помещенной в лоток с проявителем, постепенно проявлялось изображение.
      Смутная тень, возникшая перед Сеней, начала сгущаться, и в воздухе образовалось нечто вроде густого чернильного облачка. Из этого облачка вытягивались какие-то отростки, отдаленно напоминавшие конечности. Не довершив процесса образования законченной формы, эти отростки снова прятались и тут же начинали вырастать снова: то с боков, то снизу, то сверху. Посередине изменчивого облачка густели два млечных белесых пятна этакие глазницы-фонарики.
      Сеня при виде этого создания тихо ойкнула и нырнула в плед с головой. При этом, плед приобрел форму кочки, которая слабо попискивала и тряслась как осиновый лист!
      - Эй, Сенчик, вылезай! Слышь, не бойся! Это порученец мой - Лапекак. Ну, вроде служки или посыльного. Он - неприкаянная душа и пока не имеет никакой зримой формы. Форму-то надо ещё заслужить! Впрочем, как и содержание.
      Сеня высунула нос из-под пледа и узрела как темное озерцо, зыркая белесыми глазками, приблизилось к ней и опустилось на ковер подле диванчика. Вслед за тем послышалось тоненькое хихиканье.
      - В нашем полку прибыло, прибыло! - пищало облачко, высовывая конечности и вбирая их внутрь с усиленной скоростью.
      - И ничего не прибыло! - строго возразил Проша. - Она - душа человеческая. И такою останется! Перестань кривляться и по-быстрому доложи с чем пожаловал. Некогда нам
      Существо, названное Лапекаком, тотчас посерьезнело, прекратило шалить и втянуло в себя конечности.
      - Докладываю: что он задумал - про то разведать не удалось. Ни с кем не общается. Что-то замышляет. Рыщет везде, разнюхивает - похоже ищет чего-то. Вроде вещицу какую-то.
      - Что за вещица? Неужто - та самая?
      - Очень похоже - она. Тут где-то сокрыта. Очень для бесов плохая. И очень сильная! Сущая погибель для них! Но он хвастает, что её не боится. И если отыщет - много бед через то сделается. Потому что замыслил он, вещицу ту раздобыв, её уничтожить и от этого в большую силу войти - через несколько сословий бесовских перескочить. Большим бесом сделаться! Но это мои домыслы. Всяко тут может быть. Только я его опасаюсь и лезть в это дело боюсь. И тебе не советую - он слишком сильный! В порошок сотрет! Вот, все как есть доложил.
      - Что ж ты мне голову морочишь! - разгневался Проша, аж ногами затопал. - Я для чего тебя, спрашивается, посылал? На разведку посылал! Ты разведал хоть что-нибудь дельное? Ничегошеньки не разведал! Что из этого следует? То, что гнать тебя надо поганой метлой!
      - Ох, Пров Провыч, не гони! Не моя вина - скрытен он очень! И увертлив, тут не только я - никто б в его замыслы не проник. У кого хошь спроси - у Ниса, у Тыречки, у Путорака... все тебе скажут. Боимся мы его не по силам он нам...
      - Ладно, сгинь! Понадобишься - призову.
      Лапекак тотчас исполнил приказание - сгинул, только Сеня его и видела! А Проша, подперев голову лапкой, насупился, потом заохал, завздыхал, проследовал к столу, налил себе вишневой наливки и залпом опрокинул в раскрытый ковшом роток.
      - Вот, сама видишь - хороши помощнички! - он вернулся к Сене, которая, осмелев, выпростала руки-ноги из-под пледа и вознамерилась сойти с диванчика.
      - Ты лежи, лежи... Испытание было у тебя не из легких. Похоже, недруг мой на тебя напустился. Сам! Вот незадача! Видно прознал он, что ты МОЯ, и решил тебя погу... ой, что я говорю! - Проша испуганно прикрыл рот лапой, глядя как округлились от страха Сенины глаза. - Ничего страшного, Колечка, ты не бойся, я тебя в обиду не дам. Но нужно быть начеку! День и ночь!
      Он принялся расхаживать туда-сюда, заложив лапы за спину и мыча что-то нечленораздельное.
      - Так, давай разберемся. Ты мне вот что ответь: было что плохое с тобой сегодня? Точнее не так - ты сама плохое кому-нибудь сделала? Гадость какую-нибудь, а? Подумай хорошенько и ответствуй. Важно это! И не вздумай юлить, со мной не пройдет. Ты ведь у меня - как на ладони. Насквозь вижу!
      Сеня подумала, что если Проша так уж насквозь её видит, то мог и не спрашивать - сам бы догадался. Но вслух говорить не стала, а подумав немного, честно ответила.
      - Было! Знаешь, что-то на меня нашло. Никогда ничего подобного...
      - Не что-то нашло, а кто-то нашел! Бес тебя попутал! А может не просто бес, а Сам действовать начал.
      - А кто такой этот Сам? - предчувствуя что-то совсем нехорошее, спросила Сеня.
      - Кто-кто... Недруг мой. Враг великий. У меня с ним битва не на жизнь, а на смерть не первый век уже длится... Много он силы из меня вытянул. Бесы - они чужой силой питаются. Человечьей или какой другой... А я ему - как кость поперек горла.
      - А чего он так взъелся?
      - Да, понимаешь, долгая это история. Она с мечтой моей связана. Есть у меня, Сененыш, мечта заветная. Только сейчас не хочу о ней говорить - не готов. Никогда ни с кем не делился - надо собраться с духом... Так вот. Этот Сам не хочет, чтоб мечта моя сбылась. Потому как она - против правил. Против всяких законов писаных и неписаных, которые между нечистыми духами установлены.
      - Ты хочешь сделать что-то такое, чего нельзя духу нечистому? поразилась Сеня. - У вас есть свои законы?
      - А ты как думала? Всем правит закон. Божий закон. А у нас - духов нечистых - сама понимаешь какой...
      - Тот, который... наоборот?
      - Вот именно, наоборот, а я не хочу больше быть тем, который наоборот... ой! - Проша испуганно зажал рот обеими лапами, поняв, что проговорился.
      - Ой, Прошенька, какой же ты молодец! Да как же ты... ты ОДИН решил поперек ваших законов пойти?
      - Один.
      - И как же ты справишься? В одиночку-то?
      - Люди говорят: с Божьей помощью. Только мне вроде неловко так говорить. Вот я и скажу по-другому: может, ты мне поможешь?
      - Я?!
      - Да ты. Дитя человеческое. Знаю, что так не бывает, только почему не попробовать? Дело-то стоящее!
      - Ой! А у нас... получится?
      - А почему бы и нет?!
      - Здорово! - от волнения Сеня не находила слов. - Только, как бы это сказать...
      - Так и скажи.
      - Ну... мне же надо знать, в чем все дело-то... То есть, знать все как есть. В подробностях.
      - Так какие вопросы? Будешь знать!
      - Тогда я согласна.
      - Вот и приступим.
      - Прямо сейчас?
      - А чего тянуть? Объясняю: борьба сил света и тьмы - она вечная. И многое в ней через мир земной проявляется, люди в ней играют не последнюю роль. Потому-то бесы так и бьются за ваши души - себе их хотят оттянуть. Вашей силой они питаются. Потому что без вас - ничто.
      - А ты?
      - А что я?
      - Ну ты же... нечистый дух? Значит ты тоже... питаешься?
      - Я нечистый, но я не бес. Домовые в помощь людям даны. Они как бы посередине - не светлые и не темные, а так... засоренные. А я не хочу болтаться посередине - я на вашу сторону хочу перейти. Верней, не на вашу на светлую, чтобы вам с чистой душой помогать. В общем, хочу очиститься...
      Пробормотав это, Проша совсем упал духом. Видно от этой своей откровенности, к которой он не привык.
      - Что-то я разболтался сегодня. Видно, к дождю... Я ведь тебе вопрос задал, а ты меня сбила. Понятно, что признаваться не хочется, но как ни юли - придется. Про себя я потом расскажу. Давай про тебя. Ну, выкладывай, что натворила.
      - Сегодня?
      - Ясно, что не восьмого марта! Сегодня чего наделала?
      - Да я... Понимаешь, мальчик один на велосипеде к нам приезжал... Противный такой!
      - Ну? Чего тянешь кота за хвост? Какой-такой мальчик - это меня не интересует, мне важно какая ты!
      - Я ... сверток у него стащила. У него на багажнике пакет какой-то лежал. Ну я и...
      Сеня потупилась. Почему-то только теперь до неё дошло, что её действия называются очень просто - кража! Ведь она украла пакет у этого толстого Мамуки... а что в нем было - неизвестно, да и не важно. Украла и все! Ни прибавить, ни убавить...
      - Проша... - всхлипнула Сеня, - значит я теперь... воровка? - вся сжавшись в комочек, она ожидала его приговор.
      - Дура ты! Честное слово, знал бы, с кем связываюсь... Ну что за детский сад! Думаешь, я не знал, что ты на участке своем учинила? Куда сверточек-то подсунула? Это я тебя проверял - на честность. Ну что за озора! Скудоумница да и только!
      - Озора?! - просияла Сеня, чуть осмелев. - Это ты так озорницу зовешь?
      - Ну, да. Озорница - она озора и есть! Только нечего радоваться: напакостила - теперь отвечай! Вот и результат - в колодец свалилась.
      - Результат... чего?
      - А того. Сделала гадость - дала бесу власть над собой. А они бесы-то, каждую промашечку ловят, поджидают и хвать! - на крючок. Это я только так говорю - нет у них никаких крючков. А ты запомни: каждое вредоносное действие, которое душе противно, обязательно плохое в ответ на голову навлечет. Да ещё как я догадываюсь - это дело страхом ты усугубила. Было дело?
      - Страхом? Я ужасно боялась в колодец свалиться! Только о нем и думала.
      - Я ведь тебе говорил: мысль - она воплощается! Вот и свалилась... Он через твою гадость тобой завладел - вот и столкнул в колодец. Вчера я ему воспрепятствовал, у самого края тебя подхватил, а сегодня меня рядом не было, вот ты и... Ясно теперь?
      - Н-не совсем, - Сеня опять укуталась в плед как в защитный кокон. Проша, ты уж извини меня, глупую, но я кое-чего не понимаю.
      - Чего тебе не понятно? Про то, что сделав пакость, сама бесу дверь отворила? Собой овладеть позволила? Но это уж и не знаю что... Это какой же тупой надо быть, чтоб такого не понимать!
      - Нет, Прошенька, это-то мне понятно.
      - А чего ж тогда не понятно?
      - Про тебя. Ты такого мне про себя рассказал... Только рассказ не закончил. И начал ты не сначала!
      - Ну вот - на тебе! Опять с себя на меня перескакивает!
      - Да нет, я не перескакиваю! Просто... Ну как тебе объяснить? Мне ясная картина нужна. Чтобы в ней все про тебя было. Как ты раньше жил, почему ты один... и все такое. Ты ведь просил, чтоб я тебе помогла?
      - Ну, просил. Слово вылетело - не поймаешь! - буркнул домовой и весь встопорщился. - И что дальше?
      - А то, что помочь я тебе смогу, если все про тебя знать буду. Сам непонятливый! - и она с вызовом вздернула подбородок.
      - Ты это... не задирайся! Мала еще... - Проша вздохнул, махнул ещё рюмочку, закусил виноградинкой и уселся на ковре, поджав лапы. - Раз так тогда слушай. И не перебивай. Вопросы есть?
      - Вопросов нет! - с готовностью выпалила Сеня и приготовилась слушать.
      Глава 4
      ПРОШИН РАССКАЗ
      И Проша рассказал ей свою историю. С давних-предавних времен жил он в одной семье. Следил, чтобы в доме достаток был, чтоб был он - полная чаша, чтоб не знали его домашние нужды и забот. Все шло своей чередой: шли годы, рождались дети, старики умирали... А за порядком, исстари заведенным в семье, следил домовой. Если кто был невнимателен к близким, он того поправлял. Как - про то не сказал. Только каждый в семье вовремя понимал, что делает что-то не так, и стремился исправиться. Потому что с давних пор повелось в их семье учиться любви - а это самое наиглавнейшее в жизни дело, - так говорил домовой. Это труд - и нелегкий - любить своих близких! Для этого душу свою надо питать, выращивать, не давать ей покою... И никогда не говорить: мол, я такой, какой есть - таким меня и принимайте! Так говорят типичные жухлики, - объяснял Проша, - которые никого, кроме себя не любят, а - знай - растекаются студнем по жизни и сами себя обкрадывают!
      Сеня слушала, раскрыв рот, и конечно, далеко не все понимала. Но смысл Прошиного рассказа в общих чертах улавливала и жадно впитывала - как воду цветок, который забыли полить.
      Потихоньку - год за годом строил Проша жизнь в своем доме. Он действовал скрытно - книжки своим подсовывал, привлекал в дом людей таких, которые и сами кое-что поняли, и другим открывали глаза... Волнуясь, он объяснял своей слушательнице, что главное дело - помочь людям заботится о душе! Не ограничивать жизнь заботой о пустяках - он называл пустяками все, что связано с бытом и суетой... Ведь об этом он и сам позаботится! Он как бы помогал своим высвободить души из плена земных забот - и они начинали расти! И крепла семья год от года. И жила в ней любовь. И не умолкал в доме смех. И каждому, кто в нем бывал, дарил он частичку тепла и света, от которых многим стало радостней жить...
      Однако, тот путь, которым Проша повел своих, многим не нравился. Домовые и те, которые в иерархии духов стояли над ними, считали, что он занимается не своим делом. Что это привилегия ангелов - к любви направлять, а вовсе не домовых! И много у Проши недругов завелось. Считали, что он высовывается! Что перед чистыми хочет выслужиться... Подумывали, что он намерен переметнуться, хотя и знали, что это практически невозможно. Не заведено! Раз ты домовой - то и веди себя как домовой и стремиться к высшему не моги!
      А Проша всегда хотел чего-то большего. Мечтал чистым сделаться... А на языке духов это означало - преобразиться. Трудное это дело! И множество темных сил на земле стремится этому помешать! Чтоб не смели ни люди, ни звери, ни бесплотные существа взор к небесам поднимать и радоваться! И силы зла наслали на Прошу врага - беса мерзейшего, чтобы тот во всем ему противостоял и во все дела его вмешивался. И бес этот Прошу стал изводить а был он в темных делах так силен, так что Проша частенько перед ним пасовал и перед властью его робел.
      Проша сетовал, что допустил в свою душу страх, а тот, кто боится, слабеет, воля в нем гаснет и ни на что путное он не способный делается. Так и случилось: хаос проник в его обогретый любовью мирок... Тут-то все и пошло кувырком.
      Сначала не без помощи Самого - так Проша прозвал вредоносного беса, у его семьи отобрали дом - двухэтажный особнячок в одном из старинных переулочков на Арбате. В доме этом жило не одно поколение пока не настал двадцатый, последний для семьи век. Перебрались на Грузины - в две комнатки неподалеку от Зоосада. Сыро, тесно, темно... Но его домашние не унывали ведь они привыкли не слишком уделять внимание быту и продолжали делать свою работу - и скрытую, незаметную и ту, которая всем видна. Они говорили, что испытания только душе на пользу...
      Потом главу семьи, а потом и жену его посадили в тюрьму. Ни за что! Они никого не убили, ничего не украли - просто были верующими... Время настало такое - страшные дела по Москве стали твориться: по ночам у подъездов тормозили машины с решетками - "воронки" и хмурые люди с мертвыми глазами выводили из дома и сажали в машины людей, иногда целыми семьями...
      Говоря об этом, Проша заметался по комнате, сжав голову лапами. Он говорил, что бесы в те годы взяли власть над людьми. Вековечная битва сил света и тьмы продолжалась. Зло наступало и бесы в людском обличье стали бесчинствовать на земле. И жуткий их нечеловеческий вой, который по счастью люди не могут услышать, стоял над Москвой. Церкви были разрушены. Веровать было нельзя.
      Проша говорил, - сбивчиво, запинаясь, волнуясь, - что коротенькая жизнь здесь, на земле - только подготовка. К тому, что будет потом, после второго рождения. Люди его называют смертью. А вот что там будет - зависит от того, как тут жил... Как к будущей жизни готовился. Прошины домашние не боялись смерти. Они знали, что она - только начало. Рождение заново. Освобождение души из земного плена. Чтобы, легкая, устремилась она к Небесам!
      - Да, - уверял он, - чистый не знает страха! Страх живет в той душе, в которой грязи и сора много. А мои-то ничего не боялись... И почти все погибли. Теперь они, милые, глядят на нас. И помогают, да, помогают! - он всхлипнул и утер слезинку кисточкой указательного пальца.
      - Прошенька, а чем... помогают? - не утерпела Сеня, до сих пор слушавшая его рассказ, затаив дыхание.
      - Они силы дают своим. Тем, которые с ними связаны. Которые принадлежат к их роду...
      - А если прожил... как это сказать? Плохо? Если тут ничего хорошего не успел?
      - Такие потомкам своим - как кость в горле. Вся их мерзость потомкам передается и мертвым грузом на них повисает. Жить с чистой душой мешает. Вот так!
      - А те, которые уцелели? Ведь не все же погибли? - разволновалась Сеня.
      - Вот тут-то и собака зарыта! Моя вина. Не доглядел я... - и Проша отвернулся, чтоб Сеня не видела как сморщилось от горя его лицо.
      - Ты не хочешь рассказывать?
      - Тяжело это - больно мне. Ведь вина-то моя! И не знаю теперь, удастся ли искупить...
      - И все-таки расскажи. Сам ведь говорил, что я все про тебя должна знать.
      - Да знаю, не учи ученого!
      И Проша рассказал Сене, что осталось в его семействе две незамужних сестры. Старшую звали Варенька. После несчастья с родителями она постриглась в монахини и всю свою жизнь провела в Рождественском монастыре. Она была казначейшей - хранительницей монастырских сокровищ. Бесценные богатства вверены были ей: драгоценная утварь, иконы в золотых ризах, украшенных самоцветами, книги старинные редкие... всего и не перечислишь. А когда в советское время монастырь закрыли, то кельи монахинь отдали под жилье, а её, Варварушку, не погнали, на прежнем месте доживать век оставили.. Только теперь Варвара жила, хоть и на старом месте, да только в миру - среди людей. Было тогда ей немало лет - уж за восьмой десяток годочков перевалило. И как встарь хранила она в своей крохотной келейке бесценные сокровища. Но про это никто не знал...
      А вторая сестра - Прасковья, Пашенька вышла замуж. За человека, который жил в деревне в здешних подмосковных краях.. И перебралась сюда. И родилась у неё дочка Людмила - Милочка.
      - Так, что ж тут плохого? Все хорошо!
      - Нет, с тобой невозможно... Не буду рассказывать! Ты научишься слушать когда-нибудь или нет?!
      - Ой, Проша, прости пожалуйста. Я больше не буду перебивать, честное слово!
      - Ладно, поглядим чего стоит твое честное слово. Так вот. Тут в деревне колдунья жила. Ведьма сущая. И был у неё сын - Семен. Так себе, человечишко, ни рыба ни мясо... Одно слово - пустое место. И задумала ведьма сына своего на Миле женить. Потому как была она красавица писаная. А Мила - та на Сеньку и внимания не обращала. И тогда околдовала ведьма Милушку. И стала та за Сенькой как приклеенная ходить.
      - И что было? - Сеня глядела на Прошу во все глаза. История эта так её взволновала, как будто речь шла о самых ей близких людях.
      - Ну, а мать Милы Пашенька - та дочери запретила даже думать о Сеньке беспутном. А тогда не то, что теперь, родительского слова боялись ослушаться. И велела Паша дочери на иконе поклясться. На чудотворной иконе Божьей матери, что хранилась в сестриной келейке Рождественского монастыря. Для того они с Милой специально в Москву ездили. И та поклялась, на коленях икону перед матерью целовала... что никогда о Сеньке и думать не станет.
      - А Варвара? Что она им сказала?
      - Варварушка против клятвы была. Говорила сестре, что не нужно дочь принуждать. Что молиться за неё надо - тогда Господь всякую думу темную отведет и все по воле его устроится. Но Прасковья уж очень за дочь боялась. Так боялась, что и не сказать! Она толком и сама не знала, чего боится, только страх всеми думами её завладел. А раз в сердце матери страх, значит плохой она дочке помощник. Сила вся в ней этим страхом развеяна. И любовь её от страха во зло обернулась. Стала она сущим деспотом. День и ночь за Милой доглядывала, ни в чем ей не верила, на хорошее не надеялась. А только ждала плохого...
      - И что было?
      - Сама понимаешь! Я ж говорил, что бывает, если страх в семье поселяется. Мысль её воплотилась - и беда не замедлила. Ведьма Милушку опоила - злые чары навела. И та клятвы своей не сдержала - сбежала с Сенькой! А Прасковья слегла от горя и перед смертью дочь свою прокляла.
      - Ой, какой ужас!
      - Вот именно, ужас. Страшный грех дочь совершила. Но и мать её в том виновата тем, что мало на Бога надеялась и страхом своим темным силам дверь отворила. И уж последнее дело кого-либо проклинать. А уж тем более дочь родную!
      - Но ведь Мила не виновата! Ее же околдовали!
      - Э-э-э, никакие чары сердце чистое не проймут!!
      - Проша, а в чем твоя-то вина?
      - Я ведь их упустил, а должен был беде воспрепятствовать. Я тоже тогда в расслаблении был. Очень уж недруг мой Сам тогда в силу вошел и в разгар всех событий сманил меня из дому. Известие я получил, что меня срочно на тайный сход требуют.
      - Что за сход?
      - Ну, вроде собрания духов. Когда самые важные дела решаются. Такой сход у всяких духов есть - есть и у домовых. Ну вот, я туда - а схода никакого и нету! Обманул меня Сам - туману напустил. Он и ведьму подбил моих извести, через неё действовал. И пока меня не было, Прасковью на проклятье навел. А нет ничего страшнее, чем материно проклятье! Через него не одна судьба рушится - и потомки страдают. Все в их жизни идет наперекосяк. Пока не изжит будет грех того, через кого проклятье весь род заклеймило...
      - А что стало с Милой?
      - Что стало - ничего. В прах жизнь развеялась! С Сенькой не сложилось у неё - как чары действовать перестали, она к нему охладела. А мать не вернешь! А проклятье-то душу точит! И вся она, бедная, стала точно бумага, в воде размоченная. Много мучилась - и горела, и болела, руку ей отняли... С тех пор все в семье сикось-накось пошло. И я ничего с этим поделать не мог - проклятье весь род под откос ведет, точно поезд... Сын у Милы родился и, как вырос, одно себе в голову вбил: как бы разбогатеть! И этак наладился - схватить куш и убежать, а там хоть трава не расти... И денег, полученных этим манером, он не ценил. На ветер пускал. И много через него бед учинилось. А я ничего с ним поделать не мог: от веры он отвернулся, по скудному своему разумению жизнь строил - и вся семья его так. Вот она и порушилась. Последыш один остался. Живет бобылем - ни семьи, ни детей...
      - Проша, а ты...
      - Бросил я последыша этого. Муторно стало с людьми! Опять же, Сам - он этим последышем завладел и во всем гнул свою линию. Тот и воровством не гнушался, а теперь, слышу, и похуже дела стал творить...
      - А он... последыш этот... в здешних местах живет?
      - Нет, переехал. Квартиру в Москве купил. Престижную, как теперь говорят, - в самом центре. Неподалеку от того самого особнячка, которым прежде семья владела. Только место само по себе ничего не значит... Пустое место - вот что теперь его дом! Ни радости в нем, ни любви...
      - Проша, а ты не жалеешь? Ну, что оставил его...
      - Жалею - не жалею... А, да что там! - Проша опять заметался по комнате. - Прежде, если в новый дом переезжали, не забывали про домового звали с собой. С уважением подходили к нашему брату. А этот... и позвать позабыл. И вообще...
      Проша весь скривился - вот-вот заплачет - просеменил к столу, опрокинул рюмочку и забился в кресло, сжав голову лапами.
      - Проша, Прошенька! - Сеня кинулась к своему другу, по пути запуталась в полах пледа и грохнулась посреди комнаты. Он всплеснул лапами, подскочил, в один миг оказался возле неё и принялся растирать ей ушибленную коленку, в плед поплотнее укутывать...
      Так и сидели они на полу друг против друга - нежить и дитя человеческое! В потайном прибежище под землей.
      - Проша... - почесав шишку на лбу, всхлипнула Сеня. - А что с Варварушкой стало? Ну, с той монахиней?
      - Ох, и не спрашивай! Убили её.
      - Как убили, кто?
      - Люди. Видно, прознали, что у неё в келейке монастырские сокровища спрятаны. Топором зарубили и келейку обокрали. Только иконы чудотворной той, что в золотую ризу одета была, не нашли. И книг не нашли, а книги бесценные у неё хранились. А одна... так той вообще цены нет. И был ещё у неё один крест...
      - А что за крест?
      - Ох, Колечка, лучше не спрашивай и так тошно... Нательный крестик её. В нем частица самого Голгофского креста была вделана, на котором Христа распяли. Силой великой обладал этот крестик против бесовской нечисти, боялась она его, как огня! Даже Сам от него шарахался, и к Варварушке подступа не имел.
      - И что ж теперь делать? - Сеня почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. - Как же быть теперь?
      - Как быть? - Проша почесал за ухом, машинально повторив её жест. Надо снова в семью идти. Грех свой искупать и новую жизнь налаживать. Видно, не видать мне покоя. Видишь - гнездышко оборудовал, думал буду жить тут один тихо-спокойно. Ан не получится! Сама знаешь: предупрежденье мне было послано, когда дерево рухнуло и меня придавило.
      - Это что ж, дерево и было предупреждением?
      - Ну да! От удара грома-молнии духа нечистого может совсем развеять. Особенно, если молния светит крестообразно.
      - А так бывает?
      - Бывает, Колечка, все бывает! Такое, что и вообразить невозможно... Ну вот. В этот раз меня не убило, а только придавило слегка. Читай так: если за ум не возьмусь - сотрут меня с лица земли!
      - А что значит взяться за ум?
      - Исполнять то, что на роду предназначено. А мне назначено при людях быть, а не прятаться в норке, как мышь какая-то! Домовой - он ведь слуга человеческий! Он к дому приставлен, чтоб порядок в нем наводить. Нет, не согласный я, что мы нечисть! Мы благое творить должны. Вот и я должен, засиделся без дела... Пора!
      - А как же ты теперь? К последышу в дом вернешься?
      - Нет, не вернусь. Забыл он меня. Бросил. Или, точнее сказать, я его бросил. Понимай, как знаешь... Только обиду эту мне не превозмочь - я к нему не вернусь. Да и семьи больше нет, один - не семья!
      - А ты сам чего бы хотел?
      - Сам-то... Я в семью хочу. Чтоб все было как положено. Надоело бобылем жить. Только все тянул - не решался никак! Вот мне сверху-то и напомнили! И открыли мне: тот, который тебя спасет, на помощь придет, твой с этих пор и есть!
      - И что же? Вроде бы, пока все сходится. Я тебе на помощь пришла значит мы теперь вместе. Значит я твоя и есть. Правильно?
      - Точно. Все так.
      - А то, что меня тоже Сеней зовут... ну, как гада того... Это что совпадение?
      - А про это думай сама - совпадение или нет... Только знай, что на земле ничего случайного не бывает. Но вообще-то ты ведь не Сеня - Ксения...
      - Ты теперь снова будешь семью искать?
      - Зачем же? Уже нашел.
      - И какая же это семья?
      - Обыкновенная. Непутевая больно... Да ты её знаешь - твоя ведь семья!
      Глава 5
      ЗАМЫСЛЫ,И ПРОЖЕКТЫ
      - Моя! - Сеня так и застыла с раскрытым ртом.
      Проша, удовлетворенный её реакцией, степенно прошел к столу и разлил чай по чашечкам. Судя по зазмеившемуся над ними дымку, чай был горячий! Сеня подивилась, конечно, но виду не подала. Будто только и делала, что пила обжигающий свежезаваренный чай, налитый из чайника, который не меньше часа простоял на столе и давно должен был бы остыть...
      - Ну что, довольна? - домовой навалился на стол, заглядывая ей в глаза.
      - Я? Еще как! Ты ещё спрашиваешь... Да я только о таком и мечтала! Теперь у нас будет всякое, да? Чудеса, приключения...
      - Прежде всего, будет жизнь! Самая простая, без фокусов. Будем учиться просто жить - и поверь, это не легче, чем творить чудеса...
      Сеня была несколько разочарована.
      - А с чего мы начнем? Ты придешь к моим родителям?
      - Ну, не дуреха, скажи на милость? Ты что думаешь, я всем сряду показываюсь? И перед твоими буду плясать?
      Он зафыркал от возмущения и слегка оплевал Сенин рукав крошками сухарей, которые перед тем с хрустом грыз, ибо теперь они не таяли, а хрустели...
      - Что ты, Прошечка, я совсем так не думаю! Но ведь... Ты же должен к нам в дом перебраться?
      - Это в какой такой дом? В этот, что ли, который в дачном поселке?
      - Ну... да, - не слишком, однако, уверенно ответила Сеня.
      - Так, милая, это же не ваш дом! Ваша семья его только сняла на лето. А я должен пребывать в СОБСТВЕННОМ ДОМЕ! Вопросы есть?
      - Вопросов нет! - выпалила Сеня.
      - И опять глупость морозишь! Вопросы-то возникают, да какие! Очень важные вопросы имеются. Раз в этом вашем временном жилище мне обосноваться нельзя, то, спрашивается, как быть?
      - Ну как... - совсем растерялась Сеня. - Может быть... подождать до осени? Тогда мы все вместе переедем в Москву. Там ведь своя квартира.
      - Ага, слышал я про нее! Грязная, страшная... Только не в том дело уж я-то сумею порядок навести! - он даже щеки надул от важности, но не удержался и прыснул, глядя как Сеня таращится на него.
      - Эх ты, Сенюшка-кукушка, опять ты глазами глумзаешь! Ладно-ладно, все в порядке. Не тушуйся - шучу! Так на чем мы остановились?
      - На доме. То есть, на московской квартире. Что в ней надо порядок навести...
      - Н-да, становились мы на том, что куда ни кинь - ерунда получается! Потому что там, в этой квартире твоей, тоже никак нельзя. Дом старый, говоришь?
      - Очень старый. Вроде даже ещё дореволюционный. Так бабушка говорила, - что до революции строить умели, дом-то наш сколько лет без капитального ремонта - и ничего! Ну вот...
      - А раз старый - значит есть у вас свой домовой. В квартире этой. Сидит себе тихо и носа не кажет.
      - Ты так думаешь? - Сеня опять вытаращила глаза.
      - Не думаю - я в этом не сомневаюсь. Во всех старых домах домовые есть. В каждой квартире! Хочешь или не хочешь - это факт!
      - И что, тебе нельзя с ним... как-то договориться?
      - Он же хозяин! Плохой - это точно! Но уж какой есть... Видно, не приглянулись вы ему, не захотел вас опекать. За своих не считает. А договориться - нет, это никак невозможно! Драться - это да! Это пожалуйста! Сколько споров мы, домовые, дракой решали... Только мне этот способ не по душе. Домовые - они как - они многое от людей берут! Свойства людской натуры перенимают. Спорят до посинения, теплое местечко друг у друга перехватывают - из-под носа рвут... и так бывает! Поклеп возводят один на другого, клевещут, что такой-то, мол, для должности не годится и надо его с этой должности снять. А то и развоплотить!
      - Ой, а что это такое?
      - Слушай, этак мы до утра с места не сдвинемся! Не имей привычки отвлекаться... Надо цель углядеть и прямешенько топать к ней - не сворачивая. А ты так и норовишь увильнуть.
      - Все, не буду, не буду! Давай цель!
      - Давай ей! Дал ведь уже... А ты сама немножко мозгами пошевели. Твоя ведь цель - ведь это ты хочешь всего... ну, тайн всяких. И чтоб в доме было хорошо, и на душе радость. Хочешь?
      - Ужасно хочу!
      - Ну вот - значит, это и есть твоя цель - дом, в котором буду жить я! А получается, что жить мне - ну решительно негде. Биться с вашим городским домовым мне совсем не к лицу. Я ведь тебе про повадки домовых рассказал, чтобы ты знала, от чего меня сызмальства с души воротит! Не хочу походить на них. Не такой я. И вообще... я сам по себе. Говорил ведь - мечта у меня, чтоб нечистиком вовсе не слыть, чтоб признали за чистого. И вообще... я хочу к ангелам! - тут Проша принялся яростно тереть глаза, чтоб Сеня не заметила как они повлажнели.
      - Прош, что же делать?
      - Делать-то? Надо вам новый дом. Свой собственный. Чтоб без всяких посторонних домовых!
      - Но это ж... Где мы такой возьмем? Ты представляешь, сколько дом стоит?
      - Я-то представляю. Можно не дом, можно квартиру новую... Только чтоб в совсем новом доме. Чтоб я первый смог заселиться - без всякой дурной конкуренции!
      - Но это не получится - это же только так - разговор. Где мы столько денег возьмем?
      - А ты мне сначала скажи, чего больше хочется: дом где-нибудь загородом вроде виллы или коттеджа... или квартиру в Москве?
      - Ой, я даже не знаю... - Сеня задумалась, а потом в сердцах махнула рукой. - Ты надо мной издеваешься! Что толку-то? Я хоть год буду думать от этого дом не появится...
      - А ты все-таки место выбери. Чтоб по душе...
      - Проша, ну перестань!
      - Ах ты, поганка! Это ты бабушку свою можешь не слушаться, хотя делать этого никак нельзя! Хаос от этого нарождается... А меня ты... чтоб больше... уйду! - домовой замахал лапами, как будто отбиваясь от целого роя пчел.
      Сеня, пулей выскочив из-за стола, кинулась к нему.
      - Прошечка, прости, миленький! Я больше не буду так... Я буду стараться!
      - Очень стараться? - строго вопросил домовой, глядя на неё исподлобья.
      - Очень-очень! Я буду... как лист перед травой! Только не уходи. Я без тебя пропаду. Совсем!
      И она заревела, зарывшись лицом в его мягкую шерстку. Нет, поистине это был мокрый день!
      - Ну, все, все, все! Будет, будет... - Проша пригладил Сенины растрепавшиеся волосы теплой лапкой, чмокнул в макушку и легонько отстранил от себя. И когда она вновь уселась в кресло, продолжил как ни в чем не бывало.
      - Ну так! Мне все ясно. Деньги нужны, говоришь?
      Сеня молча кивнула, боясь снова ляпнуть что-то не то.
      - Будут деньги! Нам нужен клад.
      Девочка так и подскочила. Клад! Самый настоящий! Они с домовым вместе - будут искать клад! Вот это жизнь... Да разве она могла представить такое? Эх, жалко подруг у неё нет: рассказать кому - ведь с ума сошли бы от зависти!
      - Эй! - жестом предостерег её Проша. - Вижу, что у тебя на уме. Ты это брось! Читала "Черную курицу"?
      - Чего?
      - Не чего, а что! Книжка такая есть - "Черная курица" называется. Писателя Погорельского. Вот в ней как раз и написано, что о тайном никому говорить нельзя, а иначе все улетучится. Пропадет твоя тайна. А сам ты будешь дурак и предатель, вот и весь сказ!
      - Проша, это я только подумала. Я - никому...
      - Я тебе уж сто раз говорил: мысль - она воплощается. Не успеешь оглянуться, а оно - подуманное - тотчас и происходит. Даже и думать не смей! Наш уговор - это страшная тайна! Ни одна душа чтоб не знала о нем! А иначе... никогда больше меня не увидишь.
      - Честное-пречестное! Никому ни полслова!
      - Ладно, верю. Смотри! - и он погрозил ей кривеньким пальчиком. - И крепко запомни, чтоб больше я тебе не напоминал: мысль сначала, а реальность потом. Как нить за иголкой тянется. Поняла?
      Сеня кивнула, хотя, честно сказать, это Прошино правило не очень было понятно.
      - Вижу, что не совсем. Поясняю... Вот как в нашем случае: сначала мечту утвердим, а потом будем сваи под неё подбивать. Чтоб мечта наша стала реальностью. Сначала придумаем дом, какой хочется, а потом достигнем того. Будет дом - это я тебе говорю! Только и деньги, и переезд - это все потом. Сначала решай. Мечту свою воображай. И мысль твоя тебя поведет, а мечта воплотится - как миленькая!
      - Это правда? - севшим от волнения голосом скрипнула Сеня.
      - Я тебе когда-нибудь врал?
      - Не-а.
      - Я никогда не вру! И тебе не советую. Ну, так вот. Думай: в здешних краях обоснуемся или в городе? И о родичах не забудь - им ведь тоже жить, на работу ходить... Ну, что лучше?
      - Понимаешь... только ты не ругайся. И то и другое хочется! И квартиру в Москве, и дачу на свежем воздухе. А что, нельзя?
      - Отчего же, можно. Давай так уговоримся: ты подумай как следует, а завтра доложишь. С родителями поболтай - то, да се... Мол, чего бы вам, дорогие, хотелось... Ясно?
      - Ясненько.
      - А я пока насчет клада поразведаю - не слыхать ли чего? Не было ли каких слухов про клад в здешних краях. И ты тоже времени не теряй - его у нас не так много. До конца лета - только-то и всего! К осени и переберемся. Ну вот, все вроде решили. Так, Колечка?
      - Угу, все решили.
      - Порядок! Теперь пойдем, провожу тебя.
      Он поднялся, подал Сене её вещички - они лежали на пуфике возле дивана. Ни батареи, ни отопительных приборов в комнате не было, но вещи высохли, даже были теплые, как будто кто их специально подогревал.
      Сеня оделась, они выскользнули за портьеру, закрывавшую вход, и двинулись по дну подземного туннеля. Сеня вновь потеряла всякое представление о времени - долго ли шли они, коротко ли... Только когда впереди замаячил слабый свет, Проша легонько подтолкнул её в спину.
      - Ну вот, дальше сама. Там, впереди такой же колодец есть. И тоже без крышки - кто-то эти крышки с колодцев канализации поснимал... Этот колодец не такой глубокий как тот, в который ты провалилась. Из него и сама выберешься - ты же лазучая! А как выберешься по железным скобам, как по ступенечкам, окажешься возле дороги. Впереди увидишь деревню. Но тебе не туда, тебе назад нужно - в дачный поселок. Там недалеко. Минут через пятнадцать окажешься возле ворот на участки. А я не пойду, утомила ты меня этими разговорами. Ну, все поняла? Сориентируешься?
      И махнув на прощанье, Проша скрылся из глаз.
      Глава 6
      В НЕВОЛЕ
      Удивительно как все быстро меняется! Только Сеня обрела друга, только мир, в котором нет ничего невозможного, приоткрылся перед ней, как - крак! - крышка захлопнулась. Она снова угодила в плен привычной реальности. Стала пленницей собственной семьи!
      Девчонка и не надеялась, что дома её встретят с распростертыми объятиями - день уж клонился к вечеру, когда она добралась до участка. В Прошином прибежище время текло незаметно, но оказалось, что Сеня отсутствовала больше шести часов!
      Конечно, по головке её не погладили. А когда шишку на лбу приметили что тут началось... Ужас! Землетрясение, цунами и смерч вместе взятые! Кончилось все категорическим запретом покидать участок одной - только в сопровождении взрослых.
      - А с Костей можно? - со слабой надеждой взмолилась она.
      - Никаких Кость! - был ответ. - Только со взрослыми...
      Голос бабушки Инны гремел на весь сад. Сене стало даже как-то неловко перед соседями, маячившими за забором, - что-то они подумают об этой новой семейке... И какими только эпитетами её не награждали! В результате Сеня от ужина отказалась и залегла в своей комнате носом к стенке. Бабушка тоже слегла, наглотавшись лекарств, папа ушел, стукнув дверью так сильно, что с притолоки краска посыпалась... Он был против "драконовских методов воспитания", как называл тещин метод.
      Сеня всхлипывала в кулачок, горюя, что к моменту её возвращения дедушка как назло куда-то ушел. Обычно он гасил пламя семейных раздоров и переключал бабушкино внимание с нашкодивших внуков на что-нибудь более приятное. На какую-нибудь передачу по телевизору, например, - бабушка любила политику. Или на интересную статью в газете. На кроссворд, наконец...
      Вечер нехотя угасал, закатное солнце жгло угол участка. Оплетенная диким виноградом беседка тонула в тревожном багряном мареве. Золото проливалось с небес на пушистые соцветья рябины. Это зрелище напоенного светом и запахами, пресыщенного и угасавшего дня дух захватывало! Такая печаль разлита была в природе, в её предзакатном безмолвии... Она прощалась с ним - с этим днем, который никогда не вернется. Единственный, неповторимый - он прожит, выпит до дна и теперь уйдет навсегда, чтобы оживать только в памяти.
      Но Сеню ничто не трогало - ни гаснущие краски майского дня, ни голоса за забором: как видно, Костик резвился в компании новых приятелей. Были среди них и девчонки - их громкий смех рвался за занавешенное окно. Выйти к ним, может, тогда полегчает? Нет, все напрасно - жизнь потеряла для неё всякий смысл! Она ей больше не интересна... Будет лежать тут, пока не умрет!
      Внезапная мысль заставила её подскочить на постели: а как же Проша? Как теперь она встретится с ним? Весь сюда он не явится, в этом можно не сомневаться... Не придет, пока её дом не станет ему своим. А до тех пор порога не переступит. Он гордый - Проша! Уж это-то она поняла.
      Что же делать? Без взрослых её теперь не отпустят. А при взрослых он не покажется - это ясно как дважды два! Ай, беда! Вот влипла-то... Ну ничего, она что-нибудь придумает. Не может же этот запрет длиться вечно! Сменят родичи гнев на милость...
      Она долго ворочалась, вспоминая прошедший день. Ведь рассказать кому ни за что не поверят! Да и рассказывать-то нельзя, а то все испортит. Как там говорил Проша про какую-то книгу писателя Погорельского: "Черная улица"? Нет, кажется, "Черная курица". Она засыпала...
      Однако, вопреки всем надеждам новый день не принес никаких перемен. И следующий тоже. Дни сменялись ночами, те - снова днями, май отгорел, а её по-прежнему не выпускали одну с участка.
      И Сеня совсем скисла. Даже прогулки по лесу её не радовали. Зацветавший июнь ворожил ароматами; нежный, как будто воркующий запах жасмина проникал прямо в душу, он улыбался... Он пел свои песни без слов, пел о том, что мир создан для радости - только взгляни!
      Летучий волан взлетал над кустами шиповника: Костя играл в бадминтон. Над головой рыжеволосой надменной девицы Ирочки с соседнего проезда вилась легкокрылая бабочка капустница. Костя махал ракеткой, чтобы прогнать её, девица смеялась... Сеня столбом стояла возле калитки, исподлобья глядя на брата, лягухой скакавшего возле девицы - похоже, он в неё втюрился!
      - Ксенечка, что ты там топчешься, иди к нам! - стреляя глазками, сюсюкала Ирочка сладким голосом.
      Сеня насупилась и ушла, демонстративно хлопнув калиткой. Не будет она развлечением для всяких Ирочек-Бирочек... У неё своя жизнь!
      А Ирочка явно кокетничала с Костей и подсмеивалась над ним. Похоже, она была старше брата, ей лет семнадцать наверное - дылда противная! Нет, эта девица Сене совсем не нравилась, надо её отвадить! И прячась за кустами шиповника, она прокралась к забору, за которым на улице шла игра.
      Ждать подходящего случая пришлось недолго. Воланчик, вспорхнув, перелетел через забор, отнесенный легким порывом ветра. То, что надо! Игравшие не заметили куда упал их волан - кусты за забором разрослись, образуя живую изгородь, и полностью закрывали участок от любопытных взоров прохожих на улице. Пока Костя копошился в кустах, шарил в траве, пытаясь найти пропажу, Сени и след простыл! Она вприпрыжку неслась к своему тайнику - к сараю. Воланчик перекочевал в кармашек её сарафанчика. Она решила пристроить его в тайнике, рядом со свертком, под целлофановой пленкой.
      Оглядевшись, не видит ли кто, Сеня потихоньку проникла в сарай, приподняла край пленки, быстро сунула воланчик... стоп! Она внезапно застыла как громом пораженная. Что ж она делает? Ведь Проша предупреждал дурной поступок дает власть над ней темным силам! Этому... Самому! Ой, нет, - об этом даже подумать страшно, Проши-то нет поблизости. И никто ей про это ничего толком не объяснит...
      Взрослые что - их беспокоит только её манера вести себя за столом, отметки в школе и пятна на юбке... А вот почему нельзя делать то или другое, почему это плохо - нет, этого они ей не говорят! Страшная мысль закралась ей в голову: а что если взрослые и сами про это не знают?!
      Но Сеня тут же крамольную мысль отогнала. Взрослые знают все! И все понимают. Во всяком случае, так думать гораздо спокойнее. А иначе... Нет, нет, иначе мир был бы слишком страшен и давно провалился бы в тартарары!
      Она решила - сама теперь будет спрашивать обо всем, что её на самом деле волнует. О самом главном! Когда теперь Проша появится, а жить без таких вот доверительных разговоров просто глупо. Не может она без этого! А для начала попробует поговорить с мамой.
      Да, это все хорошо, но что же делать с её добычей? Не извиняться же перед жирным Мамукой: "Ой, извини, я тут по ошибке твой сверток стащила!"
      Кстати, что-то этого Мамуки не видно. Вот и прекрасно - нечего ему тут мелькать! И все-таки как же быть? Просто уму непостижимо! Для начала Сеня решила исследовать содержимое свертка. А то глупо как-то: стащила, а сама не знает, что! Затолкав поглубже воланчик, она извлекла сверток, развернула пакет и в руках у неё оказался незапечатанный плотный конверт без надписи. Заглянула внутрь - фотографии. Вроде бы, ничего особенного: какие-то кусты, овражек, ручей... На заднем плане коттеджи... Нет, ничегошеньки интересного!
      Тут она услышала мамин голос - её звали к обеду. Быстро запихнула конверт под пленку, вздохнула и, незаметно выбравшись из сарая, направилась к дому.
      Сели обедать. Сеня уныло размешивала сметану в тарелке с супом, думая чем бы заняться после обеда, когда на веранду вторглось какое-то пугало. То был жутко взлохмаченный и в стельку пьяный мужик с мутным взором. Одной рукой он утирал слюну, а другой придерживал брюки. Ремня на них не было и они то и дело норовили соскользнуть вниз. От него за версту несло перегаром.
      - Хоз-зяйка! - издал сиплый возглас пришелец и, пошатнувшись, задел таз с бельем, который стоял на перилах веранды.
      Таз с грохотом полетел наземь. Бабушка Инна от неожиданности выронила ложку и жирные брызги борща угодили на её белоснежный воротничок.
      - Коля... - она растерялась и, вскочив, кинулась было спасать белье, валявшееся на земле... Но дорогу ей преграждало чудовище! Бабушка охнула и поспешила укрыться в доме.
      Тогда Сенин папа с видом защитника баррикад поднялся и преградил мужику путь на веранду. Сеня только успела подумать: как хорошо, что папа дома - без мужчины с этим чудищем им не справиться, а дедушка как назло в город уехал...
      - Хоз-зяева, с п... приездом! В-валера я! Это... меня тут, - он икнул, - все знают. Вам... не надо чего? Кран там починить, то да се... А мож-жет люк надо? Ну, крышку такую чуг... гунную... - он попытался изобразить руками окружность, зашатался, потерял равновесие и ухнул навзничь в раскрытую дверь кухонки, брыкнув ногами. Там загремели кастрюли, послышался звон стекла...
      - Дети, давайте в дом! - велела мама и бросилась папе на помощь.
      Вдвоем они с трудом подняли нежданного гостя и выдворили с участка.
      Сеня, конечно, не могла удержаться, чтобы не подсмотреть финал этой сцены. У калитки Валера немного очухался и принялся извиняться.
      - Я.... если что... Да я для вас! - ему явно не хватало слов, чтобы выразить все свое расположение к новым дачникам.
      - Спасибо, спасибо, нам ничего не надо, - наступал папа, оттесняя его с участка.
      - Мне бы... х-хозяин, мне бы на опохмел... д-десятку! А?
      - Идите, идите!
      - Зря вы люк не х-хотите! Хороший! У меня их много! Я их тут... ох... с-собираю. А в хозяйстве они - все, что хошь! Можно бочку накрыть... Можно все!
      - Спасибо, не нужно.
      На калитке щелкнул замок, мама с папой вернулись к столу. Ну вот, теперь из-за этого гнусного Валеры нужно ещё ключ от замка на калитке просить - теперь без ключа с участка не выйдешь! Сеня, вконец удрученная, незаметно шмыгнула в дом, будто все это время там смирнехонько просидела... Бабушка уже овладела собой и прибирала на кухне.
      Прерванный обед возобновился с грехом пополам: все сидели какие-то вялые, точно Валера подсыпал в тарелки отраву.
      А Сеня, наоборот, оживилась. Ее вдруг озарило: выходит, этот Валерка-пьяница - виновник её падения! Это он ворует канализационные люки, чтобы продать их на опохмел, а ни в чем не повинные дачники валятся вниз как подбитые кегли! Ужас какой - это же форменная ловушка! Надо что-то делать, нельзя это так оставлять!
      Сеня дернула отца за рукав: тот пил чай, поглощенный чтением, кажется, это был детектив.
      - Пап!
      - Угу...
      - Пап, знаешь... Эти люки - ну, про которые Валера говорил...
      - Да.
      - Коля, прекрати! - возмутилась мама. - Сколько раз я просила тебя не читать за столом?!
      - А? - очнулся отец, откладывая книжку в сторону. - Да, извини. Ксюша, ты что-то сказала?
      - Да, пап. Эта шишка... ну, у меня на лбу. Я вам не говорила...
      Бабушка тут же насторожилась - как охотничья собака, которая почуяла дичь.
      - Понимаешь, там провал на дороге. Ну там, где ворота, которые выходят на пруд...
      - Ксана, не тяни, говори по-человечески, - рассердилась мама. - Никто тебя за эту шишку не убьет - ты ведь уже наказана.
      - Этот Валера ворует люки с колодцев канализации. А туда можно свалиться и все себе переломать - там же яма глубокая!
      - Так! - папа поднялся, залпом допив свой чай. - Ну-ка пойдем, покажешь.
      Результатом Сениной борьбы за здоровье дачников явилось расследование, проведенное её папой. В результате расследования обнаружилось ещё три зиявших колодца - Валера потрудился на славу! На семейном совете мнения разделились: бабушка стояла за то, чтобы заявить в милицию - дело-то ведь нешуточное и впрямь покалечиться можно! А если местный пьяница не успокоится на достигнутом?! В общем, бабушка требовала заявить! Мама с папой не были сторонниками столь решительных действий. Они считали, что нужно дождаться, когда "герой" протрезвеет, и предупредить: если он не вернет украденное на место, заявят в милицию.
      Решено было выяснить, где живет эта колоритная личность, а пока поместить записку на доске объявлений возле сторожки: предупредить, чтобы глядели под ноги.
      Составили текст записки и Николай Константинович в сопровождении несколько оживившейся дочери направился к сторожке.
      По пути они миновали весьма примечательное строение с явной претензией на роскошь. Это был не дом, не дача, даже не коттедж, а скорее вилла, горделиво взиравшая на окрестные халупы глазницами-окнами с высоты своих трех этажей и башенки в готическом стиле. Этот дворец, занимавший едва не две трети участка, стоял за сплошным высоким забором - чтоб ни одна душа не приметила, что делается на участке с ухоженной зеленой лужайкой. Однако, за раскрытыми настежь въездными воротами, которые с истовым тщанием красил какой-то угрюмый мужик в спортивном костюме, видно было мощеную аллею, ведущую к высокому крыльцу, уставленному цветами в горшках, альпийскую горку, беседку, диван-качалку под тентом и большой надувной бассейн. В этом бассейне плескалась курчавенькая чернявая девчушка лет пяти, за ней, восседая в плетеном кресле, бдительно наблюдала пышная дама в шляпке.
      - Да-а-а, размах у людей! - покачав головой, изрек папа. - Башенка одна чего стоит! Нравится тебе? - он испытующе поглядел на дочь.
      - Мне-то?
      Сеня ещё раз оглядела круглую башенку, крытую черепицей, высокие арочные окна, спуск в подземный гараж, громадный вензель на воротах, покрашенный бронзовой краской... Нечего сказать, впечатляет! Вот только слишком много тут всего было. Или наоборот - не хватало чего-то... Дом был какой-то холодный. Неживой. Все здесь было напоказ, как на картинке в красочном иллюстрированном журнале. Все взывало к восторгу: поглядите, какое богатство, как круто, престижно!..
      Нет, в этом доме Сеня жить не хотела. Ей в нем было бы попросту неуютно. А вот беседка... она была чудо как хороша! Деревянная, с резными ажурными столбиками и перильцами, она вся была оплетена цветущим вьюнком. Не беседка, а сказка! Веселая и в то же время таинственная - так и манила укрыться и помечтать. Или почитать какую-нибудь интересную книжку.
      - Беседка хорошая. И плетеная мебель... Мне такая ужасно нравится. А дом - так себе! Надутый какой-то.
      - Понятно, - протянул папа.
      И тут из беседки появился Мамука. Совсем на себя не похожий - сникший, точно воду опущенный. Он остановился, потоптался на месте, точно не зная, куда направиться, и неуклюже зашагал к дому, смешно выкидывая при ходьбе ноги в стороны.
      В это время на крыльце показались двое: коренастый крепыш с волнистой густой шевелюрой и выбритым до синевы смугловатым лицом и белозубый усатый щеголь, щерившийся в улыбке, с яркими чуть припухлыми губами. Крепыш что-то объяснял белозубому, оживленно жестикулируя, тот кивал и деланно улыбался. Отчего-то улыбка его Сене жуть до чего не понравилась - ненастоящая какая-то! Она ещё подумала: неужели он не понимает, что всем все ясно про его улыбку, - что она нарисованная, как ценник на прилавке...
      Мамука при виде этих двоих заметался, как видно стараясь скрыться, но крепыш его увидал и поманил к себе. Мамука, еле шевеля толстыми ляжками, поплелся к дому, а папа... Папа замер от удивления. Потом лицо его расплылось в улыбке, но все же смутная тень тревоги пряталась за этой широкой улыбкой.
      - Андрей? - словно не веря своим глазам, подивился папа. Интересно...
      Белозубый почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и стал приглядываться к двум фигурам, замершим за забором. Кажется, он узнал папу, кивнул ему и, что-то сказав крепышу, быстро двинулся по дорожке навстречу.
      - Привет, Николай! Ну, что я говорил - разве места не сказочные? Век меня поминать будешь!
      - Ты мне зубы не заговаривай! - рассмеялся папа. Но Сеня видела глаза его не смеялись, в них затаилась обида. - Значит, чтоб друга со скарбом перевезти - на это у тебя нету времени, из Москвы, понимаешь ли, ни на шаг! А сам, гад такой, на природе кайфуешь...
      - Слушай, не бери в голову, у меня и правда в Москве дел до черта. Думаешь, была бы возможность, я б отказался перевезти? Я тут по делам, старик, фирмачи просто берут за горло - срочный заказ горит и меня тут так полируют, что... - Он недоговорил и присел перед Сеней на корточки. - А это твоя дочурка? Привет, красавица!
      Сеня инстинктивно отпрянула - уж очень противная улыбка была у папиного знакомого. Его обволакивал какой-то незнакомый густой терпкий запах, судя по всему, дорогого модного одеколона.
      - Угадал, Валет! Это моя младшая - Ксения.
      Так значит, это и был тот самый папин приятель Валет, которого так недолюбливал дедушка...
      - Слушай, старик! - Валет оглянулся, увидел, что коренастый за что-то резко отчитывает Мамуку, и заговорил шепотом. - Есть работенка одна. Ты как раз вовремя подвернулся. Очень срочная работенка! Вон тому человеку, - он кивнул в сторону коренастого, - хорошая съемка нужна.
      - А что за работа? - рассеянно жуя стебель травинки, поинтересовался папа.
      - Да пустяк, делать нечего... а заплатят полтыщи баксов! У тебя аппаратура с собой?
      - Слушай, чего так - на ходу? Пошли к нам, там спокойно все и обсудим. Чайку попьем. А? Мы только с Ксюхой объявление возле сторожки повесим - и двинемся. Ну что, идет?
      - Ладно. - Андрей по прозванью Валет поглядел на часы. Давайте, по быстрому, а я вас тут подожду.
      Папа кивнул, они с Сеней ускорили шаг, быстренько прикнопили объявление и вернулись к поджидавшему их Андрею. Тот, по-видимому, успел переговорить с коренастым, который по-прежнему этаким живым изваянием торчал на крыльце. Окинув их пристальным взором, коренастый наконец скрылся в доме. А у забора маячил Мамука, который, завидев Сеню, со всех ног кинулся к ней.
      - Послушай... - от волнения его акцент сделался гораздо заметнее. Помнишь тот день, когда вы приехали? Ну, когда мы познакомились?
      - Помню. И что? - она старалась говорить самым независимым тоном, хоть на душе было мерзко - украденный сверток так и маячил перед глазами.
      - А на другой день я к вам на велосипеде заехал. Помнишь? - он умоляюще глядел на нее, от былой его снисходительности не осталось следа.
      - Ну, помню. Дальше-то что?
      - У меня был сверток. Пакет такой целлофановый... На багажнике. Ты не видела? Ну, пакетик этот, синий с красным. А?
      - А что? - самым небрежным тоном спросила Сеня и принялась ковырять землю носком сандалеты - только бы не глядеть на него, только бы он не заметил её смущения...
      - Этот сверток... ну... папа просил на станцию отвезти. Надо было его... в общем, неважно! Он пропал. Я все обыскал, но он как сквозь землю... Я сначала с Костиком на пруд поехал - перед тем, как ехать на станцию. Гляжу - его нету. Может, по дороге обронил? Ты не видела?
      Только тут Сеня заметила, что Мамука бледный какой-то и вроде бы похудел. Ногти на толстых коротких пальцах обгрызены до крови, на лбу капельки пота. Сене его стало жаль.
      - Нет, не видела. А что, там было что-то важное? - вскользь поинтересовалась она.
      - Очень важное! Для отца. Я не знал! И он... он... - но Мамука недоговорил, поперхнулся. Отчаянно махнул рукой, закашлялся. Поднял глаза. - Ладно. Передай своему брату, что я на озеро не поеду - меня из дому не пускают.
      Он повернулся и поплелся к дому.
      "Еще один пленник!" - подумала Сеня, и ей стало совсем тошно.
      Дама в шляпке, прикрывая глаза ладонью, - прямо в лицо било солнце, крикнула гортанным голосом:
      - Мамука! Иди сюда! Последи за Лаличкой! Не могу больше - голову печет...
      Экая цаца! Это в шляпке-то голову ей печет! Сеня фыркнула и проводила взглядом удалявшуюся фигурку Мамуки. На душе у неё кошки скребли, словно кто-то царапал внутри острыми ранящими коготками - и вот тут она вспомнила об угрызениях совести... Какая точная фраза! И в самом деле - будто тебя разгрызают... И насколько же эти терзания превозмогали минутное удовольствие от обретения треклятого свертка!
      "Надо что-то делать! - Сеня припустилась вдогонку за папой. - Надо мальчишке помочь! И вовсе он не такой уж противный. Жалко его... И что скажет Проша? И где-то он? Ох, беда!"
      Наконец добрались до дома, и мама усадила мужчин пить чай. А сама позвала Сеню сажать салат - бабушка таки настояла! Со своей грядки Сеня не могла услышать ни слова из разговора, шедшего на веранде, и это было паршиво - она чуяла, что съемка, заказанная отцу, каким-то образом связана с исчезновением конверта с фотографиями.
      Широко распахнув калитку и бодро помахивая объемистыми пакетами, явился дедушка.
      - Люди! Я вам гостинцев привез!
      Сеня кинулась деду на шею, мама отобрала у него сумки и повела к столу. Заметив Валета, дед помрачнел, но поздоровался с ним как ни в чем не бывало, обнял зятя и принялся за еду. У деда был диабет и ему нужен был строгий режим питания - есть полагалось часто и в строго определенное время.
      - Вот, Мосина, я тебе сладенького привез, - шепнул дед ей на ушко, чтобы никто не расслышал. - На-ка вот, к себе унеси...
      Дед частенько баловал внучку сладостями тайком от бабушки. Зная, что диабет - болезнь наследственная, да ещё особо цепляется к любителям сладкого, баба Инна следила, чтобы Сеня со сладким не перебарщивала. А та его страсть как любила!
      Сеня кинулась к себе в комнату прятать гостинец: коробочку клюквы в сахаре. Вернувшись, Валета уже не застала - он ушел, а дед напал на зятя с расспросами.
      - Ничего особенного, говоришь?
      - Александр Алексеевич, уверяю вас - никакого криминала тут нет! Самая обыкновенная натурная съемка: пейзаж, овражек, участки... Видно, кто-то хочет купить... Это неподалеку отсюда - за деревней. Там сейчас многие строятся.
      - И, говоришь, пятьсот долларов? Николай, ну сам посуди: могут за безделицу такие деньги платить? Значит тут что-то нечисто!
      - Ой, Александр Алексеевич, вам всюду что-то мерещится! Я Валета со студенческих лет знаю - нормальный парень. Он прожектер - это да! Но знаете, мы ведь все немного того... не без этого. Помечтать, да повитать в облаках все горазды. Но это ведь не смертельно, так?
      - Ох, Коля! Так-то так... Да только дело тут не в мечтаниях. Очень нехорошо это дело попахивает - а я такое за версту чую! И Валет этот твой... Гнилой он парень, Коля, насквозь гнилой. Я бы с ним ни за какие коврижки не связывался.
      - Слушайте, но ведь это только слова! Гнилой... А этот гнилой, между прочим, мне хорошую работу нашел. Такую, которая на дороге сейчас не валяется... Вы ж сами знаете - если б не он, не видать бы нам этой дачи! Он связан с очень денежными людьми. И заказчики его - ого-го-го! Птицы высокого полета! Им что пятьдесят долларов, что пятьсот - невелика разница.
      - Э-э-э, не говори, такие люди каждую копейку считают! А иначе не были бы они, как ты говоришь: ого-го-го! Сам-то себя не дури... Дело, конечно, твое, но я бы не стал с этим связываться. Откажись пока не поздно, догони дружка своего, извинись, что не сможешь взяться за эту работу, выдумай что-нибудь... мол, по семейным делам срочно в город нужно... Ну, я не знаю! Можно же что-то придумать...
      - Нет, я не понимаю... - папа вскочил из-за стола и зашагал взад-вперед по веранде. - Почему вы так странно настроены? Вы что, не хотите, чтоб я для семьи пятьсот долларов заработал? Это ж огромные деньги! Сколько всего можно было бы... у Лельки туфель приличных нет! Вы поглядите, в чем она ходит? Я уж не говорю про зимнее: сапоги, дубленка... А это моя жена! Моя!!! И ваша дочь, между прочим! Вам приятно, что зять жену обеспечить не может?
      - Коля, не заводись. Никто тебя ни в чем не винит - ты и так пашешь с утра до ночи! Но... - дед Шура и сам вскочил, и они оба заметались возле стола, рискуя стукнуться лбами. - Понимаешь, не любой ценой, вот я о чем говорю! Нельзя же связываться со всякой... шушерой, понимаешь ли! И Валет этот твой... хоть он меня озолоти - не нравится мне и все тут! Ты его просил помочь с переездом? Просил! Он тебе помог? А? Помог, я тебя спрашиваю? Что молчишь?
      - У него закрут на работе, - хмуро буркнул отец, но Сеня, которая папино настроение чувствовала как свое, поняла, что в душе он сердит на Валета. И совсем его не оправдывает.
      - Ах, закру-у-ут, понимаешь ли! - дед ехидно ощерился и упер руки в боки. - Значит, когда ему надо - он тебя на все сто нагружает, и ты как мальчишка кидаешься ему помогать! А как нужно тебе - у него закрут! Ха! Видали мы таких, да, батенька мой! И вообще, у него глаза бегают! Этакий лощеный хмырь! И тебя он втянет в свои делишки, ой, Коля, смотри, недалеко до беды! - дед с грохотом отодвинул свой стул и уселся за стол, ненароком толкнув локтем сахарницу - и сыпучие сладкие бисеринки разом посыпались через край. - Ах, зараза! Черт! Ксенька, подотри тут быстренько, пока бабушка не видала. Ну! В два счета - раз-два...
      Пока Сеня прибирала на столе и смахивала в ладошку рассыпанный сахар, дед сидел молча, уронив голову на руки. Она невольно взглянула на его поникшую голову: надо же, совсем белая! А вены на руках - синие, вздувшиеся, они едва заметно пульсировали... Как живые существа! И ей отчего-то стало страшно за дедушку. Она постояла секунду возле него и вдруг неожиданно для себя крепко поцеловала. Дед поднял голову и с изумлением взглянул на внучку - такие телячьи нежности были не в её духе. Он улыбнулся ей - ласковой, грустной улыбой, взял её лапку, выпачканную в сахаре и... нежно поцеловал. Потом легонько шлепнул по попке, подталкивая на улицу.
      - Иди, детка, гуляй. Гуляй! Да... - потом перевел взгляд на зятя. Взгляд у него был сокрушенный, растерянный. - Ты ведь знаешь, Коленька, грязные деньги счастья в дом не приносят. И прошу тебя: помни об этом - я ведь ничем, кроме стариковских нотаций, помочь тебе не могу... А ты не отвергай их сходу - слова-то мои... Боюсь ведь я за тебя. И люблю тебя, Коля, да... Я ухожу... а вы остаетесь. Кажется - взял бы душу, да перелил всю до капли, чтоб вы поняли то, что понял я. Ну вот, разворчался старик пора и честь знать!
      Мама как раз внесла блюдо с дымящимися купатами, политыми кетчупом, но дед на них даже и не взглянул, тяжело поднялся и весь поникший, потерянный скрылся в комнате.
      - Папа! - окликнула его мама и умолкла, перехватив мужнин взгляд. - Ну вот, купаты остынут... Ладно, ешьте, я их потом для дедушки разогрею.
      А Сеня сбежала в сад. Что-то поднялось в ней - точно колючая ледяная поземка завихрила в душе...
      "Дедушка мой умрет! Мой дедушка - он умрет. Нет, не хочу! Не хочу-у-у-у!"
      Зима ворожила в её душе - и душа замерзала под её поцелуями.
      Мысль о смерти тех, кого любишь, кто всегда, всю твою жизнь был рядом с тобой... и цветущие деревья, трава, кусты, это светлое небо... дыхание радости... Нет, это невозможно понять, это нельзя пережить... и кто только это придумал?! И Сеня вдруг ясно, отчетливо поняла, что это придумал Враг. И она всю свою жизнь будет с этим врагом бороться. Но дедушку, бабушку, папу, маму... - она же тоже когда-то умрет! - так вот, чтоб он знал: и маму, и папу - всех! - она ему не отдаст.
      И успокоенная этим решением, примиренная с миром, она вернулась к столу, разом став мудрей и спокойней. И теперь - когда цель ясна, когда решение принято, можно вернуться ко всем заботам текущего дня. А о цели своей - о своем великом решении она подумает позже. Когда чуть-чуть успокоиться. Ведь нельзя же так волноваться - от этого сердце выскочит! А ещё надо поесть... и Сеня набросилась на купаты.
      - Пап! - с набитым ртом пробубнила она. - Так ты согласился?
      - На что? - отец сидел мрачный: как видно дедушкины слова задели его за живое и её болтовня была сейчас явно некстати...
      - Ну, на эту срочную съемку.
      - Ах, на это... Да, согласился. - Папа тряхнул головой, как видно, отгоняя дурные мысли. - Завтра утречком все отсниму, в город смотаюсь, проявлю пленку - и порядок. Так что, считай, новый велосипед у тебя в кармане!
      Сеня завизжала и бросилась его целовать. У неё будет велосипед! Значит, вышло так, что стащив эти дурацкие фотографии, она подыграла отцу невольно, конечно! Этому надутому Мамукиному папаше срочно понадобились фотографии - старые-то пропали... А тут подвернулся папа - он же фотограф, а этот воняющий одеколоном Валет знал про это... И папа получил выгодный заказ! И у неё будет новый велосипед! Вот так штука... Получается, гадость обернулась радостью! Похоже, Проша был не совсем прав, и все, что ни делается - к лучшему! Не зря баба Инна так любит эту поговорку.
      Но все-таки Сеня решила во всем лишний раз удостовериться.
      - Пап, а заказчик твой... тот , которому нужны фотографии...
      - Ну?
      - Это тот дяденька, который вместе с дядей Андреем возле дома стоял? Ну, того дома - с башенкой? Он что, там живет? То есть... ну, ты понимаешь! - она почему-то смутилась и не могла подобрать нужных слов.
      - Да, он хозяин этого дома. А что?
      - Да так... Просто мы с сыном его познакомились. Его Мамукой зовут. Пап! А почему это надо так срочно?
      - А почему это тебя так интересует? - вопросом на вопрос ответил папа.
      - Ну просто... Дедушка чего-то волнуется и я не пойму почему.
      - Детка, не лезь во взрослые дела. Дедушка зря волнуется - ты же знаешь: разве я могу делать что-то дурное... Да, ни за какие коврижки! Работа есть работа, дело обычное: сфотографировать, проявить, отпечатать фото - и все! Это плохо?
      - Ну что ты! Просто я подумала... А если бы мы мимо не проходили, как бы они фотографии срочные получили? Этот Андрей ведь случайно на нас наткнулся. Знает, что ты фотограф...
      - Это называется - стечение обстоятельств. - Ответил папа снисходительным тоном, но она видела - его самого явно смущает что-то. Человеку понадобились фотографии, его знакомый случайно встречает другого знакомого - то есть, меня, про которого знает, что тот хороший фотограф. И все! Что ж тут странного, так уж сошлось... А для нас это к лучшему.
      - Пап, и все-таки, почему им нужно так срочно?
      - Слушай, Ксюша, это их дело! Я знаю, что у них уже были готовые фотографии, и Нугзар, владелец этого дома, папа твоего приятеля отправил с ними сына на станцию - передать их кому-то. Как, говоришь, зовут знакомого твоего? Мамука? Вот, этого Мамуку он и послал. А тот их посеял где-то. И его наказали. В общем-то справедливо, по-моему... Вот так и получилось, что я их выручу, а ты получишь новый велосипед. Пойдешь со мной завтра на съемку? Хорошо, что я с собой заряженный аппарат прихватил! Чутье подсказало - а вдруг понадобится? Вот и понадобилось. Ну как, пойдем?
      - Ой, пап, конечно! Прямо утречком?
      - Прямо-прямо! Только встанем пораньше - утреннее солнышко самый лучший свет для натурной съемки.
      Сеня немножечко успокоилась, хотя угрызения совести все точили её. Точно мерзкой промозглой сыростью душу окутало и освободиться от этой незримой давящей пелены никак не получалось. Поговорить с кем-то? Но с кем? Нет, об этом она могла говорить только с Прошей!
      Прошенька, миленький, где же ты!
      Глава 7
      ФОТОГРАФИИ
      Однако, ни на другой день, ни на следующий воспользоваться фотокамерой папе не удалось. Зарядил дождь. Мелкий, занудливый, он крапал в траву, молотил по жестяной крыше веранды и наводил тоску - глядя на низкое беспросветное небо казалось, что дурной погоде конца-краю не видно... Теперь не одна Сеня, но и все домашние чувствовали себя пленниками.
      Хорошо, когда в такую погоду под рукой хорошая книга! И у Сени была такая - дедушка привез ей из города "Томасину" Томаса Гэллико - об этой книжке она давно мечтала. Но тоненькая "Томасина" была "проглочена" в один присест, а больше читать было нечего.
      Ах, как тяжко было на душе у Сени, как одиноко! Кукла Барби - плохой собеседник, к тому же она её уже давно переросла... Похоже, все и вся только и стремились к тому, чтоб испортить ей жизнь - и родные, не пускавшие из дому, и отвратительная погода, навевавшая самые мрачные мысли... Тем более, что поводов для них было и так предостаточно. Что подумает о ней Проша, раз она не пришла в назначенный срок? Что ей на него наплевать? Что она не хочет с ним знаться - с поганым нечистиком?! Что она и думать забыла об их планах на будущее?.. А ещё этот Сам! Он же Прошу со свету сжить хочет! И вообще, что тут кругом творится - просто невесть что! С папой история... Нет, убейте её на месте, но она-то знает, что тут дело нечисто! И этот Андрей с ненастоящей улыбкой, который им эту дачку сосватал... Папа же говорил, что это он им адрес дал! А тут по соседству этот мамукин папашка под черепичной крышей! Морда у него - премерзкая, и никто её не убедит, что это слово - морда - неприличное и что воспитанные люди так не говорят, потому что по отношению к такой роже только эту морду и можно употребить! Вот. И если Валет знал, что папа - фотограф, то он специально устроил, чтоб они переехали поближе к этому гаду с рожей. Чтоб когда надо, папа всегда был под рукой... Вот! И если папа этого не понимает, то она просто и не знает, что он вообще себе думает! И она раскроет ему глаза - вот только соберет нужные сведения. Про Валета, про гада с надутой мордой и вообще про все!
      - Прошенька, где же ты! Мне без тебя так плохо! - всхлипнула вдруг Сеня, завершив этим жалобным всхлипом свой воинственный внутренний монолог.
      Нет, без Прошиной помощи ей во всем этом не разобраться... Только бы он не обиделся на нее, только бы не решил, что она предательница! И скорее бы кончился этот проклятый дождь, потому что тогда уж она придумает повод, чтобы уйти с участка... Конечно, той ночью в грозу ей и повода не понадобилось, и никакой дождь её не страшил, но то ведь было ночью, в доме все спали... А что будет с родичами, если она нарушит запрет и сбежит, да ещё в проливной дождь! Без зонтика!!! Нет, об этом даже подумать страшно... Тем более, что родичи явно хандрили, а это их состояние было самым опасным: лучше под руку не попадаться - голову снесут!
      Бабушка второй день плохо себя чувствовала - сказались последствия визита Валеры... Она почти не вставала и пыталась читать в своей комнате, а мама и дедушка попеременно заглядывали к ней и справлялись - не нужно ли чего...
      Сеня догадывалась, что бабушка на самом деле отнюдь не страдала просто в очередной раз доказывала домашним, до чего они её довели! А вот дед - тот, похоже, на самом деле занемог, - дышал тяжело, двигался с явным усилием, сгорбился и тайком сосал валидол, но бодрился и виду не показывал - мурлыкал что-то себе под нос и пытался починить старенький хозяйский приемник.
      Папа... Он явно нервничал, расхаживая из угла в угол и слушал по радио прогноз погоды - срочный заказ был под угрозой срыва! Костя... Ну, тот предавался излюбленному занятию - часами просиживал перед телевизором. Он всегда так: если под рукой нет компьютера - сгодится и телевизор, лишь бы вперить свой взор в экран и отключиться... Наркоман - так в сердцах иногда называла его баба Инна!
      Впрочем, Сеня не без злорадства подметила в брате кое-какие перемены похоже, с некоторых пор сфера его интересов заметно расширилась... Он с тоской глядел то за перила веранды - в сад, сникший под дождем, то на затянутое мутью небо - как видно, дождь нарушил и его планы. И, как Сеня, догадывалась, планы эти были связаны с сюсюкающей девицей Ирочкой, вскружившей голову её братцу!
      А Сеня... Злое предчувствие сковало её - предчувствие близкой беды. Она пыталась понять, откуда эта беда исходит и кому угрожает, но разобраться в своих сбивчивых и неясных предчувствиях было пока не по силам.
      Всю её как бы окутывал мутный туман, мир провалился куда-то, оглушив бесприютной тоской. Все чувства были как бы смяты, притуплены, хаос завладел ею - хаос бессмыслицы и маеты. Сеня слонялась без дела из угла в угол, стараясь удержать хоть одно из ускользающих ощущений, хоть одну ясную мысль - все было тщетно.
      Это было так гадко, что Сеня готова была заплакать. И плакала бы дни напролет, если б знала, что это поможет. Но нет, до такой слабости она не желала скатиться - стремление к ясности все же перебарывало разлад. Как будто какое-то невидимое существо, благое, радостное, таилось в ней и помогало душе превозмочь хаос и страх.
      Наконец в один прекрасный час она так рассердилась на себя, что отшвырнула в угол златовласую Барби и в сердцах топнула ногой. Этому расползанию надо срочно положить конец! Разве мало у неё дел, чтобы хныкать и кукситься с утра до ночи? Не пускают из дому, дождь не перестает, ну так что ж! На то и дана голова, чтобы найти выход. И немедленно! А то, глядишь, так расквасится, что ни на что путное уж никогда не будет способна...
      Она выглянула в окно - дождь моросил по-прежнему. Под ударами капель вздрагивали анютины глазки. Сеня подумала: как им обидно, наверное! Ведь кажется, будто их щелкают по носу. Бедные анютины глазки! И ведь ничем не поможешь - крыши-то для цветов не построишь...
      И ещё она подумала: интересно, есть у Проши знакомый, который может управиться с этим мерзким дождем? Не человек - дух, конечно... Эх, был бы он рядом, Прошенька... Она бы его чайком напоила! А он ведь тоже бедный только теперь, глядя на замученные, съежившиеся цветы, Сеня поняла, что Проше ужасно одиноко! Что он мается без людей, без домашних... Он ведь брошенный! Это он только так - хорохорился, когда говорил, что сам своих бросил... А ведь к ней-то он потянулся! Открылся ей... А она вместо того, чтобы действовать, тут сидит! Дурью мается! Нет, так не пойдет. Решено надо связаться с Прошей.
      И ещё одно не давало покоя. Она ведь Мамуку подставила, а сама в кусты... Ведь папаша его поди поедом ест, вон как парень исхудал в эти дни! Сеня вспомнила взгляд этого человека - хоть он глядел издали, ей показалось, будто её ударили... Как вспомнила, прямо мурашки пошли по коже.
      И ещё она вспомнила как жался под отцовским взглядом Мамука, каким казался забитым, затюканным, слабеньким... А он ведь не такой. Он нормальный парень... Для неё все мальчишки были тупыми уродами и кретинами - а как ещё можно воспринимать идиотов, которые срывают с головы заколку на переменке и забрасывают в мужской туалет? Или ставят подножки... Мама говорит, что все это - просто-напросто знаки внимания, которые ребята оказывают девчонкам в их возрасте, ну, вроде признания: мол, ты мне нравишься... Но что это за кретинизм, - возмущалась Сеня, - неужели в тринадцать лет нельзя придумать что-то получше? Слов у них, что ли, нет?! Мама иронически улыбнулась и заявила, что у мужчин со словами вообще проблемы, в любом возрасте!
      Все девчонки, несмотря на все это, мечтали влюбиться... Танька Макеева прямо жутко влюбилась в одного старшеклассника... кажется, из десятого "А". Ну и что в этом хорошего? На переменке ходит вся красная, - все его выглядывает, вид сумасшедший, точно из психушки выпустили... Вот Алька - та уже вовсю с парнем гуляет. Они целовались! Наверное, и Ирка тоже - только из Ирки слова не вытянешь, молчит, как партизанка, может, боится, что у неё уведут её любимого Вовика... Правда, Вовику уже семнадцать, и Сеня подозревала что одними поцелуйчиками у них не обошлось... Нет, это все пока не для нее. Очень страшно! Лучше влюбиться в Леонардо ди Каприо и воображать о нем все, что хочешь... А вообще-то она бы рискнула! Только вот парня, который ей бы понравился, все нет и нет...
      А Мамука... нет, Сеня и в мыслях не держала, что он мог ей понравиться! Просто попыталась взглянуть на него не предвзято и увидела совсем другого человека - такого же как она сама! Это было ужасно необычное чувство: вот ты презирала человека, жирным уродом считала, а потом поглядела на него по-другому - и вовсе он не урод, оказывается! Они вполне могли подружиться. И это было так здорово, так ново для неё - сама мысль о дружбе с парнем, не каким-то вымышленным или абстрактным, а вполне реальным, которого можно потрогать за руку, с которым можно поговорить... Да, пожалуй это просто классно!
      И зря она злилась - он и не думал её обижать. Просто у него вид такой - модный. И велосипед дорогой - что ж теперь ей на всех, кто ездит на таких велосипедах, волком смотреть?! Этак в самую настоящую мегеру превратится завистливую и злобную! А вот это совсем ни к чему. Потому что, говорят, от злости дурнеют!
      Так-так... Сеня немного разобралась в себе и повеселела. Во-первых, надо связаться с Прошей. Как - это уж дело её мозгов - пусть поварятся! Зря она, что ли, их кормит? Во-вторых, надо помочь Мамуке. Не прятаться в кусты, а по-человечески с ним поговорить и все объяснить. Он поймет, что зла ему она не хотела. Придется признаться и отдать фотографии.
      Конечно, все это было не очень приятно, но что поделаешь... Теперь, когда хоть какая-то ясность воцарилась в её голове, она поняла, что папе нельзя соглашаться на эту работу. Это знание пришло к ней внезапно - как зов, который ощутила той ночью в грозу, когда спрыгнула в сад и пустилась навстречу неведомому... Тогда Сеня знала - её зовут. Знала и теперь - от человека из виллы с башенкой исходит опасность. И эта мысль явилась как гром с ясного неба! Явилась и все! И Сене не нужно было доказательств, чтобы понять: так воспринимает душа сигнал из иного мира...
      И странное дело - едва она сумела преодолеть свой разлад и наметить план действий, дождь кончился! Мутная пелена развеялась, выглянуло солнышко, налетел свежий ветерок и, ласкаясь, принялся утешать заплаканную природу - мир очнулся и стал оживать. А вместе с ним оживала и Сеня. Пришла пора действовать!
      Она кинулась к столу и на четырех листочках, вырванных из тетрадки, написала записки. Текст везде был одинаковый, он гласил: "Проша! Меня не пускают из дому. Попробую что-то придумать, но не уверена, что получится. Пожалуйста, найди меня! Сеня."
      Сунув записки, сложенные вчетверо в карман своих джинсов, она высунулась на веранду. Там сидел Костя, поглядывая на часы.
      - Ты кого-нибудь ждешь? - поинтересовалась Сеня.
      - Слон должен заскочить.
      - Это тот, который в кепке и со сломанным передним зубом?
      - Ага.
      Тут Сеня приметила, что по дорожке к их дому направляются двое - лысый пожилой дядька с толстым бесформенным носом и парень, которого они поминали - Слон. Костя вскочил и поздоровался за руку с толстоносым.
      - Здравствуйте, Валентин Трофимович! Ну что, мы идем? Я готов!
      - Очень хорошо, Костя. Сейчас отправимся. Ты перчатки взял?
      - Ой, забыл! Мам... - Костя заглянул в комнату. - У нас нет каких-нибудь старых перчаток типа брезентовых? Ну, чтобы руки не повредить?
      На веранду вышла мама, поздоровалась с лысым - оказывается, это был председатель правления товарищества садоводов и дед Слона. Он прочитал записку на доске объявлений, разыскал Валеру и сказал ему пару ласковых... Валера сразу поджал хвост - ссориться с местной властью ему совсем ни к чему - он ведь кормился, подрабатывая на дачных участках: где водопровод починит, где крышу подлатает... Валера, когда не пьяный, был на все руки, а дачникам помощь требовалась - ведь, в основном, все они были пенсионерами, силы не те... Словом, Валера без звука отдал Трофимычу ворованные люки, тот с его помощью погрузил их на тачку и свез к себе на участок. А теперь с помощью ребят намеревался водрузить из на место. С тем и пожаловал к Костику вместе с внуком.
      Сеня мигом оценила ситуацию.
      - Мамочка, можно я с ними!
      - Иди. Только к ямам и близко не подходи, поняла? Костя, ты проследи за ней.
      - Ладно, мам, - буркнул Костя.
      - Не волнуйся, мамочка, все будет в порядке! - крикнула Сеня уже на ходу, догоняя удалявшуюся троицу.
      Тачка громыхала на кочках, Слон насвистывал какой-то дурацкий мотивчик, Костя что-то заливал Валентину Трофимовичу, Сеня замыкала процессию и чуть поотстала, разглядывая участки за заборами. Один из них так привлек её внимание, что она замерла, позабыв про громыхавшую тачку.
      Под сенью сплетенных ветвей старой яблони сидела девушка и читала книгу. Под порывами ветра легкий подол её шелковой юбки вздымался и опадал как будто в такт чьего-то невидимого дыхания. Светлые волосы, золотящиеся в бликах солнца, трепетали под ветром, яблоневые лепестки опадали в траву, осыпая склоненную голову, страницы раскрытой книги, руки и плечи. И эта картина так завораживало, что Сенся на какое-то время позабыла обо всем на свете.
      Неслышными шагами по шелковистой траве к девушке подошла статная седовласая женщина в длинной юбке. В руках у неё была ажурная вязаная шаль. Она накинула шаль на плечи читавшей, поцеловала её и спросила:
      - Что читаешь?
      Та молча с улыбкой закрыла книгу и показала обложку.
      - Боже, - рассмеялась женщина, - как ты можешь это читать в такой день! Это же зимняя книга!
      Девушка улыбнулась в ответ и ничего не ответила, а только потерлась щекой о плечо склонившейся над ней женщины. А та, - как видно, её мать, продолжая улыбаться, повернулась и скрылась в тени сада.
      "Ой, как это хорошо!" - подумала Сеня, постояла ещё какое-то время, любуясь этими двумя женщинами - старой и молодой, и кинулась догонять громыхавшую тачку.
      Ее поразило согласие и доверие между ними, дух тихой радости, проницавший, кажется, самый воздух в этом саду... Уж эти-то, верно, не ссорятся до дурноты по поводу немытых тарелок, не изводят друг друга по пустякам! Она впервые воочию, зримо увидела то, чему пока не знала названия. То, что так редко встречается среди издерганных суетой, замученных жизнью людей и называется тонкостью чувств... Близостью душ, позволявшей понимать друг друга с полувзгляда, с полуслова - так ясно, как цветок понимает солнце...
      Сеня отчего-то едва не заплакала... Неужели у неё никогда и ни с кем не будет такого? Вот этого тончайшего восприятия, разговора без слов. Этой близости душ, не замутненной и тенью обиды и раздражения...
      Она подумала о своих, о бытовавшей в её семье манере общения - и разозлилась. На них, на себя, на весь мир... Все, хватит! Такого больше не будет! Пускай в одиночку, сама по себе, она будет пытаться достигнуть такого вот понимания со всем миром вокруг, когда даже книга, которую ты читаешь, соразмерна времени года, настроению дня! Она не отдавала себе отчета в том, что это и называется - учиться жить, просто слово "учиться" с первых дней в школе вызывало в ней отвращение...
      И конечно, - о, в этом Сеня не сомневалась! - ей придет на помощь маленький домовой. Уж кто-кто - а он-то поможет ей разобраться во всем этом!
      Между тем, завернув по дороге на участок Валентина Трофимовича, вся компания двинулась дальше. На участке лежали отвоеванные у Валеры крышки люков. Ох и тяжеленные! Мальчишки еле справились с ними и с превеликим трудом водрузили на тачку. Как же этот худющий Валерка с ними справлялся? Валентин Трофимович сказал, что у пьяниц иногда появляется сила великая и они "под мухой" на такое способны, с чем трезвый вовек не сладит...
      Втроем, толкая вперед скрипевшую тачку, мужчины по очереди объехали все четыре колодца. Один был возле ворот, выходящих на пруд, другой возле тех, что вели к деревне, и ещё два находились на территории дачных участков. Перед тем, как очередная неподъемная крышка люка опускалась на землю, Сеня ухитрялась незаметно бросить в колодец свои послания.
      Найдет ли их Проша? Должен найти. Он ведь там - под землей, где тянутся лабиринты подземных туннелей. Он говорил ей, что установил с нею незримую связь - мысленную, самую прочную! Значит, он непременно почувствует её зов и найдет белеющие во тьме записки. Найдет обязательно! В иное она не верила - не хотела верить...
      Покончив с этим и наведя порядок на вверенной ему территории, Валентин Трофимович удовлетворенно крякнул, потер спину, которая явно жаловалась на непосильную работу и жалобы свои выражала ломотой... И пригласил помощников к себе - пить чай. И всей гурьбой отправились к нему на участок, что находился недалеко от сторожки.
      Хозяин широким жестом растворил калитку, приглашая молодежь войти внутрь, они вошли, оглядываясь по сторонам, и только тут Сеня догадалась, что Валентин Трофимович соседствовал с Нукзаром - его горделивая вилла громоздилась слева за забором!
      Теперь она могла рассмотреть лужайку с бассейном - ведь забор, разделявший оба участка был из хиленького штакетника - обзор лучше некуда! Не то, что высоченные крепкие доски, ограждавшие участок Нукзара с улицы, которые были подогнаны так, что и солнечный луч сквозь них не пробьется...
      Сеня решила, что лучшего случая разглядеть эти укрытые от посторонних взоров владения не представится. Может, ей повезет и удастся поговорить с Мамукой прямо тут - на нейтральной территории, через забор... Почему-то ей думалось, что так будет легче. Ох, как же не хочется во всем признаваться! Но ничего не поделаешь - надо. Ведь это её решение. Проша сказал: мысль воплощается, будет то, что задумал. А она задумала многое: новый дом, Прошу в нем и никаких неприятностей! Значит, надо отдать фотографии...
      Между тем Валентин Трофимович вел гостей по участку, которым явно гордился. И надо отдать ему должное - гордился по праву! Тут и там аккуратные грядочки, словно сделанные по линейке, все дорожки цветами обсажены, ни единого сорняка и соринки... А за домом - застекленные теплицы в полтора человеческих роста, где каждая огуречная плеть, каждый кустик помидорной рассады подвязаны к специальным опорам. Сквозь запотевшее стекло виднелись первые завязи - крохотные пупырчатые огурчики и бледные кругляши помидоров.
      Особой славой в саду Трофимыча пользовался розарий. Розы ещё не зацвели - только выпустили острые стрелы стеблей с крепенькими бутонами. Хозяин с увлечением рассказывал об особенностях разведения роз, о редких сортах, выписанных по каталогу. Ребята делали вид, что внимательно слушают, но сами откровенно скучали.
      Сеня потихоньку отделилась от них и прошмыгнула к забору. Возле него образовались густые заросли хрена и, спрятавшись в высоченных широких листьях, она припала к доскам штакетника, пытаясь разглядеть, что творится на соседнем участке.
      А там было тихо, пустынно. Только где-то в доме работало радио - по "Маяку" передавали новости. Прислушавшись, она различила чьи-то голоса. Они доносились из той самой беседки, увитой вьюнком, которая так приглянулась Сене - эта беседка находилась прямо напротив её укрытия - кажется, протяни руку и дотронешься!
      Точно, в беседке кто-то был. Похоже, двое мужчин. Их голоса рокотали на приглушенных тонах, но разговор явно велся не о погоде - мужчины спорили, все более повышая голос. И скоро Сеня ясно различила слова.
      - Не пойму, - возмущался резковатый тенор, - зачем огород городить? Зачем нам такие сложности?
      - Если ты, Андрюша, чего-то не понимаешь, - парировал низкий гортанный голос с акцентом, - то лучше не говори об этом. Не надо! Может, тогда тебя люди будут всерьез принимать.
      - Какого черта, Нукзар! Я тут для тебя волчком верчусь, а ты ещё мне нотации читаешь! Слушай...
      - Не кипятись! - оборвал Нукзар. - Давай-ка покурим. На, возьми...
      Послышалось шуршанье, щелчок - наверное, щелкнули зажигалкой, и какое-то время в беседке было тихо. Сеня продолжала сидеть, не шевелясь, в своем укрытии - она догадалась, что спорят о чем-то важном. Как знать, не коснется ли разговор потерянных фотографий или её отца, которому заказали новые... И как в воду глядела!
      - Ты пойми, - продолжал Нукзар примирительным тоном, - чем меньше об этом деле знаешь, тем будешь спать спокойнее. Но раз уж ты так сильно интересуешься, скажу. Фотографии я передам одному ясновидящему. Или как их там ещё называют - магу, экстрасенсу, колдуну - черт их разберет, не важно! Говорят, он очень сильный и по фотографии сможет определить, где это находится. А место он определяет с точностью до полуметра!
      - По фотографии? - недоверчиво хмыкнул Андрей.
      - Вот именно.
      - А не проще его сюда привезти - этого ясновидящего? Пускай на месте и определит.
      - Во-первых, он калека. В инвалидной коляске... Но даже не в этом дело... Зачем нам лишний глаз? Он дорогу запомнит, местность, а потом шепнет кому надо, что тут имеется клад в полмиллиона долларов! Такими вещами не шутят!
      - Но откуда твой калека узнает, сколько это стоит? Ведь не сам же ты ему скажешь?!
      - Ой, Андрюша, совсем плохо у тебя с головой! Тебе отдых нужен. Если человек, который магию знает, который сквозь землю видит, здесь окажется ... Он, что, не поймет, что перед ним? И сколько это стоит? А потом лишние бабки платить - заказывать его, чтоб концы убрать... Нет, Андрюша, лишние свидетели нам не нужны.
      - Но ведь и так уже слишком многие к этому делу причастны, - не сдавался Андрей. - Фотограф, который отснял это место на пленку. Мой приятель, который новую съемку сделает... Что ж их всех... того! Заказать?
      - Кстати, этот твой приятель не подведет? - спросил Нукзар, уходя от ответа. - Ты понимаешь, что времени в обрез? Покупатель будет в Москве до двадцатого. Потом - фью, ищи ветра в поле! Бегай за ним по Европам... Где ты найдешь такого любителя, который в наше-то время за старую церковную рухлядь такие бабки отвалит? Людям сейчас не до этого - кризис! Им свои дела делать надо. А этот - аукционщик, ценитель. Антиквариат, чтоб его... И на все про все у нас с лишком две недели. Сегодня у нас какое?
      - Шестое.
      - Ну вот, сам видишь... Так, не подведет этот твой... как его?
      - Николай. Нет, не должен. Ему семью кормить надо - он за эти деньги носом землю рыть будет!
      При этих словах Сеня едва с воплем не выскочила из засады. Да как этот гад смеет так говорить о папе? А ещё друг называется! Нет, прав был дедушка, гнать надо этого Валета в три шеи! И уж она постарается - откроет папе глаза...
      Сеня, оказывается, даже не представляла как сильно любит папу! Она привыкла, что о нем все близкие, сослуживцы всегда отзывались тепло, по-доброму. Исключение составляла, пожалуй, только бабушка Инна. Но она почти со всеми так... А тут... ничего себе, друг! В глаза - сюсюкает, а за спиной говорит с таким гнусным презрением! Сеня впервые ощутила всю горечь предательства...
      Разговор в беседке между тем продолжался, она заставила себя сосредоточиться и вся обратилась в слух.
      - Ты должен, - говорил Нукзар тоном, каким повторяют урок нерадивому ученику, - ты должен получить фотографии. Свезти их в город и передать экстрасенсу. Тот определит место, где находится клад, ты расплатишься с ним, вернешься и передашь фото мне. Все! Больше от тебя ничего не требуется. Дальше - мое дело. И дело моих ребят...
      - А может... не надо так круто? У Коли семья ведь... Он же не знает, что это за съемка на самом деле...
      - Это не тебе решать: что надо, а что не надо. Твое дело маленькое. Да, вот ещё что... Где-то ведь существуют эти пропавшие фотографии. Кто-то их взял, подобрал на дороге - я не знаю, что...
      - Ну, положим...
      - Так вот, вывернись наизнанку, но узнай у кого они. Кто их взял? Эти фото нигде всплывать не должны.
      - Но ведь все проверили, все обыскали. Наверное, твой Мамука где-то по дороге их обронил. А там - как теперь найдешь?
      - Мамука уже наказан. Но мне почему-то кажется, что они где-то поблизости, так что ты ещё поищи. Но главное - нужны новые. Дело стоит, а ты дурака валяешь...
      - Все будет, Нукзар, обещаю. Не сегодня - так завтра Коля фотографии привезет.
      - Вот и хорошо. Иди, нечего тебе здесь светиться.
      Из беседки вышел Нукзар, швырнул окурок за забор в заросли хрена, и тот приземлился прямо Сене на голову. Она дернула головой, стряхнув окурок на землю, так что он не успел опалить ей волосы - только пепел на них просыпался... Едкий дым от окурка поплыл в лицо, наполняя ноздри омерзительной вонью. Сеня сморщилась и зажала нос пальцами.
      Нукзар не спеша прошествовал в дом, а немного погодя из беседки появился Валет. Какое-то время он стоял, понурясь и что-то обдумывая. Вздохнул, пробормотал сокрушенно: "Ох, Коля, Коля..." - торопливым шагом пошел к воротам, где под навесом стояла его машина - серебристый Форд Скорпио, сел в нее... Хмурый мужик - наверно, охранник, распахнул настежь ворота, машина выехала, подняв легкий шлейф пыли, и умчалась.
      Сеня ещё какое-то время оставалась в своем убежище, переводя дух и обдумывая услышанное, а потом выбралась на дорожку и, стараясь вести себя как ни в чем не бывало, вернулась к своим.
      Однако, вид у нее, похоже, был перекошенный, потому что Валентин Трофимович аж руками всплеснул и кликнул жену: мол, негоже молодежь голодом морить после трудов праведных - пора чего-нибудь перекусить и чайку выпить.
      Но Сеня от еды отказалась и, вцепившись в Костину руку, умоляющим голосом попросила отпустить её восвояси.
      - Слушай, ты и правда вся белая! - встревожился Костя. - У тебя по-моему даже волосы побелели... Может, съела чего? Давай я тебя домой отведу.
      И они отправились к себе на участок - Костя на ходу крикнул Слону, что отведет сестренку и тут же вернется назад. Так и не выпуская руки брата, Сеня семенила рядом, едва за ним поспевая - тот шел как журавль, "икая" при каждом шаге всем корпусом и не замечая, что сестра волочится за ним как муравей на веревочке...
      Но Сене было только на руку, что брат так спешил, - ей самой нужно поскорей оказаться дома. Надо предупредить папу. Мысли в её голове сталкивались и мчались как листья, гонимые ветром.
      "Значит, я все угадала правильно - этот Нукзар - злодей! Он замышляет что-то ужасное и надо держаться от него подальше. Так, задание Проши я выполнила - узнала про клад. Он есть! И где-то поблизости. И если какой-то там ясновидящий может по фото определить место, где спрятан клад, то уж Проша-то и подавно! Это ему просто раз плюнуть! Надо срочно с ним встретиться, рассказать про клад и про Нукзара этого... Интересно, нашел он хоть одну из моих записок? И что делать с папой? Ему ни в коем случае нельзя ввязываться в эту историю. Этот Нукзар - страшный человек, просто чудовище! Как он сказал: в этом деле свидетели не нужны... А что с ними собираются сделать? И что значит "концы убирать"? Явно что-то плохое. Очень плохое! Такое, что хуже некуда... Надо папу спасать. Только бы он был дома!"
      Но надежды не оправдались. Оказалось, едва показалось солнышко, папа быстренько собрался и ушел снимать. Просил передать Ксении, что её дожидаться не мог, потому как дело не ждет, и, отсняв свою пленку, он сразу направится в город - проявлять и печатать. Если все будет в порядке, завтра с утра он вернется с готовой работой. А если зайдет Валет - об этом ему рассказать и успокоить - мол, все тип-топ!
      Эти новости обрушились, как снег на голову! Она прямо-таки остолбенела, услыхав их от мамы. Эффект усугубился бодрым маминым голосом и надеждой, которая светилась в её глазах! Мама даже не подозревала о грозящей опасности!
      - Папа просил передать, чтобы ты не расстраивалась. Как только он разделается с этим заказом, мы все вместе отправимся на реку позагорать и вы там с ним поснимаете. Как только папа деньги за эту работу получит накупит пленки побольше и будете снимать до упаду! И я с вами - давно ведь поучиться хотела.
      - Угу, - буркнула Сеня и без сил опустилась на стул.
      У неё было странное чувство, точно кто-то невидимый и очень страшный запустил движок особой машины, которая надвигается с мерным гулом, цепляет их и тянет к краю какой-то ужасной пропасти...
      Вот беда так беда! Что же делать?
      Глава 8
      ПРОГУЛКА ПО ЛЕСУ
      - Ксанка, ты что как в воду опущенная? - встревожилась мама, убедившись, что Сеня совсем не радуется и сидит молча как истукан. - Тебе нездоровится?
      - Нет, мамочка, просто... я наверно не выспалась. Ночью плохо спала.
      - Что, плохой сон видела?
      - Да, плохой сон.
      Мама разволновалась, стала допытываться, что Сеня увидала во сне. А та уж и не рада была, что сдуру наболтала про сон лишь бы объяснить свое плохое настроение. И не подумав, брякнула первое, что пришло в голову: мол, приснилось, что бабушка тяжело заболела...
      - Надо же, и тебе про бабушку плохое приснилось... - задумалась мама. - Я тоже про неё дурной сон видела. Знаешь, Ксенечка, ты уж будь к ней повнимательней, не нравится она мне в последнее время. Видно, что-то её тревожит, места себе не находит, даже ворчать стала меньше... ничто ей не в радость! Я надеялась, что хоть тут, на природе бабушка наша повеселеет.. Поди к ней, узнай: не надо ли чем помочь. Помоги ей, девочка. Хорошо?
      - Ладно. Только, мам...
      - Ну что?
      - Я думала в лес сходить. Говорят, уже грибы появились. Маслята! Так в лес хочется! Только дождь кончился, а то все шел и шел...
      - Ну хорошо, иди в лес. Только далеко не ходи - краешком, по опушечке...
      - Так мне можно одной?
      - Можно, можно! Только сначала...
      - Что, мамочка? - от радости Сеня была готова на все - запрет снят, её отпускали на волю!
      - Надо бы в деревню сходить за молоком. Или уж мне... - мама Леля неуверенно поглядела на дочь: заставить её прежде всего сделать дело или отпустить на все четыре стороны...
      - За молоком... - эхом повторила разом скисшая Сеня.
      - Бабушка молока хотела. То ли блины затеяла, то ли ещё что... Только просила принести обязательно до обеда. А у меня работа срочная, сама знаешь - к июлю доделать нужно. А я все прыгаю как белка в колесе: то одно, то другое... Может, ты сходишь?
      - Ну мам! - умоляюще глядя на мать, законючила Сеня. - Ну, пожа-а-луйста!
      - Ладно, иди в лес! Сама за молоком схожу. Что поделаешь? - в маминых глазах появилось растерянное выражение. - Видно, и здесь не видать мне покоя!
      - Мамочка, я потом, после леса схожу, хорошо? - затараторила с облегчением Сеня. - Ты не ходи, я мигом - туда и обратно. Сейчас в лесок сбегаю - и бегом в деревню!
      - Да нет уж, схожу, бабушка молока к обеду просила... Все, пошла!
      Мама тяжело вздохнула, поднялась и, накинув на плечи легкий шифоновый шарфик, прихватила бидон и отправилась в деревню за молоком. Концы легкого шарфика слабо вздыхали и опадали на её плечах, точно мечтали взлететь, но сил не хватало...
      Сеня с сожалением поглядела ей вслед - ну вот, выклянчила свое, а что толку? И дался ей этот лес - как будто трудно было в деревню сбегать... Ей было жаль маму. Не надо было цепляться за мамино великодушие, лишь бы добиться своего. И бабушке надо помочь... Но раз уж её отпустили, надо этим воспользоваться, а то того и гляди взрослые передумают и опять чего-нибудь запретят.
      "Вот вернусь из лесу и помогу бабушке, - решила Сеня. - И за молоком схожу. Завтра..."
      И прихватив корзинку, она отправилась в лес. А по пути попыталась отвлечься от слабых уколов совести - и без них голова кругом идет. Надо расслабиться и хорошенько во всем разобраться - дела-то творятся нешуточные, тут не до молока и не до мытья посуды! Ей надо о важном подумать...
      Сеня оказалась возле въездных ворот на участки. За воротами благоухала помойка. Железные контейнеры были переполнены: пустые консервные банки, бутылки, всякое тряпье и старье переваливались через край, грудами валялись повсюду и гнили, издавая тошнотворный запах. Тропинка к лесу проходила возле помойки и миновать её было никак нельзя. Сеня, зажав нос пальцами, вприпрыжку миновала помойку и оказалась на узкоколейке, выложенной бетонными плитами. По дороге изредка проезжали машины. За бетонкой был лес.
      Сеня с лету ворвалась в это живое, дышащее пространство и тут же все её тревоги растворились в трепетной лесной свежести, все страхи смыло с души и радость переполнила всю, без остатка. Эта радость была такой яркой, внезапной, что Сеня, глуповато и счастливо улыбаясь, раскрыла руки, как будто хотела обнять весь этот зеленый мир, и помчалась вперед, не разбирая дороги. Кажется, при этом она что-то выкрикивала - сама не зная, не понимая, что с ней... Душа её взмыла и понесла, как на крыльях - душа ликовала!
      До этого Сеня побывала в здешнем лесу только однажды - с дедом. Она не знала местности, но почему-то совсем не боялась заблудиться... Лес был такой светлый, такой приветливый, что девчонка даже мысли не допускала, что с ней может что-то случиться. Кругом пели птицы, сам воздух, казалось, звенел от радости, лес как будто говорил ей: забудь все плохое, дунь на него - и развеется! Погляди, какой любовью полнится мир, он живой, он любит тебя! И вправду, Сене казалось, что все цветы, все травинки и даже прошлогодние шишечки, усыпавшие землю, глядят на неё и знают о ней больше, чем все её близкие, даже больше, чем она сама...
      Она шла и шла... Запрокинув голову, глядела в голубые озера небес над зеленым шатром, а то опускалась вдруг на колени, прижималась к траве рукой, щекой - душой, и та без слов сообщала благие вести. Как же хорошо жить! Как хорошо, когда на сердце светло и ничто тебя не гнетет, не мучит... И лес рассказывал ей о том, что можно жить так - в ладу с собой и в гармонии с миром. Он знал это, он это умел! И одаривал всех, кто вступал под зеленый полог, этим знанием.
      Сеня позабыла о времени, о расстоянии... Шла вперед, не думая ни о чем и всю себя раскрыв светлой радости окружавшего её мира. И он раскрывался ей: временами она узнавала очертания лиц в узоре ветвей и листьев, эти лица - смутные, но угадываемые, были повсюду - в кустах, в траве, в вышине сомкнутых крон... Они приняли её, они открывались ей, и она шла среди них духов леса, потрясенная чувством общности с этим братством.
      В траве, среди ландышевых куртин и незнакомых цветов, торчащих из травы синими стрелками, она замечала крепкие розовые сыроежки. Кое-где попадались и влажные шляпки маслят, но она не стала срывать их. Просто шла - легко и свободно, не решаясь нарушить здешний покой. Ей довольно было бессловесного разговора, общения с лесом - он и так одарил её, и его невидимые дары были стократ дороже любого подарка...
      Снова, как памятной ночью, в грозу, Сеня чувствовала, будто что-то влечет её. И все дальше углублялась в лес, повинуясь неслышному зову. Смешанный лес сменился еловым, воздух здесь пропитался запахом хвои, прелью и сыростью. Мягкая мурава уже не ложилась под ноги - всюду темнела побуревшая хвоя, кое-где перемежавшаяся островками мха. Земля под ногами пошла под уклон, появились папоротники, потом и пушистые хвощи - спутники болот. Кое-где почва хлюпала и противно чавкала под ногами. Стволы окольцовывали бахромчатые лишайники, вкруг неохватных деревьев хороводом застыли странные существа - то ли грибы, то ли какие-то небывалые растения... Они описывали свои магические круги, словно отмечая провинившиеся деревья, которых ждет суд или наказание... А может быть, их круги означали нечто совсем иное...
      Сеня глядела по сторонам, понимая, что этот лес говорит на своем языке и нужно потратить немало сил, чтобы его постигнуть... Он немного пугал её, во всяком случае, здесь она совсем не чувствовала той легкости и свободы как в прежнем - светлом и ласковом. Казалось, тут оживают старые сказки: того и гляди - какое-нибудь невиданное существо с жутким хохотом преградит ей дорогу...
      Но никто ей не помешал. Лес затих, словно внимая какому-то важному ритуалу незримых сил. И Сеня чутьем угадывала, что и она участвует в этом таинстве - она в нем едва ли не главное действующее лицо...
      Ей стало не по себе. Показалось, что какая-то тень сгустилась в густом влажном сумраке. Враждебная тень. Захотелось позвать на помощь или кинуться со всех ног прочь отсюда, но немота и слабость сковали ее... Она с трудом заставляла себя сделать шаг, другой... Тут деревья внезапно раздвинулись и перед ней открылась поляна. Она была крошечная, круглая как чаша и со всех сторон окружена непроходимой стеною леса. Сочная трава пестрела цветами и золотилась головками одуванчиков. Над цветами роились пчелы, жуки и бабочки. Их крылья отсверкивали на солнце, заливавшем поляну потоками света. И островок этот, вынырнувший из мрака, показался спасением, призраком рая, и Сеня, собрав все силы, устремилась к нему.
      Глава 9
      МАТЬ И ДОЧЬ
      - Стой, не ходи туда! - послышался звонкий крик у неё за спиной.
      Сеня застыла на месте, обернулась... Раздвигая еловые ветви, к ней спешили две женщины - пожилая и молодая. Те самые, на которых она любовалась недавно.
      - Сейчас мы к тебе подойдем, стой на месте! - крикнула ей пожилая.
      И через миг, запыхавшиеся, они уже были возле нее. Сеня от неожиданности не могла вымолвить ни слова. Так и стояла, приоткрыв рот и, моргая, переводила взгляд с одной на другую.
      Молодая - та, что читала книгу, - взяла её за руку и повела к себе. Сеня разом почувствовала, что силы возвращаются к ней, тряхнула головой, точно прогоняя липкую дрему, и послушно пошла следом за своей провожатой назад - в еловую прохладную полутьму. Призрак рая остался позади, деревья сомкнулись у неё за спиной, скрыв от глаз манящий круг света.
      - Сейчас, милая, мы тебе все объясним, вот только отойдем чуть подальше, - коснувшись её плеча, на ходу говорила другая, шедшая позади.
      - Ну вот, кажется выбрались! - вздохнула девушка, отпуская Сенину руку. - Надо же! Еще шаг - и ты бы пропала...
      - Как пропала? - не поверила Сеня своим ушам. - Там же такая чудесная поляна была. Просто прелесть!
      - Вот именно, прелесть, - кивнула пожилая. - Вечно нас внешним блеском прельщают. Сущая чертовщина! Давайте, девочки, познакомимся. Наташенька, ты ей все объяснишь? А то что-то я запыхалась немного.
      Она присела на поваленный ствол березы, поставив наземь корзинку с грибами и оправляя длинную юбку. Лицо её было бледно. Она во все глаза глядела на Сеню, и во взгляде её светилось детски-наивное изумление.
      - Меня зовут Наташа, а это моя мама, Мария Леонидовна, - сказала Сенина проводница. - Надо же, как мы вовремя подоспели!
      - А что случилось? - Сеня хлопала глазами, ещё не придя в себя. - Ой, я же не сказала, меня зовут Ксения. Я тут в дачном поселке живу. Я вас видела сегодня... в саду. Мимо проходила. Вы читали книгу, - зачем-то добавила она и смутилась.
      - Значит мы соседи. Что ж, рады знакомству! - сказала Мария Леонидовна. Она ещё не перевела дух и дышала часто и тяжело.
      - Ксюша, эта полянка, которая тебе так понравилась, самая настоящая ловушка. В наших подмосковных лесах такие ловушки - редкость, но видишь все-таки попадаются. Там, под слоем травы - бездонная яма с водой, жижа болотная. Трава покрывает её сплошным зеленым ковром, так что ни за что и не догадаешься... Но стоит шагнуть - и нога провалится в бездну, а трава тут же сомкнется над головой.
      - Я же говорю - сущая чертовщина! - кивнула Мария Леонидовна.
      - Ой! - у Сени ноги подкосились и она присела на березовый ствол рядом с ней. Та приобняла девочку и прижала к себе, чуть покачивая. - Значит я туда бы... - она не договорила. Невозможно было поверить, что она была на волосок от гибели.
      - Слава Богу все обошлось и забудем об этом, - Мария Леонидовна потрепала Сеню по волосам и поднялась. - Пойдем, мы тебя проводим.
      Они двинулись не спеша, скоро хвойный лес темнел позади. Снова голубели и синели в траве цветы и белые венчики ландышей прятали улыбку среди своих широких листов. Наташа то и дело наклонялась и срывала крепенькие сыроежки, невесть откуда взявшиеся - Сеня, хоть убей, не замечала ни одной среди густой травы.
      - Ты удивляешься, как Наташенька их находит? - перехватила её взгляд Мария Леонидовна. - Это просто. Давай-ка я тебе объясню. Это наша с Наташей семейная тайна! Когда ищешь грибы, попробуй ни о чем не думать и только на этом сосредоточиться. И попроси у леса, чтобы он их тебе подарил. Попроси со всей любовью к нему, с нежностью... Тогда через некоторое время ноги сами поведут тебя к тому месту, где прячется гриб. Ты как бы становишься грибоискателем - инструментом, который направлен на поиск. Лес сам тебя поведет. И конечно, твоя интуиция! Правда это не у всех получается, а только у очень добрых и чутких людей, но у тебя получится, я вижу. Ты по-моему как раз такая...
      И Сеня попробовала - стала разговаривать с лесом. Гладила стволы деревьев и обращалась к ним, к траве и цветам с самыми ласковыми словами, какие знала... И вскоре, повинуясь её немому вопросу: "Грибочки, где вы?" ноги сами несли её туда, где стоял гриб. Через полчаса корзинка была наполовину полная!
      - Вот видишь - все получилось. Значит, лес принял тебя! - порадовалась за неё Мария Леонидовна. - И так во всем. Разговаривай с природой, с предметами - говорят, у вещей тоже есть душа... Только разговор этот должен быть искренним и бескорыстным. Конечно, ты от них хочешь чего-то... К примеру, от леса - грибов. Но старайся при этом не вредить лесу - не ломать ветви, не рвать цветы с корнем и не хватать их охапками... Он с радостью поделится с тобой, если почувствует твою любовь. От нас и нужно-то только немного любви. И природа, и дом твой, и предметы в нем - они все чувствуют и всегда отвечают любовью на любовь. В отличие от людей... - она усмехнулась и прибавила шагу.
      - Ксенечка, а как же тебя одну отпустили? - спросила Наташа. - Ты ведь углубилась в лес очень далеко, запросто могла заблудиться...
      - Я не думала, что так получится. Мама просила только вдоль опушки... ну, я и шла. А потом - дальше, дальше... Сама не знаю, как забрела так далеко.
      - Это тебя леший водил. Или ещё кто-то... Лучше бы тебе без взрослых в лес не ходить, - добавила Мария Леонидовна. - Приходи к нам, мы каждый день в лес ходим. И за грибами, и просто так - порадоваться... Приходи! Наш участок ты знаешь? Сто сорок седьмой, это на девятом проезде.
      - Я приду, обязательно! - просияла Сеня.
      Она и думать не думала, что её затаенное желание - познакомиться поближе с этими чудесными женщинами сбудется так скоро!
      - Ну вот, мы и дома! - они оказались у ворот дачных участков. Проводить тебя? - спросила Наташа.
      - Спасибо, я сама дойду, здесь недалеко - вот мой проезд. Так я приду?
      - Непременно, Ксенечка! Мы будем рады, - Мария Леонидовна улыбнулась ей. - Видно встреча наша неслучайна, раз ангел хранитель твой нас к тебе на помощь послал. Ну, ступай с Богом!
      Они помахали ей на прощанье, и Сеня помчалась домой со всех ног, дивясь своему неожиданному спасению.
      Глава 10
      ЗЕРКАЛО
      Сеня летела стрелой - она явно опоздала к обеду и сейчас её, небось, в порошок сотрут! Но уж это она как-нибудь переживет - у неё родилась потрясающая идея, и нужно как можно скорее её осуществить. Секрет, который открыли Сене её спасительницы, - секрет живого общения с миром, позволял мигом решить все проблемы. Если лес откликнулся на её просьбу, почему бы не отозваться и немой фотографии? С её помощью Сеня узнает, где находится клад - узнает тайну, которой пытаются завладеть Нукзар и компания! И без всяких там ясновидящих и экстрасенсов! Она сама станет ясновидящей... если, конечно, получится. Скорее бы уединиться в комнате и проделать свой опыт!
      Какие же они замечательные - Мария Леонидовна и Наташа! Если б они были её родственницами и они могли часто общаться! А то лето пролетит - и больше она их не увидит, а как бы хотелось подружиться поближе... Эх, если б у неё была такая бабушка, как Мария Леонидовна! Нехорошо, конечно, но ей хотелось, чтоб её бабушкой была именно она, а не баба Инна, вечно раздраженная и всем недовольная...
      Она непременно воспользуется их приглашением и к ним заглянет, вот только разделается со своими делами. А дел было по горло!
      Как ни странно, никто её не встречал. В доме тихо, на веранде - ни души. Дрыхнут все, что ли?
      Сеня постаралась незаметно проскользнуть в свою комнату, обойдя дом кругом и забравшись через окно, но на веранде появилась мама. На ней лица не было. Увидев дочь, она не стала её ругать, а только молча покачала головой и тихо сказала: "Бабушке очень плохо! Скорую вызвали..."
      - Мамочка, что с ней? - крикнула Сеня и в испуге зажала рот рукой.
      - Тихо, не кричи. Тебя долго не было, бабушка волновалась... Сердце, сказала мама и стала рыться в стенном шкафчике на кухне, где хранились лекарства. - Поешь, обед на плите. Потом поговорим.
      Внезапно она застонала и без сил опустилась на табурет, уронив голову на руки. Рыдания сотрясали её, мама старалась сдерживаться, но от этого ей становилось только хуже... Эти жалобные всхлипывания Сене сердце перевернули - она кинулась к матери.
      - Мамочка, миленькая, не плачь! Ну что ты, бабушка выздоровеет...
      - Господи, хоть бы это было так! - шепнула мама, утирая слезы по-детски тыльной стороною ладошки. - Я так иногда так жалею, что мы неверующие. Иной раз так хочется помолиться, а молиться-то не умею... Знала бы, что Бог есть... - она снова всхлипнула, да так горько, что Сеня не выдержала - обхватила маму руками, прижалась к ней крепко-прекрепко и услышала как бьется мамино сердце...
      Впервые мама позволила себе проявить при дочери слабость, впервые плакала так открыто - не сдерживаясь, не боясь показаться жалкой... И Сеня тоже впервые поняла, что маме нужна её помощь. Что она сейчас сильнее её и должна эту малую детскую силу свою - всю, до донышка передать маме. Ох, если б она могла сказать маме, крикнуть громко, на весь дом, что Бог есть! Что он не лев Аслан, придуманный писателем Льюисом, - он... настоящий! И что она - Сеня - проникла в тот мир, где знают о нем. Что людям открыт только маленький уголок реальности, самый краешек, с которого начинается путь... Путь к Нему! Да, она теперь знала об этом, но боялась, что мама ей не поверит. Ведь у неё не было доказательств! Но она добьется, чтоб ей поверили. Чтобы стала её семья похожа на ту - Прошину, которой не требовалось никаких доказательств, потому что живая вера их не просит, не требует... Она знает - и все! Как знала Сеня той памятной ночью, что ей открывается мир, в котором ответ на все людские вопросы.
      - Мамочка, все будет хорошо, слышишь? - жарко шептала Сеня, прижавшись к маме. - Ты помолись, мамочка, не бойся, что не умеешь. Бог нам поможет, я верю, я знаю...
      Леля подняла заплаканные глаза. Она никак не ожидала услышать такое от дочери. Ее голосок растопил что-то в душе, и она, не таясь, заплакала, обнимая прижавшуюся дочурку.
      - Деточка... маленькая моя! Бабушка наша слабеет. Она старенькая, но ей так не хочется стареть! В молодости она была очень красивой, и теперь... Ей страшно, она боится смерти, Господи, да кто ж не боится-то! - она глубоко и прерывисто вздохнула, пытаясь выровнять дыхание, потому что впервые при Сене произнесла вслух слова, которые боялась произносить. Слова о смерти!
      - Понимаешь, девочка, я говорю ей: мама, ты бы в церковь сходила исповедовалась, как в старину бывало. Тебе легче станет! А она мне: нет, говорит, Леля, в чем мне каяться - на мне греха нет... Нету на ней греха, понимаешь!? Как же так можно, ведь нет людей без греха! Но она не хочет сама себе в этом признаться. Господи, ну что за жизнь, что за дурацкая жизнь... Может быть тебе, маленькая, удастся жить по-другому. Дай тебе Бог! А мы... Мы уж так, как привыкли. Живем, будто сидим на краешке стула как-то наперекосяк! Ох, да что я глупости говорю, ты меня не слушай...
      - Нет, ты не глупости говоришь - ты всегда так со мной говори, хорошо? Почему ты никогда так раньше не говорила? Думаешь, я не пойму? Я все понимаю! Давай теперь так всегда будем... не понарошку говорить, хорошо?
      Леля, с удивлением глядя на дочь и словно заново её узнавая, кивнула. И почувствовала, что ей стало легче.
      - Мамочка, все изменится - вот увидишь. Скоро-скоро! Я обещаю тебе! Ты мне веришь?
      - Верю, - сказала мама. И улыбнулась.
      - И еще, мам, у меня к тебе просьба. Ты зови меня Сеней, хорошо?
      - Сеней? Тебе нравится? Ну, раз так, хорошо... Сеня.
      Она нежно поцеловала дочь, поднялась.
      - Пойду я к бабушке. Спасибо тебе, дружок, легче мне стало. А ты поешь, ладно?
      И умывшись, насухо утерев лицо полотенцем, мама вернулась в дом.
      Сеня не стала есть, только налила себе стакан молока и залпом выпила. Потом на цыпочках прошла к бабушке в комнату. Та лежала, закрыв глаза, положив руку на грудь и почти не дыша. В комнате пахло лекарствами, дед сидел на стуле возле кровати, держа бабушку за руку. Он обернулся на шаги, кивнул внучке и продолжал сидеть неподвижно как изваяние.
      Бабушка захрипела, что-то всхлипнуло у неё в горле, на лбу выступил пот... Сеня не могла больше на это смотреть и выбежала из комнаты. Слезы душили её. Она не думала, что бабушке так плохо, и это ведь по её вине! А врачей тут поблизости нет - пока ещё скорая доберется...
      Она пробралась к себе в комнату, легла и завернулась с головой в одеяло. Мысль воплощается, - вспомнились ей слова Проши. Да, это она во всем виновата - надо же было придумать про плохой сон о бабушке, который якобы ей приснился... Ну кто её за язык тянул? Нет бы сказать, что видела плохой сон о себе - глядишь, сама бы и заболела! За что бабушке-то расплачиваться за внучкину глупость?! Да ещё эта мысль... пускай невысказанная, но все же пришедшая ей на ум - мысль о том, что хочет другую бабушку... Так вот тебе - бабе Инне плохо. Она при смерти! Вот и не будет у неё теперь бабушки... Вовсе не будет - ни придуманной, ни настоящей!
      Подумав об этом, Сеня ужом завертелась в кровати. Она не знала куда деваться от стыда и боли, жгущих её, как огнем.
      - Господи, дорогой Господи, я знаю, что ты есть! - горячо зашептала она, давясь слезами. - Помоги моей бабушке! Помоги нам всем... Я такая глупая, Господи! Почему так все получается? Я же ничего плохого не хотела...
      "Не хотела, но сделала, - шепнул ей внутренний голос. Ты стащила фотографии, ты ляпнула маме про дурной сон о бабушке, хотя знала, что мысль воплощается... Ты ушла в лес вместо того, чтобы отправиться за молоком..."
      Сеня села в кровати. Но это же... самая обыкновенная жизнь. Такое каждый день происходит. Почему же только сейчас в ней проснулся этот внутренний голос? Почему он раньше молчал?
      "Потому что ты изменилась. Проша многое рассказал тебе - то, чего раньше не понимала. Прежде ты сама себе задавала вопросы, но ответа на них не получала. А теперь знаешь ответ, знаешь, что злой поступок дает темным силам власть над тобой. И тогда зло умножается. Многократно... Получается целая цепочка зла! Она кажется случайным нагромождением событий лишь для того, кто не ведает, что творит. Но знающий видит связь между ними. И ты её теперь видишь."
      - И что же мне делать?
      Она задала этот вопрос вслух, хоть и не знала, с кем говорила сейчас, кому принадлежал этот внутренний голос. Душа ли это ей отвечала, растревоженная и напуганная душа, - или то был голос ангела хранителя... А может быть, с ней говорил Тот, к Кому она обратилась с первой в жизни молитвой...
      - Что мне делать? - повторила она свой вопрос, дрожащим от боли и страха голосом.
      "Ты уже наметила план действий. Исполни его..."
      И Ксения поняла: то был голос её души! Душа знает больше, чем разум, и всегда подскажет правильный путь. Как переводчик, который передает вести из тонкого мира, перелагая их на доступный язык...
      Ей показалось, душа её вдруг расширилась, стала больше, сильнее... Она выросла в эти дни, обрела свой голос и звала её действовать, помочь всем, кто оказался вовлеченным в замкнутый круг беды, очерченный возле неё и Проши. Сеня не сомневалась: за их семью принялся Сам - Прошин заклятый враг, которому она сама растворила двери!
      Она встала с кровати и подошла к зеркалу. На неё глядело лицо, которое вдруг показалось ей незнакомым. Кто она? Какая на самом деле? Хорошая или дурная? Этот вопрос прежде не возникал - само собой разумелось, что она не может не быть хорошей! Но теперь её "я" корчилось, не желая принять иной ответ, иной взгляд на саму себя, и все-таки его принимая...
      Ее обожгла догадка: а что если она... не совсем хорошая девочка? Да что там, попросту совсем не хорошая! Чудовище! Эгоистка бесчувственная! Сущий жухлик в девичьем обличье! Но она не собирается с этим мириться. Такую себя она не хочет, не любит, а значит придется с собой что-то делать, чтобы хоть чуточку измениться. Чтобы стать такой, на которую радостно поглядеть в зеркало!
      - Ах ты, змеюка поганая! - зашептала Сеня пересохшими губами, глядя в зеркало. - Только бы было тебе хорошо, а как другим - это до лампочки! Испугалась, что У ТЕБЯ не будет бабушки! А что её ВООБЩЕ не будет, что она перестанет быть - это как?! Навредить ты ей навредила, а помочь не умеешь. Выходит, от тебя один только вред получается! До добра ты, дорогая моя, не дотягиваешься, потому что не хочешь до него дорасти. Просто хочешь стать взрослой, вырасти, а куда - в какую сторону... добра или зла? Об этом ты хоть раз задумывалась? Умница ты моя! Особенная моя! Нет, на это тебе наплевать!
      Сеня скривилась от отвращения и плюнула в свое отражение. Потом, подумав, утерла плевок полотенцем.
      "Плюй на себя, сколько хочешь, но зачем же зеркало-то марать и без того мерзко! - подумала она и заметалась по комнате как зверок в клетке. Как же теперь исправить все, что я натворила? Эй, хватит дергаться! Возьми себя в руки!" - велела она себе и высунулась в окно.
      Был уже вечер, сад ещё нежился в бархатных лучах солнца, ласкавшего поникшие от зноя цветы. И эта светлая нега и ласка природы коснулась её обожженного болью сердца, оно потеплело, оттаяло, а Сеня... она заплакала. Нечаянно как младенец, который вдруг спотыкается и падает на бегу, спеша к протянутым материнским рукам...
      И с этими слезами, будто прорвавшими невидимую плотину в душе, к ней пришло облегчение. Душа очистилась и смирилась с этим новым неприятным знанием о себе. Боль, корежившая её, отпустила и неожиданно родилось ощущение какого-то внутреннего движения, как будто где-то внутри себя поднималась вверх по ступенькам невидимой лестницы... Это движение доставляло неизъяснимую радость.
      Она вновь подошла к зеркалу - осторожно, точно боясь сделать неверный шаг. Погляделась в него... На неё смотрела девочка, которая была заметно взрослее той, что только что отражалась в гладкой зеркальной поверхности. Эта девочка знала правду о себе и этой правды не испугалась!
      - Ну что ж, - проронила Сеня вполголоса, - такой ты мне больше нравишься. Ты стала расти... Это больно, но хорошо, и радость намного сильнее боли! И не смей увиливать, не смей сбиваться с пути, потому что тогда ты будешь оторвышем, жухликом и никогда не сделаешься человеком!
      Она уселась на кровать и долго сидела, прислушиваясь к этой новой радости, которая нарождалась в ней. И, приняв её всем своим существом, улыбнулась ей. Улыбнулась себе - новой. И поняла, что, кажется, начинает жить!
      - Так, - сказала она себе строго и деловито, - больше не будешь болтаться, как неприкаянная! Будешь делать то, что задумала, как бы ни было неприятно. Значит надо вернуть фотографии. И предупредить папу. Сколько времени зря потеряно! И ведь предупреждал же Проша, спас уже один раз... Так нет - зная, что Сам где-то рядом, что на нашу семью ополчился, - в лес поперлась и чуть в болото не угодила! Опять спасли. Спасибо тебе, мой ангел хранитель! Но я больше не буду испытывать твое терпение, не буду метаться, как ошалевшая мышь... Я должна найти Прошу, а там посмотрим... Почему-то мне кажется: все завязано в один узел. И клад, который где-то рядом и который ищет этот поганый Нукзар, и моя семья, которую хочет взять под опеку Проша, и он сам, и бабушка... Да, все это связано между собой, но только Проша поможет понять - как именно. И где тот меч, который разрубит этот Гордиев узел... Потому что, мне кажется, развязать его просто нельзя!
      Меч... или ключ! - мелькнуло в голове. - Ключ, который поможет открыть невидимую дверцу и выйти из замороченного пространства, в котором мы оказались по милости этого поганого Самого... И по моей, конечно. Но этот морок отступит, тьма развеется, я верю, я знаю! И тогда бабушка выздоровеет, она не умрет... Потому что теперь я буду действовать очень быстро!
      Глава 11
      СОБЫТИЯРАЗВИВАЮТСЯ
      Сеня не слыхала, как подъехала "скорая". Она услышала только шаги в дальней комнате - быстрые, уверенные шаги. Незнакомые голоса... Команды, которые отдавал чей-то звучный бас... Ну, наконец-то! Теперь можно было перевести дух - помощь все-таки подоспела, врачи сделают что-нибудь... Просто не могут не сделать - на то они и врачи!
      Она было сунулась к бабушке, но дед замахал руками - мол, уйди, не до тебя теперь! Тогда, шепнув про себя: "Держись, бабуленька! Держись дорогая!" - она накинула кофточку, потому что стало заметно прохладнее, и побежала к сараю. Там быстренько извлекла из-под рулона пленки злополучный пакет, сунула его за пояс своих джинсов, оправила сверху кофточку так, что было совсем незаметно, и бегом понеслась к участку мамукиного отца. Только бы Мамука был дома!
      Глухой забор без единой щелочки преградил ей путь. Сеня огляделась и заметила кучу бревен, сваленную прямо возле въездных ворот. Как видно, их привезли и сгрузили, но не успели распилить и расколоть на дрова... Быстро, как кошка, она вскарабкалась на эту кучу , уцепилась за верхний край забора и заглянула внутрь.
      За воротами под навесом стоял серебристый "Форд" Валета. Значит он тут! И чего мечется - Нукзар же велел ему не маячить в поселке - наверное, явился с какими-то новостями. Рядом с "Фордом" стояла какая-то синяя машина, поблескивающая полировкой. Ее марки Сеня не разглядела. По виду машина была страшно модная и дорогая. Значит, у Нукзара гость. И судя по всему - весьма важный... Возле дома слонялись двое каких-то крутолобых детин - по виду охранники. Наверное, они этого важного охраняли. У сарая возился мужик с угрюмым лицом - охранник Нукзара. Ну и ладно, они Сеню не интересовали - ей был нужен мальчишка. И она увидала его.
      Мамука сидел один на лужайке возле бассейна. Он глядел прямо перед собой бессмысленным взором, отщипывал травинки одну за другой и бросал их в воду. И травинки начинали медленно кружиться на гладкой прозрачной поверхности, а во взгляде мальчишки отражалась тупая покорность судьбе.
      - Эй, Мамука! - сдавленным шепотом позвала Сеня. - Открой мне калитку.
      Тот поднял голову, увидел её и несколько оживился. И через минуту она уже стояла на усыпанной гравием дорожке, окаймленной зацветавшими ирисами.
      - Привет, - выдавила Сеня, на секунду задержала дыхание, как перед прыжком в воду, а потом залпом выпалила, - вот, я твой пакет принесла. Он у нас в канавке лежал, в траве возле калитки. Ты его наверное обронил, когда к нам заезжал... Ты просил поискать - вот я и нашла.
      Она извлекла пакет из-под кофточки и быстро сунула ему в руку.
      Мамука совершенно опешил, теребя пакет короткими пальцами и не веря своим глазам. Потом он схватил её за руку, глаза ожили и улыбка впервые за долгие дни опалы осветила его лицо.
      - Ой, спасибо! Какая ты молодчина! У нас все с ног сбились... Понимаешь, там фотографии. Очень нужные. Пойду скажу папе!
      - Ладно, я тоже пойду.
      Сеня повернулась и медленно побрела к калитке, но душа протестовала и требовала всей правды! Она не желала довольствоваться только её половиной... И Сеня, покорная ей, обернулась и окликнула мальчика.
      - Подожди, Мамука... - он остановился и она в три прыжка оказалась возле него. - Это я взяла твой пакетик. Просто так взяла - для забавы. Я не знала, что в нем что-то важное... Ты... прости меня! Прости пожалуйста...
      Она застыла, втянув голову в плечи, точно ожидая удара. Но почувствовала как рука её оказалась в его ладонях. Он крепко сжал её лапку и стоял, не зная, что сказать...
      - Знаешь, я и не думал, что девчонки... такие смелые. Я бы ни за что не признался! - он глядел на неё с нескрываемым изумлением и что-то ещё было во взгляде... может быть, восхищение. - Ничего, что так получилось. Мне попало, конечно, но... зато теперь мы друзья?
      - Друзья, - с облегчением кивнула она. И рассмеялась. И чмокнула его в щеку, сама не зная, как это получилось! И быстро пошла к калитке, светясь от радости.
      Оказалось, что правда - это совсем не страшно! Что говорить её легче, чем скрывать, мучаясь и болея душой... И теперь она ни за что с нею не расстанется!
      - Эй, Ксюнчик! - остановил её до боли знакомый голос.
      "Нет, только не это!" - похолодела Сеня и обернулась.
      Дверь в дом распахнулась, и на веранде показалась группа мужчин. Они оживленно переговаривались, смеялись... Нукзар что-то возбужденно доказывал высокому седовласому человеку в строгом костюме, между ними вился Валет... А по дорожке к ней направлялся счастливо улыбавшийся папа! А Мамука... он несся к крыльцу, протягивая отцу проклятый пакет!
      Все дальнейшее произошло так быстро, что Сеня и глазом моргнуть не успела. Нукзар, увидев пакет, помрачнел... Седовласый перехватил его из рук Мамуки так ловко, что тот не успел передать отцу, - раскрыл, глянул на фотографии, кивнул крутолобым... И тотчас из беседки выскочили ещё двое таких же накачанных крутых охранников, и все кто был на участке, оказались в живом кольце - и хозяин с сыном, и Валет, и Сеня... и папа, папа! Папа, все ещё широко улыбался, недоуменно оглядывался вокруг, точно никогда не видал подобного по телевизору... в боевиках, которые так любил!
      - Выходит, ты меня за нос водишь! - тоном, не предвещающим ничего хорошего, процедил сквозь зубы седоволосый респектабельный господин, сунув руки в карманы, а вместе с ними - и пакет с фотографиями. - Получается, что у тебя два комплекта: один ты продал мне, а другой... интересно, для чего он тебе, друг мой, а? Может для коллекции? Расскажи, не стесняйся!
      Он нехорошо улыбнулся. Нукзар побелел. Седовласый кивнул своим людям.
      - Эти дети - дочка фотографа и сын нашего гостеприимного хозяина побудут где-нибудь... в безопасности. Пока я с этим делом не разберусь. Не люблю, когда меня водят за нос. - Он в упор взглянул на Нукзара и тот дернулся. - Не дергайся, не поможет! Твой сын и девчонка будут заложниками, пока мои люди не возьмут клад. Хорошо, что я сам приехал, сам решил все на месте проверить. А то бы ты тут наворотил...
      Он вынул руки из карманов - Сеня заметила, что пальцы у него длинные, тонкие, как у скрипача. "Музыкант хренов!" - выругалась она про себя, не смея взглянуть на папу. Он так и стоял, не проронив ни звука и, судя по всему, ещё не осознав происшедшего...
      Сеня оцепенела, втянув голову в плечи и скосив глаза в сторону калитки, точно надеясь на чудо: вот сейчас распахнутся ворота и отряд спецназовцев придет к ним на помощь... Но так бывает только в кино! На миг показалось, что над забором мелькнула чья-то знакомая голова. Высунулась и пропала. И голова эта очень напомнила голову брата. Только наверное это было лишь плодом её больного воображения...
      Между тем, к "музыканту" тотчас кинулся один из его людей и щелкнул зажигалкой, когда в его пальцах появилась тонкая коричневая сигара. Тот закурил, обвел прищуренным взглядом застывшую группу и расхохотался.
      - А ты игрок, Нукзар! Я тебя недооценил. Зато теперь знаю, с кем имею дело... Выходит, ты сам хотел взять цацки, пока мои люди возятся с экстрасенсом... Интересно, как ты-то узнаешь, где клад? По фотографиям? У тебя есть свой ясновидящий, а, Нукзар? А может быть, ты уже знаешь? Может быть, ты сам ясновидящий? Значит, ты решил и дельце провернуть, - так сказать, услугу мне оказать, - и клад взять! Ну-ну! Молодец! Всех в дом! коротко рыкнул он своим - двое из них в мгновение ока затолкали в дом Нукзара, Валета, у которого челюсть тряслась и... Сениного отца. Когда ему быстро скрутили руки и, подталкивая в спину, повели в дом мимо Сени... она не выдержала, крикнула: "Папа!" А он... Господи, какое у него было выражение! Какая растерянность, боль и страх за неё - страх за дочь, которая по его милости стала заложницей в страшной мафиозной игре...
      Папа и не подозревал, что во всем она виновата - просто не вовремя сунулась с этими фотографиями... Но она же не знала, что он уже все напечатал и прямо со станции, даже не заходя домой, поспешил сюда передать срочный заказ... Не знала, что к Нукзару пожаловал гость - главный участник этой истории. Человек, перед которым сам Нукзар казался мальчишкой... И теперь они все у него в руках!
      Между тем их с Мамукой затолкали в беседку и двое охранников встали у входа. Другие двое остались в доме - охранять пленников.
      - И куда их девать? - послышался резкий командный голос - по-видимому, принадлежавший главарю бандитов-охранников.
      - Может, свезем на хату? - предложил второй, хриплый, - видать, куривший до обалдения...
      - На нашу? - переспросил первый. - Далековато. Ехать - час туда, час обратно... А нам же в Москву надо - фотографии везти к этому, как его, ясновидящему, что ли, мать его!
      - А, все один хрен, как его звать... - поддакнул второй. - Главное, ехать надо. Да, возни нам до черта! Чего ж с ними делать?
      - Слышь, ребят! - возле беседки появился кто-то третий. - Я тут все места знаю. Я вам помогу щенков этих спрятать так, что ни одна тварь не пронюхает. А вы это... вы шепните про меня своему. Хозяин мне уже поперек горла! За копейку удавится! Пашешь на него с утра до ночи, а толку... И потом спекся он, ясно! Ваш-то покруче будет. Вы как - службой довольны?
      - Да, не жалуемся, - протянул хрипатый. - Если все - хоккей, то бывает, сотню баксов за день отваливает. Как премиальные, так сказать, сверх основного оклада.
      - Хорош базарить! - оборвал командир. - Хочешь помочь - давай, хорошие бабки за это получишь, а трепало свое засунь куда подальше... Ну все, проехали. Так куда их?
      - Да тут, поблизости! - засуетился третий. - Тут дачка одна пустует. Заткнешь им глотки - и все дела!
      Сеня боялась взглянуть на Мамуку. Мало того, что вся эта каша заварилась из-за нее, и парень об этом прекрасно знает... Мало того, что его отец попал в крутой переплет... У них на глазах совершалось предательство - человек, который служил Мамукиному отцу, и которому тот доверял, за лишнюю сотню зеленых готов был продать его. Мамука слышал все это, слышал как отца называли жадным, слышал, что он "спекся" - то есть, ему конец... каково все это пережить?
      И вдруг... она почувствовала как влажная ладонь Мамуки нашарила в сгущавшихся сумерках её маленькую дрожащую ладошку. Он прошептал:
      - Не бойся! Слышишь, девочка? Забыл как тебя зовут... Не бойся, я тебя в обиду не дам!
      Глава 12
      В ЗАТОЧЕНИИ
      Уже совсем стемнело, когда темно-синяя "Ауди" - та самая машина, марки которой Сеня не успела разглядеть, выехала за ворота с участка Нукзара. Сеня с Мамукой, скорчившись, лежали на дне багажника. Рты их были завязаны кусками плотной ткани, для этой цели пришлось порвать на части рубаху хозяина - ничего лучшего под рукой у бандитов не оказалось...
      Двоих охранников, которых приставили сторожить юных заложников, звали Толян и Гарик. Третьего - угрюмого, который переметнулся на их сторону Кузьма. Они выжидали время, когда дачники разойдутся по домам и поселок растворится во тьме, чтобы никто не увидел, куда они направляются. Но и этого было мало - ребят решили спрятать в багажнике, чтоб их уж наверняка никто не заметил.
      В багажнике "Ауди" было нечем дышать. Хотя трясло не особо - рессоры у новой машины были на редкость мягкими. Сеня с Мамукой лежали, не шевелясь, лицом друг к другу, - ни живы, ни мертвы, в кромешной тьме чуть поблескивали глаза... Они не отрывали глаз друг от друга, точно этот взгляд был единственной ниточкой, которая связывала их с жизнью.
      Сеня изо всех сил старалась не плакать: понимала - если заплачет, дыхание собьется и она начнет задыхаться. А это было б уж слишком! И без того дело принимало плохой оборот...
      Однако, удушья почувствовать не успели: только отъехали, как их передвижная тюрьма остановилась. Дверцы хлопнули - бандиты выбрались из машины. Крышка багажника откинулась, волна свежего ночного воздуха ворвалась внутрь, пленников подхватили и водворили на землю.
      Сеня с Мамукой стояли, пошатываясь и моргая - лунный свет казался им непривычно ярким после кромешной тьмы. Бандиты, не давая ребятам опомниться, потащили их на участок. И Сеня едва сдержала крик облегчения их вели в заброшенный дом! В тот самый, где она повстречалась с Прошей, в его пристанище... А значит, домовой непременно придет на помощь!
      Бандиты тихо переговаривались между собой.
      - А ты уверен, что дом нежилой? - спросил хмурый Толян. - Если шуму наделаем, хозяин башку свернет!
      - Да нет, ты не сомневайся, я эти места как свои пять пальцев знаю, успокаивал его Кузьма. - Тут уж года два никто не живет...
      - Ну смотри... - рыкнул Толян. - Черт, дверь заперта!
      - А как же иначе? Там же нет никого! - суетился возле него Кузьма.
      Гарик извлек из кармана какой-то предмет, нажал невидимую пружинку и в его руке сверкнуло лезвие ножа. Финка! С её помощью он без лишних хлопот открыл хлипкую дверь, и все оказались внутри.
      Здесь все было как той памятной ночью: и матрас на полу, и фанерный ящик, только огонь в печи не горел - он спал, как и все вокруг - спал поселок, опоенный сонным дурманом ночи...
      Пленников толкнули в угол - за печку, бросив им какое-то тряпье, извлеченное из багажника. Они устроились на полу, прижавшись друг к другу. Рты им наконец развязали, и они тяжело дышали как рыбы, вытащенные из воды.
      Сами бандиты устроились на матрасе. Гарик, стараясь двигаться как можно тише, скользнул к машине и принес сумку, из которой извлек бутылку водки, пластиковые стаканчики, какую-то закусь. Толян зажег карманный фонарик и установил его на фанерном ящике, подложив под него коробок спичек, чтобы свет шел под углом, и прикрыв носовым платком.
      - Хм, все равно свет из окон заметно, - сказал он, с сомнением оглядев это сооружение. - Нас в два счета вычислят!
      - Да ты чё! - ухмыльнулся Гарик. - Тут же окна досками забиты. И потом кто интересоваться-то будет? Дачники? Им все по фигу! Не-е-е, в Багдаде все спокойно... - сострил он и сплюнул на пол.
      - А родители? - не унимался дотошный Толян. - Они ж всю округу на ноги вздернут!
      - Какие родители? - поддакнул Толяну Кузьма. - Их папаши у наших - они и не пикнут. Остаются только родственнички этой... - он кивнул на Сеню. Но они до утра ничего не сделают: сторожка сегодня закрыта - позвонить не смогут... А на станцию... не на станцию ночью они не попрут. Да ладно, мужики, чего зря кино крутим? Давайте - разливайте. Отобьемся, если что...
      С этим мудрым решением все согласились - мужикам не терпелось выпить. Скоро они оживились и завели разговор о своем - их хриплые приглушенные голоса доносились до измученных пленников как назойливое гудение шмеля, бьющегося в стекло...
      Первое время Сеня дрожала как осиновый лист. Но вскоре, поняв, что бандиты не собираются причинять им вреда, несколько успокоилась. Круглое и теплое плечо парня тоже действовало успокаивающе - все ж таки она была не одна. И Проша... он где-то рядом. Не может он не почувствовать, что она в беде!
      Сеня пошевелилась и повернулась лицом к Мамуке.
      - Послушай... надо что-то придумать.
      - А что делать-то? - прошептал он, обдав её волной горячего дыхания. Они ж не уснут.
      - Что там, в твоем доме? Что с папой? И твой отец... Ох, что же я натворила! Не надо было мне эти фотографии отдавать!
      - Нет, ты все сделала правильно. Не твоя вина, что мы тут...
      - Слушай, ты что-нибудь понимаешь в этой истории? В чем все дело-то?
      - Я только догадываюсь: кое-что удалось подслушать из разговоров отца. Ты не думай - я этого не люблю, просто так получилось. Отец часто говорил с людьми в той беседке... ну, в которую эти нас отвели. А я люблю сидеть возле бассейна, на воду глядеть. Это близко - все слышно.
      - И что? Кто этот седой с тонкими пальцами, который всеми командует?
      - Это большой человек. Он контролирует два района в Москве. Отец вышел на него, когда узнал, что в здешних местах есть клад. Очень ценный! Что в нем - я не знаю. Только знаю со слов отца, что у нас в России на него не найти покупателя. Там вещи очень редкие, они принадлежат... я не понял - то ли Патриархии, то ли монастырю. Их надо вывезти за границу - там можно продать. И получить за них очень большие деньги!
      - Кажется, понимаю... Я тоже слышала разговор в той беседке. Только ты не думай - я не подслушивала... то есть, да, честно сказать, подслушивала! Но я просто хотела тебя найти и подумала: не там ли ты... То есть... в общем, хотела отдать фотографии. Это было сегодня утром.
      - Слушай, не бери в голову, со всеми бывает! - Мамука ободряюще улыбнулся, и ей сразу стало легче. - Мы же друзья?
      - Друзья!
      - Ну вот. А у друзей нет никаких тайн. Ты мне можешь рассказать о себе, что угодно, самое плохое - и я пойму. Потому что я сам... - он понурился.
      - Эй, ты чего? - Сеня схватила его за руку.
      - Да я-то ничего. Просто мне все это не нравится! Все, чем занимается отец и вообще... У нас денег - во! - он провел ребром ладони поперек горла. - А радости от этого... Отец вечно злой, озабоченный. Мама... она болеет. И почти с нами не живет. У неё сиделка. Это у неё на нервной почве сделалось, когда отец два года назад в жуткую переделку попал. Тогда его друга убили и он... в общем, он стал главным.
      - Слушай. Он связан с бандитами, да?
      - Да, - кивнул Мамука и поднял на неё горящие глаза. - Сначала мне это нравилось. Ну, все эти охранники, беготня, машины, оружие - вся эта опасность, которая всегда рядом. Понимаешь? А потом... потом это как-то все стало...
      - Противно? - подсказала Сеня.
      - Да нет. Все равно. Все - все равно, понимаешь? Меня они все достали! - в сердцах выпалил он и стукнул кулаком по коленке.
      Бандиты повернулись к своим пленникам, их глаза блестели в темноте каким-то неестественным блеском.
      - Эй, вы там! - цыкнул Толян. - Потише! Не то живо успокоитесь, ясно?
      Они сжались под его злобным взглядом. Не нужно было лишний раз убеждаться в том, что эти люди способны на все!
      Прошло не меньше получаса, прежде чем они решились снова заговорить так тихо как только смогли... Сеня передала Мамуке, о чем говорил с Валетом его отец. Он тоже рассказал ей, что знал. Получалась такая картина: через Валета Нукзар узнал о кладе, в котором спрятаны сокровища монастыря. Нужно было найти человека, которого этот клад заинтересует, и лучше всего иностранца. Очень крутого иностранца, потому что клад даже по самым примерным подсчетам стоил каких-то немыслимых денег! Нукзар вышел на "музыканта", как его окрестила Сеня - очень известного в бандитских кругах вора в законе, контролирующего в Москве два района. У этого "музыканта" под кличкой Ефим были связи с иностранцами, которых интересовали предметы искусства и старины. Нукзар с Ефимом договорились: один достает клад, а другой находит покупателя. Делят деньги поровну и разбегаются. Мамука сказал, что его отец побаивался Ефима и вначале не хотел с ним связываться... Чтоб узнать, где находится клад, отцу и понадобились фотографии - он знал известного ясновидящего, который мог по фотографии определить местонахождение любой вещи. Нужна особая сила провидца, чтобы найти клад, не зная, какие именно предметы в нем находятся, а зная только место, да и то - весьма приблизительно. И все-таки московский провидец, который слыл колдуном, взялся за дело. Сам он сюда приехать не мог - был прикован к инвалидной коляске. Поэтому нужно сфотографировать место, где могли быть спрятаны сокровища, и доставить снимки в Москву. Однако, вмешался случай: Сеня стащила пакет с фотографиями!
      В этом деле было слишком много узлов, которые, спутавшись, нарушили первоначальный план. Оказалось два комплекта фотографий, и надо было случиться так, чтобы в тот самый момент, когда Сене "приспичило" вернуть Мамуке один из них, к Нукзару пожаловал нежданный гость - Ефим, решивший лично проконтролировать дело. Ефим сразу понял, что дело нечисто и его водят за нос! Это его-то - вора в законе, перед которым трясется вся бандитская Москва!
      Когда вся картина наконец прояснилась, ребята поняли, в какую передрягу попали! И какая смертельная опасность грозит их отцам... Ведь Ефим не прощал ни малейшего промаха, платой за ошибку было только одно смерть!
      Они сидели, оцепенев от страха, не зная живы ли их родители и сколько осталось жить им самим... Мамука взглянул на часы - было два часа ночи. Бандиты здорово нагрузились - в их сумке была не одна бутылка... Они клевали носом, но бодрствовали, подстегивая себя все новыми порциями алкоголя. Изредка слышался хриплый гортанный смех, похожий на клекот каких-то хищных птиц...
      - Слушай, по-моему надо как-то отсюда сматываться! - решительно прошептал Мамука. - Если б только эти, - он кивнул на бандитов, перепились до того, что заснули...
      - И никаких проблем! - послышался над ними тонкий писклявый голос. Сделаем все как надо!
      Сеня подняла голову - над ней сгущалась тень, похожая на чернильное пятно. Лапекак!
      Мамука при виде этого явления с белесыми глазками, шевелившего неопределенной формы конечностями, тихо ойкнул, да так и застыл с отвалившейся челюстью. Сеня быстро шепнула другу: "Не бойся!" и глаза её засветились. Они не одни - Проша прислал к ним своего порученца!
      - Лапекак, миленький! Видишь, что тут творится - нас взяли заложниками...
      - Не рассказывай - сам знаю! - пискнул Лапекак и засучил отростками. С этими-то мы справимся, тут дело похуже - Пров Провыч в беде!
      - Как! Что с ним? - всполошилась Сеня, невольно повысив голос охранники тут же поворотились в их сторону.
      - Ну, вы, детеныши! Тихо чтоб! - велел Толян.
      - Быстренько предложи им чаю. Скажи, ты заварку нашла. И чайник. Поняла? Только быстро, скажи - вы умираете от жажды. У меня сон-трава! Мы их быстренько усыпим и будем выбираться отсюда, - пропищал Лапекак на немыслимой скорости, метнулся в сторону и указал глазами на тот самый обгорелый кофейник, из которого Проша поил её в ночь первой встречи.
      - Мы хотим пить! - громко сказала Сеня дрожащим голосом. - Тут чайник есть... то есть, кофейник. И заварка. Можно я чай заварю?
      Превозмогая страх, она поднялась, взяла чайник и маленькую жестяную банку с заваркой, на которую указал Лапекак, и на затекших ногах направилась к бандитам.
      - Чайник, говоришь? Хм, - задумался Толян. Видно, мысли в его голове ворочались с превеликим трудом. - А как мы его... разогреем?
      - На печке, - немного осмелев, сказала Сеня. - Тут дрова есть... Я могу её растопить.
      - Ладно, давай! - согласился Толян. - Чайку горячего не мешало...
      Сеня в два счета засунула в печку сухие дрова, взяла у Кузьмы спички и клочок газеты, в которую была завернуты их закуска. Печка скоро разгорелась, отблески огня заплясали по комнате. Сеня попросила разрешения сходить за водой, но ей было велено сидеть и не рыпаться, а Кузьма, крякнув, поднялся, разогнул затекшую спину, взял пластиковую бутылку из-под "Спрайта" и двинулся к выходу. Через пару минут он вернулся и отдал Сене бутылку, до краев наполненную водой.
      Сеня налила в кофейник воды, поставила его в специальное углубление, сделанное в печи для приготовления пищи, и уселась у печки, ожидая когда вода закипит. Дождавшись, она приоткрыла крышку и высыпала в воду содержимое баночки. По комнате тут же поплыл густой травяной запах. Сеня в испуге глянула на Лапекака: а вдруг бандиты догадаются, что их собираются опоить?
      - Не волнуйся, они же обкуренные и в стельку пьяные - не унюхают, успокоила её тень, колыхавшаяся в воздухе.
      - Мамука, я тебе потом все объясню, - шепнула другу девочка, тронув его за руку. - Это... понимаешь, это помощник одного моего друга... Ну, ты слышал - он в беде. Поэтому мы сейчас...
      - Эй, ты там... Чаю давай! - заорал во все горло Гарик.
      Похоже, бандиты так набрались, что уже себя не контролировали. Но это только к лучшему... Скоро они храпели, повалившись кто где - сонное зелье подействовало!
      - Лапекак, что с Прошей? - первым делом постаралась выяснить Сеня, поняв, что бандиты больше им не страшны и на цыпочках пробираясь мимо них к выходу. Мамука - следом за ней.
      - Ох, и не спрашивай! Сам на него напал! Проша... он отвлекся. Он духом с тобою был - боялся за тебя очень. И этот Сам врасплох его застал. и вконец одолел - лишил способности воплощаться. Проша теперь только дух поэтому он тебе даже явиться не смог... Он теперь, что ни час - истончается - тает как дым. И скоро может совсем исчезнуть!
      - Что же делать! - Сеня стиснула кулачки и наконец расплакалась больше крепиться не было сил!
      - Спасти его можешь теперь только ты, потому что он с тобою незримыми узами связан. Только твоя душа может его к жизни вернуть... - пропищал Лапекак, увлекая друзей за собой.
      Они оказались на воле, и влажная темень ночи обняла их...
      - А как же наши отцы? Им тоже помощь нужна! - подал голос Мамука.
      Он немного оправился, видя, что Сеня нисколько не смущена явлением странной тени, шевелящей отростками, и теперь рвался в бой!
      - Я знаю, что делать! - выпалила Сеня. - Надо проникнуть к Проше и помочь ему, тогда он сможет помочь нам... Он ведь внизу, у себя? - спросила она Лапекака, который зыркал белесыми глазками.
      Тот утвердительно пошевелил отростками.
      - Я думаю вот что... - взволнованно говорила девочка, ухватив Мамуку за руки и вцепившись в них крепко-прекрепко, - мы сами должны добыть сокровища и отдать их этому гаду Ефиму. Как выкуп за наших пап!
      - А как мы это сделаем? Мы-то не ясновидящие! - засомневался Мамука.
      - Нам Проша поможет. Он найдет то место - я в этом уверена. И потом... одна женщина меня научила. Она сказала, можно так настроиться, что ноги сами поведут тебя к цели, к тому, что хочешь найти. Так я искала грибы, стала прямо-таки настоящим грибоискателем! И наверное, так можно на любое настроиться - на любой поиск. А перед тем как отдать тебе фотографии, я их очень внимательно рассмотрела. И одно место там, у ручья... ну, это сейчас неважно, - так вот, оно стало как будто светиться. Знаешь, точно фотография какой-то сигнал подает! Но с кладом - это потом, сначала надо Прошу спасать. Ты согласен отдать бандитам сокровища в обмен на наших пап?
      - Конечно! Ты ещё спрашиваешь? Да все, что угодно! Только... кто такой этот Проша?
      - Проша? Он домовой, - ответила Сеня как ни в чем не бывало.
      Глава 13
      КЛАД КАЗНАЧЕЙШИ
      "Проша, прости меня, но иначе я никак не могу!" - подумала Сеня.
      Она нарушила слово - рассказала о своей тайне, но иначе было никак нельзя - им всем грозила верная гибель, и Проше в первую очередь!
      - Мамука, это страшная тайна, и надеюсь, кроме тебя, о ней ни одна душа не узнает...
      - Заметано! - шепнул Мамука. - Буду нем как могила...
      - Ну так что? - пропищал Лапекак, растекаясь чернильным пятном над их головами. - Чего вы решили-то?
      - Здесь возле дома, прямо за калиткой есть люк, - торопясь, объясняла Сеня. - Под ним - колодец канализации. Через этот подземный лаз мы сможем проникнуть к Проше.
      - Так, какие дела? Вперед! - гаркнул возбужденный Мамука.
      От звука его голоса зашелестела листва на ветвях сирени, что-то зашуршало в траве, птица спорхнула с ветки... И какая-то тень, притаившаяся за кустом, что была темнее ночного мрака, стронулась с места и растворилась во мгле. Только ярко серебрилась полная луна, вышедшая из-за туч, словно любопытство её одолело: что это затевают там, на земле, эти забавные человеческие детеныши? Чем-то их встретит подступавшее утро? Она забавлялась - луна, что за дело ей до земных забот?...
      - Мамука, там, за домом, куча валежника: слеги всякие, доски, жерди... Только они нам не подойдут - ими этот люк не своротишь. Нам бы ломик!
      - Ломик я видел. Тут где-то валялся! - встрял Лапекак. - Сейчас поищу.
      Он растворился в ночи, и скоро они услыхали победный писк: "Нашел!"
      Сеня с Мамукой поспешили на зов, и в самом деле возле заросшей сорняками грядки с клубникой обнаружили проржавевший ломик, который, как видно, так долго здесь пролежал, что врос в землю.
      Мамука без особых усилий выворотил лом из земли и, отдуваясь, потащил его за калитку к люку, возле которого Сеня пританцовывала от нетерпения. Оказалось, что её новый друг был довольно силен - с двух попыток ему удалось подцепить край тяжеленного люка и своротить его на сторону. Вдвоем с Сеней они сдвинули его подальше от края - так, чтобы круглое отверстие оставалось свободным. Перед ними зиял провал. Оба, стоя на краю, переминались с ноги на ногу, заглядывая внутрь. Оттуда доносился приглушенный шум воды и тяжелые душные испарения...
      - Я полезу первая, - заявила Сеня, - я там уже раз побывала. У тебя нет фонарика? - без всякой надежды спросила она у Мамуки.
      - Знал бы - захватил, - пробормотал он, вглядываясь в кромешную тьму под ногами. - Слушай, у бандитов же есть фонарик! Они его ещё чем-то прикрыли, чтоб света снаружи не заметили. Давай я сгоняю, а? Они же спят как убитые, а я по быстрому: раз, два - и в дамки!
      - А если проснутся? Тогда все пропало...
      - Я сгоняю, - пропищал Лапекак. - Они меня даже и не заметят. А фонарик того - тю-тю...
      - Ты же - тень, - с недоумением изрек Мамука. - Как же ты фонарик возьмешь - он же, ну, как это... потный, материальный... У него - вес!
      - А ты думаешь, у меня нету веса, что ли? Еще какой! Только чего бестолковым объяснять - все равно не поймете. Хоть я и неприкаянный дух, но все ж таки в вашем мире кое-какой навык имею... Стойте тут - я мигом.
      - Ну и дела-а-а! - только и смог вымолвить Мамука и сел, где стоял - у самого края подземного хода, свесив ноги вниз.
      Не прошло и минуты, как Лапекак вновь замаячил у них над головами, торжествующе потрясая фонариком, который плотно, как щупальцами, обвивал своими отростками.
      - Теперь скорее вниз! - скомандовала Сеня. - Там в стенке колодца железные скобы вроде ступенек. Нащупывай их ногой - и за мной!
      Когда луна, вдоволь налюбовавшаяся этим зрелищем, скрылась за облаком, в поселке по-прежнему не было ни души... Только какой-то сутуловатый очкарик мчался на велосипеде по направлению к станции - мчался не разбирая дороги, подскакивая на рытвинах и ухабах, съезжая в канавы и с разгону влетая на горки... Он гнал так, точно за ним гналась свора собак. Он торопился на станцию - туда, где люди, туда, где милиция, где можно позвать на помощь! Самые близкие люди на свете попали в беду! Это был Костик. Сене вовсе не показалось, когда она заметила голову брата, мелькнувшую над забором. Он все видел, все понял и спешил им на помощь!
      Между тем, благополучно завершив спуск в колодец, Сеня с Мамукой двигались по дну туннеля по колено в воде, освещая себе путь пляшущим светом фонарика. Сеня совсем не помнила, как оказалась в жилище Проши, она тогда была как бесчувственная, и до места её благополучно доставил домовой. Теперь их вел Лапекак, порхая впереди бесформенной неуклюжей бабочкой. Идти им пришлось недолго: за очередным поворотом - четвертым или шестым, Сеня сбилась со счета! - показалось небольшое углубление наподобие ниши в стенке туннеля. Оно было занавешено знакомой драпировкой, похожей на гобелен.
      Она решительно оттеснила Лапекака, откинула ткань и шагнула внутрь. Оба её спутника - мальчик и неприкаянный дух, последовали за ней.
      В Прошином прибежище было знобко, сыро и полутемно. Только слабо мерцал холодный зеленоватый свет. Вся мебель оставалась на своих местах, только хозяина нигде не было.
      - Проша! - тихонько окликнула Сеня. - Прошенька, где ты?
      Ей было не по себе. Ведь где-то тут Сам! Если он может даже с домовым сладить, то уж с ними-то...
      - Тут он, чую я, - так же тихо, каким-то не своим голосом сообщил Лапекак. - Похоже... точно, он в кресле. Да, не в том - а в своем! Он всегда в нем сидит.
      Сеня на цыпочках приблизилась к креслу, склонилась над ним, протянула руку... Никого. Ничего!
      - Да он же невоплощенный! - завопил Лапекак. - Ты его и нащупать-то не сумеешь!
      - А как же быть? - обернулась на его голос растерянная Сеня. Лапекак так резво заметался из угла в угол, что трудно было за ним уследить.
      - Слушай, ты... Лапекак! - прикрикнул Мамука. - Перестань мельтешить и говори толком как его отсюда вытащить.
      - Как-как... не знаю я. И потом, зачем вытаскивать-то, не пойму? заныл Лапекак. - Ему тут покойно... тихо... И бандитов тут нет. Они сюда ни в жизть не пролезут! И вы пересидели бы тут. А там, глядишь, чего-нибудь переменится.
      - Ну, ты и гнида! - сквозь зубы процедил Мамука. - Сам же говорил, что ещё немного - и он развоплотится. Совсем! Что ему помощь нужна.... Что ж нам: сидеть тут и ждать?
      - Мамука, да не слушай ты его, что с него взять - с бесформенного? Надо отсюда срочно сматываться, не нравится мне тут. Того и гляди - Сам явится.
      - А кто такой этот Сам? - поинтересовался Мамука. - И нельзя ли его по голове чем-то тяжелым?
      - Боюсь, что нельзя, - с сожалением сказала Сеня. - Он ведь тоже... того. Дух! Только он ещё хуже... Он темный - бес, то есть. Да ещё шишка среди этих бесов большая... Сильный он очень - так Проша говорил. Ох, Проша, Прошенька, как же быть?
      Она рухнула в кресло напротив Прошиного и уронила голову на руки.
      - Эй, хорош нюни распускать! - рассердился Мамука. - Свяжешься с девчонкой, потом только и будешь, что сопли ей вытирать...
      - И ничего ты не будешь! - Сеня вскочила. - Мамука, это ты правильно... ты меня зли, потому что, мне кажется, Сам начал действовать. Он меня усыпляет, что ли, или вроде того. Ведь наверху мы уже все решили что и как делаем... Так ведь?
      - Угу, - откликнулся Мамука, разглядывая старинный буфет. - Только вроде решили мы, что надо действовать быстро, а ты тут.... - он раскрыл дверцы буфета, и оттуда градом посыпались грецкие орехи.
      - Так! Все ясно, - по-боевому воскликнула Сеня. - Лапекак, ты Прошу чуешь?
      - Ну, чую... - нехотя ответил тот.
      - Ты его нащупать можешь? Ну, взять на руки, - понукала она расклеившегося служку.
      - Ну... могу. А дальше что?
      - А то! Мамука, снимай майку!
      - Это ещё зачем?
      - Затем, что мы Прошу в неё обернем, чтобы от него духом человеческим пахло, и Сам его не учуял.
      Мамука покачал головой, но майку снял. Сеня передала её Лапекаку, и тот, шевеля отростками, накрыл ею пустоту над креслом, подоткнул со всех сторон, и дети увидели нечто вроде продолговатого шарика неровной формы, обернутого в синюю майку с надписью "Пума".
      Мися перехватила у Лапекака этот сверток, склонилась над ним и тихонько шепнула:
      - Прошенька, это я! Ты меня слышишь?
      Майка еле заметно пошевелилась, и Сеня услышала звук, похожий на слабый шорох листвы: "Сслышшшу-у-у..."
      Она просияла, кивнула Мамуке и по его изумленному лицу поняла, что и он услыхал этот шелестящий глас пустоты, обернутой в майку.
      - Проша, держись, мы тебя выручим! Мы сейчас двинемся наверх - искать клад. Ты знаешь, где он?
      Майка снова пошевелилась, и по этим слабым движениям, напоминавшим утвердительный кивок головы, она поняла: он Проша...
      - Давайте-ка все наверх! - скомандовала девочка, прижимая к груди бесценный сверток.
      И тут... Они услыхали как орехи, рассыпавшиеся по всей комнате, стали хрустеть под чьими-то тяжкими шагами. Хррым - хррым - хррым! Не нужно было томиться в догадках, чтобы понять, чьи это были шаги...
      Это был Сам! Он был здесь - в подземелье. Он шел, чтобы уничтожить их!
      Сеня завопила, вцепилась в Мамукину руку и дернула за собой к выходу. Как зайцы - в два прыжка они обогнули хрустящие под невидимыми шагами орехи и кинулись назад в туннель.
      - Мамука, ты молитву какую-нибудь знаешь? - крикнула Сеня.
      - Нет, не знаю... Только тетя моя... она повторяла... когда чего-то случалось: "С нами крестная сила!" - толстый парень на бегу совсем задыхался...
      - Вот и ты повторяй, слышишь? Громко повторяй и крестись, а то у меня руки заняты!
      Они неслись по проходу в сполохах света, прыгающих со стены на стену, - фонарик был у Мамуки. Позади, как спущенный флаг, болтался Лапекак. Мамука неуклюже подскакивал на своих толстых ногах, не привычных к быстрому бегу, и во весь голос орал: "С нами крестная сила!"
      А Сеня... она изо всех сил прижимала к себе невесомый сверток, в котором был её друг, самый близкий и дорогой друг на свете, безгласный, бесплотный, полуживой, - друг, который доверился ей, который просил о помощи, а она... она со своими вечными девчоночьими терзаниями, не почувствовала, что он в беде! Все его на помощь звала, как будто ей одной может быть плохо!
      - Господи, дорогой Господи, помоги нам! - про себя молила она. Помоги моей бабушке, Проше и папе. Помоги нам! Ты же все можешь! А я обещаю исправиться! Я больше не буду думать только о себе, не стану жухликом, Господи! Я хочу быть человеком!
      В этой бешеной гонке не слышалось звуков погони. Они знали, что Сам неслышен, невидим, неощутим... только душа способна распознать рядом его присутствие. Но душа Сене сейчас ничего не говорила - она вся сжалась от ужаса! Девчонка запрещала себе думать о страшном - она старалась помнить лишь об одном: они должны выбраться отсюда и добраться до деревни, где поблизости, прямо за огородами протекал в овраге ручей.
      Удивительно, но так и случилось! Ноги несли их, казалось, быстрее ветра... Быстро миновали подземный туннель, выбрались наружу - в неприветливую серую предрассветную хмарь... На земле все было тихо - как видно, бандиты все ещё спали, сморенные Лапекаковым зельем. Прячась по кустам, по заборам, пробрались к воротам участков, перебежали бетонку, пронеслись перелеском - и вот уж впереди замаячили сиротливые деревенские домишки, сарайчики, где-то вдали протарахтел мотоцикл, первый петух проорал - хрипловато, дерзко, надтреснуто... Быстро свернули за околицу к огородам, задыхаясь, из последних сил спрыгнули в неглубокий овражек, где раньше текла речушка - она давно пересохла, превратившись в едва заметный петляющий ручеек.
      Рухнули на песок под кустом, мокрые, ошалевшие, с вытаращенными глазами... Немного отдышались, огляделись... вроде бы, никого.
      Сеня склонилась над свертком, который все это время крепко прижимала к груди.
      - Проша, мы кажется добрались. Куда нам теперь?
      Слабый едва слышный шелест был ей ответом. Она наклонилась ниже, ухом приникла к майке, вымокшей от её пота, ручьем стекавшего за ворот.
      - Повтори, пожалуйста. А, поняла!
      Она вскочила как боевая лошадка, верная приказу своего ездока, и устремилась вперед - вниз по теченью ручья, ближе к станции и чуть в сторону от деревни.
      - Ну что? - сопя, спросил Мамука - он все никак не мог отдышаться.
      - Это совсем близко. Тут излучина - ручей делает поворот, чуть расширяется, и там должна быть поваленная старая ива. Проша мне так сказал. А под ней... вот она! - крикнула Сеня, указывая свободной рукой вперед.
      Ручей в самом деле заметно расширился, превратившись в подобие довольно-таки быстроводной речушки - шириной метра в полтора. За поворотом ручья русло перегораживал ствол упавшего дерева, рухнувшего с довольно высокого берега, подмытого водой - это была старая ива. Ветви её обломились, ствол почернел от времени и непогоды, но корни ещё цеплялись за край земли - дерево все ещё было крепким и совсем не трухлявым - видно, старые деревья умели бороться за жизнь!
      Сеня вспомнила, что когда она рассматривала фотографии, это место под упавшим стволом, вернее, под самыми корнями, укрепившимися на обрыве, особенно притягивало её взгляд. Точно вспыхивало в ней что-то, когда она глядела на этот подмытый песчаный берег с нависавшими над ним иссохшими корнями...
      - Все, пришли! - выдохнула она с облегчением. - Я знаю, где это. Мамука, быстрее копай!
      - Где копать-то? - невесело поинтересовался парень, который не привык к таким сумасшедшим пробежкам и в конец выдохся.
      - Вот здесь, где песок под корнями обсыпался - тут углубление, видишь? За нас время уже половину работы сделало, так что, давай - не ленись.
      Она осторожно уложила майку на песок подальше от воды, шепнула: "Прошенька, я сейчас!" - и кинулась к Мамуке на помощь. Вдвоем они начали разгребать землю руками. Делать это было совсем нетрудно, потому что песок осыпался и обрушивался пластами почти без посторонней помощи... Но чем дальше они расширяли отверстие, тем копать становилось трудней - пришлось выломать две сухие ветки и использовать их в качестве палки-копалки первобытного орудия пращуров.
      Вскоре Сенина палка наткнулась на что-то твердое.
      - Есть! - заорала она, не заботясь о том, что их могут услышать: кругом по-прежнему не было ни души, только горизонт на востоке зарозовел и начал чуть проясняться.
      Они начали рыть с удвоенными усилиями, и вскоре показался небольшой деревянный сундучок, окованный проржавевшими полосками меди.
      - Вот это да! - вытаращил глаза Мамука. - Клад! Ксюшка, тут же настоящий клад! Давай скорее, надо его открыть.
      - А может, не надо? - засомневалась Сеня. - Прямо так понесем закрытым! И вообще... пусть подавятся! Там же наши папы! А мы тут будем со всякими кладами копошиться!
      Выпалив это, она почувствовала за спиной слабое шевеленье и обернулась.Майка елозила по земле - Проша хотел ей что-то сказать! Она в два прыжка оказалась возле него, наклонилась, прижалась ухом...
      - Я поняла! - звонко крикнула Сеня, распрямившись во весь рост. - Мы должны открыть сундучок, потому что в нем - наше спасенье! И Прошу то, что в нем, тоже спасет!
      Мамука с новыми силами взялся за дело. Сняв ботинок с модными металлическими заклепками, он что есть мочи принялся лупить им по железным скобам, на которых болтался насквозь проржавевший замок. Однако, ботинок оказался неподходящим орудием. Тогда Мамука огляделся и, завидев неподалеку какой-то кусок железа, торчавший из песка, издал победный клич и принялся его вытаскивать. Кусок железа оказался старой дверной ручкой. Как раз то, что нужно!
      Поддев ручку под дужку замка, Мамука велел Сене усесться на сундучок и придавить его к земле своим весом, сам же принялся изо всех сил поворачивать ручку от себя, используя её в качестве рычага. И скоро проржавевшая дужка замка не выдержала и треснула. Замок с глухим стуком упал на песок. Все красные от волнения, кладоискатели стали изо всех сил дергать крышку, но она сдаваться совсем не хотела. Мамука весь обливался потом, и Сеня вытирала ему лицо краешком своей маечки. Наконец, чертыхнувшись, он свалился без сил на песок. От отчаяния Сеня пнула крышку каблуком сандалеты, и та... откинулась!
      Над просиявшим миром показались первые лучи солнца, рассыпались по воде, задрожали в свежей зелени, в куртине орешника... и ожили, заиграли драгоценные камни, долгие годы не видавшие света!
      Сеня ахнула и застыла, не в силах ни слова вымолвить. Мамука был в этом с нею полностью солидарен! Лапекак как-то весь поблек и перестал сучить своими отростками. А майка на берегу чуть явственней зашевелилась и из неё послышался едва слышный голос:
      - Крест... Ищите крест.
      Сеня опомнилась и стала, не дыша, разгребать сокровища. Из глубины глянул на неё потемневший лик Божьей Матери... Она бережно взяла икону, сдула с неё пыль, положила на зеленую травку и подумала, что это, наверное, та самая чудотворная, о которой говорил Проша. Солнышко заиграло на потемневших красках иконы, и Ксения с изумлением увидела, что лик улыбаеся...
      Здесь было множество предметов церковной утвари: подсвечники, кадильницы, золотые лампады и чаши, отделанные рубинами и сапфирами, крупные медальоны на золотых цепях, тоже украшенные камнями, тяжелые старинные фолианты, куски драгоценной парчи, шитой золотом и жемчугом... Потускневшее золото, покрытое слоем пыли, чуть поблескивало в лучах солнца.
      Сенины пальцы, послушные Прошиному велению, искали то, что должны были отыскать. Они нащупали две перекладины, пересекавшие одна другую, ухватили, потянули из глубины, раздвигая нити жемчуга, как видно, украшавшие прежде лики святых в окладах икон... Она извлекла из сундучка простой деревянный нательный крест на истлевшем шнурке. Он был темный, гладко отполированный, довольно крупный - с её ладонь. Полустертый от времени силуэт распятого Христа едва виднелся на нем. Сеня погладила деревянную поверхность креста и обернулась к Проше.
      - Это он? Ты о нем говорил?
      Она опустилась на коленки возле майки, которая вздымалась и опадала в такт дыханию того, кто был там, внутри...
      - Дай мне... - Прошин голос стал слышней, точно близость предмета, извлеченного ею из сундучка, придала ему сил. - Положи его... сверху.
      Затаив дыхание, Сеня положила крест на синюю майку и сама внезапно перекрестилась. И запрокинула голову, глядя в голубой небесный простор...
      - Господи, помоги ему! Пусть он снова станет собой. Если он что-то сделал не так, прости его, пожалуйста... Он ведь хотел, как лучше! Он хороший, Господи, очень хороший! Помоги ему!
      Она вздохнула и горячие слезы, внезапные как майский утренний дождик, потекли по щекам, закапали майку...
      - Колечка! Моя Колечка! Мы победили... - послышался знакомый скрипучий голос, а когда она подняла глаза... перед ней на песке стоял домовой, прежний, видимый! - и улыбался во весь рот глуповатой блаженной улыбкой.
      - Вот он, клад казначейши! Моей Варварушки! Вот и довелось мне, жалкому, недостойному, на свет Божий из земли его вызволить... И это все ты, Колечка, родная моя! Без тебя...
      - Он... он проявляется! - прошептал обалдевший Мамука, который в отличие от Сени наблюдал весь процесс с начала и до конца.
      Проша широко раскинул лапы, точно намеревался обнять этот берег, и упавшее дерево, и сундучок, слегка накренившийся на песке, свою спасительницу и незнакомого чернявого толстяка, который вдруг стал оседать... Проша, сжимая крест, шагнул к нему, а тот от неожиданности так резко взмахнул рукой, что задел крест - тот взлетел, описал плавную дугу, упал на воду и поплыл... ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ.
      Крест плыл вверх по течению ручья, нарушая все мыслимые и немыслимые земные законы, - плыл, точно радовался своей вновь обретенной свободе и тому, что может зримо, воочию явить людям чудо - закон неземной!
      Неизвестно, сколько бы простояли, онемев, все свидетели этого чуда, если бы бренный мир не напомнил им вновь о себе. Послышался шорох шин, рокот моторов - со стороны станции к овражку на полной скорости гнали машины... Не успели ребята и духи опомниться, как прямо возле них послышался визг тормозов, хлопанье дверец - бандиты! Те двое, которые остались на участке Мамуки, а с ними другие - много, ох, как много других!
      - Мы опоздали! - с отчаянием крикнул Мамука и упал на песок.
      Глава 14
      МЕРТВЕЦ
      - Не смей! Ты не должен сдаваться! Быстрее бежим! - отчаянно крикнула Сеня. Она попыталась приподнять сундучок, но он был слишком тяжел для нее.
      - Не беспокойся, Колечка, это моя забота! - прогнусавил домовой, легко, как пушинку, подхватил сундучок и взвился с ним в воздух, тотчас утратив свой зримый облик. - Спокуха, ребят, прорвемся! - так, кажется, говаривает твой дедушка? - послышался сверху его бодрый голос. - Лапекак за работу! Отвлеки-ка, дружок, этих жухликов - больно много их понаехало...
      Лапекак тенью метнулся к обрыву, возле которого толпились бандиты. Все они были вооружены, но открыть пальбу поблизости от деревни без особой нужды не осмеливались... Кроме того, все они были в "полном прикиде" - то есть, говоря человеческим языком, дорого и модно одеты. И мараться в грязи, лезть в воду в ботинках, которые стоили по меньшей мере сто долларов, никто не решался. Тем более, они были уверены, что детки от них никуда не денутся...
      - Бегите на дачу! Туда, где ваши папаши! - командовал домовой, раскачивая сундучок метрах в двух над водою ручья. - Мы их задержим, бегите! А сундук я в два счета за вами перенесу...
      Сеня с Мамукой не стали долго раздумывать и последовали совету Проши дунули со всех ног! Поэтому о событиях, разыгравшихся возле деревни, узнали позже, когда все было кончено...
      А случилось следующее... Лапекак ухитрился напустить повсюду густого туману - в один миг окрестности заволокло сизым клубящимся маревом. Завершив это важное дело, он растянулся в длину и превратился в узкий деревянный мосток, перекинутый с одного берега на другой. Этот мостик внезапно вынырнул перед бандитами из густой влажной дымки, и они ринулись на другой берег. Однако, едва ступили на узкий мосток, он сгинул, и все они оказались в воде! Пока, чертыхаясь и матерясь, выбирались на сушу, пока, сняв ботинки, выливали из них воду, ребята были уже далеко...
      А когда вымокшие до нитки бандиты, кинулись по машинам, те... попросту не завелись. Моторы заглохли, и как ни старались, как ни ковыряли ключом в замке зажигания, все было тщетно... Лапекак поработал на славу!
      В это время ребята со всех ног мчались к особняку с башенкой. Они не думали о том, что их ждет - не до того было... Им нужно было успеть отдать выкуп до того, как подоспеют бандиты, оставшиеся на берегу...
      Конечно, и Мамука, и Сеня хорошо понимали, что план их поистине "детский" и, скорее всего, из этого ничего не выйдет: и клад отберут, и с ними разделаются - бандиты не в игрушки играли! Но ничего другого не оставалось, как попытаться. Все-таки Проша был с ними!
      Сеня первой влетела в калитку - та была, по счастью, не заперта. Похоже, в стане бандитов царило смятение - возле дома сновали крутые охранники сурового вида - те, которых Сеня с Мамукой прежде не видели. Как видно, "музыкант" вызвал их из города на подмогу. Они то и дело переговаривались с кем-то по сотовым телефонам - у каждого в руке был черный компактный аппарат. Судя по выражению лиц, новости не сулили им ничего хорошего...
      Мамука не заставил себя ждать - пыхтя и отдуваясь, влетел вслед за Сеней. Огляделся и понял - все кончено! Живыми им отсюда не выйти... И главное, попались как кур в ощип: ну, кто им мешал добежать до станции и прямиком в милицию! От деревни до станции было рукой подать!
      Оба подбежали к крыльцу. Там, при входе стояли двое охранников. Заметив ребят, они кривенько нехорошо ухмыльнулись и... разинули рты, когда буквально из воздуха наземь брякнулся сундучок. Прямо им под ноги!
      - Вот! Это вашему... как его там... начальству! - с ходу выпалила Сеня. - Отдайте ему! Это то, что он ищет. Впустите нас... и верните нам наших пап!
      Бандиты посторонились, пропуская их внутрь, один из них подхватил сундучок и с трудом потащил его в дом.
      Они прошли через прихожую и свернули направо - в гостиную, где возле пылающего камина сидел в резном кресле красного дерева "музыкант" по кличке Ефим. Сеня с Мамукой стояли, озираясь по сторонам, - где же родители? Они так надеялись, что их отцы живы... Но ни Нукзара, ни Николая Константиновича в комнате не было.
      Ефим вскочил с кресла при виде охранника, тащившего сундучок. Жилы на шее у него напряглись, от волнения он так стиснул свои тонкие пальцы, что костяшки их побелели.
      - Открывай! - коротко бросил он своему человеку, даже не взглянув на детей, как будто их тут и не было...
      Когда крышка откинулась, и невесомый утренний свет, лившийся в раскрытые окна, заиграл на золоте и драгоценностях, лицо Ефима исказила странная гримаса, вроде судороги. Он присел на корточки и погрузил свои пальцы в груду вожделенных сокровищ. Лица двух бандитов, стоявших подле него, покраснели и вытянулись. Один даже привстал на цыпочки, пытаясь получше рассмотреть сокровища через плечо своего господина.
      Прошло не меньше пяти минут пока длилась эта немая сцена. Наконец, Ефим с трудом оторвался от зрелища, полностью его поглотившего, и взглянул на ребят. Глаза его светились нездоровым блеском.
      - А вы хитрецы! Надо же... опоили охрану! И откуда только травку достали? Может, вы втихаря покуриваете, а? Анашой балуетесь? Так это мы запросто - сейчас я вас угощу - чем не порадовать дорогих гостей?!
      Он кивнул одному из охранников, тот исчез и вернулся, неся на вытянутой руке портсигар с папиросами.
      - Ну, давай, налетай, закуривай! Кто самый смелый?! - Ефим поднялся, взял портсигар и достал из кармана брюк золотую зажигалку "Данхилл". Парень, как тебя там? Бери!
      - Я не курю, - хмуро буркнул Мамука, не глядя на своего врага.
      - Ай-яй-яй! Он не курит! Сопля! - процедил Ефим, окидывая мальчишку презрительным взглядом. - И папаша твой тоже сопляк. Вы что-то взяли отсюда! - он резко сменил интонацию и, шагнув к Мамуке, сгреб его за шиворот. - А ну, отвечай! Быстро! Что вы взяли!
      - Не трогайте его! - тоненьким голоском пискнула Сеня. - Он ничего не брал. И я тоже... Там был только крест, обыкновенный деревянный крестик. Он упал в воду и... уплыл. Да, уплыл по воде, - тут нервы окончательно сдали, девчонка без сил сползла на пол и разрыдалась.
      Ефим при этих её словах сразу как-то обмяк и упал в кресло.
      - Крестик, говоришь? Уплыл? Ладно... - он слабо махнул рукой. - Ребята мои разберутся.
      Он обернулся к одному из своих головорезов и кивнул ему: тот тотчас вышел. А Ефим взял свой сотовый, набрал номер и отдал какое-то короткое приказание - от волнения дети почти ничего уж не слышали и не соображали.
      - Что-то люди мои не едут, а ведь это они должны были вас доставить. И как вам удалось выкрутиться, ума не приложу... То, что вы из пустого дома исчезли, мы обнаружили очень быстро. Мои люди за это наказаны... Уж другие успели с фотографиями в город сгонять, уж ясновидящий наш подробнейшим образом описал место, где спрятан клад... уж и нету его теперь на этом свете... вот ведь как!
      На крыльце послышались решительные шаги - и в комнату, бухая армейскими ботинками на толстой подошве, вошел один из тех, кого Сеня с Мамукой заметили во дворе - он разговаривал по сотовому телефону. На шее у него виднелся глубокий косой шрам и он едва заметно прихрамывал. Видно, этот со шрамом был правой рукой Ефима.
      - Ефим... плохие новости. Надо быстро сматываться!
      - У меня не может быть плохих новостей. Разве ты не видишь, какие у меня новости? - "музыкант" кивнул на груду сокровищ. - Разве что-то может иметь в мире смысл... по сравнению с этим? - он взглянул на своего человека - взгляд его был дик и безумен. Похоже, он теперь не вполне владел собой вид бесценной находки подействовал на него не хуже наркотика...
      - Как знаешь. Мое дело - предупредить... У тебя пять минут, после сматываемся.
      Быстро, по-деловому сообщив это, человек со шрамом ушел.
      "Музыкант" принялся внимательно изучать свои руки. Но взгляд его то и дело возвращался к раскрытому сундучку. Сокровища будто околдовали его, он не мог от них оторваться и буквально пожирал взглядом...
      На крыльце послышались шаги - топот ног. И в комнату втолкнули связанных пленников - Нукзара и Сениного папу. Рты у них были заклеены широкой клейкой лентой. На лице Нукзара виднелись следы побоев. Николай Константинович, судя по всему, полегче отделался, но был страшно бледен и слаб - как видно, им вкололи какое-то усыпляющее средство - наркотик или ещё что, чтобы вели себя тихо.
      Дети кинулись к своим отцам, прижались к ним, маленькие, дрожащие... А те не могли их даже обнять - руки-то были связаны.
      - Ну вот и все! - негромко изрек Ефим. - Финита... Кончен бал! Эй, а где этот хмырь, который мне чуть всю кашу не испортил?
      - Он ещё не очухался, - сообщил один из бандитов. - Рыпался много. Вот и пришлось успокоить.
      - Приведите, - бросил Ефим. - Хочу собрать всю компанию. Пускай хоть на прощанье на золото полюбуются. А то как-то нехорошо: старались, работали, а результата даже одним глазком не увидят!
      Сеня, прижавшаяся к папиным ногам, уже ничего не соображала. В голове мелькали обрывки слов, мыслей... В этом полубреду она осознавала только два слова, которые про себя повторяла: "Господи, помоги!"
      Привели Валета. Он на ногах не стоял - его поддерживали под руки двое бандитов. Все лицо превратилось в кровавое месиво - страшно было смотреть...
      - Ну вот, вся компания в сборе. Любуйтесь! Полюбовались? Вот и чудненько! - он взглянул на детей, приникших к своим отцам. - Да, несмышленышей жалко! Но это будет хороший урок всем, кто вздумает играть со мной не по правилам. Поверьте, я говорю с вами искренне - я совсем не палач! Мне не нужно... все это, - он пожал плечами. - Но таковы правила. Каждый свою игру выбирает. Вы сделали выбор, ввязались в это и теперь... он недоговорил. - У нашей игры очень жесткие правила. Так что, вы уж меня извините - не я их придумал. Ставки в ней высоки, - он кивнул на раскрытый сундучок. - Кто не рискует - тот не пьет шампанского! А вы захотели рискнуть... и проиграли. Силенки у вас не те. Я не о физической силе говорю... Я говорю о силе воли, ума, мысли - без неё нет мужчины! У меня она есть. - Он обвел широким жестом своих людей, застывших в ожидании его приказаний, и сокровища, тускло отсвечивающие под солнцем. - Это называется власть! А, кроме нее, мужику ничего не надо!
      - Врешь, гад! - гулко, как в бочку вдруг бухнул Мамука. - Ты не мужик, ты - дерьмо! Потому что все покупаешь. У тебя нет ничего настоящего, того, что не купишь. И ты сам, слышишь, сам это знаешь!
      - Молодец, Мамука! - вдруг прорезался тоненький Сенин голос. - Ты настоящий мужчина! И я бы... я бы влюбилась в тебя! Потому что, у тебя есть душа, а её невозможно купить! И этот жухлик, - она с презреньем кивнула в сторону "музыканта" - он же мертвый! Ты только погляди на него... у него глаза... - голос её зазвенел и сорвался...
      - Мертвый, говоришь? - улыбаясь, переспросил Ефим. - Не надо было тебе меня злить. Может, я бы ещё передумал - мочить вас или так отпустить... Но теперь умываю руки. Сами напросились!
      Он кивнул своим людям. Те быстро подхватили детей, их отцов и полуживого Валета...
      - Только не здесь... Увезите их куда-нибудь подальше. В лес, в тундру, к черту на рога! - бросил вслед уходящим Ефим. Его длинные пальцы дрожали, в глазах полыхал огонь, казалось, ярость и ненависть сейчас разорвут его изнутри - ненависть к тем, кто в мире, отравленном страхом и злобой, ещё думает о душе...
      Глава 15
      СЕМЬЯ
      Но никто из тех, кто находился в комнате, не успел сделать ни шагу.
      Послышался звон разбитого стекла, топот множества ног, резкие отрывистые команды... Спецназовцы! В комнату ворвался вооруженный отряд спецназа, за ними - майор милиции с двумя милиционерами в форме. Лица спецназовцев скрывали маски с прорезями для глаз, все были одеты в форму защитного цвета и вооружены до зубов!
      Никто и пикнуть не успел, как все, кто был в комнате, лежали на полу лицом вниз. Тела поверженных спецназовцы придавливали ногами в черных шнурованных ботинках, чтоб даже не вздумали пошевелиться. Через минуту-другую все было кончено! Бандитов увели и, рассадив по машинам, увезли в город. Руки пленникам развязали и сорвали с губ мерзкую ленту. Они не сразу смогли говорить... Только обнимали детей, сидя на полу, потому что не было сил стоять. Сказывалось действие сильнодействующего снотворного, которое, по их словам, ещё с вечера им вкололи бандиты.
      Но едва увели бандитов, как в комнату с застоявшимся запахом страха ворвался вихрь - это был Костик! С ним вместе ворвалось солнце, ветер и... свобода, свобода!
      Костик поочередно кидался то к отцу, то к сестренке и принимался буквально душить их в объятиях, при этом он не умолкал ни на секунду и говорил, говорил... Кажется, за эти минуты он сказал больше, чем за все прошедшие годы - плотину отчужденности прорвало, душа очнулась... И, похоже, ничто на свете уж не могло вновь обратить её в спячку!
      - Ксюнчик, сестренка моя! Маленькая моя... - повторял он как заведенный, сжимая плечи сестры - да так крепко... похоже, сила дедовых рук перешла к внуку, чем оба могли по праву гордиться!
      Первое время Ксения была как бесчувственная - на грани обморока. Но горячность и нежность брата быстро привели её в чувство - она взглянула на него, как будто увидала впервые, и... разревелась. Горько, навзрыд. Тут её перехватил отец, поднял на руки... Спецназовцы улыбались ему и не стали задерживать, чтобы дать свидетельские показания. Все понимали: люди много пережили и нужно дать им время, чтобы прийти в себя. Тем более, в этом деле оказались замешаны дети!
      Мамука прижался к отцу, крепко обхватив его обеими руками. Но тот вырвался, подошел к окну и стоял там, скрестив руки, не глядя ни на кого. Ему было плохо. Очень плохо! Он не мог смотреть сыну в глаза...
      По лестнице со второго этажа сержант милиии вел маленькую девочку с кудрявыми волосами и женщину, что сидела в шляпке возле бассейна. Это была тетя Мамуки - старшая сестра Нукзара со своей внучкой Лолитой. Былая самонадеянность исчезла в ней без следа, губы дрожали, глаза с испугом глядели на брата, как будто она раньше не знала, какими делами он занимается, с какими людьми связан... И на какие деньги выстроено все это великолепие, которое, увы, не принесло им ни радости, ни покоя...
      Когда Сеня с отцом и братом выходили из комнаты, Мамука взглянул на нее, улыбнулся смущенно и вскинул руку со сжатым кулаком.
      "Но пасаран!" Они не пройдут!
      Этот жест испанцев, боровшихся против фашистов, сразу припомнился Сене. И она вскинула свой кулачок в ответном жесте. Они не пройдут! Бандиты, и те, кто пытаются навязать людям законы страха и ненависти вместо того единственного закона, который дарован Богом, - закона любви!
      Когда бывшие пленники выбрались на крыльцо, солнце ударило им в глаза, Сеня зажмурилась... и опять, как в день приезда на дачу под прикрытыми веками заиграла радуга. Ей показалось, она вдруг увидела отблески рая...
      Тут возле одной из отъезжавших машин с пойманными бандитами возникла какая-то заминка... послышался крик, из машины вывалился Валет, перекувыркнулся и побежал, петляя как заяц. Спецназовцы, садящиеся в машину, устремились за ним... и на долю секунды бандит со шрамом остался вне поля их зрения. Он извернулся, выхватил из-за пояса у стоящего перед ним спецназовца пистолет, нацелил его на Валета и... выстрелил. Но пистолет дал осечку.
      Его тут же скрутили, связали и уложили на пол, придавив сверху тяжелыми кованными ботинками. Валета поймали и повели к другой машине. Уже потом Сеня узнала, что Ефим отдал приказ первым уничтожить Валета - тот слишком много знал о его делах... Бандит считал его виновником всех своих бед - ведь план не удался, клад ушел из-под носа и свобода... с нею тоже придется проститься.
      Когда Сеня с отцом и братом добрались до своего участка, у калитки их встретил дедушка. Он плакал и не стеснялся слез. Обнял их, всех троих, и повел домой, где давно стыл завтрак, приготовленный на скорую руку. Женские руки деду не помогали - бабушку ещё вчера увезли в город на "скорой", с ней поехала мама, да это и к лучшему - они ничего не знали об этой ужасной ночи...
      Папа всю дорогу молчал, никак не мог справиться с потрясением. Каково это: увидать родную дочь в руках головорезов, которым убить человека все равно, что свернуть голову курице...
      И конечно, во всем он винил себя и со стыдом глядел в глаза тестю ведь предупреждал же тот: нельзя с Валетом связываться, грязные деньги счастья в дом не приносят... Только Николай Константинович никак не думал, что деньги окажутся грязными, а те, кто их предлагали, не люди, а... нелюдь. Иначе и не назовешь!
      Дед Шура старался переключить внимание зятя на что-то хорошее, чтобы тот, не дай Бог, не подумал, что старикан сейчас примется пилить его и злорадствовать, доказывая свою правоту: мол, вот, говорил ведь я - и оказался прав! Нет, это было вовсе не в характере дела - с дедом Сене крупно повезло. Впрочем, как и с отцом! Только теперь она начала кое-что понимать - например то, что только человек с чистым сердцем, может быть, даже немного наивный, принимает за чистую монету все, что ему говорят... друзья. Папа ведь считал Валета своим другом. Пусть он не так хорошо, как дедушка, умел разбираться в людях, ну так что ж? Пройдут годы, и папа тоже научится мудрости - на то и долгая жизнь!
      Зато Сеня знала: у неё самый лучший на свете брат! Сразу понял, что дело нечисто, что отец с сестрой влипли в историю и отправился следом за ними... Влез на забор, увидел, как Сеню с Мамукой сцапали какие-то мерзкие дядьки бандитского вида и помчался ночью на станцию - в милицию заявить... В общем, если б не Костя, неизвестно, чем бы все кончилось... Какой он все-таки молодец!
      Сеня с гордостью поглядывала на брата, стараясь не показать виду, как им гордится - это таяли в ней остатки былой враждебности . Дед пригласил всех к столу - на пир в честь их счастливого избавления, который устроил в саду, расстелив на траве праздничную, привезенную из города скатерть! И когда Сеня увидела все это великолепие - знак обретенной свободы! - с визгом кинулась брату на шею. А потом бросилась к дедушке и к отцу - и они застыли, как равные, крепко обнимая друг друга... и тут Сеня впервые почувствовала себя взрослой!
      Да, она повзрослела в эти дни не на шутку... И главным виновником этого нешуточного события был тот, кого сейчас с ними не было. Маленький домовой по имени Проша.
      Прошенька, где же ты?
      Глава 16
      ЗАВТРАК НА ТРАВЕ
      Каждому хотелось столько всего рассказать и столько повыспросить, что было не до еды. Дедушка сетовал, что никто не ест, хотя попотчевать ему весьма и весьма было чем - скатерть-самобранка радовала глаз яркими красками лета! Розовая ветчина, белоснежная брынза, молодая разварная картошечка, крепкие стебли зеленого лука, деревенские яички с ярко-оранжевыми желтками - не в пример городским! - дед порезал их ровненькиеми кружочками и полил майонезом. А сверху на каждый кружочек положил щепотку мелко нарезанного укропа - объедение, да и только! Тут были и сочные спелые помидоры, и свеженькие огурчики прямо с грядки, и чуть желтоватые малосольные - узнав об их приключении, весть о котором в мгновение ока облетела поселок, к деду поспешил Валентин Трофимович со своими дарами. Костя смеялся, что он, верно, прямо-таки опустошил свои знаменитые теплицы - столько всего принес!
      Тонкие ломтики "Маасдама" - любимого Сеней дырявого сыра были разложены веером, рядом красовались влажные кусочки копченой лососины, оказывается, дед раскошелился и накупил этого деликатесного яства едва ли не на треть своей пенсии и тайком хранил в дальнем уголке холодильника, тщательно завернув в газетку сверху промасленной вощеной бумаги, чтобы никто до поры не догадался, что за чудо тут прячется! Дед хотел сделать домашним сюрприз в один из ненастных дней - поднять настроение. И теперь сетовал, что эту радость с ними не разделяют Леля и бабушка. До сих пор они пребывали в блаженном неведении о событиях минувшей ночи...
      Ранним утром, когда в сторожке наконец появился сторож, дед проник в эту "святая святых" всех дачников, где на круглом столике стоял желтый старенький телефон с заклеенной изолентой трубкой. Этот телефон был в поселке единственным источником связи с окружающим миром, и чтобы дозвониться в Москву, в очереди иной раз приходилось выстаивать целый вечер. Местные отдыхающие просто замучили сторожа бесконечными телефонными разговорами, расспросами: "как дела?" и "что привезти?"! Однако, когда ему говорили, что дело касается чьего-то здоровья, он безропотно отпирал сторожку и позволял звонить в самый неурочный час: ранним утром или посреди ночи...
      Результатом дедушкиного проникновения в "святая святых" явилась новость: бабушке гораздо лучше, она уже лежит в общей палате, а не в интенсивной терапии, куда её поместили, диагноз "инфаркт" не подтвердился, и скоро, если дела совсем пойдут на поправку, её отпустят домой. А там и на дачу перевезут. Оживать!
      Мама всю ночь провела в больнице, куда дозвонился дед Шура. Но к вечеру, если лечащий врач подтвердит, что беспокоиться не о чем, она вернется домой. Еще с недельку побудет в городе, каждый день навещая бабушку, а там, глядишь, и на дачу пожалует. Ведь здесь её поджидали муж, дети, отец, неоконченный перевод и все радости жизни... И ещё фотоаппарат, потому что, кажется, мама всерьез решила научиться снимать, чтобы увековечить житье-бытье своих любимых мучителей, как она, смеясь, говорила.
      А пока... пока к мужской половине семьи спешила подмога: бабушка Дина с тетей Маргошей - папина мама с его же сестрой. Они грозились приехать ещё в конце мая, но дела в Москве задержали. Ужас от сознанья того, что дети брошены на мужчин, которые ничего не смыслят в хозяйстве, подстегнул бабу Дину, они должны появиться вот-вот, с минуты на минуту...
      Сеня сама себе удивлялась - она всему радовалась! И приезду бабушки с теткой, и тому, что сейчас они сидят вот таким малым кругом - с дедом, отцом и братом, и тому, что у неё появился друг - Мамука, не говоря уж о том, что бабушка выздоравливает! Теперь она постарается быть к ней внимательней, она ведь знает уже, что такое, когда смерть совсем близко...
      Нет, нет, нет, никакой смерти у них не будет - она минует её семью, как миновала сейчас. И они будут жить долго-долго и счастливо! И она, Сеня, больше не станет откладывать жизнь "на потом"! Не станет ждать, когда кто-нибудь принесет ей счастливую жизнь на блюдечке - интересную, распрекрасную, лишенную неудач, ошибок и огорчений... Похоже, такой жизни просто-напросто не бывает, а значит надо принять и любить её, такую как есть!
      Она неожиданно поняла, что взрослым, оказывается, быть очень трудно. Что жизнь - вовсе не сплошное веселье и удовольствия! Ну так что ж - и пускай! Не надо из-за этого от неё прятаться. И уж очень жалеть себя тоже не стоит, ведь теперь она знала: тот, кто себя жалеет, жизни боится! Нельзя сказать, чтобы это открытие Сеню порадовало, но и не огорчило. Что ж, она постарается жить по-взрослому. Всерьез.
      Когда она глубоко задумывалась, перебирая в памяти все эти невероятные события, кто-то её обязательно отвлекал: или дед просил передать солонку, или папа спрашивал, куда им бы с Костей хотелось отправиться путешествовать, или Костик начинал рассказывать анекдот... Мужчины, точно сговорившись, улавливали в ней малейшую тень грусти и всеми силами пытались развлечь.
      Она про себя улыбнулась: "Милые вы мои! Я теперь тоже буду стараться быть чуткой, чтоб не впускать уныние и печаль в наш тесный семейный круг..."
      Хотя... хотя, порой, конечно, хотелось расплакаться. Нет, все было хорошо, просто замечательно, жить бы, да радоваться, вот только... Проша. Неужели надежды рухнули, и он никогда с ними не поселится? Он явился ей, воспрянул духом, начал строить планы, чтобы вернуться к людям, в семью... а потом оказывается, семья эта прекрасно себя чувствует и без его помощи и нисколько в нем не нуждается...
      "Небось, глядит на нас откуда-нибудь из-за куста и думает: и зачем я только все это затеял? - думала Сеня. - Вон какая дружная семья и вовсе не непутевая... Эх, если б он только знал, что все это благодаря ему, ведь это именно он раскрыл мне глаза, помог во всем разобраться. И прежде всего в себе! Теперь я, кажется, понимаю, что такое учиться любви... И вообще без Проши не сидели мы бы вот так, радуясь жизни, пропали б наверное..."
      Милый Проша! Сеня вздохнула.
      - Ой! - отшатнулся вдруг Костя. - Тут только что помидоры были... - он в растерянности оглядывал скатерть.
      Действительно, в самом центре буквально секунду назад красовалось блюдо с помидорами, а теперь его не было.
      - Дед, сознавайся, шалишь? - лукаво принялся подначивать деда Костик.
      - Ну ты, воще-е-е-е! - поддел внука дед его же излюбленной фразочкой. - Что я, поехал, что ли?!
      Сидящие за столом покатились со смеху - так похоже дедушка передразнил Костю. Тот тоже развеселился, вскочил, начал выкидывать коленца оказывается, Слон научил его выбивать чечетку.
      А когда, завершив свою "цыганочку с выходом", Костя, отдуваясь и хохоча, бухнулся на траву... улыбка мгновенно сползла с его лица. Он медленно приподнялся, стараясь не делать резких движений, и изогнув шею, попытался углядеть, на что же он сел...
      Непосредственно под его пятой точкой пребывало блюдо с исчезнувшими со стола помидорами, которые, само собой разумеется, превратились в пюре!
      - Кисет, твои проделки? - с деланной суровостью поинтересовался Костя.
      Тут все не удержались и прыснули - ничто не могло омрачить радость этого светлого утра!
      Сеня, конечно, стала отнекиваться, но когда дедушка с озабоченным видом, спросил, не видал ли кто соль, а потом, глотнув чаю, поперхнулся, потому что содержимое солонки отчего-то оказалось в его чашке с чаем... Нет, если кому что и было не ясно, то только не Сене... Уж она знала, чьи это проделки!
      Сказав, что пошла ставить чайник - один уже опустел, Сеня юркнула на свою любимую скамеечку за кустами сирени. Уселась на нее, поджав ноги и, сделав строгое лицо, изрекла:
      - И нечего прятаться! Я знаю, что ты здесь!
      - А я и не скрываюсь, Колечка! Это я так... шуткую!
      Она едва удержалась, чтобы не завизжать от восторга. Проша был здесь! Жизнь продолжалась!!!
      Он объяснил ей, что находясь на чужой территории, воплощаться не будет - мало ли что... И потом, где это видано, чтоб домовые людям показывались он только ей показался, но это не значит, что все время так будет, не станет он мельтешить перед ней, пусть не надеется, а то - ишь! - возомнила, небось, о себе!
      Тут уж Сеня не удержалась и завизжала от радости: "будет", "надеется" - эти самые чудесные на свете слова обещали, что он исполнит задуманное и поселится с ними. В семье!
      От переизбытка чувств она принялась хватать воздух руками, пытаясь поймать своего неуловимого друга, тот шлепнул её веткой сирени по попе, а родичи со смеху повалились в траву, потому что, оказывается, наблюдали за ней и видели эти странные пассы...
      Поняв, что поговорить как следует не удастся, решили встретиться вечером и все обсудить. Проша заглянет к ней, - не воплощаясь, конечно...
      Совершенно успокоенная, Сеня вернулась к столу, позабыв про чайник. Тот уж кипел вовсю - Костя поставил. А возле калитки послышались возбужденные женские голоса - к ним спешило подкрепление в лице бабы Дины и тети Маргоши. Поцелуи, объятия, гостинцы, смех... Нет, давно в их семье не бывало такого! Если б такая жизнь длилась вечно! День за днем...
      "Но это ведь и от тебя немножко зависит! Совсем немножко... чуть-чуть!"
      Она узнала знакомый внутренний голос - окрепшая и повзрослевшая душа, похоже, отныне не желала оставаться безгласной. И это Сеню ужасно радовало. Она теперь просто не представляла, как можно жить без этого голоса, который никогда не слукавит и не солжет... Что бы он ни сказал, это только поможет не затеряться в лабиринте взрослого мира, найти свой путь среди череды наваждений...
      Сенина радость просто не умещалась в груди - ей хотелось поделиться ею со всеми: с дедом и братом, солнышком, цветами, травой, с отцом, ветром и бабочками... И, набравшись смелости, спросила, немного побаиваясь получить отказ, ведь он омрачил бы этот чудесный день...
      - Костя... а можно я прокачусь на твоем велосипеде?
      - Что за вопрос, сеструха? Вперед! Справишься? Или помочь?
      Ну, это было уж слишком! Такой заботы со стороны брата она даже представить себе не могла! Как же все изменилось! И как, оказывается, хорошо, когда семья дружная!
      Через минуту она уже накручивала педали, мчась навстречу солнцу и ветру, навстречу этому поистине благодатному дню, который шептал ей: все переменчиво! То, что тебя сегодня печалит, завтра пройдет без следа... Только не позволяй тоске укрепиться в сердце, не превращай его в гнездо для обид... И не сворачивай с дорожки, по которой ты мчишься, - с той дорожки, которую подарил сегодняшний день, - она поведет к любви...
      Объехав поселок, Сеня вернулась домой. Бессонная ночь и все пережитое, наконец, дали о себе знать - ей вдруг смертельно спать захотелось!
      Едва добредя до постели, она свалилась прямо в одежде, сил хватило только на то, чтобы скинуть туфли, и проспала весь день крепко, без сновидений... Перед тем, как проснуться, ей послышался во сне мамин голос: "Ксанушка, милая... Я люблю тебя!"
      - Я тоже люблю тебя, мамочка! Очень-очень... - пробормотала Сеня... и проснулась. Был уже поздний вечер. Возле её постели сидел домовой.
      Глава 18
      ИСКУПЛЕНИЕ
      - Все, все, все, развоплощаюсь! - замахал лапами Проша и тотчас исполнил сказанное - исчез!
      - Прош, ну зачем ты? Оставайся как был. Сюда же никто не войдет...
      - Войдет - не войдет... не мое это дело! Мое - слово данное исполнять. А я слово дал тем, кто меня сюда, к людям направил... Больше не буду видимым, ну, разве что, в исключительных случаях! И только с тобой! Раз уж ты - моя, мне доверенная. Постараюсь быть хорошей подмогой твоему ангелу хранителю.
      - Проша! - вся просияла Сеня, вдруг догадавшись, что Прошина мечта наконец исполнилась. - Тебе позволили... больше не слыть нечистым?
      - Не "не слыть", а "не быть"! Вот ведь как... - и Сене почудилось, что он от радости прослезился.
      - Прошенька, как я за тебя рада! - подскочила она на кровати и запрыгала на упругих пружинах.
      - Эй, эй, ты не того... не балуй! Кровати-то не для того сделаны, чтоб на них белкой скакать!
      - Ну, ты и зануда, - смеясь от радости за него, покачала головой Сеня.
      - Таким уж уродился. Таким и помру!
      - Ну, вот еще! Помирать он собрался! Жизнь-то ведь только начинается!
      - Это точно - начинается. Но это не значит, что можно баклуши бить и о вечном не помнить. А мне положено о нем помнить - о вечном, значит...
      - Ну и хорошо, Прошенька, вот и помни и мне расскажи. Ты ведь мне будешь рассказывать... как тогда, а? Как в твоем подземном прибежище? Помнишь, сколько ты мне всего рассказал? Кажется, я до этого и не жила!
      - Жила, да ещё как - на полную катушку! Ты вопросами себя теребила всякими. Вот и дотеребилась - меня к тебе выслали, чтоб кое-что тебе прояснил. Только я-то что - это ведь всякий может - до жизни живой докопаться. Только надо все время рыть её - жизнь. И тогда она тебе все свои тайны раскроет!
      - Так уж и все!
      - Ну, не все, конечно... Только те, которые человеку раскрыть дозволено. А ему вовсе не все следует знать - от многого он отгорожен как бы стеною невидимой...
      - Например?
      - Ох, до чего приставучая! Имей в виду - разговоры эти для нас с тобой будут не правилом, а скорей исключением - когда какой-никакой вопросик уж больно тебя допечет... А пример тебе... вот пожалуйста! Как орехи хрустели видела? Ну, прошлой ночью, в жилище моем? Помнишь?
      - Как будто такое можно забыть... - помрачнев, ответила Сеня.
      - Ну вот. Сама понимаешь, кто там в комнате был, и под чьими шагами эти орехи давились... Пояснять не надо, надеюсь? Дело-то к ночи идет...
      - Нет, не надо, не надо! - вся сжавшись, пискнула Сеня.
      - Так вот, Господь и не попускает, чтоб человек ВИДЕЛ духов нечистых. Так их вид страшен, что от одного этого можно сойти с ума... Ограждает Он человека. Сказано ведь: познание умножает скорбь. Так что, отпущено вам человекам - знать о мире ровно столько, сколько положено. И не лезть за черту запрета - иначе, кроме бед, ничего не выйдетт из этого... А нам беды нужны?
      - Не нужны, - враз посерьезнев, сказала Сеня. - Прош, так это был... Сам? Я правильно догадалась?
      - Правильней некуда. Сам!
      - А как же теперь?
      - Что теперь?
      - Ты с ним опять будешь... биться?
      - Биться буду, без этого нам нельзя. Ни человеку, ни духу без битвы никак невозможно! Только теперь жизнь покажет, какой-такой недруг у меня нарисуется. Откуда явится и какой из себя будет...
      - А Сам? Он, что, от тебя отступился? - с надеждой спросила Сеня.
      - Сам-то... А нет его, Самого! Совсем нет! Развеялся! Ты его победила, девочка, бесстрашьем своим и верой.
      - Я? - не веря ушам своим, Сеня так и застыла на месте.
      - Ты. Ты знала, что недруг мой рядом, по пятам за нами идет, и не испугалась. Знала, что крест для нечистой силы - самое страшное оружие. И не побоялась оружие это в битве со злом применить. Сам давно тут по округе рыскал, крест искал. Очень он боялся его и хотел уничтожить, потому как перед смертью Варварушка предсказала, что много нечисти через её крестик нательный в прах развеется! Видишь, сбылось её предсказание... Крестик наш - тот самый, Варварушкин. Она, как постриглась, его не снимала, свято верила в силу креста, и вера её недруга нашего победила. Вот и ты верила, что Бог не оставит. Так и случилось - не оставил Он нас!
      - Проша... но тогда ведь ты сам должен был первый от креста в прах развеяться! Ты же нечистый дух, так ведь? А получается, крест тебя спас? Это же вопреки всем законам!
      - Вопреки всем законам нечистых! А я не нечистый вовсе - сто раз тебе уже говорил. Я так себе был - серединка наполовинку, невмоготу мне стало болтаться на серединке этой убогой и возмечтал я... да я ж тебе говорил! Вот и дал мне Бог по мечте моей, молитву мою исполнил. Да, конечно, сильно я рисковал, когда просил крест на себя возложить, мог от этого в миг развеяться. Но, как видишь... - Сеня, не видя его, почувствовала как он весь просиял,, - как видишь, мы с тобой победили и мне отныне дано званье чистого! И получается - единственный чистый я домовой на земле! Только, знай, если будешь хвастаться, вот как я, то немедленно грязи в душу горстями наляпаешь. Да, что там - лопатами! Потому что, хвастовство - это грех!
      Сеня подумала, что Проша неисправим - даже преобразившись, привычки свои не оставил: так же любил поучать, так же обожал возноситься, и чуть что - менял настроение. Переменчивый, что твой весенний ветер...
      - Слушай, я за тебя страшно рада!
      - За НАС! - поправил её Проша. - Это ведь и твоя победа...
      - Ну, хорошо, за нас. Только... как же мы будем теперь?
      - Что будем?
      - Ну... жить?
      - Хорошо будем жить. Попробуем, по крайней мере... А чего там, у нас получится! Да и прошлые ошибки мои, надеюсь, не пропали даром - многому меня научили... Заплатил я за них. Сполна! И мои - они, бедные, тоже за эти ошибки платили. Жизнь штука такая - и за свои ошибки, и за чужие - за все платить приходится. А иначе не прорасти к небесам через эту корявую твердь...
      И Сеня услышала, как он несколько раз в сердцах притопнул лапой.
      - Проша, мне кажется, ты за все заплатил... И страданьями своими, когда мучился без людей и простить себе не мог, что семью свою погу... нет, не ты её погубил! Ты просто недосмотрел вовремя - вот что!
      - Так все беды - они от недосмотра! Когда душа немеет и не чует близкой опасности. А чтоб чуяла - это я тебе говорил - растить её надо. Вот этим мы с тобой и займемся!
      - Прош, ты меня не отвлекай, дай договорить - ведь это же очень важно! Мне кажется, что все прошлое ты искупил. И Самого победил и меня научил многому... Я, знаешь, как-то совсем по-новому жить начала.
      - То ли ещё будет! - успокоил её домовой. - Только ты ещё про одну вещь забыла.
      - Про какую?
      - Про последыша моего. Ведь я простил его... да. Себя превозмог, а простил. И спас.
      - Как? Когда?
      - Да вот, утречком... Ведь Валет этот гнусный - мой последыш и есть!
      Сеня так и онемела с раскрытым ртом.
      - Вот-вот, - продолжал Проша как ни в чем не бывало. - Видишь, какая завязочка по жизни пошла? Последний из прошлой моей семьи полез в мою новую, со свиным-то рылом - да в калашный ряд! Это ведь он твоего отца в грязное дело втянуть хотел. Специально дачку эту вам подыскал - поблизости от подельника своего Нукзара!
      - Я... я об этом догадывалась, - кивнула вконец ошарашенная Сеня.
      - Ну вот. Только завязочку эту гнилую я на корню развязал. Обрубил, чтоб ее! Я ведь потихонечку-полегонечку, хоть и в немощи был, историю эту по ниточке, по другой - да распутывал! Ты вот думаешь - пистолет тот, из которого отморозок Ефимов по Валету стрельнул, - он что, случайно осечку дал? А?! Так-то вот!
      - Так это ты... твоя работа? Прошка, какой же ты молодец, ура! Значит, спас ты последыша своего...
      - А что мне оставалось, коли чистым намылился сделаться? Чистым положено так - прощать. И помнить, что на горе чужом счастья не выстроишь. Нет, никак этого не получится - уж ты мне поверь!
      - Я тебе верю, Проша! - сверкая глазами, ответила Сеня.
      - Э, ты того... не вздумай!
      - Чего? - не поняла Сеня.
      - Ну, как это говорится в заповеди: не сотвори себе кумира! Не вздумай, то есть, ни из кого, будь то дух или человек, непогрешимого и всесильного делать, потому что это значит ему всей душой, всем сердцем предаться, а это противно. Потому что нет на земле ни духа, ни человека иль существа какого, чтобы такое ради него над собой учинить! Душа человеческая, знаешь, кому принадлежит?
      - Богу! Теперь-то я знаю... Прош, а скажи... ты ведь знал, что здесь клад! Что Варварушка именно в этих краях монастырские сокровища спрятала... поблизости от сестры с племянницей. Знал?
      - А ты как думаешь? Догадайся с трех раз! Знал, конечно. Знал и то, что без человеческой помощи клад бы мне не дался. Куда мне, лохматому, подступиться к православным святыням! Ох-хо-хонюшки... Ну ладно, что-то опять нас с тобой в горние выси заносит, время тебе теперь спать, а не разговоры разговаривать.
      - Но ведь я уже выспалась! - она попыталась было протестовать.
      - Чтоб очухаться от всей этой передряги, нужно трое суток подряд спать без просыпу. Вопросы есть?
      - Вопросов нет! Ой, только один!
      - Ну, давай.
      - А как же клад? Его же, наверное, вернут владельцам - монастырю, то есть...
      - Правильно понимаешь. Вернут.
      - А как же мы... Ты ж говорил, что у нас в доме поселиться не сможешь - там другой домовой есть наверное.
      - С этим мы разберемся - не беспокойся. Главное постановили поселяюсь с вами теперь. Так что уж не взыщи, если что не так... И не обижайся на меня, если не стану на связь выходить. Тебе надо земной жизни учиться, а не с духами в прятки играть!
      - Но иногда-то можно? - умоляющим голоском прошептала Сеня.
      - Ну, разве что иногда... Все, спать, спать...
      - Прошенька, ещё один маленький-премаленький вопросик...
      - Валяй!
      - Прош, а что такое крест? Что он значит? Наверное, не только то, что на нем был распят Христос?
      - Это, конечно, главное - память об искуплении. Господь все грехи человеческие взял на себя, искупил их смертью своей... Заступился за вас и у Князя мира сего - у дьявола навеки вас отнял. Но главное скрытое в нем в кресте - это тайна жизни... Горизонталь и вертикаль. Пересечение путей земных и небесных...
      - Ой, Проша, расскажи мне про них, пожалуйста!
      - Время тебе ещё не пришло. Ты и так высоту великую с одного маху взяла. Передохнуть душе нужно, переварить все, а то не усвоится...
      - А что, душа, как желудок, пищу усваивает? На это ей время нужно?
      - А как же? Обязательно. А то просвистит мимо тебя то, что ты зацепила, и накрепко не приживется. Ты ж не хочешь такого, чтоб не прижилось? Тогда получается, вся работа - даром.
      - А если приживется все пережитое, тогда... не даром?
      - Вот видишь, сама понимаешь!
      - Проша, а крест Варварушкин... он не вернется?
      - Это уж как на то будет Божья воля, - строго сказал домовой. - Все, спи сладко! Испаряюсь я. Дел у меня - по горло. Успеть надо до вашего переезда все дела свои тутошние обустроить, чтоб никто не обиделся и добром поминали в здешних краях... И с Лапекаком за жизнь покалякать, наставить его бестолкового на путь истинный... Вроде бы, ждет его повышение - он же здорово нам помог, так что, глядишь, зримую форму получит... Поэтому, до переезда мы с тобой вряд ли услышимся. А ты не скучай - ты усваивай. Вон сколько пищи для душеньки-то твоей! Все, покедова!
      И как ни звала его Сеня, как ни наведывалась в заброшенный дом, - к люку подземному она и близко подходить боялась по старой памяти, - все было напрасно. Проша сдержал слово и вплоть до самого переезда в город не давал знать о себе...
      Глава 19
      ОТЪЕЗД
      Как ни сдерживалась, как ни храбрилась бабушка Инна погожим деньком конца августа - днем переезда в город, но слез сдержать не смогла. Уж больно прижилась она в здешних краях, больно пришлись они по сердцу! Здесь даже характер её изменился... смягчился, что ли. Нет, она по-прежнему оставалась натурой властной, придирчивой, по-прежнему обожала командовать, но в уныние по всякому поводу и без оного не впадала. Может, так живительно природа подействовала... И впрямь сколько было по лесу хожено-перехожено, сколько грибов да букетов собрано, сколько трав засушено на зиму... А может быть, так благотворно подействовало на неё знакомство с новыми внучкиными друзьями - Марией Леонидовной и Наташей. Она стала частой гостьей на их участке, и они к ней частенько захаживали, вместе ходили в лес...
      А Сеня прямо-таки влюбилась в этих двух женщин, по пятам за ними ходила и, как губка, впитывала все, чем живут они, о чем думают... Решено было, что знакомство свое продолжат в Москве. Мария Леонидовна оставила Сене свой адрес - жили они на Арбате, в Чистом переулке, и пригласила почаще к ним в гости захаживать. От этого и грусть переезда не казалась такой уж горькой - ведь столько хорошего поджидало Сеню в Москве!
      Когда прибыла заказанная из Москвы грузовая машина и стали грузить вещи, у калитки притормозил знакомый велосипед. Мамука!
      После тех страшных событий в середине июня Мамукин отец Нукзар вместе со всеми родственниками перебрался в Москву. Началось следствие по делу Ефима. И Нукзар был в этом деле не последним лицом... По поселку бродили разные слухи: кто говорил, что его посадят, кто - что откупится, вон, дескать, денег у него сколько! - кивали злобные и завистливые на опустевший особняк с башенкой... Ни детского смеха, ни людских голосов не слыхать в нем было. Дом опустел.
      И все-таки Мамука приехал! Приехал, чтобы с ней попрощаться. Он прибыл на электричке один - совсем как взрослый... Видно, домашним было не до него.
      - Здравствуй! - сказал он, потупясь и топчась у калитки. - Вот, приехал. Я слышал ты уезжаешь в город... Слон сказал. Мы с ним иногда перезваниваемся. Вернее, он мне звонит - сюда-то позвонить некуда. Не в сторожку же...
      - Привет! - шагнула навстречу Сеня и широко распахнула калитку. Проходи... Ой, как я рада, Мамука, уж думала больше тебя не увижу.
      - Ну что ты! Правда, отец говорит... мы уезжаем. Совсем. Это ещё не решено, но...
      - Ты погоди - ещё все сто раз переменится. Может, вы никуда не поедете. А если и так - можно же переписываться! Ты мне напишешь?
      - Я?
      Мамука порозовел. Он не думал, что она так встретит его... по-доброму. Ведь, что ни говори, а темная тень отца ложилась на всю семью...
      - Ну, конечно! Ты мне свой адрес оставишь?
      - И адрес, и телефон.
      Сеня быстро сбегала в дом и принесла лист бумаги, на котором старательно написала свой полный московский адрес и номер домашнего телефона.
      - Вот, держи! И... ты не волнуйся, Мамука. Все будет хорошо. Обязательно! Только не забывай обо всем... ну, о ручье, о том, как мы бежали, как притащили клад... Вернее, не мы притащили, а Проша. Как он...
      - Проша? - Мамука сморщил лоб, как будто силясь что-то припомнить. Это кто? Друг твоего брата?
      - Нет, Проша - он... - Сеня осеклась.
      Она хотела сказать, что он домовой, но неожиданная догадка вдруг осенила её. Мамука забыл все, что было связано с Прошей, забыл и его самого... Все это попросту стерлось из его памяти, потому что... так хотел домовой. Проша открылся только ей - ей одной - и ни с кем больше не хотел разделять их тайну.
      - Проша... да нет, я ошиблась. Я хотела сказать "Слоша"! Это я так Слона теперь называю. По-своему. Ну как тебе кликуха? Нравится?
      - Слоша? Здорово! Классная кличка. Такой уж точно ни у кого нету - ни с кем не спутаешь. А то у меня в Москве аж два знакомых Слона! Слушай... а ты меня тоже как-нибудь назови... ну, по-своему.
      - Тебя? - Мися задумалась. - О, придумала! Хочешь, я тебя буду звать Кум? Ну, Мамука - Мук - это Кум наоборот... И потом... она вдруг задумалась, но о новой догадке своей ему не сказала.
      Кум и кума - это как бы духовные родители ребеночка, над которым совершают обряд крещения ... Или взрослого человека - это неважно. Они оба после этого считаются близкими родственниками. А они с Мамукой... ведь они как бы окрестили Прошу - Сеня возложила на него крест и окропила слезами. Правда Мамука случайно выбил из лап домового крест... но это ничего. Он окрепнет. И руки его, и душа... И если получится, она ему в этом поможет.
      - Кум? Здорово! Пускай я буду Кум! Но это только между нами, хорошо? Это будет только наша с тобой междусобойная кличка.
      - Междусобойная! Как ты это придумал, просто обалдеть... Если хочешь, можешь звать меня Кумой!
      - Идет! Ну, Сень, пора мне. Я ведь только на минутку заехал, чтоб попрощаться. У нас теперь постоянного адреса нет - мы квартиру снимаем... верней, не одну, а разные - то и дело переезжаем с места на место. Ох, как надоело... А! - он махнул рукой. - Ну все, я поехал.
      Он оседлал свой велосипед.
      - Я тебе позвоню-ю-ю-ю... - крик затихал в отдалении, потому что он уже мчался, крутя педали, и вскоре пропал за поворотом.
      - Мосина, пора! - шепнул ей на ходу дед, тащивший в машину узел с постельным бельем. - Через пять минут отправляемся...
      Все, прощай лето!
      Сеня едва удержалась, чтоб не заплакать. В последний раз обежала сад, заглянула в сарай - пленка по-прежнему лежала на месте. Сеня засунула под неё руку и вытащила воланчик. Он так и пролежал здесь преспокойненько с того самого дня, как она его спрятала. Какая она была тогда... противная. Нет, не противная, глупая просто! - рассмеялась Сеня, немножко повеселела и сунула воланчик в карман. Она сохранит его на память об этом лете. Об этих местах, которые помогли ей здорово повзрослеть!
      И забеспокоилась вдруг: где же Проша? Он ведь так и не подавал о себе весточки со дня их последнего разговора...
      - Ксюха, в машину! Костик, прощайся с Ирочкой! - послышался папин зов.
      - Иду! - крикнула Сня.
      Костик, зардевшись, неловко чмокнул в щеку свою первую любовь - Ирочку - Бирочку - они уже битый час прощались, стоя возле калитки...
      И вот, урча мотором, груженый грузовик выехал за ворота.
      Прощай, дача!
      Папа с Костей уселись в кабине с шофером, все остальные расположились в кузове на тюках и узлах. Бабушка теребила в руках носовой платочек, но держалась - не плакала, только хлюпала носом. Мама глядела на дорогу, убегавшую назад из-под колес. Мися обняла её и крепко поцеловала.
      - Бабуленька, мамочка, не грустите, это ведь не последнее лето! Мы ещё сюда вернемся.
      - Нет, не вернемся. Хозяева наши дачу продают. У них совсем плохо с деньгами...
      - А-а-а... - погрустнела Сеня. И тут же встрепенулась. - Ну, тогда найдем другую, ещё лучше прежней - где-нибудь у озера... Или прямо возле реки. Правда, мам?
      - Поживем - увидим, - ответила мама и пригладила ей разметавшиеся волосы. За лето они отрасли ниже пояса, и Сеня заплетала их в косу. Гляди-ка, какая у нас коса - девичья краса! Всем на радость!
      - Ой, девочки, тут платочек был мой... на коленях! - бабушка растерянно шарила у себя под ногами в поисках носового платка. - Упал, что ли...
      - На тебе мой, - протянула Леля свой платок бабе Инне. - А твой найдется - куда он денется?
      - Да вот же он, бабуль! Почему-то у меня в кармашке лежит, - Сеня с изумлением извлекла из кармашка своего широкого сарафана бабушкин платок. Ты его ко мне в карман по ошибке засунула!
      - Да, нет же! Что я, совсем из ума выжила! Он у меня на коленях был! протестовала бабушка под смех дочери с внучкой. - А, да ну вас! - взяла у Сени платок, вытерла выступившие-таки на глазах слезы и... рассмеялась тоже.
      - Девчонки, хорош бузить! - деланно строгим тоном изрек дед Шура, с удовольствием поглядывая на развеселившуюся семью. - Вам палец покажи - вы и то смеяться будете. А переезд - дело серьезное. Не ровен час чего-нибудь позабудем... Так что, держите себя в руках! Ох... куда я очки свои подевал?
      - Да, вот же они, у тебя на носу! - усмехнулась бабушка.
      - Как? - дед с опаской поднес палец к переносице и... нащупал дужку очков. - Быть не может! Это же очки для чтения. Они у меня в очешнике в кармане лежали... А они на носу... странно. Очень странно!
      - Надо же, пап! - улыбнулась мама. - Обычно очки у тебя либо в хлебнице, либо в холодильнике, а тут - на носу! Нет, определенно тебе свежий воздух пошел на пользу! Решено, будем каждое лето дачу снимать! Подработаем, перезаймем, но дача у нас будет!
      - А может быть, и своя... - мечтательно протянула Сеня. Но думала она о другом. И улыбка во весь рот растянулась на её лукавом, счастливом и несказанно похорошевшем личике.
      Уж она-то знала, чьи это проделки с платком и очками! Проша подал ей знак!
      - Ну что, Колечка, начинаем новую жизнь? - услыхала она над самым ухом приглушенный знакомый шепот. - Можешь поздравить меня с переездом.
      - Ой, Прошенька... поздравляю! - так же тихо шепнула Сеня, чтоб никто не услышал. - Значит, новая жизнь, ты с нами?!
      - А куда я денусь от вас? Я вам ещё надоем...
      - Сеня, с кем это ты разговариваешь? - поинтересовался дедушка, глядя на неё из-под очков.
      - Ни с кем, дедуль. Просто сама с собой!