Город качался и плыл под ногами, пурга убаюкивала, мысли путались... От бесконечного мельтешения снега перед глазами голова и впрямь закружилась.
      "Может, назад повернуть? Все равно ведь не знаю точного адреса... мелькнула в нем мысль-искусительница. - Ни за что! Я тогда никогда не стану собой..."
      И почему так - почему эта упрямая убежденность вдруг утвердилась в нем, Никита не понимал - он просто знал это. И это знание, рожденное любовью, вьюгой, опасностью и одиночеством, вдруг придало ему сил. Он почувствовал, что должен идти против ветра - отныне и всегда - и только так, не сдаваясь, не уклоняясь от избранного пути, сможет стать настоящим мужчиной. Таким, который не прячется за чужие спины, не изменяет принятых решений и идет к своей цели.
      Он приподнял повыше воротник своей короткой дубленки и, наклонив голову, чтобы снег не слепил глаза, двинулся вперед.
      - Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъяренном океане, Средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском урагане, И в дуновении чумы... - выдыхал он во мглу чеканные строки Пушкина. И ритм стиха влек его за собой.
      И странное дело - внезапно Кит ощутил в себе такую уверенность, такой прилив сил, которых прежде не ощущал. Он вдруг понял, что счастлив. Он существует не зря - у него есть его родной город, его любимая девочка, родители, которые ждут его, книги, стихи и... что-то ещё - что-то иное, высшее существующее во всем... Он ясно ощутил чье-то невидимое благое присутствие и... неожиданно еле слышно - одними губами - прошептал:
      - Господи, помоги мне!
      "Да, конечно, я и гадать не гадал, что мне - наяву - доведется встретится с проявлением темных сил... Но... раз они есть, ведь это значит, что и чудеса тоже есть! И высшая благая защита - покров небесный! И Николай Угодник, и Матерь Божья и Тот, Кто рождается завтра в ночь... Даже подумать страшно, что это - реальность, самая настоящая - та, которая была, есть и будет, а мы... мы как дым. И может быть, то, во что ты веришь - и станет твоей реальностью. И здесь, на земле, и потом... Да, - повторил он и улыбнулся - так захватила и поразила его эта мысль, - я где-то читал, что мысли... они воплощаются. И мама так говорит. Так пусть воплотится все самое доброе и хорошее в эти дни. Для всех - и для города, и для людей, и для тех, кто уже там - в мире ином ... для всех, кто любит и верит - пусть для всех совершится чудо... Рождество! Да... пусть будет так!"
      И он прибавил ходу, словно эти мысли сделали его старше, сильнее. Он перестал дрожать и окреп.
      Темная громада вынырнула из тьмы слева от него - храм, одетый в строительные леса. За ним показалась другая церковь - поменьше. Она явно была уже действующей - купола загадочно светились во тьме, пространство внутреннего двора расчищено. Когда Никита поравнялся с церковью, гулко ударил колокол. Раз, другой, третий...
      Он улыбнулся. И почувствовал себя ещё уверенней, словно бы получил ответ на самый важный вопрос. Точно этот звон ответил ему...
      "Ступай вперед и не бойся. Грядет Рождество, и каждый, кто верит в него, - под покровом высшей защиты..."
      Глава 10
      СТАРУХА
      Никита прошел ещё немного вперед и справа показались дома - высоченные узкие башни. Он попробовал сосчитать этажи, но сбился - в темноте это оказалось не таким простым делом.
      "Это здесь!" - подсказал ему внутренний голос.
      - Ишь, зачастил! - буркнул Кит этому самому голосу.
      И откуда только тот взялся - прежде ничего подобного не было. Но теперь чувства его так обострились... Да с недавних пор он воспринимал окружающее тоньше, острей... Как будто душа жила своей жизнью, как бы обособленной от него.
      - Экстремальная ситуация! - усмехнулся Никита, стараясь убедить себя в том, что ничего особенного с ним не происходит. - Вот и шестое чувство прорезалось ...
      Он не хотел сам себе признаваться, что кто-то присутствует рядом с ним во тьме занесенного снегом города. Кто-то ведет его... И рядом с этим незримым спутником зло отступало.
      В башнях светились окна. Какое из них? Где-то там - в одном из этих домов - Ева. Он знал, что она там. И ему нужно проникнуть туда. Только тогда он сможет понять, что происходит с ней и кто владеет судьбой его златовласой девочки...
      Он запрокинул голову, оглядел освещенные окна, стараясь ни о чем не думать, - просто стоял и смотрел. Он не знал, сколько простоял так, в неподвижности, пока одно из окон на втором этаже в дальней от него башне не привлекло внимания. Оно мерцало каким-то слабым свечением, точно внутри работал сварочный аппарат.
      - Она там! - шепнул он и быстрым шагом направился к дому.
      Подойдя к подъезду, Кит увидел, что поманившее его окно находится как раз над козырьком подъезда. Если туда забраться - можно заглянуть в окно. Он какое-то время постоял возле подъезда, выжидая - не будет ли ещё знака какого... Но все было тихо - дом дремал у самого края ночи. В подъезд никто не входил и никто не выходил оттуда. Путь был свободен!
      Как же забраться наверх? Прямо возле подъезда, чуть правее, росла крепкая ветвистая рябина - её ветви поднимались до окон четвертого этажа.
      Нужно попробовать! - подумал Никита и, сняв перчатки, обхватил руками холодный ствол. Неожиданно для себя самого он начал довольно проворно взбираться наверх, ноги в удобных немецких ботинках удерживали его, вжимаясь в ствол, пока он переставлял руки, залезая все выше. Вот и первая ветка - самая нижняя, отходящая от ствола под углом. Теперь осталось всего ничего - пролезть по ней до крытого шифером козырька, над которым она наклонялась, и спрыгнуть вниз.
      Это легко удалось - через минуту Никита был уже там, скрючившись в три погибели, чтобы его не заметили. Еще примут за вора - тогда все рухнет: потащат в милицию, начнут родителей мучить - поди докажи, что ты не верблюд! Нет, он должен быть незаметным как тень - стать невидимым и неслышимым, чтобы ни одна душа не узнала, что там, над дверью подъезда находится человек и заглядывает в чье-то окно...
      А главное - об этом не должны догадаться те, за кем он следит, потому что тогда всему настанет конец. Эти темные люди постараются сделать так, чтобы подчинить себе и его волю.
      Он почти не сомневался, что тут затевается колдовство!
      Не дыша, он на корточках приблизился к краю прямоугольной площадки и, прижавшись к стене, вытянулся вдоль нее, чтобы заглянуть в окно.
      "Хорошенькое дело! - стучало в висках. - Видели бы меня родители!"
      Но уже через миг он позабыл обо всем на свете. Там, в комнате, уставленной резной мебелью красного дерева и освещенной зыбким пляшущим светом свечей, была Ева!
      Она лежала в глубоком кресле, свернувшись клубочком и подложив руки под голову. В ногах у неё лежал страшный кот и дремал, положив голову на лапы. Круглая красная свечка, стоявшая на овальном столике возле кресла, освещала её лицо неровным мерцающим светом. Она была так бледна и неподвижна, что Никите на миг показалось, что девочка не дышит.
      "Там, за речкой тихоструйной
      Есть высокая гора,
      В ней - глубокая нора;
      В той норе во тьме печальной,
      Гроб качается хрустальный
      На цепях между столбов.
      Не видать ничьих следов
      Вкруг того пустого места;
      В том гробу твоя невеста."
      Это были его любимые строки - загадочные, таинственные... Он с детства твердил их про себя, точно знал: настанет день - и они сбудутся... Так вот она - его невеста. И он должен спасти ее! Там, у Пушкина, королевич Елисей поцеловал царевну, она проснулась и ожила... А тут... его отделяла от Евы стена, за которую он не мог проникнуть, и заиндевевшее стекло... оно не пропустит к ней даже его дыхания...
      "И надо же, - подумал он, - все сбылось, все как у Пушкина: и впрямь мы тут - за речкой тихоструйной, и - высокая гора имеется... ведь переулок-то на гору поднимается - на высокий левый берег Яузы. И нора тоже есть - потому что дом этот старухин - сущая нора! Только московская... А гроб... хорошо хоть, что его не видать, хотя понятно: мы видим и ощущаем вовсе не все, что существует на самом деле... А потом это же образ. И какой точный! Она, моя милая, - ну, точь-в-точь как в гробу лежит - ни живая, ни мертвая..."
      Но тут Ева застонала во сне и судорожно вздохнула - так, что её пальцы дернулись, а потом сжались, как будто она хотела ухватить что-то во сне...
      - Просыпайся! - шепнул Никита, прильнув к холодному стеклу. - Не спи! Тебе нельзя спать...
      Он чувствовал, что сон её - дурной, нехороший - мертвый сон... Ей нужно проснуться - и как можно скорей! А ему бы исхитриться и как-то подать ей знак: стукнуть в окно или царапнуть по стеклу... Но при этом не выдать своего присутствия тому, кто был рядом с ней, там, в квартире. А там кто-то был - он знал это.
      Очки то и дело запотевали от его горячечного дыхания. Приходилось то и дело протирать их, но все равно происходящее в комнате за окном виделось словно в туманной дымке.
      На столике возле Евы стояла тарелочка, на которой лежало круглое красное яблоко. Оно было надкушено. И ещё был бокал, в котором темнела какая-то жидкость. Ее оставалось совсем немного - на донышке. Видно, Ева пила из этого бокала.
      Как же ему подать ей знак? Он постарался заглянуть в комнату, чтобы увидеть её всю, сплошь заставленную антикварной мебелью, бутылями из темного стекла и сухими букетами в напольных вазах - так, что в комнате едва можно было повернуться. Какие-то драпировки, выгораживающие часть пространства, рояль, едва втиснутый в него... Множество портретов и фотографий в серебряных рамках - кто и что было изображено на них он не видел - ему не так-то просто было дотягиваться до края окна, сохраняя равновесие, да ещё все время оглядываясь: не идет ли кто... А ещё эти очки...
      Но на улице все было тихо - город спал. И сон его был беспробуден, глубок, точно и Москву опоили колдовским зельем. Внезапно Никита почувствовал, что его самого клонит в сон - голова стала тяжелой, глаза начали закрываться... Он ущипнул себя за руку, сняв перчатку, - не хватало ещё и ему заснуть тут, на засыпанном снегом козырьке над незнакомым подъездом.
      Он уже почувствовал, что замерзает не в шутку, когда в квартире послышались шаги. Он потряс головой, прогоняя дремоту...
      В комнате показалась старуха.
      Поступь её была медлительна и тяжела - точно не женщина шла, а ожившая статуя. Она была очень высока ростом - едва ли не выше Никитиного отца. Все в ней было крупное, резкое - и черты лица, и руки с длинными цепкими пальцами, а голос, гулкий и властный, не предвещал ничего хорошего. От него становилось не по себе.
      При появлении Евиной тетки, - а это, по всей видимости, была она, девочка слабо пошевелилась и приподнялась в кресле.
      - Что, тетушка, который час? Я задремала немножко, а мне уж домой пора.
      - Еще рано, деточка, нет ещё десяти, - пробасила старуха. - Поспи у меня еще. А лучше всего - давай-ка мы с тобой дело сделаем!
      - Ой, тетушка, нет, не сегодня! Пожалуйста... - взмолилась Ева, и Никита весь сжался - таким жалким и жалобным был её голосок...
      Она боялась своей тетки - боялась смертельно! Та словно поработила Еву, овладела её душой. И Никита должен сделать все возможное и невозможное, чтобы разрушить это недоброе старухино влияние - разбить, уничтожить, развеять, чтобы его девочка снова стала свободной. Стала самой собой!
      Легко сказать! А вот как это сделать? Он-то ведь не колдун! Никаких заговоров и заклятий не знает. И спросить не у кого...
      "Посмотрим и поглядим... - подумал он, снова приникая к стеклу, - а там видно будет."
      Старуха склонилась над Евой, повела ладонью возле её лица.
      - Погляди на материно кольцо, - приказала она, - полюбуйся, каким оно стало красивым...
      Ева медленно, словно сомнамбула, подняла свою правую руку и поднесла к самым глазам. Кот приподнял голову и тоже впился взглядом в кольцо, точно оно было для него источником силы.
      Кольцо у Евы на пальце как будто налилось кровью - там, внутри, в самой сердцевине овального камня точно ожил кто-то... ожил и задвигался, пульсируя и разбухая. Никите показалось, что сейчас из перстня выскочит кто-то - какое-то существо, вцепится Еве в глаза... и выест их. Он едва удержал крик - так ему стало страшно!
      - Давай, милая, сделаем дело! Гляди - так хочет твоя мать. Она завещала нам сделать это. Пора, дорогая, пора - я должна передать тебе все, чем владею, - и то, что невидимо, и то, что окружает тебя. Смотри...
      Старуха раскрыла створы резного буфета и вынула тяжелую кованую шкатулку. Открыла крышку... и на лицо Еве упали отблески переливчатых жемчугов - свет, который здесь, в этой комнате, залитой мерцающим слабым светом, показался каким-то мертвым... И сама Ева - она была как неживая. Медленно поднялась и пошла за старухой, которая протягивала ей шкатулку, а сама отступала. Шаг, другой... девочка тянулась за нею, точно собачка на веревочке. Свет кольца на пальце раскалился и стал оранжевым, а лучи, бьющие от него, тянулись к шкатулке, где лежали бесценные дары морей...
      - И это ещё не все! - каркнула старуха. - Погляди сюда!
      Она принялась выдвигать ящики буфета и вынимать оттуда - одну за другой - пачки денег. Тут были и доллары, и рубли, и какие-то незнакомые Никите купюры... старуха трясла тяжелые пачки в своих крепких руках и звала Еву - звала за собой. Она открыла крышку круглой железной коробки, тряхнула ее... на пол со глухим стуком посыпалось золото - старинные золотые червонцы.
      - Тетушка, - девочка заслонялась рукой - казалось, то, что видит она, причиняет ей боль. - Тетушка, неужели это все... вы заработали на своих пирожках? То есть, конечно, пирожки продавать - дело хорошее, выгодное, но чтоб настолько?! Я знаю, вы каждый день к метро ходите и торгуете, ноя не думала, что это все ...
      - Ха-ха-ха! - деревянно, надтреснуто расхохоталась старуха. - Ты, девочка моя, совсем ребенок, как я погляжу! Я ж говорила тебе: сделаем дело - и все тебе откроется - все мои тайны, все души людские... И это будет твое! Тут не одна я поработала - годами скоплено и не одним поколением. И нельзя, чтоб прерывалась работа - теперь за дело возьмешься ты! Моя единственная наследница! Велика область иного мира, где обитают духи и бесплотные существа. Велика их сила, но сильнее всего они хотят проникнуть сюда - к нам, в нашу реальность. Их влечет материя, они ждут воплощения! И я научу тебя как завладеть одним из этих духов и заставить его служить тебе. Он сделает для тебя все. Все, что ты пожелаешь! Ты сможешь излечивать все болезни в течение семи дней и заработаешь себе этим славу и деньги, ты сможешь продлить жизнь свою на столько лет, на сколько захочешь... У тебя будет власть над низшими духами - это духи воздуха, огня, земли и воды, ты сможешь разговаривать со всеми существами вселенной, видимыми и невидимыми... Разве это не удивительно? Разве любая не мечтала бы стать такой? Разве такая власть не наслажденье, скажи мне, Ева? Люди станут игрушками в твоих руках, как такой вот игрушкой стала для тебя теперь глина!
      - Нет, нет, тетушка, - встрепенулась Ева. - Глина для меня не игрушка. Она... даже не знаю, как сказать... радость, красота! Это самое настоящее чудо, - когда твои руки могут творить что-то такое... хорошее.
      - Довольно! Хорошо... если так - если ты хочешь сама творить что-то по своему вкусу, то я вызову для тебя самого Офиэля - правителя вещей, которым управляет Меркурий. Сто тысяч легионов духов подчинены ему! Сама подумай сто тысяч! Офиэль научит тебя любому искусству и даже алхимии. Ты сможешь добыть философский камень - краеугольный камень мечты всех магов средневековья!
      - Я...
      Ева в растерянности отступала от тетки, которая с грозным видом надвигалась на нее... казалось, по мановению её воздетой руки девочку сразит молния... или в любую минуту колдунья может стать вихрем, водою, огнем... или злобной и сильной птицей с железным клювом, который одним ударом способен раскроить череп.
      Никита за окном совсем заледенел от ужаса и от холода - он не знал, что делать! И только знал одно - он не даст этой ведьме Еву на растерзание. Он никогда в жизни не видел ведьм - только в книжках про них читал, но теперь понял: перед ним самая настоящая ведьма! И при том, очень сильная! Ей подвластны высшие тайны магии и колдовства.
      А она, его девочка... у него было такое чувство, точно она вдруг вся стала ватная - такими безвольными, вялыми были её движения. Ее мышцы, кажется, растворились, расквасились - ноги едва держали её. Еще минута - и упадет. И тогда мерзкая старуха сделает с нею, что хочет! Никита не знал, о чем был их уговор, чего требовала от Евы тетка и что за дело они должны были сделать... Но знал, что если Ева уступит, он навсегда потеряет её. Да и ладно бы только он - ведь она пропадет! Душа её - добрая, искренняя душа его Евы - девочки, от которой словно исходит свет, - эта душа погибнет.
      Споткнувшись о ножку стола, Ева упала. А, упав, закричала, пряча лицо, отворачиваясь от своей преследовательницы:
      - Нет, не надо! Я не хочу, мне страшно... Я не смогу, не сумею... и не надо мне ничего! Тетушка, слышите, не хочу-у-у!
      - Нет, ты сможешь! Я тоже сперва ничего не знала и не умела. Но смогла! И ты сможешь как и все в нашем роду!
      Старуха наклонилась над девочкой, сомкнув воздетые руки над головой. Ее голос гремел водопадом.
      - Ты узнаешь имена! Имена всех верховных духов. А узнав их, ты будешь знать их обязанности и пределы их власти, чтобы сила их соединилась с твоей и подчинилась тебе. К тебе придет Самаэль - ангел яда и смерти, и Люцифер дух астрального света, и Астарот - владыка востока - станет служить тебе. Если ты захочешь, чтобы враг твой исчез с лица земли, ты призовешь Асмодея - ангела-истребителя. А Бельгефор - гений открытий - одарит тебя несметным богатством. Ты позовешь зимних ангелов - и они сойдут к тебе, и первый из них - Альтариб. Ты узнаешь, что Луну зимой зовут Аффатериим, а весной Агюзита. Разве в одних этих именах, в самых их звуках - столь странных, манящих, - не заключается высшая красота, которая так влечет тебя. Разве беседа с Аматиэлем - ангелом весны - не доставит тебе более высокое наслаждение, чем жалкие комья глины, которые, к тому же, так часто рассыпаются в твоих руках!
      Ева молчала и, сжавшись в комок, забилась в узенькое пространство между комодом и буфетом. Она и в самом деле была буквально загнана в угол!
      - Хорошо, если ты не до конца веришь мне, давай спросим маму - ведь мы так часто вызывали её сюда, где она беседовала с тобой... Смотри на свой перстень - это она! И она вызывает тебя.
      Никита видел, что кольцо жжет девочке палец - так оно раскалилось. Она старалась отвести руку подальше от лица. Он видел: Еве казалось, будто кольцо заглядывает ей в глаза, в самую душу, и ей хочется спрятаться от этого ока - уйти, убежать, скрыться за тридевять земель.
      - Святой Николай, Никола Угодник, помоги ей! - взмолился мальчик, чувствуя, что он замерзнет сейчас, застынет тут навсегда - под этим окном...
      Плохо двигающимися одеревеневшими пальцами он кое-как нащупал под шарфом, под свитером спасительную записку. Развернул её и, поднеся к самым глазам, стал читать. И словно в ответ на колоколенке соседней церкви ударил колокол - начиналась заутреня. Никита почему-то подумал, что Николай Угодник услышал его - это он сейчас ответил ему голосом церковного колокола.
      И - удивительное дело! - но вскоре ему стало теплей... Он смог кое-как пошевелиться, разогнув онемевшую ногу. А там, в комнате тоже изменилось что-то. Жар кольца начал слабеть, гаснуть, и огнисто-рыжий пляшущий свет, отбрасываемый свечами странного кроваво-красного цвета, тоже как бы ослаб.
      Действие колдовских чар старухи стало таять.
      Ева медленно, точно просыпаясь, поднялась с пола. Взглянула на свою тетку, точно впервые увидела.
      - Я пойду, - сказала она ещё слабым, но вполне уверенным голосом. Мне пора - Слоник ждет. И я хотела сказать вам, тетушка... вот вы говорите: как все в нашем роду. А ведь мама не занималась этим.
      - Оттого-то она и умерла! - в сердцах выпалила старуха. Она была в ярости.
      - Как... оттого? - не поняла Ева. - У неё же был вирус... грипп... разве не так? Разве вы что-то об этом знаете? Ведь вы говорили, что не жили тогда здесь... в Москве. Значит, вы все-таки знаете и скрываете от меня?
      - Мне от тебя скрывать нечего - ты моя! Мать твоя умерла, а почему ты узнаешь, когда примешь от меня наследство мое - мое мастерство. Не хочешь - не делай. Только тогда ты ничего не узнаешь. Я тебя об этом предупреждала: тайну смерти мамы - в обмен на наш уговор!
      - Хорошо, я согласна.
      Ева совсем оправилась и взгляд её прояснился. Теперь она не глядела на свою мучительницу как затравленный зверек.
      - Я сделаю как обещала и вы, тетушка, мне все расскажете. Только пускай это будет завтра. Сегодня у меня уже сил нет... я устала.
      И, медленно повернувшись, Ева направилась к выходу. Прочь из этого дома! А кот, потянувшись, поднялся и двинулся следом за ней. Он ни на шаг не отпускал свою жертву!
      Никита попытался подняться и не смог - так закоченели ноги, а все тело ломило от холода и долгой неподвижности. Он решил выждать какое-то время, когда Ева выйдет на улицу и отойдет на некоторое расстояние от подъезда. А потом ему придется как-то справиться со своим измученным телом и спрыгнуть с козырька вниз...
      Глава 11
      ЖУТКИЙГОЛОС
      Кит попытался расстегнуть молнию и снять сапог, чтобы пальцами растереть окоченевшие ступни, но не успел - он услышал чей-то жуткий голос... глухой, надтреснутый. Точно из подземелья! И голос этот был так страшен, что Никита с трудом подавил в себе желание немедленно спрыгнуть со своего насеста и пуститься бегом наутек. Он только невольно дернулся и сразу примерз щекой к стеклу. Очки тут же слетели и валялись где-то тут, рядом, но он не мог их нащупать. Теперь парень почти ничего не видел.
      Там, в комнате кто-то был. Кто-то, кроме старухи. И теперь существо это заговорило - именно существо, потому что жуткий голос не принадлежал человеку.
      - Ты опять упустила ее!
      Гром среди ясного неба не столь бы сразил человека как этот звук точно металл загремел - металл, заключенный в гулкий замкнутый короб.
      - Ты здесь? Но я не звала тебя... - голос старухи дрогнул. Теперь он не гудел гулко и властно - в нем был слышен испуг.
      - А ты думала - я всегда и во всем буду подчиняться тебе? О, глупая человечья природа! Ты ведь знаешь, что демоны, как и духи, стремятся завладеть веществом материального мира, а ради этого мы до поры до времени можем давать вам, людям, иллюзию власти над собой. Но это только иллюзия! И ты сейчас узнаешь каково это - самой оказаться во власти демона! Ты развоплотишься сейчас, и это будет не смерть - нет! - ты минуешь этот порог, который сторожат ангелы. Они о тебе даже не вспомнят - ведь с тех пор, как ты предалась магии, ты сама отреклась от них! Ты предала свою душу моему властелину! И сейчас я войду в твое тело и стану тобой. Меня вполне устраивает твоя оболочка - и я ещё погуляю тут, на земле. О, как я здесь поцарствую. Всласть!!!
      - Но Бефор...
      - Не смей больше произносить мое имя. Отныне я налагаю на это запрет для тебя! - страшный голос, казалось, способен был сжечь пространство такой страшный гнев чудился в нем.
      - Хорошо, я не буду... - кивала старуха. Теперь её прежде властный говор напоминал сбивчивый детский лепет. - Только молю тебя - дай мне умереть! Я хорошо поработала для твоего властелина, мне пора - уж вышел мой срок на земле. Я хочу, чтоб исполнился наш договор. Чтоб в награду за труды - за все погубленные и преданные в вашу власть души - я навсегда обрела вечную молодость в царстве Князя мира сего...
      Старуха внезапно стала таять на глазах, точно лужица снега под окном. Она стонала и корчилась... Потом вновь стала прежней, но пала замертво, и над телом её замаячила призрачная бесплотная тень.
      И вдруг лежавшее без движения тело поднялось и захохотало тем самым гулким нечеловеческим голосом! А тень витала вокруг, точно облачко, и билась о восставшее тело, как бабочка о стекло...
      Это длилось недолго... Но Никита на своем навесе за окном на какое-то время лишился чувств, а потому, очнувшись, не знал, сколько же минуло на самом деле...
      - Что, испугалась? - вопросило чудовище.
      - О... пощади... - слабо прошептала старуха.
      Она теперь снова стала собой и без сил полулежала в кресле. Внезапно с резким стуком сама собою поднялась крышка рояля и по пожелтевшим костяным клавишам зашуршали, забегали тараканы. Они кишмя кишели внутри. Старуха вскинула руки, без слов моля прекратить эти тараканьи бега... Ее просьба была исполнена. Крышка с резким хлопком сама собою обрушилась вниз.
      - Мне нужна она - эта девочка. А ты медлишь... Тебе дана огромная власть, а ты не можешь подчинить себе душу ребенка! Так вот, ты должна все исполнить до Рождества - пока у нас есть ещё время. Потом будет поздно, и ты это знаешь. Ты, которой я открыл тайны природы и продлил твои жалкие годы до двухсот сорока лет... Ты не исполнила уговор и будешь наказана.
      - Но у нас есть ещё время - она придет завтра. И завтра я все исполню - я совершу обряд, и сила моя перейдет к ней. Она станет колдуньей, ей откроются тайны ведовства и у твоего господина снова будет верная и преданная служанка... как и все в нашем роду. А ты станешь помогать ей...
      - Ты знаешь, что не все - её мать её не захотела стать звеном в единой цепи. В той цепи, которая ковалась столетьями! И все это делал я! О, я послужил моему господину - он был мною доволен вплоть до этих последних дней...И я не прощу тебе, жалкая ведьма, если из-за тебя навлеку на себя его гнев. Ведь ты и так провинилась - это ты допустила, что её мать первой в вашем роду разорвала великую цепь - цепь прислужников тьмы! А теперь и дочь её нас сторонится. Она чужая нам - душа её тянется к свету.
      - Но я столько сделала, так хорошо поработала с ней - ты это знаешь! Как знаешь и то, что это я погубила Наталью - я дала ей зелье вместо лекарства, от которого она не оправилась. И это я заколдовала её кольцо то, которое она подарила Еве. Я устроила так, чтобы та никогда его не снимала и всегда была нам послушной... Ведь она, глупенькая, думает, что это материно кольцо! А оно мое! Оно стало моим, когда с помощью духов и твоей особенной пентаграммы я заключила в него стихийного духа огня саламандру...
      - Не оправдывайся - я не хуже тебя знаю об этом, - заключил голос. - И все же ты не довела дело до конца. И кот твой - он плохо следит за ней. Вы оба слишком положились на власть заговоренного перстня и позабыли, что душа способна вырваться из-под любой власти, даже власти колдовского заклятья... если больше всего на свете она хочет именно этого!
      - Но Бефор... - опять заикнулась старуха.
      - Хватит! Мне не нужны разговоры - мне нужны дела! Действуй! И если до завтрашнего вечера - в сочельник - ты не сломишь её волю и не подчинишь нам, то пожалеешь о том, что ещё жива!
      - О, не беспокойся, я сделаю все как надо. Всю ночь я буду работать с твоей пентаграммой, чтобы усилить власть заклятого перстня.
      - Смотри же... и сотри из её памяти все, что связано с матерью. Она даже мертвая нам мешает! Это из-за её молитв о дочери - там, на небесах, Ева до сих пор нам не поддается. Ты не знаешь о том, что эта женщина - её мать - приходит к девчонке во сне. И указывает ей тропинку, которая уводит её прочь от нас - к Небесам... Как не знаешь и то, что все эти годы я пользовался тобой и твоим искусством для погибели тех, в ком теплилась искра Божья. Я губил гений людской, губил в людях дар Божий, чтобы не смогли они потрудиться здесь, на земле, во славу Того, кто рождается завтра в ночь.
      - Я все сделаю, все как ты скажешь, - заплетающимся языком уверяла старуха. - Вот и хорошо, что ты губил их, ведь я знаю, какая сила появляется у того, кто губит чужие души. И я знаю как стереть из сознания Евы память о матери - я подменю имя Натальи, и Ева будет называть её по-другому. У её мертвой матери не будет теперь даже имени! Ведь в имени заключена великая сила! Ты знаешь, зачем я раздвоила имя этой девчонки ведь она названа Евгенией, что означает "благородная". А я ненавижу все, что связано со словом "благо".
      - Да будет так! Но не медли, не медли! У тебя всего один день...
      Во время этого разговора мальчик сидел под окном ни жив, ни мертв. Примерзшая щека его горела огнем, и он никак не мог освободиться - кожа как будто срослась с заиндевевшим стеклом. Нашарить упавшие в снег очки тоже не удавалось.
      Что же делать? Ведь он не может здесь оставаться - ещё немного и застынет тут насмерть - окоченеет, уснет навсегда... И Ева! Он должен предупредить её, не допустить злодейства. Она не станет колдуньей - его любимая девочка! Во что бы то ни стало нужно отвлечь её на весь завтрашний день, только бы она не попала сюда - в это логово...И нужно что-то сделать с проклятым кольцом, чтобы оно не могло больше порабощать её волю.
      Никита ещё не знал как распутать этот колдовской узел - на раздумья у него есть целая ночь. Но сначала надо бы как-то освободиться и как можно скорей убираться отсюда. Странно, что до сих пор его не заметили.
      Он напряг всю свою волю, сжал зубы и рванулся что было сил. Кожа на щеке лопнула, на стекле растекся кровавый след. Никогда он не испытывал такой боли! Сердце сбилось с ровного ритма и заметалось в груди. Кит боялся прикоснуться к щеке - казалось, что вся она содрана до мяса, и на лице у него рваная рана чуть не до кости...
      Там, внутри в квартире стукнуло что-то - кто-то приближался к окну. Он все-таки наделал шуму, и теперь его обнаружили!
      Страшно было подумать, что сделают с ним эти двое: старая ведьма и тот, с чьей помощью она творила свои темные дела! Она-то думала, что демон подчиняется ей, а на самом деле... Недаром ведь говорится про что-то дурное: "от лукавого!" Лукавство, ложь и обман - вот тот мир, в который вот-вот может пасть Ева. Нет, он теперь не будет называть её так - ведь Никита знал теперь, отчего у неё не только настроение, но и имя двоится...
      Тут его рука, шарившая в снегу, нащупала очки. Наконец-то! Кит кое-как протер их и водрузил на переносицу. Теперь он мог хоть что-нибудь разглядеть...