В исключительной выдержке и смелости наших боевых друзей мне пришлось вскоре еще раз убедиться. Нашей четверке истребителей приказали сопровождать "ила"-корректировщика. Мне казалось, что после взлета он наберет солидную высоту и станет корректировать огонь нашей тяжелой артиллерии, не перелетая линию фронта. Но не тут-то было. "Ил" углубился на вражескую территорию и, к моему удивлению, начал кружить над аэродромом у поселка Шестая Верста. Ну, думаю, пропал "горбатый", сейчас зенитки его собьют. А те и в самом деле ожесточились, сосредоточили огонь только по нему, будто нас и не замечали. Однако корректировщик, как ни в чем не бывало, продолжал выполнять свою нелегкую задачу.
      С аэродрома взлетела пара "мессеров". Набрав высоту, они бросились на "ила". Мы преградили путь фашистам. Не приняв боя, они отвернули. Но через некоторое время еще раз попытались "клюнуть" корректировщика сверху. И опять это им не удалось. Зная, что мы не можем покинуть корректировщика и вступить с ними в бой, фашисты совсем осмелели. На смену первой паре пришла другая, и все началось сначала. Но как ни старались гитлеровцы, они не смогли пробиться к нашему подопечному.
      Вскоре корректировщик закончил работу, и мы взяли курс на аэродром. Когда сели, я вылез из кабины и поспешил высказать экипажу "ильюшина" свое восхищение его смелостью и выдержкой. Только начал было говорить, как летчик, махнув рукой, с улыбкой прервал меня:
      - Что ж тут особенного? Это же обычный полет. Жаль вот "горбатого" немного поцарапали...
      Посмотрел я на самолет и от удивления захлопал глазами. Хороши царапины! На крыльях и в фюзеляже зияли огромные рваные дыры. Буквально на честном слове прилетел. Представляю, как трудно им было управлять.
      - Не такое случалось, - спокойно сказал летчик. - Недавно почти без хвоста сел. Не машина, а золото...
      Подумалось: вот ведь какие у нас люди! Совершают подвиги и считают их будничным делом. Рискуют жизнью, а замечают только, что "горбатого" поцарапали. Начинаешь говорить им об этом, они или смущаются, или смеются. С такими никто не может сравниться по смелости, выдержке и моральной стойкости.
      Взять хотя бы вражеских летчиков. Воюют они, кажется, с умом, расчетливо, в бою не очень теряются. А как только обострится обстановка или заметят, что их меньше, сразу спешат выйти из боя. Им наплевать, что их корректировщик оказался в беде и без помощи истребителей может погибнуть. Для них нет ничего святого, собственная шкура дороже всего.
      * * *
      1 мая 1944 года. Этот праздничный день порадовал нас удивительно теплой погодой. Под яркими лучами солнца изумрудом отливала молодая зелень. Весело чирикали неугомонные пичужки. Такой активный натиск пробудившейся природы в здешних краях наблюдается обычно лишь в июне.
      В конце дня, когда летчики совершили по нескольку боевых вылетов, на аэродроме состоялось торжественное собрание. Гвардия Пасынка к этому времени создала соответствующую обстановку: стол для президиума застелила кумачом, развесила географическую карту, красочные лозунги и плакаты. Все выглядело, как в доброе довоенное время. И настроение у людей было приподнятое.
      С докладом выступил майор Пасынок, Его речь была образной, живой, насыщенной яркими примерами и свежими фактами. Он умел пользоваться и выразительной стихотворной строфой, и пословицами, и поговорками.
      Тимофей Евстафьевич рассказал нам о международной обстановке, об успехах Красной Армии на фронтах, о славных трудовых подвигах советских людей в тылу, о положении в гитлеровской империи, которая стоит на пороге краха. Его слушали с исключительным вниманием. Редко доводилось мне встречать политработников с таким даром речи, с таким покоряющим обаянием.
      После доклада состоялся концерт художественной самодеятельности. Он снова - уже в который раз - показал, что в полку - неиссякаемый источник самых разнообразных талантов.
      * * *
      После майских праздников в полк поступило распоряжение организовать разведку прибрежной полосы моря - от Качи до Севастополя. По ночам в этот район стали наведываться вражеские корабли и производить артиллерийские обстрелы наших войск. Такой удар они нанесли и по аэродрому Кача, где базировался один из полков нашего корпуса.
      На рассвете мы с Андреем Кузнецовым вылетели на разведку. Невеселое это дело - полеты над морем. Смотришь вокруг, и не на чем глазу остановиться. Никаких ориентиров! В голове иногда проскальзывает тревожная мыслишка: если подобьют или откажет мотор, на спасение не рассчитывай. Но раз боевая задача поставлена, ее надо выполнять.
      Бороздим небо над морем и посматриваем вниз. На темной глади воды видны лишь белесые гребешки волн.
      Через несколько минут мы заметили, что с моря, в направлении Качи, движутся хлопья тумана. Связываюсь по радио с командным пунктом и предупреждаю об этом. Берем курс на юг, где небо над морем чистое. Но и там не видно ни одного корабля.
      - "Ястребы", "ястребы"! Немедленно возвращайтесь домой, - слышится в наушниках тревожная команда.
      Что ж, домой так домой. Разворачиваемся и идем вдоль берега на север. А берег уже закрыли молочные клубы тумана. Ориентироваться трудно. Не поймешь, где кончается море и начинается суша. Кача словно сквозь землю провалилась. Как найти аэродром?
      - Где находитесь? - спрашивают с командного пункта.
      - Где-то в районе аэродрома, - отвечаю. - Но его не видим.
      - Наш аэродром закрыт. Идите на восток.
      Вот так история! Других предупредили о тумане, а сами не можем сесть! Хоть плачь, хоть смейся! На восток идти нет смысла: горючего осталось на пятнадцать минут полета. Неужели придется бросать самолеты и прыгать с парашютами? Кузнецов жмется ко мне, волнуется, ждет решения. Набираем высоту. И вдруг в небольшом окошке, образовавшемся в туманном покрывале, вижу посадочный знак. Аэродром!
      - Андрей, за мной! - кричу ему по радио и направляю самолет к земле.
      Оказалось, что это аэродром наших соседей - Альма-Тамак.
      Едва успели сесть, как волна тумана окутала самолеты. Выключив моторы, побежали в штаб сообщить по телефону в полк о благополучной посадке.
      Лишь на следующий день туман рассеялся. Вернувшись в полк, мы вместе с другими летчиками начали готовиться к выполнению новой боевой задачи.
      2
      Потерпев поражение на севере и востоке Крыма, немецко-фашистские войска откатились к Севастополю. Сюда морем и по воздуху было переброшено еще несколько тысяч вражеских солдат и офицеров. Противник укреплял оборонительные рубежи, особенно на Сапун-горе, Мекензиевых горах, в районах Сахарной Головки и Инкермана. Наши войска заканчивали подготовку к штурму города.
      Рано утром 7 мая на Сапун-гору обрушился мощный шквал артиллерийского и минометного огня. В вебе появились колонны бомбардировщиков и штурмовиков. Одну из них сопровождали летчики нашего полка. Ни плотный огонь зениток, ни противодействие истребителей противника не в силах были помешать советской авиации наносить сокрушительные удары.
      После артиллерийской и авиационной подготовки на штурм Сапун-горы пошла пехота. На многоярусных оборонительных позициях фашистов завязались ожесточенные бои. Прикрывая наземные части, мы почти все время находились в воздухе. К исходу дня сопротивление гитлеровцев было сломлено, и Сапун-гора снова стала нашей.
      Мне как-то довелось побывать в Севастополе и посмотреть панораму "Штурм Сапун-горы". Ничего не скажешь! Замечательное произведение создали художники студии имени Грекова. Но роль авиации в этом сражении они, на мой взгляд, показали несколько схематично. Художники в этом, конечно, не виноваты. Видимо, просто невозможно широко и полно отразить массовость и напряженность боевых действий бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей, передать красками наше господство в воздухе.
      8 мая советские войска подошли к внутреннему оборонительному обводу Севастополя, а на следующий день ворвались в город и освободили его. Всего трое суток понадобилось им для того, чтобы взять эту крепость.
      Невольно вспомнились 1941 и 1942 годы. Тогда наши мужественные защитники Севастополя в течение восьми месяцев стойко обороняли город, срывая все фашистские планы. Они сковывали здесь огромные силы вражеских войск. Трое суток и восемь месяцев! Вот неопровержимое доказательство беспредельного мужества, железной стойкости и непоколебимого морального духа советского воина-патриота!
      После освобождения Севастополя потрепанные части противника стали стекаться на "пятачок" - на мыс Херсонес. На что они рассчитывали неизвестно. Эвакуация морем была нереальной: советская авиация не позволила бы уйти ни одному кораблю. А о воздушном пути им даже думать было нечего. Наши истребители стали полновластными хозяевами неба.
      Видимо, фашисты верили, что их командование, удравшее из Крыма на подводных лодках, что-то придумает и пришлет помощь. Потому и отклонили они разумное советское предложение о сдаче в плен. Пришлось убеждать врага более вескими аргументами - артиллерией и танками.
      Стремительный захват нашими войсками мыса Херсонес, видимо, явился неожиданностью для немецко-фашистского командования. Оно рассчитывало, что оставшиеся в Крыму части, используя благоприятную для обороны местность, сумеют зацепиться за "пятачок" и задержат наступающие советские войска. Иначе чем можно объяснить тот факт, что и после захвата нами Херсонеса к нему пытались подойти вражеские корабли, а над ним нередко появлялись фашистские самолеты?
      Взять хотя бы случай с "мессершмиттом". Над херсонесским аэродромом он появился несколько часов спустя после того, как было сломлено сопротивление последней группы вражеских войск. Выпустив шасси, самолет начал снижаться. Наши зенитчики не стреляли: пусть, мол, садится.
      На последней прямой фашистский летчик заметил, что посадка невозможна: полоса была забита людьми, танками, орудиями и автомашинами. Делая круг за кругом, он бросал зеленые ракеты - просил освободить аэродром. Никто, конечно, не стал выполнять его просьбу. Только тогда, очевидно, до летчика дошло, что хозяева на аэродроме уже другие. Он мигом убрал шасси и попытался скрыться в сторону моря. Но не успел. На развороте "мессершмитта" настигла очередь зенитного автомата. Самолет свалился в крутое пике и упал в залив.
      Едва улегся столб воды, поднятой упавшим самолетом, как кто-то из наших летчиков крикнул:
      - Смотрите, фрицы плывут сдаваться...
      Мы оглянулись. К берегу приближались два плота с белыми флажками. На них находилось десятка полтора немецких солдат. Вот плоты ткнулись в прибрежный, песок, и с них один за другим, с поднятыми руками, начали сходить "гости".
      - Откуда? - спросил по-немецки наш офицер у первого появившегося на берегу солдата.
      - В Румынию плыли, - ответил тот. - Потом раздумали и решили сдаться в плен.
      - А зачем плыли? Дорога трудная...
      - Офицер приказал...
      - Где же он?
      - Там, - и солдат махнул рукой в сторону моря. - Капут.
      Итак, Крым опять стал нашим, советским. Удивительно необычной казалась наступившая тишина. Мы привыкли к раскатам артиллерийского грома, к разрывам авиабомб и снарядов, к перебранке пушечных и пулеметных очередей в воздухе. А теперь тишина нарушалась лишь смехом, песнями и лихими переборами баяна. Казалось, война уже за тридевять земель от нас. Может, именно таким явится к нам День Победы? Нет, он будет другим - наполненным оглушительным звоном оркестровой меди, победными залпами отвоевавшего оружия, гирляндами праздничных салютов, улыбками и песнями счастливых людей.
      Вот об этом мы и разговорились однажды вечером. Никто не сомневался, что День Победы станет самым большим праздником. И конечно, каждый хотел, чтобы в этот день на его груди сверкали награды, как оценки фронтового труда, чтобы на какой-то странице истории упомянули и его имя.
      - Знаете, все-таки обидно, что нас обходят, - проговорил в раздумье Алексей Машенкин.
      - Кто, кто обходит? - раздались голоса.
      - Газетчики. Развернул сегодня газету, и опять в ней статья о Покрышкине и братьях Глинках. А о наших летчиках по-прежнему - ни слова.
      - Это точно, - поддержал его инженер полка Ерохин. - Все знают, что Покрышкин и Глинки - отличные летчики, но ведь не одни они воюют... Им самим, наверное, уже неудобно от такого внимания прессы.
      - А что о нас писать? - саркастически заметил Иван Федоров. - Корпус молодой, героев - раз-два и обчелся. А газетчиков, как видно, больше всего интересуют известные имена...
      "В самом деле, - подумал я, - почему о нас не пишут? Почему ни одного журналиста не побывало в нашем полку? Наши летчики прошли Кубань, Украину, а теперь вот Крым. Воевали на совесть. Разве не заслуживают Иван Батычко, Тимофей Новиков, Федор Свеженцев того, чтобы о них написали? Они отдали свои жизни за победу, но продолжают служить для нас примером высочайшего патриотизма, мужества и смелости. А Иван Федоров и Алексей Машенкин? Разве их фронтовые биографии не могут стать образцом для летной молодежи?".
      Подходит майор Пасынок. Послушав нас, он спокойно говорит:
      - Будет и о нас написано, друзья. Не сейчас, так позже. Но не в этом самое главное. Важно то, что Крым очищен от оккупантов, что над ним снова сияют красные звезды. Будем же гнать фашистов дальше. До самого Берлина!
      - А куда теперь нас направят, Тимофей Евстафьевич?
      - Этого не знаю. У нашего корпуса начальство - Ставка, - ответил Пасынок и после небольшого раздумья прибавил: - Туда, где наиболее трудно. Как всегда!
      Улицу Аджи-Булата окутала темнота южной ночи. В небе мерцали россыпи звезд. Они и в самом деле казались красноватыми. Легкий ветерок доносил прохладное дыхание моря.
      Вдруг под Севастополем взметнулись в небо синие лучи прожекторов и затараторили зенитки. Мы поспешили на командный пункт, чтобы узнать, в чем дело. Оказывается, над Крымом появился фашистский бомбардировщик. Он сбросил несколько бомб и поспешил скрыться в сторону моря. Нас не стали поднимать в воздух.
      А со следующей ночи вражеские самолеты стали наведываться в Крым регулярно. Особого ущерба нашим войскам они не наносили, но беспокойства от них было немало. Видимо, в этом и заключалась цель налетов.
      Снова летчикам нашего полка, как и на Сиваше, пришлось выполнять задания ночью. Причем в воздух поднимались лишь те, кто имел опыт таких полетов. Прожекторов в Крыму было немного. Взаимодействие с ними истребителей тоже нельзя было назвать хорошим. Это, естественно, создавало дополнительные трудности в борьбе с вражескими бомбардировщиками.
      Первым в нашем полку на перехват противника ночью вылетел Алексей Машенкин. С командного пункта ему сообщили, что к Севастополю с запада, на высоте трех километров, приближается фашистский бомбардировщик. Машенкин направился в указанный район. А там уже рыскали по небу лучи прожекторов. Летчик отошел чуть в сторону а стал наблюдать.
      Вдруг прожекторные лучи скрестились, выхватив из темноты какой-то самолет. Машенкин устремился туда и, подойдя поближе, доложил на командный пункт:
      - Вижу "хейнкеля". Атакую!
      Только летчик начал заходить в хвост бомбардировщику, как прожекторы почему-то погасли, и противника поглотила темнота. Машенкин напряг зрение. Вот впереди показались два темно-красных пульсирующих ручейка. Это светились выхлопные патрубки "хейнкеля". Ориентируясь по ним, летчик довернул истребитель и прибавил скорость. Ручейки пламени стали быстро расти. Зная, что ночью светящиеся предметы кажутся ближе, чем днем, Машенкин не спешил с открытием огня. Он понимал, что стрелять надо с короткой дистанции, наверняка.
      Привычным движением Машенкин уменьшил накал сетки прицела и стал накладывать его центр на темное пятно между светящимися выхлопами. Томительно потянулись секунды. Пора! - решает летчик и нажимает на гашетку. Темноту прорезает яркая трасса. Через мгновение "хейнкель" вспыхивает как свеча и, резко накренившись, устремляется вниз. Машенкин разворачивается и берет курс на свой аэродром.
      Пришлось выполнять задания ночью и другим летчикам полка. Но не все их вылеты были успешными. Иногда прожекторы уделяли истребителям чрезмерное внимание, и, ослепленные, летчики теряли из виду вражеские самолеты. А когда мы наладили взаимодействие с прожектористами и приобрели некоторый опыт ночных действий, фашисты перестали наведываться в Крым. Видимо, поняли, что потери самолетов не компенсируются результатами их бомбовых ударов.
      Во второй половине мая в полк, которому присвоили наименование Севастопольского, поступило распоряжение сдать боевую технику, погрузиться в эшелон и следовать в тыл.
      - Ясное дело, за новыми самолетами, - утверждали полковые провидцы. И конечно, не без оснований. Все знали, что там, куда мы поедем, находится большой авиационный завод, выпускающий истребители Яковлева.
      На этот переезд я возлагал большие надежды. Наш путь пролегал в каких-то ста километрах от села, где жила моя семья. Жену и дочь я не видел около полутора лет, и каждый поймет, как велико было желание встретиться с ними. Впереди нас ждали новые фронтовые дороги, новые бои, и, кто знает, когда еще представится возможность повидаться с семьей. И представится ли вообще? Командир полка разрешил мне отлучиться на несколько дней. Посматривая в окно вагона, я подсчитывал часы, оставшиеся до встречи с родными.
      На узловой станции я покинул товарищей и забрался в товарный поезд. Несколько часов езды показались вечностью. Вот и конечная станция. От нее до села Телегино около пятнадцати километров. Еще не начало рассветать, когда я пешком отправился в путь.
      Часа через три я уже входил в село. Кажется, никогда раньше не было у меня такой волнующей встречи с близкими! Двухлетняя дочурка Мила сначала не признавала меня. А потом все время повторяла одно и то же слово: "Папа, папа, папа". Жена, радостная и чуть растерянная от неожиданности, не отпускала меня от себя.
      Три дня пролетели, как три часа. Надо возвращаться в полк. Как тяжела минута прощания! Как трудно сделать первый шаг от родного порога! Но этого не избежать. Суров, но нерушим воинский долг. Война еще не окончена. Я обязан вернуться к боевым друзьям. И иду. Иду ради того, чтобы больше не было разлук и прощаний.
      Впереди граница
      1
      В тыловом городе летчики полка пробыли недолго. На заводе мы получили совсем новенькие истребители Як-7. Хорошие это были самолеты - скоростные, маневренные, надежные, с тридцатисемимиллиметровой пушкой и крупнокалиберным пулеметом. А эскадрилья Машенкина приобрела даже машины с сорокапятимиллиметровой пушкой. По этому поводу летчики шутили:
      - Зверобоями заделались. Теперь все фашистские "тигры" и "пантеры" разбегутся.
      Здесь же, на заводском аэродроме, мы изучили и проверили истребители, а затем перелетели на них под Орел. На новом месте полк пополнился несколькими молодыми летчиками, прибывшими из училищ. Они оказались боевыми хлопцами. Не только хорошо летали и стреляли, но и были обучены действиям в составе пары, владели тактическими приемами. Такому пополнению сразу можно доверять решение сложных боевых задач.
      В нашу эскадрилью пришли лейтенанты Дмитрий Шувалов и Федор Селютин. Несмотря на разницу в характерах (Шувалов отличался веселым, задиристым нравом, Селютин был задумчивым и не особенно разговорчивым), они крепко дружили на земле и в воздухе. Их объединяло неукротимое стремление поскорее вступить в бой и померяться силами с вражескими летчиками.
      На следующий день майор Пасынок собрал молодежь, чтобы потолковать с ней, как он выразился, о делах насущных. "Старичкам" было велено явиться при орденах и в готовности сказать подчиненным несколько напутственных слов. Такие встречи стали в нашем полку традицией, и Пасынок был их душой. Вот и сейчас, рассадив нас на видных местах и подойдя к карте, где был отражен боевой путь полка, он обратился к молодежи:
      - Друзья, вы теперь члены нашей семьи. И вам, конечно, небезынтересно знать, что она собой представляет, как жила до вашего прихода. Могу вас заверить, а в дальнейшем вы сами убедитесь в этом, что наша полковая семья на редкость дружная, боевая и честная. У нас все за одного и один за всех, а все вместе - за победу, за Родину и за счастье советского народа. Лучшие сыны этой семьи - перед вами, - и Пасынок представил нас, смущенных его словами. - Но не всем довелось прийти на эту встречу. В жестоких боях отдали свою жизнь за победу Иван Батычко, Тимофей Новиков, Федор Свеженцев, Александр Туманов и другие соколы. Эти мужественные сыны полка всегда с нами: в памяти и в сердце, на земле и в воздухе...
      Взволнованно рассказывал Тимофей Евстафьевич о боевом пути полка, о том, как сражался он на Кубани, Украине и в Крыму. По выражению лиц молодых летчиков нетрудно было понять, что они гордятся полком и постараются приумножить традиции нашей боевой семьи.
      А вечером состоялась встреча с орловцами и, конечно, концерт художественной самодеятельности. Потом были танцы под джаз, который уже завоевал популярность в городе.
      Через две недели летчики полка находились уже на аэродроме восточнее Витебска. Перелет был проведен скрытно, мелкими группами, по разным маршрутам, на небольшой высоте. По ночам мимо нашего аэродрома нескончаемым потоком шли колонны пехоты, танков, автомашин. Чувствовалось, что скоро начнется большое наступление.
      22 июня, во второй половине дня, командиров эскадрилий вызвали в штаб полка. Там уже находился командир дивизии полковник Корягин. Предложив нам сесть, он подошел к карте и сказал:
      - Завтра советские войска переходят в наступление. Задача дивизии прикрыть правый фланг 3-го Белорусского фронта. С началом наступления будем патрулировать южнее Витебска. Ни одна вражеская бомба не должна упасть на наши войска!
      Уточнив задачи с командиром и начальником штаба полка, мы разошлись по своим эскадрильям, чтобы организовать подготовку к завтрашнему дню.
      Рассвет 23 июня 1944 года, вопреки прогнозам синоптиков, выдался пасмурным. Плотные облака окружили аэродром, едва не задевая верхушки радиомачт. Выползший из леса туман окутал самолеты серой пеленой. Летчики пали духом: в такую погоду о полетах думать нечего.
      Но с началом артиллерийской подготовки подул сильный ветер. Он безжалостно растрепал тучи и рассеял туман. На аэродром упали робкие лучи солнца. И сразу же взревели десятки авиационных моторов. Полк в полном составе поднялся в воздух.
      В этот день летчики сделали по три-четыре вылета. Встреч с вражеской авиацией почти не было. Ее самолеты, в основном истребители, действовали мелкими группами и осторожно. Выскочат к линии фронта на малой высоте, сбросят поспешно бомбы и на максимальной скорости уходят на запад. Попробуй догони их!
      К исходу 23 июня наши наземные войска на правом фланге фронта прорвали вражескую оборону и продвинулись примерно на десять километров. А на следующий день они овладели городом Богушевском, В прорыв была введена конно-механизированная группа генерала Н. С. Осликовского. Прикрывать ее действия с воздуха поручили летчикам нашего корпуса.
      Мы, конечно, понимали особую важность поставленной нам задачи. Для кавалерии, как я уже говорил раньше, удары авиации - весьма неприятная вещь. Поэтому ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы вражеская авиация бомбила нашу конницу.
      Однако прикрывать конно-механизированную группу оказалось делом нелегким. Она продвигалась по тридцать - сорок километров в сутки, лесами и по труднопроходимым районам. Если вначале нам удавалось непрерывно патрулировать над боевыми порядками конницы, то в дальнейшем решать эту задачу становилось все сложнее. По мере удаления конницы от наших аэродромов время пребывания истребителей над районами прикрытия неумолимо сокращалось.
      Противник старался пользоваться такими паузами. Как только мы уходили домой, появлялись "фокке-вульфы". Действуя внезапно и с бреющего полета, они доставляли конникам немало неприятностей своими бомбами и пушечно-пулеметным огнем. И все же наши подвижные части неудержимо рвались на запад.
      В конце июня конно-механизированная группа вышла к реке Березине, севернее Борисова, и передовыми отрядами форсировала ее. Тем временем наш полк перебрался на аэродром под Лепелем, и у нас появилась возможность лучше прикрывать конников. Но здесь возникла новая трудность - не стало хватать горючего. Подвезут его на один-два вылета, и делай что хочешь. А активность вражеской авиации возросла, кроме истребителей стали появляться и бомбардировщики. Особенно энергично они действовали в районе переправы через Березину.
      Как-то к вечеру конники по радио попросили вылететь к переправе. Что делать? Горючего в цистернах уже нет, и неизвестно, когда его подвезут. А боевых друзей нельзя оставлять в беде.
      - Слить бензин со всех самолетов и заправить эскадрилью Машенкина! распорядился командир полка.
      Вскоре шестерка истребителей во главе с капитаном Мельниковым поднялась в воздух. Василий Мельников, заместитель командира эскадрильи, прибыл в полк недавно.
      С первых же дней он проявил себя опытным, напористым и инициативным летчиком. За высокий рост, большую силу и смелость в бою его, с легкой руки Пасынка, прозвали Буслаем. Летчики в шутку советовали ему брать с собой в воздух оглоблю, оценивая мощь этого оружия по кинофильму "Александр Невский".
      Когда истребители появились над Березиной, с командного пункта сообщили, что с юго-запада приближается группа вражеских самолетов. Летчики поспешили им навстречу, чтобы не допустить к переправе.
      По команде Мельникова шестерка набрала высоту и заняла солнечную сторону неба. Противник не заставил себя долго ждать. Появилась большая группа "юнкерсов" - примерно около двадцати. За ними, чуть выше, шли две пары "мессершмиттов". Мельников понимал, что при таком неравном соотношении сил добиться успеха можно лишь внезапной и стремительной атакой. А условия для нее есть: преимущества в высоте, скорости и положении.
      - Атакуем "лаптежников". Паре прикрытия - отсечь истребителей! скомандовал Мельников.
      Четверка "яков" устремилась к бомбардировщикам. Фашисты слишком поздно заметили атакующих. От меткой очереди вспыхнул ведущий "юнкерс", а вслед за ним - еще один. Строй вражеской группы распался. Поспешно сбросив бомбы в лес, самолеты начали разбредаться в разные стороны. Тут-то наши летчики и развернулись. Воспользовавшись растерянностью противника, они сбили еще три самолета. А "мессершмитты" так и не смогли помочь своим подопечным: их сковала группа прикрытия.
      Вернувшись на аэродром, летчики узнали, что командир конно-механизированной группы генерал Осликовский объявил им благодарность за смелые и решительные действия по прикрытию переправы на Березине. Заслуженная благодарность! Пять уничтоженных в одном бою самолетов, причем два - лично Василием Мельниковым. Такие результаты не нуждаются в комментариях.
      На следующий день в полк почему-то совсем не привезли горючего. Летчики недоумевали: куда же оно делось? На Кубани и Украине как будто не меньше летали, а недостатка в бензине не испытывали. В первые дни наступления нехватку горючего еще можно было объяснить трудностями его подвоза. Но сейчас, когда с дорогами дело наладилось...
      Пристали к снабженцам. Те недоуменно разводят руками: не дают, мол, и все. Тогда обратились к Пасынку: тот помогал нам разбираться и не в таких вопросах.
      - И я не знаю, - поначалу разочаровал нас Пасынок.
      - Но догадка есть. Давайте сравним, сколько машин у нас было раньше и сколько их сейчас. Советская Армия в нынешнем году не та, что в прошлом, а тем более в позапрошлом. Никогда у нее не было столько танков, самолетов, автомобилей и тракторов. Причем она все время наступает, гонит фашистов. Вот и прикиньте, сколько нужно горючего для такой машинной армады. А ведь его надо добыть из-под земли и переработать, прежде чем доставить на фронт. Ясно, что перебои могут иногда быть. Но это явление временное. Наш тыл никогда не подводил и не подведет фронт...
      Аргументы Тимофея Евстафьевича, как всегда, были вескими. И что примечательно, они не только объясняли причину нехватки горючего, но и вызывали у каждого из нас чувство гордости за Советскую Армию, за тружеников тыла, которые под руководством родной партии мужественно куют победу над врагом. Так зорко видеть в малом большое - дано не всякому. И не каждый способен убедить других, разжечь у них неукротимое стремление бороться за это большое, не щадя ни сил, ни жизни. Да, Пасынок обладал глубоким зрением и крепкой силой убеждения. Подумалось: без таких качеств нельзя быть настоящим политработником.
      В один из последних июньских дней, когда мы в ожидании горючего отдыхали в тени развесистого дуба, к нам подкатил юркий "виллис". Из машины вылезли командир дивизии полковник Корягин и невысокий человек в запыленном темно-синем костюме и берете. В одной руке гость держал небольшой портфель, в другой - видавший виды плащ-дождевик. Когда они подошли к нам, все вскочили, приветствуя командира.
      - Разрешите познакомить вас, товарищи, со специальным корреспондентом "Правды" Ильей Эренбургом, - обратился к нам полковник Корягин. - Он хочет побеседовать с вами.
      Вот так гость! Сам Илья Эренбург, известный писатель и публицист. Может быть, и не все из нас читали его романы и повести, но каждый был хорошо знаком с эренбургскими статьями в газетах. Написанные взволнованно, образно и хлестко, эти статьи всегда встречались с интересом, перечитывались и хранились. Они воспитывали у нас ненависть к фашистам, воодушевляли на беспощадную борьбу. Пожалуй, в военные годы никто из публицистов не пользовался у нас таким высоким авторитетом, как Илья Эренбург.
      Вначале летчики, конечно, оробели от такого знакомства и не знали, как себя вести и что говорить. Нам казалось, что с писателем, да еще с таким, как Эренбург, надо разговаривать как-то по-особому: степенно, умно и без лишних слов. А он, видимо поняв наше состояние, улыбнулся, неторопливо раскурил трубку и сказал:
      - Экие вы робкие на земле... а в небе я бы, пожалуй, побоялся с вами встречаться. В качестве врага, конечно.
      Все засмеялись. Шутка Эренбурга как-то сразу сократила кажущуюся дистанцию между ним и нами, придала беседе откровенный, непринужденный характер.
      - Я часто бываю в войсках, - продолжал Эренбург, - но у летчиков редко. Как-то так получается... Считаю, что это упущение, и я его постараюсь исправить.