Они проводили занятия в классе, летали вместе с нами, анализировали наши действия при ведении учебных воздушных боев. Неоднократно бывал в нашем полку Герой Советского Союза капитан А. И. Новиков - помощник командира корпуса по воздушнострелковой службе. Его фронтовая биография, начавшаяся в первые дни войны, была на редкость богата поучительными боевыми эпизодами. Сам он неохотно рассказывал о себе. Но от его фронтового товарища нам удалось кое-что выведать.
      Мы, например, узнали, как летом 1942 года под Воронежем три летчика во главе с Новиковым вступила в неравный бой с двадцатью четырьмя немецкими истребителями. Сбив пять вражеских самолетов, они обратили остальных в бегство. Высокое мастерство и смелость проявили летчики звена под командованием Новикова и при штурмовке крупного железнодорожного узла, расположенного в тылу у врага. Истребители прошли за облаками сто пятьдесят километров и внезапно атаковали станцию. В результате точного удара два эшелона с боеприпасами взлетели на воздух. Железнодорожный узел был надолго выведен из строя. Пожалуй, и бомбардировщики могли бы позавидовать такому успеху.
      Естественно, что каждое слово капитана Новикова мы, как говорится, ловили на лету. Да и всем своим внешним видом - широкоплечий, коренастый, с большими сильными руками - он олицетворял собой летчика волевого, смелого, на которого нельзя не равняться.
      Разбирая учебный бой, только что проведенный лейтенантом Тюгаевым и мной, Новиков заметил:
      - Пилотировали хорошо, а дрались плохо. На серебряном блюде подносили друг другу хвосты. Поэт сказал бы про ваш бой: стихотворение без концовки. А летчик - бой без победы.
      Обидно было слушать такие слова, но и опровергнуть их мы не могли. Не станешь же говорить, что летчики нашей эскадрильи по своей подготовке держали первенство в дивизии, что Тюгаев и я получили ценные подарки. Мы, конечно, чувствовали себя неловко. Новиков рассмеялся и постарался поправить наше настроение:
      - Не горюйте, хлопцы, научитесь. Запомните: бой - это ум, мастерство, злость летчика. Умно вести бой - значит добиваться преимущества над врагом в скорости, высоте, маневре. И смотреть в оба, действовать внезапно и молниеносно. А теперь расшифруем это...
      И Новиков подробно разобрал наши действия на всех этапах воздушного боя, посоветовал, как нужно было его вести. Мы были благодарны ему за науку, но, пожалуй, не смогли до конца осознать важность его слов. Нам все еще казалось, что летчики полка имеют вполне достаточную подготовку для успешной борьбы с фашистами. Конечно, есть в ней отдельные недоработки, но это же мелочи. В настоящем бою они не сыграют решающей роли. Чего греха таить, некоторая самоуверенность всегда присуща молодости. Ведь каждому из нас было тогда немногим больше двадцати лет. И только первые бои заставили нас по-настоящему оценить свои возможности.
      Около месяца пробыл наш полк под Москвой. Здесь были окончательно улажены организационные, хозяйственные и прочие вопросы. А в середине апреля 1943 года мы поэскадрильно, пристроившись к "лидерам" - бомбардировщикам Пе-2, взяли курс на юг. Туда, где клокотало огнем небо Кубани.
      Над Голубой линией
      1
      17 апреля 1943 года части 3-го истребительного авиационного корпуса сосредоточились в районе Краснодара. Наш 812-й полк обосновался на полевом аэродроме вблизи станицы Красноармейской. Летный состав сразу же приступил к изучению района боевых действий, наземной и воздушной обстановки.
      А обстановка к этому времени на Кубани сложилась такая. В результате зимних и весенних боев войска Северо-Кавказского фронта нанесли серьезное поражение немецко-фашистским захватчикам и отбросили их на Таманский полуостров. Одновременно западнее Новороссийска, на полуострове Мысхако, был высажен морской десант. Готовясь к дальнейшим наступательным боям, командование фронта проводило перегруппировку войск, направляло в них подкрепления, подтягивало тылы.
      Не теряли времени и гитлеровцы. Они пополняли потрепанные в боях части, укрепляли оборонительные рубежи. Основу вражеской обороны составила так называемая Голубая линия - сильно укрепленная полоса, перерезавшая Кубань пополам, от Азовского до Черного моря. Фашистское командование стремилось во что бы то ни стало сохранить плацдарм на Таманском полуострове, прикрывавший подступы к Крыму. При этом особую роль оно отводило авиации, намереваясь компенсировать ею недостаток в наземных войсках. Для боевых действий на Кубани были сосредоточены основные силы 4-го воздушного флота и несколько эскадр, укомплектованных опытными летчиками и новыми самолетами. В начале апреля фашистская авиация стала наносить массированные удары по советским войскам.
      После небольшой оперативной паузы войска Северо-Кавказского фронта возобновили наступление в районе станицы Крымской. Однако противнику, имевшему превосходство в воздухе, удалось приостановить продвижение наших частей. Воспользовавшись этим, немецко-фашистское командование решило уничтожить десант на полуострове Мысхако. Вражеская пехота при мощной поддержке авиации и артиллерии перешла в наступление. Защитники Малой земли оказались в тяжелом положении. На помощь им советское командование бросило большие силы бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей. Боевого приказа ожидали и летчики нашего полка.
      Утром 19 апреля мы расположились в небольшом саду на окраине станицы. Весна уже вступила в свои права. Щедро светило солнце. Теплый ветерок ерошил молодую листву яблонь. Земля дышала тонким ароматом трав. Мы слушали двух летчиков-фронтовиков из соседней дивизии. Им поручили ввести нас, как говорится, в строй; сначала теоретически, а потом практически - в совместных боевых вылетах. Сейчас мы осваивали теоретическую часть программы. Летчики советовали нам не увлекаться на первых порах атаками, не стараться сбивать самолеты. Все это, мол, придет потом, а пока нужно внимательно смотреть за воздухом, воспитывать в себе выдержку, отработать взаимодействие. Скажу откровенно: такие советы нам не понравились. Мы рвались в бой, жаждали победы, а нам рекомендовали смотреть, воспитывать, отрабатывать...
      Как только беседа закончилась, к нам подошел начальник штаба майор Лепилин. Прибыл он в полк недавно, а уже стал здесь уважаемым человеком. Его полюбили не только за разносторонность и глубину знаний, приобретенных им в академии, но и за ревностное отношение к службе. Непоседливый и энергичный, майор за день успевал, как он выражался, исколесить полк вдоль и поперек. Его можно было видеть всюду - в штабе, на аэродроме, в столовой, в казарме.
      - По настоящему делу скучаете? - спросил Лепилин и, не ожидая ответа, сказал: - Будет дело! Но трудное.
      Фашисты сюрприз подбросили. Кто знает, что такое "удет"?
      - Наверное, какой-нибудь новый план войны, - высказал догадку старший сержант Александр Туманов, стройный, светловолосый летчик, у которого Пасынок находил внешнее сходство с Есениным. - Вроде плана "Барбаросса"...
      - А не кличка ли это какого-нибудь фашиста? - вмешался в разговор старшина Иван Федоров. Невысокого роста, худощавый, энергичный и смелый, он считался одним из лучших летчиков полка. - Нам все равно кого бить: с псевдонимом или без...
      - Да что гадать, товарищ майор? - перебил его Алексей Машенкин. - Лучше уж сами сюрприз на русский переведите.
      - "Удет" - это фашистская истребительная эскадра, - сказал Лепилин. Переброшена сюда из Италии по распоряжению Геринга. В ней многие летчики имеют рыцарские кресты. Командует эскадрой майор Вильке. На его счету несколько десятков сбитых самолетов.
      - Сюрпризец неплохой, - Дмитрий Тюгаев резанул воздух ладонью. - Но нас не запугаешь! "Удет" не уйдет! Верно я говорю?
      - Точно, товарищ лейтенант, - поддержал его Василий Луговой. - Пусть Геринг гробы заказывает.
      - Уверенность - хорошая вещь, - как бы подвел итог разговору майор Лепилин. - Но одной ее мало. Враг опытный, коварный. И пусть никто не рассчитывает на легкую победу.
      В это время над станицей прошли два "мессершмитта", за которыми цепочкой тянулись разрывы зенитных снарядов. Мы, не отрываясь, следили за самолетами. Пожалуй, у нас в этот момент было больше любопытства, чем злости, ненависти к фашистам. Кажется, странное чувство... Но это было так. Уже потом, в конце войны, я не раз вспоминал о нем. И пришел к выводу, что та ненависть, которая нужна для победы, приобретается не сразу. Она зарождается в сердце и начинает жечь тогда, когда своими глазами видишь следы фашистских зверств, сотни и тысячи обездоленных соотечественников, развалины городов и пожарища деревень. Когда на твоих руках умирает раненный в бою товарищ, а ты не можешь ничем помочь. Когда из-за колючей проволоки концлагеря со слезами радости навстречу тебе, освободителю, бросаются изможденные люди... И тогда это чувство ненависти приказывает тебе: иди смело в бой, добивайся только победы и не жалей для нее ни крови своей, ни жизни. Пусть ты умрешь, но Родина должна жить!
      Едва "мессершмитты" скрылись, майор Лепилин сообщил нам еще одну новость:
      - В полк поступило боевое распоряжение. Сейчас командиры эскадрилий получают от командира полка указания на завтрашний день.
      Вот и кончилась наша учебная страда. Почти два года мы с нетерпением ждали этого дня. Трудно найти слова, которые бы выразили наше воодушевление, наше стремление померяться силами с врагом.
      Вскоре подошли командир полка и командиры эскадрилий. Майор Еремин, оглядев летчиков, сказал:
      - Завтра будем прикрывать наши войска, обороняющие Мысхако. А сегодня облет района. Я иду с первой эскадрильей. Вылет через час.
      Что же, облет района боевых действий - дело нужное. Надо присмотреться к наземным ориентирам, к линии фронта, к соседним аэродромам. Но почему вылет через час? Столько времени понадобится только для того, чтобы добраться до аэродрома и принять самолеты. А когда же готовиться? Хотя бы изучить маршрут...
      - Маршрут простой, - словно угадав наши мысли, закончил командир полка. - Идем на Абинскую, потом на юг, вдоль линии фронта, и возвращаемся домой.
      И вот полк в воздухе. В центре - первая эскадрилья, возглавляемая майором Ереминым. Я у него ведомым. Справа - эскадрилья Свеженцева, слева Новикова. Набрали высоту и взяли курс на Абинскую, расположенную неподалеку от линии фронта.
      Через несколько минут полета внизу, под нами, появился двухмоторный самолет. Он шел встречным курсом. "Наверняка фашист пробирается в наш тыл", - мелькнула у меня мысль. Такое же подозрение, видимо, родилось и у майора Еремина. Сделав переворот через крыло, он пошел на снижение. Я повторил его маневр. Неизвестный самолет начал разворачиваться, мы за ним. Когда догнали его, оказалось, что это наш бомбардировщик Пе-2. Пришлось возвращаться к группе.
      Набрали высоту, огляделись. Но где же полк? В воздухе не было ни одного самолета. Начали маневрировать: вверх, вниз, вправо, влево. Все оказалось напрасным. Разыскивая своих, мы забыли об ориентировке и заблудились. Где Абинская? Где линия фронта? Где наш аэродром? А стрелка бензиномера неумолимо скользила к нулю...
      - Прямо под нами аэродром, - торопливо доложил я ведущему, заметив на земле выложенное из белых полотнищ "Т". Это был чужой аэродром.
      - Пошли на посадку, - в голосе командира полка не слышалось обычных твердых ноток.
      Понять состояние майора Еремина было, конечно, нетрудно. Полк неизвестно где, облет района сорвался. И все из-за того, что он не сдержался, на какое-то время забыл о своих командирских обязанностях. Уж больно хотелось открыть боевой счет...
      Только успели мы сесть, как к самолетам подкатил бензозаправщик. Сопровождавший его техник спросил:
      - А патроны нужны?
      - Нет, только горючее.
      Хорошая традиция существовала на фронтовых аэродромах. Какой бы самолет ни произвел посадку, его старались обеспечить всем необходимым. Бывало, не только заправят горючим, пополнят боекомплект, но и накормят летчика, помогут ему подлатать машину, если требуется.
      На свой аэродром - оказывается, он находился всего в нескольких километрах - мы прилетели первыми. Остальные летчики, забредшие кто куда, возвратились поздно. Некрасивая получилась история. Дивизионное начальство, конечно, было недовольно. Но все, к счастью, обошлось благополучно, и майор Еремин отделался нагоняем. Правда, кое-кто высказывал мнение, что неважное начало не сулит хорошего в дальнейшем, однако эти голоса не могли поколебать всеобщей уверенности в успехе предстоящих боев.
      Утром следующего дня летчики нашей эскадрильи первыми прибыли на аэродром. Им предстояло раньше других вылететь на задание. Погода выдалась солнечная, безветренная. Этому все радовались, как доброму предзнаменованию. После краткого напутствия командира эскадрильи мы разошлись по своим самолетам. Приняли доклады от механиков, проверили все, что нужно, и стали ожидать команды на взлет. Томительно тянулось время. Но вот взвилась зеленая ракета. Раздался голос Батычко:
      - По самолетам!
      Через несколько минут эскадрилья уже находилась в воздухе. Боевой порядок ее состоял из двух групп: ударной и прикрытия. Первую вел Батычко, во второй были я и Патраков. Пройдя линию фронта, взяли курс на Мысхако. Вот она, знаменитая Малая земля! С высоты нескольких километров она кажется крохотной, беззащитной. Там, очевидно, идет бой. Отчетливо видны частые вспышки разрывов снарядов или мин. Хочется крикнуть: "Держитесь, друзья, поможем. Не допустим, чтобы сыпались на вас бомбы!"
      Над Новороссийском ударная группа начала разворот в сторону моря. Оттуда вероятнее всего могли появиться бомбардировщики. Но я с опозданием последовал примеру Батычко, так как своевременно не заметил его маневра. Выполняя разворот, я увидел две тройки бомбардировщиков Ю-88. Фашисты! Держат курс на Мысхако! Не допустить их туда! Ни о чем другом в этот момент я не думал. Даже о том, чтобы сообщить по радио Батычко о появлении фашистов. Повернул голову: ведомый на месте. Покачал крыльями, чтобы привлечь его внимание, и устремился к заднему звену бомбардировщиков. Фашисты тоже нас заметили. Они увеличили скорость и стали смыкаться в более плотный строй. И тут-то я вспомнил, что еще не доложил командиру. Вызываю его по радио, но ответа не слышу. Наушники забила немецкая речь. Пытаюсь еще раз связаться с Батычко, но безрезультатно. Как будто кто-то специально барабанит чужими словами на нашей волне. А бомбардировщики все ближе и ближе...
      Сосредоточиваю внимание на "юнкерсе", который идет справа. Даю газ, и "як" увеличивает скорость. До бомбардировщика метров триста. Решаю, что открывать огонь еще рано. В этот момент по моему самолету хлестнула огненная струя. Мимо! Небольшая пауза, и снова очередь. Опять мимо! Маневрируя по направлению, стараюсь поймать в перекрестие прицела кабину стрелка. Когда мне это удается, даю длинную очередь из крупнокалиберного пулемета. Она проходит чуть выше хвоста бомбардировщика. Делаю небольшой доворот и снова нажимаю на гашетку. Вижу, как очередь прошивает кабину стрелка.
      Перезарядив пушку, даю несколько очередей по моторам "юнкерса". Один из них начал дымить. Порядок! Теперь еще одну очередь и... Но вдруг бронеспинка задрожала от частых ударов, и что-то горячее обожгло мне ноги. Я повернул голову и похолодел, увидев сквозь потрескавшееся бронестекло желтый нос "мессершмитта". Скорее инстинктивно, чем осознанно, отворачиваю влево и открываю фонарь кабины. Затем перевожу "як" в пике. В ушах - свист и резкая боль от перепада давления. Земля стремительно несется навстречу. Осторожно начинаю выводить раненый самолет из пикирования. В глазах темнеет, сильно прижимает к спинке сиденья. Наконец удается выровнять истребитель, но мотор уже не работает. Мелькает тревожная мысль: не гонится ли фашист? Оглядываюсь - нет, не видно. Зато надо мной проносится пара "яков". "Друзья прикрывают", - подумал я, и на душе потеплело.
      Но что же делать дальше? Куда садиться? Посматриваю по сторонам, ищу подходящую площадку. Но, кроме кустарника, изрытого воронками и траншеями, ничего не вижу. Надо садиться на фюзеляж, не выпуская шасси. И я направляю самолет туда, где меньше воронок. Коснувшись земли, "як" утюжит кустарник, срезает брустверы траншей и вскоре останавливается. И сразу же вокруг самолета начинают рваться мины. Из огня да в полымя, мелькает мысль. Я мигом вываливаюсь из кабины, сбрасываю парашют и падаю в воронку. Теперь хоть отдышусь...
      - Хенде хох!
      От неожиданности я растерялся. Неужели фашисты? Ведь я, кажется, перетянул линию фронта. Выхватываю пистолет и резко поворачиваюсь на окрик. В двух шагах - наш солдат с винтовкой, штык направлен на меня. Второй недвусмысленно щелкает затвором.
      - Вы что, братцы, очумели, что ли? - кричу им.
      Солдаты удивленно переглянулись и, заметив красную звезду на самолете, перевели винтовки в мирное положение. Как только обстрел прекратился, они помогли мне снять с самолета часы, радиостанцию и показали дорогу к командному пункту стрелкового батальона.
      В полк я возвращался в прескверном настроении. Надо же так случиться! Первый боевой вылет и - неудача. Не радовал даже сбитый "юнкерс". Почему же так получилось? И я стал разбирать весь бой, анализировать свои ошибки. Сначала прозевал маневр ударной группы, потом не смог связаться с Батычко. Но это, пожалуй, не самое важное. Непростительно то, что пренебрег осмотрительностью, забыл о советах опытных товарищей. Да и Патраков хорош: не прикрыл ведущего. Потом я узнал, что он, не обнаружив поблизости вражеских истребителей и решив, что мне никто не угрожает, сам бросился в атаку и сбил бомбардировщика.
      Но и в такой обстановке, раздумывал я, можно было избежать случившегося. Каким образом? Стремительностью атаки! Сближался я с "юнкерсом" медленно, долго болтался у нею в хвосте. А сколько времени ушло на охоту за стрелком! Лучше было сразу бить по моторам и кабине летчика. Тогда и "мессершмитт" не успел бы подойти.
      Вернувшись в полк, я узнал о результатах боев 20 апреля. Оказывается, группа Батычко не сумела прорваться к бомбардировщикам: путь преградили "мессершмитты". Завязался напряженный бой, проходивший с переменным успехом. Опыту фашистов наши летчики противопоставили напористость и неустрашимость. Если они и не одержали победы, то и не ушли побежденными, с честью выдержали первое боевое испытание. Так же примерно действовали и летчики других эскадрилий. В этот день полк открыл боевой счет: в воздушных боях было уничтожено несколько вражеских самолетов.
      Но и мы понесли большие потери. Не вернулись с задания шесть летчиков, в их числе - Дмитрий Тюгаев, Павел Заспин, Сергей Крысов. Это была тяжелая утрата и неожиданная. Как-то не укладывалось в сознании, что погибли такие хорошие летчики. Совсем недавно они были среди нас, улыбались, спорили, шутили. А теперь их нет. И не будет. Проклятые фашисты! Ну погодите, вы еще заплатите за гибель наших боевых друзей! Пощады не будет!
      21 апреля обстановка на полуострове Мысхако еще более обострилась. Озлобленные неудачей четырехдневных боев, гитлеровцы предприняли отчаянную попытку окончательно разделаться с защитниками Малой земли. Они бросили на штурм позиций советских десантников значительные силы пехоты. Атаку наземных войск поддерживали большие группы бомбардировщиков и истребителей. Нашему полку, как и другим истребительным частям, было приказано не допустить вражескую авиацию в район Мысхако. Мне, к сожалению, в этот день не пришлось вылететь - был "безлошадным".
      Когда группа под командованием Батычко направлялась к Новороссийску, со станции наведения сообщили, что к Мысхако с запада подходят "юнкерсы". Истребители развернулись и через несколько минут были в указанном районе. Вскоре Батычко увидел "лаптежников" (так мы называли пикирующие бомбардировщики Ю-87, неубирающиеся шасси которых были похожи на лапти). Они шли в плотном боевом порядке, под прикрытием истребителей. Оценив обстановку, командир группы принял решение выделить пару Лугового для борьбы с "мессершмиттами", а основными силами атаковать бомбардировщиков.
      Резко увеличив скорость, Батычко пошел в атаку на ведущего "юнкерса". Энергичным маневром он зашел в хвост бомбардировщику и дал по нему длинную очередь. "Юнкерс" вспыхнул и, свалившись на крыло, устремился к земле. Строй фашистов нарушился. Бомбардировщики начали поворачивать в сторону моря, сбрасывая бомбы на свои войска. В короткой схватке летчики группы сбили трех "юнкерсов".
      В это время пара Лугового вела неравный бой с "мессершмиттами". Несмотря на численное меньшинство, наши летчики действовали активно, стремясь навязать волю врагу. Вот Луговому удалось зайти в хвост фашисту. Тот, чувствуя опасность, попытался сманеврировать, но не успел. Меткая очередь Лугового прошила бензобаки "мессера", и на его крыльях вспыхнули яркие языки пламени. Вражеский летчик покинул самолет и раскрыл парашют. Луговой бросил свой "як" в новую атаку...
      Так же успешно действовали в этот день и другие летчики полка. Свой боевой счет увеличили Федор Свеженцев, Алексей Машенкин, Иван Федоров, Александр Туманов, Тимофей Новиков.
      А вечером по радио мы услышали сводку Совинформбюро. В ней сообщалось:
      "На Кубани части Н-ского соединения отражали ожесточенные атаки значительных сил противника. Гитлеровцы непрерывно штурмовали советские позиции, стремясь любой ценой добиться успеха... В результате упорного боя все атаки немцев были отбиты".
      Нам радостно было слышать это сообщение о мужестве защитников Малой земли. Мы сознавали, что в их победе есть и частица нашего труда. Пусть небольшая, но есть!
      Со следующего дня наступательные действия фашистов на Мысхако стали ослабевать, а затем и вовсе прекратились. Из-за значительных потерь снизила свою активность в этом районе и вражеская авиация. Защитники Малой земли мужественно выдержали многодневный штурм превосходящих сил гитлеровцев.
      2
      После тяжелых боев в районе Мысхако на фронте установилось временное затишье. Но только на земле, а не в воздухе. В то время когда советские войска готовились к наступательным действиям, а фашисты совершенствовали свою оборону, в небе происходили ожесточенные схватки. Несмотря на значительные потери, вражеская авиация продолжала наносить бомбовые удары по нашим наземным частям и пыталась препятствовать действиям советских бомбардировщиков и штурмовиков. В борьбе с авиацией противника активно участвовал и наш полк. Мы ежедневно делали по четыре-пять вылетов.
      Ранним утром группа истребителей, возглавляемая Батычко, вылетела на прикрытие наших войск в районе станицы Крымской. При подходе к линии фронта летчики увидели вытянувшихся цепочкой "юнкерсов". Ведущий бомбардировщик уже начал пикировать, остальные готовились последовать за ним. Нельзя было терять ни секунды. Находившийся несколько в стороне Батычко приказал мне по радио:
      - "Ястреб сто второй", атакуй "юнкерсов", прикрываю!
      Помахав крыльями Патракову, я устремился к бомбардировщикам, а точнее, ко второму из них, который входил в пике. Скорость "яка" быстро нарастала. Только собрался я открыть огонь, как увидел, что от "юнкерса" отделился черный комок. Что это? Бомба? Нет, человек. За ним тянется парашют. А что же с бомбардировщиком? Он продолжает пикировать, и мотор у него вроде дымит. Значит, его уже угостил кто-то из наших. Что ж, надо добавить... Открываю огонь из пушки и пулемета. Вижу, как трассы снарядов и пуль впиваются в фюзеляж и крылья. "Юнкерс" сваливается на крыло, но еще не горит. Начинаю выводить самолет из пикирования. Земля совсем рядом. На развороте бросаю взгляд на фашиста. Бомбардировщик врезается в землю и разваливается на куски.
      Набираю высоту и оглядываюсь. В небе так много самолетов, что трудно понять, где наша группа. Делаю по радио один вызов, другой... Но эфир настолько забит перекличкой голосов, что невозможно ничего разобрать. Решаю возвращаться на пункт сбора, в район станицы Абинской: горючего остается мало.
      В тот же момент замечаю, как сзади ко мне приближаются два самолета. Не наши ли? Вглядываюсь в силуэты истребителей. "Мессершмитты"! Даю полный газ и лезу на вертикаль. Фашисты - за мной. Один из них уже открывает огонь. У него скорость больше, а я еще не успел разогнать свой "як". Бросаю самолет то вправо, то влево. А дистанция между мной и "мессером" все сокращается. Ну, думаю, влип. Как же выкрутиться? И вдруг "мессершмитты" почему-то оставляют меня и стремительно сваливаются в пике. Что случилось? Оглядываюсь и вижу двух "яков". Они спешат на выручку. Вот оно что! Фашисты струсили и удирают.
      Вызволил меня из беды Александр Туманов со своим ведомым. У летчиков кончились боеприпасы, горючее было на исходе, но это не остановило их. Рискуя собой, они пришли на помощь товарищу. Так Туманов поступал всякий раз, когда замечал, что боевые друзья находятся в тяжелом положении. Я не ошибусь, если скажу, что многие летчики полка обязаны ему своим спасением. Туманов обладал удивительным боевым зрением, увереннее, чем кто-либо из нас, ориентировался в обстановке. За время кубанских боев он ни разу не был атакован внезапно, и его самолет не получил ни одной пробоины.
      В этот же день мне довелось участвовать еще в одном воздушном бою. Восьмерку истребителей вел заместитель командира полка майор Николаенков. Боевой порядок группы был эшелонирован по высоте: выше нас с Луговым находилась пара Федорова, ниже - пары Машенкина и Николаенкова. Это позволяло хорошо просматривать воздушное пространство, осуществлять тесное взаимодействие и при необходимости оказывать друг другу помощь.
      Поддерживая связь по радио, мы ныряли между стайками кучевых облаков, посматривали по сторонам. В воздухе было спокойно. Станция наведения молчала. Но вдруг из-за лохматого облака выскочила пара "мессершмиттов". Фашисты заметили нас и заложили глубокий вираж. Мы с Луговым повторили их маневр, рассчитывая этим задержать врага, втянуть его в бой. Но фашисты и не думали уходить. На вираже самолеты настолько сблизились, что я увидел на фюзеляже ведущего "мессера" голубую стрелу, пронизывающую красный шар. А у ведомого на хвосте было изображено какое-то животное: не то козел, не то кенгуру. Фашисты любили разрисовывать свои самолеты всякой всячиной. Что греха таить, вначале нас немного нервировали эти рисунки, но потом мы перестали обращать на них внимание. Более тою, даже стали охотнее сбивать разрисованные самолеты.
      Несколько минут мы виражили, наблюдая друг за другом и выбирая удобный момент для атаки. Вот ведущий "мессер" уменьшил скорость и начал приближаться ко мне. Я разгадал его намерение зайти в хвост моего самолета и устремился вверх. Луговой же почему-то замешкался, и на него сразу же нацелился ведущий фашист. Энергично развернувшись, я бросил свой самолет в пике, чтобы оказать помощь Луговому. И в этот момент прямо перед собой увидел ведомого фашиста. Дистанция была небольшой, и я с ходу дал по "мессершмитту" длинную очередь. Он вспыхнул, летчик сбросил фонарь и выпрыгнул с парашютом.
      А тем временем ведущий вражеский истребитель догнал Лугового и стал поливать его пушечными очередями. Наш летчик не маневрировал и не пытался от него оторваться. Я подумал, что он ранен и с трудом управляет истребителем. Имея преимущество в высоте, я свалил самолет на левое крыло и с полупереворота дал по фашисту очередь. Мимо! Потом нырнул "мессеру" под брюхо и выскочил у него перед самым носом. Маневр удался. Фашист перестал преследовать Лугового и бросился за мной вверх. А мне только это и нужно было.
      Видя, что "мессершмитт" догоняет меня, я перевел самолет в вираж. Возникла своеобразная обстановка. Мы ходили по кругу, постепенно уменьшая его диаметр. От перегрузки в глазах стояла красная пелена, самолет дрожал и готов был вот-вот свалиться в штопор. Я понимал, что такое напряжение долго не выдержать. Но что делать? Боеприпасы у меня кончились, а подставить спину фашисту и получить солидную очередь из подвесных пушек "мессершмитта" удовольствие не из приятных. Лихорадочно ищу выхода из тяжелого положения. И вдруг в наушниках торопливый голос Ивана Федорова:
      - Держись, Саша! Вижу тебя.
      Теплой волной нахлынула радость. Ваня, друг, ну какой ты молодчина! Не знаю, крикнул я это или только подумал. Сил сразу прибавилось, и я потянул ручку управления на себя. Черт с ней, с перегрузкой, все равно теперь выдержу! Через несколько секунд слышу уже торжествующий голос Федорова:
      - Ага, не нравится, фриц. Сейчас еще прибавлю...
      Это Иван меня подбадривает, расстреливая с короткой дистанции увлекшегося каруселью фашиста. Вот выпущенная им длинная пушечная очередь впивается во вражеский самолет, и "мессершмитт", перевернувшись на спину, начинает беспорядочно падать. Туда ему и дорога! А наш путь - на аэродром, домой.
      На земле я, увидев Лугового совершенно невредимого, обрушился на него:
      - В чем дело? Кто же так воюет? Зачем подставил хвост врагу и не маневрировал?
      - Это я умышленно, - спокойно ответил Луговой. - Ведь боеприпасы у меня кончились. Чем еще я мог вам помочь?
      - Умышленно? - удивился я. - Захотел, чтобы сбили? Даже риском это не назовешь.
      - Возможно, и так... Но если бы я маневрировал, то же самое делал бы и фашист. И тогда вам было бы труднее целиться.
      Так вот оно что! Луговой, находясь в тяжелом положении, хотел, оказывается, помочь мне. И чем? Тем, что ради уничтожения фашиста рисковал своей жизнью. Да, такое сознание долга может быть только у нашего, советского человека. Ничего он не пожалеет во имя победы над врагом.
      Это был наш последний совместный вылет в паре. Через несколько дней Василий Луговой не вернулся с боевого задания. Не хотелось верить, что погиб такой умелый и решительный летчик. Очевидцы рассказывали, что в своем последнем бою Луговой сбил "мессершмитта", но и сам был подбит. Схватка проходила над вражеской территорией, и никто не знал о судьбе летчика, спустившегося с парашютом. Все же мы не теряли надежды на его возвращение в полк даже из плена. Но Луговой не вернулся.
      В то время когда мы с Луговым вели бой с двумя "мессершмиттами", другие летчики нашей группы обрушились на бомбардировщиков. Федоров и Машенкин с первой же атаки сбили по "юнкерсу". Но пара Николаенкова не сумела прорваться к бомбардировщикам, на нее навалились вражеские истребители. Завязался ожесточенный бой. Фашистам удалось сбить ведомого. Николаенков остался один. Один против четырех "мессершмиттов".