1

Когда человек стремится достигнуть великой цели, он не всегда может раскрывать все свои мысли. К тому же политическая деятельность основана на предугадывании неопределенных факторов подобно тому, как моряк должен вести корабль вслепую, то есть по счислению, когда небо затянуто облаками, а место, к которому он стремится, издали кажется лишенным присущих ему признаков. Но пути к цели и перспективы часто меняются, и постороннему легко находить и оспаривать наличие трудностей. Он говорит: произнеси хорошую речь в рейхстаге и все устроится. Тот, кто работает в определенной отрасли, часто уходит в нее с головой; и лишь ответственный руководитель ощущает вихрь событий.

Статс-секретарь должен был осуществить большую программу, за выполнение которой он поручился перед нацией; для этого ему необходимо было быть единоначальником, что считалось само собой разумеющимся, но фактически отнюдь не имело места. Надо было не щадить сил, чтобы оправдать доверие общества и преодолеть многочисленные и тяжелые преграды.

Перед нами встал целый лабиринт технико-организационных вопросов и разногласий. Я считал формы наших кораблей совершенно неподходящими. Но прошли годы, прежде чем мне удалось устранить это зло путем буксировки моделей, чего у нас раньше не было, ибо техники не придавали значения определению наиболее выгодной с точки зрения скорости формы корабля посредством испытания моделей. Длина и величина кораблей лимитировались вильгельмсгафенскими шлюзами. Эти два обстоятельства способствовали тому, что корабли, построенные после принятия первой судостроительной программы, не могли развить скорости, соответствовавшей мощности их машин. Это затруднение стало хроническим и было ликвидировано в 1910 году, когда в Вильгельмсгафене были построены третьи шлюзы. Большим препятствием, отсутствующим у других мореходных наций, являлось, далее, наличие песчаных банок в устьях наших рек, впадающих в Северное море; они мешали придавать судам целесообразную осадку. В известном смысле нас ограничивали те же факторы, которые в XVII веке так дорого обошлись голландцам в их борьбе с англичанами. Морской бой состоит в основном из поединков между кораблями, технически решающим является не столько количество кораблей, сколько мощь, сконцентрированная в каждом из них. Поскольку характер рек, впадающих в Северное море, не позволял голландцам строить такие же большие корабли, какие строили англичане, последние получили местное превосходство сил. Нам необходимо было в течение нескольких лет преодолеть это и ряд других препятствий, чтобы наши корабли, несмотря ни на что, превзошли по своей боевой мощи английские.

Особенно затруднялось строительство флота низким уровнем нашей судостроительной техники того времени. Административному руководству адмиралтейства были предоставлены слишком большие полномочия в области техники; судостроители находились в приниженном положении как по доходам, так и по положению в обществе. Закулисная борьба между юристами и техниками была одной из причин того, что к строительству флота пришлось приступить с недостаточными (как в количественном, так и в качественном отношении) кадрами. Главный техник адмиралтейства замкнулся в себе, скрывая важные данные в своих записных книжках, и не терпел соперников. Подобное положение могло привести нас к провалу. При этом технические возможности в отличие от организации дела не могли расширяться постепенно; с самого начала строительства их необходимо было развернуть вовсю и немедленно добиться увеличения объема и ускорения темпов работы, подобных тем, которые имели место десять лет спустя.

Поэтому с первого же дня я старался повысить значение техников и подготовить им смену; я познакомился с этими господами и отобрал из них тех, кто мог впоследствии стать конструктором (таких оказалось сравнительно немного). Англичане подбирают себе главного инженера, предоставляют ему почти неограниченные возможности и суют ему в руку годовой оклад в 10000 марок. Но как можно было предложить подобное «расточительство», достойное старой щедрой аристократии, нашему государственному казначейству и пропитанному демократической завистью парламенту? Я создал специальный фонд для премирования конструкторов и выдавал особо отличившимся премии размером до 4000 марок. Но хотя я посылал им деньги в письме с просьбой не разглашать факт выдачи премии, германская мелочная справедливость подняла шум; даже сами премированные propter invidiam{84} прочих просили о равномерном распределении фонда. Не удивительно, что частная промышленность перетянула от нас многих хороших работников; эти господа просто объявляли себя больными и немедленно переходили в какую-нибудь большую фирму. Несмотря на это и многие другие трудности, на которых я здесь останавливаться не буду, мне все же удалось со временем превзойти качество английского судостроения; то же можно сказать и о частных верфях, строивших крупные пассажирские пароходы.

Через год после моего вступления в должность начался тяжелый переходный период, в течение которого брешь, образованную недостатком руководящих кадров, заполнял морской офицер – адмирал Бюксель, исполнявший обязанности главного конструктора. Из судостроителей, которых я выбрал для выполнения ответственных технических заданий и посылал в различные командировки, чтобы помочь им подготовиться к достижению этой великой цели, особенно выделился наш будущий главный конструктор – тайный советник Бюрклер. Я всегда считал образцовой его совместную с нами, морскими офицерами, работу. Остальные техники также внесли свою лепту в дело улучшения конструкций, достигших в конце концов непревзойденного уровня. Чтобы пояснить посторонним лицам характер нашего судостроения и вложенного в него коллективного умственного труда, я приведу один пример.

Единственной целью морской битвы является не отвоевание территории, а уничтожение противника; с появлением пара и современных орудий это стало возможно лишь путем потопления, а не взятия на абордаж, как раньше. Пока корабль держится на поверхности, он сохраняет известную боеспособность и к тому же может быть легко отремонтирован. Поэтому конечной целью орудий нападения является нанесение смертельного удара в подводную часть корабля, а конечной целью оборонительных мероприятий – придание кораблям непотопляемости. Наши корабли были плохо защищены от действия подводного оружия до 1906 года, а английские – даже во время мировой войны. Попадание торпеды обычно приводило к гибели старых кораблей, на что указывает пример успешного единоборства U-9 с тремя английскими крейсерами. По утверждении судостроительной программы я немедленно предложил разработать проблему непотопляемости. Вскоре мы пришли к заключению, что необходимо произвести большое количество взрывов, дабы собрать нужные материалы опытным путем. Поскольку мы не могли жертвовать новыми судами, а опыты со старыми были мало поучительными, мы построили отсек современного корабля и старались взорвать его с помощью головок торпед, после чего тщательно изучали результаты опытов. При этом мы выясняли возможность уменьшения силы взрыва, для чего обставляли опыт таким образом, что взрывные газы сначала встречали на своем пути не препятствие, а пустое пространство. Мы старались подобрать для различных частей корабля наиболее подходящие сорта стали, а также обнаружили, что действие взрыва ослабляется, если ему приходится распылять значительное количество угля.

Это позволило разработать особую конструкцию одной части бункеров для угля. Ослабленной этим путем силе взрыва мы противопоставляли тщательно сконструированную стальную переборку, обеспечившую сохранность внутренности корабля. Эта «противоминная» переборка тянулась во всю длину наиболее ценной части судна. Многолетние опыты, на которые мы не пожалели миллионов, позволили сделать определенные выводы относительно наиболее целесообразного применения материалов и строительства соответствующих частей корабля. После этого вся подводная часть была наново спроектирована на тот случай, если локализовать действие взрыва не удастся, в корабль попадут несколько торпед и т.д.; на каждую проблему, вроде выбора конструкции отливной системы или выяснения возможности быстро поставить накренившийся корабль на ровный киль путем затопления определенных отсеков, уходило бесконечное количество труда. Наконец, мы решили окончательно отказаться от соединения отсеков, расположенных в подводной части, с помощью дверей, сыгравших столь трагическую роль при гибели «Титаника».

Достигнутая благодаря нашей системе непотопляемость выдержала испытание. В отличие от британских, наши корабли было почти невозможно уничтожить. По маленькому «Висбадену»{85} бил весь английский флот, а бедное суденышко все не хотело тонуть. Окруженный и торпедированный «Майнц» удалось пустить ко дну только тогда, когда офицер и торпедист, оставшиеся на нем после того как вся остальная команда покинула корабль, открыли кингстоны и погибли вместе с ним. Прекрасный командир «Эмдена»{}n» с полного хода посадил его на коралловые рифы, и все же внутренняя часть корабля осталась неповрежденной.

Неуязвимость наших кораблей для мин и торпед была прямо поразительной. При нападении адмирала фон Ребера на Имброс под «Гебеном» взорвались три мины и все же он смог вернуться в Босфор без посторонней помощи; между тем современный английский линкор «Одейшес» погиб в Ирландском море от одной мины. Только старые корабли, вроде «Поммерна»{87} и «Принца Адальберта»{}n», построенные в то время, когда наше исследование проблемы непотопляемости еще не было закончено, оказались менее выносливыми.

Лучшим качеством корабля является его способность сохранять плавучесть в горизонтальном положении, а следовательно, и известную боеспособность; в этом отношении английский флот настолько отстал от нашего, что одно это качественное различие могло определить исход морского боя. Но и во всех других отношениях наше строительное искусство обеспечивало судам максимум боеспособности.

Поскольку мы стремились придать кораблям те свойства, которые дают себя знать в бою, в мирное время даже многие офицеры не могли оценить их по достоинству, ибо мы принесли в жертву боеспособности ряд второстепенных качеств и удобств, играющих большую роль в мирное время. Так, например, полное отсутствие дверей в подводной части было весьма неудобным, но в серьезном случае оно могло определить судьбу корабля. В каждом морском бою наступает психологический момент, когда одна сторона приходит к выводу, что «враги тонут, а мы нет, враги горят, а мы нет», после чего эта сторона больше не несет потерь, а противник теряет все.

Для сравнения наших кораблей с равноценными английскими приведу всего одну цифру. Наш «Дерфлингер» даже без учета превосходства германских боеприпасов мог пробить самую толстую броню британского «Тайгера» с расстояния в 11700 метров; «Тайгеру» же нужно было для этого подойти к «Дерфлингеру» на расстояние в 7800 метров. Примерно столь же разительным превосходством в вооружении и крепости брони обладали почти все линкоры этого возраста.

Воплотив в сталь и железо наши теории, мы отказались от многого из того, что принесло бы нам немедленное признание и избавило бы от критических сравнений с рекламными данными иностранных судостроительных фирм. Наши корабли отличались большим весом вследствие наличия тяжелой брони на ватерлинии, повышенной непотопляемости и несгораемости и особых методов защиты постов управления.

В решающие для Германии годы развития мы обеспечили ей качественное превосходство над английским флотом, а это в значительной мере компенсировало малочисленность наших морских сил.

Разумеется, и в самой Германии лишь немногие знали, в чем состояло это превосходство; многие, но не все доверяли создателям флота. Когда корабль плавал по морю в мирное время, его прочность и боеспособность оставались в тени и было безразлично, толстая на нем броня или тонкая. Зато бросались в глаза такие факты, как вооружение наших кораблей орудиями, которые при меньшем калибре имели больший вес, чем у англичан; эти обстоятельства питали столь распространенную в Германии страсть к брюзжанию; тот же факт, что наши орудия действовали эффективнее и при меньшем калибре имели почти такую же мощь, как более крупные английские, а также обладали целым рядом других преимуществ, оставался незамеченным.

Основательность моего способа работы была противна многим людям по свойствам их натуры и прямо ненавистна другим, которые составляли себе списки желательных свойств на основании данных, публиковавшихся иностранцами для отвода глаз. Если наши позорно выданные врагу корабли будут теперь подвергнуты исследованию в целом и в деталях, то англичане подивятся тому, какого противника они имели в лице немцев в родной им области – судостроении.

Англичане далеко не имели такой добросовестной и умной работы. Поскольку, однако, англичане – не немцы, им будет трудно признать, что иностранные изделия лучше их собственных. Мне было трудно заставить себя подчеркнуть это. Но если наш народ захочет извлечь уроки из своей судьбы, ему придется отыскать в себе черты самоубийцы. Ибо лишь после битвы у Скагеррака многие поняли, какое оружие они имели в лице германского флота. Но иэ его существования не были своевременно сделаны исторические выводы.

Когда в 1870 году немецкие армии выступили в поход с неполноценным оружием, им говорили: «Шаспо обладает преимуществом лишь на большом расстоянии. Подбегите к врагу на расстояние в 700 метров, и преимущество перейдет к вам».

Нужно было только сказать германскому флоту правду, и в первые месяцы войны он ринулся бы в бой с непобедимым сознанием своего превосходства. Вместо этого критика отдельных деталей стала своего рода спортом в высших морских кругах. В результате офицерство приобрело опасную черту: оно больше сомневалось, чем верило. Само собой разумеется, что кое-что можно было сделать лучше, чем это было сделано нами. Но конечный результат нужно рассматривать в целом. Этого не понимали в нашей Германии 1914 года. Она вела себя, как в изречении, вывешенном на стрельбище в Меппене:

Без промаха сажайте пули

Хотя бы сотню раз подряд,

Но если мимо вы стрельнули

Вам то навеки не простят.

Германскому народу в общем очень повезло с запоздалым, но целеустремленным, а потому еще своевременным строительством его флота. Но последняя, решающая удача не была суждена ему; этому способствовала и его собственная склонность придираться ко всему отечественному и восхищаться всем заграничным. Отчасти по этой причине строительство флота не было начато своевременно, что повлекло за собой последствия, которые я опишу ниже.

2

Строительство флота – это прикладная техника и в то же время денежный вопрос. Чтобы Германия получила боеспособный флот, нам необходимо было воздержаться от ненужных затрат. Правильно оценить успех работы морских офицеров и разветвленного штата верных чиновников может лишь тот, кто учтет ограниченность наших ресурсов. Ни один иностранный флот не достиг столь много при столь малых затратах. Чтобы судить об этом деле с правильной точки зрения, необходимо прежде всего поставить себе два вопроса: 1) могли ли мы получить больше средств для флота и 2) могли ли мы строить больше и лучшего наличными средствами. Если ответ на эти вопросы будет отрицательным (таково мое мнение), то поставивший их станет рассматривать проблемы морского могущества как единое целое и сможет по-деловому отнестись к безусловно имевшимся проблемам. Если в 1898 году мы купили принцип продления морского бюджета на длительный срок ценою отказа от введения новых налогов и обезоружили рейхстаг указанием на уже имевшиеся в наличии средства, то и впоследствии мы не могли черпать золото пригоршнями. По размерам морского бюджета мы сильно отставали не только от Англии, но и от Америки, а иногда даже от России и Франции; однако благодаря более эффективному использованию средств мы построили второй в мире флот. Существуют, правда, и ныне патриоты, обвиняющие флот в том, что при таких ресурсах он достиг столь многого{89}.

Бережливость требует точности и коммерческих принципов в работе. Имперское ведомство приобрело некоторую известность давлением на цены, заблаговременной покупкой земли и т.д. Германия никогда больше не сделает такого крупного приобретения по столь дешевой цене. Богатый народ, которому совсем не нужно было тратить миллиарды на войну, во времена своего счастья дрожал не то что над миллионами, а над тысячами, ассигнование которых на оборону явилось бы лучшей гарантией длительного мира и нашего благосостояния. Со времени отставки князя Бюлова, прекрасно понимавшего нужды флота, последний хронически страдал от недостатка денег. Мне пришлось неутомимо бороться за необходимые средства и не столько даже с парламентом, проявлявшим все больше прозорливости, сколько с министром финансов и рейхсканцлером, из которых первый был ведомственным фанатиком, а второй ослеплен политическими мечтаниями; в эти решающие для вооружения Германии годы они задушили многие успешные начинания, для осуществления которых будто бы не было денег. Все же и тогда мне удалось добиться самого необходимого; остальное мне пришлось с большим трудом и сознанием вреда, нанесенного нашей обороне, отложить на будущее. Для второстепенных вещей теперь оставалось меньше места, чем когда бы то ни было: однако я все же уделял максимум внимания новым изобретениям, например подводной лодке, как только они становились применимыми для военных целей, и к началу войны мы значительно обогнали иностранные флоты также и в этой области.

Заинтересованность некоторых политических кругов в понижении боеспособности флота привела во время войны к клеветнической кампании, направленной против моей прежней служебной деятельности. Эта кампания еще более укрепила меня в том мнении, что все люди, и особенно немцы, склонны ставить критику выше творчества, считать достижения чем-то само собой разумеющимся, а недостатки упущениями. Еще во времена своей популярности я хорошо понимал, что за сегодняшней «Осанной» легко может последовать завтрашнее «Распни его». Я жалею о том, что доверие к флоту было искусственно подорвано, не из-за себя лично, а из-за народа, но не хотел бы задерживать внимание читателя на этих быстро забывающихся спорах. Желающие могут ознакомиться с ними по приложению к этой книге, составленному мною с той целью, чтобы не уступать молчаливо поле боя тем, кому доставляло удовольствие опорочивать честный труд целого поколения.

Уже в мирное время я привык к упрекам в отсталости; учитывая внешнеполитические моменты, я не всегда считал возможным давать разъяснения общественности. Рано принятый мною метод проверки применимости новых изобретений в военных условиях, до внедрения их во флот, предохранял нас от неудач и являлся основной причиной наших успехов, но, естественно, превращал меня в мишень для нападок изобретателей и нетерпеливых патриотов. Возьму два примера: подлодка и дирижабль. Я отказывался бросать деньги на подлодки, пока они плавали только в прибрежных водах и потому не могли принести нам никакой пользы; но как только появилась возможность строить мореходные подлодки, я первый настоял на придании этому делу большого масштаба и, несмотря на недостаток средств, обеспечил выпуск такого количества подлодок, какое позволяли наши производственные возможности.

Вопрос о применении подводных лодок можно было разрешить на практике лишь после появления этого оружия. Теперь нужно было, следовательно, построить подлодку с большим радиусом действия, и как только это окажется возможным, выпустить максимальное количество их. Так мы и поступили, ничего при этом не упустив.

Использование этого оружия должно было зависеть от специфических условий войны. Если бы англичане не уничтожили в своих интересах прежнего морского права, вопрос о подводной войне против торговли пришлось бы рассматривать с иной точки зрения. Как только появились подлодки с большим радиусом действия, мысль о войне против торговли стала носиться в воздухе, поэтому невозможно было назвать ее отца. Надежды, возлагавшиеся на флот Открытого моря, превратили подлодки во вспомогательное оружие, находившееся в распоряжении командования флотом. Когда был взят курс на войну против торговли, уже имелись все предпосылки, которые можно было создать в мирное время; ожидать от флота, чтобы он предусмотрел и обдумал все возможности развития войны, это то же самое, что требовать от армии, чтобы она еще в мирное время создала противотанковую оборону{90}.