1

Тактический опыт сам собою придал определенную форму использованию судостроительных материалов. Деятельность верховного командования, выражавшаяся прежде в составлении «докладных записок», привела к конкретным предложениям о строительстве линейного флота Открытого моря. Когда, вернувшись впоследствии из Восточной Азии, я был назначен статс-секретарем и меня спросили: «Что будет внесено в рейхстаг?», я ответил: «То, что предусмотрено девятой докладной запиской…»

Несмотря на тактические результаты, достигнутые составлением докладных записок, и на признание их кайзером, при Гольмане морское ведомство все еще клало в основу своей работы крейсерскую войну; в том же направлении оно влияло и на кайзера, а также защищало эти воззрения в рейхстаге, хотя и без системы, так что рейхстаг ни до, ни после не знал, куда идет флот.

Зимой 1894/95 года в потсдамском дворце должен был состояться доклад о флоте для ряда депутатов рейхстага; вначале его хотели поручить мне, но потом кайзер решил сделать его сам. Я узнал, что кайзер намеревался без всяких оговорок высказаться в пользу крейсерской войны и хотел повлиять в этом направлении также и на рейхстаг. Накануне был как раз день приема верховного командования; я воспользовался этим, чтобы разъяснить кайзеру смысл одной докладной записки, настаивавшей на том, что целью нашего тактического организационного развития должен стать бой. Кайзеру мои слова не понравились, возможно, потому, что они нарушали план его доклада. «Почему же Нельсон всегда требовал фрегатов?» – спросил он. Я ответил: «Потому что он имел линейный флот». Мои слова имели тот результат, что на следующий день кайзер говорил в своем выступлении перед депутатами не только о крейсерской войне, но и о линейном флоте, так что депутаты так и не поняли, чего от них хотят. Часть рейхстага относилась недоверчиво и отрицательно к «личным флотским капризам»; после выступления кайзера в Потсдаме докладчик морской комиссии г-н фон Лейпцигер открыто сказал мне: «Если б мы только знали, по какому пути нас хотят направить».

Вследствие новых трений с морским ведомством осенью 1895 года я просил дать мне другое назначение. Моим преемником стал адмирал фон Дидерихс, а во главе верховного командования был поставлен адмирал фон Кнорр; трения и беспорядок от этого, впрочем, не уменьшились.

В декабре 1895 года верховное командование подало докладную записку по вопросу о строительстве флота; кайзер приказал мне выразить свое мнение по этому поводу, что я и сделал зимой 1895 года письменно и устно.

В то время наметились две необходимости: тактическая необходимость в линейном флоте, чтобы добиться могущества на море и строить корабли целесообразно и с пользой для себя; политическая необходимость в создании флота для защиты неудержимо и непрерывно расширявшихся морских интересов Германии. Я никогда не считал флот самоцелью и рассматривал его лишь как функцию морских интересов. Без морского могущества международный престиж Германии уподоблялся черепахе без панциря. Флаг должен следовать за торговлей; другие, более старые национальные государства давно поняли эту необходимость, которую у нас только начали осознавать; в 1893 году «Фортнайтли Ревью» правильно и сжато сформулировал этот принцип следующим образом: Торговля либо порождает флот, достаточно сильный для того, чтобы защитить ее, либо переходит в руки иностранных купцов, располагающих такой защитой.

Известная беззаботность и неосведомленность, а также преобладающее значение внутренней торговли в экономической и социальной жизни еще скрывали эту необходимость от германских народных масс. Однако кайзер осознал ее, чему способствовали его частые поездки в Англию, где он и его родственники чувствовали себя почти как дома. В то же время желание кайзера возбудить интерес к развитию флота наталкивалось на присущее ему стремление к шумным и преждевременным выступлениям на международной арене и на тот факт, что ему было трудно действовать в мире реальностей, а народ понимал это.

Мысль о создании флота еще долго возбуждала в народе недоверие. Немцы, избалованные удачами, связанными с созданием империи Бисмарком и неожиданным подъемом нашей хозяйственной активности, столь долго остававшейся в загоне, еще недостаточно понимали, что наша деятельность на хребте британской свободной торговли и британского мирового господства неминуемо должна была натолкнуться на сопротивление. Ростом нашей физической и материальной силы мы обязаны росту нашей индустрии. Наше население увеличивалось почти на миллион человек в год; таким образом, мы имели на своей чрезвычайно ограниченной территории такой прирост, который соответствовал ежегодному присоединению целой провинции; все это базировалось на поддержании нашего экспорта, который при отсутствии собственных морских сил полностью зависел от милости иностранцев, то есть конкурентов. Как сказал Бисмарк, мы должны были вывозить либо товары, либо людей, и решение о создании флота означало, в конечном счете, не что иное, как попытку сохранить германским наше быстро увеличивавшееся население, но не в колониях переселенческого типа, а в отечественной промышленности.

Вопрос шел о том, не опоздали ли мы принять участие в почти уже заканчивавшемся разделе мира; о принципиальной возможности сохранить на длительный срок искусственные темпы развития, доставившие нам наше место в концерте великих держав; о том, не последует ли за быстрым подъемом еще более стремительный крах; легко захлопывающиеся «открытые двери» были для нас тем же, чем являются для великих держав их обширные пространства и неистощимые природные богатства. В соединении с вынужденным и небезопасным сухопутным характером нашего государства это обстоятельство укрепило меня в том мнении, что попытку создания морского могущества необходимо было предпринять без всяких проволочек, ибо только флот, союз с которым представлял бы ценность для других государств, то есть боеспособный линейный флот, мог дать нашей дипломатии инструмент, способный при условии целесообразного использования его дополнить наше могущество на суше. Для истории, пожалуй, небезинтересно, что принц Фридрих Карл – первый солдат в армии, как прозвал его Каприви, – полностью разделял это мнение и неоднократно высказывал его в разговорах со мной. Нужно было стремиться к такому соотношению сил, которое сделало бы маловероятными атаки против нашего экономического расцвета и нанесение ему ущерба, а также заменило бы обманчивый блеск нашей тогдашней мировой политики действительно самостоятельным положением в мире.

Чтобы разъяснить это германскому народу в осторожных выражениях, диктовавшихся завистью заграницы, я считал необходимым издание декларации в широком плане; тогда встал вопрос о том, не должно ли морское ведомство само заняться этим делом вследствие отсутствия других сил, действовавших в том же направлении.

Чтобы дать представление о направлениях мысли в те дни, я приведу здесь мою переписку с моим старым учителем Штошем. "Киль. 21.12.1895,

Шваненвег, 25

Ваше превосходительство!

Имею честь представить вам покорнейшую просьбу лично сообщить мне, соответствуют ли нижеследующие суждения многолетнему опыту вашего превосходительства.

Речь идет о том, следует ли стремиться к большему объединению морских интересов империи, и надлежит ли сосредоточить их в имперском морском ведомстве. Обозревая политику, проводившуюся вами на посту главы адмиралтейства, я прихожу к выводу, что ваше превосходительство разделяет эту точку зрения. В исторической перспективе это та самая точка зрения, которой придерживались Ришелье и Кольбер, когда им нужно было быстро увеличить могущество Франции и расширить сферу ее хозяйственной деятельности. Если бы Германия достигла этой цели, то рост частных интересов сам собою привел бы к их взаимной консолидации. До 1866 года все наши морские интересы находились в загоне: морская торговля, экспортная индустрия, заатлантические колонии, рыболовство, заатлантические немцы, военный флот. То же, что имелось в этой области, влачило паразитическое существование. От этого времени уцелело еще многое. По моему мнению, в наступающем столетии Германия быстро перестанет быть великой державой, если немедленно не будет приступлено к систематическому и энергичному расширению этих общих морских интересов. Это необходимо также и потому, что новая и великая национальная задача и вытекающий из нее хозяйственный прогресс являются сильным противоядием против образованной и необразованной социал-демократии.

Мы не можем предоставить развитие этих интересов «свободной конкуренции», то есть действовать по-манчестерски{44}, ибо для применения этого метода у нас не осталось больше времени. В то же время наше планомерное наступление не должно носить «тайно-советнического» характера. Вышеупомянутые интересы могут быть поставлены на здоровую основу лишь путем развития нашего могущества, и именно морского могущества. Без этого у людей не хватит смелости выдавать векселя на будущее. Понятие «паразит» должно быть принципиально вытеснено девизом «Civus Germanus sum»{}n». Особенную трудность представляет тот факт, что затраты на укрепление морского могущества приходится делать раньше, чем полностью выясняется их экономическая эффективность. К этому нужно прибавить мещанство и торгашеский дух, способные думать лишь о непосредственной личной выгоде.

Несмотря на это, я полагаю, что в сегодняшней Германии распространяется течение общественной мысли, аналогичное обрисованному выше. Широкое и систематическое содействие его распространению должно стать особой задачей центральных властей.

Если взять морское ведомство, то в его пользу говорит тот факт, что из всех имперских учреждений оно уже представляет наибольшее количество морских интересов; к тому же его значение и самое существование зависят от морских интересов, ибо флот является лишь функцией этих последних.

Напрашивается вопрос: не создает ли сосредоточение морских интересов в этом ведомстве опасности недооценки морских интересов невоенного характера или, наоборот, чисто флотских интересов, которые могут оказаться отодвинутыми на задний план в результате рекламирования первых…

Остается ли далее время и возможность взять линию на большее объединение, а следовательно, и на большее развитие морских интересов, если учесть, что с 1883 года в Германии придерживались прямо противоположного принципа, причем другие учреждения (министерство иностранных дел, почта и правительства отдельных областей) заботились (хотя и плохо) о развитии прочих интересов…"

Вскоре Штош написал мне следующее письмо:

"12.2.96.

Дом Штоша.

Острих, Рейнская область

Дорогой адмирал!

… Сегодня передо мной стоит один вопрос. Гнев Англии против Германии, который прорывается при случае наружу (вспомним трансваальскую депешу 1896 года) {46}, объясняется англо-германской конкуренцией. Поскольку внешняя политика Англии руководится исключительно торговыми интересами, нам следует рассчитывать на враждебность этого островного народа. Последняя претворится в действие, как только этим господам удастся обеспечить невмешательство Франции и России, а мы попадем почему-либо в неудобное положение.

Отчеты о последних прениях в английском парламенте, которые мне приходилось читать, отражают следующую точку зрения: Германию мы уничтожим одним ударом. Итак, я поставил перед собой следующий вопрос: как нам вести морскую войну против Англии с надеждой на успех? Обращаюсь к вам с просьбой ответить на него. Замечу кстати, что я ценю ваше мнение в морских вопросах, и мне бы очень хотелось узнать, что вы можете предложить. Как я слышал в Берлине, дело с вашей поездкой в Восточную Азию (в качестве командующего эскадрой) что-то не клеится; в столице думают даже сократить в интересах отечества наши тамошние морские силы. Итак, вы будете иметь время заняться важными вопросами. Будьте так добры исполнить мою просьбу.

До свидания.

Ваш фон Штош".

Я ответил ему из Киля следующим письмом от 13 февраля 1896 года: "Ваше превосходительство!

Я получил ваше любезное письмо от 12 с.м. и спешу ответить на него… Чрезвычайно важные и неожиданные дела отнимали все мое время, пока я находился в Берлине. Могу сообщить вашему превосходительству совершенно конфиденциально и исключительно для вашего сведения, что я имел случай представить на высочайшее усмотрение мнение вашего превосходительства о путях развития флота, причем можно надеяться, что это развитие вновь начнется с того, на чем оборвалось в 1883 году.

Возможно, что я впоследствии смогу доложить об этом вашему превосходительству более подробно. Моя командировка в Азию, как уже известно вашему превосходительству, находится под вопросом. Я совершенно сбит с толку. Я страстно желал поехать туда; к тому же для моей нервной системы было бы весьма полезно временно освободиться от непрерывной и изматывающей умственной работы и побыть некоторое время вдали от Мадрида{47}. Посмотрим, что готовит мне судьба.

Что касается трансваальского вопроса, то в отличие от нашего общественного мнения и политического руководства я считаю, что мы поступили неправильно{48}. Англия не реагирует на грубости со стороны Америки{}n», ибо они чреваты неприятностями в будущем, но главным образом потому, что Америка – неудобный противник; расплачиваться же приходится Германии, которая в настоящее время не имеет серьезных сил на море. Наша политика базируется на одну только армию, но влияние последней дает себя непосредственно чувствовать лишь на сухопутных границах, в других же областях она может оказывать лишь косвенное влияние.

Наши политики не понимают, что ценность союза с Германией определяется даже для европейских держав не столько ее армией, сколько флотом. Пример: Россия и Франция против Англии.

Выступление нашего нынешнего флота сыграло бы в таком случае совершенно незначительную роль. Если же Англия будет проводить политику в духе Питта, то она предпочтет нашу враждебность строгому нейтралитету. В первом случае мы явимся при всех обстоятельствах чрезвычайно ценным объектом, при сохранении же нейтралитета мы выиграем необычайно много в качестве конкурента Англии, и Англия знает это совершенно точно. Наша политика до сих пор остается совершенно чуждой понятию политического значения морского могущества. Если же мы захотим выйти в свет и экономически усилиться с помощью морской торговли, то мы построим здание без фундамента, если одновременно не создадим военно-морской флот. За пределами нашей страны мы повсюду наталкиваемся на существующие или потенциальные интересы других государств. Отсюда столкновения интересов. Теперь, когда престиж 1870 года успел испариться, даже самая удачная политика едва ли сможет достичь чего-нибудь, не имея в своем распоряжении реальной силы, соответствующей разносторонности наших интересов. Но с точки зрения международной политики лишь морское могущество является разносторонним. Без такого могущества мы всегда будем оставаться в накладе, даже если не будет войны. К тому же следует иметь в виду, что Англия начинает терять веру в то, что мы станем таскать для нее каштаны из огня и пошлем свою армию против России. Англия даже может пойти на значительные уступки России в Восточной Азии за счет Германии. В последнем случае мы окажемся в опасном положении, если будем втянуты в конфликт, затрагивающий интересы России, Франции и Англии. Даже если мы захотим сказать, что не ведем войны ради заатлантических интересов, остальные три государства этого все равно не скажут, и политическая обстановка останется для нас невыгодной.

По этому вопросу можно сказать еще многое. Я все же хотел бы указать, что мое мнение о нынешнем трансваальском конфликте является результатом этого размышления. Правда, оно возникло у меня, как только я прочел в газете телеграмму президенту Крюгеру. Последняя была составлена вообще неудачно, поскольку раз Англия пользуется правом утверждения международных договоров Трансвааля (а мы этого права не оспариваем), то мы не должны предлагать этому государству нашу помощь.

Возможно, впрочем, что этот случай имеет и свои хорошие стороны; чтобы открыть глаза нашему парламенту, я желал бы даже большего позора этого рода. Нужно, чтобы исчезла англомания, процветающая в некоторых кругах, а наша нация решилась создать флот, как это предусмотрено докладной запиской номер 9. Нужно включить в очередной бюджет соответствующие ассигнования. Однако правительство и верхушка парламента не надеются на успех. Все же, разоблачив политическую и военную слабость нашего нынешнего флота, моряки сняли с себя ответственность, и истории придется винить других людей.

Итак, я считаю, что на протяжении тринадцати лет нам надо создать современный флот, мощь которого должна примерно соответствовать требованиям, выдвинутым в докладной записке вашего превосходительства от 1872 года."

2

Пока шла эта переписка, были получены известия о рейде Джемсона против бурской республики и о телеграмме Крюгеру. Последняя обрушила на Германию целую бурю английской ненависти, зависти и бешенства, которая нагляднее, чем что-либо иное, продемонстрировала широким массам германского народа наше истинное положение и необходимость строительства флота.

Однако в то время, как германское общественное мнение приветствовало телеграмму Крюгеру и на протяжении ряда лет устраивало словесные походы против Англии, я лично считал как самую телеграмму, так и другие вызовы Англии опасными и достойными сожаления. В них отражалось полное непонимание Англии, ее могущества и нашего бессилия. Запоздалая, а потому и без того трудная попытка создания морского могущества натолкнулась вследствие этого на новые препятствия, хотя тогдашняя изоляция Англии и ее затруднения с бурами сначала скрывали опасную зону, через которую необходимо было пройти при строительстве флота.

Я держусь сейчас того взгляда, что мы не могли отказаться от попытки завоевать действительную свободу на международной арене путем строительства флота. На протяжении десятилетий, которые последуют за мировой войной, германскому народу придется, к сожалению, проделать обратный опыт и испытать, что значит зависеть от милости англо-саксов. Те же, кто полагают, что по своему характеру или вследствие задержки нашего исторического развития мы вообще неспособны к созданию морского могущества, а потому должны были с самого начала встать под британскую опеку, несомненно будут порицать тогдашнее направление моих мыслей. Если бы я не верил в великое будущее германского народа на земле, у меня бы не хватило силы построить для него флот. Возможно, что я и ошибался, но я все же убежден, что более осторожная и в то же время более деятельная политика обеспечила бы успех этой попытке завоевания свободы на международной арене. Даже в мировой войне мы имели достаточно возможностей удержать свои позиции (конечно, при другом руководстве). Если же флот строить не хотели, предпочитая следовать по пути, избранному в девяностых годах, то следовало добровольно ограничить развитие торговли и промышленности, вновь организовать эмиграцию и отказаться от наших заграничных интересов. В таком случае мы, по выражению Лихновского, предоставили бы поле деятельности «англо-саксам и сынам Иеговы», удовлетворившись своей старой славой соли земли, народа-удобрителя. Однако было и остается иллюзией думать, будто при отсутствии флота англичане помиловали бы нас и допустили бы дальнейшую экономическую экспансию Германии. В подобном случае они остановили бы нас еще раньше. В этом не мог сомневаться ни один человек, знающий англичан. Требования уничтожения Германии, раздававшиеся в английской публицистике девяностых годов, были не единственным признаком того, что неприятный, но бессильный немецкий конкурент будет разгромлен при первом удобном случае. Легковерный немец, который не сомневался в своем праве на экспансию во всем мире, связанную с повсеместным вытеснением английского влияния, не уяснил себе в достаточной мере чувства старого собственника, видевшего в нас непрошенного пришельца; к тому же у нас имелось весьма слабое представление о своеобразной структуре английского могущества и об его способности затравить германизм с помощью как духовных, так и материальных средств; лишь война раскрыла истину.

3

План создания германского линейного флота был составлен не в расчете на войну с Англией{50}. Было бы неуместно как политически, так и стратегически исходить из возможности нападения на Англию. До 1896 года, т.е. при Каприви, было распространено представление о том, что Англия есть морское дополнение Тройственного союза против Франции и России. Не было тогда основания и для подготовки оборонительных мероприятий против Англии. Разработанный весною 1895 года оперативный план имел ввиду войну на два фронта и в своих деталях базировался на нейтралитете Англии. Я исходил из той предпосылки, что война против Франции не должна быть крейсерской и что ее следует начать морским боем. Этот план был зародышем нашей программы строительства линейного флота; вследствие неожиданных угрожающих мероприятий британского флота в 1896 году и все более откровенной зависти наших торговых конкурентов эта программа должна была учесть появление рядом с французским фронтом также и английского.

После телеграммы Крюгеру англичане создали против нас летучую эскадру. Это внесло новые изменения в нашу судостроительную программу и заставило Штоша заострить свой план обороны против Англии, о чем он сказал мне в частном разговоре. Впрочем, первый официальный оперативный план войны с Англией был составлен адмиралтейством лишь в двадцатом веке.

Насколько маловероятной казалась раньше флоту английская угроза, насколько поглощены мы были подготовкой к войне на два фронта, показывает наше отношение к договору 1890 года, по которому мы получили Гельголанд в обмен на Занзибар и другие территории.

В письме к отцу, написанном в 1870 году и содержавшем набросок плана создания флота, я сам требовал приобретения Гельголанда. Но угроза использования его французской эскадрой, существовавшая еще в 1870 году, исчезла, когда мы обзавелись торпедами. О значении же Гельголанда для войны с Англией мы вообще почти не думали. Остров этот приобрел для нас определенную ценность лишь тогда, когда я принял технически рискованное решение превратить его в гавань, которая сделала этот утес опорной базой наших военно-морских сил и затруднила тесную блокаду нашего побережья (1906 г).

Приобретя этот остров, Каприви исходил не столько из его военного значения, о котором мы тогда почти не думали, сколько из желания улучшить отношения с Англией{51}.

Значительные уступки в Африке, которые он сделал, чтобы улучшить «внешний вид» германского побережья, вызвали тогда в Германии большое недовольство. Сам я в 1890 году не придавал большого значения Занзибару, считая, что более благоприятные условия развития Германской Восточной Африки направят торговлю к материку, минуя остров.