Оно плывет, заметно набухая, — нечто синевато-зеленое на фоне черной пустоты. Он наблюдает, как это нечто растет на глазах, оглушительно пульсируя, как медленно исторгает из себя огромную неоформленную выпуклость, разрастающуюся и обретающую твердость… Нечто протяженностью во многие парсеки вибрирует и слепо тычется в бесконечность, побуждаемое неодолимым напором изнутри. Циклопическое окончание выпуклости венчает искорка — «Кентавр». Под невыносимое крещендо потрясенных звезд оно зловеще пухнет, удлиняется, жаждет выплеснуться…
      Спустя минуту-другую д-р Эрон Кей приходит в себя. Он лежит на койке в карантинном изоляторе «Кентавра». Это в его горле застряли рыдания, это его глаза, а не звезды, умылись слезами. Очередной чертов кошмар! Эрон лежит неподвижно; ожесточенно моргая, он пытается освободиться от леденящей тоски.
      Тоска отступает. Он садится, все еще ежась от недавнего приступа бессмысленного отчаяния. Черт, что же его гнетет? «Великий Пан мертв», — бормочет он, с трудом добираясь до умывальника. Горестный стон, эхом отозвавшийся по всему миру… Он подставляет голову под струю воды, мечтая о своей каюте, о Соланж… Давно пора разобраться с этими симптомами тревоги. Но сейчас нет времени. Не судьба, доктор. Он оглядывает свою взволнованную физиономию в зеркале.
      Господи, время!.. Он заспался, а там творят невесть что с Лори. Почему Коби не разбудил его? Ясно почему: ведь Лори — его сестра. Эрону следовало это предвидеть.
      Он выбирается в узкий коридорчик изолятора. Коридорчик кончается прозрачной стеной, за которой сидит Коби, его ассистент; он поднимает глаза и снимает наушники. Не иначе слушал музыку. Ладно, неважно. Эрон заглядывает в отсек к Тигу. Лицо Тига по-прежнему безмятежно: уже неделю, после памятного эпизода, его лечат сном. Эрон подходит к решетке и цедит в чашку горячий кофе; жидкость течет слишком медленно.
      – Где доктор Кей, моя сестра?
      – Допрос уже начался, босс. Я решил дать вам выспаться. — Коби демонстрирует дружелюбие, но его голос выдает потаенные мысли.
      – Так… — Эрон поднимает чашку и заставляет себя сделать несколько глотков. Его не оставляет ощущение, что инопланетянин, которого нашла Лори, забрался ему под правую пятку.
      – Док!
      – Что?
      – Пока вы спали, приходили Брюс и Алстрем. Они жаловались, что видели утром Тига: якобы он бегал без присмотра. Эрон хмурится.
      – Его ведь не выпускали?
      – Ни в коем случае. Они видели его не вместе, а каждый по отдельности. Я уговорил их прийти к вам позже.
      – Правильно. — Эрон отправляет чашку в переработку и проходит мимо двери с надписью «Собеседование». Следующая предназначена для «Наблюдений». Он открывает вторую дверь и оказывается в темном помещении с двусторонними экранами на стенах. Один экран уже включен. Эрон видит четырех мужчин, сидящих в маленькой комнате за стеной изолятора.
      Седовласый человек с классическим английским профилем — капитан Йелластон. Он равнодушно кивает Эрону. Двое командиров разведывательных кораблей не отрываются от собственных экранов. Четвертый — Фрэнк Фой, молодой офицер службы безопасности «Кентавра». Он наклонился к микрофону.
      Эрон нехотя включает второй экран на одностороннюю трансляцию, зная, что его ждет не очень приятное зрелище. Его взору предстает Лори, его сестра — молодая рыжеволосая женщина, подсоединенная бесчисленными проводами к сенсорному блоку. Она смотрит в сторону Эрона, хотя, как ему известно, видит перед собой только погашенный экран. Лори, как всегда, сверхчувствительна. Позади нее стоит Соланж в стерильном комбинезоне.
      – Давайте пройдемся по вопросам еще разок, мисс Кей, — произносит Фрэнк Фой до нелепости безразличным тоном.
      – Прошу называть меня «доктор Кей», — устало говорит Лори.
      – Разумеется, доктор Кей.
      Почему юный Фрэнк так странно себя ведет? Будь справедлив, одергивает себя Эрон, он ведь на работе. Иначе экипажу несдобровать. К тому же он больше не «юный Фрэнк». Никто из них уже не юн. Тридцать шесть триллионов миль от дома! Десять лет…
      – Доктор Кей, вы были назначены биологом в разведывательную экспедицию на «Гамме», не так ли?
      – Да, но я имею также квалификацию астронавигатора, как, впрочем, и все мы.
      – Прошу отвечать только «да» или «нет».
      –Да.
      Фой делает пометку.
      – В качестве биолога вы изучали поверхность планеты как с орбиты, так и на месте посадки?
      – Да.
      – На ваш взгляд, является ли планета пригодной для колонизации?
      – Да.
      – Заметили ли вы что-либо, что могло бы причинить вред здоровью и безопасности людей?
      – Нет. Условия идеальные, я уже говорила.
      Фой неодобрительно кашляет. Эрон тоже хмурится: обычно Лори более сдержанна в своих оценках.
      – Ничего потенциально опасного для человека?
      – К вашему сведению, даже вода потенциально опасна для здоровья.
      Фой поджимает губы.
      – Прекрасно, я задам вопрос иначе: наблюдали ли вы жизненные формы, обладающие агрессивностью или вредоносностью по отношению к людям?
      – Нет.
      Фой делает стойку.
      – Но стоило лейтенанту Тигу приблизиться к доставленному вами образцу, как он пострадал. Разве не так?
      – Нет, я не верю, что он пострадал.
      – Как биолог вы считаете состояние лейтенанта Тига нормальным?
      – Нет. То есть да… Он пострадал раньше, бедняга.
      – После приближения к инопланетному организму лейтенант Тиг впал в кому и был госпитализирован. Вы считаете, что организм здесь ни при чем?
      – Да, считаю. Пожалуйста, нельзя ли переместить сенсорный браслет на другую руку? Эта затекла. — Она смотрит на пустой экран, за которым сидят командиры.
      Фой собирается возразить, но капитан Йелластон недовольно покашливает и кивает. Соланж расстегивает большой браслет, и Лори встает, потягиваясь всем своим худеньким, почти безгрудым тельцем.
      Личико у нее милое, курносое; она смахивает на паренька.
      Эрон смотрит на нее так, как смотрел всю жизнь: с непонятной смесью любви и страха. Он знает, что большинство мужчин воспринимают Лори как бесполое существо. Впечатление усугубляется ее деловитой целеустремленностью. Комиссия по подбору экипажа для «Кентавра» состояла, как видно, из таких мужчин: одним из критериев отбора была низкая сексуальность. Эрон вздыхает, глядя, как Соланж надевает ей браслет на другую руку. Комиссия оказалась совершенно права: сама Лори была бы счастлива в монастыре. И Эрону хочется, чтобы сейчас она оказалась именно там, а не здесь.
      Фой напоминает о себе покашливанием в микрофон.
      – Я повторяю вопрос, доктор Кей: считаете ли вы, что воздействие инопланетного существа на лейтенанта Тига представляет опасность для его здоровья?
      – Нет, — терпеливо отвечает Лори. Вся сцена вызывает у Эрона отвращение: беспомощная женщина, опутанная проводами, бесцеремонные мужчины, терзающие ее вопросами. Настоящее насилие над психикой! Впрочем, надо отдать должное остальным трем членам экипажа: действом наслаждается один лишь Фой.
      – Входил ли командир Ку в контакт с этими организмами, находясь на поверхности планеты?
      – Да.
      – Пострадал ли он так же, как лейтенант Тиг?
      – Нет, контакт и ему не причинил вреда.
      – Повторяю: нанесли ли жизненные формы с планеты какой-либо вред капитану Ку или его людям?
      – Нет.
      – Повторяю: нанесли ли жизненные формы с планеты вред капитану Ку и его людям?
      – НЕТ! — Лори выразительно трясет головой, обращаясь к экрану.
      – Вы показали, что бортовой компьютер перестал фиксировать данные от сенсоров и камер по истечении первого дня на планете. Вы сами уничтожили эти данные?
      – Нет.
      – Компьютер был выведен из строя вами или кем-то другим?
      – Нет. Я же говорила: мы думали, что запись продолжается. Мы понятия не имели о неисправности. В итоге все данные оказались утерянными.
      – Повторяю, доктор Кей: это вы стерли данные?
      – Нет.
      – Еще раз вернемся назад, доктор Кей. Прибыв сюда самостоятельно на разведывательном корабле командира Ку, вы заявили, что он и вся его команда остались на планете и намереваются приступить к ее колонизации. Согласно вашим показаниям, «планета, — я цитирую, — это рай, где человеку ничто не угрожает». Невзирая на полную неадекватность записей об условиях на планете, вы настаиваете, что командир Ку рекомендует Земле немедленно дать зеленый свет для полномасштабной эмиграции. Тем не менее, стоило лейтенанту Тигу открыть люк вашего корабля, как он сразу оказался в критическом состоянии. Довожу до вашего сведения, доктор Кей, что на самом деле командир Ку и его команда либо ранены, либо захвачены обитателями планеты, а вы утаиваете этот факт.
      Пока он говорил, Лори безостановочно мотала рыжей головой.
      – Ничего подобного! Никаких ранений и захватов! Какая глупость! Говорю вам, они сами захотели остаться. Я вызвалась передать вам их мнение. Выбор пал на меня, потому что ведь я не китаянка, и…
      – Пожалуйста, отвечайте только «да» или «нет», доктор Кей. Находится ли командир Ку или кто-либо из его людей в коме, как и лейтенант Тиг?
      – НЕТ!
      Фой хмуро делает пометки. У Эрона ноет сердце: он и без всяких приборов улавливает в голосе Лори истерические ноты.
      – Повторяю, доктор Кей: находятся ли…
      Но за его спиной звучит властный голос капитана Йелластона:
      – Благодарю вас, лейтенант Фой.
      Фой умолкает. По ту сторону экрана Лори произносит:
      – Я вовсе не устала, сэр.
      – Тем не менее я предлагаю вернуться к этому разговору позже, — выразительно говорит Йелластон и многозначительно смотрит на Фоя.
      Соланж отсоединяет от торса и от руки Лори бесчисленные провода. Эрон наслаждается франко-арабской внешностью Соланж, видит выражение сострадания на ее лице. Сочувствие — главный конек Соланж; стоит соскочить тоненькому проводку, как она огорченно округляет губы. Эрон улыбается, ненадолго воспрянув духом.
      После того как женщины покидают помещение, два командира разведывательных кораблей встают и разминают затекшие члены. Оба — голубоглазые мускулистые шатены; Эрону трудно их различить, хотя Тимофей Брон родился в Омске, а Дон Парселл — в Огайо. Десять лет назад лица у обоих светились решимостью добраться до отдаленной цели живыми. Неудача разведывательных миссий сделала их морщинистыми и молчаливыми. Однако за двадцать дней, истекших после возвращения Лори на «Кентавр», в их глазах опять появился блеск; Эрону не очень хотелось разбираться, в чем тут дело.
      – Прошу доложить, лейтенант Фой, — приказывает Йелластон, взглядом давая понять, что к работе надлежит подключиться и Эрону. Все происходящее по-прежнему фиксируется на пленку.
      Фрэнсис Ксавье Фой важно набирает в легкие воздух; это второй серьезный допрос за все десятилетнее путешествие.
      – Весьма сожалею, сэр, однако в протоколе зафиксирована устойчивая аномальная реакция. Прежде всего, испытуемая демонстрирует повышенную эмоциональность. — Он косится на Эрона, для которого это далеко не новость. — Степень ее аффектации дает пищу для размышлений. Например, отвечая на вопрос, ранен ли командир Ку, доктор Кей, вернее доктор Лори Кей, обнаружила физиологические реакции, противоречащие ее ответу и не характерные для нее как для личности (известна ее природная правдивость). — Он ворошит распечатки, не глядя в сторону Эрона.
      – Лейтенант Фой, следует ли из сказанного вами, что доктор Кей лжет относительно истинной судьбы разведкоманды «Гамма»? Фрэнк Фой ерзает, перекладывая с места на место листочки.
      – Могу лишь повторить, сэр, что имеются несоответствия между сутью ответов и физиологической реакцией. Обратите внимание на эти три реплики, сэр. Если не возражаете, сравните отмеченные мною пиковые значения.
      Йелластон задумчиво смотрит на него, не прикасаясь к бумагам.
      – Нельзя ли пересмотреть решение о неиспользовании химических препаратов, сэр? — неуверенно вопрошает Фой. Эрон знает, что Йелластон не согласится, и благодарен ему за это.
      Йелластон оставляет просьбу без ответа.
      – Давайте пока отложим вопрос о состоянии командира Ку, Фрэнк. Что можно сказать об ответах доктора Кей по поводу общей пригодности планеты к заселению?
      – Здесь тоже наблюдаются аномалии. — Фой явно хочет доложить обо всех своих подозрениях разом.
      – Какие?
      – Ненормальное возбуждение, сэр. Всплески эмоций. Вместе со словечками, вроде «рай», «идеальное» и так далее, зафиксированными в протоколе, все это указывает на…
      Йелластон размышляет; позади него с бесстрастным видом сидят оба командира разведывательных кораблей.
      – Лейтенант Фой! Если доктор Кей действительно убеждена в абсолютной пригодности планеты для колонизации, то можете ли вы сделать вывод, что ее чувства объясняются восторгом и возбуждением в связи с успешным исходом нашего длительного и нелегкого полета?
      Фой глядит на него с приоткрытым ртом, словно студент на профессора.
      – Восторг и возбуждение… Понимаю вас, сэр. Пока я не… Да, сэр, полагаю, возможна и такая интерпретация.
      – В таком случае, правильно ли будет на данном этапе обобщить ваши наблюдения следующим образом: сведениям доктора Кей относительно случившегося с командиром Ку недостает ясности, однако вы не находите существенных возражений против достоверности ее утверждений о пригодности планеты для обитания?
      – Да, сэр. Правда…
      – Благодарю вас, лейтенант Фой. Вернемся к этому вопросу завтра.
      Командиры кораблей-разведчиков переглядываются. Эрон видит, что они дружно недолюбливают Фоя и, подобно драчунам, только и ждут удаления докучливого миротворца. Эрон с ними заодно: он никак не может заставить себя симпатизировать Фою. С другой стороны, ему не понравился тон сестры.
      – А образцы, а датчики? — не выдерживает Дон Парселл. — Они-то не врут! Судя по данным о первых тридцати часах, проведенных на планете, местечко великолепное.
      Тим Брон улыбается Эрону. Йелластон тоже улыбается, но едва заметно. Он скашивает глаза в сторону недреманного ока камеры. Эрон восхищен спокойствием командира и его умением владеть ситуацией. Старина Йелластон! Он сохраняет самообладание в этой законопаченной на многие годы жестяной банке. Такого капитана поискать! Новозеландец, получивший образование в захудалой английской школе. Командовал полетом на Юпитер, и так далее, и так далее. Последний из могикан.
      Правда, сейчас Эрон замечает нечто странное: всегда уравновешенный Йелластон массирует костяшки пальцев. Его вывели из себя непонятные ответы Лори? Или дело в огоньках, вспыхнувших в глазах обоих командиров разведывательных кораблей — планета!
      ПЛАНЕТА…
      Эрону тоже трудно усидеть на месте, как он ни призывает себя к спокойствию. Неужели им наконец улыбнулась удача? После стольких изнурительных лет, после того как Дон, а вслед за ним Тим вернулись с пустыми руками, обнаружив вокруг первых двух солнц Центавра одни лишь газовые облака и обломки камней, — неужели последняя карта в колоде оказалась выигрышной? Если верить Лори, то люди Ку бродят сейчас по новому Эдему, встречи с которым жаждал весь экипаж. А они позволяют себе болтаться в потемках в одном лишь годе полета… Если бы только Лори можно было доверять…
      Эрон спохватывается: капитан Йелластон обращается к нему.
      – Вы считаете ее физически здоровой, доктор Кей?
      – Да, сэр. Мы проделали весь комплекс анализов, чтобы выявить последствия контакта с внеземной органикой, а также произвели стандартную биометрию. По данным на вчерашний вечер, если не принимать во внимание потерю веса и язвенное поражение двенадцатиперстной кишки, приобретенные во время обратного пути на «Кентавр», то состояние доктора Лори Кей то же, что и два года назад, когда она готовилась к полету.
      – Эта язва, доктор… Она действительно открылась в результате стресса от одиночества на обратном пути?
      – Совершенно верно, сэр. — На сей счет у Эрона нет никаких сомнений. Почти год лететь навстречу некоей точке во Вселенной… Бедная сестренка… Это требует сверхчеловеческих усилий! Да еще с инопланетной тварью на борту… Эрон опять чувствуетневедомое создание: теперь оно где-то там, под дальней переборкой. Он смотрит в камеру, борясь с желанием спросить у остальных, испытывают ли они то же ощущение.
      – Завтра последний день трехнедельного карантина, — напоминает Йелластон. — Длительность изоляции определена, конечно, произвольно, просто для перестраховки. Вы продолжите наблюдение за состоянием доктора Лори Кей вплоть до решающего заседания завтра в девять ноль-ноль. — Эрон кивает. — При отсутствии противопоказаний карантин будет снят в полдень. После этого мы как можно быстрее приступим к изучению организма, заблокированного в корабле «Гамма». Скажем, на следующий день. Хватит ли вам этого времени, чтобы скоординировать свои действия с работой ксенобиологов и приготовиться помогать нам, доктор Кей?
      – Да, сэр.
      После этого все четверо расходятся, ловко перемещаясь в тесноте. Но здесь все равно просторнее, чем стало теперь на Земле. Эрон замечает, с каким подобострастием Фой заговаривает с Йелластоном. Все что угодно, лишь бы добиться внимания Папочки… Но разве сам он не во власти обаяния Йелластона? Разве его собственное поведение отличается большей независимостью? К черту, спохватывается он, за десять лет самокопание превратилось в привычку, вызывающую тошноту.
      Он возвращается в коридор изолятора. Лори скрылась в своей каморке, Соланж нигде не видно. Он кивает Коби через прозрачную перегородку и дотрагивается до раздатчика пищи. Появление еды сопровождается аппетитным ароматом. Порция белков с неожиданным гарниром! Интендантская служба не дремлет.
      Он жует, рассеянно поглядывая на объемное изображение Земли над столом в его кабинете. Копии этой фотографии развешаны по всему кораблю: ясная, захватывающая дух картина родной планеты из прежних чистых времен. Интересно, что там едят сейчас? Может, друг друга? Впрочем, эта мысль за десятилетие утратила былую остроту. Подобно всему экипажу «Кентавра», Эрон не оставил на Земле сильных привязанностей. Тогда на Земле копошилось двадцать миллиардов жителей; сейчас эта цифра наверняка выросла до тридцати миллиардов, невзирая на вспышки голода. Люди спят и видят, как бы вырваться к звездам, благо что появились надлежащие технические средства. Все надежды возлагаются на зеленый сигнал с «Кентавра». То есть не в буквальном смысле зеленый, а один из трех простых кодов, способных преодолеть такое расстояние. На протяжении долгого десятилетия они посылали только желтый сигнал — «исследования продолжаются». Еще три недели назад они вообще собирались зажечь красный свет — «планета не найдена, возвращаемся на базу». И вот теперь — планета Лори!
      Эрон, качая головой, наслаждается долькой настоящего яйца и размышляет о зеленом сигнале, которому потребуется четыре года, чтобы достигнуть Земли. Планета найдена, высылайте караваны эмигрантов, координаты такие-то…Миллиарды землян будут давиться в очередях, чтобы получить местечко в тесном пространстве транспортного корабля.
      Эрон поправляет себя: «миллиарды землян» — никуда не годная формулировка. Он упорно старается представить их, независимо от количества, живыми людьми — самостоятельными существами, у каждого из которых есть собственное лицо, имя, неповторимый характер, судьба. Для того чтобы не мыслить категориями миллиардов, он изобрел специальный метод: вспоминать конкретных людей, которых знал. Пока он жует, в мозгу шествует цепочкой нескончаемая армия… У всех этих людей он чему-то учился. Из глубин памяти безмолвно, всплывает одно из лиц — Томас Браун. Браун был грустным убийцей, первым пациентом психохирурга Эрона невесть сколько лет тому назад в Хьюстонском Анклаве. Помог ли он Брауну? Скорее всего, нет, но будь он проклят, если когда-нибудь забудет Брауна. Браун был не условной единицей, а живым человеком.
      Эрон начинает думать о своих попутчиках, шестидесяти избранниках. Соль Земли! Если это и сарказм, то лишь отчасти. Он гордится своими соратниками: их выносливостью, находчивостью, трезвым взглядом на вещи. Возможно, в этом крохотном пузырьке воздуха и тепла, залетевшем на расстояние двадцати шести миллионов миль, помноженных еще на миллион, собрались самые здравомыслящие дети Земли.
      Он отправляет поднос в переработку и собирается с мыслями. Ему предстоит проверить данные биомониторинга за восемнадцать часов, сравнить их с медицинскими нормами Тига, Лори и самого себя. Первым делом надо поговорить с двумя людьми, утверждающими, что видели Тига. Вставая, он снова смотрит на изображение Земли — одинокую, уязвимую драгоценность посреди пустоты.
      Он трет лоб, прогоняя галлюцинацию, и, сердясь на себя, направляется в наблюдательный отсек.
      На экране Эрона дожидается изображение Брюса Янга — его соотечественника, молодого американца китайского происхождения. На этом корабле каждый член команды является ходячим символом чего-то. Впрочем, молодым его уже нельзя назвать, поправляет себя Эрон.
      – Говорят, ты видел Тига? Где и когда? — задает он первый вопрос.
      Брюс размышляет, прежде чем ответить. Еще два года назад он выглядел в точности как Супербелка из бессмертного мультфильма: молниеносная реакция, зубы наружу, насмешливое всеведение в глазах — настоящий технологический вызов Вселенной.
      – Это было около моей каюты примерно в семь часов. Я прибирался, распахнул дверь. Он посмотрел на меня. Странный вид… — Брюс пытается изобразить себя прежнего, но попытка не удается.
      – Странное выражение лица? Или еще что-то? Выразительная пауза.
      – Ты попал в точку. Он как-то странно отражал свет. Эрон чешет в затылке. Наконец до него доходит, о чем речь.
      – Ты хочешь сказать, что Тиг был то ли мутным, то ли полупрозрачным?
      – И то, и другое, — напряженно говорит Брюс. — Но это был именно он.
      – Тиг не покидал изолятора. Мы проверили показания всех мониторов.
      Новая, еще более напряженная пауза. Когда-то Брюс пытался покончить с собой, но был спасен. Ужасный эпизод.
      – Понятно, — отвечает Брюс с деланной беспечностью. — Куда мне явиться?
      – Никуда. Тига видел не ты один. После тебя я буду говорить с ними.
      – Не я один? — Тренированный мозг Брюса обретает былое быстродействие, туча рассеивается. — Один раз — случайность, два раза — совпадение. — Брюс усмехается, как призрак Супербелки. — Три раза — вражеские происки.
      – Пройдись вместо меня по кораблю, Брюс. Я здесь надолго. — Эрон не верит в происки врагов, но ему хочется помочь Янгу.
      – Хорошо. Я, конечно, не играю в эти игры, но разве тебе откажешь?
      Он выходит. Человек без страны. Несколько лет Брюс состоял в китайской разведывательной команде, найдя взаимопонимание с экологом Мей Лин. В глубине души он не сомневался, что станет одним из двух некитайских граждан, которых командир Ку возьмет, как того требовало соглашение, в экспедицию по поиску подходящей планеты. Он едва пережил известие, что командир Ку остановил выбор на Лори и минерологе-австралийце.
      На экране появляется второй человек, видевший Тига, — Алстрем, высокая блондинка. Она возглавляет группу по обслуживанию компьютеров и, несмотря на ее сферу деятельности, проявляет проблески человеческих чувств. Не дав Эрону поздороваться, женщина с упреком произносит:
      – Вы не должны были его выпускать.
      – Где вы его видели, бригадир Алстрем?
      – У себя, в пятом отсеке.
      – Вы с ним говорили? Он к чему-нибудь притрагивался?
      – Нет. Он быстро ушел. Но он появлялся, а это никуда не годится.
      – Ответьте, пожалуйста, было ли в его облике что-то новое?
      – Новое? — презрительно переспрашивает она. — Ничего, если не считать наполовину снесенный череп.
      – Я не имел в виду его травму, — осторожно произносит Эрон. Странно, что юмор Алстрем когда-то казался ему мягким.
      – Нет.
      – Бригадир Алстрем, лейтенант Тиг не покидал своей палаты в изоляторе. Мы установили это по записям сердечного ритма и динамики дыхания. Он все время находится на месте.
      – Вы его выпустили.
      – Мы этого не делали. Он оставался здесь.
      – Нет.
      Эрон ожидает, что Алстрем оседлает своего конька: «Раз уж вы считаете меня упрямой шведкой, то докажите вашу правоту!» Ее упрямство вошло в легенду. Во время ускорения она спасла всю экспедицию, отказавшись верить показаниям своих собственных компьютеров, пока сенсоры в обшивке не были проверены на кристаллизацию. Впрочем, на сей раз она вскакивает, словно подхваченная порывом холодного ветра, и невнятно произносит:
      – Неплохо бы домой… Я так устала от этой машины!
      Реплика звучит настолько неожиданно, что Эрон не находится с ответом и позволяет ей уйти. Очередной повод для беспокойства: если Алстрем потребуется психиатрическая помощь, то попробуй доберись до ее мозгов! Тем не менее он чувствует облегчение: оба, якобы «видевшие» Тига, находились в момент «встречи» в угнетенном психологическом состоянии.
      Галлюцинация в образе Тига — вполне логичное явление. Тиг — символ катастрофы. Самое подходящее привидение для обеспокоенных душ! Странно, что оно явилось только двоим. Он в очередной раз с гордостью думает об экипаже «Кентавра», сохранившем душевное равновесие даже после десяти лет, проведенных вне Земли, в тесноте, когда за тонкой стальной обшивкой таится мгновенная смерть. Теперь появилась новая угроза их психике — осколок инопланетной жизни, изолированный в трюме «Гаммы», или как ее называют члены экипажа, — «Чайной розы». Инопланетянин Лори… Эрон ощущает его буквально у себя за спиной.
      – С вами хотят увидеться еще двое, босс, — раздается в переговорном устройстве голос Коби.
      Это тоже не очень характерно: экипаж «Кентавра» — люди здоровые. Появляется перуанец океанограф. Он, стыдясь, жалуется на бессонницу. Этот человек с религиозным предубеждением отвергает медикаменты, но Эрон все же уговаривает его попробовать альфа-регулятор. Следующий — Кавабата, старший по гидропонике. Его беспокоят судороги ног. Эрон прописывает ему хинин. Кавабата задерживается, чтобы с энтузиазмом поболтать о культурах эмбрионов, которые он недавно испытывал.
      – Девяностопроцентная выживаемость после десяти лет криостаза! — Он широко улыбается. — Мы готовы к высадке на планету. Кстати, доктор, неужели лейтенант Тиг так быстро поправляется? Я гляжу, вы уже предоставили ему свободу!
      Эрон слишком поражен, чтобы дать связный ответ, и что-то бормочет себе под нос. Сельскохозяйственный маг разражается панегириком своим курам, которых Эрон ненавидит всей душой, после чего ретируется.
      Потрясенный Эрон идет проведать Тига. На экране перед дверью в палату высвечиваются показания: пульс без перебоев, электроэнцефалограмма в относительном порядке, хотя высшая нервная деятельность несколько ослаблена. Эрон открывает дверь.
      Тиг лежит на боку, демонстрируя заостренный нордический профиль. Он крепко спит под действием наркоза. На вид ему не больше двадцати пяти лет: легкий румянец на щеках, на закрытые глаза падает золотой локон. Типичный красавчик, обреченный на вечную жизнь с трепещущей за спиной белоснежной мантией. На глазах у Эрона он шевелится, вскидывает руку с капельницей, поворачивает голову.
      На месте левой затылочной дуги — уродливый провал. Три года назад Тайгер Тиг стал их первым — и до сих пор самым серьезным — пострадавшим. Произошло это по нелепой случайности: он благополучно возвращался после трудного выхода в открытый космос, но в самый последний момент, когда собирался задраить за собой люк, едва не был обезглавлен невесть откуда взявшимся пустым кислородным баллоном…
      Словно ощущая присутствие Эрона, Тиг очаровательно улыбается; его чувственные губы все еще обещают усладу. До травмы Тиг сменил несколько возлюбленных мужского пола, что было изначально заложено в программу «Кентавра». Это, как и многое другое, обеспечивало некое равновесие в бесконечном полете.
      Сам Эрон никогда не входил в число любовников Тига, так как знал цену своему неуклюжему телу и предпочитал необременительную снисходительность Соланж. Это тоже, по-видимому, было включено в программу.
      Рот Тига приходит в движение, Он пытается что-то сказать во сне.
      – Хо… Хо… — Он демонстрирует ухо с оторванной мочкой. Ресницы приподнимаются, небесно-голубые глаза нашаривают Эрона.
      – Все хорошо, Тайгер, — врет Эрон, успокаивая его прикосновением. Тиг издает булькающие звуки и снова засыпает, изящным движением гимнаста повернувшись на бок. Эрон проверяет катетеры и выходит из палаты.
      Напротив — каюта Лори. Дверь закрыта. Эрон по-родственному распахивает ее и заглядывает внутрь, косясь на камеру под потолком. Лори лежит на койке и читает. Вполне милая, совершенно нормальная картина.
      – Завтра в девять ноль-ноль, — напоминает он ей. — Там все и решится. Ты в порядке?
      – Тебе виднее. — Она легкомысленно показывает на биомониторы. Эрон подмигивает ей и выходит. Надо поговорить с Коби, он сейчас как раз в амбулатории.
      – Возможно ли, чтобы Тайгер забрался туда, где его не смогла найти камера? — спрашивает Эрон.
      – Совершенно немыслимо. Сами взгляните. — Коби показывает на пропускной шлюз изолятора. — Я тут ни при чем.
      – Разве я тебя обвиняю?
      На самом деле за ним есть вина, и оба это знают. Пять лет назад Коби стал первым, кого Фрэнк Фой подверг допросу. Эрон поймал своего коллегу за изготовлением и продажей наркотических препаратов. Он невольно вздыхает. Дурацкая история… О том чтобы наказать Коби, как и любого другого на «Кентавре», не было речи: лишних людей в экипаже нет. К тому же Коби — их главный диагност. Когда — и если — они вернутся на Землю, ему угрожает… кто знает, что ему угрожает?
      Обезьянья физиономия Коби выглядит оживленной. Конечно же, планета! Это ставит крест на возвращении обратно. Вот и отлично, размышляет Эрон. Он хорошо относится к Коби, ценя его неиссякаемую изобретательность и жизнерадостность примата.
      По словам Коби, к нему явился мастер по двигателям Гомулка с переломом кисти. Гомулка отказывается идти на прием к Эрону. Коби выдерживает паузу, чтобы до Эрона дошел смысл сказанного. Эрон быстро схватывает и расстраивается: драка, первая за много лет!