Оно плывет, заметно набухая, — нечто синевато-зеленое на фоне черной пустоты. Он наблюдает, как это нечто растет на глазах, оглушительно пульсируя, как медленно исторгает из себя огромную неоформленную выпуклость, разрастающуюся и обретающую твердость… Нечто протяженностью во многие парсеки вибрирует и слепо тычется в бесконечность, побуждаемое неодолимым напором изнутри. Циклопическое окончание выпуклости венчает искорка — «Кентавр». Под невыносимое крещендо потрясенных звезд оно зловеще пухнет, удлиняется, жаждет выплеснуться…
      Спустя минуту-другую д-р Эрон Кей приходит в себя. Он лежит на койке в карантинном изоляторе «Кентавра». Это в его горле застряли рыдания, это его глаза, а не звезды, умылись слезами. Очередной чертов кошмар! Эрон лежит неподвижно; ожесточенно моргая, он пытается освободиться от леденящей тоски.
      Тоска отступает. Он садится, все еще ежась от недавнего приступа бессмысленного отчаяния. Черт, что же его гнетет? «Великий Пан мертв», — бормочет он, с трудом добираясь до умывальника. Горестный стон, эхом отозвавшийся по всему миру… Он подставляет голову под струю воды, мечтая о своей каюте, о Соланж… Давно пора разобраться с этими симптомами тревоги. Но сейчас нет времени. Не судьба, доктор. Он оглядывает свою взволнованную физиономию в зеркале.
      Господи, время!.. Он заспался, а там творят невесть что с Лори. Почему Коби не разбудил его? Ясно почему: ведь Лори — его сестра. Эрону следовало это предвидеть.
      Он выбирается в узкий коридорчик изолятора. Коридорчик кончается прозрачной стеной, за которой сидит Коби, его ассистент; он поднимает глаза и снимает наушники. Не иначе слушал музыку. Ладно, неважно. Эрон заглядывает в отсек к Тигу. Лицо Тига по-прежнему безмятежно: уже неделю, после памятного эпизода, его лечат сном. Эрон подходит к решетке и цедит в чашку горячий кофе; жидкость течет слишком медленно.
      – Где доктор Кей, моя сестра?
      – Допрос уже начался, босс. Я решил дать вам выспаться. — Коби демонстрирует дружелюбие, но его голос выдает потаенные мысли.
      – Так… — Эрон поднимает чашку и заставляет себя сделать несколько глотков. Его не оставляет ощущение, что инопланетянин, которого нашла Лори, забрался ему под правую пятку.
      – Док!
      – Что?
      – Пока вы спали, приходили Брюс и Алстрем. Они жаловались, что видели утром Тига: якобы он бегал без присмотра. Эрон хмурится.
      – Его ведь не выпускали?
      – Ни в коем случае. Они видели его не вместе, а каждый по отдельности. Я уговорил их прийти к вам позже.
      – Правильно. — Эрон отправляет чашку в переработку и проходит мимо двери с надписью «Собеседование». Следующая предназначена для «Наблюдений». Он открывает вторую дверь и оказывается в темном помещении с двусторонними экранами на стенах. Один экран уже включен. Эрон видит четырех мужчин, сидящих в маленькой комнате за стеной изолятора.
      Седовласый человек с классическим английским профилем — капитан Йелластон. Он равнодушно кивает Эрону. Двое командиров разведывательных кораблей не отрываются от собственных экранов. Четвертый — Фрэнк Фой, молодой офицер службы безопасности «Кентавра». Он наклонился к микрофону.
      Эрон нехотя включает второй экран на одностороннюю трансляцию, зная, что его ждет не очень приятное зрелище. Его взору предстает Лори, его сестра — молодая рыжеволосая женщина, подсоединенная бесчисленными проводами к сенсорному блоку. Она смотрит в сторону Эрона, хотя, как ему известно, видит перед собой только погашенный экран. Лори, как всегда, сверхчувствительна. Позади нее стоит Соланж в стерильном комбинезоне.
      – Давайте пройдемся по вопросам еще разок, мисс Кей, — произносит Фрэнк Фой до нелепости безразличным тоном.
      – Прошу называть меня «доктор Кей», — устало говорит Лори.
      – Разумеется, доктор Кей.
      Почему юный Фрэнк так странно себя ведет? Будь справедлив, одергивает себя Эрон, он ведь на работе. Иначе экипажу несдобровать. К тому же он больше не «юный Фрэнк». Никто из них уже не юн. Тридцать шесть триллионов миль от дома! Десять лет…
      – Доктор Кей, вы были назначены биологом в разведывательную экспедицию на «Гамме», не так ли?
      – Да, но я имею также квалификацию астронавигатора, как, впрочем, и все мы.
      – Прошу отвечать только «да» или «нет».
      –Да.
      Фой делает пометку.
      – В качестве биолога вы изучали поверхность планеты как с орбиты, так и на месте посадки?
      – Да.
      – На ваш взгляд, является ли планета пригодной для колонизации?
      – Да.
      – Заметили ли вы что-либо, что могло бы причинить вред здоровью и безопасности людей?
      – Нет. Условия идеальные, я уже говорила.
      Фой неодобрительно кашляет. Эрон тоже хмурится: обычно Лори более сдержанна в своих оценках.
      – Ничего потенциально опасного для человека?
      – К вашему сведению, даже вода потенциально опасна для здоровья.
      Фой поджимает губы.
      – Прекрасно, я задам вопрос иначе: наблюдали ли вы жизненные формы, обладающие агрессивностью или вредоносностью по отношению к людям?
      – Нет.
      Фой делает стойку.
      – Но стоило лейтенанту Тигу приблизиться к доставленному вами образцу, как он пострадал. Разве не так?
      – Нет, я не верю, что он пострадал.
      – Как биолог вы считаете состояние лейтенанта Тига нормальным?
      – Нет. То есть да… Он пострадал раньше, бедняга.
      – После приближения к инопланетному организму лейтенант Тиг впал в кому и был госпитализирован. Вы считаете, что организм здесь ни при чем?
      – Да, считаю. Пожалуйста, нельзя ли переместить сенсорный браслет на другую руку? Эта затекла. — Она смотрит на пустой экран, за которым сидят командиры.
      Фой собирается возразить, но капитан Йелластон недовольно покашливает и кивает. Соланж расстегивает большой браслет, и Лори встает, потягиваясь всем своим худеньким, почти безгрудым тельцем.
      Личико у нее милое, курносое; она смахивает на паренька.
      Эрон смотрит на нее так, как смотрел всю жизнь: с непонятной смесью любви и страха. Он знает, что большинство мужчин воспринимают Лори как бесполое существо. Впечатление усугубляется ее деловитой целеустремленностью. Комиссия по подбору экипажа для «Кентавра» состояла, как видно, из таких мужчин: одним из критериев отбора была низкая сексуальность. Эрон вздыхает, глядя, как Соланж надевает ей браслет на другую руку. Комиссия оказалась совершенно права: сама Лори была бы счастлива в монастыре. И Эрону хочется, чтобы сейчас она оказалась именно там, а не здесь.
      Фой напоминает о себе покашливанием в микрофон.
      – Я повторяю вопрос, доктор Кей: считаете ли вы, что воздействие инопланетного существа на лейтенанта Тига представляет опасность для его здоровья?
      – Нет, — терпеливо отвечает Лори. Вся сцена вызывает у Эрона отвращение: беспомощная женщина, опутанная проводами, бесцеремонные мужчины, терзающие ее вопросами. Настоящее насилие над психикой! Впрочем, надо отдать должное остальным трем членам экипажа: действом наслаждается один лишь Фой.
      – Входил ли командир Ку в контакт с этими организмами, находясь на поверхности планеты?
      – Да.
      – Пострадал ли он так же, как лейтенант Тиг?
      – Нет, контакт и ему не причинил вреда.
      – Повторяю: нанесли ли жизненные формы с планеты какой-либо вред капитану Ку или его людям?
      – Нет.
      – Повторяю: нанесли ли жизненные формы с планеты вред капитану Ку и его людям?
      – НЕТ! — Лори выразительно трясет головой, обращаясь к экрану.
      – Вы показали, что бортовой компьютер перестал фиксировать данные от сенсоров и камер по истечении первого дня на планете. Вы сами уничтожили эти данные?
      – Нет.
      – Компьютер был выведен из строя вами или кем-то другим?
      – Нет. Я же говорила: мы думали, что запись продолжается. Мы понятия не имели о неисправности. В итоге все данные оказались утерянными.
      – Повторяю, доктор Кей: это вы стерли данные?
      – Нет.
      – Еще раз вернемся назад, доктор Кей. Прибыв сюда самостоятельно на разведывательном корабле командира Ку, вы заявили, что он и вся его команда остались на планете и намереваются приступить к ее колонизации. Согласно вашим показаниям, «планета, — я цитирую, — это рай, где человеку ничто не угрожает». Невзирая на полную неадекватность записей об условиях на планете, вы настаиваете, что командир Ку рекомендует Земле немедленно дать зеленый свет для полномасштабной эмиграции. Тем не менее, стоило лейтенанту Тигу открыть люк вашего корабля, как он сразу оказался в критическом состоянии. Довожу до вашего сведения, доктор Кей, что на самом деле командир Ку и его команда либо ранены, либо захвачены обитателями планеты, а вы утаиваете этот факт.
      Пока он говорил, Лори безостановочно мотала рыжей головой.
      – Ничего подобного! Никаких ранений и захватов! Какая глупость! Говорю вам, они сами захотели остаться. Я вызвалась передать вам их мнение. Выбор пал на меня, потому что ведь я не китаянка, и…
      – Пожалуйста, отвечайте только «да» или «нет», доктор Кей. Находится ли командир Ку или кто-либо из его людей в коме, как и лейтенант Тиг?
      – НЕТ!
      Фой хмуро делает пометки. У Эрона ноет сердце: он и без всяких приборов улавливает в голосе Лори истерические ноты.
      – Повторяю, доктор Кей: находятся ли…
      Но за его спиной звучит властный голос капитана Йелластона:
      – Благодарю вас, лейтенант Фой.
      Фой умолкает. По ту сторону экрана Лори произносит:
      – Я вовсе не устала, сэр.
      – Тем не менее я предлагаю вернуться к этому разговору позже, — выразительно говорит Йелластон и многозначительно смотрит на Фоя.
      Соланж отсоединяет от торса и от руки Лори бесчисленные провода. Эрон наслаждается франко-арабской внешностью Соланж, видит выражение сострадания на ее лице. Сочувствие — главный конек Соланж; стоит соскочить тоненькому проводку, как она огорченно округляет губы. Эрон улыбается, ненадолго воспрянув духом.
      После того как женщины покидают помещение, два командира разведывательных кораблей встают и разминают затекшие члены. Оба — голубоглазые мускулистые шатены; Эрону трудно их различить, хотя Тимофей Брон родился в Омске, а Дон Парселл — в Огайо. Десять лет назад лица у обоих светились решимостью добраться до отдаленной цели живыми. Неудача разведывательных миссий сделала их морщинистыми и молчаливыми. Однако за двадцать дней, истекших после возвращения Лори на «Кентавр», в их глазах опять появился блеск; Эрону не очень хотелось разбираться, в чем тут дело.
      – Прошу доложить, лейтенант Фой, — приказывает Йелластон, взглядом давая понять, что к работе надлежит подключиться и Эрону. Все происходящее по-прежнему фиксируется на пленку.
      Фрэнсис Ксавье Фой важно набирает в легкие воздух; это второй серьезный допрос за все десятилетнее путешествие.
      – Весьма сожалею, сэр, однако в протоколе зафиксирована устойчивая аномальная реакция. Прежде всего, испытуемая демонстрирует повышенную эмоциональность. — Он косится на Эрона, для которого это далеко не новость. — Степень ее аффектации дает пищу для размышлений. Например, отвечая на вопрос, ранен ли командир Ку, доктор Кей, вернее доктор Лори Кей, обнаружила физиологические реакции, противоречащие ее ответу и не характерные для нее как для личности (известна ее природная правдивость). — Он ворошит распечатки, не глядя в сторону Эрона.
      – Лейтенант Фой, следует ли из сказанного вами, что доктор Кей лжет относительно истинной судьбы разведкоманды «Гамма»? Фрэнк Фой ерзает, перекладывая с места на место листочки.
      – Могу лишь повторить, сэр, что имеются несоответствия между сутью ответов и физиологической реакцией. Обратите внимание на эти три реплики, сэр. Если не возражаете, сравните отмеченные мною пиковые значения.
      Йелластон задумчиво смотрит на него, не прикасаясь к бумагам.
      – Нельзя ли пересмотреть решение о неиспользовании химических препаратов, сэр? — неуверенно вопрошает Фой. Эрон знает, что Йелластон не согласится, и благодарен ему за это.
      Йелластон оставляет просьбу без ответа.
      – Давайте пока отложим вопрос о состоянии командира Ку, Фрэнк. Что можно сказать об ответах доктора Кей по поводу общей пригодности планеты к заселению?
      – Здесь тоже наблюдаются аномалии. — Фой явно хочет доложить обо всех своих подозрениях разом.
      – Какие?
      – Ненормальное возбуждение, сэр. Всплески эмоций. Вместе со словечками, вроде «рай», «идеальное» и так далее, зафиксированными в протоколе, все это указывает на…
      Йелластон размышляет; позади него с бесстрастным видом сидят оба командира разведывательных кораблей.
      – Лейтенант Фой! Если доктор Кей действительно убеждена в абсолютной пригодности планеты для колонизации, то можете ли вы сделать вывод, что ее чувства объясняются восторгом и возбуждением в связи с успешным исходом нашего длительного и нелегкого полета?
      Фой глядит на него с приоткрытым ртом, словно студент на профессора.
      – Восторг и возбуждение… Понимаю вас, сэр. Пока я не… Да, сэр, полагаю, возможна и такая интерпретация.
      – В таком случае, правильно ли будет на данном этапе обобщить ваши наблюдения следующим образом: сведениям доктора Кей относительно случившегося с командиром Ку недостает ясности, однако вы не находите существенных возражений против достоверности ее утверждений о пригодности планеты для обитания?
      – Да, сэр. Правда…
      – Благодарю вас, лейтенант Фой. Вернемся к этому вопросу завтра.
      Командиры кораблей-разведчиков переглядываются. Эрон видит, что они дружно недолюбливают Фоя и, подобно драчунам, только и ждут удаления докучливого миротворца. Эрон с ними заодно: он никак не может заставить себя симпатизировать Фою. С другой стороны, ему не понравился тон сестры.
      – А образцы, а датчики? — не выдерживает Дон Парселл. — Они-то не врут! Судя по данным о первых тридцати часах, проведенных на планете, местечко великолепное.
      Тим Брон улыбается Эрону. Йелластон тоже улыбается, но едва заметно. Он скашивает глаза в сторону недреманного ока камеры. Эрон восхищен спокойствием командира и его умением владеть ситуацией. Старина Йелластон! Он сохраняет самообладание в этой законопаченной на многие годы жестяной банке. Такого капитана поискать! Новозеландец, получивший образование в захудалой английской школе. Командовал полетом на Юпитер, и так далее, и так далее. Последний из могикан.
      Правда, сейчас Эрон замечает нечто странное: всегда уравновешенный Йелластон массирует костяшки пальцев. Его вывели из себя непонятные ответы Лори? Или дело в огоньках, вспыхнувших в глазах обоих командиров разведывательных кораблей — планета!
      ПЛАНЕТА…
      Эрону тоже трудно усидеть на месте, как он ни призывает себя к спокойствию. Неужели им наконец улыбнулась удача? После стольких изнурительных лет, после того как Дон, а вслед за ним Тим вернулись с пустыми руками, обнаружив вокруг первых двух солнц Центавра одни лишь газовые облака и обломки камней, — неужели последняя карта в колоде оказалась выигрышной? Если верить Лори, то люди Ку бродят сейчас по новому Эдему, встречи с которым жаждал весь экипаж. А они позволяют себе болтаться в потемках в одном лишь годе полета… Если бы только Лори можно было доверять…
      Эрон спохватывается: капитан Йелластон обращается к нему.
      – Вы считаете ее физически здоровой, доктор Кей?
      – Да, сэр. Мы проделали весь комплекс анализов, чтобы выявить последствия контакта с внеземной органикой, а также произвели стандартную биометрию. По данным на вчерашний вечер, если не принимать во внимание потерю веса и язвенное поражение двенадцатиперстной кишки, приобретенные во время обратного пути на «Кентавр», то состояние доктора Лори Кей то же, что и два года назад, когда она готовилась к полету.
      – Эта язва, доктор… Она действительно открылась в результате стресса от одиночества на обратном пути?
      – Совершенно верно, сэр. — На сей счет у Эрона нет никаких сомнений. Почти год лететь навстречу некоей точке во Вселенной… Бедная сестренка… Это требует сверхчеловеческих усилий! Да еще с инопланетной тварью на борту… Эрон опять чувствуетневедомое создание: теперь оно где-то там, под дальней переборкой. Он смотрит в камеру, борясь с желанием спросить у остальных, испытывают ли они то же ощущение.
      – Завтра последний день трехнедельного карантина, — напоминает Йелластон. — Длительность изоляции определена, конечно, произвольно, просто для перестраховки. Вы продолжите наблюдение за состоянием доктора Лори Кей вплоть до решающего заседания завтра в девять ноль-ноль. — Эрон кивает. — При отсутствии противопоказаний карантин будет снят в полдень. После этого мы как можно быстрее приступим к изучению организма, заблокированного в корабле «Гамма». Скажем, на следующий день. Хватит ли вам этого времени, чтобы скоординировать свои действия с работой ксенобиологов и приготовиться помогать нам, доктор Кей?
      – Да, сэр.
      После этого все четверо расходятся, ловко перемещаясь в тесноте. Но здесь все равно просторнее, чем стало теперь на Земле. Эрон замечает, с каким подобострастием Фой заговаривает с Йелластоном. Все что угодно, лишь бы добиться внимания Папочки… Но разве сам он не во власти обаяния Йелластона? Разве его собственное поведение отличается большей независимостью? К черту, спохватывается он, за десять лет самокопание превратилось в привычку, вызывающую тошноту.
      Он возвращается в коридор изолятора. Лори скрылась в своей каморке, Соланж нигде не видно. Он кивает Коби через прозрачную перегородку и дотрагивается до раздатчика пищи. Появление еды сопровождается аппетитным ароматом. Порция белков с неожиданным гарниром! Интендантская служба не дремлет.
      Он жует, рассеянно поглядывая на объемное изображение Земли над столом в его кабинете. Копии этой фотографии развешаны по всему кораблю: ясная, захватывающая дух картина родной планеты из прежних чистых времен. Интересно, что там едят сейчас? Может, друг друга? Впрочем, эта мысль за десятилетие утратила былую остроту. Подобно всему экипажу «Кентавра», Эрон не оставил на Земле сильных привязанностей. Тогда на Земле копошилось двадцать миллиардов жителей; сейчас эта цифра наверняка выросла до тридцати миллиардов, невзирая на вспышки голода. Люди спят и видят, как бы вырваться к звездам, благо что появились надлежащие технические средства. Все надежды возлагаются на зеленый сигнал с «Кентавра». То есть не в буквальном смысле зеленый, а один из трех простых кодов, способных преодолеть такое расстояние. На протяжении долгого десятилетия они посылали только желтый сигнал — «исследования продолжаются». Еще три недели назад они вообще собирались зажечь красный свет — «планета не найдена, возвращаемся на базу». И вот теперь — планета Лори!
      Эрон, качая головой, наслаждается долькой настоящего яйца и размышляет о зеленом сигнале, которому потребуется четыре года, чтобы достигнуть Земли. Планета найдена, высылайте караваны эмигрантов, координаты такие-то…Миллиарды землян будут давиться в очередях, чтобы получить местечко в тесном пространстве транспортного корабля.
      Эрон поправляет себя: «миллиарды землян» — никуда не годная формулировка. Он упорно старается представить их, независимо от количества, живыми людьми — самостоятельными существами, у каждого из которых есть собственное лицо, имя, неповторимый характер, судьба. Для того чтобы не мыслить категориями миллиардов, он изобрел специальный метод: вспоминать конкретных людей, которых знал. Пока он жует, в мозгу шествует цепочкой нескончаемая армия… У всех этих людей он чему-то учился. Из глубин памяти безмолвно, всплывает одно из лиц — Томас Браун. Браун был грустным убийцей, первым пациентом психохирурга Эрона невесть сколько лет тому назад в Хьюстонском Анклаве. Помог ли он Брауну? Скорее всего, нет, но будь он проклят, если когда-нибудь забудет Брауна. Браун был не условной единицей, а живым человеком.
      Эрон начинает думать о своих попутчиках, шестидесяти избранниках. Соль Земли! Если это и сарказм, то лишь отчасти. Он гордится своими соратниками: их выносливостью, находчивостью, трезвым взглядом на вещи. Возможно, в этом крохотном пузырьке воздуха и тепла, залетевшем на расстояние двадцати шести миллионов миль, помноженных еще на миллион, собрались самые здравомыслящие дети Земли.
      Он отправляет поднос в переработку и собирается с мыслями. Ему предстоит проверить данные биомониторинга за восемнадцать часов, сравнить их с медицинскими нормами Тига, Лори и самого себя. Первым делом надо поговорить с двумя людьми, утверждающими, что видели Тига. Вставая, он снова смотрит на изображение Земли — одинокую, уязвимую драгоценность посреди пустоты.
      Он трет лоб, прогоняя галлюцинацию, и, сердясь на себя, направляется в наблюдательный отсек.
      На экране Эрона дожидается изображение Брюса Янга — его соотечественника, молодого американца китайского происхождения. На этом корабле каждый член команды является ходячим символом чего-то. Впрочем, молодым его уже нельзя назвать, поправляет себя Эрон.
      – Говорят, ты видел Тига? Где и когда? — задает он первый вопрос.
      Брюс размышляет, прежде чем ответить. Еще два года назад он выглядел в точности как Супербелка из бессмертного мультфильма: молниеносная реакция, зубы наружу, насмешливое всеведение в глазах — настоящий технологический вызов Вселенной.
      – Это было около моей каюты примерно в семь часов. Я прибирался, распахнул дверь. Он посмотрел на меня. Странный вид… — Брюс пытается изобразить себя прежнего, но попытка не удается.
      – Странное выражение лица? Или еще что-то? Выразительная пауза.
      – Ты попал в точку. Он как-то странно отражал свет. Эрон чешет в затылке. Наконец до него доходит, о чем речь.
      – Ты хочешь сказать, что Тиг был то ли мутным, то ли полупрозрачным?
      – И то, и другое, — напряженно говорит Брюс. — Но это был именно он.
      – Тиг не покидал изолятора. Мы проверили показания всех мониторов.
      Новая, еще более напряженная пауза. Когда-то Брюс пытался покончить с собой, но был спасен. Ужасный эпизод.
      – Понятно, — отвечает Брюс с деланной беспечностью. — Куда мне явиться?
      – Никуда. Тига видел не ты один. После тебя я буду говорить с ними.
      – Не я один? — Тренированный мозг Брюса обретает былое быстродействие, туча рассеивается. — Один раз — случайность, два раза — совпадение. — Брюс усмехается, как призрак Супербелки. — Три раза — вражеские происки.
      – Пройдись вместо меня по кораблю, Брюс. Я здесь надолго. — Эрон не верит в происки врагов, но ему хочется помочь Янгу.
      – Хорошо. Я, конечно, не играю в эти игры, но разве тебе откажешь?
      Он выходит. Человек без страны. Несколько лет Брюс состоял в китайской разведывательной команде, найдя взаимопонимание с экологом Мей Лин. В глубине души он не сомневался, что станет одним из двух некитайских граждан, которых командир Ку возьмет, как того требовало соглашение, в экспедицию по поиску подходящей планеты. Он едва пережил известие, что командир Ку остановил выбор на Лори и минерологе-австралийце.
      На экране появляется второй человек, видевший Тига, — Алстрем, высокая блондинка. Она возглавляет группу по обслуживанию компьютеров и, несмотря на ее сферу деятельности, проявляет проблески человеческих чувств. Не дав Эрону поздороваться, женщина с упреком произносит:
      – Вы не должны были его выпускать.
      – Где вы его видели, бригадир Алстрем?
      – У себя, в пятом отсеке.
      – Вы с ним говорили? Он к чему-нибудь притрагивался?
      – Нет. Он быстро ушел. Но он появлялся, а это никуда не годится.
      – Ответьте, пожалуйста, было ли в его облике что-то новое?
      – Новое? — презрительно переспрашивает она. — Ничего, если не считать наполовину снесенный череп.
      – Я не имел в виду его травму, — осторожно произносит Эрон. Странно, что юмор Алстрем когда-то казался ему мягким.
      – Нет.
      – Бригадир Алстрем, лейтенант Тиг не покидал своей палаты в изоляторе. Мы установили это по записям сердечного ритма и динамики дыхания. Он все время находится на месте.
      – Вы его выпустили.
      – Мы этого не делали. Он оставался здесь.
      – Нет.
      Эрон ожидает, что Алстрем оседлает своего конька: «Раз уж вы считаете меня упрямой шведкой, то докажите вашу правоту!» Ее упрямство вошло в легенду. Во время ускорения она спасла всю экспедицию, отказавшись верить показаниям своих собственных компьютеров, пока сенсоры в обшивке не были проверены на кристаллизацию. Впрочем, на сей раз она вскакивает, словно подхваченная порывом холодного ветра, и невнятно произносит:
      – Неплохо бы домой… Я так устала от этой машины!
      Реплика звучит настолько неожиданно, что Эрон не находится с ответом и позволяет ей уйти. Очередной повод для беспокойства: если Алстрем потребуется психиатрическая помощь, то попробуй доберись до ее мозгов! Тем не менее он чувствует облегчение: оба, якобы «видевшие» Тига, находились в момент «встречи» в угнетенном психологическом состоянии.
      Галлюцинация в образе Тига — вполне логичное явление. Тиг — символ катастрофы. Самое подходящее привидение для обеспокоенных душ! Странно, что оно явилось только двоим. Он в очередной раз с гордостью думает об экипаже «Кентавра», сохранившем душевное равновесие даже после десяти лет, проведенных вне Земли, в тесноте, когда за тонкой стальной обшивкой таится мгновенная смерть. Теперь появилась новая угроза их психике — осколок инопланетной жизни, изолированный в трюме «Гаммы», или как ее называют члены экипажа, — «Чайной розы». Инопланетянин Лори… Эрон ощущает его буквально у себя за спиной.
      – С вами хотят увидеться еще двое, босс, — раздается в переговорном устройстве голос Коби.
      Это тоже не очень характерно: экипаж «Кентавра» — люди здоровые. Появляется перуанец океанограф. Он, стыдясь, жалуется на бессонницу. Этот человек с религиозным предубеждением отвергает медикаменты, но Эрон все же уговаривает его попробовать альфа-регулятор. Следующий — Кавабата, старший по гидропонике. Его беспокоят судороги ног. Эрон прописывает ему хинин. Кавабата задерживается, чтобы с энтузиазмом поболтать о культурах эмбрионов, которые он недавно испытывал.
      – Девяностопроцентная выживаемость после десяти лет криостаза! — Он широко улыбается. — Мы готовы к высадке на планету. Кстати, доктор, неужели лейтенант Тиг так быстро поправляется? Я гляжу, вы уже предоставили ему свободу!
      Эрон слишком поражен, чтобы дать связный ответ, и что-то бормочет себе под нос. Сельскохозяйственный маг разражается панегириком своим курам, которых Эрон ненавидит всей душой, после чего ретируется.
      Потрясенный Эрон идет проведать Тига. На экране перед дверью в палату высвечиваются показания: пульс без перебоев, электроэнцефалограмма в относительном порядке, хотя высшая нервная деятельность несколько ослаблена. Эрон открывает дверь.
      Тиг лежит на боку, демонстрируя заостренный нордический профиль. Он крепко спит под действием наркоза. На вид ему не больше двадцати пяти лет: легкий румянец на щеках, на закрытые глаза падает золотой локон. Типичный красавчик, обреченный на вечную жизнь с трепещущей за спиной белоснежной мантией. На глазах у Эрона он шевелится, вскидывает руку с капельницей, поворачивает голову.
      На месте левой затылочной дуги — уродливый провал. Три года назад Тайгер Тиг стал их первым — и до сих пор самым серьезным — пострадавшим. Произошло это по нелепой случайности: он благополучно возвращался после трудного выхода в открытый космос, но в самый последний момент, когда собирался задраить за собой люк, едва не был обезглавлен невесть откуда взявшимся пустым кислородным баллоном…
      Словно ощущая присутствие Эрона, Тиг очаровательно улыбается; его чувственные губы все еще обещают усладу. До травмы Тиг сменил несколько возлюбленных мужского пола, что было изначально заложено в программу «Кентавра». Это, как и многое другое, обеспечивало некое равновесие в бесконечном полете.
      Сам Эрон никогда не входил в число любовников Тига, так как знал цену своему неуклюжему телу и предпочитал необременительную снисходительность Соланж. Это тоже, по-видимому, было включено в программу.
      Рот Тига приходит в движение, Он пытается что-то сказать во сне.
      – Хо… Хо… — Он демонстрирует ухо с оторванной мочкой. Ресницы приподнимаются, небесно-голубые глаза нашаривают Эрона.
      – Все хорошо, Тайгер, — врет Эрон, успокаивая его прикосновением. Тиг издает булькающие звуки и снова засыпает, изящным движением гимнаста повернувшись на бок. Эрон проверяет катетеры и выходит из палаты.
      Напротив — каюта Лори. Дверь закрыта. Эрон по-родственному распахивает ее и заглядывает внутрь, косясь на камеру под потолком. Лори лежит на койке и читает. Вполне милая, совершенно нормальная картина.
      – Завтра в девять ноль-ноль, — напоминает он ей. — Там все и решится. Ты в порядке?
      – Тебе виднее. — Она легкомысленно показывает на биомониторы. Эрон подмигивает ей и выходит. Надо поговорить с Коби, он сейчас как раз в амбулатории.
      – Возможно ли, чтобы Тайгер забрался туда, где его не смогла найти камера? — спрашивает Эрон.
      – Совершенно немыслимо. Сами взгляните. — Коби показывает на пропускной шлюз изолятора. — Я тут ни при чем.
      – Разве я тебя обвиняю?
      На самом деле за ним есть вина, и оба это знают. Пять лет назад Коби стал первым, кого Фрэнк Фой подверг допросу. Эрон поймал своего коллегу за изготовлением и продажей наркотических препаратов. Он невольно вздыхает. Дурацкая история… О том чтобы наказать Коби, как и любого другого на «Кентавре», не было речи: лишних людей в экипаже нет. К тому же Коби — их главный диагност. Когда — и если — они вернутся на Землю, ему угрожает… кто знает, что ему угрожает?
      Обезьянья физиономия Коби выглядит оживленной. Конечно же, планета! Это ставит крест на возвращении обратно. Вот и отлично, размышляет Эрон. Он хорошо относится к Коби, ценя его неиссякаемую изобретательность и жизнерадостность примата.
      По словам Коби, к нему явился мастер по двигателям Гомулка с переломом кисти. Гомулка отказывается идти на прием к Эрону. Коби выдерживает паузу, чтобы до Эрона дошел смысл сказанного. Эрон быстро схватывает и расстраивается: драка, первая за много лет!
      – Кого он ударил?
      – По-моему, кого-то из русских.
      Эрон устало кивает и берет пленки, которые ему предстоит проверять.
      – Где Соланж?
      – У ксенобиологов, выясняет, что вам потребуется для работы с этим организмом. Кстати, босс… — Коби показывает на расписание. — Вы пропустили свой выход. Вчера вечером надо было заступить на дежурство в общих помещениях. Я уговорил Нана приставить вас на следующей неделе к кухне: вдруг вы убедите Берримен расщедриться на настоящий кофе!
      Эрон ворчит себе под нос, берет пленки и удаляется в помещение для собеседований, чтобы поработать. Он с трудом борется со сном, пока компьютер обрабатывает данные. Параметры Лори и его собственные не вызывают беспокойства: любые отклонения укладываются в пределы нормы. Эрон выходит к раздатчику пищи в надежде встретить Соланж. Неудача. Он нехотя возвращается и берется за данные Тига.
      Так и есть — загорается индикатор отклонения от нормы. Поработав над данными два часа, анализатор нащупал серьезное нарушение. Эрон нисколько не удивлен: это все те же отклонения, которые фиксировались у Тига на протяжении недели, с того самого момента, когда он якобы вошел в контакт с инопланетным организмом. Слабое, но неуклонное замедление жизненных функций, особенно наглядно наблюдаемое на электроэнцефалограмме. К тому же Тиг утрачивает способность к обучению.
      Как, впрочем, и все остальные… Эрон снова задумывается о событиях в коридоре отсека «Гамма». Разведывательная ракета «Чайная роза» находилась там с задраенными люками под наблюдением одного охранника. Скучная обязанность, тем более после двух недель безделья. Охранник отлучился в блок питания, чтобы выпить чашечку бурды. Когда он оглянулся, Тиг уже лежал на палубе рядом с разведывательной ракетой, у открытого люка. Скорее всего, он пришел по трапу, ведущему к люку: до несчастного случая он руководил командой по работе в открытом космосе, так что здесь ему было самое место. Чем он занимался, прежде чем лишиться чувств, — отпирал шлюз или запирал его? Побывал ли он внутри, видел ли инопланетного гостя, не последний ли — причина шока? Этого никто не знает.
      Эрон придерживается мнения, что при подходе к шлюзу у Тига произошел спонтанный эпилептический припадок. Ему хотелось бы на это надеяться. Как бы то ни было, Йелластон приказал убрать разведывательную ракету из чрева «Кентавра» и тащить ее за собой на поводке, как собачонку. Что касается Тига, то его жизненные силы убывают день ото дня. Необычно, если только у него не произошло незаметного для приборов поражения среднего мозга. Эрон не может придумать никакого средства против такой напасти. Но, возможно, это только к лучшему.
      Едва не падая с ног от усталости, он заставляет себя возиться с неподвижным Тигом, после чего решает, что следует пожелать доброй ночи Лори.
      Она по-прежнему лежит на койке, по-детски свернувшись калачиком и погрузившись в чтение. На «Кентавре» есть настоящие книги, а не только тексты на стандартных микроносителях, чему нельзя не радоваться.
      – Нашла что-то любопытное?
      Она поднимает свои ясные глаза. От камеры не укроется эта искренняя улыбка, полная родственной любви.
      – Ты только послушай, Эрн… — Она начинает декламировать что-то сложное для восприятия; Эрон ухватывает только окончание: — «Расти в высоту, измотай зверя, дай умереть обезьяне и тигру». Очень старое стихотворение, Эрн. Теннисон. — Сейчас ее улыбка предназначена одному ему.
      Эрон утомленно кивает, одобряя ее выбор. Но с него довольно тигров и обезьян, он не позволит Лори втянуть его в очередной безумный диалог, тем более под бдительным оком камеры.
      – Смотри, не зачитывайся до утра.
      – Это для меня лучший отдых, — отвечает она счастливым тоном. — Бегство в истину. На обратном пути я только и делала, что читала.
      Эрон ежится при каждом упоминании о ее одиноком полете. Милая Лори, маленькая сумасшедшая…
      – Спи.
      – Спокойной ночи, Эрн, дорогой.
      Ложась на свою койку, он бормочет проклятия в адрес комиссии, отбиравшей кандидатуры для полета на «Кентавре». Обыватели без признаков интуиции! Правильно, Лори не вполне очевидный объект для сексуальных посягательств. Где им было догадаться, что неразвитое тело Лори в состоянии внушить кое-кому из мужчин мысль, будто в ней кроется неразбуженный сексуальный вихрь, некая тайная сверхчувственность, циркулирующая, наподобие раскаленной лавы!
      Однако главное упущение комиссии состояло даже не в этом. Эрон вздыхает в темноте. Ему-то известно, что за огонь пылает в Лори… Секс здесь ни при чем. Все дело в ее непоколебимой чистоте, или, как говорили в старину, в золотом сердце. Слишком ясное представление о добре, слишком безоговорочная ненависть к злу. При такой резкости оценок не остается местечка ни для любви, ни для живых людей. Эрон снова вздыхает, представляя себе, как в ее голосе звучит отважное, безапелляционное осуждение. Изменилась ли она? По всей вероятности, нет. Видимо, это даже неважно. Важно ли, что случаю было угодно поставить Лори между ними и этой планетой? Чисто техническая проблема: воздух, вода, микробы и так далее…
      Он старается отбросить всякие мысли. Я целых три недели заперт здесь с ней и Тигом, говорит он себе; изоляция порождает депрессию и кошмары. Засыпая, он успевает подумать о капитане Йелластоне. У старика наверняка на исходе запасы.

      …Царственная женщина невиданного роста бредет среди быстро плывущих серых облаков. Охваченная горем, она движется, потрясая густыми волосами; она хватается за голову, за сердце — владычица, погруженная в траур, вышедшая на берег зловещего моря. К ногам ее жмутся закованные в цепи твари: тигр — грустное воплощение былого величия, обезьяна, передразнивающая ее отчаяние. В горе женщина срывает с волос ленты, пуская их по ледяному ветру. Вот она склоняется, чтобы расковать тигра и даровать ему свободу. Однако то, что недавно было зверем, колышется, расползается, снова собирается в комок; тигр уплывает к звёздам где обретает призрачную жизнь. Обезьяна прикорнула у ее ног; женщина проводит длинными пальцами по ее голове, но обезьяна уже обратилась в камень. Женщина начинает петь о смерти, один за другим ломая на морском берегу свои драгоценные браслеты…
      Эрон просыпается. Из глаз его сочится сама печаль. Он слышит в собственном горле горестные всхлипы. Он не издавал подобных звуков со времени смерти родителей — сейчас он помнит это с ужасающей точностью. Его подушка успела промокнуть. Что это значит? Как это понять? Проклятые обезьяна и тигр из стишка Лори… Прекрати! Опомнись!
      Он с трудом поднимается на ноги. Сейчас глубокая ночь, а вовсе не утро. Подставляя лицо под струю воды, он остро осознаёт, что у его ног прочерчено направление — невидимая линия, ведущая сквозь оболочку корабля к болтающейся в пустоте ракете с инопланетным созданием внутри.
      Хорошо, посмотрим фактам в лицо.
      Он опять садится на койку, не зажигая света. Верите ли вы в телепатические способности инопланетного существа, доктор Кей? Неужто это создание — а скорее всего, некая растительная форма — ведет трансляцию на доступных человеческой душе волнах, неужто оно тного существа, доктор Кей? ·«/emphasis ·неужтоспособно сеять отчаяние?
      Не исключено, доктор. Возможно все что угодно, — то есть почти все.
      А как же образцы тканей, снимки? Никакой структурной дифференциации, никакой нервной системы. Мозга нет и в помине. Нечто вроде крупного лишайника или цветной капусты, а Лори сравнила его с гроздью крупного винограда. Единственно, что для него характерно, — это обмен веществ и некоторая биолюминесцентность. Слабая клеточная полюсность никак не может генерировать энергию которой подвластны человеческие эмоции. Или может? Он все же склоняется к отрицательному ответу. Даже такие сложные организмы, как люди, не способны на это, а тут… Физическое явление, вроде ультразвука, тоже исключается, ведь вакуум — надежный барьер. К тому же, если бы оно обладало такими способностями, Лори ни за что бы не возвратилась в здравом уме и твердой памяти. Прожить почти год в десяти футах от создания, умеющего насылать кошмары? Такое было не под силу даже Лори. Нет, все дело в самом Эроне.
      «Решено: причина во мне».
      Он ложится, напомнив себе, что настало время проверить весь экипаж. Надо также провести сеанс свободных ассоциаций: возможно, другие тоже мучаются от последствий стресса. Взять хотя бы эти дурацкие «встречи» с Тигом… В прошлый раз он столкнулся с двумя случаями нарождающейся депрессии. Он займется этим сам, ничего не передоверяя Коби. Приняв такое решение, он ловит себя на тщеславии. Истина заключается в том, что люди гораздо более откровенны с Коби, чем с ним. Возможно, в нем, как и в Лори, они улавливают излишнюю святость… Он забывается с усмешкой на губах.
      …Тиг просачивается сквозь стены, свернувшись, как зародыш, но с выраженными половыми признаками. Впрочем, это особенный Тиг: к примеру, он зеленого цвета. К тому же он очень пухлый, как цветная капуста или кучевое облако. Страха он не вызывает; он вообще ничего не вызывает. Эрон спокойно наблюдает, как зеленый и пухлый, облакоподобный Тиг сначала раздувается, потом сжимается и обретает призрачную жизнь среди звезд. Пухлая детская рука медленно машет ему на прощание…
      Эрон вздрагивает и просыпается. Наступило утро. Он поднимается, с трудом держится на ногах. Состояние — хуже не придумаешь. Выйдя в коридор, он видит за стеклянной стенкой Соланж, сидящую за столиком. Эрону сразу становится лучше.
      – Соли! Куда ты запропастилась?
      – Слишком много проблем, Эрон. — Она хмурится и становится похожей на полевой цветок. — Вот выйдешь — тогда видно будет.
      – Возможно, я вообще не выйду. — Эрон наливает себе горячей бурды.
      – О! — Цветок выражает недоверие и одновременно уныние. — Капитан Йелластон посадил тебя на трехнедельный карантин. Срок истек. Ты полностью здоров.
      – Я не чувствую себя таким уж здоровым, Соли.
      – Но ты хочешь выйти? — Ее темные глаза крайне выразительны, грудь создана для того, чтобы лежать в мужских ладонях, она греет его даже через стену. Эрон пытается ответить женщине благодарной волной. Вот уже пять лет, как они любовники; он очень ее любит, с поправкой на свою невысокую сексуальность.
      – Ты же знаешь, как я этого хочу, Соли. Появляется Коби с историей болезни Эрона.
      – Как мои дела, Билл? Есть ли симптомы инопланетной чумы?
      Теперь на лице Соланж появляется выражение нежной обеспокоенности. Это как игра, думает Эрон. Если бы при ней бронтозавр занозил лапку, Соли тоже издала бы свое сочувственное «О!» При распятии Спасителя она, наверное, отреагировала бы так же, но Эрон ее не осуждает.
      – Ничего особенного, босс, разве что вы неважно спите.
      – Знаю. Дурные сны. Слишком много волнений, вот и просыпаются забытые привидения. Когда я выйду отсюда, мы вновь обследуем всю команду.
      – Узнаю нашего дока: когда у него появляются какие-то симптомы, он принимается искать их у всех остальных. — Коби весел, всем доволен — что ж, это только приветствуется. — Между прочим, Тайгер проснулся и только что помочился.
      – Хорошо. Посмотрим, может, я смогу уговорить его поесть. Эрон застает Тига за попыткой сесть.
      – Хочешь выйти и покушать, Тайгер?
      Эрон отсоединяет от него все трубки и электроды и помогает выйти в коридор, к раздатчику пищи. Тиг замечает Соланж, и его рука взлетает вверх в прежнем веселом приветствии. Эрон рад столь бойкой реакции; на протяжении нескольких минут с Тигом не происходит ничего необычного. Он как ни в чем не бывало берет поднос и принимается есть. Однако после нескольких глотков из его горла раздается хрип, поднос падает.
      – Позволь, Эрон, я должна войти. — Соланж поспешно натягивает изолирующий костюм.
      Она приносит новые пленки, и Эрон следует дальше по коридору, чтобы их изучить. Обычно они занимаются обработкой данных в помещении для собеседований. Глядя на привычные нормальные показания, он думает о том, как хорошо постарались создатели «Кентавра». На борту хватило места даже для изолятора. Подумать только, межзвездный корабль! Он сидит внутри корабля, несущегося среди звезд… «Кентавр» — второй в своем роде. Первый назывался «Пионер». Эрон был еще третьеклассником, когда «Пионер» взял курс на звезду Бернарда. Когда он был студентом, от «Пионера» поступил красный сигнал — ничего.
      Что там вращается вокруг звезды Бернарда — скала? Газовый клубок? Этого не суждено узнать, поскольку «Пионер» больше не приближался к Земле на расстояние осмысленного сигнала. Эрон работал в ординатуре, когда было объявлено, что корабль потерян. Его регулярный идентифицирующий сигнал перестал звучать, заглушенный радиопомехами. Что произошло? Кто знает… Первый корабль был гораздо меньше и двигался гораздо медленнее. «Кентавр» был спроектирован с учетом сведений, поступивших с «Пионера», пока с ним еще можно было вести переговоры.
      Эрон снова погружается в свою работу, автоматически прогнав мысли о судьбе «Пионера». Благодаря специальным тренировкам вся команда научилась не думать на эту тему, как и о том, что Земля не в состоянии выслать новую экспедицию в случае неудачи «Кентавра». Даже если это было бы осуществимо, каким стал бы следующий шаг? Девять световых лет до Сириуса? Безнадежно! Энергия и ресурсы были исчерпаны почти полностью уже при строительстве «Кентавра». Не исключено, что возможные эмигранты успели пасть жертвами каннибалов, и даже если подходящая планета будет обнаружена, это может произойти слишком поздно — их сигнала никто больше не ждет…
      Он призывает свое подсознание к порядку и еще раз убеждается, что пленки не содержат ничего нового. Показания деятельности мозга Лори в период отдыха тоже высоковаты, но и они укладываются в норму. Тиг со вчерашнего вечера еще больше сдал. В чем причина?
      Пора. Лори и Соланж готовы к окончательному «интервью», как называет это Йелластон. Эрон перемещается в кабину для наблюдений и мобилизует все свое внимание.
      Сначала на экране появляется Фрэнк Фой со своими стандартными вопросами. Он еще не закончил, когда входят Йелластон и командиры двух разведывательных кораблей. Как ни возмущает Эрона все это действо, он вынужден признать, что Дон и Тим стараются держаться нейтрально. Сказывается усиленная подготовка к космическим полетам: они знают, как легко можно унизить человека.
      Фой закругляется и обращается к Лори.
      – Доктор Кей, — говорит он, — теперь речь пойдет о вашем полете обратно на корабль. Грузовой отсек, в который вы поместили инопланетную жизненную форму, снабжен системой наблюдения, связанной с командным отсеком, в котором проживали вы. Отсек оказался заваренным. Вы сами его заварили?
      – Да.
      – Зачем вы это сделали? Прошу отвечать кратко.
      – Из-за недостаточной светоизоляции. Свет из моего отсека мог воздействовать на инопланетный организм. Я решила, что это может; причинить ему вред, поскольку он проявляет признаки излишней светочувствительности. Это наиболее важный биологический образец, когда-либо попадавший нам в руки. Я должна была соблюсти все предосторожности. Грузовой отсек был оборудован реостатами таким образом, чтобы обеспечить суточный ритм в двадцать два часа, как на планете с ее прекрасными длинными вечерами.
      Фой укоризненно покашливает.
      – Вы провели работу с величайшей тщательностью. Инопланетный организм вызывал у вас страх?
      – Нет!
      – Повторяю: вы его боялись?
      – Нет, не боялась. Хотя в общем в какой-то степени — да. Все-таки мне предстояло провести столько времени в одиночестве! Я не сомневалась в безвредности этой жизненной формы, но полагала, что она может потянуться к свету, даже обрести подвижность. К тому же я опасалась, как бы его собственная люминесцентность не помешала моему сну. У меня были некоторые затруднения со сном.
      – Значит, вы считаете, что этот инопланетный" организм может представлять опасность?
      – Нет! Теперь я знаю, что ничего этого не произошло. Можете изучить данные.
      – Позвольте напомнить вам о необходимости быть более сдержанной, доктор Кей. Вернемся к факту заваривания переходного шлюза. Вы боялись смотреть на инопланетный организм?
      – Конечно, нет.
      Юный Фрэнк удивлял Эрона все больше: он никак не думал, что у Фоя так развито воображение.
      – Доктор Кей, сварочный инструмент остался на планете. Почему?
      – Он понадобился командиру Ку.
      – На разведывательной ракете отсутствуют все остальные инструменты, которые там должны находиться. Почему?
      – Все это потребовалось им. Если бы что-то сломалось, я бы все равно не смогла устранить неисправность.
      – Вы боялись иметь в своем распоряжении инструмент, с помощью которого можно было бы снова открыть отсек с инопланетным организмом?
      – Нет!
      – Я повторяю: доктор Кей, опасались ли вы иметь при себе инструмент, с помощью которого можно было бы вскрыть отсек с инопланетным организмом?
      – НЕТ!
      Фой делает пометки. Эрону не нужен компьютер — он и так фиксирует преувеличенную искренность. Боже, что она скрывает?
      – Доктор Кей, объясните еще раз, почему в компьютере отсутствуют данные — начиная со второго дня вашего пребывания на этой планете.
      – Мы собирали данные. Огромное количество данных! Мы загрузили их в компьютер, но они стерлись из-за конденсации влаги. Никто не позаботился проверить конденсацию, потому что обычно подобного не происходит. Страшно обидно, сколько пропало материала! Мей Лин и Лиу провели комплексное геологическое и биосферное исследование, все…
      Она кусает губу, как ребенок, веснушчатые щеки покрываются румянцем.
      – Вы сами все стерли, доктор Кей.
      – НЕТ!
      – Спокойнее, доктор Кей. Теперь я освежу вашу память относительно записи голоса, якобы принадлежащего командиру Ку.
      Он передвигает рычажки. Раздается тоненький голосок: «Очень… хорошо, доктор Кей… Вы… идете».
      Это действительно голос Ку: Эрону знакома его аудиограмма. Однако голос неприятен для человеческого уха.
      – Вы утверждаете, что командир Ку находился в добром здравии, когда произносил эти слова?
      – Да. Конечно, он был утомлен, как все остальные… Эрон прикрыл глаза. Лори, что ты натворила?
      – Повторяю: был ли командир Ку здоров физически и душевно, когда…
      – Хватит! — Лори отчаянно трясет головой. — Прекратите! Мне не хочется этого говорить, сэр… — Она рассеянно смотрит на экран, за которым должен находиться капитан Йелластон, делает вдох. — Речь идет о сущей мелочи. Случилось… расхождение во мнениях. На второй день.
      Йелластон поднимает палец, предупреждая Фоя. Оба командира-разведчика бесстрастны, словно статуи.
      – Двое из экипажа сочли, что могут спокойно снять скафандры. — Лори глотает слюну. — Командир Ку… не согласился. Однако он поступили по-своему. Потом они… не хотели возвращаться в ракету. Им захотелось разбить отдельный лагерь. — Она с мольбой смотрит на своего мучителя. — Поймите, планета — очень приятное место, а мы так долго оставались на корабле…
      Фой чует поживу и обнажает клыки.
      – Вы хотите сказать, что командир Ку снял скафандр и заболел?
      – Нет! Просто вышел… спор, — с трудом выговаривает Лори. — Он получил повреждение в области гортани. Поэтому и… — Лори ерзает чуть не плача.
      Йелластон встает, оттирая Фоя от микрофона.
      – Все понятно, доктор, — спокойно произносит он. — Я понимаю, с каким трудом вы прошли это испытание после геройского возвращения на базу. Теперь, насколько я понимаю, мы располагаем полной картиной…
      Фой не верит своим ушам. У Эрона спадает пелена с глаз. Китайская сверхчувствительность, нежелание выносить сор из избы… Вывод напрашивается сам собой: команда Ку раскололась, поэтому кто-то и стер всю память на корабле-разведчике.
      Вот, значит, к чему сводится тайна Лори! Эрон переводит дух, чувствуя эйфорическое облегчение. Все прояснилось.
      Однако капитан Йелластон, специалист по разгадыванию скрытых смыслов, не торопится.
      – Как мне представляется, доктор, ситуация быстро разрядилась благодаря решению командира Ку приступить к колонизации и его уверенности, что вы передадите отчет командира для дальнейшего препровождения на Землю.
      – Да, сэр, — благодарно шепчет Лори. Она все еще дрожит: всем известно, как ее огорчает любое насилие. — Понимаете, даже если б со мной что-нибудь случилось, вторую половину пути корабль прошел бы в автоматическом режиме и в любом случае достиг цели. Вы же его перехватили.
      Она оставляет за скобками, что потеряла сознание из-за кровотечения в двенадцатиперстной кишке к тому моменту, когда сигнал «Чайной розы» пробился сквозь помехи, создаваемые солнцами Цен тавра. Дону и Тиму потребовался целый день, чтобы отыскать ее доставить на базу. Эрон смотрит на нее с любовью. Сестренка, суперженщина! Способен ли он на такое? Лучше не спрашивать.
      Он радостно слушает, как Йелластон завершает допрос несколькими безобидными вопросами о спутниках планеты и приоткрывает свой экран, чтобы засвидетельствовать благодарность Лори. Фой все еще моргает, оба командира-разведчика выглядят, как два тигра, которых извели щекоткой. Благодатная планета! Они милостиво кивают Лори и смотрят на Йелластона так, словно тот может дать зеленый сигнал одним мановением руки.
      Йелластон просит Эрона подписать медицинское заключение о завершении карантина. Эрон подтверждает отсутствие отклонений, что означает: конец ограничительного режима. Соланж снимает с Лори провода. Уходя, Йелластон бросает на Эрона невыразительный взгляд, который тот легко читает: капитан, как обычно, ждет его вечером у себя в каюте.
      Эрон наливает себе горячего напитка и идет с чашкой в каюту, чтобы сполна насладиться свершившимся. Лори сделала великое дело. Она была потрясена скандалом среди китайцев (они составляли костяк экипажа «Чайной розы», отсюда и неформальное название разведчика). В детстве она не выносила любого насилия, даже увлечения старшего брата грубой игрой — хоккеем. Теперь она выросла и не допустила просачивания неприятных подробностей в официальный отчет, чтобы не бросать тень на экспедицию. Фой — неисправимый болван. «Ты была на высоте, сестренка, — говорит Эрон, мысленно обращаясь к ней. — Обычно ты не столь снисходительна к нашему несовершенству».
      Ему чудится ее загадочная улыбка. Кажется, обычно она не так заботилась о безупречности чести мундира. Эрон хмурится.
      Если начистоту, то Лори НИКОГДА не снисходила к людским слабостям. В ней не было ни капли дипломатичности. Если бы не его старания, Лори угодила бы в центр коррекции личности с ожогом коры головного мозга, а не на этот корабль. Неужели год одиночества так преобразил ее?
      Эрон погружается в тягостные размышления; он не верит в чудеса. Чтобы Лори сознательно лгала ради сохранения видимости единства? Он качает головой: маловероятно. В голову лезет непрошеная мысль: своим поступком она действительно кого-то — или что-то — спасала. Неужели речь шла о доверии к ней самой! Предположим, свара между китайцами действительно имела место. Не воспользовалась ли этим Лори, чтобы намеренно заставить Фоя вытянуть из нее эту историю и таким образом объяснить дефекты записи? Чтобы успешно пройти испытание на аппарате Фрэнсиса Ксавье Фоя? У нее было время, чтобы продумать все до тонкостей, уйма времени…
      Эрона пробирает дрожь. Он выскакивает из каюты и сталкивается с Лори, которая тоже вышла в коридор.
      – Привет! — Она держит какую-то сумочку. Эрон вспоминает о камерах над головой.
      – Рада, что выходишь? — кисло осведомляется он.
      – Я не против испытания. — Она морщит носик. — Рациональная предосторожность, с точки зрения безопасности корабля.
      – Ты как будто стала более… терпимой.
      – Верно. Ты не знаешь, когда капитан Йелластон намерен приступить к изучению привезенного мною образца?
      – Не знаю. Наверное, скоро.
      – Это хорошо. — Его выводит из себя ее веселый взгляд.
      Он проходит по коридору, погруженный в свои мысли. В журнале значатся еще три жалобы на бессонницу; не спится уже четверым. Элис Берримен, канадка, отвечающая за питание, страдает желудком; Ян Инг, ксенобиолог, мучается болями в кишечнике; у заведующей складом Мириам Штайн мигрень; у Ван Вала, бельгийца химика, снова спазмы в спине. Заведующий фотолабораторией, нигериец, жалуется на усталость глаз, его русский ассистент сломал большой палец на ноге. Плюс перелом кисти у Гомулки. Тот, кого он ударил, не обращался за помощью, разве что он сам сломал Павлу палец на ноге. Для «Кентавра» — это очень длинный список обращений к врачу; наверное, виной всему охватившее команду возбуждение.
      В дверях изолятора появляется Соланж. В руках ее — ворох распечаток.
      – Нам предстоит много работы, Эрон. Тиг остается? Ты лучше знаешь историю его болезни.
      Просто поразительно, какую силу демонстрируют некоторые маленькие женщины. Она как раз из таких соблазнительных крошек. Он знает, что не должен усматривать таинственности и очарования в ее способности устранять любые неисправности в электроприборах, но ничего не может с собой поделать.
      – Тиг чахнет, Соли. Может, ты или Билл прогуляетесь с ним, чтобы он встряхнулся. Ни на минуту не оставляйте его одного.
      – Знаю, Эрон. — Она по привычке краснеет, но не перестает расставлять приборы. — Знаю.
      – У тебя самой нет тревожных симптомов? Может, нехорошие сны?
      – Только о тебе. — Она подмигивает, с чувством захлопывает шкаф и подходит к нему вплотную, чтобы погладить по голове. Он благодарно гладит ее бедра.
      – Как я по тебе соскучился, Соли!
      – Бедненький Эрон! Увы, сейчас у нас большое собрание внизу. Уже через двадцать минут. Ты должен помочь мне с Тигом.
      – Все верно. — Он с сожалением расстается с ней.
      Он возвращается в состояние относительного равновесия и спускается вниз, на так называемую Лужайку, где гравитация почти не отличается от земной. Конструкторы «Кентавра» задумали Лужайку как центр всего корабля. Здесь действительно очень приятно находиться. Эрон с наслаждением обходит оливковое дерево и оглядывает пространство, усаженное зеленью с фермы. Сотрудники Кавабаты не сидели сложа руки.
      Услышав голоса и музыку, он с непривычки пугается. Игра лучей света и теней скрадывает силуэты людей, которых собралось уже очень много. Лучше всего видны ноги, самих обладателей которых нелегко разглядеть. Он не присутствовал при таком скоплении, народа с самого Дня невесомости, их ежегодного праздника, когда вращение «Кентавра» и открывались иллюминаторы в полу. Впрочем в последние годы люди предпочитали не скапливаться, а любоваться зрелищем поодиночке. Сейчас они собрались вместе, оживленно переговариваясь и стараясь подойти поближе к экрану. Эрон идет следом за Мириам Штайн и оказывается перед великолепными снимками.
      Перед ним планета Лори.
      Ему уже показывали фотографии, сделанные камерой. «Чайной розы», однако они не идут ни в какое сравнение с этими. С орбиты планета смотрится, как ткань, разрисованная цветами. Поверхность кажется древней, сглаженной эрозией. Горы или холмы увенчаны сгустками тумана, неровные лабиринты между ними переливаются бесчисленными оттенками лимонно-желтого, кораллового, изумрудного, золотого, бирюзового, желто-зеленого, оранжевого, лавандового, алого и множества других цветов, для которых Эрон не может подобрать названия. То ли это неведомая растительность, то ли еще что-то. От такого великолепия Эрон широко раскрывает рот. Растительность тянется на много миль!
      Следующие снимки сделаны в атмосфере, на них — горизонт и небеса. Небо на плачете Лори фиолетово-синее усеянное перистыми облаками с жемчужными краями. На другом
      – Какая прелесть! — шепчет Элис Берримен.
      Они вместе бредут дальше, разглядывая новые изображения, зажженные над игровыми площадками Лужайки. Эрон никак не насмотреться на бесконечное разнообразие огромных растенийсамых фантастических форм. Понять, действительно ли они велики, сложно. Иногда на снимках появляются стрелки, указывающие то ли на плоды, то ли на гроздья семян.
      Обойдя клетку с птицами, Эрон оказывается перед снимками, сделанными в ночное время и демонстрирующими биосвечение «растений». Безумные краски, позволяющие представить, как они мигают и беспрерывно меняются. В темном небе Эрон замечает две луны, висящие над планетой Лори. Он одергивает себя: хватит называть это «планетой Лори»! Если планету и можно теперь с кем-то ассоциировать, то, скорее, с командиром Ку, хотя ей, вероятнее всего, будет присвоено невыразительное официальное название.
      Эрон замечает еще одно изображение, вывешенное в нише для шахматистов: снятые крупным планом гроздья плодов, излучающие в инфракрасном спектре. Подобную гроздь Лори привезла с планеты вместе с образцами почвы и воды. Эрон изучает данные; «фрукты» теплые, излучаемая ими радиация несколько превосходит фон. Обращает на себя внимание также их свечение. Растения висят примерно на уровне его плеча. Исходит ли от них угроза? Уж не в этом ли объяснение его дурных снов? Он внимательно смотрит на фотографию и никакой опасности не усматривает.
      За аквариумами его поджидают снимки поверхности планеты, сделанные перед выходом из строя бортового компьютера. Вот фотография первой вылазки на поверхность, почти в натуральную величину: путешественники стоят в скафандрах и в шлемах перед люком «Чайной розы». Рядом простирается бесконечный плоский «пляж», в отдалении виднеется море. Разглядеть лица почти невозможно, но Эрон находит Лори. Рядом с ней стоит австралийка. Ее рука в перчатке почти касается руки штурмана из команды Ку, которого тоже зовут Ку; «малыша» Ку можно опознать по двухметровому росту. Между фотографом и группой — флагшток со стягом Организации объединенных наций. Поразительно… У Эрона сжимается горло. Судя по флагу, его колеблет ветер. На планете дуют ветры! Движение воздуха? Это трудно представить…
      Вначале он не обратил внимания на тексты, сопровождающие каждое изображение, но теперь его взгляд выхватывает слово «ветер». «От десяти до сорока узлов, — читает он. — Дует непрерывно. Предполагаем, что доминирующие жизненные формы, являясь бесчерешковыми видами, получают часть питания благодаря постоянному движению ветра сквозь бахрому «листвы» (см. «Состав атмосферы»). Проведены исследования переносимых воздухом клеток, похожих на гаметы или пыльцу. Доминирующие жизненные формы, напоминающие растения, размножаются, судя по всему, методом распыления. Обнаружено более двухсот разнообразных форм — размерами от нескольких метров до одноклеточных. Организмов, способных к самостоятельному передвижению, нет».
      Приглядевшись, Эрон замечает, что задний план изображения представляет собой целый ковер из лишайников и мягких стеблей. Он бредет мимо фотографий, на которых команда «Чайной розы» вывозит из корабля транспортные механизмы.
      В конце экспозиции зрители собираются в кружок.
      – Вы только посмотрите! — говорит кто-то со вздохом. — Нет, взгляните!
      Люди расступаются, и Эрон понимает, о чем речь. На последней фотографии он видит трех людей в скафандрах, но со снятыми шлемами.
      Эрон широко распахивает глаза. Все его существо замирает. Он видит Мей Лин со взъерошенными ветром короткими волосами, Лиу Эндо, повернувшего непокрытую голову, чтобы полюбоваться грядой холмов, покрытых цветочными замками, и «малыша» Ку, широко улыбающегося прямо в камеру. Позади троицы колышется на ветру пунцовая растительность.
      Воздух, свежий воздух! Эрон чует его упоительный аромат и испытывает необоримое желание пройтись по лугу в сторону холмов. Это же рай! Уж не минуту ли спустя команда сорвет с себя скафандры и откажется возвращаться на корабль?
      Эрон не может их винить. Когда он, собственно, жил, жил по-настоящему? Ему вспоминается Брюс Янг: вот кому не стоит разглядывать снимок…
      Толпа несет его дальше, в просторный зал, который обычно используют как библиотеку или зал заседаний. Кафедра стоит посередине, чтобы оратор находился в центре внимания. Сейчас на ней никого нет; позади кафедры — экран, усеянный звездами. Год за годом Эрон и его спутники наблюдали на этом экране, как растут солнца Центавра, как разделяются на пары. Сейчас на экране осталось одно-единственное солнце — сияющая звезда, вокруг которой вращается планета Лори.
      Некоторые не тратят времени на ожидание, уткнувшись в персональные дисплеи. Эрон сидит позади женщины, лейтенанта Паули, выполняющей в команде Тима Брона обязанности штурмана. Эрон видит на ее дисплее титры: «Экспедиция «Гамма Центавра». Выдержки из устного доклада д-ра Лори Кей». Видимо, это первый отчет Лори, не содержащий упоминаний о конфликте.
      Паули выключает дисплей. Эрон ловит ее взгляд, но она мечтательно улыбается, глядя сквозь него. Алстрем садится неподалеку и, как ни странно, тоже улыбается. Эрон внимательно смотрит на лица окружающих и понимает, что, находясь три недели взаперти, не догадывался, как на них подействовала планета. На них? Сам он тоже близок к эйфории.
      Капитан Йелластон направляется к кафедре, но его продвижение замедляет град вопросов. Эрон уже много лет не видел такого ажиотажа. Господи, что же будет, если придется вернуться на Землю? Эта мысль невыносима. Он вспоминает, как весь первый год путешествия на этом же экране они наблюдали родное Солнце, которое день ото дня становилось все меньше…
      Что произойдет, если планета все же окажется непригодной для жилья? Если им придется лечь на обратный курс и еще десять лет наблюдать за растущим желтым Солнцем? Даже думать об этом больно. Такой исход прикончит и его, и всех остальных.
      У тебя может возникнуть проблема, доктор, крупная проблема. Нет, эта планета просто обязана оказаться подходящей. Выглядит она, по крайней мере, привлекательной, даже красивой.
      В зале устанавливается тишина. Йелластон может начинать. Эрон видит в противоположном конце зала Соли, неподалеку от нее — Коби, между ними сидит Тиг. У другой стены, в компании Дона и Тима, — Лори. Она вся подобралась, как жертва насилия в суде; скорее всего, ее огорчают материалы, которые просматривались на индивидуальных дисплеях до начала выступления. Эрон клянет себя за чувствительность, из-за которой ему передается ее настроение, и спохватывается — по ее вине он пропустил начало выступления Йелластона.
      – …надежда, которую мы теперь можем питать. — Йелластон говорит сдержанно, но тепло. «Кентавр» редко слышит его голос: капитана нельзя назвать прирожденным оратором. — Хочу поделиться с вами одним соображением. Несомненно, это пришло в голову не только мне. Располагая в последние годы неограниченным свободным временем, — пауза для ритуальных улыбок, — я коротал досуг за изучением нашей собственной планеты и миграций на ней. Разумеется, большая часть истории затерялась во тьме веков, однако в летописи новых колоний бросается в глаза одно повторяющееся обстоятельство: люди, испытавшие огромные страдания, пытаются найти более подходящие места обитания в рамках нашего родного мира.
      Возьмем для примера попытки европейцев обосноваться на северовосточном побережье Америки. Ранние скандинавские колонии просуществовали там, видимо, не одно поколение, прежде чем угасли. Первая английская колония в плодородной Виргинии с ее умеренным климатом плохо кончила, и ее обитатели вернулись обратно. Успех сопутствовал, в конце концов, поселению в Плимуте, но только благодаря постоянным поставкам из Европы и помощи со стороны местного населения. Меня заинтересовала постигшая их катастрофа.
      Они приплыли с севера Европы, примерно с пятидесятой широты, где, благодаря Гольфстриму, господствовали мягкие зимы. Путешественники устремлялись на юго-запад, к землям с предположительно более теплым климатом. Массачусетс был тогда покрыт дикими лесами и представлял собой нечто вроде парка; в момент высадки стояло теплое лето. Но с наступлением зимы грянули жестокие холода, каких поселенцы никогда не испытывали: ведь это побережье не согревается теплым морским течением. С нашей точки зрения, все проще простого, но они на своем уровне развития не могли предвидеть подобного. Холода усугубились болезнями и недоеданием. Результат — чудовищная смертность. Вообразите: из семнадцати замужних колонисток пятнадцать погибли в первую же зиму.
      Йелластон делает паузу, глядя поверх голов.
      – Аналогичные несчастья постигали бесчисленные колонии, чьи обитатели не могли предвидеть жары, засухи, болезней, хищников. Примерами могут служить хотя бы европейские переселенцы, в моей родной Новой Зеландии, в Австралии, а также народы, колонизировавшие острова Тихого океана. Археологические раскопки на Земле постоянно знакомят нас с народами, которые, появившись в каком-то районе, потом бесследно исчезали. Наибольшее впечатление на меня произвело то неоспоримое обстоятельство, что все они происходили в местах, которые мы теперь считаем благоприятными для человека. Люди перебирались на такой же участок земной тверди, им светило то же солнце, и так же действовал закон тяготения. Однако для гибели оказывалось достаточно мельчайших отклонений от привычного стандарта.
      Теперь он смотрит на слушателей в упор, неспешно переводя зеленоватые глаза с одного лица на другое.
      – Полагаю, нам не следует забывать историю человечества, когда мы рассматриваем захватывающие дух фотографии новой планеты. Это не уголок старушки Земли, но и не безвоздушная марсианская пустыня. Перед нами — первый, совершенно неведомый, живой инопланетный мир, с которым соприкоснулось человечество. Возможно, мы понимаем его сущность не больше, чем первые британские поселенцы новый континент.
      Командир Ку и его люди уже проявили отвагу, добровольно вызвавшись проверить пригодность планеты для обитания. На этих фотографиях они предстают веселыми и в добром здравии. Однако я вынужден напомнить, что снимки сделаны год назад. На протяжении этого года они вынуждены были ограничиваться скудными припасами. Мы надеемся и верим, что они до сих пор живы. Однако не следует забывать об угрожающих им непредсказуемых трудностях. Здесь и ранения, и болезни, и нехватка продовольствия. Полагаю, мы должны трезво оценить ситуацию. Сами мы в безопасности, и нам подобает проявлять максимум осторожности. Возможно, им сейчас несравненно хуже, чем нам.
      «Очаровательно!» — думает Эрон. Он наблюдает за выражением лиц. Кое-кто кривится, но большинство реагирует так же, как Эрон: они встревожены и отрезвлены.
      Йелластон завершает свое выступление поздравлением в адрес Лори. Эрон почему-то вспоминает свои подозрения о том, что она что-то скрывает. А ведь всего десять минут назад он был готов мчаться на ее планету, закусив удила! Он не контролирует себя. Пора положить конец этим скачкам настроения… В голове проклевывается некая мысль, касающаяся Ку. Вот она: при повреждении гортани голос приобретает каркающие или свистящие тона; в голосе Ку он не расслышал ничего похожего. Надо будет проверить.
      Люди покидают зал. Эрон выходит вместе со всеми. Лори окружена толпой. Оцепенение прошло, она способна отвечать на вопросы. Сейчас не стоит ее отвлекать. Он бредет вдоль манящих фотографий. Они по-прежнему таят соблазн, но Йелластону удалось бросить тень на сияющую цель. По крайней мере, Эрон уже несколько поостыл. Очень может быть, что все эти счастливчики лежат сейчас бездыханными.
      Эрон вздрагивает — кто-то говорит ему в самое ухо:
      – Доктор Кей! — Не кто-нибудь, а сам Фрэнк Фой! — Доктор, мне хочется сказать вам… Надеюсь, вы понимаете… Моя вынужденная роль во всей ее неприглядности… Но иногда приходится выполнять долг и совершать отталкивающие поступки. Как медику, вам, возможно, тоже доводилось…
      – Не беспокойтесь. — Эрон собирается с мыслями. Почему Фрэнк так смущен? — Ведь это ваша работа.
      Фрэнк с признательностью смотрит на него.
      – Спасибо, что вы так к этому относитесь! Ваша сестра… я хотел сказать, доктор Лори Кей… она такая замечательная! Просто невероятно, чтобы женщина смогла совершить в одиночку такой перелет!
      – Да… Кстати, о невероятном, Фрэнк. Я отлично знаю голос Лори и, кажется, понимаю, что вас встревожило. Более того, я склонен разделить вашу…
      – Что вы, Эрон! — перебивает его Фой. — Не надо ничего говорить. Я полностью удовлетворен. Полностью! Ее объяснения все поставили на свои места. — Он перечисляет по пальцам. — Поломку записывающей системы, отсутствие сварочного аппарата и других инструментов, слова командира Ку, причину травмы — а Лори, несомненно, была травмирована. Признание доктора Кей относительно этого… конфликта стало недостающим звеном.
      Эрон вынужден с ним согласиться. Он вспоминает, что Фрэнк любит решать шахматные задачи. Страсть к изящным решениям!
      – А как насчет того, что она заварила ход к инопланетному организму и боялась на него смотреть? Между нами говоря, мне от него тоже не по себе.
      – Верно, — трезво отвечает Фой. — Боюсь, в этом случае я отдал должное своей естественной ксенофобии. Но мы не должны копошиться в потемках. Не вызывает сомнений, что люди командира Ку унесли с корабля все, что только смогли. Какое страшное испытание для вашей сестры, Эрон! Я не стал заставлять ее снова переживать весь этот кошмар. Одна, среди сплошных китайцев, бедняжка!
      Наложение ксенофобий… Эрон понимает, что от Фоя не добиться толку, но предпринимает еще одну попытку.
      – Еще меня обеспокоили ее отзывы о планете как об идеальном месте, почти рае.
      – По-моему, с этим отлично разобрался капитан Йелластон. Возбуждение, восторг… Сперва я неправильно это оценил, но теперь, познакомившись с фотографиями, сам готов прыгать до потолка.
      Эрон вздыхает. Фрэнк не только пришел к изящному решению, но и услышал Слово. Капитан Йелластон, высший авторитет, избавил его от колебаний.
      – Должен вам признаться, Эрон, я все это НЕНАВИЖУ! — неожиданно произносит Фой и обводит взглядом стены корабля.
      Эрон бормочет в ответ что-то бессвязное. Возможно, лейтенант не кривит душой. Во всяком случае, с виду дело обстоит именно так. Улыбаясь и сдерживая слезы умиления, Фой произносит:
      – У вас такая замечательная сестра! Она одна сильнее десятерых, ибо чиста душой.
      – В общем… — На выручку Эрону приходит бой часов, созывающий на вечернюю трапезу. Он скрывается в ближайшем проходе.
      От аромата вкусной еды у Эрона поднимается настроение. Хеморецепторы сильно влияют на примитивное сознание. К тому же в столовой его ждут голоса, музыка, свет.
      Мужественно не обращая внимания на ощущение, что инопланетное существо находится прямо у него над головой, Эрон набирает на поднос еды и усаживается рядышком с Коби и Яном Ингом, старшим ксенобиологом, с которым ему предстоит работать завтра. Ян Инг — босс Лори; самой Лори что-то, не видно.
      – Ну и народу сегодня!
      В последние годы люди на «Кентавре» все чаще принимали пищу в одиночестве, в произвольное время, унося еду в каюты, Теперь же, здесь столпотворение. Океанограф-перуанец принес какой-то график и собрал вокруг себя кучку людей. Мириам Штайн и две ее подруги, разделяют общество Брюса Янга и двоих мужчин из команды Дона. Алестрем поступила оригинально и избрала компанию чернокожего фотографа Акина. Притихший было корабль возвращается к жизни, протирает тигриные глаза, прочищает обезьяньи мозги.
      – Обратили внимание, чем нас потчуют, босс? — обращается к Эрону Коби. — Неужто Элис уговорила Кавабату расстаться с парой цыпляток? Объедение!
      Все затихают. Элис Берримен демонстрирует десерт — блюдо с настоящими спелыми персиками.
      – По половинке на человека! — строго предупреждает она. У нее заложен живой цветок.
      – У людей подъем, — делится своим наблюдением Ян Инг. — Как они продержатся еще два года?
      – Это если мы полетим на планету, — бормочет Эрон.
      – Есть аморальное предложение, — ухмыляется Коби. — Транквилизатор в водичку — и дело с концом.
      Никто не смеется.
      – Пока что мы обходились без химических препаратов, как сформулировал бы это Фрэнк, — замечает Эрон. — Как нибудь протянем.
      – Знаю, знаю! Только не говорите что я вас не предупреждал если до того дойдет.
      – На счет завтра, — говорит Ян Инг. — Первое чем мы займемся снимем показания биомонитора из командного отсека разведкатера. Грузовой отсек откроем потом.
      – Не возражаю.
      – Как только мы проникнем в отсек к инопланетному организму, я возьму пробы на биопсию — строгий минимум. Доктор Кей придерживается мнения, что организм от этого не пострадает. Мы доделываем дистанционные манипуляторы, чтобы работать на расстоянии.
      – Сделайте их как можно длиннее, — отвечает Эрон, представляя себе эти щупальца.
      – Все это осуществимо только в том случае, если организм еще жив. — Ян Инг выбивает пальцами по столу дробь, похожую на отрывок из Сибелиуса. — Вот получим показания и узнаем.
      – Скорее всего, с ним ничего не случилось. — Сейчас Эрону кажется, что эта тварь затаилась за буфетной стойкой. — Слушай, Ян, у тебя не бывает ощущения, что оно как бы присутствует рядом?
      – Всякое бывает! — смеется Инг. — Как-никак, величайшее событие в истории науки. Если эта тварь жива, конечно.
      – Нехорошие вибрации, босс? Кошмары замучили? — осведомляется Коби.
      – Ага. — Эрону не хочется об этом распространяться из-за насмешливого выражения на физиономии Коби. — В душе я ксенофоб.
      Они погружаются в обсуждение программы анализа тканей и установки биомониторов в отсеке с инопланетным организмом.
      – А вдруг эта штуковина вырвется в коридор? — вмешивается Коби. — Что, если она наплодила там котят или миллион личинок?
      – На этот случай есть стандартные обеззараживающие аэрозоли. — Ян хмурится. — Капитан Йелластон сделал особый упор на меры безопасности. Как я понял, он лично встанет у аварийного пульта, с которого быстро устроит в коридоре вакуум в случае неконтролируемых событий. Нам придется работать в скафандрах. Неудобно, но ничего не поделаешь.
      – Не беда. — Эрон впивается зубами в божественный персик. Он рад слышать, что палец на кнопке будет держать сам старина Йелластон. — Ян, мы должны гарантировать, что в корабль не проникнет ни крупицы этой дряни.
      – Полностью согласен. Мы развернем полную вспомогательную систему, включая подопытных мышей. Но главное — не причинить вреда образцу.
      – Конечно.
      Лори так и не появилась. Видимо, ест у себя, устав от толпы. Эрон встает в очередь на утилизацию остатков пищи и замечает, что мрачность, обычно присущая этой процедуре, уже успела испариться. Даже Коби на сей раз обходится без непристойных шуточек. Интересно, чем сейчас питаются люди Ку — растениями-телепатами?
      Каюта Лори находится в женском отсеке, на противоположной стороне корабля. Эрон начинает подниматься по спирали, пронизывающей весь корабль. Приближение к центральному «стержню», как всегда, сопровождается резким наступлением состояния невесомости. «Стержень» представляет собой широкую шахту, тянущуюся от носа до кормы, — излюбленное место приверженных спорту членов команды. Эрон неуклюже пересекает шахту, наслаждаясь насыщенным кислородом воздухом. Кислород и приятные ароматы рождаются среди зеленовато-голубого свечения вдалеке, в кормовой части: здесь расположены гидропонная ферма и бассейн — еще одно приятное местечко. Он ежится, вспоминая тяжкие месяцы, когда воздух был полон зловония даже здесь, а в проходах царил мрак. Пять лет назад антибиотик из чьего-то кишечного тракта претерпел мутацию, вместо того чтобы расщепиться при прохождении через систему охлаждения реактора. Достигнув гидропонных плантаций, он повел себя, как квазивирус, препятствующий вырабатыванию хлорофилла. Кавабате пришлось уничтожить 75 процентов всех растений, синтезирующих кислород. Началось долгое и тягостное ожидание при выключенных кислородопотребляющих приборах, пока проклюнутся и пройдут контроль новые ростки…
      Дальнейший путь к каюте Лори ведет «вниз», мимо складских и служебных отсеков. Каждые несколько метров коридоры дают новые ответвления, ведущие к другим каютам и жилым блокам. «Кентавр» представляет собой сложный лабиринт коридоров, что является одним из достоинств его конструкции.
      Эрон подходит к небольшому холлу перед спальной зоной и видит над ящиком с папоротником рыжеволосую голову: как он и догадывался, Лори унесла поднос сюда. Однако он никак не ожидал встретить здесь Дона Парселла, увлеченно беседующего с его сестрой.
      Ну и ну! Удивленно качая головой, Эрон пятится в еще один закоулок и устремляется к своему кабинету, шепча слова благодарности в адрес конструкторов корабля. Команда «Пионера» сильно страдала от стресса, порожденного чрезмерностью контактов между людьми. На «Кентавре» было найдено решение: увеличение не площадей, а альтернативных ходов, благодаря которым каждый может перемещаться по своей «орбите», ни с кем не сталкиваясь. Эрон считает, что цель достигнута; за эти годы он успел подметить, что каждый проложил себе по кораблю собственные маршруты. Кавабата, скажем, преодолевает расстояние между фермой и столовой невероятно сложным путем. Сам Эрон тоже проторил себе несколько троп.
      В лазарете Брюс Янг развлекает беседой Соланж. Эрон появляется в тот момент, когда тот со значением демонстрирует ей пять растопыренных пальцев. Эрон догадывается, о чем речь.
      – Еще пятеро утверждают, будто видели Тига?
      – Пять с половиной. Половинка — это я: на этот раз я его только слышал.
      – Ты слышал голос Тига? Что же он тебе наговорил?
      – Он со мной поздоровался. Вообще-то я не возражаю. — Брюс пытается ухмыльнуться.
      – А входят ли в твою пятерку Алстрем и Кавабата?
      – Кавабата входит, Алстрем нет. Получается уже шесть. Соланж поражена.
      – Они хотя бы понимают, что на самом деле его не видели?
      – Кидуа и Морелли — определенно нет. Легерски сомневается: говорит, что Тиг выглядел странно. Насчет Кавабаты не знаю: кто же разберет выражение на восточной физиономии? — Супербелка в своем репертуаре.
      – Так… — Эрон тяжело вздыхает. — Если кому-то интересно, то меня с некоторых пор мучают кошмары. В последнем фигурировал Тиг. Он и со мной поздоровался.
      Брюс щурится.
      – Ты живешь в секции «Бета». Плохо дело!
      – Плохо?
      – У моей пятерки было кое-что общее, а ты все нарушаешь. Все они обитают в секции «Гамма», да еще вблизи оболочки.
      – Понятно… — Эрон сразу схватывает, о чем толкует Брюс. Официальное название «Чайной розы» — «Гамма», поэтому секция над местом ее пристыковки к «Кентавру» тоже именуется «Гаммой». Сейчас стыковочный блок пустует.
      – Скажи, Брюс, этот поводок тянется назад? Мы ведь вращаемся. Разведчик болтается сзади?
      – Трос расположен под небольшим углом. Когда мы оттолкнули ракету, она уже вращалась вместе с нами.
      – Значит, инопланетный организм находится как раз под теми, кому явилось видение Тига.
      – Да. Но ты нарушаешь правило. У нас тут секция «Бета». А Алстрем еще дальше.
      – Зато сам Тиг здесь, — подсказывает Соланж. — В «Бете», вместе с тобой.
      – Это верно. — Эрон откидывается в кресле. — Но не занимаемся ли мы шаманством? Существует и ряд других общих факторов. Все мы давно живем в состоянии стресса, к тому же в настоящем доме с привидениями. Экипаж пережил две встряски: новость о прекрасной планете и появление настоящего инопланетянина, на которого нельзя взглянуть. Ты же видишь, что творится на корабле, Брюс: люди сияют, как рождественские елки. Надежда — страшная штука: с нею приходит страх, что мечта не осуществится. Если подавлять свой страх, он вырывается наружу в виде символа, а бедняга Тайгер всегда считался неудачником. Общие предпосылки настолько вопиющи, что остается удилятся, почему мы до сих пор не видим зеленых человечков.
      Эрон удовлетворен: выясняется, что он сам верит в свои доводы. Они звучат весьма убедительно.
      – К тому же теперь Тиг связан с этой инопланетной штуковиной
      – Как скажешь, док, — небрежно роняет Брюс.
      – Да, я утверждаю, что у этого явления имеется достаточно причин. Знаешь правило «бритвы Оккама»?
      – Знаю. — Брюс щелкает языком, вскакивает и переносит внимание на раздвижной стальной стержень на столе у Соланж. — Не забывай, Эрон, что старина Уильям в конце концов взялся доказывать, что нас любит Господь. Лучше я продолжу свой счет.
      –Сделай одолжение, — хмыкает Эрон.
      Брюс подходит к нему вплотную и говорит так, чтобы услышал один Эрон:
      – Должен признаться, что я видел еще и Мей Лин.
      Эрон не находит слов. Брюс кладет стержень на столик.
      – Так я и думал, — сухо бросает Брюс и выходит.
      Соланж подходит, чтобы забрать стержень, автоматически копируя жалобное выражение, которое видит на лице Эрона. У Брюса галлюцинация с Мей Лин? Но и это тоже ложится в канву теории Эрона.
      – Что это за штука, Соли?
      – Продление ручек секатора. К нему прилагается масса проводов. Кошмар!
      Ах, Соли! — Эрон заключает ее в объятия и снова ощущает, что жив. — Умница и красавица, красавица и умница! Ты так и пышешь здоровьем. Что бы я без тебя делал? — Он утыкается носом в ее ароматную плоть.
      – У тебя накопились вызовы к пациентам. — ласково напоминает она ему аппетитно колыхая бедрами.
      – Господи, неужели обязательно прямо сейчас?
      – Да, Эрон, обязательно. Подумай как хорошо будет людям.
      Эрон уныло отходит и берет чемоданчик. Вспомнив еще об одной своей обязанности, он незаметно для Соланж кладет туда две литровые фляжки.
      – Первый — Бустаменте, — сообщает она, заглянув в книгу вызовов. — У него нервное перенапряжение.
      – Лучше бы пригласить его сюда и сделать электрокардиограмму.
      – Не придет. Так что постарайся. — Она называет еще двоих, которых Эрон уже посетил бы, если б не карантин. — И не забывай о сестре.
      – Не забуду.
      Закрывая чемоданчик, он в тысячный раз задается вопросом, знает ли Соланж о фляжках. А Коби? Уж Коби-то должен знать: он с первого дня не отходит от дистилляционного аппарата. Скорее всего, бережет свое тайное знание, чтобы потом шантажировать своего «босса». Сможет ли Эрон доказать, что не занимается тем, за что в свое время сам упрекал Коби?
      – Пожалуйста, Эрон, записывай разборчивее.
      – Обязательно, Соли. Ради тебя.
      – Ха!
      Ему очень хочется вернуться, но он заставляет себя подняться по трапу. Получается, что он опять приближается к каюте Лори. Дон наверняка давно ушел. Однако Эрон все равно сначала заглядывает в холл. Рыжая головка Лори… А вот и ее собеседник! Эрон отступает, но сперва определяет, что теперь Лори составляет компанию не Дон, а Тимофей Брон.
      Эрон уныло бредет по холлам спального отсека. В кого превращается Лори — в мисс «Кентавр»? Какое право они имеют так досаждать его сестре, когда у нее еще не зарубцевалась язва? Разве они не знают, что ей предписан покой? Он — ее врач!.. Внутренний голос присовокупляет, что дело не ограничивается язвой. Если Тим не уберется через полчаса, Эрон вмешается. А что потом?
      Он признается себе в намерении допросить сестру, хотя в данный момент не отдает себе отчета, о чем именно будет спрашивать. Впрочем, исповедь полезна и для заживления язвы.
      Еще один поворот — и он оказывается неподалеку от жилья одного из пациентов, Игоря. Член команды Тима Брона, он возвратился на «Кентавр» в крайне угнетенном состоянии. Эрон помогал ему со всем усердием и гордился тем, что сумел вовлечь парня в заочные шахматные сражения. Однако дверь его не заперта, комната пуста. Не отлучился ли Игорь в холл? Книжка, в которую он записывает партии, тоже отсутствует. Еще один плюс в пользу планеты, решает Эрон и радостно отправляется к Андре Бачи.
      Бачи сидит в кресле. Его худое лицо выглядит почти по-прежнему, если не считать мешков под глазами, свидетельствующих о болезни почек.
      – Не думал, что доживу до такого, — говорит он Эрону. — Представляешь, у меня здесь есть настоящая вода — Ян прислал! Самая натуральная, а не та, что уже процедилась сквозь наши организмы. Возможно, она меня вылечит.
      – Почему бы и нет? — Убежденность больного растрогала бы и статую. Протянет ли он еще два года — в том случае, конечно, если они отправятся на планету Лори? Не исключено… Пока что Бачи — самый тяжелый больной на борту. Коби блестяще поставил ему диагноз: исключительно редкое заболевание под названием «синдром Мерчана— Бриггса» .
      – Теперь я смогу умереть счастливым, — продолжает Бачи. — Надо же, чтобы такое выпало на долю именно химика-органика!
      – Есть что-то любопытное? — Эрон указывает на образцы почвы, исследуемые Бачи.
      – О да! Фантастика! Тут уйма работы. Я не тороплюсь: исследовал всего два образца.
      – Дело твое. — Эрон убирает в чемоданчик баночки с анализами мочи и слюны больного.
      Покинув Бачи, он не идет обратно к Лори, а пользуется проходом в центральной части корабля, чтобы попасть на «капитанский мостик». Так зовется на «Кентавре» защищенный носовой модуль, в экстренном случае способный вместить всю команду корабля. Но только теоретически: Эрону не верится, что большинство его спутников согласится тереться друг о друга локтями, даже чтобы выжить. Здесь собрано самое важное оборудование: компьютеры Алстрем, навигационные приборы, запасные генераторы и лазерная система — единственная ниточка, связывающая их с Землей. Йелластон, Дон и Тим обитают в непосредственной близости от «мостика». Эрон проходит мимо компьютерного блока и останавливается перед глазком в двери старшего связиста «Кентавра». Микрофона и камеры не видно.
      Внезапно откуда-то из стены в районе его колена раздается надсадный кашель. Эрон подпрыгивает от неожиданности.
      – Входите, док, — басит Бустаменте.
      Дверь отъезжает в сторону. Эрон несмело перемещается среди колеблющихся силуэтов, из которых то ли шестеро, то ли семеро — крупные негры, внимательно наблюдающие за ним.
      – Я как раз занимаюсь вопросом из вашей сферы, док. Сравниваю степень испуга. Зависимость нелинейная: чем ниже тон, тем выше прыжок.
      – Любопытно. — Эрон опасливо пробирается среди призраков. У Рэя Бустаменте всегда сталкиваешься с разными чудесами. — Который из всех — вы?
      – Прошу сюда. — Эрон наталкивается на зеркальную стену, обходит ее и попадает в более или менее нормальное измерение. Бустаменте лежит на кушетке.
      – Закатайте рукав, Рэй. Сами знаете, зачем я к вам хожу.
      Бустаменте нехотя подчиняется. Эрон надевает на его внушительный бицепс манжету, отмечая отсутствие жировых отложений. Возможно, верзила последовал наконец его совету. Глядя на табло, Эрон с удовольствием размышляет о Рэе, о том, что он называет про себя его тайной. Рэй — еще одна диковина, прирожденный повелитель. Настоящий оригинал, в сравнении с которым Йелластон — бледная абстракция. Не лидер коллектива, вроде Дона или Тима, а заводила, тиран, мужчина в квадрате, способный любого положить на лопатки, перепить, переорать, перехитрить. Он принудит твою женщину родить от него, но если надо, отправит к праотцам твоих врагов; он будет пестовать тебя — свою собственность, помыкать тобой, а ты будешь с радостью выполнять его повеления. Первобытный силач, поставивший родное племя на ноги; теперь племя уже не видит в нем нужды. Десять лет назад всего этого еще нельзя было разглядеть: тогда это был всего лишь высокий молодой чернокожий американец, морской офицер-электронщик с отличным дипломом, способный собрать сложнейшую электрическую цепь, не снимая боксерских перчаток. Тогда его плечи еще не превратились в бугры, а над пытливыми глазами не нависали тяжелые надбровные дуги.
      – Очень советую наведаться к нам в лазарет, Рэй. — Эрон снимает с его руки манжету. — Этот прибор грешит неточностью.
      – Чем же вы сможете мне помочь, док? Пропишете дурацкую пилюлю?
      – Возможно.
      – Я доберусь до этой планеты, док. Живым или мертвым.
      – Непременно. — Эрон убирает инструменты, восхищаясь тем, как решил свою проблему Бустаменте. Что делать королю, рожденному среди муравьев и лишенному возможности даже взойти на муравьиный трон? Рэй трезво оценил ситуацию и решил сыграть ва-банк. Приняв решение, он оказался в двадцати триллионах миль от муравьиной кучи, на пути к девственной планете. Возможно, на ней еще осталось место для короля.
      Среди зеркал появляется девичий силуэт, превращающийся в Мелани. Мелани — техник кислородного блока, этакая мышка в белом халатике, послушный инструмент в руках Рэя.
      – Мы экспериментируем, — с усмешкой сообщает Бустаменте. — Что у нас сегодня на ужин, Мел?
      – Корнеплоды, — серьезно отвечает она, отбрасывая назад пепельно-светлые волосы. — Сладко, зато мало протеинов. Сочетается с рыбой или мясом. Как бы тебе не разжиреть. — Она безразлично кивает Эрону и исчезает среди зеркал.
      – Я в прекрасной форме. — Бустаменте потягивается и косится на Эрона. — Какой там воздух? Такой же прозрачный, как это выглядит на снимках? Спроси у сестры, хорошо ли там пахнет.
      – Загляну к ней вечерком и обязательно спрошу.
      – У меня тоже сплошные визитеры. — Неожиданно Бустаменте включает монитор, на который Эрон не обращал прежде внимания. Перед ними — комната связи, вид сверху. Соседняя кабина, откуда ведется управление вращением, пустует. Бустаменте ворчит себе под нос и переключает камеры; на мониторе появляется коридор, ведущий к капитанскому мостику, а затем какие-то иные места, которые Эрон не может сразу идентифицировать. Нигде ни души. Наблюдательная сеть, которой Бустаменте оплел весь корабль, — один из мифов-долгожителей на «Кентавре». Сейчас появилась возможность разобраться, что за мифом стоят камеры, спрятанные в стенах. Как ни странно, Эрон не усматривает в этом повода для упреков.
      – Сегодня ко мне заглядывал Тим. Просто так, поболтать. — Бустаменте снова переключается на кабину управления вращением и приближает запертый лазерный пульт. Это зрелище таит в себе некую угрозу; Эрон вспоминает, как Фрэнк Фой пытался наблюдать с помощью камеры за Коби, не согласовав свои намерения со старшим связистом.
      Словно угадав его мысли, Бустаменте цокает языком.
      – Знаете, как выразился в старину чемпион по боксу в тяжелом весе Джордж Форман? «Миллионы валились с ног, повстречавшись в этих непроходимых джунглях с Большим Джорджем». Я строю собственные планы, Эрон. Мелани — это только начало. Она покрепче, чем кажется на первый взгляд, но, конечно, тщедушна. Ей надо наращивать мышцы. Следующая на примете — Даниэла. Морской биолог, разбирается в рыбах.
      Он вызывает на экран новую картину: спина крупной женщины. Видимо, это игровая комната.
      – Подбираете себе будущее семейство? — Эрон восхищен дальновидностью и самоуверенностью верзилы. Настоящий монарх!
      – Это планы на отдаленное будущее. — Он пристально смотрит на Эрона. — Сначала нужно встать на ноги. У вас будут другие интересы, поэтому третьей я числю Соланж.
      – Соли? — Эрон контролирует свои лицевые мускулы. — Но вы хотя бы?.. А что она? Рэй, впереди целых два года! Возможно, мы вообще не…
      – Об этом не беспокойтесь док. Считайте, что я вас предупредил. Можете использовать оставшееся время, чтобы научить Соланж, как действовать, когда родятся дети.
      – Дети… — У Эрона идет кругом голова. Слово «дети» не звучало на «Кентавре» уже много лет.
      – Возможно, вам самому тоже пора задуматься о будущем. Это никогда не бывает преждевременным.
      – Хорошая мысль, Рэй.
      Эрон выбирается из залитых светом джунглей, надеясь, что его улыбка выражает профессиональную уверенность в выздоровлении пациента, а гнев проигравшего, чью женщину только что уволок более сильный. Соли, единственная отрада! Впрочем, впереди еще долгих два года. За это время; он придумает, как поступить. Или все предрешено заранее?
      Перед его мысленным взором встает дурацкая картина: он и Бустаменте дерутся посреди поля гигантских подсолнухов.
      Эрон подходит к двери капитана Йелластона. Сейчас он встретит лидерство в более абстрактной форме.
      – Входите, Эрон. — Йелластон сидит за столиком и обрабатывает ногти. Взгляд его совершенно нейтрален. Старый пройдоха знает, что такое выдержка.
      – Ваша речь задела нужные струны, сэр, — учтиво произносит Эрон.
      – Это не надолго. — Йелластон улыбается. Поразительно теплая, почти отеческая улыбка на усталом лице англосакса. Он убирает пилку. — Если вы не торопитесь, мы с вами обсудим пару вопросов.
      Эрон садится. У Йелластона снова прорезался лицевой тик — единственное свидетельство давнего сражения с самим собой. Йелластон наделен просто нечеловеческой работоспособностью, не взирая на усиливающееся поражение центральной нервной системы. Эрон навсегда запомнил день, когда «Кентавр» официально прошел орбиту Плутона. Вечером его вызвал Йелластон и без всяких предисловий сообщил: «Доктор, у меня привычка ежевечерне принимать по шесть унций спиртного. Я придерживался этого правила всю жизнь. В этом полете я сокращаю дозу до четырех унций. Ваша задача — обеспечить мне мою норму». Не веря своим ушам, Эрон, заикаясь, спросил, как капитану удалось выдержать весь проверочный год. «Воздерживался», — сказав это, Йелластон помрачнел, выражение его глаз испугало Эрона. — «Если вас заботит успех нашего полета, доктор, то делайте так, как я прошу».
      Нарушив свой профессиональный долг, Эрон согласился. Почему? Он не перестает спрашивать себя об этом. Ему известны все клички демонов, которых ежевечерне истребляет капитан. Раздражение, страх, паника — чувства, которым не место в капитанской душе. Впрочем, Эрон подозревает, что на самом деле Йелластон ведет сражение с совсем другим демоном. Имя ему — время, и от него не придумано противоядий. Йелластон представляется ему старой крепостью, устоявшей благодаря колдовским ритуалам. Возможно, демон уже умерщвлен, но он не рискует пытать старика вопросами.
      – Ваша сестра — очень смелая девушка, — проникновенно произносит Йелластон.
      – Невероятно смелая!
      – Мне хочется, чтобы вы отдавали себе отчет, насколько я ценю героизм доктора Кей. Это будет полностью отражено в моем докладе. Я представляю ее к ордену Космического Легиона.
      – Благодарю вас, сэр.
      Эрон мысленно фиксирует вступление Йелластона в клуб поклонников Лори. Внезапно его охватывает страх: не является ли он свидетелем очередного приступа? Это случалось с Йелластоном уже несколько раз: в оборонительных порядках железного человека появлялась брешь, залатать которую удавалось с большим трудом. Первый такой случай произошел на исходе второго года полета. Причиной послужила Элис Берримен. Йелластон подолгу беседовал с нею. Беседы становились все насыщеннее. Девушка сияла. До поры до времени все оставалось в норме, хотя и вызывало удивление. Элис признавалась Мириам, что капитан излагает причудливые стратегические и философские построения. Кульминация не заставила себя ждать: как-то раз еще до завтрака Эрон нашел ее рыдающей и увлек к себе в кабинет, чтобы вытянуть правду. Услышанное повергло его в ужас: то был не секс, а нечто несравненно более ужасное — бессвязная болтовня ночь напролет, завершившаяся плаксивым впадением в детство. Элис была в отчаянии: восхищение, почтенный трепет сменились отвращением. После тщетных попыток успокоить несчастную Эрон просто-напросто накачал ее наркотиками и внушил, что напилась она сама, а не капитан. Этого требовали интересы экспедиции…
      С тех пор он бдительно наблюдал за Йелластоном. Приступы повторялись каждые два года. Эрон сочувствовал бедняге: видимо, детство — единственное время в его жизни, когда он был свободен.
      До сих пор Йелластон не использовал Эрона как партнера для расслабления — то ли ценя его как ловкого поставщика зелья, то ли в силу других причин. Неужто теперь сгодится и он?
      – Ее отвага и свершения станут источником вдохновения для остальных.
      Эрон настороженно кивает.
      – Мне хотелось убедиться, что вы понимаете, насколько я доверяю докладу вашей сестры.
      «Как она ловко запудрила ему мозги! — думает Эрон в унынии. — Ай да Лори!» Потом он улавливает напряжение, которым пропитана пауза, и поднимает глаза. Куда гнет капитан?
      – Ставка слишком велика, Эрон.
      – Совершенно справедливо, сэр, — отвечает он с огромным облегчением. — Я придерживаюсь точно такого же мнения.
      – Нисколько не умаляя достижений вашей сестры, я должен сказать, что было бы слишком рискованно полагаться на чьи-либо слова, не имея иных подтверждений. Любых! Мы не располагаем объективными сведениями о судьбе экипажа «Гаммы». В связи с этим я намерен по-прежнему передавать желтый, а не зеленый сигнал, пока мы не прибудем на планету и не убедимся во всем сами.
      – Слава Богу! — восклицает Эрон, мнящий себя безбожником.
      Йелластон смотрит на него с любопытством. Сейчас самое время рассказать капитану о «встречах» с Тигом, о снах, признаться в страхах, связанных с телепатическими способностями инопланетного «укропа». Однако в этом нет необходимости: Йелластон сохранил трезвомыслие, Эрон неверно истолковал элементарную вежливость.
      – Я хотел сказать, что полностью поддерживаю ваше решение. Означает ли оно, что мы отправляемся на планету? Вы приняли решение, не дожидаясь результатов проверки образца?
      – Совершенно верно. Что бы мы ни выяснили, альтернативы не существует. Но есть одна тонкость… — Йелластон делает выразительную паузу. — Мое решение насчет сигнала не будет популярным. Хотя два года — очень короткий отрезок времени…
      – Два года — это вечность, сэр. — Эрон вспоминает загоревшиеся лица, восторженные голоса нетерпения, Бустаменте.
      – Я сознаю, что некоторые считают именно так. Я был бы рад сократить этот срок, однако «Кентавр» не располагает ускорителями, в отличие от разведывательных ракет. Тем не менее некоторые члены команды могут придерживаться мнения, что наш долг — как можно быстрее уведомить Землю о находке. Ведь ситуация там обостряется с каждым месяцем.
      Оба помолчали, скорбя о родной планете.
      – Если с «Кентавром» что-то случится еще до того, как мы проверим пригодность планеты, Земля уже никогда не узнает о ее существовании, — вслух размышлял капитан. — С другой стороны, у нас не зарегистрировано крупных неисправностей и нет оснований опасаться их в дальнейшем. Мы действуем согласно плану. Было бы непростительной ошибкой поторопиться с отправкой зеленого сигнала.
      До Эрона доходит, что Йелластон оттачивает предстоящее официальное заявление. Что ж, бутлеггера можно использовать по-разному. Но почему не обратиться к обычным советчикам — Дону и Тиму? Только сейчас Эрон начинает понимать, кого имеет в виду капитан, говоря о «некоторых».
      – Так мы обречем на гибель массу людей, хуже того, перечеркнем всякую надежду на успех переселения. В этих условиях поспешность пахнет преступлением. Земля доверилась нам. Мы не можем идти на риск и злоупотреблять ее доверием.
      – Аминь.
      Йелластон хмурится, потом резко встает и подходит к шкафу. Эрон слышит, как он делает глоток. Старик, должно быть, сэкономил последнюю каплю в ожидании новой дозы.
      – Черт бы их побрал! — Йелластон стучит фляжкой о стол. — Напрасно мы взяли в экспедицию женщин.
      Эрон не может удержаться от усмешки: он-то не разделяет сожалений старика. Эрон с благодарностью думает о Соли, об Алстрем, о женщинах-специалистах, идущих на «Кентавре» впереди мужчин, о спорах на Земле, не следует ли доверить командование кораблем женщине… Впрочем, он отлично понимает, что имеет в виду Йелластон.
      Капитан оборачивается, не пряча от Эрона свою рюмку, — признак небывалого доверия.
      – Нас ждут большие испытания, док. Два предстоящих года будут самыми мучительными. С другой стороны, то обстоятельство, что мы направляемся к планете, усмирит большинство команды. — Он опять массирует костяшки пальцев. — Отныне вам следует быть начеку. Напрягите зрение и слух.
      Эрон поспешно анализирует сказанное. От врачей, как и от бутлеггеров, тоже бывает толк.
      – Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Я сделаю все, что от меня зависит, — обещает Эрон Он надеется на давно намеченное общее обследование команды: возможно, сеансы психоанализа помогут заблаговременно разглядеть зреющие проблемы.
      – Отлично. Итак, завтра мы начинаем изучение растительного образца. Первоначально работа будет вестись на месте? — Эрон отвечает утвердительна, соображая при этом, что сейчас «место» инопланетного овоща — слева от него. —В корабль ничего не попадет?
      – А вот об этом надо позаботиться особо. Нужна охрана у входов в коридор.
      – Сами; всем распоряжайтесь доктор охраной в том числе.
      – Отлично. — Эрон массируерт себе шею, вспоминая о содержимом чемоданчика. — Некоторые демонстрируют любопытную психологическую реакцию на присутствие инопланетного организма. Полагаю, ничего серьезного. Вы сами, примеру, не замечали у себя странного ощущения — постоянного интуитивного отслеживания физического расположения этого существа?
      – Представьте себе, замечал! Сейчас оно на севере, вон там. — Капитан указывает через правое плечо Эрона. — Это важно, доктор? Эрон облегченно переводит дух.
      – Для меня — да. Выходит, что лично я за десять лет так и не научился ориентироваться в пространстве. — Он берет чемоданчик и движется к шкафу. — Мне казалось, что оно примерно у вас под койкой.
      Док привычными движениями меняет опорожненные фляги на полные.
      – Еще раз передайте своей сестре мои поздравления, Эрон. Не забудьте!
      – Не забуду, капитан.
      Эрон выходит несколько взволнованный. Ему предстоят нелегкие раздумья, если Дон или Тим взбунтуются, что сможет противопоставить им доктор Эрон Кей? Одновременно он вдохновлен: старик не купился на россказни Лори и не собирается действовать очертя голову.
      Решив поразмяться, он бежит по одному из самых длинных коридоров корабля где расположены шесть доков для разведывательных ракет. Здесь особенно сильна гравитация — она даже превышает нормальный земной уровень, поэтому именно это место облюбовали поклонники физических упражнений и игр. Эрон одобряет и этот элемент конструкции корабля.
      Его путь лежит в коридор «Бета», названный так по имени разведывательной ракеты Дона Парселла. Сама «Бета» давно наречена «Зверем», или «Фашистским чудовищем», тогда как «Альфа» Тима именуется «Безбожным выродком». «Гамма» командира Ку превратилась просто в «Чайную розу»; теперь эта «розочка» болтается у них за кормой, скрывая в своем чреве загадочный груз.
      Этот коридор ничем не отличается от коридора в отсеке «Гамма», где завтра будут исследовать инопланетный организм. Эрон считает на ходу проемы, в которых предстоит выставить охрану. Их набирается четырнадцать — больше, чем он предполагал. Здесь сходятся трапы со всего корабля: разведывательные ракеты при необходимости призваны играть роль спасательных шлюпок. Коридор такой длинный, что конец его теряется в перспективе. Эрон чувствует холодок в ногах: ведь он находится не где-нибудь, а в самом настоящем звездолете! Он — все равно что муха, ползущая по внутренней стенке вращающейся консервной банки, заброшенной в межзвездное пространство; под его ногами горят несчетные солнца.
      Он вспоминает церемонию, состоявшуюся в этих коридорах три года назад, когда разведывательные ракеты устремились навстречу солнцам Центавра. Спустя четыре месяца здесь же с грустью встречали сначала Дона, потом Тима, которые не нашли ничего, кроме сгустков метана и камней. Неужели «Зверь» и «Выродок» скоро понесут их к планете Лори? Вернее, не скоро, а через два года, и к планете Ку…
      Эрон так занят своими мыслями, что врезается в Дона Парселла, который возвращается из командного отсека «Беты».
      – Готовишься к старту, Дон?
      Дон ухмыляется. Эта его усмешка годится на все случаи жизни: Эрон подозревает, что с таким же выражением лица Дон шагнул бы в адский огонь. У Дона вид не только рубахи-парня, но и сторонника порядка. Тим ему под стать. К той же породе принадлежит и Ку. Именно такие мужчины должны проложить человечеству новый путь.
      Эрон ступает на трап, ведущий к жилищу Лори. Ему представляется, как Дон, все три корабля и вся команда опускаются на планету — мир цветов и меда; как высыпают на поверхность, торопясь создать подобие Земли. Что они там найдут — процветающую колонию Ку или голые кости? Но свобода есть свобода, созидание есть созидание. Потом прибудут корабли с Земли. До этого у них в распоряжении есть лет пятнадцать. Сначала прибудет техника, оборудование, все необходимое для сельского хозяйства. Дальше потянется разнообразный люд: администраторы, их семьи, политики, целые отрасли промышленности, рабочие, техники, инженеры. Все это хлынет на девственную планету, затопит ее, расползется по ней. Что тогда станет с Бустаменте, с ним самим, с Лори?
      Он уже стоит у двери сестры. Холл наконец-то опустел.
      Она впускает его. Он рад, что застал ее за прозаическим занятием — она делает прическу; черные зубья щетки находят среди рыжих завитков серебристые нити. Впрочем, это выглядит даже привлекательно. Она манит его внутрь, не оставляя своего занятия. Видимо, она вознамерилась сделать сто взмахов расческой.
      – Капитан передает тебе личные поздравления. — Садясь, он думает о том, что Фой может прослушивать ее каюту. Впрочем, Фой не рискнул бы установить системы визуального слежения.
      – Спасибо, Эрн. Семьдесят… Ты тоже меня поздравляешь?
      – А как же! Ты, наверное, устала. Я видел, ты принимала гостей. Хотел заглянуть раньше, но не тут-то было.
      – Семьдесят пять… Всем хочется послушать про тамошнюю жизнь. Для них это так важно!
      – Понимаю. Кстати, я оценил твой маневр в отношении наших драчливых китайцев. Не ожидал от тебя такого такта, сестренка. Она быстрее заработала щеткой.
      – Мне не хотелось все испортить. К тому же они быстро угомонились. Готово! — Она кладет щетку и улыбается. — Что за безмятежное место, Эрн! Кажется, там можно будет зажить по-новому: без насилия, ненависти, алчности. Знаю, знаю, как ты к этому относишься! Но у меня возникло такое чувство…
      Небрежный тон не может его обмануть. Лори, заблудшее дитя, мечтает о возвращении в райские кущи. Ее глаза горят, как у Жанны, напоминающей дофину о его священном предназначении. Эрон всегда испытывал сочувствие к бедняге дофину.
      – Люди есть люди, Лор: среди них обязательно заведется паршивая овца. А вообще-то они не так уж плохи. Взять хотя бы нас.
      – Нас? Опомнись, Эрн! Шестьдесят специально отобранных экспонатов! Разве мы действительно хороши? Разве способны хотя бы щадить друг друга? Худшие чувства подспудно нарастают почти в каждом и ждут случая, чтобы вырваться наружу. Только вчера на корабле произошла драка.
      Как она узнала?
      – Слишком велико напряжение, Лор. Мы все-таки живые люди.
      – Живые люди обязаны меняться.
      – Ничего подобного! Я хочу сказать, что основа не требует изменения, — виновато бормочет он. Зачем она так с ним поступает? Она заставляет его выступать в защиту того, что ненавидит он сам. Она права, но… — Лучше бы приняла людей такими, какие они есть. Таков главный завет.
      Она вздыхает, поправляет мелочи на тумбочке. Ее каюта похожа на тюремную камеру.
      – Почему мы называем «человеческим» то, что на самом деле унаследовали от зверей, Эрн? Агрессивность — якобы человеческая черта. Жестокость, ненависть, жадность — все это вроде бы присуще людям. Но так ли? Так? Чтобы стать настоящими людьми, мы должны избавиться от этих пороков. Почему бы не попробовать?
      – Мы пробуем, Лор, пробуем.
      – Вы и новый мир превратите в такой же ад, как Земля.
      – Ладно, Лор. — Он встает и разворачивает ее. — Я тебя знаю. Говори, что произошло на планете? Что ты скрываешь?
      – Ничего! Я все рассказала. Лучше ты скажи, что творится с тобой?
      – Дай мне честное слово, Лор, что Ку и его люди в полной безопасности. Поклянись!
      – Клянусь. Их окружает красота.
      – К черту красоту! Целы ли они, здоровы ли?
      – Конечно.
      Его по-прежнему озадачивает выражение ее глаз, но он уже растратил весь свой арсенал. Остается уповать на осмотрительность Йелластона.
      Она тянется к нему, обжигает прикосновением своей худенькой руки.
      – Ты сам все увидишь, Эрн. Разве не чудесно? Мы будем там вместе. Именно это помогло мне преодолеть обратный путь. Завтра я тоже приду посмотреть на образец.
      – Нет!
      – Я нужна Яну Ингу. По твоим словам, со здоровьем у меня порядок. Не забывай, все-таки я — главный ботаник. — Озорная улыбка.
      – По-моему, тебе вредны нагрузки. Ты забыла про язву?
      – Ждать в неведении еще хуже. — Она цепляется за его руку. — Скажи, капитан Йелластон пошлет зеленый сигнал?
      – Спроси его. Я всего лишь врач.
      – Как грустно! Ничего, он сам увидит. Все вы увидите. — Она хлопает его по руке и отворачивается.
      – Что мы увидим?
      – Покой — что же еще? Послушай, Эрн, древний текст — мученик Роберт Кеннеди процитировал его незадолго до того, как его убили: «Усмирить дикое человеческое сердце, наполнить жизнь в этом мире добротой…» Разве не чудесно?
      – Чудесно, Лор.
      Он уходит, размышляя о том, что жизнь в этом мире далека от покоя. Лори улетела с Земли не из благих побуждений, а по воле отчаявшихся, жадных до славы человекообразных — заблудшего человечества, которое она ненавидит…
      Он машинально избрал путь через главный холл. Под дисплеями, как обычно по вечерам, разыгрываются партии в бридж и в покер, однако ни Дона, ни Тима не видно. Уходя, он слышит, как физик-израильтянин, назначая ставку в карточной игре, вроде бы произносит слово «остров». Остров? Эрон поднимается к лазарету, надеясь, что ослышался.
      Соланж ждет его, чтобы сделать записи. Он диктует диагноз Рэя и Бачи. Вспомнив, что появилась еще одна проблема, он гонит дурную мысль прочь. На то, чтобы справиться с Бустаменте, у него есть целых два года.
      – Соли, завтра в секторе исследования мне понадобятся обеззараживающие контейнеры, которыми я мог бы воспользоваться самостоятельно. Скажем, сильный фитоцид плюс ртутный фунгицид. Что есть на складе?
      – Самое сильное средство — «Декон-семь». Но его ни с чем нельзя смешивать. Придется выставить много контейнеров. — На ее лице читается жалость к растениям, которым грозит смерть, и тревога за команду.
      – Пускай их будет много. Главное, чтобы ими можно было воспользоваться, не снимая скафандра. Честно говоря, я побаиваюсь этой инопланетной пакости.
      Соли обнимает его маленькими, но сильными руками. Ему удобно и спокойно. «Наполнить жизнь в этом мире добротой…» Его тело истосковалось по ней до боли. Соли зазывно смеется. Он ласкает ее, впервые за несколько недель чувствуя себя самим собой. Неужели я отношусь к тебе, как к своей собственности, Соли? Ничего подобного! Однако перед глазами появляется видение: огромный Бустаменте и маленькая Соли… Желание только усиливается. Возможно, большому черному брату придется пересмотреть свои планы. Эрон и Соли ложатся на удобную койку. Два года — немалый срок…
      Наслаждаясь прикосновением теплого тела Соли и погружаясь в сон, Эрон видит огромную, размером со стену, физиономию Тига, украшенную цветами и фруктами, как на детском плакатике из Италии. Розовые и зеленые цветочки почему-то звенят и посвистывают. Та-ра-ра, та-ра-ра… ТА-РА-РА!
      Сказочные звуки оказываются сигналом его докторского будильника. Будильнику помогает Соли: она трясет Эрона за плечо. Вызов поступил с капитанского мостика.
      Он скатывается с койки, натягивает шорты, толкает плечом дверь и мчится к шахте свободного падения. В руках неведомым образом оказывается чемоданчик. Он не знает, который теперь час. Его терзает страх: неужели у Йелластона случился сердечный приступ? Господи, без Йелластона все они погибнут!
      Он отталкивается и парит, неуклюже дергаясь и отчаянно прижимая к себе чемоданчик. Он так погружен в сравнение вариантов лечения, что едва не пролетает мимо нужного коридора, откуда раздаются голоса. Влетев туда ногами вперед, он с трудом выпрямляется и мчится дальше. Его смятение так велико, что он не сразу замечает черные колонны, возвышающиеся над ступеньками блока связи. Приглядевшись, он узнает ноги Бустаменте.
      Приблизившись, Эрон наблюдает кошмарную картину: командир Тимофей Брон тщетно пытается вырваться из объятий Бустаменте, но тот не ослабляет хватки; у Тима подбит левый глаз, щека в крови.
      – Хватит, хватит… — бормочет он. Бустаменте трясет его, словно грушу.
      – Что за утечка энергии? — раздается голос Дона Парселла.
      – Спроси у этого мерзавца, — рычит Бустаменте. — Я не успел ему помешать. Он воспользовался моим лазерным лучом! — Рэй встряхивает русского с новой силой.
      – Брось, — произносит Тим механическим голосом. — Что сделано, то сделано.
      Его левое веко рассечено до крови. Эрон оттаскивает Тима, заставляет сесть и откинуть голову, чтобы остановить кровотечение. В тот момент, когда распахивается докторский чемоданчик, из боковой двери выходит капитан Йелластон.
      – Сэр?.. — Эрон еще не избавился от страха за здоровье капитана. Однако странная скованность движений Йелластона подсказывает, что к чему. Господи, только не это! Капитан не болен, просто вдребезги пьян.
      Бустаменте распахивает дверь, ведущую к лазерному пульту. Из камеры доносится гудение.
      – Я не испортил лазер, — мычит Тим. — При монтаже было установлено кое-какое дополнительное оборудование. Меня обязали им воспользоваться в случае необходимости…
      – Сукин сын! — произносит Дон Парселл.
      – Что еще за оборудование? — грохочет Бустаменте, перекрикивая гул. — Что ты натворил, дубина?
      – Меня отправили сюда со спецзаданием… Планета найдена. Эрон видит, как капитан Йелластон через силу шевелит губами.
      – Вы подали… Вы отправили зеленый?..
      Присутствующие смотрят на него и по очереди отводят взгляд. Эрон корчится от невыносимой жалости. Он подозревает, что произошла катастрофа, в которую трудно поверить.
      – Сукин сын, — повторяет Дон Парселл словно по необходимости. До Эрона с опозданием доходит суть случившегося: на Землю послан зеленый сигнал! Он адресован одним русским, но об открытии узнают все. Теперь события будут нарастать, как снежный ком. Тим положил начало процессу, который нельзя остановить, даже если планета окажется непригодной.
      Он машинально обрабатывает рану Тима. Русский встает. Дон Парселл исчез, Бустаменте проверяет камеру резонатором, стараясь не оглядываться на Тима. Йелластон по-прежнему стоит навытяжку, словно проглотил аршин.
      – Прибор был спрятан в обшивке, — обращается Тим к Бустаменте. — Контакты под тумблером. Не беспокойся, устройство рассчитано на одноразовое применение.
      Эрон выходит следом за ним, все еще не веря. Их поджидает лейтенант Паули; неужели и она замешана во всем этом?
      – Откуда такая уверенность, Тим? Ты можешь всех угробить. Тот спокойно смотрит на него одним глазом.
      – Приборы не лгут. Данных достаточно. Ничего лучшего нам все равно не найти. А старик ждал бы целую вечность.
      Эрон уводит Йелластона. У капитана слегка дрожит рука. Эрон тоже дрожит — от жалости и отвращения. Тим назвал капитана «стариком»… Только сейчас до Эрона доходит весь ужас случившегося.
      Два года! К черту планету: возможно, они до нее и не доберутся. Но два года в металлической банке со слабовольным капитаном, стариком, чье пристрастие к выпивке вызывает всеобщий смех… Никто не сможет сплотить команду так, как это делал Йелластон на протяжении тех нескольких трагических недель, когда остро не хватало кислорода, и все были близки к панике. Тогда капитан был олицетворением правоты и силы. Сейчас Тим все перечеркнул. Команда перестала быть единым целым. Положение будет становиться все хуже, день ото дня — и так на протяжении двух лет…
      – В… вентилятор… — шепчет Йелластон, с трагическим достоинством позволяя Эрону уложить его в постель. — Это я во всем виноват.
      – Подождем до утра, — мягко говорит ему Эрон, прогоняя страх. — Вдруг Рэй что-нибудь придумает…
      Он бредет к себе, зная, что не уснет.

      …Тишина. Ослепительная пустота: ни облаков, ни плача. Эрон лежит в привычной позе зародыша и страшится пробуждения: если он окончательно проснется, то вспомнит о чем-то ужасном. Он делает попытку снова погрузиться в спасительный сон, однако этому препятствует чья-то рука, безжалостно трясущая его за плечо.
      Он открывает глаза и видит Коби, подающего ему горячую чашку. Отвратительный признак.
      – Вы знаете про Тима?
      Эрон кивает, морщится и глотает обжигающую жидкость.
      – А про Дона Парселла наверняка еще не слыхали. Я не стал вал будить: медицинского вмешательства на этот раз не потребовалось.
      – Что натворил Дон Парселл?
      – Держитесь, босс…
      – Ради Бога, не тяни, Билл!
      – Примерно в три ноль-ноль задрожала обшивка. Все компьютеры вырубились. Я стал выяснять, что стряслось. Оказалось, Дон запустил свою разведывательную ракету в автоматический полет. Загрузил в нее все данные, которые только смог. Говорят, ракета сможет послать на Землю сигнал, когда наберет скорость.
      – Дон тоже улетел?
      – Она пустая, на автопилоте. На «Звере» тоже оказалось какое-то специальное оборудование, а у наших есть станции прослушивания. Кажется, на Марсе.
      – Боже правый! — Как быстро все посыпалось! Откуда только Коби черпает информацию? Стоит случиться какой-нибудь гадости, как он немедленно оказывается в курсе дела. На лице Коби он видит не только усмешку, но и слабую мольбу.
      – Спасибо, Билл. — Эрон с трудом поднимается. — Сначала Тим, потом Дон… На «Кентавре» начали играть в войну. Теперь все пропало.
      – Старик не поспевает за событиями. — Коби фамильярно опирается о койку Эрона. — Это даже к лучшему. Теперь мы создадим более реалистичную политическую организацию. Хватит с нас единоличного лидерства! Конечно, можно сохранить его как формальную фигуру… Дон и Тим тоже пока не идут в счет. Для начала изберем рабочий комитет.
      – Это сумасшествие, Билл! Комитет не сможет управлять космическим кораблем. Любая политика для нас гибельна.
      – Хотите пари? Нас ждут перемены, босс.
      Эрон льет себе на голову воду, чтобы ничего не слышать. Выборы и два года неизвестности? Русская фракция, американская фракция, фракции Третьего и Четвертого миров… Специалисты по точным наукам против гуманитариев, технари против экологов, монотеисты против язычников — все раздоры Земли на одном крохотном корабле… Какое сообщество доберется до планеты, если им вообще суждено на нее попасть? Основанная ими колония, даже если это произойдет, будет с самого начала заражена распрями. Будь проклят Йелластон, будь проклят сам Эрон…
      – На одиннадцать назначено общее собрание, — сообщает Коби. — Между прочим, вчера вечером Тиг на самом деле совершил двадцатиминутную прогулку. В этом виноват я сам: забыл проверить изолирующую пломбу. Но все обошлось: я благополучно водворил его обратно.
      – Куда он забрел?
      – Все туда же: к стыковочному узлу «Розы».
      – Приведи его на собрание. — Эрон накажет всех разом.
      Он идет завтракать, пытаясь стряхнуть по пути свинцовый груз затянувшегося сна и ощущение надвигающейся беды. Он недостойно трусит перед собранием. Бедняга Йелластон будет отчаянно оправдываться за свою оплошность, спасать честь мундира, но его ждет неудача. Его не устроит роль подставного лица; неизбежна глубокая депрессия.
      Эрон заставляет себя заняться историей болезни Тига, чтобы хоть немного отвлечься. Последние показания производят плохое впечатление: понижение еще на пять пунктов. Расстройство энцефаллограммы — явление, которого он раньше не наблюдал у амбулаторных пациентов, особенно таких скоординированных, как Тиг. Любопытно… Надо будет разобраться повнимательнее. Видимо, то же самое происходит со всеми остальными. Все пошло вразнос. Йелластон обычно выступал в роли миротворца. Сумеют ли они обойтись без него? Неужели он, Эрон, так же несамостоятелен, как, например, Фой?
      Собрание неумолимо приближается. Эрон спускается на Лужайку, заранее мучаясь от жалости и страха. Он намеренно не вслушивается в то, что говорят собравшиеся, и поэтому не сразу замечает, что жалеть, собственно, некого: Йелластон говорит твердо, держится достойно, излучает харизму непререкаемого лидера. По его словам, в пять утра с «Кентавра» отправлен на Землю официальный зеленый сигнал.
      – Что?!
      – Как известно некоторым из вас, — невозмутимо продолжает Йелластон, — двое командиров разведывательных ракет проявили независимую инициативу и послали аналогичное уведомление своим земным правительствам. Обращаю ваше внимание на то, что их действия объясняются приказами, которые они получили от вышестоящих лиц перед стартом с Земли. Все мы можем только сожалеть, что силы Объединенных наций, финансировавших экспедицию, были к моменту нашего отлета недостаточно консолидированы. Есть надежда, что сейчас их единство укрепилось. Однако все это — дело прошлого и не имеет к нам отношения: конфликты сотрясали мир, в который никому из нас уже не суждено вернуться. Сейчас же мне хочется подчеркнуть, что Тим Брон и Дон Парселл, — Йелластон по-отечески кивает обоим командирам, сидящим слева от него как ни в чем не бывало, — в точности выполнили приказ, каким бы анахронизмом он теперь ни казался. Любой из нас поступил бы на их месте аналогичным образом. Теперь они освобождены от тяжкого обязательства, смущавшего их столько лет. Поданные ими сигналы, даже если и достигнут Земли, будут восприняты как подтверждение официального сообщения. Теперь наша обязанность — спланировать всю дальнейшую деятельность.
      «Господи, — думает Эрон, — ну и плут! Старый лис вернул себе бразды правления, перехватив инициативу в тот самый момент, когда его уже можно было списать со счетов. Фантастика! Но как ему это удалось? Как можно столь стремительно привести в действие лазеры?» Эрон озирается и замечает многозначительную ухмылку Бустаменте. Рэй и Йелластон неплохо похимичили в электронных джунглях. Эрон с трудом скрывает улыбку торжества. Он так счастлив, что сознательно не обращает внимания на подсказку внутреннего голоса: «Какой ценой?»
      – Изучение инопланетного организма, присланного командиром Ку, начинается сегодня днем примерно в шестнадцать часов. Оно будет происходить в коридоре «Гаммы», опломбированном во избежание заражения, однако вы сможете наблюдать всю операцию на своих дисплеях. — Йелластон позволяет себе улыбнуться. — Наверное, вам будет видно даже лучше, чем мне. Следующий этап — подготовка к изменению курса; мы направляемся к планете Альфа. Все должны максимально быстро принять необходимые меры для подготовки своих рабочих мест к ускорению и перемене курса. Загрузка векторов начнется завтра. Сообщайте Дону и Тиму о проблемах, возникающих в их секторах. За сектор «Гамма» в отсутствие командира Ку отвечает старший инженер Сингх. Наконец, мы должны незамедлительно приступить к уточнению общего плана колонизации с учетом имеющихся данных о планете. Первейшая цель — составление атласа планеты на основании всех сведений, которые специалисты смогут извлечь из информации «Гаммы». Наши планы будут строиться соответственно. Напоминаю, что эта задача требует воображения и тщательного осмысления всех параметров.
      Итак, леди и джентльмены, жребий брошен. В нашем распоряжении остается всего два года, чтобы подготовиться к величайшему свершению в истории человечества.
      Эрон хочет улыбнуться, услыхав архаизм, однако ему мешает комок в горле. Потом его отвлекает суматоха, поднявшаяся на Лужайке. Йелластон кивает Дону и Тиму, которые встают и выходят вместе с ним. «Все сделано безупречно, — думает Эрон. — Мы добьемся цели, мы — молодцы. К черту Коби! Папочка снова на коне».
      Все говорят одновременно. Эрон пробирается мимо изображений чудесной планеты Лори — будущего дома. Йелластон доставит их туда.
      Правда, непростой ценой. Зеленый сигнал уже летит к Земле. Отныне не только команда корабля, но и все население Земли накрепко связано с планетой. Планета не должна их подвести.
      Он идет готовиться к работе, почему-то решая удвоить запас обеззараживающих средств.
 
       Всему персоналу!
       Коридор «Гамма-Один» подлежит герметическому опечатыванию с 15.45 сегодняшнего дня ввиду предстоящего биоанализа инопланетного организма. На участок допускаются: 1) командный состав «Кентавр» — «Альфа»; 2) назначенные для проведения исследования ксенобиологи и медики; 3) космонавты из команды по выходу в открытый космос; 4) охрана и служба спасения. Означенные лица не снимают скафандров вплоть до разгерметизации коридоров. С внешней стороны всех входов выставляется дополнительная охрана (см. прилагаемый график назначений). Всем прочим с этой минуты категорически воспрещается находиться в секторе «Гамма». Трансляция всей операции будет вестись с ближайших точек по первому каналу вещания начиная с 15.15.
       Капитан Йелластон.
 
      Главный фактор риска в коридоре «Гамма-Один» — это провода. Эрон находит себе опору среди груды оборудования, заранее устав от тяжести еще не надетого скафандра. Ян Инг налаживает электронику. Старший ксенобиолог желает компьютеризировать весь коридор, но герметизация не дает вывести наружу кабели. Он призывает на помощь космонавтов, но те не желают никого пускать в свои служебные терминалы. Принимается решение принести в жертву входной индикаторный дисплей. Инженер Гомулка, по совместительству охранник, перемещает его и перебрасывает провода.
      Провода обвивают ноги. Ксенобиологи перетащили в коридор половину своей лаборатории: помимо биомониторов, здесь красуются еще штук восемь неведомых приборов. Ко всему этому добавляются камеры. Одна будет снимать вскрытие командной рубки «Чайной розы», еще две — грузовой отсек, где помещается инопланетный организм, две другие будут транслировать общую картину. Эрон с облегчением видит, что в самом коридоре к потолку подвешивают два дисплея. Эрон находится слишком далеко, чтобы воочию наблюдать вскрытие люков. Люди из службы безопасности пытаются размотать клубки проводов и уложить их вдоль стен, но системы жизнеобеспечения скафандров все равно превратят коридор в дремучий лес. К счастью, облачение в скафандры начнется только тогда, когда космонавты притянут «Чайную розу» к стыковочному узлу.
      Эрон находится на самом отдаленном посту. Между ним и космонавтами — открытое пространство; дальше разместились ксенобиологи, за ними виднеются люк для грузового отсека ракеты, люк поменьше и командный пункт. Под командным составом «Кентавр»— «Альфа» подразумеваются Йелластон и Тим Брон. Попросив Эрона снять с его глаза пластырь, Тим беседует с Доном, которому предстоит временно принять на себя командование всем «Кентавром» на случай непредвиденных событий.
      Эрон смотрит на шеренгу аэрозольных баллонов, выставленных у люков. От них тоже отходят провода, кончающиеся на пульте у него под рукой. Из-за этих емкостей ему пришлось выдержать бой с ксенобиологами. Ян Инг предпочел бы быть съеденным заживо, чем рисковать бесценным образчиком инопланетной жизни.
      На плечо Эрона ложится рука. Это Йелластон. Он закончил обход. По лицу капитана невозможно определить, каков в данный момент химический состав его крови.
      – Жребий брошен, — повторяет Эрон заклинание капитана. Йелластон кивает.
      – Пан или пропал, — тихо произносит он. — Экспедиция… Наверное, я совершил страшный поступок. Но они все равно прилетели бы, поверив сразу двум зеленым сигналам.
      – Ничего другого вам не оставалось, сэр.
      – Неправда. — Взгляд Йелластона обращен в бесконечность. — Мне следовало отправить желтый сигнал, а команде объявить, что отправлен зеленый. Это, по крайней мере, не позволило бы взлететь кораблям Объединенных наций. Такой поступок был бы самым верным. Но у меня не оставалось времени на размышления.
      Мимо Эрона протискиваются люди. Космонавты уже облачены в скафандры и готовы к выходу в открытый космос. Последний в цепочке треплет Эрона по руке: это Брюс Янг. Эрон смотрит, как они по очереди заходят в шлюз, и вспоминает подобную сцену, только происходившую три недели назад: они выходили, чтобы подвести к кораблю «Чайную розу» с бесчувственной Лори на борту. На сей раз их заботы сводятся к тому, чтобы подтянуть поводок, хотя и это достаточно рискованно: из-за непрерывного вращения можно сорваться… Эрон ежится — он на такое не способен.
      Дисплей оживает. На нем мерцают звезды. Их заслоняют скафандры, потом в пустоту удаляются три желтые искорки. Это огоньки на шлемах троих, отправившихся к «Чайной розе». Эрону становится нехорошо: его ждет встреча с инопланетянином! Он заставляет себя успокоиться и перебирает насадки-удлинители, с помощью которых погружают приборы в люк грузового отсека. Из-за ближайшей прозрачной двери за ним наблюдают несколько лиц. Он машет им рукой. Любопытные, рассудив, что главное впереди, отходят. Эрон понимает, что предстоит долгая работа.
      Постепенно коридор покидают все посторонние. Остается только бригада, обслуживающая скафандры. По обшивке корабля уже пробегает дрожь, что свидетельствует о близости «Чайной розы». Внезапно дрожь резко усиливается — сработали захваты. Дрожь исчезает. Эрон опять ежится: вот и инопланетянин.
      Начинает мигать сигнал «эвакуация». Из репродукторов раздается голос Тима Брона:
      – Надеть скафандры!
      Космонавты возвращаются. Обслуга скафандров снует по коридору, поправляя все провода. Работать предстоит в страшной тесноте. До Эрона добираются в последнюю очередь. Облачаясь в скафандр, он снова видит за прозрачной перегородкой любопытные лица. На экранах теперь все видно гораздо лучше, но лица не пропадают. Эрон качает головой: неисправимая привычка наблюдать за всем собственными глазами.
      – Посторонним покинуть зону!
      Космонавты занимают позицию перед люком, ведущим в командную рубку «Чайной розы». План заключается в том, чтобы сперва открыть его и извлечь данные о жизнедеятельности организма. Жив ли он? Эрона не мучают мистические всплески интуиции. Единственное, что он сейчас чувствует, — это растущее напряжение. Он заставляет себя дышать размеренно.
      – Охране — загерметизировать зону!
      Перекрываются последние выходы. На Эрона смотрят с третьего по счету поста ксенобиологов. Несмотря на шлем, он узнает Лори и хмурится. Он забыл, что здесь будет и его сестра. Он приветствует ее, приподняв руку в перчатке. Хорошо было бы встать между нею и люком грузового отсека!
      Герметизация произведена, охрана расставлена. Брюс Янг и еще двое приближаются к шлюзу, выходящему на люк командной рубки. Эрон поднимает голову, чтобы наблюдать за происходящим на экране. Крышка со скрежетом отъезжает в сторону. Люди заносят внутрь анализаторы паров. Люк снова задраивается. Пауза. Видя, как ксенобиологи включают свои радиостанции, Эрон догадывается, что из рубки идет комментарий, и тоже ловит соответствующий канал.
      – Норма. Состав атмосферы в норме. — Помехи.
      Крышка отъезжает, люди выходят из рубки, сопровождаемые чуть заметными клубами пара. Лори опять оглядывается на Эрона, и он понимает, что она хочет сказать: это воздух, которым она дышала на протяжении года.
      Судя по первому впечатлению, инопланетный организм жив.
      – Метаболизм регулярный, оболочка в прежнем состоянии, — звучит в наушниках голос Яна Инга. — Интенсивность биолюминесцентности — до восьмидесяти «свечей».
      Восемьдесят — вот это яркость!
      – Первый всплеск интенсивности произошел при стыковке с «Кентавром», второй — когда ракету отводили.
      То есть примерно в то время, когда Тиг открыл контейнер — если он его открывал. Не исключено также, что стимулом послужило движение ракеты.
      – Один из вентиляторов не действует, — продолжает старший ксенобиолог. — Однако остальные вентиляторы как будто обеспечивали необходимый газовый обмен. Воздушный слой у поверхности организма нуждается в постоянном обновлении — так имитируются непрерывные ветры, дующие на планете. Заметно также пульсирующее изменение внутреннего давления…
      Эрон ненадолго отвлекается. Ему представляется, как он выходит на поверхность планеты и чувствует ветер — поток первобытного свежего воздуха, которым никто еще не дышал. Это создание привыкло к ветрам… Масса, похожая на стручок в четыре метра длиной — так описала его Лори. Нечто вроде большого пакета с фруктами. Пакет пролежал в грузовом отсеке целый год, не прекращая обменных процессов, пульсируя, испуская свечение — может, что-нибудь еще? Жизненные функции — это усвоение, рост, размножение. Вдруг оно размножилось, и отсек, как предрекал Коби, теперь полон чудищ, которые выскочат — или выползут — и проглотят всех людей? Эрон спохватывается, что невольно отошел от своего поста с рукоятками, и исправляет оплошность.
      – Масса постоянна, векторы активности стабильные, — заключает Ян.
      Значит, оно не размножалось, а просто «отдыхало». Может, мыслило? Эрон задается вопросом, совпадают ли пики биолюминесцентности с какими-нибудь явлениями на «Кентавре». С какими именно? «Встречами» с Тигом, кошмарами? Он призывает себя оставить подобную блажь, хотя внутренний голос напоминает, что колонисты в Новой Англии тоже не усматривали связи между океанскими течениями и зимними температурами, в противном случае они бы не…
      Он задумался и пропустил начало совещания по поводу того, стоит ли вскрывать заваренный Лори внутренний переход. Решено не делать этого, а подойти к люку грузового отсека с внешней стороны.
      Те, кому поручено орудовать приборами на штырях-удлинителях, берут их в руки. Провода исполняют неторопливый змеиный танец. Брюс и старший техник открывают грузовой шлюз. Через него на корабль поставлялось оборудование, транспорт, летательный аппарат и генератор. Заслонка бесшумно отъезжает, подпуская обоих к отверстию. Эрон видит на экране, как они открывают люк корабля. На этот раз обходится без выбросов пара. За двумя фигурами в скафандрах угадывается контейнер, внутри которого находится инопланетный организм. К работе подключаются люди с приборами: они просовывают в люк свои щупы, как бронтозавры — шеи. Эрон косится на другой экран, демонстрирующий коридор, и чувствует страх, как будто опустился в океанскую впадину.
      «Мы, — размышляет он, — это мельчайшие крупицы жизни, оказавшиеся за много миллионов миль от места, породившего нас, и зависшие в черной пустоте; мы со всеми предосторожностями готовимся к встрече с иной формой жизни. Все мы до невозможного несовершенны, и тем не менее мы живы. Все это невероятно и смехотворно: горы приборов, неуклюжие приматы в скафандрах, крайняя осмотрительность, кропотливость, торжественность! Ян Инг, Брюс Янг, Йелластон, Тим Брон, Бустаменте, Элис Берримен, Коби, Кавабата, моя святоша-сестра, бедняга Фрэнк Фой, безмозглый Эрон Кей — поток лиц, заполнивший его сознание… Каждый заперт в собственном представлении о действительности. И все же… Что если мы и вправду спасаем род человеческий, что если нам уготован настоящий рай?»
      Он снова смотрит на главный экран и видит спины вошедших в ракету и открывающих контейнер людей. Люди с приборами загораживают обзор. Эрон отворачивается и находит глазами Йелластона и Тима Брона. Рука капитана неподвижно лежит на пульте. Видимо, это пульт управления эвакуацией: стоит нажать кнопку — и произойдет откачка воздуха, в коридоре в считанные минуты возникнет вакуум. То же самое произойдет с контейнером — если его, конечно, откроют. К Эрону возвращается уверенность. Он проверяет собственный пульт управления и в очередной раз возвращается на штатную позицию, которую незаметно для себя покинул.
      В наушниках раздаются недовольные возгласы и кряхтение. Видимо, контейнер по-прежнему трудно открыть… Один из людей с приборами бросает свой щуп и заходит внутрь, за ним следует другой. Что происходит?
      На экране не видно ничего, кроме спин. В отсеке уже вся космическая команда… Вспышка света, молния, бросающая на фигуры людей синий отблеск, странный светящийся розовый фон… Уж не пожар ли? У Эрона отчаянно колотится сердце. Зачем они там толпятся, почему не отойдут и не пустят в ход приборы на щупах? Розовые вспышки, загораживаемые неуклюжими силуэтами, следуют одна за другой. Видимо, они не просто приоткрыли контейнер, а распахнули его настежь. Уж не стремится ли эта дрянь наружу?
      – Закройте и отойдите! — кричит он в собственный микрофон, однако канал связи забит оглушительным треском. Все кидаются к люку, что очень опасно.
      – Капитан! — вопит Эрон, но напрасно. Рука Йелластона по-прежнему лежит на пульте. Все космонавты набились в отсек, лезут в контейнер. Розовая вспышка озаряет коридор и опять меркнет.
      – Разойтись! Все по своим местам! — Голос Йелластона перекрывает помехи. За сим наступает тишина. Эрон обнаруживает, что на него напирают. Он оказался среди ксенобиологов. За прозрачным щитком шлема он видит лицо часового — фотографа Акина. Оба смущаются и возвращаются на свои места.
      – Все по местам! Доклад бригады вскрытия.
      Эрон чувствует, что каждое движение дается ему с трудом. Его обуревает желание снять шлем, в котором он вот-вот задохнется.
      – Старший, вы меня слышите? Выводите своих людей.
      На экране видно беспорядочное шараханье, потом следуют одна за другой разноцветные вспышки. Нет ли раненых? Из шлюза медленно появляется человек.
      – Что происходит, старший? Почему у вас откинут шлем?
      Эрон не верит своим глазам: старший техник выходит в коридор с открытым забралом. Что происходит? Уж не захватил ли остальных инопланетянин? Старший вскидывает руку и жестом показывает, что все в порядке. Канал связи между скафандрами по-прежнему не функционирует. За старшим из ракеты выбираются остальные. Их спины озарены странным светом, бросающим розовый отблеск на весь коридор; шлемы открыты. Впрочем, на них тоже как будто не повлияло то, что произошло внутри. Что же там случилось?
      На экране — дверь контейнера; внутри Эрон не может различить ничего, кроме светящегося прямоугольника. Прямоугольник то ли колеблется, то ли раздувается, от него исходит то розовое, то желтое, то лиловое свечение. Это красиво, это гипнотизирует. Он соображает, что контейнер следовало бы закрыть. Эрон заставляет себя оглянуться и видит Йелластона: рука лежит на пульте. Значит, все в порядке, ничего страшного пока не произошло.
      – Закройте шлемы, прежде чем я включу герметизацию! — командует капитан.
      Старший команды медленно опускает забрало. Его примеру следуют остальные. Их движения замедленны и нескоординированы. Один спотыкается о прибор… Эрон хмурится. У него самого путаются мысли. Почему они не действуют по программе, почему не сделают что-нибудь с биолюминесцентностью? Впрочем, все, видимо, в порядке, раз Йелластон спокойно наблюдает за происходящим…
      Кто-то едва не сбивает его с ног. Он моргает, восстанавливает равновесие, оглядывается. Господи, он опять оказался не там, где надо. Весь коридор сгрудился у люка и таращится на восхитительное свечение. Даже охрана покинула свои посты. До Эрона доходит, что творится недопустимое. Все дело в свете: это его влияние! «Закройте люк!» — мысленно умоляет он остальных, возвращаясь на свой пост. Его движения затруднены, словно он бредет в воде. Ему надо добраться до кнопки тревоги. Непонятно, как он очутился так далеко от нее. За прозрачными дверями не счесть лиц. Трапы тоже запружены людьми, следящими за событиями в коридоре. Сюда сбежался весь экипаж. Что происходит? Что с ними творится?
      Его пронзает леденящий страх. Он нащупывает кнопку и бросается на нее всем телом, борясь с невидимой глазу могучей волной, волокущей его назад. Его так и подмывает откинуть забрало и ринуться навстречу зареву. Люди вокруг дружно поднимают щитки. Он узнает острый нос Яна Инга.
      – Всем отойти от люка! — звучит приказ Йелластона, но Ян Инг, как нарочно, бросается вперед, расталкивая всех на своем пути.
      – Остановитесь! — надрывается Эрон в бесполезный микрофон. Рука непроизвольно вскрывает шлем, ноги несут его следом за Ингом. Уши наполняются голосами и шумами. Он забирается на какое-то возвышение и оглядывается в поисках Йелластона. Тот по-прежнему на месте и как будто ведет изнурительную борьбу с Тимом Броном, который пытается убрать руку капитана с кнопки. Свечение полностью скрыто тугой пробкой из тел, заткнувшей люк. Эрон понимает, что происходящее — результат воздействия организма в контейнере, и испытывает ни с чем не сравнимый ужас. Ему кажется, что у него сейчас лопнет голова. Одновременно он сердится на тех, кто перекрыл свет. Конец! Непонятно: конец им или волшебному свету…
      Он сталкивается с кем-то нос к носу, чувствует, что его тянут за руку, видит перед собой разгоревшееся лицо Лори. Ее шлем куда-то подевался.
      – Идем, Эрон. Вместе!
      Природная недоверчивость помогает ему опомниться. Одной рукой он хватает сестру за плечо, другой цепляется за рабочий столик. Лори! Она заодно с этой нечистью. Он знал это с самого начала, он всегда подозревал, что она вынашивает какой-то безумный план. Его долг — положить конец этому, умертвить существо. Где заветная кнопка? До нее опять слишком далеко…
      – Капитан! — вопит он во все горло, сражаясь с Лори и одновременно умудряясь сообразить: в их распоряжении останется пара минут, чтобы унести ноги… — Действуйте! Откачивайте воздух!
      – Нет, Эрн! Такая красота! Не бойся! — восторженно восклицает Лори.
      – Убейте его! — снова надрывается он, но в общем гвалте тонет любой призыв. Лори дергает его руку, словно решила вырвать ее с мясом. От ее неистовости ему делается еще страшнее.
      – Что это такое? — Он хватает ее за ремень и трясет. — Что ты делаешь?
      – Пора, Эрн! Время пришло! Идем! Там столько народу…
      Он делает попытку ухватить ее покрепче и слышит позади металлический скрежет. Все кончено. Впрочем, он начинает усматривать в ее словах некий смысл. Народу слишком много, поэтому чрезвычайно важно оказаться там еще до того, как неведомая сила будет без остатка истрачена на других. Как смеют они загораживать волшебный свет? Лори уже завладела его рукой и тащит его к людской массе в жерле люка.
      – Вот увидишь, все пройдет, боль исчезнет… Эрн, дорогой, мы будем вместе…
      Красота проникает Эрону в душу и побеждает страх. Там, внутри, находится кульминация всех человеческих желаний, колдовской фонтан счастья, чаша Грааля, оживший свет! Он замечает щелку и пытается протиснуться в нее вместе с Лори, но его зажимают, придавливают к стене. Народ все прибывает. Эрон ведет отчаянное сражение, чтобы не отдать завоеванную позицию и не выпустить Лори, смутно сознавая, что ему знакомы все противники: впавшая в экстаз Алстрем, рассвирепевший Кавабата… Он ныряет под чью-то руку, в тот же момент получает сокрушительный удар в спину и валится под какую-то установку, так и не выпустив руку Лори.
      – Скорее, Эрн, скорее!
      Кто-то едва не наступает на него. Это ударивший его Бустаменте. Все они примчались сюда, чтобы урвать частичку волшебства! Эрон звереет и опять бросается в бой, но его преследует неудача: он запутывается в кабелях и вновь падает.
      – Вставай, Эрн! — Лори немилосердно теребит его. Но к нему возвращается спокойствие, хотя он отчаянно пытается высвободить угодившую в ловушку ногу. Экран над ним показывает две маленькие сражающиеся фигурки — Йелластона и Тима Брона, сбросивших шлемы.
      Тим пытается убежать, но Йелластон обрушивает на него сзади два сжатых кулака, после чего переступает через поверженного противника и уходит из поля видимости камеры.
      Эрон обреченно понимает, что зову манящего розового свечения не в силах противостоять никто. Оно призвало их, и они пошли. Эрон тоже должен идти… Он хмурится и крутит головой. Часть его сознания противится этой тяге, этому сводящему с ума вожделению. Когда он лежит на полу, способность сопротивляться возрастает. Возможно, экраном служит нагромождение приборов и клубок кабелей. Лори пытается его распутать, но тщетно. Он тянет ее к себе.
      – Что с ними, Лор? Что случилось с… — Он не может вспомнить, как зовут командира-китайца. — Что стало с твоей командой?
      – Перемена… — Она задыхается. — Слияние, исцеление. Возвращение к самим себе. Ты сам все увидишь. Скорее! Разве ты не чувствуешь, Эрн?
      – Но… — Он отчетливо ощущает эту тягу, ему тоже хочется мчаться навстречу раю, но этим его ощущения не исчерпываются. В голове по-прежнему жив призрак доктора Эрона Кея, призывающий опомниться. Лори уже готова тащить его волоком, но он отбивается, боясь сдвинуться с места. Коридор опустел, только в отдалении, у шлюза, слышны неразборчивые голоса. Нет ни криков, ни признаков паники.
      Не обращая внимания на Лори, он выгибается и смотрит на большой экран под потолком. Люди стоят сплоченной толпой. Никогда еще он не видел такого единения. Он понимает, что требуется экстренное медицинское вмешательство. Ведь он — врач! Он представляет себе непреклонного доктора Эрона Кея, задраивающего люк транспортного отсека, противостоящего толпе, спасающего людей от неведомой участи. В действительности он не способен на подвиг: доктор Эрон Кей представляет собой жалкий сгусток страха и безнадежного стремления оказаться там самому, поймать хотя бы лучик теплого света. Одиссей, увлеченный сиренами… Он опять смотрит на экран и не видит ничего особенного. Все твердо стоят на ногах. Космонавтам удалось уйти, успокаивает он себя. Значит, и его задача — унести ноги.
      Лори облегченно смеется: наконец-то она его освободила. Он запускает руку за пазуху, нащупывая шприц.
      – Эрн, дорогой… — Ее тонкая шея не защищена. Он хватает ее за волосы и делает укол. Она кричит и вырывается, но он крепко держит ее, дожидаясь, пока подействует инъекция. У него самого проясняется в голове, тяга броситься к контейнеру слабеет. Возможно, толпа приняла все воздействие на себя. От этой мысли ему делается дурно. Он старается отвлечься и думает о том, как бы пересечь коридор, оказаться на трапе и восстановить герметизацию.
      Внезапно слева от своего убежища он видит медленно переступающие ноги. Ему ли не узнать эти смугло-золотистые ноги…
      – Соли! Соли, остановись!
      Ноги застывают на месте, в поле зрения появляется маленькая рука. Он может дотянуться до нее, схватить. Но для того, чтобы спасти свою женщину, ему придется выпустить Лори. Он тянется, но Лори тут же делает попытку вырваться. Он спохватывается, но поздно — маленькая рука уже пропала.
      – Соли! Соли, вернись! — Ее медленные шаги стихают в глубине коридора. Он знает, что доктора Эрона Кея ждет пожизненный позор.
      – С космонавтами ничего не случилось… — бормочет он себе под нос.
      Лори слабеет, ее глаза мутнеют с каждой секундой.
      – Нет, Эрн… — вздыхает она. Еще один вздох.
      Эрон хватает ее за ремень и выползает из убежища в коридор. Стоит ему высунуть голову, как сладкое томление снова берет верх над остальными чувствами. Цель — там! «Я врач!» — упрямо напоминает он себе. Ладонь нашаривает толстый кабель. Эрон смотрит на него словно с расстояния в несчетные мили, но все же узнает: это компьютерный кабель ксенобиологов. Если ползти вдоль него, то можно добраться до выхода.
      Он хватается одной рукой за кабель и встает на четвереньки. Другой рукой волочит за собой Лори. Инопланетное притяжение воздействует на каждый атом его души, голова пухнет от свечения, он чувствует, что обязан оторваться от никчемного кабеля и присоединиться к соплеменникам. «Я врач…» — повторяет он. Требуется огромное напряжение всех сил, чтобы рука в перчатке продолжала скользить вдоль путеводной нити, чтобы голова не поворачивалась туда, куда рвется душа. Ему надо преодолеть считанные метры, но задача кажется невыполнимой. Почему он упирается, почему движется не туда? Насколько проще было бы повернуть назад!
      Незаметно для себя он достигает цели. Остается выпустить спасительный кабель и перетащить Лори через порог.
      Он стонет, но откидывает ударом ноги тяжелую заслонку, после чего умудряется задвинуть ее за собой. Вожделение мигом ослабевает. Оставшаяся крупица рассудка находит объяснение: видимо, это какое-то электромагнитное поле…
      Он поднимает глаза и видит рядом неподвижную фигуру.
      – Тайгер! Что ты здесь делаешь? — Эрон встает на ноги. Лори лежит на полу. Тиг в замешательстве смотрит на них и молчит.
      – Что в этой ракете, Тайгер? Ты видел инопланетянина? Что это такое?
      Лицо Тига собирается в складки.
      – М-м-м… М-м-м… — Его рот кривится. — Мама…
      Тут не добиться толку. Эрон берет Лори на руки и тащит ее в кабину экстренной связи. Ее глаза все еще открыты, слабеющие пальцы цепляются за пряжки скафандра.
      Эрон включает канал общей связи.
      – Дон! Командир Парселл, вы меня слышите? Говорит доктор Кей, Я нахожусь на шестом трапе. Здесь крупные неприятности.
      Молчание. Эрон повторно пробует вызвать Дона, потом пытается связаться с Коби, с узлом связи, со службой безопасности. Он перебирает всех, кого можно, однако не добивается ответа. Неужели вся команда «Кентавра» собралась в коридоре «Гаммы», неужели все набились в этот проклятый контейнер?!
      Все, кроме Тига. Эрон выжидательно смотрит на травмированного. Тиг все время оставался с внешней стороны.
      – Ты там был, Тайгер?
      Рот Тига издает звук, похожий на отрицательный ответ. Кажется, происходящее не вызывает у него интереса. Что же требуется, чтобы сохранить рассудок вблизи этой пакости — средства, подавляющие деятельность коры головного мозга? Или Тиг приобрел иммунитет после первого контакта? А вдруг удастся изготовить препараты? Можно ли сохранить рассудок, подвергшись лоботомии? Он замечает, что сместился ближе к проходу; Лори наполовину вылезла из скафандра и тоже ползет в ту сторону. Он снимает с нее скафандр и затаскивает на трап.
      Обернувшись, он видит в коридоре неясную тень. Какое-то мгновение ему чудится, что за ним явилось инопланетное чудовище. Потом он замечает человеческую руку, постукивающую по прозрачной перегородке. Кто-то хочет выбраться оттуда…
      – Тайгер! Впусти его! — Он отчаянно жестикулирует, чтобы расшевелить Тига. — Помнишь, как это делается? Рычаг!
      Тиг колеблется, топчется на месте. Потом срабатывает старый рефлекс: он обеими руками хватается за рычаг. Рывок — и створки распахиваются. Капитан Йелластон.
      – Капитан, капитан! Вы в порядке? — Эрон кидается было к нему, но по пути спохватывается. — Тайгер, закрой!
      Йелластон приближается к нему деревянным шагом, глядя прямо перед собой. Бледен, но как будто не ранен. Что бы там ни произошло, он легко отделался. Значит, обошлось.
      – Капитан, я…
      Но за перегородкой возникают новые фигуры. Мимо Тига шествуют Тим Брон и Коби. Никогда еще Эрон не был так рад встрече со своим ассистентом. Поприветствовав его нечленораздельным криком, он бросается за Йелластоном.
      – Капитан… — Он собирается предложить опечатать коридор и провести поголовное обследование. Однако Йелластон не оглядывается.
      – Красный… — бормочет он чуть слышно. — Красный — вот правильный сигнал. — Он уходит к командному пункту.
      Эрон понимает, что капитан в шоке. Впереди он замечает какое-то копошение. Это Лори старается ускользнуть от него. Однако она не намерена возвращаться в коридор, а уходит внутрь корабля. Эрон устремляется следом за ней. Однако его движения сковывает скафандр, она же проявляет неожиданное проворство. Расстояние между ними не сокращается, а, напротив, увеличивается. Они пролетают мимо спальных отсеков, мимо складов. Лори ныряет в шахту свободного падения, из нее сворачивает влево, в направлении командного пункта.
      Эрон с проклятиями торопится за ней. Не попадая ногами в захваты, он отлетает то к одной стенке, то к другой и с трудом набирает скорость. Силуэт Лори впереди все уменьшается. Достигнув командного пункта, она запирает замок изнутри.
      Пока он справляется с замком, она успевает улизнуть. Эрон заглядывает к астронавигаторам и никого не находит. У компьютерщиков тоже пусто: мерцающие любимцы Алстрем оставлены без присмотра. Раньше такого не случалось. «Кентавр» начинает походить на Летучего Голландца. Нигде — ни души. На включенных дисплеях сменяются причудливые символы.
      Тишину нарушает звук, доносящийся откуда-то сбоку. Боже, это в святилище Бустаменте! Не найдя прямого пути, Эрон бросается в обход, боясь потерять сознание от страха. Непонятный звук стремительно нарастает, угрожая барабанным перепонкам.
      Дверь в узел связи распахнута настежь. Эрон кидается туда — и в ужасе застывает. Лори проникла в запретную гирокамеру. Оглушительный скрежет доносится из вскрытого гироблока: Лори скармливает безостановочно вращающимся колесам все, что попадается под руку: наушники, переходники, провода…
      – Прекрати! — Он кидается на нее, но звук уже перешел в нестерпимый рев. Это предсмертный крик: механизм, на протяжении десятка лет неустанно поддерживавший связь с Землей, бьется в агонии. Удар! Мимо Эрона пулей пролетает что-то бесформенное, врезаясь в противоположную стену.
      Его безумная сестрица подписала всем им смертный приговор.
      Он сгребает ее в охапку и застывает, еще не в силах осознать всего ужаса катастрофы. Главным кристаллам лазера нанесен непоправимый урон. Физика явления уже не имеет значения: без системы наведения луч превращается в палец клинического идиота, бессмысленно тыкающийся в пустоту Вселенной.
      – Мы уходим вместе, Эрн. — Лори виснет на нем, слабея на глазах. — Нам больше не смогут помешать.
      Эрон понимает, что все пропало. Он рычит от безысходности, трясет ее, царапает, душит. Но раздающийся за спиной голос превращает его в статую. Эрон оборачивается и лицезреет капитана Йелластона.
      – Я дам… красный сигнал… немедленно.
      – Это невозможно! — кричит ему Эрон. — Авария! Она загубила весь механизм. — Он гневается, как ребенок, при виде его отрешенного лица.
      – Вы дадите… красный сигнал. — Капитан по-прежнему в шоке.
      – Невозможно, сэр. Мы ничего не в силах сделать.
      Эрон выпускает Лори и хватает Йелластона за руку. Тот сводит брови и поджимает губы. Как будто употребил два литра за одну ночь! Он позволяет увести себя. Эрон испытывает облегчение: пока Йелластон не знает о масштабе катастрофы, она как бы не перешла в разряд реального. Он срывает с руки капитана перчатку и по пути нащупывает пульс. Около шестидесяти ударов: маловато, но хотя бы без аритмии.
      – Прошу вас, капитан, отдохните.
      Эрон закрывает за собой дверь и видит неподалеку Лори. Он берет ее за руку и отправляется к себе в лазарет, сопротивляясь слабому желанию свернуть в «Гамму». Если он доберется до места, то окончательно придет в себя и поразмыслит, как теперь быть. Что так подействовало на команду «Кентавра», что с ними натворило проклятое инопланетное исчадие? Электрический разряд, как у угря? При ровном сердцебиении можно попробовать стандартную терапию. Притяжение инопланетянина ощущается даже здесь, в отсеке «Бета», на противоположном конце корабля. Эрон находит подходящее сравнение: феромоны! Бесчерешковая, то есть абсолютно неподвижная жизненная форма, то ли притягивающая таким способом пищу, то ли развившая специфический способ оплодотворения. То, что это оказывает воздействие на человека, — трагическая случайность. Возможно, они столкнулись с особым полем, типа гравитационного. Скафандры не обеспечивают защиты. Первым делом надо будет опять законопатить эту тварь…
      Он ведет за собой покорную Лори. Они проходят мимо стыковочного узла, в котором раньше покоилась разведывательная ракета Дона. Но «Зверь» уже ввинчивается в пустоту за много тысяч миль, остервенело подавая пагубный сигнал…
      Эрон видит мужчину. Дон Парселл стоит неподвижно. Эрон ускоряет шаг.
      – Дон! Командир, вы в себе?
      Дон поворачивает голову на звук. Эрон узнает его усмешку, веселые морщинки у глаз. Однако его зрачки ненормально расширены, как у бычка, получившего на бойне смертельный удар молотом по голове. Насколько сокрушителен удар? Он берет его дряблую кисть.
      – Вы меня узнаете, Дон? Я Эрон, врач. У вас шок, вам нельзя расхаживать. — Пульс такой же слабый, как у Йелластона, но тоже без перебоев. — Пойдемте со мной в лазарет.
      Сильное тело остается неподвижным. Эрон пытается сдвинуть его с места, но одному это не под силу. Здесь тоже пригодилась бы инъекция.
      – Это врачебное предписание, Дон. Явиться для лечения. Улыбка приобретает осмысленность, в глазах появляется недоумение.
      – Сила! — произносит Дон, как на проповеди. — Десница Всевышнего…
      – Видишь, Эрн? — Лори треплет Дона по плечу. — Он стал другим. Он подобрел. — Она робко улыбается.
      Эрон уводит ее. Велико ли поражение? «Кентавр» может на протяжении нескольких дней функционировать в автономном режиме — на этот счет он полностью спокоен. Он отказывается думать о катастрофе с системой наведения лазера; Бустаменте что-нибудь придумает. Но сколько времени продлится этот шок? Сколько людей пострадало, а сколько уцелело, как он? Вдруг травма окажется неизлечимой? Он твердо одергивает себя: немыслимо! Столь сильный удар прикончил бы беднягу Тига. Немыслимо.
      Он сворачивает к лазарету. Лори оказывает ему сопротивление.
      – Нет, Эрн, сюда!
      – Пусти, Лор. Мне надо работать.
      – Нет, Эрн. Как ты не понимаешь? Мы уходим, уходим вместе. — Ее голос звучит жалобно и расслабленно. В Эроне просыпается профессионал. Помнится, Фой настаивал на химических препаратах. Что ж, настало время вытянуть из Лори правду.
      – Мне страшно, сестренка. Давай минуту-другую поговорим, а потом пойдем. Что случилось с ними — с Мей Лин и с остальными? Что произошло на планете?
      – Мей Лин? — хмурится она.
      – Да. Что ты видела? Теперь ты можешь все мне рассказать, Лор. Ты за ними наблюдала?
      – Да… — Она усмехается. — Я видела их. Они оставили меня в ракете, Эрн. Они меня отвергли. — Она кривит губы.
      – Что они там делали?
      – Гуляли. У Малыша Ку была камера, поэтому я все видела. Они пошли на холмы, в сторону этой… этой красоты. На поход ушли часы, долгие часы. Потом Мей Лин и Лиу вырвались вперед. Я видела, как они побежали. О, Эрн, мне тоже хотелось пуститься бегом! Ты не можешь себе представить, что это такое…
      – Что было потом, Лор?
      – Они сняли шлемы. Камера упала. Наверное, остальные тоже побежали. Я видела только их ноги. Они бежали к горе драгоценностей, сверкающей на солнце… — По ее лицу текут слезы, она по-детски утирает их кулаками.
      – Дальше, Лор! Что с ними сделали эти твои драгоценности?
      – Ничего. — Она улыбается и шмыгает носом. — Они прикоснулись к ним — мыслями и душой. Ты сам все увидишь, Эрон. Прошу тебя, пойдем.
      – Еще минутку, Лор. Скажи, они подрались?
      – О нет! — Ее глаза расширяются. — Я придумала это, чтобы защититься. С драками покончено навсегда. Они вернулись подобревшими и совершенно счастливыми. Они изменились, стали иными… Оно ждет нас, Эрн, понимаешь? Оно жаждет освободить и нас. Наконец-то мы обретем подлинную человечность. — Она вздыхает. — Мне тоже страшно хотелось туда пойти. Мне пришлось связать себя, прямо в скафандре. Я была обязана привезти тебе… подарок. И я сделала это!
      – Ты самостоятельно погрузила его в ракету, Лор? Она кивает с мечтательным видом.
      – Я нашла небольшой экземпляр и воспользовалась погрузчиком.
      – Чем все это время занимался Ку и его люди? Они не пробовали тебе помешать?
      – О нет, просто смотрели. Они оставались рядом. Пожалуйста, Эрн, пойдем!
      – Сколько на это ушло времени?
      – Несколько дней, Эрн. Это было очень нелегко. Я не могла сделать все сразу.
      – Говоришь, за несколько дней они так и не пришли в себя?.. А пленка, Лор? Ты ее подделала?
      – Немного подправила. — Она отводит глаза. Она уже владеет собой. — Не бойся, Эрн. Все плохое позади. Неужели ты не чувствуешь, какая доброта нас ожидает?
      Напротив, чувствует, еще как! Он готов брести туда, блаженно жмурясь… Эрон стряхивает с себя наваждение и обнаруживает, что позволил подвести себя почти к самому сектору «Гамма». Он решительно хватается за поручень и тащит ее назад, к лазарету. У него такое ощущение, будто он бредет в густом клею: тело не желает повиноваться.
      – Нет, Эрн, нет! — Она рыдает и пытается его задержать. — Ты обязан! Я так старалась…
      Он смотрит под ноги. Показывается дверь лазарета. К величайшему облегчению, он видит Коби на рабочем месте.
      – Так ты не пойдешь? — кричит Лори и вырывается. — Ты… О!
      Он пытается ее поймать, но она снова убегает, как испуганная лань. Эрон берет себя в руки. Сейчас он не имеет права броситься вдогонку: он и так слишком долго манкировал своими обязанностями. Она говорит о нескольких днях… Ужас! Несколько дней они блаженно бродили вокруг. Мозговая травма… Лучше не думать об этом.
      Он входит в кабинет. На него смотрит Коби.
      – У моей сестры психоз. Она сбежала, — сообщает ему Эрон. — И повредила систему связи. Успокоительное не действует. — Он догадывается, что ведет себя иррационально. Сперва следует выяснить общую ситуацию на борту.
      – Сколько всего пострадавших от шока, Билл? Взгляд Коби остается бессмысленным. Наконец он вяло произносит:
      – Шок. Да, шок. — Он кривит губы в замогильной усмешке. Только не это! Но Коби тоже был в коридоре…
      – Господи, Билл, неужели и тебе досталось? Сейчас я тебе вколю «АД-двенадцать».
      Коби следит за его действиями. У Эрона появляется надежда, что ассистент пострадал не так сильно, как другие.
      – Депрессия после коитуса, — произносит Коби еле слышно. — У меня депрессия.
      – Можешь объяснить, что с тобой случилось?
      Все тот же печальный взор. Но стоит Эрону открыть чемоданчик с инъекциями, как Коби отчетливо произносит:
      – Созревшее тело есть созревшее тело.
      – Что?! — Гоня нелепые мысли, Эрон закатывает Коби рукав и делает ему внутривенный укол. — Уж не вступил ли ты в связь с этой штукой, Билл?
      – Связь? — шепотом повторяет Коби. — Нет, по крайней мере, не мы. Если кто и вступал в связь, так это высшее существо или планета. Мы — нет. Это оно обладало нами.
      У него слабый пульс и холодная кожа.
      – В каком же смысле, Билл?
      Коби морщится и глядит Эрону в глаза, стараясь не потерять сознания.
      – В таком… Наши головы были полны семенной жидкости, а потом нам повстречалась самая шикарная девчонка, которую только видел свет, и сама прыгнула к нам… Получается что-то вроде священной зиготы, где-то там, понимаете? А мы остаемся пустыми. Что происходит с хвостиком сделавшего дело сперматозоида?
      – Спокойно, Билл. — Эрон не желает слушать бред, пусть даже бредит лучший диагност. На лице Коби вновь играет улыбка привидения. — Старый славный Эрон… Вы не?.. — Его взгляд окончательно угасает.
      – Постарайся не распускаться, Билл. Никуда отсюда не уходи. У людей шок, они бродят по кораблю, ничего не соображая. У меня много дел, ты слышишь? Оставайся здесь, я вернусь.
      Он представляет себе, как будет сновать по кораблю и приводить в чувство людей. Но первым делом надо выкачать воздух из проклятого коридора. Он запасается ампулами со стимуляторами, сердечными средствами, детоксикантами. С часовым опозданием доктор Эрон Кей берется за дело. Он наливает горячей бурды для себя и для Коби, но тот уже отключился.
      – Выпей это, Билл. Я скоро.
      Он берет курс на склады, в сторону от «Гаммы». Здесь влияние существа так слабо, что почти не ощущается. Наверное, тварь восстанавливает силы. Подзаряжает аккумуляторы. Долго ли продлится передышка? Лучше не терять времени, чтобы не допустить повторения кошмара.
      Мириам Штайн сидит за своим рабочим столом с безмятежным выражением лица.
      – Мири, это я, док. У тебя шок. Инъекция поможет. — Вводя лекарство в нечувствительную руку, он надеется на лучшее. Она медленно переводит на него взгляд. — У меня много дел. Вот предписание, потом изучишь. Оставайся здесь, пока не почувствуешь себя лучше.
      Выйдя, он пересекает корабль, не противясь странному притяжению. В душе поселяется радость. Он словно скользит на коньках, полный сладостного сексуального предвкушения. Отвечает ли он за свои поступки? Как будто да: он способен сворачивать, менять маршрут. Его план заключается в том, чтобы закрыть все проходы, которые толпа, ринувшаяся в коридор, оставила открытыми. Всего их четырнадцать. Потом у него будет возможность откачать оттуда весь воздух. Вакуум убьет тварь. Разумное намерение. Но так ли это необходимо? Он поразмыслит об этом позже; сейчас у него другие заботы.
      На трапе он еще чувствует себя неплохо, соблазн не очень силен. Открытый лаз. Видимо, через него сюда проник Дон. Эрон идет на риск и спускается, не обвязавшись веревкой. Все в порядке, сейчас он его задраит. Он осматривает коридор: страшный беспорядок, ни одной живой души, только живое свечение… Сердце пропускает удар, потом едва не выскакивает из груди. Крышка закрывается, чуть не прищемив ему нос.
      Он был в одном шаге от гибели. В следующий раз лучше не рисковать, тем более что он окажется ближе к волшебному свету — прямо позади пульта управления, за которым стоял Йелластон. Эрон невольно ускоряет шаг, но успевает остановиться перед последним изгибом трапа и привязывает конец троса к ушку в стене. Другим концом он обматывает себя, стараясь накрутить как можно больше узлов, чтобы не суметь их распутать в спешке.
      Как выясняется, он поступил весьма предусмотрительно: он уже вошел в коридор, усеянный шлемами, перчатками и кабелями. До зарева остается каких-то двадцать метров. Он обязан вернуться и закрыть проход. Остановившись перед дисплеем, он смотрит на огненное сердце «Чайной розы». Оно действительно напоминает россыпь драгоценностей… Он в ужасе таращится на мягко мерцающие сферы, непрерывно меняющие цвета. Некоторые уже потемнели, превратились в угли, еще осыпанные искрами… Неужели это смерть? Его охватывает невыносимое горе, и он загораживается ладонью, чтобы не стать свидетелем умирания. Вот его бесполезные канистры; коридор напоминает то ли бойню, то ли поле боя после панического бегства войска. О чем там бормотал Коби? Сперматозоиды… Они прошли здесь, победно задирая хвостики…
      – Эрн! Наконец-то! — Откуда-то появляется Лори, восторженно хватающая его за руку. — Эрн, дорогой, как я тебя заждалась!
      – Немедленно назад! — Он бежит за ней, но трос натягивается, и он повисает в воздухе. Она проскакивает под ним, опаленная бледным огнем, оглядывается, возит кулаками по лицу.
      – Я улетаю… одна…
      Она оказывается в отблесках бледного света, отворачивается, пропадает из виду.
      Раздается нестерпимый вой, от которого он приходит в себя и пятится. На пульте вспыхивают сигналы тревоги. Кто-то, забравшийся в «Чайную розу», намерен стартовать!
      – Кто там? Остановитесь! — Он наугад перебирает радиочастоты. — Эй, в ракете, ответьте!
      – Пока, дружок! — звучит из динамиков голос Бустаменте.
      – Это ты, Рэй? Я Эрон. Лучше вылезай, Рэй, ты не соображаешь, что делаешь!
      – Я умею прокладывать маршрут. Можешь оставаться в своем поганом мире. — Низкий голос звучит бесстрастно, механически.
      – Выходи! Ты нам нужен, Рэй! Пожалуйста, Рэй! Пойми, повреждены гироскопы! Твои гироскопы!
      – Значит, дело плохо.
      От его стального фырканья вибрируют стены.
      – Подожди, Рэй! — вопит Эрон. — К тебе забралась моя сестра. Прошу тебя, Рэй, выпусти хотя бы ее! Лори! Выходи, Лори!
      Он отчаянно ищет глазами кнопку, которая запирает люк, дергая собственные хитрые узлы на тросе.
      – Она тоже может лететь. — Рэй смеется. Эрон слышит еще чьи-то более высокие голоса. Женщины Рэя… Неужели и Соли с ним? Узлы начинают поддаваться.
      – Я улетаю… на эту планету… дружок.
      – Ты опомнишься в пустоте за миллион миль, но будет уже поздно! — Он совершает решающий рывок и оказывается на свободе. Он должен вызволить Лори!
      Начинается перемигивание огней, переборки ходят ходуном. «Корабль, Лори!» — рыдает его душа. Он отбрасывает трос и замечает ее: темная фигурка на фоне сияния. Остаток сознания подсказывает ему решение: нажатием кнопки он приводит в движение крышку проклятого люка, которая начинает медленно загораживать зловещее свечение.
      – Нет, подождите! Нет! — Эрон бежит к люку, не отпуская троса. Но ему препятствует оглушительный гром и поток воздуха, сбивающий с ног. Он автоматически хватается за свой трос и видит, как поток тащит Лори к закрывающемуся люку. «Чайная роза» улетает. Сейчас он и его сестра расплющатся о стальную обшивку ракеты… В тот самый момент, когда Лори почти соприкасается с люком, тот окончательно закрывается, поглотив последний лучик.
      Ветер сразу унимается, воцаряется полная тишина.
      Он растерянно стоит с ненужным тросом в руках, зная, что игра проиграна. Сама жизнь уносится в черную пустоту, чтобы никогда больше не возвращаться. «Вернись! — страдальчески шепчет он. — Вернись же!..»
      Лори шевелится на полу. Он отбрасывает дурацкий трос и спешит к ней, придавленной неподъемным грузом утраты. Что он спас, что потерял? Свет стремительно меркнет в черной бездне.
      Она поднимает голову. На ее лице отсутствует всякое выражение. Как она молода! Но ее голова теперь пуста…
      На него тоже давит огромная тяжесть. «Кентавр», чудо-корабль, которым он так гордился, затих, обмяк, потускнел. Искра жизни покинула его навсегда. Корабль лишился голоса и уже неразличим в ледяной бесконечности… Эрон знает, что это непоправимо, что уповать на спасение теперь бесполезно.
      Он помогает Лори подняться и бредет с нею в никуда. Она доверчиво опирается о его руку — младшая сестра из далекого прошлого. Покидая коридор, он замечает у стены неподвижное тело Тига.

      …Запись ведет доктор Эрон Кей. Призраки начинают пропадать. Теперь я отлично вижу их наяву. Вчера… погодите, вчера ли? Да, потому что Тим пробыл здесь всего одну ночь, я притащил его вчера… Я имею в виду его тело. А потом я видел его призрака — Боже, я продолжаю называть этим именем новеньких. В кровати Тима лежит тело. А призрак слонялся по коридору «Бета», пока не убрался. Говорил ли я, что они тяготеют к одному и тому же месту? Я забываю, что говорил, а что нет. Надо будет прослушать запись — времени на это хватит. Они, конечно, почти прозрачные. Об их размерах судить трудно, словно это проекции или последовательные образы из учебника психиатрии. Они кажутся огромными, диаметром метров в шесть—восемь, хотя несколько раз при встрече я удивлялся их малорослости. То, что они живые, не вызывает сомнений. Конечно, они не отвечают и не входят в контакт. В их поведении полностью отсутствует рациональность. К тому же они меняются: приобретают новую окраску или какие-то еще отличительные признаки. Я это уже говорил? Не уверен, что они вообще видимы: возможно, сознание просто улавливает их и само выстраивает облик. Хотя они узнаваемы. Можно видеть… следы. Большинство я узнаю. Тим был у седьмого трапа. Частично это был Тим, частично что-то еще, совершенно неведомое. Оно раздувалось, колебалось, как бы прорывало оболочку, словно приближаясь и удаляясь в одно и то же время. Этот призрак исчез первым, насколько мне известно. Если не считать призрак Тига. Тот мне снился. Но они не рассеиваются. Они пульсируют — нет, не то… Они раздуваются и уплывают.
      Повторяю: это не привидения.
      Мое субъективное мнение, претендующее на гипотезу, относительно их природы… Черт, к чему теперь такие обороты? В общем, по-моему, это вид энергии, что-то вроде…
      Одним словом, по-моему, это бластомеры.
      Коби назвал их «священными зиготами», но я не считаю их священными. Они просто существуют и растут. Это определенно не духи, не призраки, не высшие проявления, не личности, а нечто среднее. Они развиваются. Сначала они остаются на одном месте, а потом… смещаются.
      Возможно, мне следует зафиксировать порядок их появления: вдруг это как-то связано с состоянием конкретного человека? Тут можно усмотреть научный интерес. Все это вообще представляет большой научный интерес. Только кто будет проявлять этот интерес? Хороший вопрос. Не исключено, что через тысячу лет кто-нибудь случайно наткнется на наш корабль. Привет, приятель! Ты, часом, не человек? Если да, то долго им не останешься. Изволь выслушать доктора Эрона Кея, прежде чем… Эй, подожди!
      Говорит доктор Эрон Кей. Запись представляет большой научный интерес. О чем я? Неважно. Тим, то есть командир Тимофей Брон, сегодня скончался. Я о самом Тиме. Первая настоящая смерть после Тига. Да, еще Бачи. Я о нем сообщал или нет? Да. Остальные пока живы. В растительном смысле. Иногда они едят. После того как блюда кончились, я стал сам разносить пищу. Мы почти каждый день обходим корабль. Я твердо уверен, что больше никто не умирал. Некоторые до сих пор режутся в карты на Лужайке, даже перебрасываются словечком-другим. Несколько карт упало; десятка пик пару дней пролежала рядом с ногой Дона. Вчера я заставил их попить воды. Боюсь сильного обезвоживания. Хуже всех Кавабата: думаю, он спит в своей земле. Прах к праху… Наверное, его скоро не станет. Я должен научиться со всем этим управляться. Если мне суждено протянуть еще какое-то время.
      …Теперь я знаю, что никогда не сумею починить лазер. Целую неделю проторчал в конуре Рэя, и все без толку. Забавно, что у нас есть большой ненаправленный экстренный передатчик. Его сигнал будет означать: «Сюда, спасите нас!» А как передать: «Держитесь подальше»? Я попытался состряпать программу, но расстояние все равно слишком велико… Еще можно взорвать корабль — с этим я бы, наверное, справился. Но что толку? Это все равно не помешает им притащиться. Они там решат, что у нас случилась авария. Ничего не поделаешь, бывает, космос есть космос… В свое время они все узнают…
      …Любопытно, где сейчас Рэй, сколько продержался? Его «дух», конечно, здесь, в отсеке «Гамма». Там же и женщины. Я нашел «дух» Соли, он… Нет, об этом не будем.
      Мы говорили о том, живы ли они. Да, живы. Целее остальных Йелластон. То есть он, конечно, полная развалина, но мы с ним хотя бы немного беседуем, когда я к нему поднимаюсь. Возможно, сказывается его многолетняя практика жизни на подкорке. По-моему, он понимает, что к чему. В конце концов, здесь не обязательно быть семи пядей во лбу. Он знает, что умирает. Он сразу принял все это как смерть. То ли интуиция, то ли прозрение… Секс равносилен смерти. До чего же ты прав, старина! Как ни странно, когда-то мне доводилось лечить пациентов, рассуждавших так же. Правда, тогда речь шла о несколько иной… скажем, организации секса.
      Он бросил пить. Тяжесть, которую он носил в себе, рассосалась.
      Я думаю о том, что от него осталось. Черт бы его побрал, это и есть человек. Я видел его… «продукт», он торчит в носовой части. Странный вид. Столкнулся ли с ним сам капитан? Скорее всего, да. Однажды я нашел его в слезах. Возможно, это была радость, хотя не думаю…
      …Привет, дружище! Говорит доктор Эрон Кей, научный комментатор. Правда, доктор Эрон Кей употребил немного алкоголя, но ты уж его прости. Таким образом я отдал должное способностям Коби, сформулировавшего эту гипотезу. Все же Коби — блестящий диагност, таковым и оставался до конца. Я о докторе Уильяме Ф. Коби, бывшем враче больницы имени Джона Хопкинса, создателе Окончательного Решения Коби, то есть этой самой гипотезы. Сохраните его имя в веках. Я пытался заставить его самого изложить свою концепцию, но он больше не разговаривает. Думаю, он прав. Нет, я знаю, что он прав. Он еще жив, хотя уже при смерти. Совершенно открыто тащит из шкафчика наркотики. Я ему не препятствую. Может, он ставит эксперимент? Почему он такой целехонький? Может, в нем оказалось меньше того, что высосали из других? Нет, это несправедливо, даже неправильно. Любопытно, что теперь я хорошо к нему отношусь, даже очень. Наверное, он теперь безопасный, как и я. Называйте меня Лори — нет, про Лори не надо. Мы говорили, то есть я сам говорил о Коби. О его гипотезе. Слушай же, дружок. Ты уже на пути сюда с заправленной головой.
      Коби прав. Мы — гаметы. Гаметы, и больше ничего. Диморфный материал. Назовем себя спермой. Существуем в двух формах — мальчики и девочки. Половинки гермоплазмы… чего-то. Вовсе не полноценные существа. Половинки гамет неких… существ, некоего племени. Возможно, оно живет в космосе — полагаю, что так. Там живут их зиготы. Не исключено, что они даже не обладают разумом. Планеты они используют для размножения подобно тому, как амфибии ныряют для этого в воду. Они раскидали свой первичный семенной материал, свои молоки и икру, среди звезд. На подходящие планеты. Все это дело проклевывается. Через регулярные интервалы — у нас это заняло что-то вроде трех миллиардов лет — гаметы обретают летучесть. Вот мы и устремились к звездам, к планете с икрой, чтобы ее оплодотворить. Это все, что можно сказать о нас со всей нашей эволюцией, достижениями, борениями и упованиями, со всеми нашими страданиями и потугами: наше назначение — попасть куда надо с хорошо заправленными головами. Сперматозоиды с хвостиками — только и всего. «Человеческое существо»! Неужто и сперматозоид воображает о себе невесть что?
      …Прошу извинения. Доктор Эрон Кей с двумя добавлениями. Речь о двух новых кончинах — доктора Джеймса Кавабаты и интенданта Мириам Штайн. Ее я обнаружил, когда переносил тело Кавабаты на ледник. Все они будут там, там ты их и найдешь, друг. Полсотни ледышек и одна горка пыли… может быть. Причина смерти… Я еще не говорил о причине смерти? Острая… От чего, собственно, мрут хвостики сперматозоидов? От острой утраты способности к дальнейшей жизни. Острая пост-функциональная непригодность… Симптомы — вдруг тебе понадобятся симптомы? Это интересно. Симптомы проявляются после непродолжительного контакта с некоей жизненной формой с планеты Альфа — упоминал ли я о недолгом физическом контакте, локализованном в лобной зоне? Наблюдаемые симптомы сводятся к потере ориентации, апатии, нарушению речи, отсутствию аппетита. Подавленная реакция, патологическое снижение внимания, эхолалия речи. Слабое присутствие рефлексов, без выраженной кататонии. Пониженная сердечная деятельность. Обследование шестерых позволило выявить пониженную асинхронную динамику электроэнцефалограммы и ранний тета- и альфа-дефицит. В высшей, повторяю, в высшей степени не похоже на последствия электрошока. Симптоматика не поддается интерпретации как результат физического, электрического или какого-либо еще воздействия. Гормональная деятельность подавлена, холинергическая активность ослаблена в меньшей степени. Гормональное исследование не выявило, повторяю, не выявило нехватки адреналина. Черт, их просто высосали, вот и все!
      Ах, да, прогноз.
      Прогнозируется смерть.
      Все это представляет большой научный интерес, друг. Ты, конечно, всему этому не поверишь. Ты уже несешься туда. Тебя ничто не остановит. У тебя есть на то веские причины, вон их сколько: спасение рода человеческого, созидание нового мира, национальная гордость, личное тщеславие, научная истина, мечты, надежды, планы… Неужто у каждого крохотного сперматозоида, закачанного в трубопровод, имеются собственные резоны?
      Она призывает нас к себе. Икра зовет нас сквозь световые годы — не спрашивайте, каким образом она это делает. Призыв распространяется даже на доктора Эрона Кея — сперматозоида, ответившего «нет»… Господи, как же явственно я ощущаю это сладостное тяготение! Почему я позволил им улететь?! Прошу прощения. Доктор Эрон Кей выпивает очередную рюмку. Потом еще и еще. Йелластон был прав: помогает, знаете ли. Все мы бесконечно разные, а что толку? Так о чем я?.. Мы производим обходы, я всех осматриваю. Они почти перестали двигаться. Новеньких я тоже навещаю. Меня сопровождает Лори: она помогает мне нести все необходимое. Совсем как раньше — но не будем распространяться о Лори, моей младшей сестренке. Сегодня пропали еще три зиготы — Кавабаты и обоих датчан. Зигота Дона по-прежнему на Лужайке, но, полагаю, и она скоро смотается. Может, они исчезают, когда умирает соответствующий человек? Скорее, это просто совпадение. Мы — абсолютные нули. Зиготы на произвольный период остаются вблизи места, где произошло оплодотворение, после чего удаляются, чтобы имплактироваться. Куда они имплантируются — в космос? Где они рождаются? Что они вообще собой представляют — существа, которые нас породили и которые образуются после нашей смерти? Как гамета взирает на короля? Кто они — негодяи или ангелы? Господи, как же это несправедливо!
      …Прости, друг. Я пришел в себя. Сегодня свалился Дон Парселл. Я оставил его на Лужайке. Я ежедневно обхожу моих пациентов. Большинство по-прежнему остается на своих рабочих местах — будущих могилах. Что мы можем, Лори и я? «Наполнить жизнь в этом мире добротой»? С точки зрения науки, крайне интересно, что все видели там разное: Дон — Бога, Коби — яйцо, Алстрем лепетала что-то про дерево Игдразил. Брюс Янг рассмотрел свою Мей Лин. Йелластон узрел Смерть. Тиг увидел мать. А доктор Эрон Кей — всего лишь разноцветные сполохи. Почему я не пошел за всеми? Кто знает? Статистическая погрешность. Дефект хвостика. Ноги запутались… Лори увидела свою утопию — что-то вроде земного рая. Но о Лори мы не говорим… Она сопровождает меня на обходах и наблюдает умирающие гаметы — наших друзей. Все, что было у них в каютах, личные мелочи, весь этот корабль, которым мы так гордились… «Mono no avare — таков пафос вещей», — как говаривал Кавабата. Наручные часы, владелец которых скончался, очки… Вот и весь пафос.
      …Да, дружок, доктор Эрон Кей все больше погружается в уныние. Он отказывается думать о том, как поступит, когда не останется больше никого. Сегодня Коби сломал ногу. Я нашел его и перенес в постель, чем, кажется, доставил ему удовольствие. Он как будто не испытывал сильной боли. Его зигота, штуковина, которую он сотворил — уже давно исчезла. Наверное, я не слишком четко фиксирую события. Не стало уже многих. Но «дух» Йелластона в последний раз был на месте. Сам Йелластон забрел в астронавигационный купол и таращится оттуда наружу. Понимаю, он хочет закончить свои дни там. Боже! Бедный старый тигр, бедная обезьяна, все, что так ненавидела Лори, уже исчезло. Кому есть дело до личности сперматозоида? Ответ ясен: другому сперматозоиду… Доктор Кей становится плаксив. Если начистоту, он льет слезы в три ручья. Запомни это, дружок. Это представляет научный интерес. Что сделает доктор Кей потом! На добром старом «Кентавре» установится тишина и покой. Быть может, этот корабль вечен, разве что свалится на какую-нибудь звезду… Значит, доктор Кей проживет остаток своей жизни здесь, в двадцати шести триллионах миль от родного семенника? Будет читать, слушать музыку, возделывать свой сад, делать записи огромной научной важности? Груда замороженных тел и один скелет. Внимательнее со скелетом, дружок! Или, может, разобраться с «Альфой», последней из трех разведывательных ракет? Неужто в один прекрасный день славный доктор Кей отчалит на маленькой старушке «Альфе» и отправится неизвестно куда? Куда же? Гадайте! Заплутавший хвостик, последний человечек в яйцеводе. Вперед по трубопроводу! Прошу прощения.
      …Вовсе не последний! Не будем забывать про флотилии межзвездных кораблей, которые стартуют с Земли, когда до нее долетит зеленый сигнал. Они будут прибывать и прибывать… Ведь зеленый сигнал подан, и тут уж ничего не изменишь. Предел человеческих мечтаний! Теперь их не остановить. Всякая надежда померкла.
      Но речь идет, разумеется, всего лишь о жалкой горстке тех, кто доберется до планеты, а не обо всем населении матушки Земли. Так что большая часть яиц так и помрет без оплодотворения. Природа потрясающе расточительна! Пятьдесят миллионов яйцеклеток, миллиард сперматозоидов — и один-единственный лосось…
      …Что произойдет с теми, кто не улетит, кто останется на Земле — с остальной человеческой породой? Пораскинем мозгами, доктор Кей. Что бывает с неиспользованной спермой? Застаивается в семенниках и дохнет от перегрева. Вторичная абсорбция. Это вам ничего не напоминает — Калькутту, Рио-де-Жанейро, Лос-Анджелес? Преждевременное или запоздалое появление на свет — увы, увы… Бесполезное загнивание. Функциональная непригодность, атрофия органов. Конец всему — сплошное гниение. Гибель в неведении. Зачем-то воображают себя людьми, думают, что у них еще есть шанс…
      У доктора Кея необратимая интоксикация, друг. К тому же он устал с тобой трепаться. Какой в этом прок, если ты все равно карабкаешься по трубопроводу? Ты можешь остановиться? Можешь? Смешно. Помнится, кто-то говаривал… Черт тебя возьми, почему бы тебе не попробовать? Остановись, останься человеком, даже если все мы… Боже, может ли половинка от целого, гамета, создать культуру? Вряд ли. Обреченный дуралей с заправленной под завязку башкой, ты доберешься до места или подохнешь, пытаясь избежать неизбежного…
      Еще раз простите. Сегодня Лори много спотыкалась. Сестренка, ты была славным сперматозоидом, ты отлично гребла веслами. Это ты наладила связь. Между прочим, она не была безумной. Никогда не была! Она знала, что с нами что-то глубоко не так… Исцеление, возвращение к самим себе? Столько месяцев… О, Лори, останься со мной, не умирай!
      …Говорит доктор Эрон Кей. Конец записи. Видимо, мое состояние представляет большой научный интерес… Мне перестали сниться сны.
 
       Перевел с английского
       Аркадий КАБАЛКИН