Я уже два часа шаталась по городу, развлекая себя раздумьями.
      «Ну Риночка, ты хотела все узнать? Узнала. Что дальше?»
      Пойти и утопится. Дуракам жить не зачем.
      «Фи, какой пессимизм.»
      Эх, и как меня угораздило? Мама всегда предупреждала: «Держись подальше от интриг благородных. Для простого человека, это одни только неприятности». Нет же, вляпалась! Связалась с принцессой страны «Неприятности».
      «Кто ж знал?»
      Слабое утешение. Зачем я вообще с ней возиться затеялась? Дворяночка со странностями, не от мира сего, папаша бо-о-ольшая шишка… и я — здрасте, а мы к вам только-только из деревни. Я что, совсем из ума выжила? Чему путному я могла ее научить? Всем тонкостям уборки навоза и окучивания картошки? Или, может, сама что новое узнала? Как проблемы на свою голову находить? Так по этой дисциплине у меня уже давно степень магистра. Причем, я опять подтвердила свою квалификацию. Зачем же? Зачем?!
      «Потому, что нравилось.»
      Нравилось… Нравилось чувствовать себя взрослой и умудренной жизнью: дома-то со мной все как с дитем малым носились — скушай кашку, вытри носик, это не трогай, то положи… А тут нате вам, кто-то еще более неразумный. Сама себе кажешься умнее и значительней… А еще нравилось просто болтать с кем-то новым, на меня не похожим.
      «Ну все, слюни распустила, того гляди весь город утопишь. Дальше-то как?»
      Как, как? Как прежде. Раз уж увязла по макушку, буду плавать. Не могу же я все бросить, сказать извините, ошибочка вышла и исчезнуть за дверью? Не правильно это.
      «Н-да. Если человек дурак — это неизлечимо!»
      Совершенно незаметно для себя я оказалась перед замком местного князька. Так себе строеньице. Ужаса и трепета не внушает. Пара башенок всего в два раза выше основной массы местных построек, захламленный двор и конюшни — кривые, как дедок прихваченный радикулитом. Все это обнесено стеной в полтора человеческих роста. Через такую перепрыгнуть, раз плюнуть, если разбег хороший набрать. Впрочем, на этот счет можно не беспокоится, по запутанным как жреческие тексты, улочкам Парины быстро не побегаешь. Можно в поворот не вписаться. Одним словом строение это не для стратегически оборонных целей возводилось, а исключительно для престижа. Есть князь, должен быть и замок.
      Стража на входе отсутствовала. Может в караулке послеобеденному сну придавалась, а может и вовсе не предусматривалась по штату. Ходили по городу слухи, что правитель местный, в долгах, что пес в репее. В казне его не то, что денег, пыли от них нет. Городскую стражу в должном порядке содержать не может. А своей, раза в два меньше чем по титулу положено. Тут уж не до постов на внутренних воротах.
      Мне же лучше. Я попала за стену без лишних задержек и вопросов. Вся середина двора была утыкана шестами с растянутыми между ними веревками, на которых полоскалось по ветру выстиранное белье. Да-а-а. Будь у меня свой замок, ни за что бы здешнюю прачку в услужение не взяла. Даже близко к стирке не подпустила бы. Развешанные для просушки вещи больше походили на половые тряпки. Я бы, пожалуй, так и подумала, будь их числом поменьше. А так… Да при таком количестве ветоши, этот замок должен блестеть чистотой, а не утопать в грязи как счастливая свинья.
      Из выставленного гардероба, я приглядела два «костюма» здешней прислуги — мужской и женский. Выбор был непрост. Или вещи подходящие по размеру, или похожие на одежду. Я предпочла второй вариант. Если что, можно поработать иголкой с ниткой. Подкравшись к намеченному тряпью и оглядевшись, быстро запихала еще влажную добычу в сумку и выскользнула обратно на кривые улочки городка. Баульчик мой изрядно раздулся и привлекал ненужное внимание. Не дай боги, стража по пути попадется. Она здесь конечно редкость, но ведь для того и существует закон всемирного невезения, в народе — закон подлости. А впрочем… Ну остановят, спросят, чего несу? Скажу, нищим старое тряпье пожертвовать решила. Хотя, могут и не поверить, такой хлам не всякий попрошайка согласиться надеть.
      О страже я зря беспокоилась. Похоже, это явление в Парине воистину уникальное. За весь путь до дома (с одновременным походом по лавкам), мне не встретился ни один. Даже (о чудо!), напившийся в кочан после смены. На постоялом дворе, я попросила хозяина принести пару ведер воды в нашу с Алеисом комнату. Благородному лорду не повезло, чтобы не возбуждать пересуды, ему снова пришлось назваться мужем. На сей раз — моим! Бедняга. Мама еще лет пять назад сказала: «Элериниара, как я сочувствую твоему будущему мужу!». Пришлось утешить ее обещанием, не доводить дело до крайности, в смысле не выходить замуж без надобности. Что ж, будем считать приобретение подобного «мужа» крайней необходимостью.
      Лорд Олланни был «дома». С выражением мрачной сосредоточенности он начищал свой меч. Рядом на кровати лежал остальной его арсенал: два кинжала (одним из которых был серебряный, позаимствованный мной у Соли и отданный нашему вояке, как способ борьбы с продукцией некромантии), набор метательных ножей и пара наручней с шипами. Весь вид принцессиного телохранителя говорил о решимости пойти неизвестно куда и натворить невесть чего. Другими словами, вломиться в замок и накостылять всем! И плевать на стражу, некроманта и остальных кто встанет на пути. То, что его, скорее всего, пришибут — мелочи. Зато он погибнет, выполняя свой долг!
      «Мужчины…»
      Мое появление заставило Алеиса оторваться от придания блестящему мечу состояния совершенной зеркальности. Разобраться в выражении поднятых на меня глаз я затруднилась. Было в них неверие, непонимание и, как мне показалось (может излишне самоуверенно) облегчение и радость. Пару минут мы рассматривали друг друга, не говоря ни слова.
      Прежде чем продолжить сотрудничество, надо было расставить лошадей по стойлам («Расставить лошадей по стойлам» — Гарлионская поговорка отчасти аналогичная «разложить все по полочкам», а отчасти «расставить все точки над i»).
      — Мне безразлично, что Лина принцесса, а вы благородный лорд из ее сопровождения. Пусть это жителей Андарры заботит. Здесь она просто девчонка, вляпавшаяся в кучку конского навоза. — Щадя благородные уши, я решила не злоупотреблять простонародными выражениями, хотя язык чесался.- А вы… — Перечень эпитетов, коими я могла наградить лорда Олланни, тянул на пухленькую брошюрку. Его декламация в слух грозила растянуться на пару часов. Пришлось сдержаться, чтобы не сбить дыхание и не потерять мысль. — Ваш долг любой ценой защитить свою подопечную. Но… Вы один. Без помощи. Без денег. Без связей. Все чем вы располагаете — это целый воз проблем и еще пара тележек в придачу. Перспективы — поездка в гробике до ближайшего кладбища под аккомпанемент стенаний бабок-плакальщиц, пришедших на халяву поесть на похоронах. Ваши шансы геройски дать дуба во славу долга, значительно выше, чем этот долг исполнить. Вам нужна помощь. За неимением лучшего — предлагаю свою. Да, гарантий, что вдвоем мы справимся с проблемой — никаких. Но как говорится, на две головы можно в два раза больше шишек набить.
      Во время своей проникновенной речи я наблюдала за Алеисом. Он слушал очень внимательно, не спуская с меня глаз. Когда по завершении, я вопросительно уставилась на него, он поднялся и очень официально мне поклонился.
      — Я Алеис лорд Олланни, сын герцога Туадара, от имени всех жителей Андарры, выражаю вам признательность за безвозмездно предложенную помощь в спасении наследной принцессы Лиален и принимаю ее с благодарностью и своим восхищением вашей решительностью.
      «Пижон!»
      Уже к середине этой речи мои глаза стали съезжаться к носу в попытке рассмотреть друг друга, а с ее завершением, им потребовалось время, чтобы вернуться на определенное природой место.
      «А как насчет ответной любезности?»
      Всегда пожалуйста!
      — Я Элериниара Дэрион дочь целительницы Виадарии, заявляю вам, Алеис лорд Олланни, что если вы еще раз загнете такую фразу, то останетесь без напарника, потому как мои мозги на подобную нагрузку не рассчитаны. Еще немного в том же духе, и я стану пускающей слюни идиоткой. Достаточно было сказать — по рукам. У вас в Андарре все так выражаются?
      Лорд Олланни улыбнулся. В первый раз за все время нашего знакомства он улыбнулся мне!
      — Только дворянство. Это неотъемлемая часть придворного этикета. Всех отпрысков благородных семей обязательно учат этому.
      — Как должно быть ужасно скучно на ваших сборищах?
      — К счастью, такой способ изъясняться используется только во время официальных приемов. Между собой мы, как правило, говорим проще.
      Я фыркнула.
      — Не мудрено, как бы иначе вы смогли понять друг друга. Пока доберешься до сути, собеседник уже заснет.
      Он снова улыбнулся!
      — Элериниара? Странное имя. Но очень красивое.
      Комплимент? Мне?! Его тут случаем в мое отсутствие по голове не били? Или опять жар начался?
      — Красивое, но очень уж труднопроизносимое. Лучше зовите меня Рина. И мне привычней, и язык из узла распутывать не придется.
      — А почему не Элери? Тоже красиво и просто.
      — На севере моей родины, есть крепость с таким названием. Вот уже пять столетий туда ссылают особо опасных преступников. Так что это имя мне не льстит.
      Та-а-ак. Пока мы друг другу не хамим, надо побольше выяснить.
      — Если не секрет, как сын герцога, — это ведь вроде нашего князя? — попал в няньки к принцессе. Неужто в отцовской вотчине занятия не нашлось? Например, учиться на будущего герцога?
      — На будущего герцога учиться мой старший брат Олвер. Он наследник. А у меня единственная перспектива — служба моему королю. Он приказывает, я исполняю. Конечно, личная охрана принцессы, это чуть менее почетно чем охрана его королевского величества, так у меня и заслуг-то особых еще нет.
      — А что важней для службы — заслуги или титул?
      — В армии — деньги и титул. Если они есть, заслуги можно купить. Королевские стражи смотрят, чего стоишь ты сам. Прежде чем принять в свои ряды, они тщательно проверяют кандидата. Купленные заслуги могут не выдержать пристального внимания.
      — Но вас приняли. В чем же ваши подвиги?
      — Заслуги, это необязательно подвиги. Преданность, честь, следование долгу — все это ценится нашим королем. А ведь именно он принимает окончательное решение при утверждении кандидата. Я в армии с малых лет. Мой дед, матушкин отец, всю жизнь прослужил трону Андарры и добился значительного положения. Сыновей у него нет, мама его единственный ребенок. В продолжение своего дела, ему осталось уповать только на внуков. Олвер как наследник, постоянно находится при отце, а я… лишний. Вот меня и передали деду на воспитание. Думаю это к лучшему. Кто знает, что могло произойти, расти я дома с мыслью, что брат получит все, а я ничего. Вряд ли что-то хорошее. История Андарры кишит такими примерами. А благодаря деду, у меня есть место.
      — А не обидно, что дед за вас определил вашу судьбу?
      — Дед дал мне возможность. А воспользоваться ей или нет, это он оставил на мой выбор. Который я и сделал. И потом, я такой не один. Вы ведь тоже стали целительницей из-за матери?
      — Вообще-то, я еще ни кем не стала. Кроме целительства, у меня есть и другие способности. Это лишь одна из дорог лежащих предо мной. Прежде чем решить по которой идти, надо хотя бы постоять на каждой.
      На этом нас прервали. Служанка принесла затребованную мной воду. Алеис решил, что я хочу помыться, и собрался выйти. Пришло время поделиться с ним своей бредовой идеей.
      — Вот.
      Я вытряхнула из сумки вещи. Лорд Олланни брезгливо приподнял двумя пальцами что-то напоминающее штаны.
      — Вы обобрали местную помойку?
      — Нет, княжий двор. Это одежда тамошней прислуги.
      Лорда Олланни передернуло.
      — И что вы с ней хотите делать? Продать старьевщику. Он может и заплатит, чтобы вы унесли это подальше.
      — Я чего-то не понимаю? Мы Лину,…принцессу Лиален, уже не спасаем?
      Алеис воззрился на зажатую в своей руке тряпку, а потом потряс ею перед моим носом.
      — И как ЭТО может нам помочь?
      — Нам надо пробраться в замок. Тихо, не привлекая внимания. Кто имеет туда доступ кроме князя и его гостей? Стража и прислуга. Стражи у князя так мало, что их всех знают в лицо. К тому же я девушка, а в Фанаире, женщин-воинов всерьез не принимают.
      — Думаете прислуги у него больше?
      — Вы же сами лорд, много вы обращаете внимание на прислугу. Скольких из них вы знаете по именам?
      Он опять смутился.
      — Ну… э… Моего камердинера…, дедушкиного денщика, он мне был вместо няньки… и нашу кухарку, но с таким характером, ее весь Руот, столица Андарры, знает. Боевая. Стражники, бывает, после смены заскочат на кухню перекусить, да что-нибудь не то уведут. Так она как начнет за это всю королевскую стражу без разбору по двору гонять, его величество самолично посмотреть выходит. А потом предлагает нашему капитану ее в отряд взять. Дескать, с таким стражем нас все бояться будут.
      — А сколько прислуги в вашем дворце?
      — Много.
      — То-то. Здесь конечно челяди на один чих, да их все едино господа не знают. В случае чего, можно сказать что новенькие.
      — Вы предлагаете мне это надеть?
      Он с ужасом воззрился на меня.
      — Я предлагаю вам выполнить свой долг перед Андаррой.
      Его физиономия скисла, принимая обреченное выражение.
      — Вы знаете куда ударить.
      — Оттаптывание больных мозолей мое невинное хобби. Да не переживайте так. Я это сейчас постираю. А потом совершу подвиг. Постараюсь все это подшить.
      — В чем же героичность этого действа?
      — Я шить ненавижу. К тому ж не сильна в этом. Может вы умеете?
      — Увы. Я иголку в жизни не держал.
      — А попробовать не хотите?
      — Пожалуй, обойдусь.
      Даже конец мира не вызвал бы у меня столь же разочарованного вздоха как его отказ.

      Оставив меня заниматься экипировкой к нашему «визиту», Алеис отправился на разведку.
      Постирушка заняла целый час. После третей смены воды, я поняла, что больших успехов мне не добиться. Все что удалось, это из буро-пятнистой, сделать одежду равномерно бурой. Пойдет. Переусердствовать тоже нельзя, не то, в общей массе замызганной прислуги, будем как оперная пастушка в розовом с рюшами платьишке, гоняющая украшенным бантом посохом стадо грязных баранов.
      Развесив «туалеты» по всей комнате для просушки, я решила выйти «в люди» — посидеть в общем зале, послушать о чем говорят. Еще на лестнице до меня донесся тихий перебор струн и негромкое пение, показавшееся мне смутно знакомым. Ну-ка, ну-ка. Знаю я парочку менестрелей, а этот голос и вовсе навевает кой-какие воспоминания. Я заспешила вниз.
      Так и есть! За центральным столом, низко склонившись над лютней, почти завесив ее своими длинными черными волосами, сидело самое большое разочарование нашего деревенского кузнеца — его старший сын Огал.
      Этот парень был явлением воистину уникальным. Начать с того, что на менестреля он был похож как дикий медведь на комнатную собачонку благородной леди. Под два метра ростом, с размахом плеч, лишь немного ему уступающим. Когда в свою бытность подмастерьем кузнеца ему доводилось с отцом выбираться в город, вербовщики пускали слюни при виде его могучего телосложения. Но батяня был бдителен и оттаскивал чадо за одно из развешанных тем ушей, подальше от очередного армейского зазывалы, искушающего неокрепший разум заманчивыми перспективами спасения принцесс и заполучения в собственность прекрасных дворцов, в обмен на краткосрочную (лет двадцать) службу на благо сюзерена. И все же, самую фатальную ошибку в воспитании отпрыска, совершил именно кузнец. Решив, что образованность пойдет на пользу делу и поможет найти клиентов в высших кругах, он отправил сына учиться грамоте к деревенскому жрецу. На его беду, двухметровый детина Огал оказался очень впечатлительным. Научившись складывать буквы в слова, он открыл для себя мир удивительных историй и волшебных сказок. Перечитав все книги, что были у жреца, Огал добрался до библиотеки моей мамы. Здесь он обнаружил несколько томиков стихов и — пропал. Поэзия сразила его в самое сердце, начисто отбив здравый смысл. Когда кузнец опомнился, было поздно — Огал заболел стихами. Перечитав все, до чего смог добраться, он сам взялся за перо. Следствием чего, стало повальное «вымирание» деревни, стоило только бедняге поэту замаячить на горизонте. Часами слушать его плохо срифмованные вирши о любовных муках, своими симптомами смахивающие на желудочные колики, желающих не было. Чем больше затягивала поэзия, тем меньше времени мученик искусства уделял своим обязанностям в кузнице. Осознав весь ужас совершенного им воспитательного промаха, кузнец принялся рьяно исправлять ситуацию. Увы. Не помогло даже универсальное средство внушения правильных ценностей — хворостина. Правда, в случае с сыном кузнеца ее заменил дрын весьма солидных размеров, но даже к его гласу доморощенный рифмоплет остался равнодушен. Тогда был применен другой способ отвлечения несознательной молодежи от бредовых идей. Папаня загрузил дитятко работой. Но Огал не сдался. Он продолжал творить. Иногда по ночам, но чаще во время работы: раздувая меха или долбая молотом. Случалось, так увлекался сложением очередной оды в честь местной флоры (цветочки и кустики присутствовали в каждом творении без исключения), что напрочь забывал про дело. Испорченных им заготовок хватило бы на десяток бестолковых учеников. Батяня всякий раз приходил в ярость, а местные получали возможность насладиться видом разгневанного кузнеца, гоняющего непутевое чадо оглоблей по деревне. Следующим стратегическим шагом по возвращению блудного сына на путь истинный, стала его женитьба. Кузнец здраво рассудил, что необходимость содержать жену, отвратит мечтателя от глупых идей и заставит заняться настоящим делом. Видимо поэтому, в невесты выбрали девицу поупитаннее — чтобы труднее прокормить было. Огал не стал возражал против женитьбы, напротив, принялся со всей страстью ухаживать за нареченной, посвящая ей дифирамбы собственного производства. Не прошло и варда, как девица послала подальше и жениха и его папашу. Невеста оказалась безнадежно глуха к прекрасному и не оценила вдохновенного сравнение своих женских прелестей с сочными копченными окороками. А уж иносказательное уподобление страсти возлюбленного «упыриной жажде крови» и вовсе расценила как признание им, своих нестандартных гастрономических пристрастий. Прикинув, что лучше уж всю жизнь в девках проходить, чем рано или поздно стать главным блюдом на столе супруга, девица решила отказаться от перспективы такого семейного счастья. Указав женишку на дверь, невеста на этом не остановилась, а сообщила всей округе о несоответствии возраста Огала его умственному развитию, выразившись всего одной фразой: «Он полный идиот и извращенец!». После такой характеристики, других кандидаток на роль супруги «идиота и извращенца» отыскать стало практически невозможно. Слухи расползлись даже по соседним деревням. Коварный отец приуныл. Пока он измышлял другие способы повлиять на дите, используя в качестве стимулятора фантазии универсальное народное средство — самогон, случилось страшное. В деревню забрел бродячий менестрель. Дитятко, тихо мирно кропавшее стихи для собственного удовольствия, узрело, что этим еще и на жизнь зарабатывать можно, а если повезет — то и славу сыскать. Пока папа в пьяном угаре жаловался всем на неразумную молодежь, эта самая молодежь собрала пожитки и ломанулась к менестрелю просится в ученики. Тот окинул взглядом фигуру просителя и согласился, даже не прослушав его, что и понятно: с этакой оглоблей не пропадешь. Даже если таланта не обнаружиться, можно на подсобных работах использовать. И спокойнее с ним — супротив такого быка не всякий попрет, это вам не щупленького менестреля обидеть. Так и ушли вдвоем.
      Огал тогда только со мной и попрощался. Я единственная, кто его потуги на творчество слушал и не плевался. С тех пор уже почти шесть лет прошло.
      Лютня в богатырской длани Огала казалась детской игрушкой. Но играл он на ней вполне прилично. И голос его оказался для барда подходящим. Даже раньше, когда он в деревне на праздниках пел, девки аж млели, а после уроков у менестреля и вовсе заслушаться впору.
      Я подкралась на цыпочках сзади и попыталась прикрыть его глаза своими ладошками. Ага, еще бы под патлами их найти, глаза те. Огал сграбастал обе мои ручонки одной своей.
      — Даська, ты уже освободилась?
      Даська? А наверное Дасила, кажется так зовут здешнюю служанку. Ай-яй, Огал, да она же тебе в мамы годиться. Впрочем, положение обязывает… Это ж какой позор менестрелю, если он хоть одну юбку пропустит! А если в ней сморщенная что сморчок старушенция с кучей правнуков, значит — не повезло. Но от обязанностей это никоим образом не освобождает. Да, тяжелая у них жизнь. Так ведь никакого здоровья не хватит.
      Не убирая рук, я склонилась туда, где по моим прикидкам должно было быть его правое ухо и пошептала.
      — Не угадал. Еще попытаешься?
      — Лима? … Дори? … Вария? … Таника? … Морита? … Альвия? … Исар?
      Э, да он может справочник женских имен писать. Если когда-нибудь я решу обзавестись потомством и родится девочка, непременно менестреля позову, чтобы имя помог выбрать.
      Я отняла руки.
      — Безнадежно. Если ты и дальше угадывать будешь, мы здесь до зимы просидим.
      Он обернулся ко мне и несколько мгновений с улыбкой рассматривал. Вот что значит профессиональная привычка. Сколько лет прошло, наверняка не узнал. Хорошо если сам вспомнит. Другой бы выглядел озадаченно, а этот, эдак нежненько улыбается. Правильно, а вдруг какая давняя возлюбленная? Так сразу не вспомнишь, а показывать, что запамятовал никак нельзя. Еще обидеться. А хуже обиженной женщины, только разгневанный ежик.
      Вспомнил. Спустя всего пару вздохов. Его лицо озарила совершенно счастливая улыбка и уже через мгновение я была зажата между ним и лютней.
      — Ринка! Ах ты маленькая ведьма! Как же давно я тебя не видел.
      Я бы может что и ответила, только в полу раздавленном, полу задушенном состоянии общаться, как выяснилось сложно. Потребовались неимоверные усилия, чтобы выдавить из себя хрип. Это произвело должное впечатление и объятья слегка ослабли. Однако свободы я не получила. Он плюхнулся обратно на лавку и водрузил меня к себе на колени. Храбрый! Последний такой герой, помниться остался сладко спать у стены кабака в Холбе.
      — Ты какими судьбами здесь?
      — Учиться еду. В Дакоран.
      — Ничего себе кругаля даешь! Экскурсию по Фанаиру устроить решила?
      — Точно, с посещением всех злачных мест. Может, как знаток посоветуешь чего по этому поводу?
      — Тащи свиток побольше. Все не запомнишь.
      — Выходит, в историях о распутных менестрелях, есть все же зерно истины?
      — Еще чего. Наглая ложь! Все от зависти к таланту.
      — Какой кошмар! А твой список сомнительных заведений, чтоб ненароком туда не забрести?
      — Увы, в этом трагичность нашего ремесла. Больше всего клиентов именно там. Вот и приходится страдать.
      Огал скорчил мину мученика за святую идею и тяжко вздохнул. Я рассмеялась.
      — Бедненький. А столько женских имен ты, где выучил?
      — Поклонницы. Просто проходу от них нет. Даже в собственной комнате. Только зазевался, дверь на засов забыл закрыть, глядь… уже кто-то просочился и покушается на мою добродетель. Хоть телохранителя нанимай!
      В этот момент, мимо пробегала ранее помянутая Огалом Даська. Одарив меня взглядом каменной горгульи, она сделала попытку споткнуться и дополнить мой наряд какими-то объедками с подноса. Но, вместо живописного приземления ко мне на колени, поднос завис в воздухе у нее перед носом. Дасила ойкнула, побледнела и умчалась прочь, со скоростью жреца, спасающегося от нечисти. Огал сцапал забытый инвентарь и плюхнул его на стол.
      — Все магичишь, ведьмочка?
      — Куда ж я без этого. А ты? Все стишки кропаешь?
      — Теперь все больше баллады. Разве только какой лордик решит зазнобе в любви признаться стихотворно и мне закажет написать, тогда можно и стишком побаловаться. А так. Не прибыльное это дело.
      — А как же тяга к искусству?
      — Юношеский идеализм умер с голоду. Хочешь есть — зарабатывай на пропитание. Люди жаждут развлечений. После третей кружки пива им героические баллады подавай, а не декламацию сентиментальных стишков с описаниями природы. А еще лучше непристойные куплеты. Это тоже всегда в тему. Даже знатные дамочки краснеют, а слушают. Бывает, и среди покойничков ценители попадаются. Один раз прибегает ко мне пацаненок, говорит, народ менестреля требует. Прихожу — гульба идет, аж дым коромыслом. Ну, я как положено весь вечер подгулявший народ развлекаю, да все больше всякую похабщину пою, потому как требуют. А на утро оказывается, что это похороны были! Какую-то блудницу земле придавали. Она по жизни веселая баба была, и похоронить себя завещала соответственно… Так вот и живу: есть спрос — пожалуйста, нет — не обессудьте.
      — Повзрослел, значит? Домой не тянет? Не жалеешь о своем выборе?
      — Бывает. Хочется, мамку проведать, братьев, сестренку. Да батька вряд ли мне обрадуется. А жалеть о прошлом… И такое случается. Особенно когда дела плохо идут и денег на воду с сухой лепешкой не наскребешь. Начинаю тогда думать, что кузнец-то без дела никогда не сидит. Но как вспомню, что хоть и не сидит, да все на одном месте остается, так уж лучше поголодать. Привык я перекати-полем жить. Тесно мне на одном месте.
      Он грустно вздохнул.
      — Как хоть мои живут-то?
      — Нормально. Все живы здоровы. Братья ремеслу выучились. Женились. Детьми обзавелись. Средний в город перебрался, а младший отцу помогает. Батька твой очень на тебя поначалу осерчал. Запретил родственникам даже имя вспоминать. Но мать все равно всех приезжих расспрашивала. Вдруг кто слышал чего? Да и сестра случалось обмолвится. Она, кстати, за Варку-хромого замуж вышла.
      — За Варку? Он же ее на два десятка лет старше. Неужели кого лучше не сыскалось?
      — Были кавалеры. Девка выросла хоть куда. Первая на деревне красавица. Но… Любовь у них. Отец твой тоже сперва упирался, да мамка уломала. И ничего, счастлива твоя сестрица. Муж хоть и хромой, да работящий и не пьет. С жены пылинки сдувает. На прошлый солнцеворот с ярмарки нарядов да украшений привез столько, что половина наших баб чуть не удавилась, а мужики собрались ему всей гурьбой накостылять. Женушки ихние, на сестру твою глядючи и от зависти косея, супружников своих чуть совсем в муку не перетерли.
      — И как, накостыляли?
      — Вспомнили, где Варка хромым стал, и сразу охота пропала. Королевскому гвардейцу, хоть и бывшему, так просто плюх не навешаешь. Он ведь может ответную любезность оказать. Собирай потом зубы по кустам.
      — Да уж, крепкий парень и рука тяжелая.
      — Ну, с тобой ему не тягаться. Помнишь, как Дорана приласкал. Он до сих пор среди зайцев свой — такой же косой и ухо размером с башмак.
      — Нечего было при сестренке непотребства всякие говорить. Она ж совсем соплячка малая была, тут же захотела узнать, что же это значит. А как прикажете объяснять? Она ж девчонка все-таки.
      Огал погрустнел. Все ж тяжело ему без семьи. И мое явление только разбередило старую рану.
      — А батька так и серчает на меня?
      — Отошел уже. Сперва жену за расспросы ругал, а теперь сам как к твоему брату в город ездит, все пытает его, не слыхал ли тот чего о непутевом родственнике. Ты бы им написал. А то они не ведают, какому богу молится за тебя — Саргору (Саргор — бог-покровитель пу т ников и обездоленных)или Саару (Саар — бог мертвых).