Я Береза, как слышите меня

      И вот летим. Я настойчиво повторяю для ведомых по радио одно и то же: "Маневр, маневр, маневр!.." И сама не дремлю - то бросаю штурмовик по курсу, то убавляю, то прибавляю скорость. Я знаю, что, если ударят зенитки, то мне, как ведущей, достанется больше всех.
      И они заговорили. Невольно мелькнуло в сознании: значит, что-то таится внизу. Присмотрелась, а там, в садах, замаскированные танки! Пикирую. В прицеле танк. Выпускаю эрэсы.
      - С маневром в атаку! - кричу по радио ведомым.
      А у меня в прицеле теперь груженая автомашина. Нажимаю на гашетки. Хлещет огонь автоматических пушек. Быстро набегает земля. Кажется, будто она падает на меня. А пальцы опять касаются кнопок реактивных снарядов, и в тот же миг из-под крыльев самолета к земле устремляются смертоносные ракеты. Беру на себя ручку управления - штурмовик послушно выходит из пикирования. Сбросив серию бомб, перевожу машину в набор высоты, а мой воздушный стрелок старшина Макосов начинает бить мечущихся внизу фашистов из своего крупнокалиберного пулемета. Вот это атака!..
      Закончив штурмовку, мы развернулись было в свою сторону, но тут набросились "мессеры". Одна их группа сковала боем истребителей, прикрывавших нас, другая атаковала "илы". Мы построились в оборонительный круг с оттягиванием на свою сторону. Нас шестеро против десяти гитлеровских машин. Силы явно неравны. Вижу, как падают в море чуть в стороне два истребителя: один - краснозвездный, другой - с черно-белым крестом на фюзеляже. На моих глазах идет ко дну Ил-2...
      Выдержать, во что бы то ни стало выдержать! И мы бьем по тем, кто зазевался, кто проскакивает вперед и подставляет под наши пушки свое брюхо. Один "фриц" задымил и отвалил в сторону. Еще одного шарахнули, да так, что тот сразу пошел камнем в землю. Засуетились "храбрецы": очень уж любили, когда семеро-то на одного.
      "Мессеры" ушли и снова заработали по нас немецкие зенитки. Перед моим лицом, пробив плексигласовую боковину фонаря, пролетает раскаленный осколок зенитного снаряда. Оглядываюсь, вижу кровь на бронестекле, разделяющем мою кабину и кабину воздушного стрелка. Макосов ранен?! В тот же миг чувствую, что самолет сносит вправо - перебиты тяги рулей. Еще не лучше! Мои ведомые летят на восток, домой, а мой самолет больше не слушается меня повернул на запад, к врагу. Предательски побежали мурашки по телу. Я осталась одна. Напрягаю все силы и умение. А тут еще худые, почуяв легкую добычу, зажали со всех сторон и бьют, и бьют огненными трассами израненную мою машину. Развернула все же штурмовик на свою сторону. Мотор то и дело захлебывается, но тянет, пока еще тянет, держится. Стиснув зубы, держусь и я - продолжаю управлять непослушной машиной. Лечу на предельно малой скорости, теряя высоту. Земля все ближе, ближе, а мне еще надо перелететь через Керченский пролив!
      Вдруг вижу, из окопов пехотинцев летят вверх какие-то предметы. Гранаты? Нет. Это наши солдаты восторженно приветствуют краснозвездный самолет, бросая вверх каски. Они радуются за меня, за любимый пехотой штурмовик. Все-таки я долетела до своих, все-таки долетела...
      Над проливом подоспели наши истребители и отогнали моих преследователей. Наконец вижу свой аэродром. Машину сажаю с ходу, не заходя по правилам. Мне сейчас не до правил. Лишь бы поскорей посадить едва державшийся в воздухе самолет.
      ... Тишина. Какая удивительная бывает тишина на земле! А это что? Почему-то руки окровавленные. И гимнастерка тоже в крови. Не заметила, как поранило в бою осколком снаряда. Но как Макосов? Вылезаю из кабины - и к стрелку. Жив Макосов, жив! Отлегло от сердца...
      По аэродромному полю к моему самолету бегут летчики, на полном ходу катит "санитарка" с красным крестом, за нею тягач чтобы поскорее отбуксировать искалеченный самолет со взлетной полосы. Глотая слезы, я держусь за его крыло и шепчу: "Спасибо тебе, друг "ильюша"... "
      Макосова укладывают на носилки. Он пытается встать и все повторяет:
      - Товарищ лейтенант! Не отправляйте меня в госпиталь - пусть полечит наш доктор. Я скоро поправлюсь и опять буду летать, не берите себе нового стрелка!
      - Хорошо, хорошо, Макосов, - успокаиваю стрелка. - Я попрошу, чтобы тебя лечили в медсанбате нашего батальона. Поправляйся быстрей. Буду тебя ждать!..
      Штангистка
      На следующий день иду проведать своего стрелка и вдруг слышу, что за последним капониром кто-то всхлипывает. Подошла. Сидит на ящике от снарядов, уткнувшись лицом в колени, и горько плачет оружейница Дуся Назаркина.
      Обидел кто-то, подумала я, но тут же отказалась от своего предположения. Дусю в полку все очень любили. Задорная, веселая и очень трудолюбивая, оружейница пришлась по душе всем. Наблюдать за ней, когда она подвешивала бомбы, реактивные снаряды, заряжала пушки и пулеметы, - одно удовольствие. В выцветшей на солнце, но всегда чистой и отглаженной гимнастерке, в галифе Дуся мелькала вокруг штурмовика с необыкновенной быстротой и ловкостью. Как она одна ухитрялась подвешивать под фюзеляж самолета стокилограммовые бомбы - до сих пор остается для меня загадкой. А она шутила: "Я до войны работала в Москве на заводе "Красный богатырь" и в кружке штангистов занималась!"
      И вот "штангист" плачет. Потрясла за плечо - не отзывается. Тогда я села рядом с Дусей на ящик, взяла двумя руками ее голову, приподняла, положила к себе на колени. Пилотка, которую она зажала в руках, была мокрая и помятая. Я молча гладила Дусю по голове. Прошло минут десять, и вот она, не вытирая слез, стала рассказывать мне о своей большой любви к Сереже Бондареву. Механик самолета, он полетел за воздушного стрелка и не вернулся с задания вместе с летчиком Хмарой.
      - Я не хочу жить без него! Мы только вчера объяснились в любви, первый раз поцеловались, решили пожениться, когда закончится война. И вот его нет. Сережа погиб!..
      Она со стоном упала на землю, зажала лицо ладонями и глухо зарыдала.
      Я сбегала в штабную землянку, принесла воды, нашатырный спирт из аптечки. Понемногу Дуся стала успокаиваться, и вдруг:
      - Товарищ лейтенант! Анна Александровна! Прошу вас, умоляю, возьмите меня к себе воздушным стрелком. Я знаю все ракурсы и расчеты, я знаю все силуэты вражеских самолетов, я умею хорошо стрелять. Возьмите! Я хочу мстить за Сережу.
      - У меня же есть стрелок - Макосов, - сказала я, растерявшись от неожиданной просьбы Дуси.
      - Но он ведь ранен. Сможет ли после такого ранения стрелять? Ведь у него перебита правая рука.
      Я стала отговаривать Назаркину. Рассказала, как страшно летать на штурмовике стрелком, как много их погибает.
      - Мы, летчики, прикрыты броней, - убеждала ее, - стрелок же сидит перед фашистским истребителем в открытой кабине. А Сережа твой, возможно, и жив. Ведь ты знаешь много случаев, когда наши летчики и стрелки возвращались из "мертвых".
      Дуся будто и слышать не хотела :
      - Возьмите. Поддержите мою просьбу перед командованием полка, рапорт я сейчас напишу.
      Не сумела я убедить Назаркину. А тут недели через две приехал начальник политотдела корпуса полковник Тупанов, и вопрос был решен. Назаркину назначили воздушным стрелком в мой экипаж. Был создан, пожалуй, единственный в штурмовой авиации женский экипаж.
      Позже я узнала, что был еще один женский экипаж на штурмовиках, сформированный в августе 1944 года: летчик младший лейтенант Тамара Федоровна Константинова (в будущем Герой Советского Союза) и воздушный стрелок Шура Мукосеева.
      Тогда же мне было жаль расставаться с опытным стрелком, да и он не хотел переходить к другому летчику. Но приказ есть приказ, и я ему подчинилась.
      О судьбе Макосова узнала только после войны. На встрече ветеранов 230-й Кубанской штурмовой авиационной дивизии ко мне подошел дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации Г. Ф. Сивков, воевавший в 210-м штурмовом авиаполку нашей дивизии, и сказал:
      - Замечательный у тебя был стрелок на Кубани. Ведь его к нам в полк прикомандировали, когда тебе Назаркину назначили.
      - Макосов? - обрадовано воскликнула я.
      - Да, Макосов. Твой бывший воздушный стрелок после войны уволился из армии, женился, вырастил вместе с супругой пятерых сыновей. И вот какая беда свалилась на их седые головы. От пуль нарушителей в пограничном конфликте на реке Уссури в 1969 году погиб один из их мальчиков...
      А тогда, в сорок третьем, стала я летать с Дусей Назаркиной и очень удивилась - в первом же боевом вылете она ничуть не хуже Макосова справлялась с обязанностями воздушного стрелка. То и дело слышала я ее голос в переговорном аппарате. Дуся стала моими вторыми глазами. Изредка через бронестекло, разделяющее наши кабины, в которых мы сидели спина к спине, я видела, как она работала со своим пулеметом. Ствол его то поднимался вверх, то под углом вниз, изрыгая пламя. Маленькая фигурка Дуси буквально крутилась по кабине. Везло мне со стрелками!
      Метростроевцы в боях
      В эти дни из Москвы я получила от друзей с Метростроя несколько писем. В одно из них была вложена листовка политуправления Краснознаменного Балтийского флота. В ней говорилось о том, что при выполнении боевого задания по уничтожению кораблей противника, находившихся в Финском заливе, севернее острова Гогланд, смертью героев в беспощадной борьбе с немецко-фашистскими захватчиками погибли заместитель командира эскадрильи 35-го штурмового авиаполка Вячеслав Людвигович Кротевич и воздушный стрелок младший лейтенант И. Ф. Быков.
      - Кротевич - это же наш инструктор, потом он был начальником летной части аэроклуба! - воскликнул я.
      Многих метростроевцев научил летать Вячеслав Людвигович. Дал путевку в небо и мне. Его ученики Сергей Феоктисов, Евгений Меншутин, Иван Вишняков, Иван Королев, Борис Окрестин, Владимир Наржимский, Лука Муравицкий, Аркадий Чернышев, Михаил Семенцов, Кузьма Селиверстов стали Героями Советского Союза, а Алексей Рязанов этого звания был удостоен дважды.
      На своем "иле", говорилось в листовке, летчик Кротевич с воздушным стрелком Быковым уничтожал и танки, паровозы, десятки вагонов, орудия, самолеты, а летая над Балтийским морем, они подожгли и потопили четыре сторожевых корабля, четыре тральщика, транспорт, самоходную баржу.
      19 ноября 1943 года летчик Кротевич совершил бессмертный подвиг.
      ... Группа штурмовиков во главе с Кротевичем обнаружила фашистские корабли. Яростный зенитный огнь не остановил штурмовиков-балтийцев. Их бомбы попали точно в цель - гитлеровский сторожевой корабль потонул. В этот миг с другого корабля противника ударил зенитный снаряд в машину Кротевича. Штурмовик загорелся. Вместе с самолетом горел и экипаж машины. Тогда Вячеслав Кротевич пошел на таран. С грохотом врезался его объятый пламенем самолет в левый борт вражеского корабля, увлекая его за собой в морскую пучину. Так погибли славные сыны советского народа.
      В полках и соединениях прошли траурные митинги - летчики клялись отомстить за жизнь Кротевича и Быкова. Штурмовики Балтики открыли счет их имени, их светлой памяти, боевой счет героев ленинградского неба. Одному из лучших экипажей эскадрильи, в которой воевали Кротевич и Быков, младшему лейтенанту П.Максюте, был выделен штурмовик с надписью по фюзеляжу "Вячеслав Кротевич и Иван Быков".
      Смертью своей экипаж героев завоевал победу и бессмертие.
      Я вспомнила Вячеслава Людвиговича, каким он был веселым, общительным, любил шутку, был прекрасным рассказчиком. Его лекции, мы, курсанты, очень любили. Часто его лицо озарялось какой-то новой догадкой, он уходил, как казалось нам, в сторону от программы, вызывал нас на спор. Но всегда получалось так, что эти отклонения в итоге оказывались необходимейшими для увязки с другой, не менее важной, темой программы.
      Объяснения Кротевича значительно более прояснили и упрощали наши представления, чем сама лекция. Ему было свойственно в любой обстановке, когда оказывалось, что есть свободное время, вспомнить ошибку курсанта, подойти к нему и спокойно разъяснить. Подойти запросто, объяснить в чем суть его ошибки и предлагал не навязчиво свои варианты решения. В нем жил дар инструктора, учителя, стремившегося передать свои знания другим. Кротевич учил нас любить небо. Мы часто видели его вместе с семьей. Жена его Зина с маленьким сыном Людвигом приезжала на аэродром и часами ждала у проходной мужа, занятого нами, курсантами, в уже давно законченное его рабочее время. Наконец, он надевал свою "кожанку", не застегивая пуговиц, бежал навстречу сынишке, хватал его на руки, сажал на плечо, обнимал жену и они - молодые, красивые, счастливые - шли к станции Малая Вязема, чтобы поездом уехать в Москву...
      Второе письмо было от Т.Никулиной - редактора многотиражки "Метростроевец". Она сообщила о том, что заходил на Метрострой, будучи в Москве, Сережа Феоктистов, в прошлом маркшейдер шахты, а теперь летчик-штурмовик Северо-Западного фронта. Рассказал он о том, как ему, летчику, пришлось повоевать в партизанском отряде, а случилось это так.
      В один из вылетов на штурмовку вражеских позиций Феокристов, на счету которого было уже четыре "юнкерса" и один "хеншель", был сбит зенитным огнем врага, и его самолет с убранными шасси упал на кустарник и, зарываясь носом в сугроб, прополз несколько метров. Летчик выскочил из кабины и первая мысль "как быть с самолетом?" Достав ракетницу, Феоктистов открыл горловину бензобака. Глухо прозвучал выстрел. Летчик успел спрыгнуть с крыла и упал ничком в снег. Раздался оглушительный взрыв.
      Гитлеровцы искали летчика. Дважды почти лицом к лицу сталкивался с ними Феоктистов и каждый раз уходил от них. Мерз ночами в снегу, голодал, но все шел и шел к линии фронта, в сторону канонады, доносившейся с востока. Знал летчик одно: живым его не возьмут, будет драться, пока бьется сердце... На восьмые сутки - радость. Встретил партизанских разведчиков. Они-то и привели Сергея в штаб 1-й Белорусской партизанской бригады.
      Так волею случая Феоктистов оказался на белорусской земле, занятой гитлеровскими оккупантами. Но он сознавал, что и эта земля, и небо над нею тоже наша Родина, и что здесь, в тылу врага, - тоже фронт. Здесь также ни на час не затихала боевая страда. Несколько тысяч бойцов насчитывалось в бригаде. Встал в их ряды и летчик Сергей Феоктистов. Он не мог поступать иначе. Вместе с партизанами ходил на задания. Помогал в разработке боевых операций. Наравне со всеми отбивал яростные атаки карателей. Ходил в разведку...
      Потом за Сергеем прилетел самолет По-2 и увез его на "Большую землю". И опять летчик Феоктистов сел за штурвал "Ила" в составе 187-го гвардейского штурмового авиаполка, чтобы громить гитлеровских захватчиков до Победы.
      Задолго до победы Феоктистов стал Героем Советского Союза.
      Наследница
      Вот уже в третий раз, пока мы воюем на Тамани, наш полк пополняется самолетами и летным составом. Затем наш путь на 1-й Белорусский фронт. Перелет полка в Карловку, под Полтаву, прошел без происшествий. Штаб и технический состав, как всегда, встречал нас подготовленным летным полем, стоянками для самолетов, жильем для летчиков.
      Здесь, под Полтавой, царь Петр разбил шведов. А совсем недавно наши войска разгромили крупную группировку гитлеровцев. Вблизи бывших русских редутов, на том месте, где остались обломки вражеской техники, наши штабисты нашли для нас естественный полигон. Построили там наблюдательную вышку, обозначили траншеи деревянными "солдатиками", установили деревянные "пушки". Были на этой имитированной передовой линии и танки с крестами, и автомашины.
      В эти дни в полк прибыло пополнение - много молодых летчиков, которых предстоит вводить в строй: учить бомбометанию, стрельбам, поиску целей словом, всему тому, чему когда-то учили нас ветераны штурмового полка на аэродроме "Огни". В нашу, третью эскадрилью прибыли летчики опытные, но не обстрелянные, еще не участвовавшие в боях. Они все приехали с Дальнего Востока: Степанов, Шерстобитов, Хомяков, Ладыгин, Ивницкий, Хухлин, Мустафаев, Кириллов, Евтеев, Иванов, Цветков, Коняхин...
      Нам, "старичкам", признаться, не составляло особого удовольствия работать с молодыми. Уезжая с фронта, мы рассчитывали на недолгий отдых в тылу. Атаки полигонных декораций цементными бомбами не вызывали энтузиазма у бывалых фронтовиков, да и для молодых эта работа была лишь продолжением поднадоевших школьных занятий. Они тоже рвались на фронт.
      В полку произошли изменения: штурмана полка майора Карева Петра Тимофеевича назначили заместителем командира 805-го штурмового авиационного полка, лейтенанта Егорову Анну Александровну - штурманом этого же полка. Так было сказано в приказе.
      Назначению я перепугалась и помчалась к командиру "выяснять отношения". Козин недавно навестил свою семью - где-то в глубоком тылу. По приезде показал мне фотоснимок своей дочурки. С фотографии на меня смотрели широко распахнутые доверчивые детские глаза, очень похожие на отцовские, две косички, платочек, повязанный под подбородком.
      - Наследница! - смеясь, сказал Михаил Николаевич.
      Мы очень любили своего командира полка. Отважный летчик, справедливый к подчиненным и в меру строгий, сколько нес он в себе задора, радости, искреннего веселья! Батя - так звали его между собой в нашем дружном коллективе. Он с нами и песни пел, и танцевал, и горе разделял.
      Показывая мне фотоснимок своей дочери, Михаил Николаевич признался:
      - Знаете, лейтенант, когда моя жена узнала, что в полку есть летчица, то стала ревновать.
      - Пусть поревнует. Это иногда полезно, - посмеялся тогда замполит полка Швидкий, назначенный к нам вместо убывшего Игнашова.
      Казалось, после Игнашева, который завоевал в полку большое уважение за чуткость, доброе отношение к людям и принципиальность, трудно будет новому замполиту войти в доверие и обрести такое же уважение и любовь у личного состава. Но время шло, и Дмитрий Поликарпович, будучи еще и боевым летчиком, полюбился многим.
      Удивительным он обладал свойством - знать, кому надо сказать ободряющее слово, кого надо пожурить, кого похвалить. И все это делал вовремя, не откладывая на завтра, и как-то незаметно, тактично. А летая на боевые задания то с одной группой, то с другой, часто бывая в сложных переделках, он, конечно же, лучше понимал запросы и настроения летчиков.
      Разборы боевых вылетов с приходом к нам Швидкого изменили свой характер. Если раньше разговор в основном шел о точном нанесении штурмовых ударов, то теперь больше стали говорить о действиях летчиков, их мужестве, инициативе, тактике в бою. Много внимания Дмитрий Поликарпович уделял войсковому товариществу, спайке в бою. Любил повторять наш замполит суворовское "сам погибай, а товарища выручай"! И это откликнулось в полку добрыми делами. Так, высокую самоотверженность проявил летчик Коняхин, спасая своего друга Хухлина. Но об этом я расскажу позже.
      Пока что мне предстояло поговорить с командиром полка о моем новом назначении, и я спустилась в штабную землянку.
      - Товарищ командир, разрешите обратиться! - сказала, по-уставному приложив руку к головному убору.
      - Обращайтесь, согласно кивнул Козин и с каким-то упреком посмотрел на меня.
      - Зачем вы меня назначили штурманом полка? Ведь я же не справлюсь. На смех людям! Есть же Бердашкевич - командир второй эскадрильи, есть Сухоруков, Вахрамов. Им сподручнее быть штурманом в мужском полку!
      - Вы все сказали? - резко спросил подполковник. - Тогда кругоом марш! Бегом - к исполнению обязанностей штурмана полка. И по этому вопросу ко мне больше не обращайтесь.
      Отцовский подарок
      Теперь, в новом качестве, я то провожу занятия с летним составом, то руковожу "боем" по радио с наблюдательной вышки полигона. Штурманская служба мне понемногу стала нравиться, стала по душе. Я ведь и Херсонское авиационное училище окончила по классу штурманов, а работая в Калининском аэроклубе летчиком-инструктором, несколько часов в неделю преподавала аэронавигацию. Курсы штурманов прошла в Ставрополе. Словом, командование полка знало о моих штурманских "классах" и, учитывая уже мой боевой опыт, не случайно назначило на эту должность.
      И вот стою я на вышке, а вокруг такая чудесная панорама! По зеленому ковру летнего поля рулят самолеты, в стороне Полтавы взлетают американские "крепости", чтобы бомбить общего врага, виднеется речушка, совсем рядом громоздится Петровский редут, на который напоролась армия Карла XII, а в небе вовсю заливаются жаворонки...
      Зазвонил телефон. Сняла трубку - слышу голос руководителя полетов:
      - Приготовиться, вылетаем!
      Внизу под вышкой заработал моторчик радиостанции. Я взяла микрофон, для порядка дунула в него и заговорила:
      - Алло! Алло! Алло! Я - "Береза"! Как слышите?
      - Я - "Резеда-два"! Я - "Резеда-два"! Слышу вас хорошо. Разрешите двести...
      - Разрешаю двести.
      "Резеда-два" - это майор Карев, а "двести" - разрешение на бомбометание и штурмовку. И почему это начальник связи полка Матюшенко придумывает такие позывные, как "Резеда", "Фиалка", "Сирень", "Волга" и другие тому подобныевсе женского рода, для мужчин? А мне вот однажды дал позывной - курам на страх! "Ястреб"...
      Группа штурмовиков уже над полигоном - делает круг, круто пикирует на цель. Летчики старательно ловят в прицел мишень и короткими очередями расстреливают расставленные фигуры, затем бросают бомбы и разворачиваются для набора высоты. Карев - "Резеда-два" - спокойно подает команды, внимательно следит за работой каждого летчика.
      - Хухлин! Уменьши угол пикирования...
      - Агеев! Не отставать...
      - Цветков! Уменьши скорость самолета, а то выскочишь вперед группы.
      - Молодец Кириллов, прицельно бьешь по целям, - летит над полигоном голос "Резеды-два", и, глядя на эту кропотливую работу Карева с молодыми летчиками, я невольно с добрым чувством глубокого уважения думаю об этом мужественном человеке, вспоминаю полеты с ним над Таманью. Отчаяннее, храбрее над полем боя, чем Карев, я не встречала.
      Повторив атаку, каревская группа уходит в сторону аэродрома.
      - "Береза", я - "Резеда-семнадцать", я - "Резеда-семнадцать" ... слышится в микрофоне уже другой голос. - Разрешите двести!
      - Разрешаю!
      И вдруг слышу:
      - Зубами мучаетесь, "Березочка"?..
      У меня действительно болят зубы. На вышке я стою с перевязанной щекой, но гневно пресекаю вольного сына эфира:
      - "Резеда-семнадцать", занимайтесь-ка своим делом! Уменьшить угол!
      Но летчик не слушается и, пикируя с крутым углом, бросает бомбы.
      - "Резеда-семнадцать", прекратите самовольничать! Не то закрою полигон!
      - Вас понял, -весело отвечает он и заходит для повторной атаки. Ловко атакует мишень пилот, ничего не скажешь. Со снижением уходит он от полигона бреющим, оставляя за собой песню:
      Ты ж мэнэ спидманула,
      Ты ж мэнэ спидвэла,
      Ты ж мэнэ, молодого,
      З ума разума свела...
      Это - летчик Иван Покашевский.
      В полку среди прибывших новичков выделялся парень с широким лицом, с копной темных волос и озорными серыми глазами. Одет он всегда не по форме. Сверху гимнастерки старого образца и гражданских брюк ватник, стоптанные, видавшие виды сапоги, шапка-ушанка, сдвинутая на затылок - вот-вот упадет. Это лейтенант Иван Покашевский.
      Нам Иван рассказал, что его сбили в бою и он попал в плен. Когда немцы увозили летчиков в Германию, они втроем проломили дыру в полу вагона и на ходу поезда выпрыгнули ночью. Затем бежали в лес - удалось найти партизан. Семь месяцев Покашевский партизанил, был награжден орденом Красной Звезды. Затем летчиков доставили в Москву, распределили в авиачасти, и вот Иван попал в наш полк. А тут еще его отец, когда узнал, что сын жив - а похоронную с матерью они получили год назад, - на радостях продал пчельник и на эти деньги купил самолет. Отец очень хотел, чтобы сын летал на самолете, - считал, что так будет надежнее.
      У нас в полку Покашевского обмундировали, назначили летчиком во вторую эскадрилью. И вот в Карловку приехал его отец - Иван Потапович Покашевский и привез с собой своего старшего сына Владимира, директора совхоза.
      - Нехай послужат мои хлопчики у вас, - доверительно сказал командиру полка. - Посыдив Володька на "брони", як незаменимый, хватит! Пора и честь знать! Но тильки з одним уговором, ни якой поблажки сынам моим не творить, требуйте бильше, як установлено по вийсковому Уставу...
      В тот день погода была чудесная. В синем небе ни облачка, солнце грело по-летнему. На аэродроме собралось много народу жители Карловки и окрестных сел с транспарантами, портретами руководителей партии, правительства и виновников торжества. Тут же, отдельно от других самолетов, новенький штурмовик с надписью по фюзеляжу: "От отца - сыновьям Покашевским".
      На крыло самолета поднялись начальник политотдела дивизии подполковник И.М.Дьяченко и семья Покашевских.4 0 Сыновья помогли отцу взобраться и встали рядом с ним.4 0Иван - справа,4 0Владимир слева.4 0Митинг открыл Дьяченко. На груди начальника политотдела два ордена Красного Знамени. Защищая Москву, Иван Миронович был тяжело ранен, после чего медики списали его с летной работы.
      Дьяченко говорил страстно, взволнованно и о патриотическом поступке колхозника Покашевского, и о предстоящих боях, о нашей грядущей победе. Затем он предоставил слово Ивану Потаповичу. Старик встрепенулся, хотел было шагнуть вперед, но сыны удержали его, чтобы не свалился с крыла, а он сказал только два слова: "Браты та сестры!.." -и тут же умолк. Сыновья склонились к отцу, что-то подсказывали ему, видимо подбадривали.
      Запомнилась мне надолго та краткая речь простого кристьянина:
      - У меня два сына. Обоих я виддаю родной Батькивщине. Пошел бы и сам с вами бить захватчиков, да трохи стар...
      Старик хотел еще что-то сказать, но, не в силах совладать с охватившим его волнением, махнул рукой, поклонился в пояс на все четыре стороны и трижды поцеловал своих сыновей.
      Все зашумели, зарукоплескали, оркестр заиграл туш.
      - Качать его, качать! - закричали в толпе, и старика подхватили на руки.
      С этого дня Иван и Владимир Покашевские были приписаны экипажем к самолету отца: Иван- летчиком, Владимир - воздушным стрелком.
      И вот я смотрю в бинокль: полигонная команда проверяет результаты работы Покашевских - отлично! Все попадания на месте. Вдруг подлетает штурмовик и без моего разрешения заходит на полигон.
      - Я - "Береза"! Я - "Береза"! - быстро заговорила я. - Сообщите, кто летает над полигоном?
      Ответа нет, а самолет уже разворачивается и пикирует на нашу вышку. С ума сошел! Перепутал, видно, сигнальный знак "Т" на вышке с крестом на полигоне.
      - Все в траншею! - приказываю я и вижу, как шофер рации, техник, еще кто-то бросаются в траншею.
      Бомба разорвалась. Взрывная волна смахнула стоявшую рядом палатку и покачнула вышку, осколки бомбы тоже ударили по вышке. Я ухватилась почему-то не за поручни, а за микрофон с телефоном и с ними покатилась, крича:
      - Сигнальщик! Дайте красную ракету, ракету! Отгоните его от полигона!
      Взвились ракеты. Летчик понял свою ошибку и улетел. Что же, отработал тоже неплохо, жаль только, что не по той цели. Но... учеба есть учеба.
      А следующую группу на полигон привел комэск капитан Бердашкевич, добродушный белорус из Полоцка. У Миши большое горе: погиб отец - партизан, расстреляна мать за связь с партизанами.
      - Зенитный огонь справа! - дает он вводные группе, и новички выполняют противозенитный маневр по высоте, направлению.
      - Справа от солнца четыре "фоккера"! - снова голос ведущего, и вся группа перестраивается в оборонительный круг.
      "Спасательный круг", как мы его называем, - это боевой порядок, придуманный для самообороны от "мессеров". Допустим, истребитель противника пытается атаковать наш штурмовик - идущий за ним по кругу сможет отсечь атакующего своим лобовым огнем. С круга мы работаем и по цели. Вот двенадцать штурмовиков уже пикируют, к земле полетели их эрэсы, мощно раздался по округе залповый взрыв. Затем пушечный и пулеметный огонь разносит мишени, а при выходе из пикирования разом от всех самолетов отделяются бомбы. Когда пыль опускается, в бинокль я уже не нахожу целей...
      Незаметно пролетел май. Молодые летчики научились метко стрелять и бомбить, стали уверенно держаться в строю не только при полете по прямой, но и при маневрировании. Научились атаковать цели группами - до эскадрильи. Полк готов к отлету на фронт.
      Наконец мы получили "добро". 197-я штурмовая авиадивизия, в которую теперь входит наш 8О5-й штурмовой авиационный полк, только что сформирована. Ее путь лежит в 6-ю воздушную армию генерала Ф.П.Полынина. Мы будем воевать в составе 1-го Белорусского фронта.
      Командиром дивизии, в которую входит теперь наш полк, полковник В.А.Тимофеев. Многие пилоты помнят его по летным училищам Поставскому, а в войну - Оренбургскому, где он был начальником.
      Когда Тимофеев знакомился с личным составом полка, мне он чем-то показался похожим на царского офицера, каких показывали в кинофильмах. Китель и брюки-бриджи строго подогнаны по фигуре. Хромовые сапоги на высоких каблуках и с наколенниками блестели, как лакированные. Фуражка с тульей выше обычного сидела на голове с каким-то изяществом, а на руках были кожаные перчатки.
      - Сразу видно - тыловик, - сказал механик моего самолета Горобец, стоявший рядом.
      - Нет. Вы что, не видите, что ли, на груди полковника орден Ленина и медаль "20 лет РККА? - возразил летчик Зубов. - Он воевал на Курской дуге, был там заместителем командира дивизии. А орден Ленина получил еще в мирное время - в Забайкалье. Там Тимофеев после военно-воздушной академии командовал авиационной бригадой и вывел ее на первое место по боевой подготовке в Дальневосточной армии Блюхера.
      - Ты, что вспоминаешь Блюхера? Он ведь враг народа!..
      - Никакой он не враг, - упрямо заявил Миша. - Он настоящий народный герой, мне еще в детстве рассказывал про него мой родной дядя, мамин брат-комбриг, я ему верил и верю. Да и сам Тимофеев, кстати: тоже был арестован в 1938 году, как враг народа и просидел в читинской тюрьме два года, пока не выпустили, как необоснованно репрессированного, восстановили в правах и назначили начальником авиационного училища. За него сам Шверник хлопотал, воспитатель Вячеслава Арсеньевича. А за Блюхера, видимо, некому было вступиться.