-Что это? - Спросил я у Холи, указывая направо.
      Она не ответила, а взяла меня за руку и потянула в ту сторону. Мы подошли к краю поляны, за деревьями, стоявшими буквально в три-четыре ряда, чётко прорисовалась равномерно светящаяся зелёная полоса. Когда мы прошли сквозь деревья и вышли на полосу, оказалось, что светящаяся поверхность состоит из одинаковых прямоугольных брусков, каждый чуть больше кирпича, плотно пригнанных друг к другу. Стыки между соседними блоками не светились, но были очень тонки, и поэтому я заметил их только ступив на флюоресцирующую поверхность. Полоса уходила в две стороны и скрывалась за поворотом. Я спросил:
      -Что это такое?
      Холи снова взяла меня за руку и мы медленно пошли по полосе.
      -Это дорога.
      -Она осталась от времён Рапмана Ну?
      -Нет, это гораздо более позднее сооружение. Дорога была построена когда наше государство вошло в состав соседнего.
      -А как же твои слова о том, что ваше государство защищено от любых посягательств извне?
      -Я говорила, что государство защищено в настоящее время. Видишь ли, любое знание имеет свойство развиваться. Великая битва закончилась несколько тысяч лет назад, и если бы всё это время монахи развивали бы магическое знание, то все предсказания Рапмана имели бы исключительно историческую ценность, так как развитие магического знания не может предсказать даже супер-маг. В течении этих тысячелетий знание было закрыто, за исключением нескольких предельно простых магических приёмов, предназначенных, в основном, для охраны замка и статуи. Поэтому, когда из соседней страны прибыли послы с требованием войти в состав нашего государства, было принято единственно верное решение - согласиться. Тогда и была построена эта дорога. Решение было принято быстро по нескольким причинам, одной из которых было то, что эта дорога была предсказана Рапманом. В предсказании даже был описан способ, которым эту дорогу следовало построить. Я думаю, ты заметил, что она несколько отличается от тех дорог, которые строятся обычными методами.
      -Ясно, но зачем она светится? Это же могло вызвать много ненужных вопросов у ваших соседей.
      Холи засмеялась.
      -Могло, но, к сожалению, они не видят никакого свечения, а даже если и видели бы, то нашли бы этому какое-нибудь правдоподобное, но очень скучное объяснение. Когда человек видит то, чего не может для себя объяснить, то он просто не замечает этого. А насчёт вхождения в состав, то это нам стоило совсем не много. Наше государство не платило налогов, так как с их точки зрения с нас было нечего взять. Иногда, в тяжёлые с сельскохозяйственной точки зрения годы, они даже помогали нам. Естественно они не могли и представить, как их монарху пришла в голову мысль за просто так кормить целую провинцию, но не могли ничего поделать. Мы, собственно, и сейчас входим в состав этого государства.
      -Как я понимаю, это вам выгодно, иначе это бы уже давно прекратилось?
      -Конечно выгодно. Ты помнишь машину, на которой мы ехали из аэропорта. Как ты думаешь, могло ли не вызвать подозрения, если бы такое небольшое государство как наше купило бы за свой счёт машину за четыреста тысяч долларов?
      -Ну вы могли с помощью магии исключить чью либо заинтересованность.
      Холи засмеялась:
      -Если на тебя падает с пятидесятиметровой высоты бетонная плита, то ты можешь поступить по-разному. Первый вариант: остановить её силой воли; второй вариант: сделать два шага в сторону. Как ты поступишь?
      Я понимающе кивнул. Внезапно Холи, словно вспомнив что-то, резко остановилась.
      -Что-то произошло? - спросил я.
      -Мы пришли. - Холи ответила так, как будто не слышала моего вопроса. Мы постояли ещё минуту в тишине, потом она повернулась ко мне и сказала, указывая жестом руки налево:
      -Нам туда.
      Преодолев небольшую полосу леса, мы вышли в поле, и я заметил два возвышающихся чёрных шпиля, похожих на провалы в окрашенном рассветом небе. Мы были у дворца, но я почувствовал, что не могу сейчас просто так всё закончить. Я остановил Холи, взяв её за руку, и усадил на покрытый росой ствол поваленного дерева. Я хотел посмотреть, как встаёт солнце.
      Неожиданно для меня Холи села спиной к восходу. Я сел рядом и спросил:
      -Ты не хочешь смотреть на восход?
      Она улыбнулась.
      -Зачем смотреть на одну звезду, если можно смотреть на бесконечное их множество.
      -Да, но эта звезда несколько важнее для нас, чем все остальные. По-моему смотреть на чужие солнца - то же самое, что слушать радиопостановку на чужом языке. Да и что с того, что эти звёзды могут быть для кого-то самой близкой звездой?
      -Ничего. Я не понимаю твоего стремления любой ценой найти во всём смысл. С точки зрения философии, можно с одинаковым успехом рассматривать и звёздное небо, и камень в руке.
      -Ну нет. Звёзды, всё-таки, могут быть носителями других жизней, а о камне такое вряд ли можно сказать.
      -Как знать... Может быть в этом камне содержатся бесчисленные галактики, которые ваши учёные пытаются классифицировать как элементарные частицы, а то, что мы видим на небосклоне, всего лишь небольшой участок кристаллической структуры маленькой песчинки на берегу непостижимо большой реки.
      -Но что нам с того?
      Холи снова рассмеялась:
      -Ты ещё не понял, что самые важные истины не имеют практического применения. Ну ничего, у тебя ещё всё впереди, - сказала она и вдруг помрачнела.
      Внезапно я ощутил всю усталость, которая накопилась во мне за тот длинный день. Мне показалось, что частица нахлынувшей на Холи тоски передалась мне. Мы, не сговариваясь, встали и медленно пошли к дворцу.

* * *

      Последовавшие за этим несколько дней показались мне самым длинным и однообразным периодом моей жизни. Я был практически заточён во дворце. Я, конечно, мог выходить на улицу, но мне там было абсолютно нечего делать, а так как погода была очень сухая и жаркая, то я предпочитал читать неизвестно откуда появившийся в моей комнате русский перевод легенд о Рапмане Ну, да следить из окна за непонятными построениями монахов во дворе.
      Холи заходила редко, причём ни её, ни моё настроение не располагало к общению. Порой мне казалось, что депрессия окутала серой пеленой земной шар, а хорошая погода - всего лишь моя болезненная фантазия, созданная воспалённым полным бездействием рассудком, дабы уменьшить мои мучения перед неизбежной кончиной.
      Этот липкий серый поток уходящего впустую времени иногда разбавлялся моими достижениями в области практической магии, но даже радость, которую я испытал, когда научился переворачивать взглядом страницы книги, не могла приподнять моё распластанное по земле настроение даже до среднего уровня.
      На исходе седьмого дня, когда я уже сорок минут удерживал на расстоянии метра от пола деревянный стул, дабы потратить лишнюю энергию и спокойно уснуть, в мою комнату постучались. Опустив, как можно более мягко, стул на пол, я сказал: "Войдите." В комнату вошёл Шан. Он подозрительно осмотрел стоявший посередине комнаты стул, развернул его ко мне и сел. Сухое дерево заскрипело под тяжестью его тела, но стул всё-таки выдержал. Шан смотрел на меня с таким же равнодушием, с которым смотрят в камеру ведущие телевизионных новостей, раньше работавшие на радио. Это продолжалось около минуты. Когда моё удивление стало перерастать в раздражение, Я спросил:
      -Какие-нибудь проблемы?
      Шан неожиданно громко рассмеялся и ответил:
      -Да нет, какие у меня могут быть проблемы? - он встал со стула, посмотрел на часы, висевшие на стене напротив окна, и добавил, - Уже пора.
      Я был настолько утомлён своим вынужденным бездельем, что даже не спросил, куда. Я взял висевшую на гвозде куртку, взял со стола пачку сигарет и вышел из комнаты. Шан последовал за мной.
      Я спускался по извилистым лестницам дворца и вдруг понял, что меня снова ведут в неизвестность. Я ощутил лёгкий холодок в районе солнечного сплетения. До сих пор все эксперименты, которые надо мной проводили, заканчивались успешно, то есть я оставался жив, но, как я понимал, никакой изначальной уверенности в удачном завершении эксперимента у самих экспериментаторов не было. Меня разыгрывали как персонажа пьесы, написанной несколько тысячелетий назад драматургом, во вменяемости которого я очень сильно сомневался.
      Мы вышли из дворца. Чистое чёрное небо было усыпано невероятным количеством звёзд. Луна тоже была необыкновенно большой и имела отчётливый красный оттенок. Около остатков разрушенной статуи стояла та же чёрная машина. Я залез на переднее сиденье, Шан сел на место водителя. Он повернул ключ зажигания, машина дёрнулась и медленно поехала по освещённой луной дороге. Фары оставались выключены. Когда мы почти проехали сквозь город, я заметил, что ни одно окно в городе не светится, хотя обычно в это время жизнь ещё кипела ключом. Эта всеобщая спячка окончательно утвердила меня в мысли, что, на этот раз, предстоит нечто необычное.
      Мы миновали город, и машина, набрав скорость, понеслась по блестящему от уже выпавшей росы покрытию аэродрома. Внезапно поднялся сильный ветер. Небо мгновенно затянуло плотными серыми облаками, а через пару минут, когда мы съехали с гладкого бетона на грунтовую дорогу, вокруг сгустился туман. Шан, наконец-то, включил фары, но это оказалось практически бесполезным. Мы проехали около километра, а потом машина резко остановилась. Я открыл дверь и поставил ногу на землю. Практически не удивившись тому, что нога мгновенно промокла, я вышел из машины, нашёл более-менее сухое место и вылил воду из ботинка.
      Когда я закончил завязывать мокрый шнурок, Шан уже стоял в свете автомобильных фар и выжидающе смотрел на меня. Я поднялся и кивнул, мы пошли в туман. Через несколько шагов я обернулся, туман был настолько густым, что света фар уже не было видно, хотя до машины было не больше двадцати метров. Я шёл на звук шагов Шана, так как абсолютно ничего не видел. Под ногу попался корень какого-то дерева, и я растянулся во весь рост. На этот раз мне повезло, я упал на сухое место - разросшуюся кочку, покрытую травой. Когда я встал и отряхнулся, я понял, что не слышу больше ничего. Я стоял и не знал, что мне делать. Вокруг меня была полная темнота и тишина.
      Прошло около пяти минут. Я уже собирался стоять не сходя с места до утра, так как меня не очень прельщала перспектива закончить свою жизнь, утонув в болоте, но вдруг откуда-то спереди стали доноситься равномерные удары, похожие на звук басового барабана. Я медленно пошёл в ту сторону, стараясь больше не падать.
      Я шёл, аккуратно переставляя ноги. Постепенно темнота, окружавшая меня, стала светлеть, а впереди появился жёлтый круг, края которого были размыты туманом. Я смотрел на этот круг и медленно шёл вперёд, пока туман не расступился. Свет становился все ярче, так что вскоре мне пришлось прищуриться.
      Прикрыв глаза ладонью, я стал осматриваться. Внезапно освещение изменилось. Круг, оказавшийся чем-то, похожим на гигантскую шаровую молнию, распался на множество маленьких шариков. Я огляделся. Вокруг меня, образовывая ровный прямоугольник размером сто на пятьдесят метров, на расстоянии полутора метров друг от друга стояли монахи. Туман, словно не смея преодолеть черту очерченного монахами прямоугольника, стоял стеной за спинами монахов. Высота пространства, свободного от тумана, составляла десять-пятнадцать метров. Звук барабана, казалось, исходил из середины зала, хотя там никого и ничего не было. Я стал искать глазами Шана, но мне не удалось обнаружить его высокую фигуру. Я попытался о чём-то спросить у монаха, стоявшего прямо за моей спиной, но тот находился в трансе и не обратил на меня и малейшего внимания.
      Удары барабана участились, а громкость возросла. Светящиеся шары стали медленно двигаться против часовой стрелки по периметру зала. Со мной стало происходить что-то странное. Я заметил, что ладони моих рук стали излучать желтоватое свечение. (Когда я это увидел, то решил, что если выживу, то никогда не буду переходить дорогу на жёлтый свет). Какая-то сила развела мои руки в стороны. Я всем телом ощутил, как в меня вливается мощный поток тепла. С трудом повернув голову, я увидел, что руки сияют ярким жёлтым светом. Потом мою голову развернуло, и мне ничего не осталось, как смотреть вперёд. Вдруг исчезло чувство тяжести. Моё тело приподнялось вверх, примерно на три метра. В другом конце зала я заметил точно такую же, как и я, светящуюся фигуру. Её контуры стали изменяться. Что-то произошло с моим зрением, и я увидел, что это Холи. Постепенно свечение стало гаснуть, всё вокруг исчезло. Контуры её тела стали искажаться, и вместо Холи передо мной появился клубок сияющих нитей, напоминающий чуть растянутый по вертикали шар. Нити постоянно шевелились.
      Когда в пределах видимости остался только этот клубок, что-то случилось, и некоторые нити стали вылетать из клубка и направились в мою сторону. С моей стороны произошло то же самое. Нити, слетавшиеся с двух сторон, начали собираться по центру зала. Внезапно монахи стали петь. Они выводили какую-то медленную мелодию. Их голоса были настолько синхронны, что весь воздух пропитался звуком и стал густым как кисель. Нити стали метаться, перестав сосредотачиваться в центре зала. Я практически перестал понимать происходящее, словно какая-то часть моего мозга отключилась, и осталась лишь та, которая давала ощущение, что я всё-таки существую, но существовал я уже не как мыслящая единица, а как наблюдатель, лишённый возможности оценивать обстановку.
      Нити летали по залу, и к ним продолжали прибавляться всё новые и новые из наших с Холи клубков. У меня появилось странное ощущение, словно я невероятно увеличился и заполнил собой весь туманный зал, или зал съёжился до размеров моей головы. Я понял, что эти нити и есть я. Несколько минут я был рассеян по залу и единственной мыслью, звучавшей в моём разуме, была фраза, которую повторял, в том, что я привык называть своей головой, голос Холи: "Главное, не бойся."
      Я не боялся, но не боялся потому, что просто не мог вспомнить, как это делается. Внезапно голоса монахов стихли, так же синхронно, как и звучали. Я упал в темноту, почувствовав, как я резко уменьшаюсь в размерах. Внезапно я почувствовал холод. Открыв глаза, я обнаружил себя стоящим посередине зала. Очертания зала стали расплываться, ветер сносил уже ни чем не удерживаемый туман. В своих объятиях я держал Холи, на нас не было никакой одежды.
      Не прошло и пяти секунд, как к нам с Холи подбежали монахи и накинули на нас чёрные балахоны. Потом они под руки довели нас до машины.
      На этот раз мы ехали быстрее. В углу сиденья мы нашли нашу одежду. Я не хотел ни о чём расспрашивать Холи, так как у меня не было на это сил. Да и её лицо осунулось, от чего глаза стали ещё больше, приобретя немого испуганное выражение. Я положил ей руку на плечо и стал бездумно смотреть в окно на надвигающийся ночной город. Сотни окон горели мягким светом, как будто за время поездки каждому жителю выдали бесплатно по керосиновой лампе. Над светящимся городом сияли яркие, не мерцающие звёзды, мне показалось, что вместо неба, кто-то укрепил наверху купол огромного планетария.

* * *

      На следующее утро, я проснулся раньше, чем Холи. Вспомнив события предыдущего дня, а особенно ночи, я понял, что после непонятных событий в зале, у меня появилось странное ощущение. Его было очень трудно интерпретировать, этим оно напоминало прошедшую головную боль, к которой уже успел привыкнуть: вроде бы ничего не чувствуешь, а что-то явно изменилось. Я подумал, что вообще настроение человека есть сумма наложенных на него временем усталости и разочарований, к которым он со временем привыкает. Для каждого человека существует индивидуальное состояние, которое можно считать нормальным, но только для него. Если настроение приговорённого к пожизненному заключению и за долгие годы привыкшего к этому и ставшего, например вырезать поделки из дерева (то есть адаптировавшегося к тюремным условиям), взять и каким-либо способом передать человеку привыкшему к своему счастью, то он погибнет от разрыва сердца. Если же уровень счастливого человека приложить к этому же самому уголовнику, то тот умрёт как крыса, которой электрическим током перестимулировали центр удовольствия в головном мозге. Единственной проблемой является то, что уголовник и счастливец, испытывая крайние по шкале счастья состояния, чувствуют себя в них одинаково. Это значит, что жалеть бездомную собаку, выросшую на улице и прожившую там всю жизнь, настолько же бесполезно, как жалеть человека за то, что у него нет собственной станции метро, или чего-нибудь подобного.
      Конечно, всё вышесказанное не является подтверждением теории о том, что не надо стремиться сделать что-то в своей жизни, так как счастья не станет больше от того, что появится пара миллионов долларов. Для человека не важен тот уровень счастья, на котором он находится. В большинстве случаев, для человека важен знак производной изменения этого уровня. То есть если зам. зав. прачечной станет просто зав. прачечной, то он будет в этот момент намного счастливей, чем министр, внезапно ставший зам. министра.
      В нашей стране не даром в перестроечное время в несколько раз вырос уровень самоубийств. Ведь для миллионов людей, производная счастья приняла гигантское отрицательное значение.
      От своих мыслей я очнулся на кухне, когда вылил в сахарницу полстакана кипятка, хотя приготовление сахарного сиропа вовсе не входило в мои планы. Я вылил сироп в раковину, но вскоре пожалел об этом: сколько я ни искал во всех предметах кухонной мебели, хоть чем-то напоминавших шкаф, ничего похожего на сахар обнаружить не удалось.
      С горя я налил себе стакан воды и выкурил первую сигарету, перемежая затяжки с крупными глотками, что вызвало довольно много неприятных ощущений у моего пустого желудка, зато довольно сносно справилось с желанием курить, да и заодно с чувством легкого голода.
      Когда я, с гримасой отвращения на лице, давил в пепельнице окурок, сдувая дым, чтобы тот не попал мне в глаза, на кухню вошла Холи.
      На ней всё ещё была её розовая ночная рубашка, хотя волосы она уже успела причесать.
      -Интересно, зачем ты куришь, если это так противно? - спросила она, не проходя в кухню, видимо, чтобы не дышать дымом, всё ещё плававшим пластами в метре от потолка.
      -Нравится, - ответил я.
      -Единственное, что тебе нравится, это выглядеть человеком, имеющим силу воли и контролирующим своё поведение. Я думаю, что если бы тебя посадили на раскалённый железный кол, и ты понял бы, что тебе оттуда не слезть, ты рассказывал бы всем проходящим мимо, что сидеть на раскалённых кольях - твоё самое любимое занятие.
      -А я-то думал, что сегодня ночью ты окончательно уяснила для себя, какое занятие у меня любимое, -я использовал второй способ ухода от неприятных для меня разговоров - перевод темы.
      Холи засмеялась, вошла на кухню и села на табуретку по другую сторону стола. Я заметил, что её волосы стали заметно светлей. Можно было, конечно, списать это на утреннее солнце, чьи яркие, но почти не греющие лучи заливали всю кухню ярко оранжевым светом, но даже солнце не могло объяснить те изменения, которые произошли с её лицом. Оно, словно, приобрело завершённость, стало совершенным. Именно совершенным, хотя обычно считается, что совершенство человеческого лица, есть всего лишь полное соответствие нормам, заложенным в обществе. Когда я смотрел на её изменившееся лицо, я испытывал странное ощущение, что это и есть норма, но не та норма, которая принята на данный момент. Я каким-то странным образом понимал, что вижу перед собой идеал красоты, существовавший тогда, когда современный человек ещё даже не планировался природой как биологический вид.
      Холи изменилась не только внешне. Её голос стал мягче, теперь он звучал плавно и несколько нараспев. Такую речь я слышал у очень ограниченного числа людей, в основном, тех, которые нашли то, что искали, или добились того, чего хотели, что, в сущности, одно и то же. Это была уверенность, но не упрямая уверенность человека, желающего чего-либо добиться, а уверенность, убеждённая в том, что всё идёт так как должно и не может быть по другому.
      То же самое, только в несколько меньшем масштабе произошло и со мной. До этого я, охваченный подсознательным страхом и интересом перед всем сверхъестественным, пытался понять разумом, как одежда может светиться, как статуи могут рассыпаться в пыль, как можно оживить человека, который родился задолго до начала известной человечеству истории, да и вообще осознать, что же всё-таки происходит. Теперь же я понял, что всё, что происходит, не имеет значения. Имеют значения не события, происходящие с человеком, а его отношение к этим событиям. Я понял, что если бы мне было известно, что я встречу Холи, но мне сказали бы, что после этого дня, в мою голову вобьют большой ржавый гвоздь, то я бы всё равно согласился, не раздумывая ни секунды. Именно это осознание собственного счастья, когда не надо ничего ждать от будущего и ни на что надеяться, сделало меня абсолютно спокойным. Это было удивительное и непривычное мне состояние, так как это спокойствие не было обыкновенным, внешним спокойствием, которое мне доводилось испытывать и раньше, это было внутреннее спокойствие, мне казалось, что какая-то дыра, какой-то омут моего сознания исчез, и холодный ключ, бивший из него, иссяк, запретив доступ негативных переживаний на глубину моей души. В тот момент, когда я сидел и смотрел на Холи, я, конечно, не переводил все свои ощущения в слова, оценка происходила позже.
      Внезапно Холи повернулась к столу, положила локти на столешницу и сказала:
      -Я знаю, что мне всё равно придётся объяснять тебе, что произошло вчера, хотя ты, скорее всего, ещё не опомнился настолько, чтобы додуматься об этом спросить.
      Мне не оставалось ничего, кроме как кивнуть.
      -То, что произошло вчера, лучше всего назвать свадьбой. Так что я тебя поздравляю, -она немного помолчала, словно пытаясь что-то сформулировать, а потом продолжила, -Правда, это было немного не то, что ты привык понимать под этим словом. Да и цель у этого мероприятия была немного другая. Всё, что происходило с тобой здесь, следовало одной цели - возродить в тебе Рапмана Ну. Было предпринято несколько попыток, следуя предсказаниям древней книги Рапмана, но эти попытки не привели ни к чему.
      -Но почему вы не знали, что они не приведут к успеху, если о них было написано в древней книге? - Сказав это, я понял, что не очень-то сильно изменился из-за вчерашнего события, так как способность задавать каверзные вопросы никуда не делась.
      -Существует некоторый свод правил обращения с этой книгой. Одно из этих правил гласит о том, что никто не имеет права переворачивать следующую страницу, пока то, что на ней предсказано не произошло. Книга предназначена не для того, чтобы кто-то мог знать будущее, тем более, что она отражает в своих текстах последовательность событий, происходящую при условии, что никто не знает, что будет. Если кто-то с помощью этой книги узнает будущее, само будущее изменится и книга утратит свой смысл и станет просто одним из некогда возможных вариантов развития событий.
      -Тогда какой в ней смысл, если с помощью неё нельзя предсказывать?
      -Эта книга предназначена не для предсказаний, она лишь трактует события так, чтобы читающий её мог понять смысл происходящего.
      -А можно мне почитать хотя бы страницы, повествующие о том, что уже произошло. - спросил я.
      -Никто тебе этого не запрещает, но это вряд ли будет для тебя интересным. Тем более, что любое имеющее смысл высказывание поддаётся двум диаметрально противоположным трактовкам, одна из которых полностью доказывает его истинность, а другая с таким же успехом его полностью опровергает.
      -Ну в таком случае, может быть я стану умнее, или быстрее стану Рапманом? - спросил я втайне надеясь отыскать в этой книге какую-нибудь информацию, которая могла бы мне объяснить, что же всё-таки меня ждёт.
      -Ты несколько неверно понимаешь предназначение книг, - Холи улыбнулась, достала из ящика стола расчёску и стала медленно, в такт речи водить её по волосам, - Книга не может научить ничему в области магии. От книги вообще нельзя стать умнее. Можно узнать информацию, но ум и информация - совсем разные вещи. Я думаю и ты встречал полнейших идиотов, например, знающих наизусть Евгения Онегина. Книга может дать толчок, но не может сделать за тебя работу. Представь развитие в виде поднятия штанги. Ты можешь сам поднять штангу, а можешь нанять двух "качков", которые поднимут эту штангу за тебя. Но когда качки получат заработанные деньги и уйдут, штанга останется лежать на земле, а время, отведённое на тренировку, будет упущено. Максимум пользы, которую ты извлечёшь из "качков" заключается в том, что ты увидишь, что эту штангу можно поднять. Книга - то же самое. Человеку можно указать направление, но нельзя тащить его по этому направлению, вот на что способны книги.
      -Давай ты мне это потом объяснишь, когда ко мне вернётся способность мыслить. Между прочим, мы отклонились от темы. Ты собиралась рассказать мне, что же вчера произошло. Если честно, то кроме того, что при своём пении монахи использовали эффект резонанса, а я каким-то способом превратился в клубок золотых ниток, я ничего не понял.
      Холи рассмеялась:
      -"Клубок золотых нитей". С таким же успехом ты мог бы говорить о мотке колючей проволоки или магнитофонной ленты.
      -Что ты имеешь в виду?
      -То, что ты видел, не имело значения. Имело и имеет смысл только то, что ты чувствовал. То, что ты видел, лишь твоя интерпретация, твой взгляд на произошедшие события с высоты твоего жизненного опыта, или, если хочешь, через призму штампов, накопленных тобой. Как бы это объяснить?...Ты никогда не задумывался, почему большинство людей имеют любимый цвет?
      -Как это? -мне показалось, что под словами "любимый цвет", скрывается нечто большее, чем то, что я понял.
      -Ну, например, почему один человек любит красный, а другой зелёный? Не задумывался?
      Я отрицательно помотал головой.
      -А следовало бы. Ведь мозги у людей устроены одинаково, ты даже не представляешь, насколько одинаково. Да и цвет люди любят один и тот же.
      -У тебя, случайно, температуры нет? Как они могут любить один и тот же цвет, если кто-то любит синий, а кто-то без ума от белого. - Мне редко нравится, когда я не понимаю, что мне объясняют.
      В ответ Холи улыбнулась и продолжила рассуждение:
      -Температуры у меня нет. Дело в том, что когда человек рождается, он не знает, какой цвет зелёный, а какой красный. Предположим... -она взяла со стола спичечный коробок и поставила вертикально. Его этикетка содержала рекламу, выполненную в красном цвете, сам же коробок был изготовлен из зеленоватого картона. - ...Что это цвет А, она указала на красную этикетку, - А это, -она достала из кармана другой коробок и повернула его ко мне пустой стороной, имевшей зелёный цвет, -Это цвет В.
      Я внимательно наблюдал за ней, но не видел никакого смысла. Она постучала пальцами по коробкам и продолжила:
      -Так как я сижу с другой стороны от коробков, то у меня твой красный А - мой зелёный А. Там, где ты видишь зелёный В, я вижу красный В. Теперь мы можем свободно оперировать понятиями А и В, при этом каждый раз точно знаем, о каком коробке идёт речь, но видим при этом разные цвета, - она улыбнулась и добавила, -По-моему цвет В слишком резок, во всяком случае, на А гораздо приятней смотреть.
      Я машинально посмотрел на светло-зелёный картон коробка и подумал, что это совсем не так. Увидев мой недоумённый взгляд, она рассмеялась и сказала:
      -Вот видишь. Для нас обоих красный цвет резок, а зелёный наоборот успокаивает и расслабляет. Но по поводу цветов А и В мы во мнениях явно расходимся. Тебе, как я понимаю нравится цвет В, а мне А.
      Потом она взяла коробки и повалила их на стол так, что коробок А упал в мою сторону, а В в её сторону. Оба коробка лежали зелёной стороной вверх.
      -Теперь ты видишь, что нам с тобой нравился один и тот же цвет. Но до тех пор, пока я не повалила коробки, наши мнения относительно Цветов А и В расходились. Вот так и все люди видят цвета по-разному, а на самом деле любят один и тот же.
      Я был поражён, но не хотел показывать этого.
      -Интересная теория, но, по-моему, самое главное её достоинство заключено в том, что она бездоказательна. К тому же, мы опять сбились с темы.
      -Нет, с темы мы не сбивались. Я знаю, что сегодня утром ты чувствуешь себя немного не так как всегда. Смысл свадьбы был подобен тому, что я положила коробки. Вчера мы стали чем-то вроде одного целого. То есть, как ты видишь, мы не срослись, но произошло что-то типа нормализации энергетических потоков, их подгонки друг под друга. Ты бы и сам заметил перемену цветов окружающего, если бы наши восприятия цветов не были с самого начала полностью идентичными.
      Холи открыла холодильник, достала оттуда большое зелёное яблоко с белыми пупырышками на кожуре и, откусив большой кусок, стала жевать, как бы давая понять, что она сказала всё, что хотела. Я внимательно наблюдал за ней, не отдавая себе в этом отчёта, меня, почему-то, ужасно увлёк процесс наблюдения за поеданием яблока. Заметив моё пристальное внимание, Холи спросила:
      -Что, тоже хочешь?
      Я словно проснулся. Я всё ещё пытался переварить цветовую теорию:
      -Нет, - и судорожно придумав, как отшутиться, добавил, - Ты, случаем, не читала Библию?
      -Новый или Ветхий Завет? -по её серьёзному лицу я понял, что она не знает, о чём я говорю.
      -Ветхий.
      -Нет, там что то было про то, что кто-то кого-то родил, и я не смогла понять, зачем всё это было написано.
      -Жаль, а то вначале там написано, что яблоки есть вредно, после этого из рая выгоняют.
      -А разве мы в раю? - Холи начала улыбаться, это значило, что шутка до неё дошла.
      -А разве нет? - сказал я, подошёл к ней, взял её на руки и вынес из кухни.
      До спальни мы не дошли, но это не имело значения.

* * *

      Несколько дней после этого шёл не прекращающийся дождь. Холи объяснила, что это вполне обыкновенное явление для местного климата, но это не слишком мне помогло. Я нашёл библиотеку, в которой было несколько десятков томов на русском языке (Холи читала по-русски, когда учила язык), и целыми днями просиживал там. В библиотеке не было окон, и моя депрессия несколько ослаблялась, когда я читал. Когда мне надоедало читать, я находил Холи и вёл с ней длинные, лишённые какого либо смысла беседы, в которых я пытался выведать то, что, по моему мнению, от меня скрывалось. Но так как я не знал, что хочу узнать, то большую часть времени мы говорили ни о чём, пытаясь заслонить звуками слов шелест дождя за окном.