« — Василь, полный газ! Жми! — крикнул я водителю, а сам пытаюсь вытащить пистолет из кобуры под меховыми летными брюками.

Немцы расступились на дороге, и мы пронеслись в двух метрах от них. Жду автоматные очереди в спину…»

Когда на следующий день Александр Иванович с водителем ехали мимо того же места, они увидели три сожженные грузовые машины, убитых наших солдат.

« — Да, Василь! Видимо, нас спасла здесь, как и в воздушных боях, скорость. Мы так внезапно выскочили, так быстро пронеслись, что от неожиданности они не обстреляли нас. Хорошо еще, что я не смог быстро вытащить пистолет. Мои выстрелы спровоцировали бы их огонь…»

…В преддверии победы погибали и те, кто геройски прошел всю войну. 11 февраля пал смертью храбрых командир 6-го гвардейского бомбардировочного авиакорпуса генерал-майор Иван Семенович Полбин — герой Московской и Сталинградской битв. К февралю 1945-го Полбин совершил 157 боевых вылетов. 6 апреля ему было посмертно присвоено звание дважды Героя Советского Союза.

Эта смерть потрясла А. И. Покрышкина. С Полбиным он познакомился и подружился осенью 1944 года. Оба летчика считали для себя необходимым участие в боевых вылетах, несмотря на высокие звания и должности. И внешне они были похожи. Иван Полбин — 40-летний атлет с чеканным волевым лицом. Его отличала легкая стремительная походка. Фронтовые фотографии запечатлели ослепительную улыбку, яркие лучистые глаза.

Родился И. С. Полбин в беднейшей крестьянской семье, вырос в селе Ртищево-Каменка Симбирской губернии. В 1931 году закончил Оренбургскую школу военных летчиков, служил в Забайкалье, награжден орденом Ленина за бои на Халхин-Голе.

Как и Покрышкин, Полбин создал свою систему подготовки летчиков, слабых пилотов у него не было. Он также вселял уверенность в своих подчиненных, выполнял задания с наименьшими потерями, создавал новую тактику применения пикирующих бомбардировщиков Пе-2, отстаивая в своих статьях и на практике преимущество «вертушки» — прицельного бомбометания каждой бомбой с пикирования.

Парой со своим учеником Л. В. Жолудевым (впоследствии Герой Советского Союза, генерал-лейтенант) Полбин неожиданным ударом (вместо принятого в таких случаях вылета крупной группой) прорвался к цели и уничтожил немецкий важнейший склад горючего у станции Морозовская под Сталинградом. Тогда же возглавил налет на аэродром у Миллерова. Это был вылет почти на верную смерть, днем, без прикрытия истребителей — цель находилась далеко, за радиусом их действия. Бомбы накрыли стоянки немецких самолетов. Из вылетевших пятнадцати Пе-2 семь не вернулись.

А. И. Покрышкин вспоминал тщательно подготовленные штабом 2-й воздушной армии учебные сборы командиров авиасоединений в ноябре 1944-го: «За огромным столом с рельефной картой стояли командиры корпусов и дивизий. Перед ними ставились задачи взаимодействия с танками, артиллерией и пехотой. Лучше всех эти задачи решал генерал И. С. Полбин. Он чувствовал себя здесь так же уверенно, как над полем боя, в самолете, легко схватывал узловые ситуации наземного наступления, быстро находил объекты для ударов с воздуха».

Лучшим был И. С. Полбин и на полигоне. Он первым поднялся в воздух на своем самолете с зигзагом красной стрелы на фюзеляже. Как писал А. И. Покрышкин: «Лучше всех бомбил генерал Иван Полбин, летчик подлинной чкаловской хватки. Он во всей нашей авиации считался непревзойденным мастером пикирующих ударов».

Вслед за бомбардировщиками на полигоне появились истребители. Среди них ни один не смог поразить свою цель — две замаскированные бочки, набитые паклей, пропитанной бензином. Остался последний участник — командир 9-й гвардейской дивизии. На наблюдательной вышке генералы, а также командующий 1-м Украинским фронтом маршал И. С. Конев ждали появления трижды Героя. Кто-то произнес: «Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин…»

Летчик мобилизует мастерство и волю. Для таких случаев у него есть свой рецепт: «Надо было спасать нашу репутацию. Это волновало. А волнение всегда мешает в таком деле. Я отношу себя к тем людям, которые владеют собой, умеют укротить возбужденные чувства. Как это делается — не знаю. Возникает сложное психологическое состояние. В подобные моменты я стараюсь переключить свои мысли на что-то другое, подумать о чем-то светлом, хорошем».

В те минуты он думал о телеграмме из Новосибирска, сообщавшей о рождении дочери Светланы…

Обе бочки вспыхнули после точных очередей. Штурмовал Покрышкин с противозенитным маневром, ушел от цели эффектно, на бреющем полете. На восторженные отзывы участников сбора Александр Иванович отвечал: «Это навыки, полученные во многих боевых вылетах. Будете чаще летать и научитесь так же стрелять по целям».

…Дружба Покрышкина с Полбиным была недолгой. Твердой рукой генерал направил свой Пе-2 на укрепления немцев в окруженном советскими войсками Бреслау. Зенитный огонь сосредоточился на ведущем группы. Снаряд попал в кабину самолета Полбина. Горящий Пе-2 падал вниз, над ним сомкнулись воды Одера. Герой погиб, оставив другим послевоенные разочарования, болезни, усталость… Он поднялся в небесные обители, где собирались в одну дружину просветленные огнем души тех, кто погиб, защищая Святую Русь от уверовавших в черную магию вождей нацизма…

Под Берлином, на аэродроме в Юттерборге подорвался на мине заместитель командира 9-й гвардейской дивизии О. М. Родионов… Осмотреть только что захваченный нашими танкистами аэродром собирался ехать Покрышкин, но Родионов настоял на том, чтобы отправиться туда самому. Как писал Александр Иванович: «Родионов принял удар на себя, прикрыв меня от гибели».

Ранее погиб на дороге во время бомбежки двигавшийся с радиостанцией управления в передовых частях армии Рыбалко помощник комдива Герой Советского Союза К. Г. Вишневецкий.

…Трагедию Германии, возымевшей гордыню поработить весь мир, запечатлел художник-экспрессионист Карл Рессиг. На его гравюрах в черном ночном небе прожектора высвечивают накрывшие Германию бомбовым ковром англо-американские «летающие крепости» и скелеты символических всадников Апокалипсиса…

Гитлер и Геббельс еще пытались дать немцам соломинку упований на новое сверхоружие, на раскол между СССР и его западными союзниками. Отчаяние висельников заставляло танковые дивизии СС постоянно контратаковать советские войска. Этот настрой отражает запись в дневнике одного из берлинцев, который ехал в переполненном вагоне городской электрички:

Немцы трепетали. Но Советская армия не была армией террора и геноцида. Она вела другую войну.

Г. Г. Голубев вспоминает приземление «аэрокобр» 16-го гвардейского полка на первом германском аэродроме:

Ожесточение последней битвы достигло апогея. Покрышкин с КП видит бой командира звена Николая Климова. Покрышкинцы развернулись в лобовую атаку на шестерку догонявших их «мессершмиттов». Ни наш ведущий, ни немецкий ас не отвернули. В воздухе прогремел взрыв. Оба летчика погибли.

Немцы оперативно штурмовали обнаруженные аэродромы противника. Так, 9 февраля большая группа ФВ-190 и Me-109 ударила по оставленному без прикрытия аэродрому 265-й истребительной дивизии из корпуса генерала Е. Я. Савицкого. Разбито и сожжено шесть самолетов, 12 — повреждено. 15 февраля 812-й полк, понеся значительные потери от бомбардировочных ударов по аэродромам базирования, убыл за новыми самолетами в Польшу. А. И. Покрышкин, обладая даром предвидения, таких потерь в своих полках не допускал. Но и ему приходилось в конце апреля организовывать круговую оборону на аэродроме 104-го полка против рвавшихся из окружения на запад немецких частей. Бой уже переходил в рукопашный, когда на помощь подошли наши танки и пехота… Более трех тысяч гитлеровцев сдались в плен. Только после этого Покрышкин улетел в штаб дивизии.

Александр Иванович верен своему зароку — не прятаться от врага — даже в то время, на пороге Победы. Вот он на дамбе у Одера руководит по радио действиями своих истребителей. На насыпи за дамбой собралось несколько десятков наших солдат и офицеров посмотреть, как трижды Герой командует воздушным боем. Немецкие артиллеристы обстреливают дамбу. Но, как пишет А. И. Покрышкин, «уходить не позволяла гордость истребителя». Хотя пехотинцев-наблюдателей как ветром сдуло в окопы и блиндажи.

Генерал Г. В. Бакланов, командир корпуса, приглашает Покрышкина на свой КП, встретив его словами:

« — Ну что ты вылез наверх дамбы и маячишь там? Из-за тебя мы остались без завтрака. Кухня разбита, повар ранен. Придется завтракать консервами.

— Прошу извинить. Но уж очень удобно наблюдать с дамбы за воздухом.

После пары стопок трофейного французского коньяка настроение стало веселее…»

Начальник связи 16-го полка Г. Т. Масленников вспоминал, как у переправы через Одер Покрышкин целыми днями под обстрелом управлял своими полками, прикрывавшими корпус генерала А. И. Родимцева. Причем Александр Иванович «любил „разгуливать“ по переднему краю, просил артиллеристов или минометчиков разрешить ему лично пострелять из оружия. Любил зенитчиков, они всегда стояли у самой переправы… Я наблюдал, как Покрышкин с азартом стрелял по пикирующим бомбардировщикам из счетверенных пулеметов».

Росла слава дивизии под командованием А. И. Покрышкина. «За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецкими захватчиками при форсировании р. Одер юго-восточнее г. Бреслау и проявленные при этом доблесть и мужество дивизия награждена орденом Красного Знамени, а всему составу дивизии объявлена благодарность Верховным Главнокомандующим тов. Сталиным». В мае дивизия награждена орденом Ленина. Приказом Верховного Главнокомандующего за отличие, проявленное при овладении Берлином, дивизии присвоено наименование Берлинская. 100-й гвардейский полк становится Ченстоховским, 104-й — Краковским. Все три полка дивизии награждены орденами Александра Невского.

А. И. Покрышкин в апреле-мае был награжден двумя орденами Суворова 2-й степени. Что интересно, оба раза командир корпуса А. В. Утин представлял комдива к награждению орденом Кутузова, но на более высоком уровне утверждалось награждение орденом Суворова…

Во втором представлении указано: «Всего частями дивизии за период с 1 февраля по 30 апреля 1945 года… проведено 86 групповых воздушных боев, в которых сбито 102 самолета противника, свои потери за это время 19 самолетов, 12 летчиков.

Кроме того, штурмовыми действиями частей дивизии уничтожено на земле 6 самолетов противника, автомашин — 16, паровозов — 5, вагонов — 20, вызвано 27 очагов пожаров».

Переправы через Нейссе и Шпрее, наступление наших танкистов были надежно прикрыты с воздуха.

Командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев писал о Покрышкине, что «он показал себя на фронте не только человеком большой личной храбрости, но и искуснейшим организатором боевых действий. Александр Иванович владел не только высочайшим личным искусством воздушного боя, не только превосходно руководил этими боями в воздухе, выбирая каждый раз наиболее выгодные боевые порядки и уничтожая максимальное количество вражеских самолетов, но умел еще на земле наилучшим образом подготовить летный состав к действиям в воздухе, быстрее и точнее всех перебазироваться, лучше всех организовать аэродромную службу. Кстати сказать, именно он первым начал летать с германских автострад, используя их как аэродромы. Покрышкин — гордость нашей авиации…».

Допросы пленных немецких летчиков показывали — люфтваффе обескровлены. Все меньше оставалось опытных летчиков. Заканчивался бензин. Попытки оказать сопротивление, нарастить силы на направлении главных ударов подавлялись нашими летчиками. Александр Иванович в своих книгах описывает мастерские действия Николая Трофимова, Константина Сухова, Вячеслава Березкина и других гвардейцев. А вскоре, вечером 9 мая, его ведомый Георгий Голубев поставит в войне точку — над Прагой собьет бомбардировщик «Дорнье-217», последний во Второй мировой немецкий самолет…

Молодые парии, «братья-славяне», они навечно входили в историю державы как особое поколение — поколение победителей.

…Альтдорф, Германия. 24 января 1945 года. Летчики 16-го гвардейского полка с интересом осматривают залы рыцарского замка, ставшего для них временным пристанищем на пути к Берлину. Чужая для славянского глаза строгая готика архитектуры, массивная мебель. На стенах — портреты немецких аристократов в золоченых рамах.

Из высоких окон гостиной — вид на ухоженные парковые аллеи. В углу зала — кипа нацистских знамен из искусственного шелка… В шкафах библиотеки — книги на разных языках, есть и тома русской классики.

Уже смеркается, на пианино летчики зажигают «коптилку» — снарядную гильзу с фитилем. Примостившийся у пианино на вращающемся стуле комэск-3 Николай Трофимов вдруг начинает читать «Тараса Бульбу» Гоголя из собрания владельца замка. Негромкий внятный голос капитана с тремя орденами Красного Знамени на груди завораживающе звучит в гулкой тишине… Молодые летчики, всем им по 20-25 лет и напоминают они порой буйной удалью легендарных запорожцев, собираются у огонька «коптилки»: «Почитай всем, Николай!»

И Трофимов, именно он, читает ставшие особенно ясными в этот час сокровенные строки…

Николай Леонтьевич Трофимов имел право прочесть эти строки вслух. Он был уважаем и любим в полку как опытный в свои 22 года ветеран. Часто хмурый, крайне немногословный, он чуть заметно прихрамывал — ступня раздроблена зенитным снарядом на Северном Кавказе 27 сентября 1942 года. В этом вылете Трофимов имел приказ — снять на фотопленку разбитую штурмовкой переправу немцев через Терек. Летчик должен был пройти над целью сквозь зенитный огонь одним курсом, не меняя скорости… Приземлившись на своем аэродроме в полубессознательном состоянии, Трофимов очнулся в госпитале на операционном столе и остановил хирурга, готовившегося к ампутации. Врач сложил ему стопу по косточкам, но ранение давало о себе знать всю жизнь. Тогда же, в 1942-м Трофимов вместе со своим другом Александром Клубовым был награжден первым орденом Красного Знамени за 108 боевых вылетов на старенькой «чайке» И-153, за 32 воздушных боя, в которых сбил один «мессершмитт» лично и девять самолетов — в группе, за штурмовки, в которых уничтожил 13 самолетов, 14 танков, 26 автомашин… То есть моторизованную колонну немцев, рвущихся в пределы Кавказа.

Переведенный в 16-й гвардейский полк Николай Трофимов включен Покрышкиным в состав его «слетанной» группы. Александр Иванович поначалу несколько скептически отнесся к стоявшему рядом с атлетом Клубовым новичку — невысокому, хрупкому блондину с выразительными голубыми глазами.

— А что такой худой, плохо кормили?

— Не в коня корм, — последовала реплика соседа, вызвавшая дружный смех в строю. И действительно, вес Трофимова при росте около 170 сантиметров никогда не превышал 60 килограммов.

Но посмотрев на Николая Леонтьевича в деле, Покрышкин назвал его «уникальным бойцом». Емко, в своем эпическом стиле трижды Герой пишет:

«При совместных полетах в группах этот летчик всегда удивлял меня своим спокойствием даже в самой сложной обстановке. Уверенно, смело и разумно вел он бои… Многие молодые летчики стремились подражать ему. Но трофимовского спокойствия при встрече с противником им все-таки не хватало. Увидя противника первыми, они возбужденно кричали по радио:

— Справа «мессеры»! Впереди бомберы!

После такого внезапного выкрика как-то непроизвольно возникало напряженное состояние, оно охватывало всю группу. Приходилось снимать психологическое напряжение командой:

— Спокойно! Группе прикрытия атаковать «мессеров», я четверкой иду на бомберов!

Трофимов, вылетая в моей шестерке, всегда возглавлял верхнюю пару, прикрывающую ударную четверку. При обнаружении противника он спокойно, даже как-то буднично сообщал:

— Справа ниже «мессеры». Иду в атаку!

Голос его был таким, словно он вступал не в смертельную схватку с врагом, а беседовал на земле со своими товарищами».

К 17 марта 1945-го, как указано в представлении к званию Героя Советского Союза, Н. Л. Трофимов совершил 341 боевой вылет, сбил лично 14 самолетов и в группе — 11. Остались, об этом знали его боевые товарищи, и незасчитанные победы. Как и Александр Клубов, Трофимов отличался скромностью и щепетильностью в докладах. Не раз в полку ставились в пример его дерзкие, новаторские по стилю атаки. В 1945 году, прикрывая переправу наших войск на Одере, восьмерка Трофимова дважды так успешно зашла на штурмовку контратакующего немецкого батальона, что почти весь он был расстрелян на снегу. В полк из пехотного штаба пришло благодарственное письмо. 9 мая над Прагой на «аэрокобре» комэска отказал мотор. На земле — еще не сдавшиеся здесь немцы. Товарищи, как вспоминал потом Николай Леонтьевич, подошли к командиру совсем близко, словно собираясь поддержать его самолет своими крыльями, «и если бы мне даже и пришлось приземлить истребитель на вражеской территории, то ни один фашист не приблизился бы ко мне. Все летчики были готовы разнести в клочья что угодно, лишь бы не дать товарищу попасть в беду. Перед самой землей, к счастью, мне удалось запустить мотор. Мы кое-как перетянули Карпаты и сели на свой аэродром».

Нет уз святее товарищества… Друг Трофимова по 84 «А» полку сибиряк-красноярец Виктор Макутин погиб при штурмовке немецкого аэродрома в станице Солдатская. Спасая товарищей, он сбил один «мессершмитт», а затем таранил другой. По рассказам жителей станицы, немцы сами похоронили летчика. Их офицер приказал солдатам снять пилотки: «Он наш враг, но за храбрость заслуживает почестей».

Остались в полку друзья Макутина, как их называли, «святая троица» — три Николая — Карпов, Чистов и Трофимов, неразлучные, настолько похожие внешне, что их иногда путали. 31 мая 1944-го под Яссами первые двое погибли. Трофимов остался жить, сбив в тот день два «юнкерса» в бою 16 «аэрокобр» против 15 Ю-87 и до 10 ФВ-190. Позднее пришлось Николаю Леонтьевичу бросить горсть земли в могилы лучших друзей Александра Клубова и Виктора Жердева…

Самым близким другом Трофимова после войны стал сам Покрышкин, уговоривший его дать согласие на перевод в Москву в начале 1970-х годов. Летчики дружили семьями, часто встречались, благо жили теперь рядом, вместе отмечали праздники, ездили на охоту, играли в шахматы.

Как говорил Александр Иванович, по-настоящему войну помнит только тот, кто сам был там, кто хоронил своих боевых друзей… К юбилею друга 23 сентября 1972 года М. К. и А. И. Покрышкины надписали ему открытку с видом на Мамаев курган: «От всего сердца поздравляем, дорогой Николай Леонтьевич, с пятидесятилетием и желаем быть всегда настоящим советским человеком, защитником нашей Родины. Крепкого тебе здоровья и счастья в жизни!»

Соединила двух Героев, Покрышкина и Трофимова, и глубокая народность — они любили русского человека, русскую историю, русский пейзаж, русскую литературу… Николай Леонтьевич никогда не забывал свою малую родину — подмосковную деревню — Игнатьевские выселки Серпуховского района. Деревенька живописно стоит на высоком берегу в излучине Нары. Здесь родился он в семье потомственного крестьянина-середняка, умелого хозяина, здесь они, три брата Трофимовых, славились как лучшие косцы. Рано увлекся Николай книгами, перечитал все о летчиках и авиации, любил стихи Некрасова, рассказы Лескова, а став старше — и романы Достоевского. В инсценировке пушкинской «Барышни-крестьянки» в 15 лет играл роль отца Берестова. Правда, рос будущий Герой тихим и худеньким. Бабушка, глядя на маленького книжника, качала головой: «Колька, Колька, что с тебя будет за толк?» В старинной Нехорошевской школе Николай стал лучшим в авиамодельном кружке. Школа была известна в округе и своими учителями-подвижниками, и выпускниками, среди которых — Герои Советского Союза, генералы, доктора наук, врачи, педагоги, агрономы… Издревле славна на Руси эта земля. Князь серпухов-ско-боровский Владимир Андреевич Храбрый командовал засадным полком, который, как известно, нанес победный удар в Куликовской битве…

Николай успешно заканчивает Серпуховский текстильный рабфак имени М. Горького, но судьба его уже решена. Став пилотом в аэроклубе, в декабре 1939 года он едет на Качу, немного разминувшись с Покрышкиным. В сентябре 1940-го младший лейтенант Трофимов направлен в истребительный полк.

Все трое братьев Трофимовых — на передовой Великой Отечественной войны. Александр — командир танка Т-34, награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу», погиб смертью храбрых 11 марта 1943 года в боях за освобождение Харькова. Виктор — медицинский работник, выносит раненых с поля боя, награжден двумя орденами. На генеральском кителе Николая Леонтьевича — Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина, пять орденов Красного Знамени, орден Александра Невского, два ордена Отечественной войны 1-й степени и два Красной Звезды.

Николай Леонтьевич, так же как Покрышкин, на фронте встретил свою будущую жену — радистку 237-й танковой бригады 19-летнюю Веру Васильевну Курзину. Летчики прикрывали танкистов в боях, а во время затишья на Висленском плацдарме меняли у них бензин на спирт… Не раз танковые рации ловили на немецкой волне: «Ахтунг! Ахтунг! Ас Покрышкин в воздухе!».

Вера Васильевна вспоминала:

Той весной для покрышкинцев не было ничего невозможного. Кадры фильма доносят до зрителя силу и сплоченность этих богатырей в меховых куртках. По свидетельству ветеранов, иногда кто-то из однополчан Покрышкина вылетал на его «кобре», но в этом случае не мог найти противника. Услышав «Ахтунг! Покрышкин!», немецкие пилоты разлетались кто куда!

Комсорг 16-го гвардейского полка, юный сержант-авиамеханик Юрий Сергеевич Храповицкий после войны, закончив обучение в Московском авиационном институте, работал в известном КБ В. Н. Челомея, стал заместителем главного конструктора, лауреатом Государственной премии. В ветеранские встречи, на которые Юрий Сергеевич приходит со своей обаятельной супругой Евлалией Николаевной, бывший комсорг и сейчас вносит ноту искренности, юмора, душевной русской песни:

«В полку была особенная атмосфера, атмосфера точности, четкости, обязательности, долга, без лишних слов, без призывов. Главное — дело.

И эту обстановку постоянно создавал и поддерживал наш командир — Александр Иванович. Сам немногословный, он не любил болтунов.

Мы, бывшие студенты, довольно быстро вошли в большую семью дивизии. Работали без устали. А ведь пришли-то мы в полк 19-20-летними мальчишками, но, пройдя вместе с полками дивизии до Берлина, стали опытными специалистами, волевыми, настойчивыми молодыми людьми, людьми дела. Многие из нас были награждены орденами и медалями.

И только потом, много лет спустя, мы поняли, сколь велико в наших судьбах было значение той поры, поняли, что наши лучшие качества мы приобрели в полку, имея постоянно перед собой образец выдающегося человека и пройдя его школу. Ведь Александр Иванович был — без всякого сомнения — знаменем всего лучшего, что проявилось в русском народе, русской армии в период невиданных тяжелейших испытаний».

Илья Давидович Гурвиц, в 1944-1945 годах механик по электро — и радиооборудованию самолета А. И. Покрышкина, после войны работал в Институте телевидения и радиовещания, был начальником отдела, участвовал в создании отечественных видеомагнитофонов, перевел с немецкого языка более двадцати книг по радиоэлектронике. Он вспоминает:

«16-й гвардейский полк — это был коллектив братьев, одна семья. Я нисколько не преувеличиваю. Часто мне вспоминаются они, мои старшие братья, наставники, боевые друзья. Был я самый молодой среди них, механиков и техников, многие из которых служили в полку еще в 1939-1940-е годы.

Федор Паршин — моторист на самолете Покрышкина с первого дня войны. Александр Казеко — механик самолета Аркадия Федорова, Петр Саблуков, Петр Андреев, Михаил Бреусов — мотористы и оружейники звена управления полка в течение всей войны, Владимир Тутуров, пришедший со мной в полк в одно время…

На нас лежала огромная ответственность, в наших руках были жизни летчиков-Героев…

У своих «кобр» мы дневали и ночевали, наша землянка всегда была рядом со стоянкой. Работали и в жару, и в холод, но — никакие болезни и простуды нас не брали.

…Во время боев под Яссами, в июне 1944-го, я проверил в кабине «сотки» Покрышкина приборы, спрыгнул с крыла, подбежал к командиру и вместо доклада о готовности машины к полету выпалил:

— Товарищ командир, дом рядом, разрешите отлучиться на день!

— Дом, говоришь? А где твой дом? — спросил Покрышкин своей скороговоркой.

— Город Тульчин, километров сто по прямой на восток! Своим внимательным взглядом командир посмотрел на меня. Мне показалось, что на его лицо легла какая-то тень. Наверно, он вспомнил свой дом… Прошло две-три секунды, но мне показалось, что время остановилось. Стою, пронизываемый его взглядом.

— Вон на краю поля стоит «Дуглас». Он летит в РАБ (район авиационного базирования. — А. Т.). Скажи командиру экипажа, что я приказал взять тебя на борт.

Через несколько минут ведомая Покрышкиным группа самолетов поднялась в небо. В дни боевой работы он отпустил меня на сутки домой, где я не был три года, с июня 1941-го!

Мгновенно жал старшие друзья-братья собрали меня в дорогу: надели новую гимнастерку, заполнили подарками вещмешок…

Я успел побывать дома и, вернувшись, рухнул спать в капонире. Заставший меня там механик Яков Черпаков разбудил меня, салагу, заснувшего во время боевой работы, «художественным монологом».

Нашему комдиву летать запрещали, но могу подтвердить как механик звена управления, он летал регулярно, до последних дней войны. Игнорировал он этот запрет!.. Когда воздушных боев стало немного, Покрышкин приказал смонтировать на «кобрах» держатели для 100-килограммовой бомбы. Сам штурмовал и бомбил.

У нас в звене управления стоял хороший американский радиоприемник. Когда наши уходили в бой, мы настраивали его и слушали, что происходит в воздухе. Доносилось до нас и немецкое «Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин!..». Истеричные выкрики надорванным голосом…

Александр Иванович был нам как отец. Только так его воспринимали в полку. Честный, строгий, очень добрый и заботливый. Можете не верить, но и сейчас я повторю — не было в личности Покрышкина ни одного отрицательного штриха! Ни одного…

Разные случались ситуации, в дни боев всех охватывало напряжение, но не было момента, чтобы Покрышкин сорвался, кого-то несправедливо, нервно обругал. Выдержка — сверхчеловеческая. Называл он всех на «ты», если переходил на «вы» — это был плохой признак для того, с кем командир говорил.