Гораздо более резко отозвался о А. С. Яковлеве Главный маршал авиации А. Е. Голованов, возмущавшийся его склонностью к конъюнктуре (Главный маршал авиации Голованов: Москва в жизни и судьбе полководца. Сборник документов и материалов. М., 2001). Конструктор дружил с Висилием Сталиным, был вхож в верха. Истребители конструктора С. А. Лавочкина превосходили «яки». Большинство самых результативных наших асов воевали на Ла-5, Ла-7 и «Аэрокобрах». Однако Яки строились в наибольших количествах (около 60% выпуска всех советских истребителей в годы войны)..

В документах штаба 8-й воздушной армии дается такая справка: «Из лучших современных скоростных истребителей — Як-1, Як-7б, Ла-5 и „аэрокобра“ — наименьшие потери несет „аэрокобра“, которая имеет 52 с/вылета (самолето-вылета. — А. Т.) и 50 часов налета на 1 боевую потерю. Як-1 и Як-7б имеют примерно одинаковые потери: 45 с/вылетов и 38 часов налета у первого и 44 с/вылета и 42 часа налета у второго.[…] Малые потери самолета „аэрокобра“ являются следствием хорошего бронирования, мощного вооружения и лучшего, чем у Як-1 и Як-76, обзора, при одинаковых остальных летно-технических данных» (ЦАМО. Ф. 346. On. 5755. Д. 110. Л. 123).

С. А. Лавочкин отнесся к А. И. Покрышкину совсем по-другому, сам пришел к нему в гостиничный номер, пригласил в КБ и на завод в Горький. Дружеские отношения Лавочкин и Покрышкин поддерживали и после войны.

Двухпушечный Ла-7 Александру Ивановичу понравился. Было решено опробовать пять самолетов в полку на фронте.

В Горьком Покрышкин навестил Виктора Петровича Иванова, который командовал здесь дивизией ПВО. Состоялась и другая, глубоко символичная встреча. На одной лестничной площадке с семьей Ивановых жила Маргарита Петровна Нестерова, дочь кумира юности Покрышкина! Потрясенный встречей Александр Иванович держал в руках страницы рукописей великого летчика, перебирал прекрасно сохранившиеся фотографии. Две из них Маргарита Петровна, взволнованная и растроганная, подарила наследнику дела русских асов. На одном из снимков — П. Н. Нестеров и его механик Нелидов стоят у своего «Морана». На обороте другого, работы известного Петербургского фотомастера Карла Буллы, осталась надпись:

Вернувшийся в Черниговку после всех дальних поездок Покрышкин соскучился «по боям и риску в них». Как пишет Александр Иванович, «вышел на облет присланных в полк самолетов, отвел душу. Выполнил сложный пилотаж у самой земли, полетал на спине, на бреющем. Был доволен, что не утратил навыки».

Увидевший эту разминку И. М. Дзусов сделал Покрышкину выговор. На сей раз Покрышкин согласен: «А ведь Дзу '336 сов прав. Мои пилотажные фокусы могут дорого обойтись подражателям среди летного состава. Пора с этим кончать».

Подходила к завершению относительно вольная жизнь аса, его частые боевые вылеты… Командующий ВВС Новиков не оставлял мысли найти организаторским данным Покрышкина более масштабное применение.

Сначала ему была предложена (после гибели Л. Л. Шестакова) должность командира 9-го гвардейского истребительного авиаполка. Александр Иванович согласился, но только при условии, если ему позволят забрать с собой слетанную восьмерку. Новиков разрешает взять только ведомого. Покрышкин просит разрешения вернуться обратно. Командующий возражать не стал, что показывает его исключительное уважение к летчику.

Растет известность Александра Ивановича как знатока и теоретика воздушного боя. Летчики с громадным интересом читали его статьи. 25 марта 1944 года в «Красной звезде» был опубликован очередной материал «Скорость, огонь, маневр». А. И. Покрышкин писал:

«…В бою все средства хороши. Надо лишь знать, когда их применять, в какой обстановке и в каких комбинациях. Личный опыт многих воздушных боев заставил меня десятки раз почувствовать, что самое вредное и опасное для летчика — это стандарт, шаблон, т.е. такое положение, когда он использует в бою одни и те же заученные приемы, действует без должного учета конкретной обстановки[…]

Не раз я встречался в боях с довольно сильными противниками, пилотировавшими, может быть, не хуже меня. В таких случаях, прощупав немцев, я бросал обычные приемы и применял новые. Например, если нельзя было зайти ему в хвост на нормальном вираже, я резко «подсекал» и по укороченному радиусу становился сзади его машины. Порой, встретив опытного и хитрого противника, я не мог сразу предугадать его замысел. Тогда я дублировал маневр немца, следя за каждым его движением, и в конечном итоге ловил его на допущенной ошибке и сбивал[…]

Мне часто задавали вопрос: каким образом я успеваю быстро подобраться к противнику и закончить бой двумя-тремя очередями. Я атакую, как и многие, с задней полусферы, но начинаю атаку не строго с хвоста (сзади), а тогда, когда противник находится ниже и немного впереди меня. Имея превышение (это исходное положение достигается маневром), я круто сваливаю самолет в пике и только па выходе из него оказываюсь на короткий промежуток времени в хвосте противника. Подобная атака настолько внезапна и скоротечна, что атакуемый не успевает что-либо предпринять[…]

Не раз приходилось слышать, как прилетевший пилот с возмущением рассказывает: «Подошел почти вплотную, бил, бил — не горит!» В действительности дело обычно обстоит иначе. Во-первых, этот летчик совершает ошибку уже тем, что выходит на одну плоскость с «мессершмиттом» задолго до дистанции убойного огня (это противник может учесть). Во-вторых, летчик не проявляет достаточной выдержки (боится, что противник ускользнет от него) и начинает стрелять слишком рано. В результате он только пугает преследуемого, который делает соответствующий контрманевр и уходит от него. В-третьих, летчик стреляет не прицельно, а по трассе. Подобная тактика напоминает ночного сторожа с колотушкой, который заранее дает знать ворам, где он ходит».

В марте произошла перестановка кадров в дивизии. И. М. Дзусов берет Н. В. Исаева к себе заместителем, А. И. Покрышкин утвержден командиром 16-го гвардейского полка. Но вскоре следуют новые перемены. Дзусов выдвигается на повышение — командовать авиакорпусом. Исполняющим обязанности комдива назначен Покрышкин!

Как вспоминал Александр Иванович, после получения столь внезапных новостей «некоторое время я стоял в раздумье. Если стану командиром дивизии, то летать на боевые задания придется редко, — штабная работа, управление авиацией на линии фронта не позволят мне часто вести бои и сбивать лично самолеты. Но если отказаться, то командиром могут утвердить Исаева. Не летая на боевые задания и не понимая динамики боя, он загубит много летчиков, что и было при его командовании полком. В неделю я смогу сбить минимально три-четыре самолета противника. Если стану командиром дивизии и разумно буду командовать ею, то сто двадцать летчиков собьют как минимум в неделю тридцать и более самолетов, меньше будут нести потерь, а это важнее для нашей победы, чем мой личный счет сбитых.

Решение было принято, и я стал готовить дивизию к перелету на фронт. Начались хлопоты в новом командирском качестве».

В наследство новому комдиву достался старый заместитель Исаев. Одну из характерных сцен в Черниговке, не называя полностью фамилию одного из участников, приводит в своей книге М. К. Покрышкина:

Выяснилось, что по вине техника, оставившего в самолете сумку с инструментом, погиб отличный летчик, кубанский казак Иван Олефиренко. После поминок Клубов, друживший с Олефиренко, поссорился с мотористом из другого полка и якобы его застрелил.

« — А вы, товарищ Исаев, что делали? Как допустили полеты без опытного техсостава, а также поминки со спиртным?» — спрашивает Покрышкин.

Является следователь прокуратуры воздушной армии, чтобы арестовать Клубова. Но Александр Иванович потребовал от него лучше разобраться в этом деле: «Интуиция подсказывала, что в этом происшествии было что-то неясное. А такого отличного бойца, как Клубов, надо было спасать от штрафного батальона».

Следователь выяснил, что убийства не было. Клубова за проступок все же осудили, свою вину он вскоре искупил победами в воздушном сражении под Яссами, где был лучшим среди летчиков дивизии.

Прокурор фронта, к которому был вызван А. И. Покрышкин, в завершение беседы сказал:

« — А вы, Александр Иванович, знаете, что ложное сообщение об этом происшествии ушло в Москву из вашей дивизии?..

— Как же так?.. Кто мог это сделать?

— По-видимому, тот, кому выгодно ваше снятие с должности комдива.

Услышанное заставило задуматься…»

После сражения под Яссами, как пишет Александр Иванович, «по моей просьбе решился вопрос о выводе из состава дивизии подполковника Исаева. Он не помогал мне в боевой работе, а занимался интригами против меня».

Исаев, не простившись, уехал к месту нового назначения.

Он был переведен на 1-й Белорусский фронт командиром 273-й истребительной авиадивизии. 6 апреля 1945 года за умелое руководство, 380 боевых вылетов, 9 лично сбитых и 8 — в группе гвардии полковнику Н. В. Исаеву присвоено звание Героя Советского Союза (Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Т. 1. М., 1987).

Только в 1984 году Исаев издал во Львове небольшую книжку воспоминаний, которую назвал строкой из песни «Этот день мы приближали как могли». Написана книжка неглупо, политически верно, больше о других, чем о себе. Правильно сказано о Покрышкине и других однополчанах. О предшественнике В. П. Иванове не упомянуто. В полку, «как в каждой семье, были свои традиции, привычки, а порой и разногласия. Но выше всего всегда оставалась наша боевая работа». Слова, слова…

Г. Г. Голубев вспоминает, как много лет спустя в Киеве на одном из приемов, посвященных Дню Победы, к нему подошел Н. В. Исаев и попросил поговорить с Покрышкиным: «Пусть он меня реабилитирует, простит…» Александр Иванович выслушал ведомого и сказал: «А что он, сам не может подойти?» Разговор не состоялся…

…1944 год — год десяти «сталинских ударов» Красной армии, окончательно сломивших военную машину нацизма. Командование вермахта, как советское руководство в 1942-м, было введено в заблуждение относительно направления главного удара противника. Мы ударили не на юго-западе, а в центре Восточного фронта, разгромив в ходе операции «Багратион» сильнейшую немецкую группу армий «Центр».

В этой операции вновь ярко проявился полководческий дар К. К. Рокоссовского.

На южном крыле советско-германского фронта в конце мая немцы контратаковали утомленные непрерывными наступательными боями части Красной армии. Гитлер ставил перед своими войсками задачу удержать Румынию, сохранить для рейха стратегические запасы нефти. Под Яссами двинулись в наступление десять немецких танковых дивизий. Развернулось здесь и ожесточенное воздушное сражение. В эти бои была брошена 9-я гвардейская Мариупольская истребительная дивизия под командованием дважды Героя Советского Союза гвардии подполковника А. И. Покрышкина.

Об этом воздушном сражении знают в наши дни, наверно, только специалисты и любители авиации. Но это была последняя решительная попытка немцев вернуть господство к воздухе. Английский историк авиации Р. Джексон в книге «Красные соколы» писал: «В попытке выбить русских с территории Румынии немцы в конце мая нанесли сильный контрудар в районе города Яссы. Для обеспечения поддержки с воздуха они собрали лучшие истребительные эскадры люфтваффе. Их соперниками были несколько гвардейских истребительных авиаполков, в которых служили такие асы, как Покрышкин, Кожедуб, Клубов, Речкалов: перечень имен летчиков обеих сторон читался как справочник „Кто есть кто“, содержащий сведения о Героях Советского Союза и кавалерах Рыцарского креста. Естественно, что, когда они встретились в воздухе, сражение над Яссами по своей свирепости и напряженности напоминало бои на Курской дуге. С утра до вечера воздух стонал и гудел от рева моторов…» Здесь были и пикировщики Ю-87 Руделя, и все три группы 52-й эскадры истребителей, среди которых находились уже упоминавшиеся участники Кубанской битвы лейтенант Эрих Хартман и майор Герхард Баркхорн.

Разведсводки штаба 9-й гвардейской истребительной авиадивизии сообщали, что за 30 мая «в районе прикрытия наземных войск и охоты» полками дивизии проведено восемь воздушных боев, в которых участвовало против 88 наших «аэрокобр» 216 самолетов противника, из них 10 Ю-88, 103 Ю-87, 59 Ме-109 и 46 ФВ-190. Летчиками дивизии сбило 28 самолетов (4 Ю-88, 5 Ю-87, 8 Ме-109, 11 ФВ-190) и подбито 10. При этом «во всех проведенных воздушных боях… истребители противника вели активные воздушные бои и использовали вертикальный маневр… Заслуживает особого внимания высылка противником крупных групп истребителей, как для прикрытия бомбардировщиков, так и для расчистки воздуха перед бомбардировочным ударом, что говорит о стремлении противника прочно завоевать господство в воздухе» (ЦАМО. Ф. 20046. On. 1. Д. 23. Л. 16).

31 мая сражение разгорелось еще сильнее. В 15 воздушных боях участвовало 196 «аэрокобр» против 408 немецких самолетов. Покрышкинцы сбили 31 самолет противника, подбили 9.

…И в книге английского историка авиации, и в архивных документах сражение под Яссами предстает напряженным и яростным. Последний раз немцы создали численное превосходство над полем боя.

Но на страницах воспоминаний А. И. Покрышкина, где говорится об этих боях, тональность совсем не та, что была при описании 1941-1942 годов или Кубанской битвы. В каждой строке читается — все, немцы, ваше время вышло…

С пункта наведения, расположенного на вершине холма, комдиву хорошо видна панорама боя: «На наши позиции шли, поднимая пыль, до полусотни вражеских танков и столько же бронетранспортеров с пехотой». Но атака отбита, отступивших немцев накрывают громоподобные залпы гвардейских минометов — «катюш».

Бои наших истребителей из соседней дивизии не всегда удачны, командир не отреагировал на изменение ситуации. Немцы резко нарастили силы, а наши по шаблону патрулировали малыми группами. Но на пункте наведения — Покрышкин. Он меняет график вылета своих гвардейцев. К тому, что немцы будут действовать массированно, командир 9-й гвардейской дивизии своевременно предупрежден разведкой. На силу ответ один — сила. Восьмерки Клубова и Еремина терзают группы «юнкерсов» и «фоккеров» — сбито десять самолетов и подбито три. Своих потерь нет.

31 мая, на пике боевого напряжения, погибли три летчика 16-го гвардейского полка — Николай Карпов, Владимир Петухов, Николай Чистов. В дивизии Покрышкина в 1944 году это из ряда вон выходящее событие. Немедленно комдив определяет причины и принимает меры. У некоторых летчиков появились чрезмерная самоуверенность, тщеславное желание увеличить счет сбитых в ущерб задаче и боевому порядку. Особенно требователен Александр Иванович к исполняющему обязанности командира полка Г. А. Речкалову. Командира корпуса А. В. Утина Покрышкин просит ускорить назначение командиром полка Б. Б. Глинку.

3 июня Покрышкин лично ведет группу из 14 «аэрокобр», атакует немецкую группу — сорок Ю-87 и шестнадцать Me-109. Сбито три Ю-87, шесть Me-109, один Ю-87 и два Ме-109 — подбиты (ЦАМО. Ф. 20046. Оп.1. Д. 23. Л. 21).

На лицах асов 52-й эскадры люфтваффе на фотографии начала июня 1944 года видны усталость и надлом. Во избежание больших потерь немцы получили приказ вести бои только над своей территорией. 31 мая был сбит «аэрокоброй», тяжело ранен и на четыре месяца выбыл из строя ас № 2 по немецкому счету сбитых самолетов Г. Баркхорн.

Разведсводка штаба 9-й дивизии от 4 июня фиксирует «пассивность со стороны истребителей противника при ведении воздушных боев, несмотря на численное превосходство. Из шести проведенных воздушных боев в трех из них истребители противника при активной атаке наших истребителей уходили в облачность или переворотом на свою территорию».

Отбросить русских за Прут не удалось. Особую роль в этом сыграла 9-я гвардейская истребительная авиадивизия. За первые десять дней самых тяжелых боев дивизия сбила 128 самолетов. Отличились А. Клубов — 9 сбитых, Д. Глинка и П. Гучек — по 6, М. Комельков и Г. Дольников — по 5. Как писал Герой Советского Союза Е. П. Мариинский из 129-го гвардейского полка: «Никогда еще полк, дивизия, корпус не вели таких ожесточенных боев, не встречались с такими массированными действиями фашистской авиации. И кто знает, если бы не дивизия Покрышкина, влившаяся в состав корпуса незадолго до начала этой оборонительной операции, может быть, немногие летчики дожили бы до ее конца».

На совещании комдивов командир 7-го истребительного авиакорпуса генерал-лейтенант А. В. Утин отметил большие успехи соединения А. И. Покрышкина: «Сражаясь за господство в воздухе, наши летчики на второй день операции сломили активность всех видов авиации противника, а на седьмой-восьмой день завоевали господство в воздухе». Отличился 16-й гвардейский полк, сбивший 51 немецкий самолет. Погибли три летчика полка и один пропал без вести.

Дивизия Покрышкина переходит в подчинение командующего 2-й воздушной армией генерала Красовского. Степан Акимович Красовский, 47-летний умный генерал, родом из белорусских крестьян, вскоре проникся к летчику глубоким уважением. В Львовско-Сандомирской операции (13 июля — 29 августа) дивизия Покрышкина всегда на острие удара. Войска 1-го Украинского фронта в этой стратегической операции разгромили группу армий «Северная Украина», освободили вместе с войсками 4-го Украинского фронта Западную Украину, совместно с 1-м Белорусским фронтом — юго-восточные районы Польши. На западных берегах Вислы был захвачен крупный Сандомирский плацдарм.

Дивизия Покрышкина, базируясь на полевых аэродромах в районе Рава-Русской и Немирова, вела бои в тех местах, где был совершен первый воздушный таран. Александр Иванович писал: «Символично, что мы, последователи первых русских авиаторов, будем летать с аэродрома, с которого взлетел в последний боевой вылет национальный герой России Петр Николаевич Нестеров…».

Осложняло наступление Красной армии в Западной Украине противодействие боевиков Организации украинских националистов (ОУН), которые обстреливали аэродромы, убили командира эскадрильи 104-го гвардейского полка Михаила Лиховида и авиатехника Краснянского. Начальник особого отдела дивизии Л. А. Волобуев сообщил Покрышкину, что директор школы, на квартире которого жил комдив, арестован. Он оказался руководителем районной организации националистов.

Александр Иванович решил лично поговорить с арестованным:

« — А почему вы не убили меня в то время, когда я ночевал в вашем доме?

— Это мне было невыгодно. Я надеялся, что проживание у меня такого большого начальника отведет подозрение чекистов».

…Успехи наших летчиков в боях были значительными, но малейшая недооценка противника, потеря настороженности, как вспоминал Александр Иванович, вели к потерям в своих рядах. Погиб талантливый летчик, заместитель комэска 16-го гвардейского полка белорус Александр Ивашко. 13 июля восьмерка командира 104-го гвардейского полка Владимира Боброва атаковала большую группу бомбардировщиков и несколько «юнкерсов» было сбито. Увлеклось атакой и звено прикрытия, тем самым пропустив внезапный удар «мессершмиттов» из-за облаков. Был сбит ведомый Боброва Михаил Девятаев, его позывной в воздухе совпадал с названием его народа — «мордвин». Потеряв сознание от удара о стабилизатор «кобры», обгоревший, он приземлился на парашюте в расположении немецкой части.

Судьба Девятаева, ученика и последователя А. И. Покрышкина, настолько удивительна и символична, что требует обстоятельного рассказа. Он попал в плен и оказался в строго засекреченном немецком ракетном центре на острове Узедом в Балтийском море.

Шел январь 1945-го. С грохотом уходили в небо сигарообразные ракеты. Это были самолеты-снаряды Фау, детище Вернера фон Брауна, гениального немецкого конструктора, ставшего после войны директором космического центра в США. С Фау Гитлер связывал надежды на поворот в войне, на деморализующие атаки территории Англии, восточного побережья США, промышленных центров СССР на Урале и в Сибири.

…Немец-пилот «Хейнкеля-111», оснащенною спецаппаратурой, с презрением взирал на пленного в полосатой робе, одного из каторжников, который сбрасывал снег с крыла самолета. Пленный был изможден, вес его сорок с небольшим килограммов, на широкоскулом лице следы побоев.

Михаил Девятаев вспоминал: «…Летчик, видимо, желая похвастать своим мастерством, то включал, то выключал моторы… Его взгляд, направленный на меня, как бы говорил:

смотри, русский болван, как мы запросто все делаем! А я нарочно раскрыл рот и удивленно смотрел на него да покачивал головой, будто завидуя ему… В моей памяти все это как будто сфотографировалось — так хорошо запомнил каждую операцию».

Этот необыкновенный человек с детства отличался непокорным характером. Он был тринадцатым сыном в крестьянской мордовской семье. Рос в бедности, без отца, бывало, босиком бегал по снегу в школу. Как многие другие мальчишки 1920-1930-х годов, возмечтал стать летчиком, впервые увидев самолет. Закончил в Казани речной техникум и аэроклуб, затем Чкаловскую военную авиационную школу летчиков. В 1941 году летчик-истребитель Девятаев сбил девять самолетов, из них три бомбардировщика. Был тяжело ранен, спасен медиками, которые прямо на крыле самолета перелили ему кровь, отданную командиром — Владимиром Бобровым. Чтобы ногу не ампутировали, Девятаев отказался от наркоза, наблюдая весь ход операции. Хирург сказал только одно слово: «Кремень…». Списанный в санитарную авиацию, летчик спас тяжелораненого генерала. Прилетев па своем У-2 в указанное село, Девятаев узнал, что генерал отправлен в Москву поездом. Но летчик видел — дорога уже перерезана немцами. «Как же быть — смириться с ходом событий или пойти им наперекор, навязать свою волю?» — в этой фразе весь Девятаев. Дважды, обгоняя состав, он садится на У-2 рядом с железнодорожным полотном, выходит па рельсы. Машинист остановил состав… Генерал подарил летчику пистолет и сказал: «Я буду помнить вас, пока жив».

Весной 1944-го на одном из аэродромов Девятаев встретил своего «брата по крови» Владимира Боброва: «С разбегу мы крепко обнялись, приветствуя и хлопая друг друга по спине». Командир помог Михаилу вернуться в истребители: «Идем к нашему комдиву, Александру Покрышкину, он сумеет уговорить медицину…» М. П. Девятаев писал: «Я был горд! Да и как не гордиться, когда одно имя Покрышкина приводило гитлеровцев в ужас и вызывало панику в их рядах».

Но вот плен… Немцы в 1944-м уже не так жестоки, как три года назад. Летчиков, зная их энергию и повышенную способность к побегу, они старались держать отдельно, под особым присмотром. Девятаев активно участвует в подготовке побега, роет подкоп под стену барака. Но попытка не удалась, после чего следую г штрафные лагеря, печально известный Заксенхаузен. В своей книге М. П. Девятаев описывает все круги ада немецкого плена — кандалы и колодки, «мытье» колючей терновой метлой, изощренный садизм, расстрелы только за ненавистный взгляд, расстрелы каждого десятого в строю… Пленных бьют кулаками по лицу на вокзале немецкие подростки в форме «гитлерюгенда». Беспощаден к «вонючим русским свиньям» надзиратель Заксенхаузена «железный Густав». После войны, вспоминая отличавшихся жестокостью и цинизмом блокфюрера и рапортфюрера, уголовников с дегенеративными лицами, Девятаев пишет: «Смешно и грустно, что такие выродки возомнили себя высшими созданиями природы, призванными вершить судьбы человечества…»

Один из членов подпольной организации Заксенхаузена спас летчика, подменив положенную ему бирку смертника на другую. Девятаев отправлен в концлагерь на остров Узедом.

Работая на аэродроме, летчик сколачивает экипаж из советских военнопленных для побега на самолете. Терять нечего. Некий Костя-морячок, прислужник охраны, заявил:

«О Родине думаете? А не все ли равно, кому служить? Были бы денежки да девушки». Девятаев не сдержался и дважды сбивает верзилу с ног. Наказание — так называемые «десять дней жизни». Осужденный, если выдержит страшные побои и издевательства, будет убит на десятый день.

Оставалось два дня. В ночь на 8 февраля 1945-го установилась наконец летная погода. Днем, убив вахтмана, экипаж Девятаева забирается в кабину «Хейнкеля-111». Взлет не удался, один из приборов — колесико триммера руля глубины — поставлен на посадку. Разворот у самого обрыва берега моря, следует вторая попытка взлета. Двое самых крепких, Иван Кривоногов и силач из Новосибирской области Петр Кутергин, навалились на штурвал…

В далекой мордовской деревне Торбеево, мать Девятаева Акулина Дмитриевна, получив «похоронку» на сына — командира экипажа Т-34 Василия Девятаева, опустилась на колени перед иконами. «Боже, — молилась эта исстрадавшаяся женщина, — помоги, сохрани жизнь моим в живых оставшимся детям». В это время второй ее сын Михаил сидел в кресле пилота «хейнкеля»: «Я молю моторы, каждый тросик и винтик нашего самолета, чтобы оторваться от земли и взмыть в небо».

И «хейнкель» оторвался от земли! «Ура! Летим! — ликовали мои товарищи и от радости, переполнявшей их сердца, запели „Интернационал“…

В Пенемюнде прибыли на разбор чрезвычайного инцидента Борман и Геринг.

Девятаев с товарищами приземлились у своих, но, как он пишет: «Сразу же после побега мною, моими друзьями по экипажу широко не восторгались. Скорее наоборот. Мы подверглись довольно жестокой проверке. Длительной и унизительной…» Лишь в 1957 году справедливость восторжествовала. М. П. Девятаеву было присвоено звание Героя Советского Союза. Его подвиг стал известен всей стране благодаря книгам, написанным самим Михаилом Петровичем, а также очерку журналиста В. М. Пескова.

М. П. Девятаев неоднократно бывал у своего комдива А. И. Покрышкина, который писал: «По обстоятельствам боевой жизни на войне можно оказаться в плену, но не стать пленником. Для настоящего патриота плен — это только эпизод в его борьбе за свободу своей Родины. Михаил Девятаев доказал это своим героическим подвигом».

Крепкой была дружба Девятаева и с его ведущим — Владимиром Ивановичем Бобровым. О судьбе последнего автор книги «Советские асы» Н. Г. Бодрихин пишет: «Непросто найти второго такого летчика, в чьей летной книжке Великая Отечественная война обозначилась бы более полно: он воевал на шести фронтах. Командовал двумя прославленными гвардейскими полками. Сбив неприятельский истребитель в небе Прибалтики ранним утром 22 июня, последнюю победу одержал над Прагой 9 мая в 12.40… В начале 1944 года он без достаточных оснований был снят с полка и лишь несгибаемый рыцарь Покрышкин взял на себя смелость пригласить Боброва „на полк“ в свою дивизию…

11 августа 1944-го А. И. Покрышкин представил В. И. Боброва к званию Героя Советского Союза за 24 лично сбитых самолетов противника и 18 в группе. Но присвоено это звание Боброву было лишь 20 марта 1991 года посмертно…

М. П. Девятаев умер в Казани на 86-м году жизни в конце 2002 года. Всю свою долгую жизнь он помогал людям.

…14 июля, когда был сбит и тяжело ранен Борис Глинка, Покрышкин срочно прибывает в 16-й гвардейский полк. В такие моменты комдив считал своей обязанностью личным боевым вылетом «сгладить психологическое воздействие», вызванное ранением такого аса и Героя, как Б. Б. Глинка. Покрышкин после разбора допущенных ошибок ведет ударную восьмерку, обеспечивает его действия четверка Андрея Труда.

Для атаки группы из сорока самолетов Ю-87 и «Хен-шель-129» в сопровождении «фоккеров» ведущий применяет лобовую атаку. О таких атаках его ведомый Г. Г. Голубев писал: «Лобовая атака, как и таран, требует от истребителя исключительных моральных качеств, огромного нервного напряжения, полной уверенности летчика в своих силах. Сближение на лобовых занимает буквально считанные секунды. Почти мгновенно образуется дистанция действительного огня. Одно неверное движение — и ты можешь врезаться своим самолетом во вражескую машину. Опоздаешь на мгновение нажать на гашетку — и тебя сразит трасса врага. В лобовой атаке победит тот, кто обладает холодной расчетливой смелостью, основанной на уверенности в успехе и правоте своего дела, у кого крепче нервы».

В этом бою на «кобре» Покрышкина отказал радиоприемник. Однако комдив решает продолжать вылет, поскольку «мое возвращение внесет дезорганизацию».