Налила себе в чашку кипяток, бросила в него пакетик заварки. А дома, наверное, пьют свежезаваренный «Ахмад»...
      Я стукнула себя по колену.
      – Не смей ныть! – сказала я вполголоса.
      Включила компьютер и немного погоняла разноцветные шарики «Лайнса». Выпила чай, съела печенье и отъехала от стола на катающемся кресле.
      Может, начать статью? Я нерешительно посмотрела на светящийся экран.
      Нет. Рано. Во-первых, у меня пока мало материала. А во-вторых...
      Я побарабанила пальцами по столу.
      Во-вторых, я почему-то не доверяю редакционным машинам. Компьютеры у нас не кодируются, хозяев не имеют. Кто пришел, тот и занял приглянувшееся место. Не исключено, что завтра сюда сядет Ася Курочкина. Ей я не доверяю вдвойне. Как человеку и как любовнице местного криминального авторитета.
      К тому же, Асе почему-то вздумалось меня пугать.
      Я нахмурилась. Выключила компьютер, поднялась с кресла и подошла к окну.
      Угасал чудесный сентябрьский день. Еще неделя – и придет октябрь. Седьмого октября день рождения Лешки... Интересно, мы с ним до этого помиримся или нет?
      Я отошла от окна и подошла к стене, на которой висел календарь. Посмотрела день недели, на который придется день рождения Лешки. Пятница. Самый тяжелый день в редакции.
      Рядом с календарем висел отпечатанный список с фамилиями наших сотрудников. Интересно, что это? Никогда не обращала на него внимания.
      Напротив фамилий стояла дата и год. Понятно. Дни рождения журналистов. Секретарша шефа снова отличилась: взяла и напечатала год рождения не только напротив мужских фамилий, но и напротив женских. Добросовестная дамочка, ничего не скажешь.
      Нет, сотрудники в журнале молодые... Пока молодые! – поправилась я. Лет через десять список будет выглядеть издевательством.
      Я провела пальцем по фамилиям. Димка Копылов родился двадцатого декабря... Стрелец! А Ася Курочкина уже отметила свой день рождения почти три месяца назад. В начале июля. Получается, что она Рак. По Зодиаку, конечно. В жизни Ася барышня расторопная и назад пятиться не любит. Интересно, сколько ей лет? Никогда над этим не задумывалась!
      Я наклонилась ближе к списку. В редакции сильно стемнело, а свет я пока не зажгла.
      Так. Курочкина А. 2 июля 1975 года. Выходит, нашей Асе стукнуло тридцать...
      Я остановилась. Стукнуло тридцать?
      Я машинально присела на катающееся кресло, которое терпеть не могла.
      Асе стукнуло тридцать?!
      – Ну и что? – возразило благоразумие. – Мало ли кому стукнуло тридцать! Это еще не значит, что она дочь Терехина! Родители у нее есть?
      – Не знаю, – ответила я медленно. – Я у Аси в гостях не была.
      Тут я заметила, что говорю вслух, и спохватилась.
      Надо же, как интересно! Что, если Ася на самом деле дочь Терехина?
      Я устроилась в кресле поудобней и принялась размышлять.
      Предположим, что это так. Ася – родная дочь господина Терехина. Что тогда?
      Тогда Ася не стала бы его убивать. Ни за что на свете не стала бы! Ася выжала бы из новоявленного отца компенсацию за неудавшуюся жизнь. Квартирку, машинку, драгоценности... Ну, не знаю, что еще можно выжать из человека.
      Но зачем же его убивать?! Я почесала переносицу. Загадка. Снова загадка.
      Нужно разузнать, куда подевался Азик. Если Ася действует от его имени, то она должна знать, где искать нашего мафиози. Попробую выяснить. А еще попробую установить контакт с вдовой покойного магната. Наплету про некролог, шеф прикроет, если что...
      Но это завтра. Все завтра. Сегодня пора отдыхать.
      Я вошла в кабинет шефа, поворошила постельные принадлежности, сложенные на диване. Надо же, даже подушка у него имеется! Интересно зачем? Насколько я помню, шеф в редакции не ночевал ни разу.
      Ладно, неважно. Нашлась подушка – и слава богу. Не на тумбочке же мне спать.
      Я разделась, машинально осмотрелась вокруг в поисках тапочек. Сообразила, что тапочки остались дома. Стиснула зубы, подавляя очередной приступ малодушия, и отправилась в ванную. То есть в душевую кабинку.
      «Какой пассаж! – раздумывала я, намыливая руки, – родители, оказывается, рады моему отсутствию! Никогда бы не поверила! Мне казалось, что он готовы костьми лечь, только бы не выпустить родную дочку из-под родительского крыла!»
      Мысль засела в голове огромной обидной занозой. Честно говоря, в глубине души я надеялась, что родители примчатся в редакцию и уговорят меня вернуться домой. А если не уговорят, то уведут насильно. Украдут, как невесту.
      А они взяли и обрадовались моему уходу. Предатели.
      Я прошлепала мокрыми ногами из душевой в приемную, распотрошила сумку и достал из нее новую зубную щетку.
      Вернулась обратно и с ожесточением вычистила зубы, словно отыгрывалась на них за плохое настроение.
      Ну, предки! Погодите!
      Я умылась с мылом, чего не делала уже довольно давно. Кожа у меня чувствительная, для снятия косметики я использую молочко фирмы «Гарнье». Но молочко осталось дома. В ванной, на полочке.
      Я клацнула зубами. Майка! Не смей!..
      Вспоминать удобства, оставшиеся в прошлом, было настолько мучительно, что мне захотелось есть. Я завернулась в полотенце, оставленное шефом, вернулась в редакцию и достала баночку йогурта. Распотрошила крышку, ткнула ложкой в густую молочную массу, поднесла ложку ко рту...
      И тут же мне ударил в нос противный запах пенициллина. Я подняла ложку к глазам и внимательно рассмотрела йогурт.
      Так и есть. Он покрылся плесенью.
      Я поставила баночку на стол, воткнула ложку в испорченную массу. В носу засвербило, глаза наполнились слезами.
      Нет в жизни справедливости! А дома сейчас...
      Я ударила себя кулаком по колену с такой ненавистью, что невольно ойкнула.
      Потерла больное место, встала с кресла и пошла спать.
      Разложила постель на диване и только тут вспомнила, что ночная рубашка осталась...
      Я не додумала. Сорвалась с места, бросилась к спортивной сумке и вывалила на пол все ее содержимое. Я даже не помнила, что в нее бросила, уходя из дома.
      Ура! Вместе с джинсами я случайно прихватила с полки длинную пляжную футболку! Отличная замена ночной рубашки!
      Я облачилась в футболку, собрала волосы на затылке и завязала их узлом. Как в рекламе. Дома я обычно...
      Я оборвала запрещенную мысль, с мрачной решимостью прошлепала к дивану и улеглась. Сиденье было слишком узким и сильно заваливалось в сторону спинки.
      Я покрутилась, устраиваясь поудобней. Нашла более-менее сносное положение, обхватила подушку, не удержалась и разревелась.
      – Добро пожаловать в клуб для взрослых! – любезно пригласило меня благоразумие.
      – Спасибо, – пробормотала я и всхлипнула.
      Стыдно признаться, но самостоятельность уже не казалась мне таким уж восхитительным продуктом.
 
      Сон, который мне приснился, был компенсацией за все мои сегодняшние страдания.
      Я плыла на корабле вниз по течению какой-то широкой реки. Пейзаж по берегам выглядел как картинка.
      Я засмотрелась на окрестности и не сразу оказалось, что река обрывается мощным бесшумным водопадом. Что делать?
      Недолго думая, я махнула через борт, и оказалось, что умею ходить по воде!
      Ощущение было сказочно приятным, как полет. Я без сожаления проводила взглядом деревянный корабль, смытый потоком куда-то вниз, и заскользила в безопасную сторону.
      «Бегущая по волнам»... Интересно, откуда я взяла это словосочетание?
      Мир вокруг был тих, спокоен и неподвижен, как театральные декорации. Иногда я выходила на берег, чтобы проверить: существует ли он на самом деле?
      Берег существовал.
      Трава казалась мягче воды, босые ноги нежились в ее бархатных объятиях.
      Но ходить по воде было куда приятней. И я возвращалась в реку.
      Река казалась мне бесконечной. Я скользила вверх по речению, почти не ощущая сопротивления воды. Все приветствовало меня в этом удивительном мире, все радовалось моему появлению.
      Я выбралась на берег для того, чтобы немного отдохнуть. Уселась на толстый поваленный ствол, огляделась вокруг. И к своему удивлению, заметила небольшую мраморную беседку, явно сделанную человеческими руками.
      Выходит, этот мир обитаем!
      Мысль немного разочаровала. Мне так понравилось, что все вокруг создано специально для меня! Но я не позволила себе впасть в уныние и отправилась на разведку.
      Страха не было. В этом мире все казалось таким же безопасным, как хождение по воде.
      В беседку вели три широкие мраморные ступени. Я поднялась по ним и оказалась в прохладном полукруглом помещении. Здесь стоял низкий овальный стол, на котором лежала большая перламутровая раковина.
      Раковина переливалась розовым жемчужным блеском, солнечные блики весело скользили по гладким бокам.
      Я подняла раковину, приложила ее к уху. Голос моря начал вкрадчиво нашептывать мне свои тайны.
      – Это твое? – спросил кто-то рядом.
      Я беспомощно затрепыхалась на неудобном диване.
      – Это твое? – повторил голос громче.
      Я уселась на постели, не открывая глаза. С добрым утром.
      – Сумка, говорю, твоя? – взвизгнул прямо в ухо женский голос, и я открыла глаза.
      Рядом с диваном стояла уборщица, держа в руках распотрошенную сумку и мои вещи, которые я вывалила прямо на пол приемной.
      Я разлепила пересохшие губы и ответила:
      – Мое.
      – А чего разбросала по полу?
      Я вздохнула. Поискала глазами часы, не нашла их и спросила:
      – Который час?
      – Половина седьмого, – ответила уборщица.
      Я тихо застонала и свалилась на диван, лицом в подушку. Что за жизнь, прости господи, ни минуты покоя!
      – Давай поднимайся, – велела уборщица. – Мне в кабинете прибраться нужно. Иди-иди отсюда...
      Злость, охватившая меня, помогла собраться с силами. Я резко отбросила одеяло, слезла с дивана и побрела в приемную, шлепая по полу босыми ногами.
      – Тапки надень! – посоветовала уборщица вслед. – Простудишься.
      Заботливая такая...
      – Нет у меня тапок, – ответила я себе под нос. – Дома остались.
      Ну, вот! Завела с утра пораньше вчерашнюю пластинку!
      Я остановилась напротив зеркала, висевшего на стене в редакции, осмотрела свое помятое лицо и негромко приказала:
      – Забудь про то, что у тебя осталось дома! Понятно, Майка? Забудь!
      Вздохнула, огляделась вокруг.
      Включила электрочайник, достала из стола оставленный вчера сырок. Йогурт придется выбросить, будем надеяться, что хотя бы сырок окажется съедобным. Если нет...
      Я загрустила. А дома бы я в это время еще сладко почивала. Проснулась бы только через час, умылась в своей уютной небольшой ванной. Намазала бы лицо хорошим кремом, прошлепала на кухню, а там бы меня уже ждал папа со свежезаваренным чаем...
      Я загрустила окончательно. Может, вернуться домой?
      Но тут я вспомнила, что сказал шеф, и отказалась от искушения.
      Родители, оказывается, обрадовались моему отсутствию! Вот пускай и дальше радуются. Умру от голода или от холода, пускай радуются.
      Чайник закипел и отключился с тихим деликатным щелчком. Я бросила в чашку пакетик заварки и развернула сырок. Обнюхала его, потом внимательно осмотрела.
      Вроде нормальный.
      Откусила сразу половину, начала мрачно пережевывать мягкую творожную массу. Слава богу, сырок съедобный. А то осталась бы без завтрака.
      Я доела сырок, выпила чай и почувствовала себя гораздо бодрей.
      Ничего! Прорвемся!
      Вернулась в кабинет шефа, проигнорировала недовольное ворчание уборщицы и тщательно умылась. Оделась, привела себя в порядок и собрала постель. Спрятала барахло в шкаф, огляделась.
      Порядок. Можно браться за дело.
      Во дворе послышался шум мотора. Я выглянула в окно и удивленно подняла брови.
      Прибыла Ася на своем новеньком сияющем «пежо». Что-то не припомню, чтобы Ася являлась в редакцию ни свет ни заря. Интересно, что ей нужно?
      Ася позвонила в дверь, которую уборщица заперла за собой. Я вышла в коридор и отперла замок.
      – Привет! – сказала я, распахивая одну створку.
      Ася остолбенела от изумления, увидев меня.
      – Ты? – спросила она растерянно.
      – Я, – согласилась я.
      – А почему ты приехала в такую рань?
      – А ты почему? – ответила я контрвопросом.
      Ася замялась. Она явно не ожидала увидеть никого, кроме уборщицы.
      – Да так, – сказала она с мнимой небрежностью. – Материал нужно сдавать. Вот, решила с утра сесть за компьютер.
      Она отодвинула меня в сторону и вошла в редакцию. Бросила сумку на катающееся кресло и повернулась ко мне. Она уже сумела взять себя в руки и сообразила, как вести себя дальше.
      – Ты подумала над моим предложением? – спросила Ася.
      – Подумала, – ответила я. Это была правда. Я, действительно, обдумала предстоящий разговор.
      – И что?
      – Я бы хотела поговорить с господином Турсун-Заде, – сказала я, не отрывая взгляда от Асиного лица. И внушительно добавила:
      – Лично!
      Ася растерялась. Не испугалась, не смутилась, а именно растерялась, как человек, не ожидавший такого поворота событий.
      – Зачем? – спросила она, когда немного пришла в себя.
      – Затем, – ответила я сухо. – Насколько я понимаю, вчерашняя «просьба», которую ты мне передала, исходит от него?
      Ася беспокойно переступила с ноги на ногу. Открыла рот, чтобы возразить, подумала и не возразила.
      – Значит, от него, – резюмировала я. – Прекрасно! Именно с ним я и хочу обсудить условия моей капитуляции.
      – Ты можешь передать через меня, – начала Ася.
      – Нет! – жестко припечатала я. – Я не хочу общаться через посредников.
      – Почему?!
      – Потому что я тебе не верю, – ответила я с ласковой улыбкой. – Откуда я знаю, может, ты решила поставить мне подножку? Одно дело, если меня просит об одолжении такой уважаемый человек, как господин Турсун-Заде, и совсем другое дело, если ты решила отобрать у меня выгодный материал. В любом случае, я буду разговаривать на эту тему только с ним.
      Я торжествующе шмыгнула носом и завершила:
      – Так ему и передай!
      Ася прикусила нижнюю губу, рассматривая меня мрачным взглядом.
      – Ладно, – сказала она наконец. – Я подумаю.
      – До завтра?
      Она скривила рот в насмешливой ухмылке.
      – Язвишь?
      – Нет, что ты! – сказала я, честно округлив глаза. – Просто уточняю!
      – Ты об этом пожалеешь, – сказала Ася ровным пустым голосом.
      – Ну, это еще вопрос, кто и о чем пожалеет, – ответила я, не опуская взгляда. – Знаешь, что? Брось свои многозначительные намеки! Тебе только показалось, что ты такая могущественная, а я такая беспомощная. Понятно?
      – Понятно, – подтвердила Ася.
      Повернулась ко мне спиной и уселась за компьютер. А я вышла из редакции и пошла в универсам. Мне страшно хотелось есть.
      В магазине я запаслась продуктами, вернулась обратно и уже в коридоре услышала, как Ася с кем-то разговаривает. Я бесшумно прикрыла дверь и замерла в прихожей.
      – Да, – говорила Ася. – Она хочет увидеться лично... Откуда я знаю? Нет, она мне не доверяет... Нет. Она считает, что я хочу подставить ей подножку... Да. Она говорит, что да. Что-что?
      Минуту царило напряженное молчание, потом Ася насмешливо сказала:
      – А, может, тебе нравятся ее длинные ноги?
      Это было уже чересчур. Я открыла дверь и с грохотом захлопнула ее вторично. Громко откашлялась, тщательно вытерла туфли о мокрую тряпку, оставленную уборщицей перед дверью.
      Ася тут же сменила тон.
      – Ну, хорошо, – игриво защебетала она. – Тут Майка пришла, работать пора... Созвонимся. Ну, пока.
      Она положила трубку и уселась за компьютер. Я ждала, что Ася передаст мне послание от Азика, с которым она только что разговаривала, но Ася молчала.
      Значит, распоряжений на мой счет пока не поступило.
      Выходит, Ася поддерживает связь со своим любовником через редакционные аппараты. Определителей номера у нас нет, а частые звонки с наших телефонов ни у кого подозрений не вызовут: это же редакция журнала!
      Получается, Азик жив-здоров и предпочитает где-то скрываться. Интересно, чего он боится?
      – Ты уже познакомилась с Дердекеном? – спросила Ася, не переставая стучать по клавиатуре компьютера.
      – Нет, – ответила я. – Пока я не поговорю с Азизом...
      Я пощелкала пальцами.
      – Алиевичем, – подсказала Ася.
      – Да, спасибо... Так вот, пока я не поговорю с Азизом Алиевичем, я не стану разрабатывать Дердекена. Мы же договорились.
      – Ты такая верноподданная, – не удержалась Ася.
      – Но не твоя верноподданная.
      – А чья? Азиза Алиевича?
      – Нет, – ответа я невозмутимо. – Я хочу соблюсти свой собственный интерес.
      Это была неправда, но открывать душу перед Асей было так же глупо, как входить в клетку с голодным питоном. Жить мне пока не надоело, и это был единственный интерес, который я хотела соблюсти.
      – Кстати! – сказал Ася, не отрывая глаза от монитора. – Ты знаешь, что сегодня похороны Терехина?
      Я чуть не подавилась.
      – Как?!
      – Так, – невозмутимо ответила Ася.
      – А следствие?
      – Какое следствие? – удивилась моя коллега. – Смерть не криминальная, что там расследовать?
      – Ну, да, – пробормотала я. – Совсем забыла, что смерть не криминальная.
      И спросила, повысив голос:
      – Во сколько похороны, не знаешь?
      – Знаю, – ответила Ася. Я ожидала, что дальше последует заявление в стиле Явлинского: «Знаю, но не скажу». Однако Ася любезно сообщила:
      – Ровно в десять.
      Я бросила взгляд на редакционные часы. Двадцать минут девятого.
      – Ты поедешь? – спросила я.
      – Зачем мне? – удивилась Ася. – Шеф тебе поручил, ты и поезжай!
      Я посмотрела на Асю пристальней. Неужели она дочь Терехина? Внешне они не похожи, но это ничего не значит. Я, например, тоже на отца не похожа.
      – Ты о нем много писала, – напомнила я. – Я подумала, что ты его неплохо знала.
      – Мало ли о ком я писала, – ответила Ася. Ее пальцы безостановочно летали по компьютерной клавиатуре. – Если всех клиентов провожать в последний путь, то придется бросить работу. На нее времени не останется.
      Она поднялась с кресла, подошла к принтеру и приняла несколько листов, выброшенных из его узкой пасти. Уселась за стол и принялась править статью.
      Интересно, о чем она пишет? Какое поручение мог дать наш шеф любовнице местного криминального авторитета? Даже не представляю.
      – А ты, что, в редакции ночевала? – спросила вдруг Ася.
      – Ночевала, – ответила я.
      – Что вдруг?
      – Шеф попросил.
      Ася обернулась и посмотрела на меня через плечо удивленным взглядом.
      – Шеф?..
      Она похлопала ресницами.
      – Зачем это ему?
      – Значит, нужно, – ответила я уклончиво.
      Она снова похлопала ресницами. «А у нее красивые глаза», – подумала я одобрительно.
      Больше мы ни о чем не разговаривали. Редакция начала наполняться сотрудниками.
      Я выпила еще одну чашку чая, съела два бутерброда с сыром и колбасой, отбилась от подколок шефа по поводу моей помятой физиономии и отправилась на спецзадание.
      То есть на городское кладбище.
      Вообще-то, городское кладбище было местом заповедным. Здесь уже давно никого не хоронили. Но я не сомневалась, что господина Терехина за пределы городской черты не повезут.
      Я разыскала кладбищенского сторожа, сунула ему двадцать рублей и через минуту знала весь расклад.
      Терехина, действительно, должны были хоронить здесь, неподалеку от центральной аллеи. Я прошлась по длинной асфальтовой дорожке, разглядывая красивые старинные памятники. В конце аллеи несколько рабочих торопливо заканчивали рыть глубокую яму.
      – Терехина здесь хоронить будут? – спросила я.
      Один из рабочих бросил на меня подозрительный взгляд и спросил:
      – Тебе какое дело?
      – Профессиональное, – ответила я и продемонстрировала бдительному гражданину свою корочку.
      – Журналистка, что ли? – спросил второй, вылезая из ямы.
      – Журналистка, – подтвердила я и показала удостоверение ему тоже.
      – Чего ж без камеры?
      – Я из журнала, – объяснила я.
      – А фотограф где?
      – Фотографа не будет, – ответила я.
      – Почему?
      – Потому что родные покойного разрешения на съемку не давали.
      – А-а-а...
      Рабочий моментально потерял ко мне интерес. Вернулся назад, и они с коллегой начали расчищать подходы к могиле. Я молча наблюдала за их неторопливыми слаженными действиями.
      Минут через пять к нам присоединились молчаливые люди с огромными венками в руках. Они аккуратно пристроили венки вокруг ямы и удалились, не поздоровавшись и не попрощавшись. Еще через десять минут к воротам кладбища подъехал небольшой автобус.
      Покойник прибыл.
      – Ты в сторонку отойди, – посоветовал мне один из рабочих. – Люди соберутся серьезные, им корреспонденты ни к чему.
      – Думаете? – спросила я.
      – Думаю, – уверенно ответил рабочий.
      И ошибся.
      Хоронить господина Терехина прибыло пять человек. Мне предстоящая церемония представлялась чем-то вроде голливудских похорон: черные лимузины с тонированными стеклами, женщины в черных шляпах с вуалью или в черных солнцезащитных очках. Благообразный священник, стулья, расставленные вокруг дорогого гроба, молчаливая солидная публика...
      Ничего подобного на этих похоронах я не увидела.
      Гроб, действительно, оказался дорогим. К тому же, его крышка была наглухо заколочена, и я поняла, что гример не справился с возложенной на него задачей: лицо покойного, перекошенное гримасой ужаса, на всеобщее обозрение не выставили.
      На этом атрибуты дорогих голливудских похорон закончились.
      Терехина не отпевали. Мне это показалось странным: я прекрасно знаю, как трепетно относятся криминальные авторитеты к подобной церемонии. Свидание с отцом небесным вовсе не представляется им радостным событием, и они стремятся задобрить его перед предстоящей поркой.
      Терехин отчего-то не постарался.
      Как я уже сказала, провожали покойного магната человек пять, не больше. Одна из них, пожилая женщина в черном платке, показалась мне смутно знакомой. Я покопалась в памяти, и вспомнила, что видела ее на журнальных фотографиях рядом с Терехиным. Родительница, если мне не изменяет память.
      Отца господина Терехина я не видела ни на фотографиях, ни в жизни. Следовательно, его в природе не существует. А может, и существует, но отношения с сыном не поддерживает. Все может быть.
      Больше всех меня интересовала жена покойного магната, мисска неизвестного города, оставшаяся молодой и богатой вдовой.
      Я пошарила взглядом по собравшимся и безошибочно выделила взглядом привлекательную девушку в строгом черном костюме. Юбка выглядела коротковатой для такой церемонии, но вообще костюм был хороший. И сидел на девушке обворожительно.
      Девушка не выглядела ни сильно опечаленной, ни сильно испуганной. Она честно отбывала супружескую повинность. Стояла возле гроба, принимала соболезнования. Отвечала на них коротким кивком головы, слез не лила, в платок не сморкалась.
      В общем, чего притворяться? Да и перед кем? Проводить покойного магната пришли кроме нее четыре человека, включая его мать!
      Сначала меня неприятно удивила малочисленность пришедших, потом я подумала и пожала плечами. Все закономерно.
      Как говорится, король умер. Да здравствует король!
      Неясно только одно: кто он, этот новый король? Скрывается он среди приглашенных или здесь его нет?
      Очень интересный вопрос.
      После краткой церемонии прощания гроб опустили в могилу. Рабочие быстро и ловко забросали его землей, соорудили сверху небольшой аккуратный холмик. Свалили на него венки, покрыли холмик живыми цветами, поставили увеличенную фотографию покойного. В общем, все, как полагается. Приглашенные собрались вокруг могилы, постояли минуту или две и тронулись в обратный путь.
      Вот вам и похороны!
      Я догнала процессию у ворот кладбища, подошла к вдове и сказала:
      – Примите мои соболезнования.
      – Спасибо, – ответила девушка сухим чинным тоном. Оглядела меня внимательным женским взглядом и не удержалась:
      – Вы знали моего мужа?
      – Заочно, – ответила я быстро. Не хватало, чтобы меня приняли за любовницу покойного супруга!
      – Только заочно, – повторила я. – Я корреспондент журнала «Морячка».
      – Ах, вот как...
      Вдова потеряла ко мне интерес.
      – Мне нечего вам сказать, – начала она. – В смерти мужа не было ничего... скандального. Просто остановилось сердце. Так что, если вам нужны сенсации...
      Она не договорила и презрительно пожала плечами.
      – Мне не нужны никакие сенсации, – ответила я спокойно. – Наш журнал хотел бы напечатать некролог. Конечно, если вы не возражаете.
      Вдова снова пожала плечами.
      – Не возражаю, – ответила она нетерпеливо. – Почему я должна возражать?
      – В таком случае, не могли бы мы с вами встретиться?
      – Зачем?
      Я развела руками.
      – Ну, как же! Нам будет нужна фотография...
      – Моя? – перебила вдова насмешливо.
      – Нет, – ответила я, проглотив сарказм, висевший на кончике языка. – Не ваша. Вашего покойного мужа.
      – Я передам фотографию через пресс-секретаря.
      Я запаниковала. Мне нужно было раскрутить мисску на беседу, но она упорно не желала раскручиваться!
      – А не могли бы вы ответить на несколько вопросов? – спросила я умильно.
      – Так я и знала, – произнесла вдова Терехина, глядя в пустое пространство. Перевела на меня взгляд и коротко бросила:
      – Нет.
      – Я была бы вам очень...
      – Нет! – повторила она тоном выше, и меня тут же оттеснили в сторону. Вдова уселась в машину, немногочисленные сопровождающие рассортировались по своим автомобилям, и маленький кортеж тронулся в обратный путь.
      – Черт! – сказала я вслух.
      – Зачем вам Ирка? – спросил меня голос сзади, и я чуть не подскочила от неожиданности.
      Я обернулась. Позади меня стояла пожилая женщина в длинном черном платке. Мать покойного.
      – Простите, – извинилась я неловко. – Мне показалось, что все уже уехали.
      – Все уехали, – ответила она.
      – А вы?
      – А я осталась.
      Меня разобрало любопытство. Похоже, мамаша покойного магната на дух не переносит сиятельную вдову.
      – Примите мои соболезнования.
      Сухие глаза женщины обшарили мое лицо.
      – Вы знали Толика? – спросила она.
      – Заочно, – повторила я. – Только заочно.
      – Тогда зачем вы здесь?
      Мне стало стыдно. Что за профессия, прости господи!
      – Я – журналистка, – пояснила я.
      – А-а-а...
      К моему удивлению, мать господина Терехина не настроилась против меня.
      – Вы работаете в его компании? – спросила она доброжелательным тоном.
      – Нет, – ответила я честно. – Я работаю в журнале, который финансируется из другого источника. Журнал «Морячка». Знаете такой?
      Женщина не ответила. Развязала узел под подбородком, стащила платок с головы и сложила его вчетверо.
      – Кстати, а почему коллеги вашего сына не пришли его проводить? – спросила я.
      – Потому что Ирка решила никому ничего не сообщать, – ответила женщина.
      – Почему? – удивилась я.
      Женщина усмехнулась.
      – Наверное, потому что не хочет расспросов.
      – Относительно чего?
      – Относительно наследства. Люди, наверное, спросят, что с ними дальше будет?
      Я прикусила губу. Это, конечно, неприлично, но меня просто распирает от любопытства.
      – А вы знаете, что будет с наследством? – вырвалось у меня против воли.
      Женщина вздохнула.
      – Простите! – покаялась я.
      – Я не обижаюсь, – ответила мать Терехина. – У вас работа такая.
      Она посмотрела на меня странным нерешительным взглядом и попросила:
      – Ответьте мне, только откровенно...
      Она немного поколебалась.
      – Как вы относились к Толику?
      Я подумала.
      – Наверное, никак, – сказала я честно.
      Как ни странно, этот ответ женщину обрадовал.
      – Правда?
      – Правда.
      – И никакой неприязни, никакой антипатии?
      – Ничего подобного! – заверила я собеседницу. – Мы с ним никогда не встречались!
      – Все равно, – проговорила женщина. – Его тут чуть ли ни бандитом считают!
      «С чего бы это?» – подумала я с горькой иронией. А вслух сказала:
      – Подчиненные считали его прекрасным начальником.
      – Правда? – снова обрадовалась женщина.
      – Правда, – подтвердила я с энтузиазмом. – Я недавно разговаривала с Володей Сагалаевым...
      – Знаю его! – перебила мать Терехина.
      – Они все очень переживают смерть вашего сына, – договорила я. И добавила:
      – Искренне переживают.
      Женщина на мгновение задумалась. Потом подняла на меня глаза и неожиданно предложила:
      – Давайте помянем Толика!
      – Вы меня приглашаете? – удивилась я, сделав акцент на слове «меня».
      – Вас, – подтвердила женщина. – Кого мне еще приглашать? Иркины лизоблюды меня не интересуют. А больше на похороны никто не пришел.
      – Но я его совсем не знала...
      – Вот и хорошо, – перебила меня собеседница. – Значит, у вас нет повода его ненавидеть. Поехали?
      Я переступила с ноги на ногу. Ненавижу поминки.
      – Поехали, – ответила я. И неизвестно для чего добавила:
      – Спасибо.
      – Что вы! – отмахнулась женщина. – Это вам спасибо! Иначе я бы за столом одна сидела! Вы на машине?
      – Да, – ответила я с гордостью.
      – Вот и хорошо. А то у меня машину отобрали.
      Я чуть не подавилась. Хотела спросить «кто отобрал», но поняла, что вопрос прозвучит глупо.
      И так все ясно.
 
      Мать Терехина, Наталья Александровна, жила в престижном городском районе под названием «Санта-Барбара». Название было неофициальным; так, бредовая фантазия масс, элемент народного творчества.