– Мне нравится эта легенда, – продолжал Иван. – Именно легенда, а не оперное либретто. В опере происходит какая-то чушь; видите ли, несчастного капитана может спасти только дамская любовь... Вот он и странствует по свету в поисках мадам «Летучей голландки»...
      Он пожал плечами и договорил вполголоса:
      – Бред! Вранье! Дер Декену в тот момент больше делать было нечего, только думать про любовь!
      Иван поерзал на стуле, велел мне:
      – Допивай чай, пошли к Джокеру. Он, наверное, уже замерз.
      – Ах, да! – спохватилась я. Совсем забыла про бедного карлика, стоящего у руля.
      Допила остывший чай, спросила:
      – Где можно посуду помыть?
      – Оставь, – ответил Иван. – Ты в гостях. А в гостях посуду не моют.
      Я не стала возражать. Домашнюю работу я вообще не очень люблю, но особенно не люблю мыть посуду и гладить пододеяльники.
      Мы поднялись на палубу. Я огляделась вокруг и тихо ахнула.
      – А берег?..
      Вокруг нас, насколько хватало взгляда, простиралось море. Береговая полоса растворилась в ранних осенних сумерках.
      – Где берег? – тревожно повторила я. – Иван, мы не потеряемся?
      – Ни за что, – ответил он. – Не бойся, Майка, я же моряк.
      – Зачем мы уплыли так далеко?
      – Чтобы ты почувствовала себя частью этого...
      Иван обвел рукой горизонт, закинул ладони за шею и потянулся.
      – Джо, ты устал? – спросил он, не оборачиваясь.
      – Нет, – ответил карлик, до сих пор не издавший ни звука.
      – Глуши двигатель, – велел Иван. – Дальше не пойдем.
      Карлик оставил руль, бросил на меня колючий подозрительный взгляд и скатился куда-то вниз.
      – А что там? – спросила я, указав на люк, где исчезла голова Джокера.
      – Там машинное отделение.
      Я подумала и спросила:
      – Иван, кем ты был на корабле?
      – Механиком, – ответил Дердекен.
      Я почувствовала смутное разочарование. Впрочем, все с чего-то начинали. Может быть, Ивану удалось сделать головокружительную карьеру.
      – Ну, сначала механиком. А потом?
      – А потом старшим механиком, – ответил Иван, усаживаясь у противоположного борта.
      Разглядел мое вытянувшееся лицо, тихо засмеялся и сказал:
      – Не переживай, Майка. Механик на корабле второй человек после капитана. А хороший механик – первый.
      – Вот как? – вежливо заметила я.
      Иван снова рассмеялся.
      – Ну, на этом корабле я бессменный капитан. Можешь обращаться ко мне соответственно.
      – «Господин» капитан? – уточнила я.
      – Нет, – ответил Иван. – По действующему морскому уставу капитаны у нас «товарищи».
      – Тогда я буду называть тебя просто «капитан», – сказала я. – Капитан Дердекен.
      – Заметано! – согласился Иван.
      В этот момент сердце «Ледяной звезды» дрогнуло и остановилось. Тишина обрушилась с небес, как хвост кометы.
      Я насторожилась.
      – У нас все в порядке? – спросила я.
      – Все в порядке, – ответил голос Джокера. Он вылез из машинного отделения, вытирая свои игрушечные ручки, испачканные маслом.
      – Не бойся! – повторил Иван. – Ты только посмотри, какая красота!
      Я скользнула взглядом по однообразной водной глади. Море без берегов уже не казалось мне таким красивым. Моя трусливая душа рвалась назад, на сушу.
      Чтобы как-то отвлечься от подступившей к сердцу тревоги, я сказала, продолжая прежний разговор:
      – Говорят, что в имени человека запрограммирована частичка его судьбы. Ты в это веришь?
      – Конечно! – ответил Иван, не раздумывая.
      – И ты не побоялся взять такой псевдоним?
      Иван откинулся на металлический поручень. Сложил руки на груди, уставился на меня сквозь полуопущенные ресницы. На его губах заиграла лукавая усмешка.
      – Как тебя называют дома? – спросил он неожиданно.
      Я удивилась.
      – Меня?
      – Тебя, тебя...
      – Ая, – призналась я смущенно и тут же зыркнула глазами в сторону Джокера: не смеется ли?
      Джокер не смеялся. Зато негромко рассмеялся Иван.
      – Ая? – перепросил он. – Какая прелесть. Почему тебя так называют?
      – Раньше я не выговаривала букву «эм», – объяснила я. – Вот так все и вышло.
      – А-я, – повторил Иван нараспев. Оживился и приподнял голову:
      – А что? Здесь запрограммированы некоторые черты твоего характера!
      – В двух буквах? – изумилась я.
      – Ну, да!
      Иван принялся загибать пальцы.
      – Ты человек крайностей. Либо черное, либо белое. Угадал?
      – Ну, может быть...
      – Не любишь канителиться. Скорая на расправу.
      – Ну, может быть...
      – И, наконец, в тебе скрыт огромный не реализованный потенциал.
      – Да? – обрадовалась я. – Откуда ты знаешь?
      – Смотри: во-первых, в твоем прозвище всего две буквы. Коротко и ясно. Второе: это не просто две буквы, а первая буква алфавита и последняя буква алфавита. Две крайние точки в одном прозвище. Понимаешь?
      – Понимаю.
      – Ну, и, наконец, между ними содержится весь оставшийся запас кириллицы. Как символ больших внутренних возможностей. Логично?
      – Логично, – признала я. И тут же спросила:
      – А легенда о «Летучем голландце»? В ней, что, есть какая-то реальная подоплека?
      – У каждой легенды есть реальная подоплека, – ответил Иван.
      – И у этой?
      – У этой их даже несколько.
      – Существовал такой человек, Ван Дер Декен? – догадалась я.
      Иван пожал плечами.
      – Наверное, существовал. Но началось все задолго до него. Все началось тогда, когда человек построил первую лодку. И пошло-поехало... Возьми, к примеру, викингов. Ты знаешь, что они хоронили своих вождей в лодках?
      – Нет, – ответила я заинтересованно. – Прямо в лодках?
      – Прямо в лодках, – подтвердил Иван. – Точнее, в драккарах. Между прочим, пренеприятная была процедура. Не стану рассказывать, тебе не понравится.
      – Человеческие жертвоприношения?
      – И не только. Ладно, не важно. Главное, что встретить в море судно с мертвым «морским королем» считалось у викингов хорошей приметой! Они вообще спали и видели, как присоединятся после смерти к команде какого-нибудь мертвого вождя.
      – Каждому свое, – заметила я. – А что было после викингов?
      – После викингов были португальцы. Они искали обходные пути в Индию.
      – Нашли?
      – А как же! Как раз мимо мыса Доброй Надежды! Отвратительное место, скажу я тебе.
      – Ты там был?
      – Где только я не был, – ответил Иван философски и вздохнул.
      – А потом? После португальцев?
      Тема начала меня по-настоящему интересовать. Маленький Джокер тихонько примостился рядом с нами. В руке у него была кружка с дымящимся чаем.
      – Что было потом? – повторила я.
      Иван, не отвечая, смотрел куда-то поверх моей головы.
      – Ну, что же ты? – подначил Джокер. – Расскажи ей про корабли чумы!
      – Корабли чумы? – переспросила я. – Что это такое? Иван!
      Иван молча отряхнул свитер.
      – Видите ли, милая девушка, – ответил Джокер вместо него, – в средние века по Европе гуляли разные нехорошие болезни. Как правило, их завозили корабли, пришедшие из других стран. Например, из Турции. В 1730 году там вспыхнула эпидемия чумы. В Лондоне стало известно, что из Мессины в Англию направилось «чумное» голландское судно. Когда корабль подошел к Плимутскому заливу, английская эскадра преградила ему путь и дала залп из бортовых орудий. Получив несколько пробоин, несчастный корабль был вынужден уйти в Атлантику.
      – Им не дали даже воды? – спросила я с ужасом.
      – Им не дали ничего, – ответил Джокер, и его глаза сверкнули в темноте. – Или вот еще пример: в 1773 году другое голландское судно зашло на Мальту за запасом воды и продовольствия. Портовые власти узнали, что капитан и четырнадцать матросов умерли от чумы. Судну приказали немедленно выйти в море, не дав даже сделать запаса воды. Оно взяло курс на Тунис. Но весть о чумном корабле уже разнеслась по всему Средиземноморью, и тунисский порт оказался для него закрыт. Тщетными оказались попытки двадцати трех оставшихся в живых моряков войти в Неаполитанский залив. Корабль обстреляли из пушек порта. Вот так отверженное судно начало свои бесконечные скитания. Никто не подпускал его к берегу. Без воды, без пищи, один за другим погибали моряки на борту обреченного судна. Впоследствии «чумной корабль» не раз видели у Азорских островов. Никем не управляемый, он несся под всеми парусами навстречу своей судьбе «Летучего голландца»...
      – Господи, какой ужас! – сказала я тихо. – Выгоняли в океан без пищи, без воды... Господи!
      Я невольно перекрестилась.
      – Да, милая барышня, – поддакнул Джокер с некоторым злорадством. – Без пищи и воды... Между прочим, смерть от жажды – самая страшная из всех смертей. Особенно, когда вокруг море соленой воды... Вы, люди, ненавидите даже себе подобных.
      Я повернула голову и взглянула на собеседника.
      – Почему вы говорите в третьем лице? – спросила я резко. – Вы тоже человек!
      – Только наполовину! – ответил Джокер.
      – Почему? – не поняла я.
      Карлик с шутовской серьезностью развел руками.
      – Не дорос!
      Подумал и ядовито добавил:
      – А впрочем, спасибо за комплимент.
      – Все, хватит! – велел Иван. Джокер ухмыльнулся и поднял с палубных досок свою кружку.
      – Майка, – позвал Иван.
      Я подняла на него глаза.
      – Это было очень давно. Не грусти.
      Я не ответила.
      – Джо!
      – Слушаю, ваше величество, – откликнулся Джокер.
      – Развесели даму, – велел Иван.
      Карлик с готовностью подскочил на ноги.
      – Вы любите стихи? – спросил он меня.
      Я растерялась.
      – Стихи? Да, конечно...
      Карлик приосанился и объявил:
      – Экспромт!
      Выставил перед собой короткую ручку, заговорил с преувеличенным пафосом, помогая себе жестикуляцией:
      – Ах, Майя, вы прекрасней рая!
      Опустил руку и озабоченно спросил:
      – Ну, как?
      – Гениально! – ответила я кисло.
      – Иван, продолжай, – велел карлик. – Я обыграл имя нашей гостьи, ты обыграй ее прозвище. Слабо?
      Иван поднялся на ноги, подошел ко мне и подал руку. Поднял меня с палубных досок, не выпуская моей руки, договорил:
 
– ...И чувств высоких не тая,
Признаюсь в них от «а» до «я».
 
      Наклонил голову и почтительно поцеловал мою ладонь. У меня сладко замерло сердце.
      – Гениально! – ядовито восхитился Джокер. – Ты должен был заняться творчеством вплотную! Не бросать же талант на ветер! Майя, наш общий друг, его величество Дердекен в юности баловался рифмоплетством.
      – Сгинь, – велел Иван. Джокер снова ухмыльнулся, подхватил свою кружку и скрылся внизу.
      Я проводила взглядом маленькую неуклюжую фигурку и спросила:
      – А ты не слишком груб?
      – Не слишком, – ответил Иван. – Джокер ненавидит, когда с ним сюсюкают. Он усматривает в этом элемент жалости.
      – Понятно.
      Мы помолчали еще немного.
      – Ты действительно писал стихи? – спросила я тихо.
      Иван прикусил губу, разглядывая меня в упор. У меня снова замерло сердце. Сейчас он меня поцелует.
      Но поцелуя не последовало. Иван неожиданно хмыкнул и сказал:
      – Писал.
      – Прочитай! – попросила я. Несмотря на холодный вечерний воздух, щеки мои пылали.
      Иван обхватил ладонями затылок, запрокинул голову прямо в черное небо. Немного подумал и тихо произнес:
      – Моя холодная осенняя звезда...
      Он замолчал.
      – Ну? – поторопила я. – А дальше?
      – Все! – ответил Иван. Опустил руки и громко рассмеялся, увидев мое вытянувшееся лицо. – Хорошего понемножку, принцесса! По-моему, мне удалось перещеголять японцев. У них мысль умещается в три строчки, а я загнал в одну.
      – Гениально! – сказала я сердито. – Ты снова надо мной смеешься, да?
      – Ничуть, – ответил Иван. – На этот раз только чистая правда. За всю жизнь я написал только одну строчку, и считаю, что поступил очень мудро. Ты не согласна?
      Я негромко повторила:
      – «Моя холодная осенняя звезда»...
      – По-моему, отлично придумано, – озабоченно поделился Иван. – Коротко и ясно. Почему ты не хочешь меня похвалить? Я очень самолюбив, как любой нормальный поэт!
      – Звучит хорошо, – нерешительно признала я. И объективно добавила:
      – Но этого мало! И вообще, почему ты так любишь холодные осенние звезды? Радиостанцию назвал «Осенняя звезда», яхту – «Ледяная звезда»... Про стихотворение уже не говорю.
      – Я ведь родился в ноябре, – ответил Иван очень просто. – Так что нравится мне это или не нравится – звезда холодная. Светит, да не греет. Есть такие люди.
      – Ты такой? – спросила я тихо.
      Иван пожал плечами.
      – Не знаю, – ответил он. – Не разобрался пока. Будущее покажет.
      Он развернулся, пошел к рюкзаку, брошенному на палубе. Присел на корточки, достал из него небольшой радиоприемник.
      – Послушаем музыку? – предложил он.
      – А здесь возьмет? – удивилась я.
      – Конечно! Мы недалеко от берега.
      Иван включил приемник, беззвучный вечерний воздух наполнился свистом и радиопомехами. Я поморщилась.
      Иван уловил мое недовольство, поднял голову и виновато попросил:
      – Потерпи немного.
      Я кивнула. Развернулась к нему спиной, взялась за холодные поручни, огляделась вокруг.
      Огромные сверкающие звезды тонули в море, как драгоценные камни, небо на горизонте сомкнулось с водой.
      Мир плавно перевернулся. Не было глубины под моими ногами, была только головокружительная высота, наполненная сиянием незнакомых планет. И я бесстрашно летела между ними на маленькой «Ледяной звезде».
      Радиопомехи неожиданно прекратились. В наступившей тишине раздались неторопливые переборы гитарных струн: Ричард Мэркс запел старую добрую балладу «Now and Forever».
      Высокий чистый голос заполнил пространство между небом и водой, скрепил их серебряной звездной нитью. Простая неторопливая мелодия взлетела над морем, расшевелила неподвижный вечерний воздух. Мир, раньше казавшийся мне застывшим, внезапно ожил и обрел бессмертную душу.
      Только сейчас я почувствовала, что я – часть этого огромного мира. Не самостоятельное отдельное существо, гордое своей независимостью, а кусочек этого неба, капля этого моря, частица звездного света... Что я была здесь всегда и останусь навечно даже когда умру. Что я видела все это очень давно и увижу снова через столетия. Что я – часть круга, у которого нет конца и нет начала.
      – Почувствовала, да? – тихо спросил Иван за моей спиной.
      Я молча кивнула и обхватила себя обеими руками. Меня начала сотрясать крупная дрожь восторга и ужаса.
      Иван стоит прямо за моей спиной. Сейчас он дотронется до моих плеч, я повернусь...
      Кто сказал, что целоваться на втором свидании неприлично?!
      Я закрыла глаза и крепче стиснула пальцы, стараясь успокоиться. Майка, тебе двадцать пять! Двадцать пять! Приди в себя, ты же не сопливая девчонка! Ну! Перестань трястись!
      – Он обнимет меня тогда, когда кончится песня, – произнесла я про себя.
      Отзвучали последние переборы струн, голос растворился в холодной темноте. Я открыла глаза.
      Вот сейчас. Ну?!
      Руки Ивана дотронулись до моих плеч. Прикосновение было очень легким и совсем не походило на объятие.
      Боится? Стесняется? А может, я ему не нравлюсь?
      Я подняла руки к плечам. Но вместо теплых мужских ладоней, мои пальцы коснулись холодной ткани.
      Ветровка. Джентльмен беспокоится, как бы дама не простудилась.
      Я повернулась. Иван стоял в нескольких шагах от меня. Наступившая темнота спрятала его лицо.
      – Пора возвращаться, – сказал он негромко. – Ты замерзла.
      И побежал вниз по лестнице в каюту.
      Я изо всех сил прикусила губу. Меня душили слезы обиды и разочарования.
      Пол под ногами содрогнулся. Вновь ожило и заработало невидимое сердце корабля. «Ледяная звезда» плавно качнулась, сделала поворот, двинулась к невидимому берегу.
      Так закончилось мое второе свидание с капитаном Дердекеном.
 
      Берег приближался неотвратимо, как расставание.
      Я смотрела на длинную темную полосу, расцвеченную вечерними огнями, и с трудом сдерживала слезы.
      За все это время мы с Иваном не сказали друг другу ни слова.
      Маленький Джокер сновал по палубе между нами, разряжая обстановку рассказом анекдотов, я натянуто улыбалась. Иван стоял у руля и, по-моему, ни разу не взглянул в мою сторону.
      Ясно. Я его совершенно не привлекаю. Как женщина.
      Тогда какого черта он потащил меня на эту прогулку? Из дружеской заботы? Чтобы я подышала свежим воздухом?
      Черт бы тебя побрал, Иван Дердекен!
      Джокер нацепил на голову длинную вязаную шапочку, напоминавшую шутовской колпак. С ее конца свисал мохнатый бубон, похожий на колокольчик. Сходство с шутовской атрибутикой стало, таким образом, еще сильнее.
      Мы подошли к причалу. Яхта мягко задела правым бортом доски пристани, качнулась и остановилась.
      – Приехали, – сказал Иван.
      Я сбросила с себя ветровку, взялась руками за край свитера.
      – Не надо!
      Иван оставил руль и подошел ко мне.
      – Не надо, – повторил он. – Вечером холодно.
      – А как же...
      – Я заберу свитер, когда довезу тебя до дома, – нетерпеливо перебил Иван. – Хорошо?
      – Хорошо, – прошептала я. По большому счету мне было уже все равно. Бал окончен, гаснут свечи...
      Иван принес из каюты мою джинсовую куртку. Перекинул ее через руку, спросил:
      – Готова?
      – Готова! – ответила я покорно.
      – Тогда высаживаемся.
      Я хотела переступить с борта на деревянный трап, но тут вспомнила о том, что не попрощалась с Джокером. Обернулась, громко позвала:
      – Давид Самсонович!
      Назвать его «Джокером» у меня не поворачивался язык.
      Голова карлика высунулась из машинного отделения. На голове вызывающе торчал вязаный колпак.
      – До свидания! – сказала я все так же громко. – Спасибо за прогулку.
      – Удачи вам, милая барышня, – ответил Джокер. – Заходите пореже.
      – Джо! – резко одернул Иван.
      Голова карлика мгновенно провалилась в люк.
      – Прости его, – извинился Иван. – Джокера иногда заносит.
      – Ничего его не заносит, – ответила я. И добавила себе под нос:
      – Просто он тебя ревнует.
      – Что? – не понял Иван. – Прости, не расслышал.
      – Ничего, – ответила я и побежала по деревянному трапу.
      Иван последовал за мной. Мы молча шли по длинному, ярко освещенному причалу. Я смотрела себе под ноги и не обращала внимания на происходящее до тех пора, пока мой взгляд не наткнулся на чьи-то кроссовки. Кроссовки были до ужаса знакомые.
      Я подняла голову. Перед нами стоял Лешка.
      Боже мой! Никогда в жизни не видела его таким!
      Лешка был растрепанным, помятым и взвинченным. На его лице цвели нервные красные пятна, рыжие волосы вызывающе торчали во все стороны. Что касается одежды...
      М-да...
      Похоже, что он хватал первое, что попадется под руку. Брюки от вечернего «выходного костюма» причудливо сочетались с кроссовками и теплой байковой фуфайкой.
      Я затормозила, вопросительно глядя на моего бывшего приятеля. Остановился и Иван.
      – Почему вы не предупредили, что выходите в море? – спросил Лешка. Его голос дрожал от бешенства.
      Я высокомерно задрала брови.
      – А почему я должна тебя предупреждать?
      Лешка подарил мне бешеный взгляд.
      – Да не о тебе речь!
      Он кивнул подбородком на Ивана, стоявшего чуть позади меня:
      – Я тебя спрашиваю! Почему не предупредили администрацию, что судно выходит в море?! Ты, что, правил не знаешь? Почему рацию отключили?! А если бы штормовое предупреждение?!
      Лешка не договорил и закашлялся. Справился с приступом кашля и продолжал все так же свирепо:
      – Профессионал хренов! Ладно, на себя тебе плевать. А эту дуру зачем с собой потащил? Если бы с ней что-то случилось...
      Лешка подавился негодованием. Я затряслась от злости. Мало того, что мой бывший друг осмелился назвать меня дурой! Он вел себя так, словно я была его собственностью! Его вещью, которую без спроса забрал малознакомый человек!
      – Знаешь, что... – начала я зловеще.
      – Молчи, глупая! – перебил Лешка. – Ты ничего не понимаешь! Этот павлин распустил хвост и потащил тебя в море, никого не поставив в известность! Даже рацию не удосужился включить! Ты представляешь, что могло произойти? А все почему? Потому что ему захотелось повыпендриваться перед дамой! Что ты молчишь?!
      Я вздрогнула от яростного окрика. Открыла рот, но вовремя поняла, что обращаются не ко мне. Лешка смотрел на Ивана, стоявшего чуть позади, и в глазах его плескалась безбрежная ненависть.
      – Что ты молчишь?!
      Я похолодела. Сейчас произойдет что-то ужасное, непоправимое. Иван не тот человек, с которым можно разговаривать подобным тоном. Сейчас он оторвет Лешке голову. И виновата в этом буду только я. Потому что хотела стравить двух мужчин. Хотела, чтобы Лешка меня приревновал. Дура, кретинка, тупица, идиотка!
      – Что ты молчишь?!! – снова выкрикнул Лешка. Его буквально колотило от... от ревности?
      Иван мягко отстранил меня, шагнул вперед. Я в ужасе закрыла глаза.
      – Штаны застегни, – посоветовал Иван негромко и спокойно.
      Я открыла глаза. Взгляд уперся в пояс Лешкиных брюк. Пуговица застегнута, а головка молнии болтается внизу. Наверное, он ужасно торопился...
      Мысль пронеслась в голове очень быстро. Я поймала себя на том, что пялюсь на расстегнутую молнию Лешкиных брюк. Спохватилась и торопливо опустила взгляд.
      Лешка задохнулся. Ответный удар был сокрушительным. Поставить мужчину в глупое положение перед дамой гораздо страшнее, чем просто набить ему морду.
      Я бросила на приятеля быстрый взгляд исподлобья. Багровый румянец на его лице сменился бледностью. Лешка отступил на один шаг. Он был уничтожен.
      Я почувствовала невольную жалость к своему бывшему другу.
      – Мы свободны? – вежливо осведомился Иван.
      Лешка не ответил. Иван взял меня под локоть.
      – Ты идешь? – спросил он как ни в чем не бывало.
      – Да, – ответила я неловко. – Подожди меня в машине.
      – Ты уверена?
      – Да, – твердо сказала я.
      Уйти, после того как Лешку унизили, я не могла. Иван бросил внимательный взгляд сначала на Лешку, потом на меня.
      – Жду тебя, – сказал он негромко.
      Я кивнула.
      Иван прошел мимо нас упругим беззвучным шагом и канул в темноту.
      Мы еще немного помолчали. Потом я подняла на Лешку суровый взгляд и спросила:
      – Как ты посмел назвать меня дурой?
      Лешка молчал.
      – Как ты посмел устроить здесь истерику? – продолжала я.
      Лешка разомкнул бледные губы и хрипло ответил:
      – Вы могли погибнуть.
      – Тебе-то какое дело?!
      Приятель усмехнулся. На его щеках ходуном заходили твердые желваки.
      – Действительно, какое? – пробормотал он. Поднял на меня взгляд и спросил:
      – Ты с ним? Да?
      – Что ты имеешь в виду?
      – Ты все прекрасно поняла!
      – Ах, так!
      Я подалась вперед.
      – По какому праву ты меня об этом спрашиваешь?
      – По праву человека, который тебя любит, – твердо ответил Лешка.
      – В какой день недели ты меня любишь? – поинтересовалась я.
      Лешка растерялся.
      – То есть как это?
      – Так это! – выкрикнула я со злобой. Спохватилась, понизила тон и продолжала уже вполголоса:
      – У тебя, мой драгоценный, столько баб, что можно запутаться. По понедельникам Ксюша, по вторникам Ира Терехина...
      – Что? – переспросил Лешка. – При чем тут Ира Терехина?
      Я брезгливо поморщилась.
      – Хватит врать! Я вас сегодня видела!
      И, сменив тон, заботливо поинтересовалась:
      – Как пообедали? Нормально? Ресторан приличный? Ты меня ни разу туда не приглашал!
      – Сегодня днем? – переспросил Лешка. Покраснел и протянул:
      – А-а-а! Вот ты о чем!
      – Об этом, об этом, – закивала я. – Вернее, об этой... Кажется, сегодня очередь Иры Терехиной? Вот я тебя и спрашиваю: какой день на неделе ты выделил для меня? Обещаю тебе, что в этот день я не буду гулять с другим мужчиной!
      – Ира Терехина, – повторил Лешка и истерически расхохотался. – Господи! Майка, ты же ничего не поняла!
      – Заткнись, – велела я коротко. – Я тебе когда-нибудь выговаривала за твоих бесконечных баб?
      – К сожалению, нет, – признал Лешка.
      – Тогда какого хрена...
      Я спохватилась и поправилась:
      – Какого черта ты себе позволяешь меня контролировать? Кто ты мне? Кто я тебе?
      – Майка, давай поженимся, – сказал Лешка серьезно.
      Я усмехнулась. Права была официантка в кафе. Самый верный способ привязать к себе мужчину – это наставить ему рога!
      – И не мечтай, – ответила я высокомерно.
      – Майка!
      – И чтобы ты больше не смел называть меня дурой! Ясно?!
      – Ясно, – подтвердил Лешка. И добавил:
      – Ты не дура. Ты полная дура.
      – Сам ты...
      Я не договорила. Сорвалась с места и рванула к автостоянке. Вот и поговорили. Милый вечерок.
      Белый «шевроле» стоял пред воротами. Иван успел вывести машину со стоянки, и я его мысленно поблагодарила. Встречаться с предателем-сторожем, накапавшим на меня Лешке, было выше моих сил.
      Я открыла дверцу, плюхнулась на сиденье рядом с Иваном.
      – Все в порядке?
      Я молча кивнула. Меня раздирали надвое усталость и дикая злоба.
      Иван не стал задавать других вопросов. Тронул машину с места, и мы поехали прочь от яхт-клуба.
      Доехали до дома на набережной. Иван вышел из машины, обошел ее и открыл мне дверцу.
      – Какой Версаль! – не удержалась я. Злость переливалась через край и доставала всех, кто находился рядом.
      Иван не ответил. Взял меня под локоть и повел к подъезду.
      Мы стояли в лифте рядом и молчали. На лестничной площадке Иван достал ключи, отпер дверь. Зажег в прихожей свет, посторонился и пропустил меня.
      Я вошла в прихожую на ватных ногах. Упала на мягкий пуфик, стянула кроссовки.
      Иван вошел следом и прикрыл дверь. Прислонился плечом к стене, сунул руки в карманы и стал молча смотреть на меня.
      – Ничего, что я тут обосновалась, как дома? – спросила я. Под его взглядом я волновалась самым глупым и жалким образом. Начинала суетиться, говорить глупости...
      – Что ты молчишь? – спросила я с досадой.
      Иван вынул руки из карманов и присел передо мной на корточки. Взял мои ладони в свои и негромко спросил:
      – Ты на меня сердишься, да?
      Я невольно вспыхнула. Его проницательность переходила все границы!
      – За что?! – изумилась я так фальшиво, что самой стало неудобно.
      Иван чуть помедлил. Неужели он понял, что я ждала его поцелуя? Господи, какой позор! Какой стыд!
      – Не знаю, – ответил он наконец. – Просто чувствую, что в чем-то провинился.
      Я невольно выдохнула воздух. Слава богу! Он ни о чем не догадался!
      – Ты ошибаешься, – ответила я, не глядя в бирюзовые глаза прямо перед собой. – Просто день сегодня странный... Столько всего перемешалось...
      Тут я заметила, что Иван все еще держит мою руку. Выдернула ладонь и раздраженно договорила:
      – В общем, я устала.
      Иван тут же поднялся на ноги.
      – Действительно, как я не сообразил! – покаялся он. – Прости, Майка. Тебе нужно хорошенько выспаться.
      Я закусила губу и подняла на него опасливый взгляд. Издевается, нет?
      Лицо Ивана было серьезным.
      – Ты сердишься за Звягина? – спросил он.
      – За Звягина? – не поняла я.
      – Ну, да! Я его немного подразнил...
      Иван поджал плечами.
      – Согласись, он сам виноват! Не драться же мне с ним! Тем более при тебе!
      Я тяжело вздохнула.
      – А почему бы вам и не подраться? – устало спросила я. – Вы, мужчины, до сих пор предпочитаете выяснять отношения пещерным способом!
      – Мы с ним в разных весовых категориях, – сухо обронил Иван. И тут же умоляюще попросил:
      – Не сердись!
      – Иван, я не сержусь, – ответила я. – Лешка получил по мозгам совершенно заслуженно. Он не имел никакого права разговаривать таким тоном. Ни со мной, ни с тобой.
      Иван переступил с ноги на ногу.
      – Так что, все в порядке, – завершила я.
      – Точно?
      – Точно.
      Иван развернулся и открыл дверь.
      – Иван!
      Он замер на пороге и обернулся.
      – Давай я буду платить тебе за квартиру, – предложила я. И добавила, сгорая от стыда:
      – Только много не смогу... Зарплата не позволяет.
      Иван опустил голову и незаметно усмехнулся. Потом посмотрел на меня и вежливо сказал:
      – Спокойной ночи.
      Я поднялась с банкетки. Взялась рукой за горло и предупредила сдавленным голосом:
      – Я сейчас разревусь. Честное слово, разревусь! Скажи, что все в порядке!
      Иван выпустил ручку двери. Вернулся назад, обхватил теплыми ладонями мой затылок и прижал голову к себе. Мой нос уткнулся в грубую шерсть, пахнувшую морской солью и ветром.
      – Все в порядке, – сказал Иван очень мягко. – Тебе не о чем волноваться. Я обо всем позабочусь. Все будет хорошо.
      Он взял меня за щеки и поцеловал в лоб. Как покойника.
      А потом развернулся, шагнул за порог и побежал по лестнице. Я закрыла дверь только тогда, когда звук его шагов стих где-то внизу.
      Меня раздирали самые противоречивые чувства, разобраться в которых не было никакой возможности. По крайней мере, сегодня.
      Поэтому я приняла ванну и отправилась спать.
      Подумаю обо всем завтра.
      Завтра. Все завтра.
 
      Прошло несколько дней.
      Я садилась за статью каждый день, и каждый день мне приходилось откладывать ее в сторону. Нельзя писать, когда мозг охвачен пожаром и паникой. Нельзя писать, когда один из персонажей вызывает у тебя такие сильные противоречивые чувства.
      Я не могла разобраться в том, что происходит. Ничего подобного со мной в жизни не было. Когда Иван находится рядом, я превращаюсь в кролика. В пушистого дрожащего зверька, который мечтает только об одном: чтобы хозяин сунул его за пазуху и отогрел.