Фактической восприемницей германских планов по нанесению удара по Индии через Афганистан стала Советская Россия, которой было необходимо любой ценой ослабить своего злейшего врага – Великобританию. Как только в январе 1919 г. была восстановлена связь РСФСР с Туркестанской Советской Республикой, большевистское руководство решило заключить наступательный союз с Афганистаном против Англии. Аманулла-хан, о восшествии которого на престол в Москве долгое время ничего не было известно, также нуждался в союзнике против англичан. Поэтому в начале 1919 г. в Москву новым эмиром была отправлена первая афганская миссия во главе с М. Баракатуллой, а в Ташкент прибыл первый советский посланник в Кабуле Николай Захарович Бравин.
      Бывший царский дипломат, долгое время проработавший в Иране, Н. Бравин владел многими восточными языками и хорошо разбирался в политической ситуации на Среднем Востоке. Он прекрасно знал, что главная цель политики Англии в этом регионе – обезопасить свое господство в Индии от любых вражеских происков. Вероятно, что он, как и многие умные люди в начале ХХ в., предвидел неизбежность начала войны между Антантой и Тройственным союзом. Ему нетрудно было предугадать также, какие действия предпримет Германия в Иране и Афганистане. Поэтому он из честолюбивых побуждений несколько лет настойчиво добивался своего назначения российским вице-консулом в иранскую провинцию Сеистан, граничащую с Афганистаном. Скорее всего, Бравин рассчитывал ускорить собственную карьеру, участвуя в «охоте» за секретной немецкой миссией в Кабуле. Когда в августе 1915 г. О. Нидермайеру и В. Хентигу удалось прорваться в Афганистан, работа в Сеистане потеряла для него былую привлекательность.
      После октября 1917 г. Н. Бравин был единственным царским дипломатом в Иране, который признал власть нового Советского правительства, назначившего его своим полпредом в Тегеране. В 1918 г. он поднял красный флаг над зданием российского посольства в иранской столице, но вскоре из-за английских интриг был вынужден уехать в Москву{1}. В НКИД кандидатуру Н. Бравина в качестве первого советского полпреда в Афганистане утвердил нарком Г. Чичерин.
      В Ташкенте приезд бывшего царского дипломата был воспринят правительством Туркестанской Советской Республики (ТСР) крайне негативно. Никто не мог оспорить того факта, что Бравин – профессиональный дипломат и большой знаток Востока, но он, по мнению туркестанского руководства, был идейно чуждым элементом. В связи с этим в Ташкенте приняли решение для контроля над полпредом включить в состав посольства надежных партийцев: К. Куликова, М. Зибарова, Дженабе и А. Аулиани и начальника Главного штаба ТСР Бориса Николаевича Иванова. Последний получил задание «добиться от эмира заключения с ним наступательно-оборонительного договора против англичан»{2}. Кроме этого, Б. Иванову приказали убить Н. Бравина, если тот окажется изменником.
      1 июля 1919 г. советская военно-дипломатическая миссия пересекла афганскую границу, но прибыла в Кабул лишь в августе, когда Аманулла-хан уже заключил мирный договор с Англией. По пути в афганскую столицу произошла весьма символическая встреча представителей Советской России с последними немцами, покидавшими Афганистан: то, что им не удалось сделать в годы Первой мировой войны, теперь пытались осуществить большевики.
      21 августа 1919 г. советское посольство прибыло в Кабул и сразу же оказалось под бдительным контролем афганских властей, которые хотели максимально изолировать вновь прибывших «гостей эмира». Аманулла-хан и его окружение стремились избежать нового обострения отношений с Великобританией, так как Афганистан не был готов к новой войне. Кроме этого, афганская сторона оправданно опасалась, что члены посольства Советской России попытаются наладить в Афганистане сбор разведсведений, а также будут вести коммунистическую пропаганду.
      Бдительность афганцев была оправданна, так как в охране советской миссии было 10 туркестанских коммунистов «для политической работы среди афганцев»{3}. В свою очередь, военный атташе Б. Иванов, несмотря на все трудности, активно вел сбор необходимой информации в Кабуле. В его распоряжении была большая сумма золотом и серебром. Впоследствии он вспоминал: «Такое наличие суммы (так в документе. – Ю.Т.) дало мне возможность вести разведку, несмотря на принятые против нас особенные меры изоляции. Солдаты (афганские. – Ю.Т.) дрались, кому из них ехать со мной, потому что конвоиры получали от меня по пятерке, за это они нам позволяли делать все что угодно. Я бывал нелегально у турок, объезжал их посты, разговаривал с офицерами»{4}.
      Однако не все шло так гладко, как описывал Б. Иванов. Он трижды просил эмира разрешить ему проезд в зону пуштунских племен, но каждый раз получал отказ. В октябре 1919 г. военные советники во главе с Ивановым вынуждены были покинуть Кабул, так и не выполнив своей главной задачи – заключения с Амануллой военного договора против Англии{5}. Деятельность Н. Бравина была более успешной и привела к установлению дипломатических отношений между Москвой и Кабулом.
      В этом же направлении в Москве действовал представитель Амануллы-хана М. Баракатулла, который в 1915 г. прибыл с германской миссией в Кабул, где вскоре возглавил созданное с немецкой помощью «Временное правительство Индии». По заданию эмира в апреле 1919 г. он прибыл в российскую столицу, чтобы договориться о помощи Советского правительства Афганистану и всем антибританским силам в Центральной Азии.
      22 апреля 1919 г. М. Баракатулла направил В. Ленину свою первую докладную записку, в которой предложил «оказать большевистскому правительству ценные услуги в борьбе с общим врагом большевизма и Ислама – Англией»{6}. В этом документе также говорилось: «В Афганистане удивительно счастливое стечение обстоятельств чрезвычайно благоприятствует развитию большевизма. Афганцы никогда не любили англичан, но последние путем щедрой денежной поддержки сохраняли свое влияние на правителей Афганистана. Последний эмир Хабибулла был англофилом, но, желая быть популярным в народе, играл двойственную роль. Новый эмир Аманулла-хан определенный англофоб (так в документе. – Ю. Т.). Он ни за что не вступил бы в сношения с англичанами, если бы можно было этого избежать. Он наш близкий и искренний друг, а это означает, что двери Индии широко открыты для русского правительства, если только оно сумеет немедленно использовать благоприятное стечение обстоятельств».
      М. Баракатулла предлагал Советскому правительству заключить с новым афганским эмиром военный союз «против английского господства в Индии» и просил предоставить Кабулу один миллион фунтов стерлингов и вооружение для подготовки к войне с Англией. По его мнению, к Афганистану неизбежно должны были присоединиться приграничные пуштунские племена и «тогда революция в Индии станет неизбежной». Посланец Амануллы считал, что Советская Россия должна перейти к обороне на всех фронтах, но продолжать активные военные действия в Туркестане и в конце концов осуществить вторжение в Индию. При этом М. Баракатулла особо подчеркивал, что «в Афганистан должны быть посланы лишь дисциплинированные войска», авангардом которых предстояло стать части, сформированной из мусульман.
      Для подготовки населения Туркестана, Афганистана и зоны пуштунских племен к борьбе против Англии Баракатулла просил у большевиков типографское оборудование, английские и персидские шрифты, а также бумагу для издания «книг и памфлетов религиозно-политического характера для привлечения мусульманского населения на сторону прогресса и для борьбы с изуверами муллами, агентами деспотизма». Одним словом, В. Ленину предлагался масштабный план объединения мусульман Центральной Азии против Великобритании. Фундаментом этого альянса должен был стать военный союз Советской России с Афганистаном, а его главной целью – изгнание англичан из Индии.
      Подобные планы индийских националистов всегда предусматривали организацию антибританского восстания пуштунов. Однако М. Баракатулла, зная о скором начале англо-афганской войны, очень спешил при подготовке своей первой докладной записки Советскому правительству и уделил в ней вопросу о приграничных племенах недостаточно внимания. Чтобы исправить этот недочет, он также отправил в Кремль свою статью, опубликованную еще в 1913 г. в Токио. В ней М. Баракатулла писал о патанах следующие: «Если соединить в великой государственной дальновидности ту силу и храбрость, которая у них имеется, то их хватит на завоевание мира. В их гражданские дела вмешиваться не нужно, но следует закрепить их сердца в любви к афганскому государству узами братства в исламе. Как Пророк посылал проповедников к арабским племенам, так и нам нужно послать проповедников во все пограничные племена»{7}.
      7 мая 1919 г. В. Ленин принял неофициального представителя Амануллы-хана. Записи беседы лидера большевиков с М. Баракатуллой не велось, но нетрудно предположить, какие вопросы обсуждались на этой встрече. Очевидно, что в условиях Гражданской войны В. Ленин не мог обещать индийцу никакой реальной помощи против Англии. Следует отметить, что оба собеседника еще не знали о начале войны между Великобританией и Афганистаном. Об этом не знали даже в Ташкенте. Известия о событиях в Афганистане доходили до Туркестана, не говоря уже о Москве, с большим опозданием.
      Недостаток информации и отсутствие точных указаний М. Баракатулла и Н. Бравин восполняли одинаковым пониманием своей главной задачи – нанесением сокрушительного удара по могуществу Англии в Индии. Судя по архивным документам, этим «первопроходцам» советско-афганских отношений удалось встретиться в марте 1919 г. в Ташкенте. Скорее всего, они обсудили наиболее значимые вопросы. Очевидно, что М. Баракатулла и Н. Бравин расценивали заключение будущего советско-афганского военного договора как очередной виток «Большой игры» в Центральной Азии. Так, в одном из своих писем в НКИД Н. Бравин писал: «История России дает нам неоспоримые доказательства неумолимой предопределенности тяготения России к Востоку, и в частности к Средней Азии и Индии. На Индию тянула роковая судьба царскую Россию, тянет она и Советскую Россию. Именно в Индии должны разрешиться мировые вопросы, а разрешатся они столкновением России с Англией»{8}.
      Установление дипломатических отношений между РСФСР и Афганистаном нанесло ощутимый удар по британским позициям на подступах к Индии. С самого начала союз между этими странами создавался на антибританской основе. К «воротам» Индии пытался приблизиться самый опасный враг Британской империи – Советская Россия.

      Известие о начале англо-афганской войны заставило В. Ленина и его окружение более серьезно отнестись к установлению дипломатических отношений с Афганистаном. Большевики не могли упустить благоприятного момента для того, чтобы закрепиться на «перекрестке Азии». Союз с Афганистаном открывал для Советской России перспективы мирового масштаба.
      Столь ответственное задание В. Ленин мог поручить только человеку, которому он доверял, то есть проверенному партийцу. Н. Бравин таковым не являлся, и в Кремле решили сместить его с должности советского полпреда в Кабуле. На этот пост 23 июня 1919 г. был назначен большевик с дореволюционным стажем Я. Суриц. Его верительная грамота была лично отредактирована и подписана Лениным, а также заместителем народного комиссара по иностранным делам РСФСР Л. Караханом{1}.
      Этот документ служит убедительным доказательством того, что уже летом 1919 г. у В. Ленина зародились планы использования Афганистана в качестве плацдарма для экспорта революции в Центральную Азию. В верительной грамоте Я. Сурица говорилось: «Именем Рабоче-Крестьянского правительства Российской Социалистической Федеративной Советской Республики Совет Народных Комиссаров назначает сим товарища Якова Захаровича Сурица [...] чрезвычайным и полномочным представителем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики в Центральной Азии, возлагая на него дипломатические сношения с народами независимого Афганистана, независимыми племенами Белуджистана, Хивы и Бухары и с борющимися за освобождение народами Индии, Кашмира и Тибета.
      Товарищ Суриц уполномачивается Рабоче-Крестьянским правительством входить в непосредственные сношения с существующими и имеющими образоваться правительствами сих стран и со всеми революционными организациями, преследующими цель освобождения народов Центральной Азии от иностранного владычества; уполномачивается назначать своих представителей и агентов, вступать в переговоры непосредственно или через них и заключать соглашения и договоры от имени Рабоче-Крестьянского правительства и подписывать сии документы по одобрении их Центральным правительством в Москве»{2}.
      По своему содержанию этот документ больше походил на мандат комиссара, чем на сопроводительную бумагу дипломата. Бросается в глаза, что в грамоте говорится о народах целого региона, а о правительстве Его Величества эмира Амануллы-хана нет ни слова.
      Все становится на свои места, если учесть, что Я. Суриц одновременно был назначен представителем III Коммунистического Интернационала (Коминтерна) в Афганистане и сопредельных ему странах. Со стороны большевистского руководства упоминать о восточном монархе при подобных обстоятельствах было, по меньшей мере, нелогично. Следует также отметить, что все преемники Я. Сурица в Кабуле вплоть до 1943 г. совмещали в той или иной степени свои дипломатические обязанности с нелегальной работой по заданию Коминтерна.
      Грандиозные планы М. Баракатуллы и других индийских националистов, очевидно, оказали большое влияние на наркома по военным и морским делам Л. Троцкого, предложившего открыть «фронт» мировой революции в Азии. В своем письме в ЦК РКП(б) от 5 августа 1919 г. большевистский лидер утверждал: «Дорога на Индию может оказаться для нас в данный момент более проходимой и более короткой, чем дорога в Советскую Венгрию»{3}. По его мнению, «путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии». Для достижения этой цели Троцкий полагал необходимым создать революционную базу на Урале и в Туркестане для подготовки наступления через Афганистан на Индию.
      В сентябре 1919 г. Л. Троцкий еще более настойчиво стал добиваться от ЦК РКП (б) санкции для создания в Туркестане «серьезной военной базы» для «возможного с нашей стороны наступления на юг»{4}. Архивные документы свидетельствуют, что на этот раз нарком по военным делам получил от ЦК разрешение на переброску в Среднюю Азию большого количества вооружения. Уже в сентябре 1919 г. по приказу Троцкого в Туркестан было отправлено 25 тыс. винтовок... для немедленной передачи афганскому правительству{5}. К тому времени в Москве уже давно знали, что англо-афганская война закончилась. Однако в Кремле не теряли надежды вновь втянуть Афганистан в военный конфликт с Великобританией.
      16 октября 1919 г. В. Ленин направил в Ташкент директиву, в которой руководству ТСР поручалось «в Туркестане спешно создать, хотя маленькую, но самостоятельную базу, делать патроны (станки посылаем), ремонтировать оружие и военное снаряжение, добывать уголь, нефть, железо»{6}. Кроме этого, члену Реввоенсовета Туркестанского фронта и председателю Турккомиссии Ш. Элиаве было приказано установить «архиконспиративные» связи с южными странами «через Индию».
      Чтобы выполнить последнее указание В. Ленина, необходимо было создать надежные каналы связи к Индии, создать нелегальную сеть в этой стране и только потом пытаться засылать агентуру в более отдаленные районы мира. Одним словом, даже на подготовительной стадии выполнение приказа «вождя мирового пролетариата» было очень трудным и опасным мероприятием. Однако при открытом «афганском коридоре» эти трудности значительно уменьшались.
      В октябре 1919 г., когда Советское правительство в Москве, несмотря на трудности Гражданской войны, все же готовилось начать экспорт революции в Центральную Азию, неожиданно для Кремля руководство ТСР отказалось передавать Афганистану оружие как из собственных скудных запасов, так и отправленные Троцким винтовки. Советские власти в Ташкенте сами остро нуждались в вооружении для борьбы с басмачами. Кроме этого, туркестанские большевики не доверяли афганскому эмиру. Для них даже Аманулла-хан, ненавидевший англичан, был потенциальным врагом в Туркестане, население которого, по сведениям советской разведки, с готовностью поддержало бы эмира, если бы он вторгся туда со своей армией.
      Необходимо отметить, что у советских и партийных властей в Средней Азии были серьезные причины подозревать афганского правителя в подготовке антисоветских акций в Туркестане. В начале своего правления Аманулла-хан мечтал присоединить к Афганистану не только земли восточных пуштунов, но и территорию Бухары, Хивы, Ферганы и оазиса Пенде с крепостью Кушка. В афганских государственных документах Аманулла-хан в то время титуловался «султаном» или «падишахом»{7}.
      «Самоуправство» руководства ТСР было с негодованием воспринято в Москве, по выражению Л. Троцкого, сторонниками «азиатской» ориентации. К примеру, начальник Отдела Мусульманского Ближнего Востока НКИД Н. Нариманов считал «афганский вопрос» главным в противоборстве Советской России с Великобританией в Азии. Он добивался от В. Ленина проведения более активной политики в этом регионе. 1 ноября 1919 г. в своей обширной докладной записке «К афганскому вопросу» Н. Нариманов писал В. Ленину: «Если б одна восьмая того, что до сих пор истрачено на Запад с целью пропаганды, истрачена была бы с этой же целью на Восток, [то] теперь Мусульманский Восток был бы под непосредственным нашим влиянием [...] Мы два года только заняты тем, что посредством Радио „приготовляем“ общественное мнение на Западе, и это общественное мнение продолжает нас называть разбойниками, Восток же просит, умоляет нас о союзе, о помощи, а мы не только не обращаем вынимания, но даже в этом видим контрреволюцию под флагом „Панисламизма“...»{8}
      Н. Нариманов считал, что ненависть народов Востока, в частности афганцев, к Англии является лучшим залогом того, что врагам Советской России никогда «не удастся склонить афганскую массу к активному действию против нас»{9}. В связи с этим он предлагал ускорить процесс установления «нормальных» отношений, даже ценой территориальных уступок, между Москвой и Кабулом.
      Реакция В. Ленина на предложения Л. Троцкого, Н. Нариманова и других была двойственной. «Вождь мирового пролетариата» не собирался жертвовать без острой необходимости территорией Российской империи, но и не хотел упускать возможности использования антибританских сил на Востоке против Англии. Видимо, эти соображения стали одной из причин, побудивших большевистское руководство провести в ноябре 1919 г. в Москве II Всероссийский съезд коммунистических организаций народов Востока, на котором было принято решение о «создании восточной интернациональной Красной Армии как части международной Красной Армии»{10}.
      В конце 1919 г. Советская Россия и Коминтерн по тактическим соображениям окончательно сделали ставку на открытие «восточного фронта» мировой революции. Удар Красной Армии по британскому владычеству в Индии был составной, если не главной, частью этих планов.

      14 декабря 1919 г. в Кабул прибыли новый советский полпред Я. Суриц и сопровождавшие его сотрудники, а также несколько лидеров индийских националистов. Вместе с советской миссией в афганскую столицу приехали президент «Временного правительства Индии» Махендра Пратап, Абдур Раб и Ачария. Главной их задачей было сплотить и организовать индийских революционеров в Афганистане для подрывной деятельности среди пуштунских племен против Великобритании{1}.
      Подготовка удара по английским позициям в Индии являлась главной задачей советской дипломатии на Среднем Востоке, в особенности в Афганистане. В связи с этим все шаги, предпринятые Н. Бравиным и Я. Сурицем в Кабуле в 1919—1921 гг., были лишь средством для превращения Афганистана в плацдарм для экспорта революции в Индию и сопредельные с ней страны. Даже заключенный с большим трудом между РСФСР и Афганистаном Договор о дружбе был всего лишь одним из средств обеспечения «афганского коридора» к индийским границам и не являлся главной целью большевиков в Центральной Азии{2}.
      Советское и афганское правительства в 1919—1921 гг. не имели сил, чтобы начать крупномасштабную войну против Великобритании, поэтому они стремились тайно поддерживать пуштунских повстанцев для изматывания английских войск в Индии. Эта «война с черного хода» устраивала обе стороны. При этом для Амануллы-хана и его окружения жизненно важным было сделать все, чтобы не допустить прямых контактов между лидерами приграничных пуштунских племен и представителями РСФСР, чтобы избежать новых конфликтов с Англией. В связи с этим советско-афганские переговоры в Кабуле превратились фактически в торг о количестве золота и вооружения, которые хотел получить Афганистан за разрешение транзита советского оружия и агитационной литературы в «независимую» полосу Британской Индии.
      Неслучайно конфликт между Я. Сурицем и Н. Бравиным, который упорно не хотел терять свою самостоятельность и переходить под контроль посланца В. Ленина, перерос в острую дискуссию о дальнейших шагах советской дипломатии в Афганистане и помощи мятежным горцам Британской Индии. Н. Бравин резко, но справедливо раскритиковал авантюризм и непоследовательность руководства Москвы и Ташкента в этой стране. В своем письме руководителю Отдела Востока НКИД А. Вознесенскому он писал: «Советская Россия летом (1919 г. – Ю.Т.) не могла, а сейчас не только не может, но еще и не должна оказывать военную помощь Афганистану, если бы даже он просил о ней, так как помогать Афганистану – это значит затевать грандиозное мировой важности совершенно непосильное нам предприятие – «поход на Индию», т.е. демонстративно создавать casus belli для Англии и, следовательно, открывать новый и самый губительный для нас фронт»{3}.
      Н. Бравин считал, что «ставку на Восток» можно разыграть не в Афганистане, а лишь в зоне пуштунских племен, которые «с оружием в руках создали себе совершенно независимое от англичан и афганцев положение». Для активной работы среди горцев «независимой» полосы он предлагал, чтобы в Кремле наконец-то решили, какое количество вооружения, включая самолеты и пулеметы, необходимо срочно переправить повстанцам в горные районы Северо-Западной Индии.
      Организация мощного антибританского вооруженного восстания пуштунов, по словам Н. Бравина, была последним ва-банком большевиков на Востоке. Чтобы достичь данной цели, Советской России необходимо было добиться от Амануллы-хана:
      1. Разрешения на свободный транзит оружия и боеприпасов «воюющим племенам».
      2. Открытия советских «консульств» вдоль границы с Индией в Джелалабабе, Кандагаре, Газни и Канигураме.
      Полпредство в Кабуле должно было получить из Москвы для подрывной деятельности против англичан 1 млн рублей золотом, а также 10—15 «умных и серьезных товарищей» для руководства из «консульств» борьбой пуштунских племен. План Н. Бравина, как его потом именовали в некоторых документах НКИД, был единственной (действительно последней) возможностью для большевиков нанести максимальный ущерб Британской империи при относительно небольших затратах.
      При содействии афганской стороны бравинский проект мог бы быть реализован, но афганское правительство опасалось, что имевшие советское оружие племена в будущем смогут выступить не только против англичан, но и против эмира. В Кабуле также отлично понимали, что любая помощь иностранной державы приграничным племенам немедленно станет известна британской разведке и вызовет ответные контрмеры со стороны Великобритании. Кроме этого, правящую элиту Афганистана пугала реальная опасность распространения «большевизма» среди населения своей страны.