Во-первых, это было нехорошо - обманывать учителей; во-вторых, она беспокоилась за сестру. Получая каждый раз за Лидин ответ хорошую отметку в свой дневник, Женя перестала готовить уроки.
      Сколько раз давала Лида себе слово - не вертеться, не шуметь на уроках, не драться на переменах с мальчишками, но всегда это слово нарушалось самым непредвиденным образом. Вот позавчера, например: полез было на большой перемене мальчишка из шестого "Б" класса разорять ласточкино гнездо. Лида крикнула по-хорошему: "Слезь, а то сшибу!" Мальчишка обернулся и показал язык. Лида сшибла его с лестницы, придавила к земле и, сорвав с его головы кепку, отхлестала как следует по щекам. Насилу отбили. Кто это сделал? Она - Лида, а в дневник записали Жене, потому что Лиде никак нельзя было больше записывать.
      Тогда бы могли и на педсовете вопрос поставить и вообще на лето в бригаду утят-ников не допустить.
      Лида вздохнула, покосилась, глядя через зеркало на сестру, и сказала:
      - Ладно, только это будет в последний раз. Давай собирайся скорее!..
      Такой торжественной сдачи утят никто не ожидал. Пуская никелированными трубами солнечные зайчики, в школьном дворе, возле палисадника, бухал оркестр. Сновали празднично одетые ученики, распоряжались дежурные с красными повязками на рукавах.
      Виновники торжества - утята, вытягивая шеи, толклись возле щелей дощатых перегородок, смотрели с любопытством на невиданное оживление.
      В прохладной тени, возле спортивного зала, собрались родители учащихся и учителя. Тут же был и дед Моисеич в просторной белой рубахе, подпоясанной шёлковым пояском, и вечно скучающий Замковой в широкой соломенной шляпе, и чем-то очень довольный председатель колхоза. Потирая привычным жестом руки, он загадочно улыбался, подмигивал деду Моисеичу и что-то шептал ему на ухо. Дед Моисеич кивал головой и исчезал.
      В точно назначенное время во двор школы одна за другой въехали три большие машины с ящиками. Капельмейстер Дима Огородник, ученик девятого класса, тряхнув огненно-рыжей шевелюрой, поднял руку с палочкой, подождал, пока машины, подъехав, остановились возле загородки с утятами, снова мотнул шевелюрой и, резко опустив палочку, обрушил на торжественно застывших слушателей бравурные звуки туша.
      Начался подсчёт. Три пожилые колхозницы в белых платках, ловко подхватывая за шеи утят, бросали их в ящики:
      - Пара! Вторая! Третья!.. Двадцать пять! Грузите в машину! Давайте ящик! Живо, живо!..
      Руки колхозниц мелькали так быстро, что Серёжа едва успевал заносить в тетрадь пометки. Тут же с секундомером в руке стоял Павел Андреевич. Стёкла очков его восторженно блестели.
      - Три ящика за двадцать секунд! Вот учитесь, ребята, как надо работать!
      Петя Телегин, Дина, сестры Захаровы подносили тару. Ребята старших классов грузили утят в машины. Оркестр, сбиваясь в такте, играл недавно разученную песню о гордом "Варяге". Гости грызли семечки.
      Ровно через двадцать пять минут Овсиенко, заикаясь от волнения, торжественно объявил:
      - Всё! Девяносто шесть с половиной процентов!
      - Уррра-а-а!.. - подхватили ребята. - Девяносто шесть с половиной! Уррра-а-а!..
      Дима Огородник тряхнул шевелюрой, оркестр заиграл туш. Машины, пыхнув синеватыми дымками, торжественно выплыли со двора. Утята уехали, и всем ребятам как-то стало немного грустно.
      - Что же мы теперь будем делать-то? - разведя руками, спросил Коля Гайдук. - Вроде пусто без них.
      - Пусто, - согласился Юра. - Ну ничего, через полмесяца мы других примем, тысяч двадцать сразу. Сегодня нас по бригадам распределять будут. Аида в нашу бригаду.
      Гайдук деловито вытер ладонью нос:
      - Не-е-е. Я к бате, в деревообделочный. Там станки новые привезли. Фуговочный, долбёжный, строгальный. Если что надо будет, приходи.
      - Ладно, - сказал Юра, - приду. - Хотя не представлял себе, за какой это надобностью он может обратиться в столярный цех.
      Оркестр, игравший польку, замолк, и сразу же. стали слышны и говор и взрывы смеха.
      - На построение! На построение! - закричали дежурные.
      Все, толкаясь, бросились строиться по классам. За хлопотами никто и не заметил, как у палисадника, возле оркестра, появился стол. Аня Титаренко, щурясь от яркого солнца, стелила красную скатерть. Рядом стояли завуч, директор школы и председатель колхоза. Все втроём, уткнувшись в какие-то бумаги, с интересом рассматривали их.
      - Готово! - сказала Аня.
      Директор школы оторвал взгляд от бумаг:
      - Спасибо! - И к председателю: - Давай, Александр Спиридонович, начинай.
      Председатель положил бумаги на стол, придавил их широченной ладонью. Вся школа, выстроенная квадратом, затаила дыхание.
      - Я говорить много не буду, ребята, - обводя всех взглядом, сказал председатель.
      - Тут и так всё ясно. Вы хорошо поработали. Молодцы, ребята! И от правления колхоза вам большое спасибо!
      Дима Огородник, воспользовавшись паузой, резко взмахнул палочкой. Пока оркестр играл туш, председатель разыскал глазами деда Моисеича, прищурился, кивнул головой. Моисеич скрылся за углом и оттуда сразу же выехал быстроходный газик с красным лозунгом на полотняном кузове: "Слава юным утководам!"
      Машина подъехала к столу. Дед Моисеич, спрыгнув с подножки, откинул брезентовый полог, и все увидели большую картонную коробку с надписью:
      "Телевизор "Кристалл".
      Председатель взял со стола листки бумаги, не торопясь надел очки:
      - Поскольку, ребята, ваш труд общий, мы и оплачиваем вам натурой общего пользования. Вот вы делали по нашему заказу ящики, кормушки и поилки, стаканчики бумажные для рассады, ну и ещё - вырастили нам утят. За всё это мы купили вам телевизор со всем оборудованием...
      Оркестр рявкнул туш.
      - И... десять швейных машинок! Девочки радостно захлопали в ладоши:
      - Вот теперь мы организуем мастерскую!
      Это была их давнишняя мечта - шить что-нибудь настоящее, полезное.
      Потом директор школы объявил благодарность отличившимся в выращивании утят. На первом месте была фамилия Овсиенки.
      Серёжа стоял, гордо выпятив грудь. Теперь-то уж он наверняка попадёт в бригаду утятников.
      КРЯКА ПОЯВЛЯЕТСЯ НА СВЕТ
      Весна опушила зелёной пеной деревья, расстелила ковры по полям и на пригорках, возле дорог разбросала щедро золотые цветки одуванчиков. По утрам, тревожа душу заморскими песнями, нежно щебетали ласточки, залихватски пересвистывались скворцы, и где-то высоко-высоко курлыкали журавли.
      Но ни весны, ни птичьих трелей не слышал пока наш будущий герой Кряка. Он мирно дремал себе в яичной скорлупе, далёкий от ребячьих волнений и переживаний за его утиную судьбу.
      Ящик, в котором лежал Кряка со своими братца-. ми, всё пополнялся и пополнялся.
      Шли дни, недели, и всякий раз утром занимали своё место рядом с ним два, а то и три утиных яйца. Они аккуратно укладывались в ряд и сверху присыпались золотистой мякиной.
      Когда их стало сорок, Дина сказала:
      - Ну ещё немного потерпите, и я вас отнесу в инкубатор. - Пошептала, пошептала, подсчитывая в уме оставшиеся до каникул дни, и добавила: Третьего мая и отнесу. А пока спите! - и ушла в школу.
      В тот же день подъехала к воротам машина с гостями. Высокий, широкоплечий мужчина в кожаной фуражке, расправив усы, обнял и расцеловал выбежавшую на улицу Динину бабушку.
      - Маманя, мы ненадолго, - сказал он. - Закусить заехали. Проголодались с дороги.
      - Сейчас, сейчас, сынок! - захлопотала бабушка. - Яишню на сале поджарю. Ты ведь любишь её. Заходите, гости, в хату.
      Трое мужчин и четыре женщины, разминая затёкшие ноги, вылезли из машины и вошли в дом.
      Через минуту весело затрещал камыш в печке, и на громадной сковороде, корчась, зашипело свиное сало.
      Слазив в подвал, бабушка притащила н поставила на стол запылённую четверть вина.
      - Откушайте, гости, нашего вина, - сказала бабушка. - Чистый мускат.
      - Ого! - обрадовался дядя Петя, довольно потирая руки. - Спасибо, маманя. Под яичницу в самый раз! - и весело подмигнул гостям.
      Сало, растопившись, громко забулькало на сковороде. Бабушка спохватилась, бросилась чистить лук, резать его кругляшками, потом вдруг вспомнила - яйца-то она не приготовила, уже колоть пора. Закрутилась от радости-то совсем.
      Подхватила фартук, наклонилась, полезла под стол рукой. Подумала: компания большая - десятка три надо. Раздвинула мякину в ящике, быстро набрала яиц, переложила их в миску и уже пошла было к печке, как сзади громкий, испуганный внучкин крик:
      - Бабушка, что ты делаешь?! Бабушка, вздрогнув от неожиданности, едва не выронила миску.
      Дина подлетела, схватила:
      - Зачем утиные яйца жаришь? Я копила, копила, а она!.. - и заплакала навзрыд.
      В дверь, пригибаясь, шагнул дядя Петя:
      - Что за слезы, отчего рыдает моя племянница?
      - Да-а! Бабушка Кряку хотела зажа-арить! Дядя Петя взял миску из Дининых рук, поставил на стол, потрогал пальцем лежавшее сверху утиное яйцо с надписью "Кряка".
      - Ого! - удивлённо сказал он. - Действительно, Кряка. Это от тех, от наших?
      Хорошие утки. Мы за них первую премию получили. - И к матери: - Зачем же ты, маманя, племя изводишь?
      Бабушка растерянно теребила передник:
      - Да бес, видно, попутал, сынок. Со слепу-то залезла не в тот ящик.
      Так избежал Кряка ужасной участи - быть заживо зажаренным на сковороде.
      К тому времени, когда пришёл срок, у Кряки стало пятьдесят девять братиков.
      Собрала их всех Дина в корзинку и отнесла в инкубатор. Там их, по её просьбе, чтобы не спутать с другими, отметили красным карандашом и положили в длинный металлический лоток с отверстиями.
      Лежат в лотке сто двадцать шесть яиц, и те, что принесла Дина, крупнее всех, а Кряка - словно богатырь.
      - Хорошие выйдут утята, - сказала работница, устанавливая лоток на верхний ярус.
      А Дина взяла и незаметно написала на лотке карандашом: "Кряка".
      Когда уложили целиком весь ярус - шесть с половиной тысяч яиц, включили электрическую печь, вентиляторы, и пошёл гулять вокруг тёплый воздух - тридцать семь с половиной градусов. Хорошо, тепло!
      Кряке это пришлось по вкусу, и он принялся расти. На двадцать седьмой день стало ему тесно. Повертелся он, повертелся в своём помещении и пробил клювиком первую дырочку. Пробил, вдохнул свежего воздуха - понравилось. Хорошо! И принялся за работу. Стукнет, стукнет в одном месте, повернётся чуть-чуть, стукнет ещё раз - рядом. Опять пробьёт, опять повернётся. И так надкалывает по кругу. Надколол, опустил голову, сгорбил шею, поднатужился и шеей - рраз! - снял "шапку". Только скорлупка отлетела.
      Вытянул шею, сидит. Смешной, жалкий, голова качается. Посидел немного, обсох, давай выбираться из скорлупы. Выбрался и... сразу же отправился путешествовать.
      Сквозь мягкий гул вентилятора слышен шорох, возня, постукивание. Это работали клювиками Крякины братишки. Но Кряка не обращал на них никакого внимания. Он по их головам пробирался к свету.
      Щель, сквозь которую проникал в лоток электрический луч, загорожена специальным щитком, чтобы утята не выпрыгивали. Потолкался, потолкался Кряка - никак! Нет такой дырки, чтобы пролезть. А пролезть хочется. Уж очень там внизу интересно было.
      Стал Кряка кругом по лотку ходить. Ходит и в каждую маломальскую щель клюв засовывает, потом, голову, потом плечо. Мала - не пролезть!
      И вот в самой задней части лотка, в кромешной темноте, нашёл Кряка место, где пролезть можно. Стал протискиваться. Еле-еле пролез, едва не застрял. Но всё же пробрался и... упал. Провалился, полетел, шлёпнулся на пол. Вскочил, осмотрелся:
      "Ага, вон где свет!" - и побежал.
      В это время открылась дверь. Работница в белом халате вошла в инкубатор. Кряка подумал, что это мама, бросился под ноги. Работница увидела, засмеялась:
      - Ишь прыткий какой!
      Кряка испугался, затормозил, проехался на лапках по скользкому полу. Но было уже поздно. Работница поймала его, выдвинула лоток и водворила Кряку на место: "Сиди тут, нечего бегать!"
      Но Кряка был не из таких, чтобы сидеть. Он снова протиснулся в щель, снова упал...
      В тот же день прибежала Дина с подружками: с Лидой, Женей и Любой Карнаух - они вместе попали в одно звено.
      - Ну как, выводятся? - спросила Дина.
      - Выводятся, - сказала работница.
      - Можно посмотреть?
      Посторонние в инкубатор не допускались, но заведующая разрешила.
      - Пусть посмотрят, - распорядилась она, открывая тяжёлую дверь.
      Что-то жёлтенькое мелькнуло по гладкому полу и скрылось под лотками в щели. :
      - В котором лотке ваши утята? - спросила работница.
      Дина, разыскав свою надпись, сказала:
      - Вот в этом.
      - Посмотрим.
      Работница выдвинула лоток.
      Большинство яиц были надколоты, у некоторых сняты "шапки", и слабенькие ещё утята, вытянув длинные мокрые шеи с торчащими в разные стороны волосиками, старались выбраться из тесной скорлупы.
      - А где же Кряка? - забеспокоилась Дина. Кряки не было. Лишь там, где он лежал, валялась давно просохшая скорлупка с надписью "Кря..."
      - Куда же он делся? - удивились Захаровы.
      - А это мы сейчас узнаем, - сказала работница и, присев на корточки, постучала пальцами по фанерному полу: - Утю-тю-тю-тю!
      Тотчас же из щели, из-под лотков, выскочил бойко утёнок. Подбежал, склонил головку, клюнул в палец.
      Девочки захлопали в ладоши от восторга. Ну конечно, это был Кряка! Большой, шустрый, и на спине у него между кривыми отростками крыльев, вроде автомобильного номера, прилипший кусочек скорлупы с двумя красными буквами:
      "ка".
      - Дина, а как же мы будем различать своих породистых? - спросила Женя. - Ведь принимать-то будем двадцать тысяч!
      Дина задумалась. Действительно, как? А потерять их из виду жалко. Собирались выводить породу, и вот теперь все утята смешаются.
      - Ладно, девочки, не беспокойтесь, - сказала заведующая. - Мы ваших утят пометим. Помажем утятам затылочки краской, и будут они с красными хохолками.
      Сразу различите. Ну, а Кряка ваш и так заметный. Самый большой. Таких утят я ещё не видела.
      - Ой, всё равно помажьте! - попросила Дина.
      - Хорошо, помажу, - согласилась заведующая. Девочки вышли и остановились на крыльце: завтра утят принимать, а они ещё не осмотрели помещение.
      Дина сказала:
      - Пойдёмте сейчас посмотрим.
      Идти было далековато - шесть километров.
      Люба поглядела на солнце, поморщилась:
      - Поздно, давайте завтра.
      - А завтра совсем будет поздно, - возразила Лида. - Пошли!
      Станица стояла на высоком плато, и дорога, вильнув, стала круто спускаться вниз.
      Солнце катилось к западу. Далеко на горизонте тонули в розоватой дымке водные просторы лимана. Зеленел камыш, порхали бабочки, тонко пахло чебрецом, морской водой и прелью. Под ногами звонко хрустела ракушка.
      Девочки, взявшись за руки, бежали вприпрыжку, изредка останавливаясь, чтобы нарвать цветов, сделать букет и потом забыть его где-нибудь у дороги.
      Скоро за поворотом показались два длинных, крытых черепицей коровника. Сверху они казались приплюснутыми красными гусеницами, застывшими на зелёном лугу.
      Коров не было видно. Их перегнали на летнее пастбище. Крутился ветряк, качая воду, блестели на солнце стёкла многочисленных окон..
      Двери коровника были открыты настежь. Девочки вбежали и ахнули: всё было готово, даже кормушки и поилки расставлены, и чисто кругом, только пахло немного карболкой.
      - А что это такое? - удивилась Люба Карна-ух. - Какие-то печки чудные.
      Посередине коровника, упираясь в потолок, стоя ли два недавно выложенных и ещё не просохших кирпичных борова. К ним с обеих сторон тянулись от сложенных плит толстые железные трубы метров по пятнадцать длиной.
      - Ого, хитро придумали! - обрадовалась Лида. - Это я знаю для чего утят обогревать.
      - В такую теплынь-то? - возразила Дина.
      - А ты что, забыла? - Женя, смеясь, посмотрела на подругу. - Для утят до пятидневного возраста нужна температура... - начала она тоном учителя.
      - Знаю, знаю! - перебила Дина. - Нужно двадцать восемь градусов. А для утят до десяти дней - двадцать два! Это мы будем ночью топить.
      - А вот где мы будем спать, - сказала Лида, открывая дверь в жилое помещение.
      Это была небольшая, свежевыбеленная комнатка с дощатыми нарами в два этажа. В углу, под потолком, использовав торчащий конец балочки, ласточка слепила себе гнездо. Когда девочки вошли, четыре желторотые головки с любопытством посмотрели вниз. Через открытую форточку влетела ласточка-мать. Не обращая внимания на девочек, она прилипла к гнезду, сунула в первый попавшийся разинутый рот какую-то козявку, циркнула на раскричавшихся птенцов и улетела. Девочки осторожно прикрыли дверь.
      - Это к счастью, - шепнула Лида.
      - А как же! - убеждённо ответила Женя. - Значит, мы вырастим хороших утят и поедем с ними на выставку.
      ПЕРВЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ
      В чистом небе ещё мигали звёздочки, а на широкой станичной улице уже слышны были детские голоса:
      - Елизавета Петровна! Елизавета Петровна! А дневник взяли?
      - Взяла, взяла, Диночка, не беспокойся!
      - Елизавета Петровна, а у меня лямка оборвалась!..
      Хлопали крыльями и перекликались голосистые петухи. Тут и там вполголоса сонно мычали коровы и доносилось звонкое: "Ззз! Ззз! Ззз!" Пахло парным молоком и утренней свежестью.
      Сбоку из переулка вышла ещё группа девочек. Одна из них вела за руль велосипед.
      - Здравствуйте, Елизавета Петровна! Мы не опоздали? Давайте ваш рюкзак ко мне на велосипед.
      - Нет, нет, Анечка, спасибо, я сама. Помоги вон лучше Юле Марьиной.
      Аня Титаренко подошла к маленькой девочке в коротком белом платьице, взяла у неё рюкзак:
      - Э, да у тебя лямка оборвалась.
      - Ну вот, теперь мы все, - удовлетворённо сказала Елизавета Петровна. Придём к инкубатору - разделимся. Со мной останутся Дина, Женя и Люба. Остальные поедут с вещами на место. Нужно приготовить завтрак для утят.
      Возле инкубатора уже фырчали машины и слышен был голос деда Моисеича:
      - Сейчас девчата придут - утят принимать, так вы их тут поскорее обслужите.
      Едва девочки подошли к зелёной изгороди, окружавшей инкубатор, как из-за кустов с криком выскочили мальчишки:
      - Уррра-а-а! Обходи справа, атакуй слева, нале-та-а-ай!
      Девочки с визгом побежали назад к учительнице:
      - Юрка! Вот вредный, перепугал... А чего вы тут, вам же завтра принимать?
      - А это я их попросила помочь нам, - сказала Елизавета Петровна. Чтобы поскорей.
      Когда ребята стали принимать утят, они сразу же увидели Дининых породистых.
      - Смотри, смотри, какие крупные! - кричали мальчики. - И с хохолками на затылках. Вот смешные!
      - Это Крякина шайка, - завистливо щуря глаза, сказал Овсиенко. - Вот бы нам таких!
      Кряка сразу же стал отличаться своим поведением. Когда утят погрузили в машину, он выпрыгнул из ящика и, махая кривыми крылышками, побежал к краю кузова. Дина поймала беглеца: "Ах ты, озорной!" - и посадила его обратно в ящик.
      Солнце было уже высоко, когда погрузили последний ящик. Мальчики, накрыв кузов брезентом, запирали борта машины.
      Уже и ехать надо бы, да куда-то шофёр запропастился. Елизавета Петровна, похожая в своём спортивном костюме на мальчика-подростка, прислонившись к крылу машины, нервно теребила кончик носового платка:
      - Дина, сходи, пожалуйста, посмотри, куда шофёр девался!
      Дина, мотнув косой, кинулась за угол и чуть не сбила с велосипеда раскрасневшуюся от быстрой езды Лиду Захарову.
      - Ой, ты чего это? - удивилась Дина. Лида спрыгнула с велосипеда, сдёрнула косынку с головы и торопливо вытерла мокрое лицо.
      - Елизавета Петровна! Елизавета Петровна! - тяжело дыша, проговорила она. - Беда-то какая! И в нашем, и в соседнем коровнике ни одной поилки, ни одной кормушки нет! Увёз кто-то...
      Елизавета Петровна всплеснула руками.
      - Как же это? - испуганно спросила она. - Зачем же вы отдали?
      - А мы не отдавали! - оправдывалась Лида. - Мы поехали за соломой, а коровник открыли, чтобы проветрить.
      У переносицы Елизаветы Петровны собрались морщинки. Лёгкий ветерок, щекоча лоб, трепал светлую прядь волос.
      - Значит, увезли? - задумчиво переспросила учительница, пряча под берет волосы.
      - Кто бы это мог сделать?
      Подошёл шофёр, пожилой, сутуловатый мужчина с пышными светлыми усами, посмотрел с любопытством на учительницу:
      - Э-э, да вы, никак, расстроены чем-то?
      - Будешь тут расстроена с вами! - с сердцем сказала учительница. - То одно, то другое! Куда вы девались? Ехать надо, а вы пропали! А там, пожалуйста, поилки с кормушками увезли. Как мы утят поить будем?
      У Елизаветы Петровны заблестели глаза от обиды, и она, чтобы скрыть подступившие слезы, полезла в кабину.
      - Ну, ну, - сказал добродушно шофёр, - вы не расстраивайтесь. Плохо, конечно, что увезли, но ведь бед-то непоправимых нет! Что-нибудь придумаем.
      Елизавета Петровна с надеждой посмотрела на шофёра:
      - Правда?
      - А как же! - Шофёр окинул взглядом двор гаража. - Да вон, например, лежат никому не нужные старые покрышки.
      - Хе! Вы смеётесь! - отозвался из кузова Овсиенко. - Как же это из неё поилку сделать?
      - А очень просто: разрезать покрышку вдоль - сразу две поилки.
      - А чем же её резать-то? - усомнился Юра - Перочинным ножичком?
      Шофёр сердито повёл усами:
      - Циркульной пилой, вот чем!
      - Хе! - перевесившись через борт, заорал Овсиенко. - Юрка, доставай скорее свою циркульную пилу!
      Шофёр, сердито рванув дверку, забрался в кабину.
      - Ни стыда, ни совести! - проворчал он, включая зажигание. - Ты им дело говоришь, а они всё в шутку превращают.
      - Ой, постойте, куда же вы? - взмолилась Елизавета Петровна. - А как же с покрышками?
      Шофёр засопел носом, рывком выключил зажигание.
      - Мороки тут с вами не оберёшься! - проворчал он. - Посидите, я сейчас...
      Вылез из кабины, сутулясь побежал в гараж.
      А в это время наверху произошла ссора. Петя Телегин, разозлившись на дерзкую шутку Овсиенки, дал ему по затылку.
      Овсиенко обиделся, полез было драться, но Юра сказал вполголоса:
      - Ну, ну, смотри у меня, а то и я подбавлю!
      Серёжины глаза налились слезами. Он молча спрыгнул с машины и зашагал прочь.
      Было очень обидно. Кто отличился в закупке утиных яиц? Он - Серёжа Овсиенко! Кто добился девяноста шести и пяти десятых процента сохранности утят? Опять Овсиенко. Кому вынес благодарность председатель колхоза? Ему. Кому объявлена благодарность в приказе по школе? Опять ему. А тут дерутся. И слова не скажи.
      Подумаешь, из-за какого-то шофёра! Если бы он директору школы или председателю колхоза нагрубил, тогда другое дело. И всё это, конечно, от зависти. Вот купит он себе мотовелосипед...
      Серёжа хлюпнул носом, и мысли его приняли другое направление.
      Подумаешь, подзатыльник! И не больно вовсе. Зря он всё-таки обиделся. Ну, ушёл, а дальше? Соберутся завтра ребята и скажут: "Нам такой не нужен. Катись отсюда колбасой!" - и всё. Не видать тогда ему мотовелосипеда. Надо как-то вывернуться незаметно, сделать вид, что он пошёл... посмотреть покрышки.
      Серёжа был как раз возле раскрытых настежь ворот гаража. Около сложенных горой покрышек он увидел сутулую спину шофёра и рядом с ним щупленького, с обгоревшим на войне лицом - заведующего гаражом. Склонившись, он писал что-то в блокноте.
      Шофёр топтался на месте и, словно ища кого-то, нетерпеливо посматривал по сторонам. Увидев Серёжу, он обрадованно закивал головой и, махнув неуклюже рукой, крикнул:
      - Ну-ка, поди сюда, шустрый! Серёже только этого и надо было. Он даже подпрыгнул от радости. Подлетел, сказал весело:
      - А вот он и я! Что надо делать? Завгар вырвал листок из блокнота и протянул его Серёже:
      - Сейчас дам машину, погрузим покрышки, и ты отвезёшь эту записку на лесопильный завод Кручинину. Понял? Там их разрежут, и у вас будут на первый случай поилки.
      Ясно?
      - Ясно, - солидно сказал Овсиенко и с победоносным видом обернулся к ребятам, которые с нескрываемым удивлением и завистью смотрели на него.
      Серёжа поднял записку над головой:
      - Эге, ребята! Аида сюда, дело есть!.. Машина с утятами 'поехала на ферму.
      Уезжая, Елизавета Петровна сказала мальчикам:
      - Вся надежда, ребятки, на вас. Поилки нужно сделать во что бы то ни стало, и поскорей. Сами понимаете...
      - Да вы не волнуйтесь, - успокаивал шофёр. - Ребята у вас шустрые, враз обернутся. Да и Василий Николаевич записку написал своему дружку. Вместе в одном танке воевали. Не откажет.
      Но всё получилось не так. Утром сломался вал циркульной пилы. Кручинин уехал в район за новыми деталями. Шофёр, молодой парень в серой кепке, из-под которой фасонисто свешивался на глаза пушистый кучерявый чуб, куда-то торопился.
      - Эй, огольцы! - крикнул он, высунувшись из кабины. - Долго вы там расхаживать будете? Сваливайте ваши покрышки!
      - Да чего их сваливать-то! - чуть не плача от досады, огрызнулся Юра. Пила-то ведь не работает.
      - Ну и что? - настаивал шофёр. - А я тут при чём? Может, она и завтра работать не будет, так я что - стоять должен? Сгружайте живо!
      У Серёжи вертелся на языке дерзкий ответ, но он, памятуя о подзатыльнике, молчал.
      А Петя Телегин, насупив брови, сказал:
      - Вы как хотите, а я сгружать не буду. Не можем мы сгружать. Тогда утята без воды останутся. Надо что-то придумать.
      А что тут придумаешь, если пила не работает. Ведь не будешь в самом деле автомобильную покрышку перочинным ножичком разрезать!
      А тут ещё этот шофёр. Такой .противный. Трясёт чубом, словно козёл бородой, кричит:
      - Кому я говорю?! Сгружайте, а то увезу обратно!
      У Юры по веснушчатому лицу пошли зелёные пятна.
      - Чего это вы увезёте? - тихо спросил он. - А завгар что вам говорил?
      Шофёр прищурился, ловким движением воткнул в рот папироску. Достал спички, прикурил, пыхнул дымом:
      - Плевать я хотел на вашего завгара! Тут калым хороший навёртывается, а вы со своими покрышками. Не хотите выгружать - выброшу сам.
      Рванув дверку, он выпрыгнул из кабины, надвинул на лоб кепку и полез в кузов.
      Овсиенко, взглянув на обескураженного Юру, сказал вызывающе:
      - Ты тут, знаешь, не очень-то хорохорься!.. Василий Николаевич всё-таки мне дядей приходится! - не моргнув глазом, соврал он. - Я как скажу ему...
      Шофёр, уже почти забравшийся наверх, неожиданно повернулся и сел на краю кузова, свесив ноги в щегольских хромовых сапожках.
      - Ну ладно, ребята, - улыбаясь деланно-весёлой улыбкой, примиряюще сказал он, - я пошутил. Будем стоять тут до морковкиного заговенья. Вопросы есть? Нет?..
      Облокотившись на кабину, он заложил ногу на ногу, глубоко затянулся и с безразличным видом принялся выпускать кольца дыма.
      Ребята переглянулись.
      - Ловко ты его отбрил! - облегчённо вздыхая, прошептал Юра. - Ну, а теперь слушайте: нам нужно поехать сейчас в столярную мастерскую, к Кольке Гайдуку, может, он как-нибудь разрежет.
      В столярной мастерской тонко визжала циркульная пила. Коля Гайдук в брезентовом фартуке и в рукавицах, неторопливо нагибаясь, брал из штабеля заготовки и распиливал их по шаблону на четыре части - вдоль и поперёк.
      Увидев товарищей, он выключил пилу и приглашающе махнул рукавицей.
      В наступившей тишине необычно звонко прозвучал его голос:
      - А-а, ребята! Идите сюда! Подошёл Колин отец, широкоплечий, кряжистый, недоуменно повёл чёрными лохматыми бровями.
      - Чего это вы какие-то растерянные? - спросил он, здороваясь с каждым за руку. - Или что стряслось?
      Ребята молчали, не зная, что сказать, потом вдруг заговорили разом.
      Выслушав ребят, Колин отец нахмурился, задумчиво почесал подбородок.
      - Ладно, - сказал он, - хоть нам и недосуг, но помочь надо. Давайте ваши покрышки, я сам напилю.
      ОБОРОТЕНЬ
      Конечно, поилки из покрышек для маленьких утят были не очень-то удобные.
      Деревянные сделаны так, чтобы только голову просунуть, утёнок в ней не намокнет.
      А эти были неудобны. Едва их расставили и налили водой, как утята пошли на приступ. Волна за волной, пища и толкаясь, переваливаясь через борта, плюхались в воду, пили, дробно хлюпая плоскими клювиками. Тут бы и побегать, побрызгаться, пошлёпать по воде лапками, но через борта покрышек шли, как на приступ, свежие силы, напирали, выталкивали намокших и уже дрожащих братцев.
      Елизавета Петровна распорядилась закрыть окна, двери и затопить печи. Затрещал камыш в топках, защёлкали, нагреваясь, трубы. Мокрые утята, наевшись досыта, ложились на разостланную под трубами солому, блаженно прикрывали глаза. Девочки задыхались от жары, а для утят температура была в самый раз - двадцать восемь градусов.
      Ночью девочки почти не спали - не хотелось. Всё было ново и так интересно! Да и работы хватало на всех. Аня Титаренко и Вера Бирюк девочки из девятого класса - варили в больших котлах яйца. На десять утят полагалось одно яйцо в день.
      Нужно сварить сразу две тысячи, остудить, почистить, мелко нарубить. Нужно следить за утятами, чтобы не грудились, не давили друг друга. Девочки всё время ходили и разгребали руками тёплые копошащиеся кучки. Только разгребут, а они опять соберутся.
      Висящие под потолком электрические лампочки мягко освещали устланный соломой пол, спящих утят. По углам коровника лежали таинственные тени, и в них чудились всякие страхи. То, шевеля гривой, вставал царь зверей - лев, то из яслей, .щуря зелёные глаза, выглядывал тигр. Возились воробьи на потолке, и девочкам мерещились драконы. Изредка в полуоткрытое окно влетит из темноты ночи звонкий голос перепёлки: "Пить-полоть!" - и все страхи исчезали, как дым. Какой же это лев? Это солома. А тигр - вовсе не тигр, а связка камышей. И драконов нет. Это всё сказки. Нет, не хочется спать. Ничуть.
      Но спать надо. Завтра много работы. Утята будут выкачивать воду, как насосами, - только подливай. Кушать будут - только подсыпай. На второй день утёнку яйца мало - надо подмешивать размоченный жмых, добавлять рыбьего жира, свежей измельчённой травы.