Собравшиеся снова зашумели. Тхань продолжал говорить. Краска сошла с его лица, он успокоился и чувствовал себя уверенно:
      - Наша рота держит здесь оборону недавно, и мы просто заняли позиции, оставленные другим подразделением. Но у нас есть все возможности создать свою, новую систему огня. Да и противник уже изменил тактику. Нам тоже нельзя строить все по-старому. Почему, например, не перевести "шестерку" сюда, на этот холм? Почему у нас не доходят руки до высоты "сто двадцать"? Неужели нам не под силу перетащить туда пушки?
      Он разложил карту прямо посередине землянки и стал объяснять план, составленный в его роте.
      - Я думаю, сейчас надо прежде всего приложить все усилия, чтобы выполнить поставленную вчера боевую задачу, - сказал политрук "шестерки" Хюйен. - Что касается огневых позиций нашей роты, я не во всем поддерживаю товарища Тханя. Но я полностью согласен с "единицей" - надо пересмотреть систему огня.
      Мау, только что вернувшийся с КП, уселся рядом с Суаном. Внимательно выслушав политрука "шестерки", он кивнул:
      - Хорошо! Обсудим обязательно! Пускай в ротах еще раз все продумают и составят развернутые предложения. Мы разрабатываем сейчас новый тактический план и систему огня. Есть возможность обсудить и учесть все варианты. Думаю, что мы придем к единому мнению.
      - Ну как, согласны, товарищи? - спросил Суан.
      - Да, мы согласны с товарищем Мау, - раздались в ответ голоса.
      - Значит, вопросы тактики будут еще обсуждаться, - продолжал Суан. Но у нас собрание политработников, позвольте поэтому напомнить вам некоторые вещи: мы будем драться здесь с американцами не день и не два, остаемся мы здесь надолго. Вы должны донести это до каждого бойца, чтобы они были готовы сражаться не на жизнь, а на смерть с вражескими стервятниками, - драться каждый день, драться по нескольку раз в день. Противник постоянно меняет свою тактику. И мы не можем сидеть сложа руки. Надо все время искать новые методы борьбы с самолетами. Люди должны не щадить сил, когда приходится рыть окопы, когда надо, может быть, по нескольку раз на неделе, менять позиции. Малейшая недобросовестность или леность могут обернуться на пользу врагу, стоить многих жертв. Таков уж боевой долг зенитчиков. Я знаю, ребята несколько месяцев подряд не выходят из-под огня: боевой дух у них высокий и опыта много. Нужно только, чтобы они не поддавались усталости и, с другой стороны, не вздумали почивать на лаврах. Все вы, товарищи, обязаны уделять особое внимание жизни и быту солдат. Они должны хорошо питаться. Надо продумать рацион, подходящий для жаркого времени года. Ребята устают, и если их все время кормить сухим рисом и жирным мясом, им кусок не полезет в горло. Помните о санитарных правилах, о профилактике заболеваний. Здесь рядом река, надо сделать так, чтобы солдаты почаще могли купаться. Побольше занимайтесь культурной работой. Не дожидайтесь столичных артистов, неужели у нас нет своих талантов? Одним словом, вся наша воля, все наши мысли должны быть устремлены к победе! Мы победим! Победим во что бы то ни стало! Да, вот еще что - надо воспитывать в солдатах бережливость, учить их экономить снаряды, беречь продовольствие. Я сам видел, как в некоторых подразделениях после еды выбрасывают целые корзины недоеденного риса и других продуктов. С этим пора кончать!..
      Суан остановился, увидав двух бойцов, которые втаскивали в землянку какой-то странный предмет.
      - Что это, товарищи?
      - Разрешите доложить: обломок самолета, подбитого сегодня утром.
      - Давайте-ка его сюда, посмотрим, что за чудо!
      Собравшиеся столпились вокруг куска металла, выкрашенного в темно-серый цвет.
      - Чего это он такой тяжелый? Где вы его подобрали, товарищи?
      - Разрешите доложить: когда самолет прошел нынче утром на бреющем над деревней, из него вывалилась эта деталь. Ума не приложу, что бы это было такое.
      - А может, часть шасси?
      - Да нет, в этой штуке явно метра полтора длины.
      - Пожалуй, это кусок ракетной установки.
      - Нет, скорее - крепление крыла.
      - От него небось немало еще кусков отвалилось, просто их пока не нашли. Во всяком случае, "единица" сегодня подстрелила птичку с авианосца.
      - Погоди, штаб округа еще этого не подтвердил, а по обломкам ничего не докажешь.
      Фаунг, посмеиваясь, стал торопить собравшихся:
      - Ну, хватит - насмотрелись. Янки не станут ждать, пока мы тут все обговорим...
      Все дружно расхохотались и начали прощаться.
      Когда командиры группы остались одни, Суан спросил Мау, что он думает о предложениях "единицы".
      - У ребят есть основания для беспокойства, - медленно ответил Мау, - я тоже хочу перестроить систему обороны. Каждая рота должна иметь две-три позиции в своей зоне и маневрировать. Но все это за один день не сделаешь, нужно время. Надеюсь, за неделю - не меньше - удастся реорганизовать систему огня.
      - А быстрее нельзя?
      - Я беру неделю, потому что предстоит очень большая работа: надо будет сровнять вершины холмов и поднять грунт на полях всюду, где намечены огневые позиции.
      - Может, нам поговорить с Виеном, чтобы местные власти помогли?
      - Мы уже обращались в уездный комитет партии. Народ почти весь занят на уборке риса, а тут еще и арахис поспел. Поэтому сейчас трудно собрать достаточно людей для земляных работ...
      Вскоре после десяти утра на своем велосипеде прикатил Виен. Вместе с ним приехал Тай, секретарь партийной ячейки общины. Виен, весь багровый после поездки по такой жаре, ввалился в землянку и немедленно выпил целую флягу воды. Таю, его спутнику, перевалило за пятьдесят. Это был типичный крестьянин. В больших натруженных руках он держал огромную шляпу из листьев и обмахивался ею вместо веера.
      Виен сообщил, что утром американцы сбросили восемь бомб. Шесть из них упали в реку и на кукурузное поле, а две угодили в деревню. Один человек убит, ранено семеро, в том числе ребенок; сгорели два дома и небольшой запас риса, хранившийся в кооперативном амбаре.
      - Люди считали раньше, что бомбежки им нипочем. Уговариваешь их, уговариваешь, а они не желают эвакуироваться, и точка. Зато сегодня несколько семей до того перепугались, что убежали куда глаза глядят; побросали дома все добро и даже рис не кончили убирать. - Виен обернулся к парторгу: - Скажите, Тай, а как с уборкой арахиса и бататов, ведь шестая бригада пока не выполняет план?
      - Ничего, - ответил Тай. - Бросим на это дело еще первую и третью бригады, за две ночи соберем{15}.
      - - Сейчас, как никогда, важен точный учет рабочей силы. Нужно четко распределить, кто остается на уборке, кто идет в народные носильщики, кто из молодежи - в ударные бригады. Мы должны еще помочь зенитчикам...
      Виен тщательно записал в блокнот все пожелания командиров.
      - Думаю, - сказал он, - что особых трудностей с этим не будет. Все, что есть у нас, и мы сами - в вашем распоряжении. Конечно, для строительства огневых точек понадобится много рабочей силы, это теперь довольно сложно. Но мы все сделаем.
      - Господи, - подхватил Тай, - стоит только бросить клич, что надо построить позиции для зениток, народ сам повалит!
      - Скажите, - вмешался в разговор Фаунг, - а ваша община "Нам-шон" могла бы за эту ночь построить новые огневые позиции на холме, около кирпичных печей? Так, чтобы мы завтра утром могли перевести туда пушки.
      - Да-а, работенка изрядная! - воскликнул Тай. - А что, туда перейдет "шестерка"?
      - Успеете собрать людей? - спросил Виен.
      - За одну ночь трудновато, но ничего - сделаем! Вы уже наметили точный план? Тогда я поеду в шестую роту, сговорюсь обо всем заранее. Виен, вы еще побудете здесь?
      - Да, посижу немного, потом тоже поеду на ту сторону.
      Тай нахлобучил на лоб шляпу, взял велосипед и с одним из штабных офицеров отправился в шестую роту.
      Обсудив все дела, Суан задержал Виена, пригласив его пообедать вместе и немного отдохнуть. Полуденное солнце припекало, к тому же еще сильно парило.
      Тревоги следовали одна за другой. В небе все время гудели самолеты. Мау и другие офицеры, временами заглядывавшие в землянку, едва успевали присесть. Самое большее минут через десять они вскакивали по тревоге и бежали на КП...
      Виен лежал, распахнув на груди рубашку, и неустанно обмахивался веером. Мау, войдя в землянку, уселся рядом с ним и улыбнулся:
      - Что, жарко? Такая погодка кого хочешь доконает.
      Равномерно взмахивая веером, Виен спросил:
      - Вы сами из каких краев, товарищ Мау?
      - Из Лонг-тяу-ша{16}.
      - Слыхал я, у вас там много рыбы.
      - О рыбе и говорить нечего. У нас в деревне до путины, бывало, еще далеко, просто начались дожди - захочется тебе рыбки, берешь леску, крючки, насадишь самую плевую наживку, камень вместо грузила и забросишь в реку. Ночь простоит, утром вытащишь - только успевай рыбу снимать. И все здоровенные - одна к одной. И рис у нас особый, не надо, как у вас, высаживать на поле каждый стебелечек отдельно. В январе или феврале выжгут у нас солому на полях и распашут землю, а как припустят дожди - сразу высаживают рассаду. Высадят да так и оставят на поле. А потом, в июне или июле, начнет прибывать вода и заливает поля. Вот тут-то рис и тянется за водой: насколько прибывает вода, настолько и поднимается рис. Случается, за ночь рис вырастает на целую пядь. У нас он воды не боится. Есть разные сорта риса, и названия у них интересные - например, "лесная дева", или "девица с запада", или еще "распустившийся бутон"... Когда вода прибывает, рыба идет на поля. Потом вода спадет, и рыба остается в прудах прямо в поле. Ее там столько, что вода прямо как в котле кипит.
      - Да-а! Ну ничего, потерпите еще немного, вот расколотим янки, вернетесь к себе, и подадут вам рыбу из Лонг-тяу-ша.
      - Я уж лет шестнадцать как не был дома...
      - Сейчас по радио последние известия, - сказал молчавший до сих пор Суан, - Виен, включите, пожалуйста, приемник, узнаем, что слышно на Юге...
      Теперь все по достоинству смогли оценить транзисторный приемник, которым так гордился Виен. Знакомый голос дикторши ханойского радио заполнил землянку.
      "КОНГ-ТУМ{17}. В КОРОТКОМ ДВАДЦАТИМИНУТНОМ БОЮ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ АРМИИ СРОВНЯЛИ С ЗЕМЛЕЙ УКРЕПЛЕННЫЙ ПУНКТ ТУ-МОРОНГ, УНИЧТОЖИЛИ ДВЕ РОТЫ ПРОТИВНИКА, ЗАХВАТИЛИ БОЛЕЕ СТА ВИНТОВОК И ПУЛЕМЕТОВ, ДВЕ СТОПЯТИМИЛЛИМЕТРОВЫЕ ПУШКИ..."
      - Боевая тревога!
      Мау с сожалением поднялся.
      - Вы оставайтесь тут, - сказал он Виену и комиссару, - сегодня ужасно жарко.
      "...ДА-НАНГ{18}. ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ АРМИИ АТАКОВАЛИ БАТАЛЬОН АМЕРИКАНСКОЙ МОРСКОЙ ПЕХОТЫ, ОСУЩЕСТВЛЯВШИЙ КАРАТЕЛЬНУЮ ОПЕРАЦИЮ. УНИЧТОЖЕНА РОТА ПРОТИВНИКА, ПОДОРВАНО ПЯТЬ "АМФИБИИ", СБИТО ДВА ВЕРТОЛЕТА..."
      - Отлично! - прокомментировал Суан. - Янки прямо из кожи вон лезут, бомбят здесь, у нас, мосты и дороги, а движение все равно не останавливается. Зато на Юге освободительные войска в любое время перерезают их коммуникации и парализуют снабжение.
      Закончив сообщения с фронта, радио стало передавать бодрую военную музыку.
      - Когда мы здесь даем жару американским стервятникам, это, как ни говори, хорошая помощь ребятам на Юге, - произнес Виен. - Да, Суан, вы когда собираетесь обратно в полк? Лить просила, если можно, передать небольшой пакет в городской здравотдел.
      - Хорошо. Я, возможно, вернусь этой же ночью. Но вообще-то хотел бы пробыть здесь и завтра.
      - Она, по-моему, посылает дочке немного бобов и арахиса... Да-а, судьба у Лить необычная. Вы, наверно, знаете Бана, ее бывшего мужа?
      - Бан... Бан... А кто это?
      - Он из штаба дивизии.
      - Нет, я с ним не знаком.
      - Это любопытная история. В ту войну Лить была медсестрой. Они с Баном встретились на фронте, потом поженились, и у них родилась дочка. Они очень любили друг друга. Но после войны, уж не знаю как, выяснилось, что Бан был раньше женат. Жена его всю войну прожила со свекром и свекровью. Их деревня была на оккупированной территории. Оказалось, что сами старики, родители Бана, дали ему знать, что жена его якобы путалась с солдатней, и, мол, раз так, он должен ее бросить, тем более что у них нет детей. Бан начал чего-то мудрить. Прежняя жена его, простая деревенская женщина, знай себе плакала да жаловалась соседям: "Раз уж он меня бросил, так тому и быть! Да только зря он взял грех на душу, я перед ним не виновата..." Долго ли, коротко ли, но Лить обо всем узнала. Не говоря никому ни слова, она отправилась прямиком в деревню Бана, повстречалась там с его женою, с отцом и с матерью, со всей родней и разузнала все как есть. Вернувшись, она тут же ушла от Бана. И как он ни просил, ни умолял, жить с ним больше не стала. Она сказала ему: "Твоя жена - хорошая. У нее большое горе, - когда в деревню ворвались каратели, они схватили ее и изнасиловали. Разве ж она виновата? И хотя твои родители и вся ваша родня издевались над ней как могли, она осталась в мужнином доме, делала всю работу по хозяйству и ждала тебя. Ты не имеешь права ее бросать!" Лить попросила перевести ее в другой район, забрала ребенка и вот приехала сюда, к нам. Ей пришлось нелегко: нужно было растить дочку, работать да еще учиться. Теперь она уже фельдшер. В прошлом году Бан как-то заезжал сюда, но она не захотела с ним видеться. Сидела у меня дома и проплакала весь день, пока он гулял с девочкой.
      - Ну, а что его старая жена?
      - Ничего. Живут как ни в чем не бывало, у них уже несколько детей. Она там, в деревне, вступила в кооператив.
      - А сама-то Лить где?
      - Сегодня с утра она была в той деревушке, где раненые. Может, сейчас уже вернулась в больницу.
      Суан прислушался. По радио сообщали интересные новости. Виен, чтобы лучше слышать, перестал даже махать веером.
      "...СОТНИ АМЕРИКАНСКИХ МАТЕРЕЙ УСТРОИЛИ ДЕМОНСТРАЦИЮ ПЕРЕД БЕЛЫМ ДОМОМ. ОНИ НЕСЛИ ОБРАЩЕННЫЙ К ПРАВИТЕЛЬСТВУ ЛОЗУНГ: "ПОЧЕМУ МАТЕРИ АМЕРИКИ ДОЛЖНЫ ОПЛАКИВАТЬ СВОИХ СЫНОВЕЙ?!" В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ СОСТОЯЛАСЬ СТУДЕНЧЕСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ. СТУДЕНТЫ НЕСЛИ ЛОЗУНГ: "СКОЛЬКО ДЕТЕЙ ВЫ УБИЛИ ЗА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ ВО ВЬЕТНАМЕ?"
      - Надо бы посильнее всыпать этим янки! - Виен с силой хлопнул веером по циновке.
      Суан закрыл глаза, в ушах его отчетливо звучал голос диктора. На ум снова пришли давно уже занимавшие его мысли: "Правители Америки надеялись с легкостью разбить такую маленькую страну, как Вьетнам, и проглотить ее одним махом... Но они попали в трудное положение даже в своей собственной стране. И если война затянется, могут произойти самые неожиданные события в самой Америке..."
      "...НАСЕЛЕНИЕ ГОРОДА ЗАЛЬЦБУРГА В АВСТРИИ РЕШИТЕЛЬНО ВЫСТУПИЛО В ПОДДЕРЖКУ ВЬЕТНАМСКОГО НАРОДА... В ШВЕЦИИ ДЕВЯНОСТО ПИСАТЕЛЕЙ, УЧЕНЫХ И ПРОФЕССОРОВ УНИВЕРСИТЕТОВ ВЫСТУПИЛИ С ЗАЯВЛЕНИЕМ, ПРИЗЫВАЮЩИМ ОСУДИТЬ ПРЕСТУПНУЮ ПОЛИТИКУ США ВО ВЬЕТНАМЕ..."
      Перед глазами Суана вдруг с удивительной отчетливостью встало лицо Лить, освещенное неяркой керосиновой лампой... Суан вспоминал каждое слово, сказанное ею в дороге; каждый ее жест, ее позу, когда она сидела в доме у Виена... Лить пристально глядела на него... Может, он тогда не понял...
      VI
      Весь день не прекращались тревоги и налеты. Суан позвонил по телефону "домой", в штаб. Он разговаривал с Хынгом, командиром полка, просил прислать снарядов, потому что, судя по всему, здесь предстояли тяжелые бои. Повар принес на КП вареные бататы, офицеры поели и разошлись. Фаунг отправился вместе с Виеном на противоположный берег реки проверить стоящие там батареи. Суан поехал на позиции "шестерки", намереваясь после этого заглянуть в "единицу".
      Солнце припекало все сильнее. В расположении роты, где вчера еще стояли лужи, сегодня все подсохло, и следы шин, отпечатавшиеся в грязи, стали тверже камня. Ветки, которыми были замаскированы пушки, завяли. Солдаты, вот уже который день бессменно дежурившие у орудий, совсем почернели на солнце. Пот пятнами проступал на их выгоревших гимнастерках. Где-то высоко в небе надоедливо гудели самолеты-разведчики. Время от времени громыхали далекие взрывы, доносившиеся как будто из-под земли.
      Да, огневые позиции выглядят теперь необычно. Суан вспоминал, как несколько лет назад их перебросили к западной границе на перехват самолетов, забрасывавших диверсантов. В безлюдных глухих дебрях легко было замаскировать и спрятать орудия так, что даже любопытствующие прохожие ничего не замечали. А сегодня пушки торчат прямо посреди поля, у самой дороги. И даже после объявления тревоги люди расхаживают и ездят на велосипедах по большаку. Вон кадровый работник жмет на педали, торопится на службу. Парень везет Девушку сзади, на багажнике; проезжая мимо батареи, они с любопытством поглядывают на солдат, не прерывая своей болтовни. Крестьянки идут с поля, неся на коромыслах снопы только что скошенного риса. Они уже скрылись за поворотом, но кажется, будто под высокими сандаловыми деревьями у дороги все еще звучит звонкий смех и ветер доносит аромат спелого риса.
      Солдаты теперь все молодые, средний возраст двадцать лет; есть и такие, кто ухитрился вступить в армию в семнадцать и даже шестнадцать лет. Как и старшие их братья, победившие под Диен-биен-фу, нынешние ребята отнюдь не имеют геройского и грозного вида. Чаще всего они невысокого роста и довольно-таки щуплые, но Суан хорошо знал, какая за этим кроется выносливость, сила и железная стойкость. Они способны месяцами спать на голой земле под открытым небом, есть пустой присоленный рис с дикими овощами и, несмотря ни на что, из ночи в ночь совершать стремительные переходы, а днем рыть и рыть окопы, переворачивая своими лопатами горы земли. Ведь они - плоть от плоти народа, который тысячелетиями, подтянув потуже пояс, сражался с джунглями, с ураганами, засухами и наводнениями за каждый клочок земли... На лицах их, добродушных и чистых, всегда, кажется, вот-вот вспыхнет веселая улыбка, а в блестящих черных глазах видны ум и смекалка. И еще - чего не было раньше - нынешние молодые солдаты все кончили до армии четыре или пять классов, а немало и таких, у кого за плечами десятилетка. Всего десять лет строили мы новую жизнь{19}, у нас не всегда было вдоволь одежды и риса, но зато в каждой глухой деревушке есть теперь школа.
      Несколько лет назад многие старые командиры и партработники колебались, не веря, что молодежь сможет выдержать испытания войны. Ведь во время Сопротивления{20} каждый солдат был человеком, испытавшим на себе позорное бремя рабства. На лицах бойцов лежал тогда, различимый с первого взгляда, отпечаток долгих лет голода, нужды и лишений. Для них винтовка была не только оружием, но и ключом, отворившим двери темницы.
      Сегодняшние молодые солдаты с самого детства чувствовали себя хозяевами своей страны, своего будущего; у них было все - и рис и книжки. А выучившись и придя на работу, они, , случалось, негодовали, что какой-нибудь кадровый работник зажимает демократию или недостаточно разбирается в технике и науке, чтобы как следует руководить производством. Им не нравилось, скажем, что во многих деревнях нет еще электрического освещения, нет насосных станций или сельскохозяйственных машин, нет кино и домов культуры.
      Но что значит все их недовольство в сравнении с лишениями и тяготами, выпавшими на долю людей постарше! Ведь никто из этих парней и девушек не испытал на собственной шкуре, что такое колонизатор, жандарм, помещик, уездный начальник или деревенский староста!
      Смогут ли они проникнуться ненавистью к империализму? Не дрогнут ли перед лицом врага?
      Но когда началось испытание огнем, то "отцы и дядья" убедились, что молодежь не уступает старым бойцам в мужестве и отваге; зато у молодых, кроме смелости, были еще и знания, они легко овладевали военной наукой, умели обращаться с техникой. Они и мыслили по-новому, часто ставя проблемы, которых старые кадровые работники, как Суан, просто не замечали или не всегда могли сразу понять. В своей повседневной работе Суан часто убеждался, что ему не хватает знаний. Но он не мог подменять живое дело пустыми казенными лозунгами и вот - с поседевшей уже головой - старался учиться, жадно тянулся к знаниям. "Я должен многое знать, - твердил он себе постоянно. - Должен научиться выслушивать людей. Иначе можно стать камнем, лежащим у них на дороге..."
      Суан и друзья его одних с ним лет, встречаясь, часто говорили друг другу: "Хо Ши Мин и другие наши руководители всегда отмечают, что народ наш - героический народ. Но мы не всегда осознаем до конца все значение этих слов!"
      И когда Суан видел, как эти юноши, похожие на только что распустившиеся цветы, впервые попав под огонь, стоят насмерть, ему казалось, будто перед глазами его встают те, кого смерть скосила в пути, кто отдал до капли свою кровь за революцию, за отечество. И Суан говорил им: "Будьте спокойны, товарищи! Ничто не пропало даром - ни одна ваша мысль, ни один ваш шаг, ни одно движение вашего сердца!.. Вы не зря шли в рост на пулеметы, не зря умирали в одиночестве под пытками... Все самое прекрасное, самое возвышенное и дорогое, чем бились сердца тысяч и тысяч солдат и подпольщиков, не только сохранилось нетленным, но расцвело с новой силой в сердцах сыновей и дочерей - наших сегодняшних двадцатилетних..."
      - Готовность номер два!.. Расчетам можно уйти в укрытия!..
      На позиции роты неожиданно пришла тишина. И тогда из-за брустверов орудийных гнезд, из ходов сообщения высыпали солдаты. Весело переговариваясь и утирая пот, они торопились к землянкам.
      Суан вытащил мокрый платок и вытер лоб.
      - Товарищ комиссар, не зайдете к нам отдохнуть?
      Слыша, как солдаты наперебой его приглашают, Суан снял шлем и, пригнувшись, вошел в одну из землянок. Парень с оспинками на лице уселся за спиной комиссара и принялся обмахивать его веером. Лай, командир расчета, налил гостю чаю.
      Суан, конечно, не помнил по именам всех солдат. В этом расчете он знал только Лая и еще одного парня по имени Бинь, которого все называли "крупнейшим ротным писателем". Бинь преподавал раньше литературу в школе, в армии он служил уже около года.
      - Ну как, - спросил Суан, - созданы ли за это время новые произведения?
      Бинь смущенно улыбнулся.
      - Он недавно закончил рассказ и отослал его в редакцию "Ван нге куан дой"{21}, - сказал парень с оспинами ломающимся еще голосом.
      - А вас я раньше, кажется, не встречал. Вы из пополнения?
      Соседи щербатого паренька похлопали его по спине.
      - Точно! Тат попал к нам уже после боев у Дой-шим.
      - Как у вас вообще идут дела, ребята? Место ведь новое...
      - Да вот ни разу еще не отстрелялись как следует. Черт знает что!
      - Ничего-ничего, у вас все впереди.
      - Ясное дело, мы сами понимаем: этот перекресток - как заноза для "джонсона".
      - Ну и отлично!
      - Янки летают здесь на своих "громовержцах" да на "фантомах"{22}, которыми они запугивают весь мир.
      - Все эти "громовержцы" загремят прямо на тот свет. А "фантомам" там только и место - с привидениями и мертвяиами!
      - Ополченцы даже из винтовок сшибают реактивщиков. Вон в Куанг-бине{23} в феврале этого года упал самолет. Оказалось, летчик был убит пулей; она пробила ему горло и разнесла затылок.
      - Да, во сколько раз быстрее звука он ни летай, а нам на земле надежней и проще!
      - По этому делу ребята на Юге - чемпионы. Ходят на своих двоих, а что ни бой - гробят десятки самолетов.
      - У нас во Вьетнаме "аэродромные мастера" - высший класс!
      Разговор становился все оживленнее. В землянку набился уже и соседний расчет. Седая голова Суана резко выделялась среди обступивших его парней, темнокожих, словно прокопченных дымом.
      - Глядите, девчата с фабрики несут нам чай!
      - Ну, наконец-то попьем вволю!..
      По тропинке через поле шла к батареям цепочка женщин с коромыслами на плечах; мерно покачивались подвешенные к коромыслам кувшины. Видно было, что дорога хорошо им знакома. Они прошли прямо на позиции, поставили кувшины на землю и, сняв с головы ноны, стали обмахиваться ими как веерами. Девчонки помоложе бросились собирать бидоны, кружки и фляги.
      Девочка лет пятнадцати с хвостом черных волос за спиной подбежала к землянке, где сидел Суан.
      - Давайте посуду!
      - Здравствуй, Туйен. - Лай протянул девочке флягу. - Сегодня ты угощаешь таким же вкусным чаем, как вчера?
      - А он у меня всегда одинаковый - зеленый!
      Она засмеялась, но, увидев незнакомого седого военного, смутилась.
      - Не тяжело вам носить сюда чай?
      - Вот еще! Если хотите, выкопайте себе целый бассейн, а мы вам воды натаскаем - полный нальем, до краев. Надо вам выкупаться, чтоб не были такие черные!
      Все расхохотались. Туйен нацепила на себя семь или восемь фляг и, растопырив пальцы, подхватила несколько эмалированных кружек. Маленькие ступни ее замелькали по темной раскаленной земле.
      К четырем часам вернулся Дык. Позвав Тхо и Хюйена, ротный сказал:
      - Все в порядке. Присмотрел отличное место. Правда, деревья закрывают обзор; придется срубить. Жаль, такие красивые фыонги, высоченные... Если соберут побольше людей, за ночь кончат. Товарищ Тай обещал прислать сто пятьдесят человек. Как стемнеет, начнем...
      Он не успел договорить, раздался сигнал тревоги.
      - Ладно, иди отдыхай, - сказал Хюйен. - Мы с Тхо управимся сами.
      Но Дык, посидев минуту, вскочил. По звуку моторов он понял, что самолетов много и они идут прямо на батареи. "Атакуют!" - пронеслось в мозгу Дыка. Он побежал на КП.
      Набросив на плечи накидку из парашютной ткани, Дык встал рядом с окопом наблюдателя. Кан, сидевший в окопе, - он заменил Тоана, раненного у Дой-шима, - улыбнулся ротному и прильнул к окулярам.
      На позиции все молчали. Слышно было лишь, как поворачивались стволы пушек. "Жарко, - подумал Дык, - в кожухах быстро высохнет масло, надо бы не забыть... Кто это, неужели комиссар?.. Стоит, прислонившись к брустверу, около пушки Лая..."
      И Дык невольно вспомнил Диен-биен-фу. Он пришел тогда в ПВО рядовым пулеметчиком, а Суан был уже замполитом батальона. Дык помнил - словно это случилось вчера - тот день, когда их рота сбила первый Б-26{24}... Самолет огромным костром вспыхнул в небе, прямо над ними. Суан сорвал с головы шлем и, радостно крича, подбросил его высоко вверх. А Дык так и застыл у пулемета, забыв, что еще идет бой и кругом рвутся бомбы...
      За все эти долгие военные годы Дык больше всего возненавидел самолеты. В начале войны не было еще пушек и солдаты не умели вести бой с авиацией. Самолеты сносили с лица земли деревни, мосты и дороги, безнаказанно улетали и возвращались снова, а он, стиснув зубы, глядел им вслед...
      У него с самолетами были свои, личные счеты: свинец, пущенный с неба, убил Шам, его сестру! И сейчас, вспоминая о ней, он чувствовал щемящую, острую боль. Родители Дыка умерли рано, и Шам заменила ему мать. Дык навсегда запомнил страшный голод сорок пятого года, месиво из отрубей, раздиравшее горло... Ему было тогда десять лет. Шам ушла вместе с братом в Фу-тхо{25}. Бог знает какими судьбами удалось ей наняться в дом богача. Он держал целую свору собак; огромные и страшные, как пантеры, они бегали по всему имению. Днем Дык прятался, забившись в заросли на холмах, где рос чай, а вечерами прокрадывался к изгороди позади дома и, притаившись, сидел там, пока не окликал его голос сестры:
      - Дык, милый, где ты?..
      Шам просовывала сквозь узкую щель в изгороди узелок с холодным рисом, который она, сама чуть живая от голода, сберегала для брата. И покуда он жадно поглощал сухие комки риса, рука сестры легонько гладила его волосы, щеки, плечи. Они не видели друг друга, он слышал только, как Шам негромко плакала по ту сторону изгороди.
      А когда пришла революция, Шам убежала от хозяев и вернулась вместе с братом в деревню. Затем началась война, и она ушла в партизанский отряд. Дык пошел вместе с ней. Партизаны привязались к нему, вскоре он стал в отряде связным.
      В четырнадцать лет он был уже связным партизанского штаба уезда, потом его взяли в батальон ополчения. Он все больше отдалялся от дома. Французы устроили в их округе "белую зону", понаставили всюду форты и заграждения, и ему очень редко удавалось повидаться с сестрой.
      Никогда не забудет он ту декабрьскую ночь пятьдесят второго года. В непроглядной тьме под резким, холодным дождем перешел вброд речные протоки, глубокие и топкие, как болота. Когда пробрался наконец к своему дому, у него зуб на зуб не попадал от холода. Но дом был пуст. Он решил заглянуть к соседям. Старуха, приоткрыв дверь, посветила бамбуковой лучиной прямо ему в лицо и, узнав, вдруг заплакала навзрыд:
      - Ох, какое у нас тяжкое горе!.. Самолеты налетели и убили из пулемета твою сестру!..
      Поэтому в пятьдесят третьем, услыхав, что его берут в ПВО, Дык ни о чем больше и не мечтал. Под Диен-биен-фу появились уже зенитные пушки и пулеметы, которые впервые дали отпор самолетам. Все говорили: "Ну, теперь и умирать не обидно!.."
      А Дык с тех пор так и не разлучался с зенитками: сперва - служба на батарее, потом - артучилище. Теперь он командует ротой. И в небе снова вражеские самолеты - американские!..
      Приближалась новая группа реактивщиков. Они не пошли прямо на зенитные позиции, а широкими кругами стали уходить к югу. "Хотят зайти со стороны солнца", - подумал Дык.
      Тут же, словно отвечая его мыслям, раздался голос связного, слушавшего КП группы.
      - Приготовиться к заходу с запада... Цель - четыре головных Ф-105!..
      - Рота, внимание!.. Цель - четыре головные машины!.. - выкрикнул Тхо слова команды.
      - Товарищи! Спокойнее, не горячитесь... Цельтесь получше! - Политрук Хюйен говорил с солдатами так, словно они были охотниками, обложившими матерого зверя.
      Поблескивающие стволы зениток быстро поднялись к небу. От рева самолетов дрожала земля. Кан, глядя в окуляры дальномера, выкрикивал:
      - Четыре тысячи... шестьсот!.. Четыре тысячи... двести!.. Три тысячи... девятьсот!..
      Они шли прямо на батареи! Дык увидел, как первый самолет лег на крыло и понесся к земле.
      Ухнули пушки, изрыгнув длинные языки пламени. Метнувшийся в стороны воздух рванул накидки из парашютной ткани за плечами бойцов.
      Самолет, сбросив бомбы, задрал нос кверху, уходя от повисших вокруг разрывов.