Рядом с десятью магнитофонами сидели люди, натягивая пленочные кольца карандашами, некоторые кольца были длиной в несколько дюймов, другие – в ярд. Я запустил их все и смикшировал их вживую. Мне пришлось сделать несколько миксов, прежде чем получился тот, что мне понравился. Йоко все это время была рядом и решала, какие кольца пустить в работу. Думаю, вся песня создана под ее влиянием (80).

"Revolution 9" – неосознанное отображение того, как, по моему мнению, все будет происходить, если это случится, этакий эскиз революции. Сплошная абстракция, музыка, петли, человеческие голоса... Мне казалось, что звуками я рисую революцию, но я ошибся. На самом деле у меня получилась, антиреволюция (70).

Это было попыткой изобразить действия. Слова "номер девять, номер девять" произносит один из наших инженеров. На студии тестировали какие-то пленки, и на одной из них оказался этот голос. Он повторял: "Это мегациклы номер девять..." Мне понравилось, как он произносит "номер девять", я склеил эту запись в кольцо и включал; ее, когда считал нужным (74). Это было просто забавно, голос твердил "номер девять", повторяя это "номер девять" время от времени. Вот и все. В этих словах есть немалый символический смысл, но они попали в этот трек достаточно случайно (70).

В июне 1952 года я нарисовал четырех ребят, играющих в футбол, и на спине у одного из них была девятка – это чистейшее совпадение. Я родился 9 октября. Я жил в доме номер девять по Ньюкасл-Роуд. Похоже, девять – это мое число, я привязан к нему, это высшее число во Вселенной, после него снова возвращаешься к единице (74). Эта цифра преследовала меня повсюду (но, согласно нумерологии, моя цифра – шесть, или три, или еще какая-то, но все они – части девятки)" (80).

Пол: «Revolution 9» была похожа на некоторые из записей, которые я сам делал ради развлечения. Я не считал, что их следует выпускать, хотя Джон и советовал мне всегда сделать это".

Джон: «Не знаЮ. какое влияние „Revolution 9“ оказала на хиппующих подростков, но большинство не поняли эту песню, – так что же мне теперь делать?» (69)

Пол: "Обложка этого альбома оказалось удачной. У меня было немало друзей среди художников, во время работы над «Сержантом Пеппером» я сошелся с Робертом Фрейзером. Благодаря ему я познакомился со множеством художников, одним из его помощников в то время был Ричард Хэмилтон.

Я побывал на нескольких выставках, и мне понравились работы Ричарда, поэтому я позвонил ему и сообщил: "Мы выпускаем новый альбом. Не хотите ли оформить его обложку?" Он согласился, и я спросил остальных. Все тоже согласились и поручили мне заняться обложкой. Я приехал к Ричарду в Хайгейт, побеседовал об альбоме, и однажды он сказал: "Хорошо. Понадобится много снимков. Привезите все свои детские фотографии, любые свои снимки, я сделаю из них коллаж".

Все это волновало меня: я очутился в мире искусства, я на неделю стал его ассистентом, поддерживая связь между ним и остальными, разыскивал фотографии и отдавал их на пересъемку. А потом я неделю просидел, наблюдая, как он составляет коллаж. Приятно просто смотреть, как кто-нибудь работает. Удачной находкой было то, что, когда он почти заполнил снимками весь коллаж, он взял листки белой бумаги и расположил их так, чтобы создать промежутки между снимками, а не заполнять все пространство фотографиями. Он объяснил, что картина должна "дышать". Она должна как бы просматриваться насквозь. Это была отличная идея, благодаря ей я узнал об отрицательном пространстве (кажется, так это называлось). Думаю, я оставил бы все как есть и тогда, потому что коллаж выглядел замечательно, но, если взглянуть на него теперь, становится ясно, что расположение белых пятен не случайно.

В конце концов он сказал: "Ну, что будем делать дальше теперь, когда у нас есть плакат? Как называется альбом?" А потом спросил: "А у вас есть альбом под названием просто "The Beatles"?" Я ответил "нет", но проверил себя, потому что не был уверен. У нас были альбомы "Beatles For Sale", "Meet The Beatles", "With The Beatles". Похожих названий было много, но просто "The Beatles" среди них не нашлось. Ричард сказал, что так мы и должны назвать альбом, и все согласились.

Ричард был сторонником минимализма, он предложил сделать обложку чисто-белой и вытиснить на ней слово "Beatles". В то время у него был друг, который рисовал такие вещи, как долька шоколада или что-нибудь еще, и Ричард захотел изобразить на клочке бумаги яблоко, которое проявлялось бы в определенный момент. Но осуществить эту идею оказалось слишком трудно, и мы сказали: "Слушай, давай оставим обложку просто белой".

А потом ему пришло в голову нумеровать все альбомы, и я решил, что коллекционеры будут от этого в восторге. У них появятся альбомы 000001, 000002, 000003 и так далее. Если у тебя есть, к примеру, альбом 000200, значит, это одна из ранних копий, – отличная идея для повышения продаж пластинки. Убедить "EMI" было нелегко, они наотрез отказались. Я сказал: "Послушайте, если немного переделать счетчик, вы сможете пронумеровать каждую пластинку". И они нашли способ сделать это, но, кажется, в какой-то момент они остановились, потому что далеко не на всех "Белых альбомах" есть номера. Идея была удачной. Мы получили первые четыре альбома. Самый первый, наверное, достался Джону. Он вопил громче всех!"

Ринго: «Первый номер получил я – ведь я неотразим! А Джон был самым добрым и любящим, когда хотел. Он вовсе не был таким циничным, как все думали. Я получил первый альбом, выпущенный в Англии, и четвертый – в Америке».

Джордж Мартин: "Помню, Йоко проводила много времени с Джоном в студии, когда мы записывали «Белый альбом», – так много, что, когда она однажды заболела, Джон не оставил ее дома, а поставил ей в студии кровать. Мы записывали песни, а Йоко лежала в постели.

Джон и Йоко были очень привязаны друг к другу, в этом никто не сомневался. Духовно они полностью подходили друг другу, и, думаю, по мере укрепления этих уз ослабевали узы, связывающие Джона с Полом и остальными, что создавало затруднения. Прежней счастливой и удачливой четверки-пятерки, если считать и меня, – больше не существовало".

Джордж: "Йоко просто присоединилась к нам. Вернее, Джон приходил вместе с Йоко, или она приходила с ним, и с тех пор их повсюду видели только вместе (по крайней мере, в течение нескольких лет). Так она вдруг попала в группу; она не играла и не пела, но все время была с нами. Вместе с Нилом, Мэлом и Джорджем Мартином в студии была и Йоко. В студию привезли кровать, и, пока мы записывали песню, Йоко лежала на кровати или на матрасе под роялем.

Сначала это было даже занятно, но спустя некоторое время стало ясно, что она никуда не собирается уходить, и нам стало неуютно, потому что мы работали и привыкли делать это по-своему. Возможно, это была уже привычка, но обычно в студии оставались только мы и Джордж Мартин. Иногда нас навещали знакомые. Брайан Эпстайн, чьи-нибудь подруги или жены приходили и уходили, но рядом с нами никогда прежде не было чужого человека – чужого для всех, кроме Джона.

Было очень странно видеть, как она постоянно торчит в студии. Не то чтобы мы недолюбливали Йоко или вообще чужаков, но мы ощущали присутствие постороннего, и это беспокоило меня. Это было нам ни к чему".

Джон: «Всех словно охватила паранойя – кроме нас двоих, а мы излучали любовь. Все кажется простым и понятным, когда ты влюблен. Но все вокруг волновались: „А что делает здесь она во время записи?“ А происходило это только потому, что нам хотелось все время быть вместе» (80).

Пол: "Йоко проводила в студии много времени. Они с Джоном сошлись, у них был бурный роман. Она очень сильная женщина, на редкость независимая, а Джону, думаю, всегда нравились сильные женщины. Если рассудить, тетя Мими была довольно сильной женщиной, как и мать Джона, а Синтия была совсем другой – возможно, именно поэтому они развелись. Синтия была просто милой, она не умела доминировать, а Йоко, по-моему, умела.

Она была концептуальной художницей, хотя у нее были и другие интересы. Джон был словно околдован ею. Она часто говорила что-нибудь вроде: "Я не знаю никаких "Битлз", – и это удивляло: Ого, нашелся хоть один человек, который не знает "Битлз"! Это, видимо, и привлекало Джона".

Джон: "До знакомства со мной из всех нас Йоко слышала только имя Ринго, потому что по-японски оно означает «яблоко» (71).

Пол: «Она могла сказать: „Мне нравятся мужчины в кожаных пиджаках“, – и он влезал в свой кожаный пиджак и начинал вести себя, как хулиган-подросток. Это был отличный способ вспомнить все то, чего он уже давно не делал; думаю, благодаря ей его артистические горизонты стали шире. Беда заключалась в том, что это отражалось на нашей общей работе».

Нил Аспиналл: "Это был первый альбом, во время записи которого я не присутствовал в студии. Я находился на Сэвил-Роу и занимался бизнесом. Помню, однажды я зашел в студию, и Джон сказал: «А ты что здесь делаешь? Твое место в офисе». Знаете, это не так уж приятно. Мне не нравилось торчать в офисе, это не моя стихия.

Йоко везде бывала вместе с Джоном, она проводила с ним все время не только в студии – они повсюду ходили вдвоем, а когда он находился в студии, она тоже была рядом с ним".

Ринго: "Видеть Йоко в студии было непривычно. Это было что-то новое. Все мы воспитаны, как англичане с севера: наши жены оставались дома, а мы ехали на работу. Мы добывали уголь, а они стряпали ужин. Это было одно из устаревших убеждений, которое к тому времени мы только начинали утрачивать. Думаю, Морин побывала в студии пять или шесть раз, и Патти за все эти годы заходила туда всего несколько раз. Не помню, чтобы Синтия часто бывала в студии, когда она была замужем за Джоном. Ничего такого раньше просто не случалось. И вдруг в студии появилась Йоко на кровати.

Это напрягало, потому что почти всегда мы, все четверо, были очень близки и ревниво относились друг к другу. Нам не нравилось, если рядом появлялись чужаки. А Йоко и была как раз этим чужаком (не для Джона, а для нас троих). Студия объединяла нас – вот почему мы работали так успешно. Все мы старались ничего не замечать, ни о чем не заговаривали, но все-таки ее присутствие чувствовалось, а по углам уже шептались.

Я часто спрашивал Джона: "Что все это значит? Что происходит? Йоко не пропускает ни одной записи!" Он ответил напрямик: "Когда ты возвращаешься домой к Морин и рассказываешь, как прошел твой день, тебе достаточно для этого нескольких слов: "Мы хорошо поработали". А для нас это естественно". Вот так они начали совместную жизнь: они не расставались. (Так было и у нас с Барбарой, когда мы поженились, мы каждую минуту были вместе первые восемь лет нашей супружеской жизни.) После этого я успокоился и стал свободнее чувствовать себя в присутствии Йоко".

Пол: "Джон привел Йоко в студию. Я не виню его, они были влюблены без памяти – переживали начало бурного романа. Но, видя, как она сидит на одном из усилителей, мы терялись. Так и хотелось спросить: «Прости, дорогая, можно прибавить громкость?» Мы не знали, как попросить ее сойти с усилителя, не вмешавшись в их отношения.

Это был чрезвычайно трудный период. Когда Джон окончательно ушел из группы, я понял, что он сделал это, чтобы расчистить место для своих отношений. Все, что было прежде, мешало им – весь этот багаж "Битлз", все, что было связано с нами. Он просто хотел уйти и часами смотреть в глаза Йоко и говорить: "Все будет хорошо". Записывать песни стало почти невозможно.

Теперь, вспоминая об этом, можно посмеяться. Это и вправду смешно. Но в то время речь шла о нас и нашей карьере. В конце концов, мы же "Битлз", а тут какая-то женщина... Мы словно вдруг превратились в ее свиту, и нам было не по себе. Работа над "Белым альбомом" была напряженной".

Джон: «Пол часто подходил к Йоко и мягко просил: „А ты не могла бы не вмешиваться?“ Я не понимал, что происходит. За моей спиной что-то действительно происходило» (72).

Джордж: "Если спросить Йоко, возможно, выяснится, что ей нравились, а может, и не нравились «Битлз». Но на самом деле она нас недолюбливала, считая, что «Битлз» стоят между ней и Джоном. Мне она казалась клином, который старается вонзиться все глубже и глубже в трещину между Джоном и нами, и так было на самом деле.

Наверное, несправедливо обвинять во всем только Йоко, потому что все мы к тому времени были на взводе. Мы уже шли каждый своим путем, а она, возможно, стала катализатором, ускорившим процесс, каким бы он ни был. Сейчас я ни о чем не жалею, но в то время при ней мне становилось не по себе".

Джон: "Если в распаде «Битлз» виноваты Йоко и Линда, может, именно им мы все обязаны отличной музыкой, которую мы создавали потом по отдельности? Линда и Йоко никогда не ссорились. Да и как могут две женщины поссорить четырех сильных мужчин? Это немыслимо (71).

Оглядываясь назад, я понимаю, что существовало четверо дружных ребят, и с ними были женщины, жены или подруги, женщины старомодного типа, которых все мы знали и любили. Они все время проводили на кухне и с детьми, никогда не приезжали в студию. Жен мы видели только на презентациях и после того, как они меняли прически. И вдруг мы стали проводить вместе все время, ворковать и хихикать в уголке. А Пол, Джордж и Ринго говорили: "Что, черт возьми, они делают? Что с ним стряслось?" Я совершенно перестал обращать на них внимание. Я сделал это не умышленно, просто я был увлечен нашими с Йоко делами... А потом мы оглянулись и поняли, что нами недовольны. Но я понимал, что они чувствуют, потому что то же самое почувствовал бы, если бы Пол, или Джордж, или Ринго влюбились бы в кого-нибудь и совсем потеряли голову... (80)

Я всегда предпочитал этот альбом остальным, в том числе и "Пепперу", потому что считал, что музыка в нем лучше. Слава "Пеппера" громче, но музыкой "Белый альбом" заметно превосходит его.

Для него я написал множество отличных вещей. Мне нравится все, что я сочинил, и многие другие песни тоже. Мне нравится весь этот альбом. Я давно его не слушал, но знаю, что в него вошло много классных песен" (72).

Пол: "По-моему, это очень хороший альбом. Он удался, но работу над ним нельзя было назвать приятной. Но иногда все это помогает совершенствоваться. Одно из его достоинств заключается в том, что над ним пришлось потрудиться. Песни очень разнообразны. По-моему, это прекрасный альбом.

Реакцию публики я не помню. Теперь, выпуская пластинки, я слежу за тем, нравятся ли они слушателям. Но во времена "Битлз" я не успевал даже следить за хит-парадами и тем, какое место мы в них занимаем. Полагаю, мы надеялись, что людям он понравится. Мы просто выпустили альбом и снова занялись своими делами. Многим нашим друзьям он пришелся по душе, а нас волновало главным образом их мнение. Когда альбом нравился друзьям, его ставили в бутиках, крутили везде, куда ни пойдешь, – все это мы считали признаком успеха.

Во время поездки в Шотландию я прочел в журнале "Melody Maker" статью Пита Таунсенда: "У нас только что появился самый разнузданный, оглушительный и нелепый рок-н-ролл, какой вы только слышали". Я так и не узнал, о какой песне "The Who" идет речь, но эта фраза Пита заставила меня взяться за дело. И я сказал ребятам: "Пожалуй, нам надо записать какую-нибудь такую песню... Ну, нечто безумное". И я написал "Helter Skelter" ("Как попало").

На пластинке слышно, как срываются голоса. Мы записывали ее так долго и сделали столько дублей, что в конце можно различить голос Ринго: "У меня уже мозоли на пальцах". Мы просто старались, чтобы песня звучала громче: "А нельзя ли, чтобы барабаны грохотали погромче?" Вот и все, чего я добивался, – записать очень громкий, грязный рок-н-ролл в истории "Битлз". И по-моему, он получился неплохо. (Вот почему меня раздражает, когда люди говорят: "Ты пишешь только баллады, ты сентиментален". Я отвечаю: "А вы уверены? Вы все слушали?" Не то чтобы я оправдываюсь, но во мне есть и другая сторона.)"

Ринго: «Helter Skelter» – песня, во время записи которой мы дошли до безумия и истерики. Иногда надо просто сбросить путы. И при работе над этой песней Пол вел басовую партию, а я стучал. Он начал вопить, что-то выкрикивать, импровизировать".

Пол: "А потом ее услышали в Америке, стране толкователей. Какой-то диджей позднее по-своему истолковал то, что для обложки «Abbey Road» я снят босиком, а Чарльз Мэнсон сделал вывод, что «Helter Skelter» имеет какое-то отношение к четырем всадникам из Апокалипсиса. Я до сих пор не знаю, что он имел в виду. Кажется, это из Библии, из «Откровений», но я их не читал, поэтому не знаю. А он истолковал все в целом – что мы и есть эти четыре всадника с песней «Helter Skelter» и мы пришли, чтобы всех убить.

Это было ужасно. Неприятно слушать о себе такое. Кое-кто в Штатах купился на эти слова, ума не приложу почему. И это испугало нас, потому что песни пишут по другим причинам. Может, так поступают группы, играющие хэви-метал, но мы так никогда не делали.

Боб Дилан услышал строчку из "I Want To Hold Your Hand", как "I get high, I get high, I get high" ("я под кайфом"). Мы и прежде слышали забавные толкования, но все они были смешны и безвредны. Джейк Ривьера, менеджер Элвиса Костелло, понял слова "living is easy with eyes closed" ("легко жить с закрытыми глазами"), как "living is easy with nice clothes" ("легко жить с красивой одеждой"). Но после всех этих недоразумений вдруг появилось это ужасное толкование. Все было воспринято совсем не так. Но мы тут ни при чем. Что мы могли с этим поделать?"

Джон: "Всю эту чепуху Мэнсон нагородил вокруг песни Джорджа о свиньях и песни Пола об английской ярмарке. Все это чушь, не имеющая никакого отношения к песням, и меньше всего – ко мне (80).

Он чокнутый, он, как и многие другие фаны "Битлз", искал в наших песнях некий мистический смысл. Просто мы часто развлекались, вставляя все эти слова в песни, делали это, не особенно задумываясь. Нас читают интеллектуалы, мы нравимся молодежи, склонной к символизму, а мы всерьез относимся к некоторым сторонам нашей роли. Но какое отношение "Helter Skelter" может иметь к резне?" (70)

Ринго: «Нам было тревожно. Когда я узнал про Романа Полански и Шерон Тейт, нам пришлось нелегко. Все остолбенели, потому что в мир любви, согласия и психоделиков вдруг пришло насилие. Это было печально, все чувствовали себя неуверенно – не только мы, не только рокеры, но и все жители Лос-Анджелеса: „О господи, такое может случиться с каждым!“ Слава богу, мерзавца поймали».

Джордж: "В нашей жизни случались самые невероятные события. У нас была отличная одежда, психоделические машины, дома, все. Взгляните на названия наших песен: «All You Need Is Love», «Revolution» и так далее. Это был менталитет «обернись, настройся, брось все», и даже сегодня многие люди считают, что от нас исходит какая-то угроза. Революция и власть цветов уже в прошлом, но люди до сих пор тревожатся, когда чего-то не понимают или когда считают, что наши слова угрожают их образу жизни, той тесной колее, в которую они попали. Они отмахиваются от нас или считают нас странными и даже сумасшедшими.

К этому времени они уже сказали о нас все, что могли, твердили, как мы прекрасны и как ужасны, превозносили и ниспровергали нас так часто, что это стало привычным делом. В каком-то смысле мы оказались вне досягаемости. Мы поднялись выше таблоидов, они до сих пор ищут сенсаций, строчат глупые статейки, но на нас это совершенно не действует. И им по-прежнему не нравится слышать то, что не укладывается в рамки уютной, тихой, безопасной, рутинной жизни, которую ведет большинство.

Всех охватило повальное увлечение "Битлз". Полицейских, промоутеров, лорд-мэров и убийц. "Битлз" были актуальны, о них писали во всем мире, поэтому все пытались погреться в лучах нашей славы, какой бы она ни была. Но мы вовсе не желали, чтобы мы ассоциировались с таким ничтожеством, как Чарльз Мэнсон.

Но еще более оскорбительным я счел то, что Мэнсон вдруг заявил, что длинные волосы, борода и усы – атрибуты типичного убийцы. До тех пор длинные волосы и борода означали только то, что мы не хотим стричься и не бреемся, в крайнем случае ассоциировались с неряшливостью".

Ринго: "Пока мы записывали «Белый альбом», мы снова стали группой, что мне всегда нравилось. Мне нравилось быть членом группы.

Конечно, и у меня бывали минуты сомнений, потому тем летом на некоторое время я расстался с ребятами.

Я уехал потому, что почувствовал, что играю неважно, а еще потому, что остальные трое были по-настоящему счастливы в работе, а я оказался лишним. Я заехал к Джону, который жил в моей квартире на Монтегю-сквер вместе с Йоко с тех пор, как покинул Кенвуд. Я сказал: "Я ухожу из группы, потому что играю плохо, чувствую себя лишним и ненужным, а вы трое по-настоящему близки". И Джон воскликнул: "А я думал, что лишний – это я!"

Тогда я отправился к Полу, постучал к нему в дверь. Я повторил то же самое: "Я ухожу из группы. По-моему, вы трое по-настоящему дружны, а я лишний". И Пол удивился: "А я думал, лишний – это я!"

Съездить к Джорджу я даже не удосужился. Я решил: "Поеду отдыхать", – взял детей и отправился на Сардинию".

Джордж: «Я не помню точно, почему Ринго уехал. Однажды кто-то сказал: „Ринго уехал отдыхать“. А потом мы узнали, что он считал, что мы трое очень близки, а он не вписывается в нашу компанию. Такое иногда случалось. У каждого бывали подобные моменты, всех охватывало раздражение. Я тоже думал: „Ну и какого черта я здесь торчу? Они все такие классные, а мне здесь не место“. И я тоже ушел – во время записи следующего альбома».

Пол: "По-моему, Ринго всегда мучался оттого, что он плохой барабанщик, – потому что ему не случалось солировать. Он терпеть не мог ребят, которые барабанили без устали, пока остальные члены группы уходили выпить чаю или еще что-нибудь. До «Abbey Road» у «Битлз» не было ни одного соло на ударных, и впоследствии другие барабанщики говорили, что им нравится стиль Ринго, хотя в строгом смысле слова он не слишком хороший ударник. Это звучало снисходительно, и, по-моему, мы позволяли им заходить в такой критике слишком далеко.

Я считаю, что он сам, его душа и чувство ритма были огромным вкладом в нашу работу. Я всегда говорю: если есть возможность играть, повернувшись спиной к барабанщику и не следя за ним, это большая удача. Ринго можно было просто объяснить, что мы делаем, и оставить его в покое, и из-за спины всегда слышалась равномерная дробь его барабанов. В целом рок-н-ролл – это чувство и звук. На этот раз нам пришлось убеждать Ринго, что мы считаем его замечательным музыкантом.

Вот как бывает в жизни. Ты просто живешь, куда-то идешь и забываешь сказать такие простые слова: "Знаешь что? По-моему, ты замечательный". Ты не всегда находишь время сказать своему любимому барабанщику, что он и вправду твой любимый барабанщик. Ринго чувствовал себя неуверенно, и он ушел, поэтому мы объяснили ему: "Слушай, дружище, для нас ты – лучший барабанщик в мире". (И я до сих пор так считаю.) Он поблагодарил нас и, думаю, порадовался, услышав это. Мы заказали миллионы цветов и устроили большой праздник в честь его возвращения в студию".

Джон: «Мне нравится, как он стучит. Ринго до сих пор один из лучших барабанщиков, играющих в рок-группах» (72).

Джордж Мартин: "По-моему, все они были слишком мнительными. Когда в отношениях возникает трещина, а атмосфера становится напряженной, как будто ты стал невольным свидетелем ссоры супругов на вечеринке, каждый начинает гадать, не оказывает ли он плохую услугу самим своим присутствием. Думаю, в такой ситуации мы оказались в случае с Ринго. Наверное, он чувствовал себя неловко из-за отстраненности Джона, Йоко и Пола; дух товарищества, к которому они привыкли, исчезал. Наверное, он спрашивал себя: «Может, во всем виноват я?»

Ринго: "На Сардинии я написал песню «Octopus's Garden» («Сад осьминога»). Питер Селлерс предоставил нам свою яхту, мы уплыли в море на день. На ленч мы заказали капитану рыбу с чипсами (потому что мы, ливерпульцы, привыкли к такой еде). Начался ленч, нам подали жареный картофель и еще какую-то еду на тарелке. Он сказал: «Вот ваша рыба с чипсами». – «А это что такое?» – «Кальмар». – «Мы не едим кальмаров. А где треска?» Но мы все-таки попробовали кальмара, и он нам понравился – правда, оказался чуть жестковатым и по вкусу напоминал курятину.

Я остался на палубе вместе с капитаном, мы заговорили об осьминогах. Он рассказал мне, что они живут в пещерках, разыскивают на дне блестящие камешки, консервные банки и бутылки и из них устраивают перед пещеркой что-то вроде сада. Это поразило меня, потому что в то время мне тоже хотелось оказаться на дне моря. А потом было несколько затяжек, гитара – и получился "Octopus's Garden"!

Я отдохнул, отпуск удался отлично. Я знал, что все мы запутались. Дело было не только во мне, разлад начался во всем. Я решительно ушел из группы, я просто не мог больше этого терпеть. Все волшебство исчезло, отношения стали натянутыми. В моей жизни началась черная полоса. Возможно, это была лишь моя мнительность, но я просто чувствовал себя неловко, казался себе лишним в группе. А потом я понял, что все мы чувствовали себя лишними: когда я сказал это вслух, это поняли все.

Я получил телеграмму: "Ты – лучший рок-н-ролльный барабанщик в мире. Возвращайся домой, мы любим тебя". И я вернулся. Всем нам была нужна эта маленькая встряска. Появившись на студии, я обнаружил, что Джордж завалил ее всю цветами, Цветы были повсюду. Я успокоился, мы пережили кризис, и все изменилось к лучшему. А потом, вышел "Белый альбом", мы покинули студию и отправились в маленькую комнату, где все были вместе и как следует отдохнули.

В июне Джордж уехал в Калифорнию снимать какой-то фильм вместе с Рави Шанкаром, и мы с Морин отправились с ним. Мы всегда ездили повсюду вместе. Если кто-нибудь куда-нибудь собирался, он брал с собой еще кого-то – обычно мы везде ездили с кем-нибудь на пару. С Полом мы отдыхали на Виргинских островах, с Джоном – на Тринидаде. Каждый раз мы отправлялись отдыхать с кем-нибудь еще. Вот как мы были близки.

Мы приехали в Пеббл-Бич, поселились там, и это было замечательно. Мы побывали в Есалене и увидели все, ради чего ехали, – свободную любовь и потрясающие идеи. Там часто бывали Алан Уоттс и люди вроде него. А потом Джордж съездил в Сан-Франциско. Он даже пригласил к нам "ангелов ада" – вот сколько любви было вокруг".

Джордж: "Однажды утром Дерек позвонил из таможенного и акцизного управления и сказал: «Нет ли тут ошибки? К нам прибыли семнадцать „харлей-дэвидсонов“, за которые мы должны заплатить пошлину». Я предупредил «Эппл» об этом заранее, потому что в Нью-Йорке один парень сказал: «Когда-нибудь мы приедем в Англию, так что ждите». И я подумал: «Только этого нам не хватало!»

И вот этот день настал. "Ангелы ада" прибыли из Сан-Франциско вместе со своими "харлей-дэвидсонами", прошли контроль в аэропорту Хитроу и направились прямо на Сэвил-Роу, 3. Я быстро разослал всем сообщения: "Будьте осторожны, не раздражайте их. Занимайтесь обычными делами и будьте с ними вежливы. Помните, они могут вас убить". Я пошутил, но они и вправду были способны убить".

Нил Аспиналл: "Джордж сказал: «Когда будете в Англии, загляните к нам», – или что-то вроде этого. И через пару месяцев мотоциклисты подъехали к офису на Сэвил-Роу и заявили: «Нас пригласил Джордж». В конце концов они поселились в офисе «Эппл», наводя на всех ужас.

Мы устроили для "ангелов ада" рождественскую вечеринку. Помню, все проголодались, и наконец четверо человек внесли на подносе огромную индейку. От двери до стола, куда хотели поставить поднос, было десять ярдов, но преодолеть их так и не удалось.

"Ангелы ада" завопили, и вдруг все перемешалось: руки, ноги, туловища. К тому времени, как поднос поставили на стол, он был уже пуст. Они рвали индейку на части, топча тех, кто помоложе, чтобы добраться до нее. Ничего подобного я в жизни не видел".

Ринго: «Они испортили весь праздник, мы не могли отделаться от них. Они не желали уезжать, нам пришлось выпроваживать их с помощью полиции. Это было отвратительно, все до смерти перепугались. Рождественская вечеринка не удалась».

Джордж: «Джон и Йоко нарядились Санта-Клаусами. Я не приехал, потому что знал, что там что-нибудь случится. Я только слышал, что вечеринка не удалась и что была драка».

Нил Аспиналл: «Их попросили покинуть „Эппл“. Я сам попросил их, но они ответили в духе хиппи: „Не ты нас пригласил, не тебе и прогонять“. Другими словами, поскольку их пригласил Джордж, то он и должен был попросить их уехать. По-моему, Джордж сделал это очень ловко. Не помню, что именно он сказал: „да“ или „нет“, „инь“ или „янь“, „заходите“ или „вон“, „останьтесь“ или „уходите“ – но они поняли и сказали: „Ну, если ты настаиваешь, Джордж, то конечно“. И уехали».

Дерек Тейлор: "По сути дела, Джордж сам пригласил «ангелов ада» в «Эппл», если они когда-нибудь приедут в Англию. Но вместе с ними приехали и многие другие. Бездомная семья из Калифорнии явилась в офис и в буквальном смысле слова поселилась в одном из кабинетов – мать, отец и несколько детей, а «ангелы ада» из Сан-Франциско расхаживали по всему зданию.

Приехал и Кен Кизи, который позаимствовал у нас пишущую машинку и магнитофон и по утрам устраивал поэтические чтения в моем кабинете. Приехав как-то на работу, я обнаружил, что "ангелы ада" расселись на полу, почесываясь, пуская газы и повторяя: "Эй, Кен, прочти-ка нам еще что-нибудь, старина!" Они собрались в моем кабинете послушать таких великих людей, как Билли Тамблвид или Фриско Пит (последний должен быть известен американским читателям), и многих других".