Джон: «Шоу-бизнес – это помешательство, а когда он весь сосредоточен в одном месте, он не может не быть сумасшедшим. Мы видели нескольких кинозвезд: Эдварда Дж. Робинсона, Джека Пэланса, Хью О'Брайана. И xотя мы ожидали увидеть больше, мы немного растерялись. „Холливуд Боул“ был великолепен. Этот театр понравился всем нам больше остальных. Хотя зрителей в нем собралось не так уж и много, это выступление казалось нам особенно важным, оно запомнилось. Мы играли на большой сцене, и это было здорово. В таких местах, как „Холливуд Боул“, нас было слышно, даже когда зрители шумели, – благодаря хорошей акустике. Лишь в паре залов нас было хорошо слышно, все предыдущие годы такого не случалось (64). Нет, мы не хотели, чтобы нас слушали молча. Какой смысл выступать, когда зрители просто сидят и слушают. Так они могут послушать и пластинки. Мне нравится буйство» (66).

Джордж Мартин: «Я решил, что мы должны записать концерт в „Холливуд Боул“, и договорился, что „Кэпитол“ предоставит нам инженеров звукозаписи. Мы писали концерт на три дорожки, на полудюймовую пленку, и разделение было не слишком удачным. Прежде всего на центральную дорожку мы записали голоса и микшировали их с барабанами, басом и гитарами с двух других дорожек. Но все заглушал шум и крики зала. Это было все равно что приставить микрофон к хвосту реактивного самолета „747“. Крики сливались в один непрерывный гул, добиться качественной записи было очень трудно».

Пол: «Нас спрашивали: „Неужели вас не раздражает весь этот шум, визг девушек?“ Нам он не мешал, иногда даже скрывал погрешности, когда мы фальшивили. Из-за шума фальшь не слышали ни мы, ни они».

Джордж Мартин: "В то время записи, сделанные в «Холливуд Боул», так и не были выпущены. «Битлз» решили, что так будет лучше, и только в 1977 году я разыскал их, доработал и выпустил на пластинке.

Как группа, выступающая вживую, они были великолепны, особенно если вспомнить, что их главной проблемой было то, что они не слышали самих себя. Теперь на концертах у ног музыкант стоят динамики, поэтому они слышат, что происходит. Но во времена выступлений "Битлз" такого не было, поэтому Джон, Пол и Джордж стояли у микрофонов перед вопящей шестидесятитысячной толпой, а Ринго сидел за барабанами в глубине сцены.

Однажды Ринго признался мне, как трудно ему приходилось: "Я ничем не мог щегольнуть, не мог использовать ни один из приемов – ни дробь, ни сбивки, ни вставки, – мне приходилось все время просто держать ритм, чтобы они не сбились. Я привык следить за тремя подрагивающими задницами, чтобы понять, в каком мы месте".

Ринго: «Мне оставалось только одно: держать ровный ритм и пытаться по губам понять, что именно они поют, или сообразить по их движениям, что, черт возьми, происходит. Если я пытался что-нибудь изобразить, это все равно терялось в шуме. Но я не разочаровывался, потому что в шестидесятые годы мы отправлялись в турне, чтобы продавать пластинки, которые фаны покупали и слушали, а мы получали свои авторские отчисления – по пенни за пластинку».

Джордж: "Все турне перемешались у меня в голове.

С нами в турне отправилась Джеки де Шеннон, помню, я играл вместе с ней на гитаре. Мы побывали в Лос-Анджелесе, где жили в большом старом темном доме в Бел-Эйр. Кто-то уговорил нас сходить в "Whisky A Go Go". Нам понадобилось минут двадцать, чтобы добраться от двери до столика. Внезапно к нам сбежались все голливудские папарацци. Все это подстроила Джейн Мансфилд, чтобы сняться с нами. Мы с Джоном сидели по обе стороны от нее, а она положила ладони к нам на ноги, возле самого паха, – по крайней мере, со мной дело обстояло именно так. Мы просидели там несколько часов, ожидая заказов, перед нами стояли стаканы со льдом, весь лед растаял. Подошел фотограф и попытался снять нас, и я швырнул в него стаканом с водой. Он сфотографировал, как выплеснувшаяся из стакана вода окатила (случайно) актрису Мейми Ван Дорен, которая как раз проходила мимо, Мы сбежали оттуда, это был сущий ад. На следующий день мы покинули город. Помню, как, сидя в самолете, я читал газету – в ней был тот самый снимок, где я выплескиваю воду".

Ринго: «Так поступил бы любой нормальный человек, но поскольку это сделал Джордж, один из „Битлз“, этот случай получил огласку. Когда идешь в клуб, там обязательно оказываются маленькие фотографы с большими аппаратами, но никто из них не спрашивает: „Можно сфотографировать вас?“ Они просто подбегают, вспышки сверкают у самых твоих глаз, а яркая лампа слепит твои глаза».

Джон: "Где бы мы ни появлялись, всюду нас преследовали вспышки. Можно стерпеть раз, ну, два, может, три, но затем не выдерживаешь: «Ладно, как там тебя, тебе еще не надоело? Мы ничего не собираемся делать, просто сидим здесь, а ты уже снял нас», – что и случилось в том голливудском клубе. Мы сказали: «Убирайся», – и он ушел. Но потом он вернулся. Мы не знали, как поступить, потому-то слишком часто слышали: «Что они о себе возомнили?! Как они смеют кого-то прогонять?!» Менеджер клуба подошел к нам и спросил: «Он вам мешает?» И мы ответили: «Да, вы можете просто попросить его уйти? Или скажите, пусть он уберет фотоаппарат; если хочет, пусть подойдет к нам и сядет за наш столик – все, что угодно, только не вспышки!» (64)

Джордж: "До Лос-Анджелеса мы выступали в Лас-Вегасе, где встретились с Либерачи. По-моему, на том концерте все первые четыре ряда занимали Пэт Бун и его дочери. Похоже, у него их не одна сотня.

В Штатах у нас было полно неприятностей. Там все пытались подать на нас в суд. Девушки пробирались в наши комнаты, чтобы потом подать на нас в суд за то, чего мы не совершали. У всех американцев особая тяга к судебным преследованиям. До приезда в Америку я о таком ни разу не слышал.

Мы отправились в Ки-Уэст из Французской Канады, где, как мы думали, в Ринго будут стрелять. В монреальской газете сообщили, что кто-то собирается убить Ринго, потому, что ему не нравился его нос или что-то еще. Или потому, что он был самым типичным англичанином из "Битлз". Не знаю. Так или иначе, мы решили: к черту, пора убираться отсюда, – и улетели днем раньше, вместо того чтобы провести ночь в Монреале".

Ринго: «Кто-то решил наказать меня в назидание другим, как английского еврея. (Но дело в том, что я не еврей.) В этой поездке нам угрожали. А поскольку окружавших нас полицейских стало значительно больше – таких случаев было не так уж и много, – я действительно встревожился. Мы давали концерт, и, как всегда, я сидел на помосте. Я поставил тарелки повыше, чтобы хоть немного защититься, – обычно я опускаю их. Рядом со мной сидел полицейский в штатском. Но мне все равно было не по себе. Если кто-нибудь из зрителей решит стрелять в меня, чем может помешать ему этот парень? Поймает пулю на лету? От этой мысли с каждым следующим выступлением мне становилось все смешнее и смешнее, а полицейский по-прежнему сидел рядом».

Джордж: "Мы сели в самолет, чтобы лететь в Джексонвилл, Флорида. Но в пути узнали, что на Джексонвилл обрушился ураган, поэтому самолет направили в Ки-Уэст и объявили: «Пристегните ремни. Посадочная полоса слишком мала для такого самолета. Нам придется сажать его при полной обратной тяге». Это был самолет «Электра» – позднее мы узнали, что они разбиваются чаще всех. Но мы благополучно приземлились в Ки-Уэст и устроили себе выходной.

Когда мы полетели в Джексонвилл, нам сказали, что ураган уже кончился, но сильный ветер все еще дул, все небо затянули тяжелые, черные тучи. Потом немного прояснилось, но ветер не утихал, и на подъезде к городу мы видели следы урагана – поваленные пальмы и валяющийся повсюду мусор.

Мы знали, что несколько человек следуют за нами по всей Америке, снимают о нас фильм. Мы даже просили их не делать этого. Но они прилетели и во Флориду, и тут мы возмутились: мы же просили их убраться ко всем чертям, а они снова здесь, да еще маячат прямо перед нашими лицами! Их пропускали с камерой к самой сцене. Ветер по-прежнему был сильный, так что Мэлу пришлось крепить барабаны к платформе гвоздями, ведь она возвышалась над землей на десять или двенадцать футов. К тому же эта съемочная группа так нас достала, что мы заявили, что не будем выступать. Но агенты начали скандалить с нами, вместо того чтобы вышвырнуть операторов. В конце концов Дерек Тейлор вышел на сцену с видом Адольфа Гитлера и крикнул толпе: "Эти киношники здесь лишние, им здесь не место. Вы хотите видеть "Битлз" на сцене?" – "Да-а!" – "Значит, вы хотите избавиться от съемочной группы?" – "Да-а!" Это напоминало нюрнбергские съезды нацистов. Наверное, полицейские и организаторы концерта обвиняли во всем нас, но уже тогда мы понимали: есть вещи, которые от тебя не зависят.

В каждом городе что-нибудь происходило: бунтовали студенты и чернокожие, в Канаде французы пытались отделиться от англичан. Повсюду, куда мы приезжали, происходило что-то подобное.

Я постоянно жил в страхе. Помню, когда мы собирались в эту поездку в Америку, нам сказали: "Все начнется в Сан-Франциско с торжественного парада, где вас будут осыпать конфетти и серпантином". Это был один из немногих случаев, когда я сказал: "Нет, в этом я не участвую". Прошло меньше года с тех пор, как убили Кеннеди, все знали, что творится в Америке. Да еще кому-то придется потом подметать весь мусор. Я не люблю мусорить на улицах, поэтому я сказал: "Так не пойдет, я против парада, это просто глупо".

Ринго: «Помню, однажды я взглянул в зеркало и сказал себе: „Слушай, а ведь он не такой уж и большой!“ Можно сказать, чтоя примирился со своим носом. Говоря обо мне, люди чаще всего обсуждали именно его. Мне оставалось только смеяться – в одну ноздрю влетает, из другой вылетает».

Джордж Мартин: «Им угрожали смертью. Помню, я был на одном из их концертов на, стадионе „Ред Рок“ в Денвере, где мы с Брайаном забрались на козырек, нависающий над сценой, и оттуда следили за концертом. Амфитеатр был расположен так, что снайпер с холма мог подстрелить любого из них в любой момент без особых проблем. Я остро сознавал это – как и Брайан, и сами ребята».

Джон: «Больше всего нам доставалось от людей, пытающихся защитить нас, – они все время попадались нам под ноги, вечно хватали нас и толкали. Мы были в ужасе, когда они (фаны) забирались на сцену. Одна из фанаток бросилась к Джорджу, и я услышал, как он начал откровенно лажать. Он пытался продолжать играть, а девушка висела у него на шее! Но интересно, что сам я на сцене всегда чувствовал себя в безопасности, даже когда прорывали оцепление. Я чувствовал себя так, будто во время выступления со мной никогда ничего не случится» (64).

Пол: "Однажды в меня попали зажигалкой. Она ударила мне прямо в глаз, и он заплыл. В Чикаго на сцену бросили какую-то лилово-желтую мягкую игрушку, красный резиновый мяч и прыгалки. Мне пришлось отбить летевшую в меня пачку сигарет «Винстон» (64).

Джон: «Ты чувствуешь удар по голове, оглядываешься и видишь ботинок. И тогда все решают: „Ага! Вот что привлекает их внимание – ботинки! Если запустить им в голову ботинком, они обязательно посмотрят в мою сторону“. Я всегда оглядывал сцену и просил о том же Мэла. После концерта он собирал все брошенные ботинки, пока не налетали уборщики и прочие любители тащить все, что может пригодиться» (66).

Дерек Тейлор: «После Далласа нашей следующей официальной остановкой был Нью-Йорк. А промежуточной – граница Арканзаса и Миссури, ранчо Рида Пигмена (на его „локхиде электре“ мы путешествовали в последний месяц)».

Джордж: «Мы долетели из Далласа до промежуточного аэропорта, где Пигмен встретил нас на самолетике с монокрылом наверху и одним, а может, двумя двигателями. Он был почти такой же, как самолет, на котором разбился Бадди Холли, так что, думаю, в этот раз мы были на волосок от гибели. Я не хочу сказать, что мы едва не разбились, потому что этого не произошло, но у Пигмена на коленях была разложена маленькая карта, в полете он водил по ней фонариком и бормотал: „Понятия не имею, где мы находимся“. Вокруг была, кромешная тьма и горы, а он пытался вытереть запотевшее в тумане ветровое стекло. Наконец он разобрался, что к чему, и мы приземлились в поле, где были расставлены жестяные банки, в которых горел огонь. Это была наша посадочная полоса».

Дерек Тейлор: «После бессонной ночи и покера, сигарет и пива ранним утром мы отправились ловить диких и норовистых лошадей. Под насмешливым, взглядом мистера Пигмена мы выбирали лошадей по своему вкусу: сначала „Битлз“, затем их помощники и Брайан последним, потому что он единственный из нас что-то смыслил в верховой езде».

Джордж: "Поначалу все эти концерты и битломания были в новинку, а потом приелись, и нам стало очень скучно. Дело было не в шуме, когда мы не слышали музыку, и не в том, что мы играли одни и те же старые песни, просто всего этого уже было слишком много. Далее когда вопящие фаны были далеко, нас окружали такие же шумные полицейские, лорд-мэры, их жены, менеджеры отелей и их свита.

Мы чувствовали себя спокойно, только когда приходили в свой номер и запирались в ванной. Только в ванной мы могли радоваться тишине и покою".

Дерек Тейлор: "Я очень, очень старался помогать прессе, стремился выполнять свои обязанности, рассказывать людям о происходящем. Но слишком многие (их были десятки тысяч) рвались встретиться с группой. За один уикенд в Америке двадцать тысяч человек позвонило на коммутатор отеля в Нью-Йорке, чтобы пробиться к нам, и многим это удалось. Все они пробились ко мне. Это было уже слишком. Их было слишком много, и звонили они чересчур часто.

"Битлз" тоже находились под чрезмерным давлением. Тогда я не знал, как им трудно, поскольку мне опять-таки не хватало времени понять, что происходит на самом деле.

Я слишком многого требовал от них, а они выполняли эти требования – махали с балконов. Я говорил: "Давайте, ребята, выйдем и помашем им. Давайте за мной". Бывали случаи, когда кто-нибудь, чаще всего Джордж, начинал бунтовать: "Подними руку и поприветствуй их за меня сам – я никуда не пойду" или "Я не стану встречаться с Ширли Темпл!" – "Не кричи, она может услышать". – "Плевать! Я с ней не знаком, и она для меня ничего не значит!"

Джон: «Сочинением песен мы зарабатывали больше денег, чем выступлениями, приветствиями и всем остальным» (66).

Дерек Тейлор: "Позднее Джордж говорил: «Если бы мы знали их или, по крайней мере, были готовы к встрече с Геддой Хоппер, Джорджем Рафтом или Эдвардом Дж. Робинсоном, у нас бы не хватило духу отказаться. Все дело в том, что многих из них мы не знали, даже никогда не слышали о них. Именно поэтому мы их и не боялись». Я-то, конечно, слышал о них и боялся поэтому, но, поскольку «Битлз» все еще были в роли пиратов, мне тоже нужно было оставаться представителем среднего класса.

В разгар битломании бытовало мнение: если ты познакомишься с "Битлз", твоя жизнь станет более возвышенной. Это была действительно своего рода мания. В 1964 году, в первый год своей шумной популярности, они познакомились с самыми разными людьми, которых в конце концов они, естественно, вычеркнули из своей жизни.

Я по-прежнему вел себя, как подобало журналисту: поставлял "Битлз" людям, – вот почему я действительно хорошо выполнял свою работу, я стремился дать парням и девчонкам то, чего они хотели".

Джордж Мартин: "Я видел, какому напряжению они подвергались, – это был сущий ад. Куда бы они ни приезжали, толпы народу пытались прорваться к ним, получить автографы, коснуться их.

Их осаждали репортеры, которых никак не отнесешь к числу любезных людей. Они расталкивали локтями, а то и коленями всех, в том числе и своих коллег. Помню, как нас сопровождали полицейские машины, как нас чуть не выпихивали из самолета репортеры, которые хотели туда проникнуть. Однажды я застрял в лифте между этажами, потому что туда набилось слишком много подобной публики. Это был просто некий гигантский трехярусный цирк, вырваться из которого было невозможно. В покое их оставляли только в номерах отелей, где они смотрели телевизор и слушали вопли, несущиеся снаружи. Вот и все. Не жизнь, а сущий ад".

Джон: «Наша жизнь – это вовсе не поездки, это не „A Hard Day's Night“ или что-нибудь еще. Все это возникало по нашей собственной воле. Когда мы просто живем, все вокруг спокойно. Мы не видим ничего, кроме стен комнаты» (68).

В турне некогда отдыхать. Даже когда мы разъезжали по Америке и устраивали выходные, не выступали вечером, это ничего не изменяло. Мы оставались в номерах отелей, а чтобы выйти оттуда, требовалась помощь полиции. При этом ты по-прежнему на работе, потому что люди смотрят на тебя, ждут автографов, твоей улыбки, чего-нибудь еще. Напряжение не спадает, работа продолжается.

К этому привыкаешь, как должен привыкать к тюрьме заключенный. Мы играем на гитарах, поем, встречаемся с людьми, играем в карты, рисуем, делаем что угодно. Иногда мы устаем, нам все надоедает, как любому другому человеку. Но устаем мы не больше, чем я когда-то уставал от школы или от безденежья" (65).

Нил Аспиналл: «Брайан держал все в своих руках, что именно – не знаю, но держал. Если он говорил, что они будут играть в Милуоки, они играли в Милуоки. Брайан был менеджером, и, если он устраивал концерт, они выступали, а жаловались только потом: „Больше нам не надо таких выступлений“ или „Мы не хотим двойных шоу – двух концертов за один вечер, – это слишком утомительно“. Но все это они говорили после концертов, а не перед ними. Если у „Битлз“ было запланировано выступление, они отрабатывали его».

Нил Аспиналл: "Помню, в Канзасе им предложили дать дополнительный концерт, не значащийся в расписании. Для начала им пообещали шестьдесят тысяч долларов, но они отказались, потому что у них совсем не было выходных. За этот год они успели побывать в Париже, в Штатах, на шоу Эда Салливана, вернуться домой, записать пластинку «A Hard Day's Night» и снять фильм. А потом сразу началось мировое турне, а потом – концерты в Англии, телевизионные и радиошоу. Затем они съездили в Швецию и сразу снова отправились в турне по Америке.

Они почти не отдыхали. Каждый выходной был поистине драгоценным, потому, если бы Брайан и захотел провести в один из их выходных дополнительный концерт, им бы пришлось всерьез задуматься. Поездка по тридцати пяти американским городам в то время считалась крупным турне. Они давали концерты по понедельникам, вторникам, средам, четвергам и пятницам в разных городах по всей территории Штатов, – прилет, отель, пресс-конференция, концерт, снова отель и отлет.

Брайан устроил турне по тридцати пяти городам, и они знали, что должны выполнить свои обязательства. Но еще один незапланированный концерт – это совсем другое дело. Поэтому "Битлз" продолжали отказываться, а организаторы – поднимать цену. В конце концов ребята согласились. Начальная цена составляла шестьдесят тысяч долларов, а окончательная – сто пятьдесят тысяч".

Пол: «Наши выходные были священным делом. Если посмотреть на наш график работы в 1964 году, вы поймете почему. До недавнего времени я не сознавал, что мы работали весь год, а если устраивали себе выходные, то что-то вроде 23 ноября – в этот день мы были в жюри на конкурсе красоты. Поэтому ко времени приезда в Канзас-сити мы нуждались в отдыхе. Не припомню, чтобы мы говорили с Брайаном о его предложении поработать в выходной, мы обсуждали это друг с другом».

Дерек Тейлор: "Иногда «Битлз» и я общались с публикой во время турне, но совсем немного. Я добивался большего. Ринго и Пол еще делали это – ну, относительно, конечно, а Джордж – никогда. Джон соглашался, если только не заваливался спать на всю ночь. Если не дать ему заснуть, то он делал то, чего я не мог добиться от остальных, поэтому мы вместе держались на таблетках и выпивке – именно тогда мы и подружились, стали, особенно близки. Такая дружба возникает между мужчинами, когда, они пьют вместе.

Думаю, это турне понравилось всем членам "Битлз". Им было приятно встречаться с такими, людьми, как Фэтс Домино, и с другими, они неплохо проводили время".

Пол: «Мы восхищались Фэтсом Домино. С ним мы познакомились в Новом Орлеане. У него были массивные бриллиантовые часы в форме звезды, которые выглядели внушительно».

Джордж: "Он был очень милым, будто ребенок. Во время турне мы много слушали ребят из «Tamla Motown» – Марвина Гея и других. В те дни как раз появился Стиви Уандер, а Рея Чарльза мы любили еще с пятидесятых годов. А еще мы встречались с такими людьми, как Чак Берри и Карл Перкинс.

Индианаполис – хороший город. Перед отлетом, по пути в аэропорт, нас провезли по овальному треку "Инди " в "кадиллаке". Это было классно. Я не мог предположить, что этот трек окажется столь длинным; было здорово видеть трибуны, виражи и место, где гонщики обычно финишируют".

Дерек Тейлор: «Им нравился Нью-Йорк. Мы жили в отеле „Дельмонико“ и летали вертолетом до большого теннисного стадиона „Форест-Хиллз“. Нью-Йоркские встречи были незабываемыми. Им нравился ажиотаж, огни города, темп жизни. По крайней мере, мне так казалась».

Джордж: «Группа „The Righteous Brothers“ стояла на сцене и пела „You've Lost That Loving Feeling“, когда мы пролетали над ними в нашем летающем „чинуке“. Люди повскакали с мест, указывая в небо, поднялся галдеж и крик, о музыкантах все забыли, и это их очень задело. Причем настолько, что они решили прервать турне. Это было праведное негодование братьев-праведников».

Джон: «Всюду, куда мы приезжали, начиналась суматоха. В комнатах Дерека и Нила всегда было полно народу – полицейских и еще каких-то людей (70). Многие, кто попадал в комнату Дерека, вообще-то приходили с намерением попасть в наши комнаты, рассчитывая на бесплатную выпивку, еду и развлечения. Таких быстро учишься узнавать и отделять от остальных. Среди них были забавные экземпляры – это были ловкие мошенники и самозванцы. Их выдумкой можно было восхищаться, но вообще-то все они – просто задницы, поэтому они и попадали к Дереку, а не к нам (64). Наши четыре комнаты находились отдельно, подальше от его комнаты, чтобы они не могли добраться до нас. Ведь как-то бороться с этим было нужно. А как бороться, когда таблетки не действуют?» (70)

Мэл Эванс: «Во время американского турне каждый из них потерял по нескольку килограммов веса».

Нил Аспиналл: «Мы много смеялись, и это было здорово, и, несмотря на напряжение и усталость, нам не бывало скучно. В целом мы неплохо проводили время, а если кто-нибудь все-таки вдруг взрывался, то доставалось прежде всего мне».

Джон: «Мы вели себя, как ублюдки. Под таким давлением иначе невозможно, и мы срывались на Ниле, Дереке и Мэле. Им приходилось многое терпеть от нас, потому что мы оказались в таком паршивом положении. Работа была тяжелой, и кому-то приходилось расплачиваться за нее. И выяснилось, что мы просто ублюдки. Ублюдки, так нас растак, – вот кем были „Битлз“. На такое способен только ублюдок, это факт. А „Битлз“ были самыми худшими из ублюдков на земле. Мы вели себя, будто Цезари. Еще бы! Кто посмел бы упрекнуть нас, когда предстояло заработать миллион фунтов! Разве ради этого жаль денег на рекламу, взятки, содержание полиции и организацию шумихи?» (70)

Дерек Тейлор: "К концу американского турне, в сентябре, мы с Брайаном начали отделяться друг от друга. Мы чисто ссорились, потому что я по натуре независим. Я говорил, ему о правах членов профсоюза, о том, что полагаются отпуска, я говорил, что люди имеют право выбора, и обо всем остальном. Но я понимал и то, что в нескольких случаях непростительно подставлял ребят, взяв на себя то, что мог делать только менеджер. Вот пример такого рода. «Да, – говорю я, – Джон может демонстрировать южноавстралийский опал перед камерой». – «Но это же конкретные обязательства», – парирует Брайан. – «Как вы могли пообещать, что Джон, сделает это перед объективом камеры?» – «Я не подумал...» – «А должны были подумать! Вы превысили, свои полномочия, я нанимал вас не для этого, а совсем для другого, вы должны, работать не с ребятами, а со мной». – «Ну это уж слишком, тогда я ухожу!»

Я ушел. Это было в Нью-Йорке, я уволился в конце турне, в сентябре, но Брайан заставил меня отработать еще три положенных месяца, до самого Рождества. Он отправил меня в турне с Томми Куикли и песней "The Wild Side Of Life", и это было пыткой.

Он заставил меня отработать положенное время, но он же просил меня остаться: "Дерек, мы ведь с тобой ладим, когда хотим". – "Может быть, Брайан, но..." В общем, я ушел с облегчением, я уже не понимал, почему мне когда-то так хотелось работать с ними. Пока мы были друзьями, все было прекрасно. Ну а теперь – прочь, пора вернуться в газету.

Так я стал работать в "Дейли Миррор" репортером, почти обычным репортером, и был счастлив".

Джон: «Спокойной ночи и спасибо за хлеб» (64).

Ринго: В Нью-Йорке мы познакомились с Бобом Диланом. В тот раз я впервые попробовал марихуану и смеялся без остановки. Это было потрясающе. Боб был нашим кумиром. Я услышал о нем от Джона, который дал мне послушать его записи. Он был классным парнем, и песни его были замечательными, ритмичными, поэтичными и глубокими".

Пол: "Боб появился однажды вечером, когда мы были в Нью-Йорке. Мы считали его своим кумиром. Еще в Ливерпуле мы видели первые программы телеканала «Гранада» о нью-йоркских поэтах-битниках, где он пел вместе с Алленом Гинсбергом. Мы любили его как поэта, у каждого из нас был его первый альбом, где на обложке он изображен в шляпе с обвисшими полями. Уверен, поэтому и Леннон носил такую же. Джон особенно восхищался им. Это видно по таким песням, как «Hide Your Love Away».

Джон: "Когда я познакомился с Диланом, я был ошеломлен. В каком-то смысле я принадлежу к числу людей с психологией фанов. Я перестал быть фаном, когда у меня самого появились поклонники. Я никогда не собирал автографы и не занимался прочей чепухой. Но если кто-то мне нравился, то нравился по-настоящему (71).

"You've Got To Hide Your Love Away" ("Нужно прятать свою любовь") – песня моего дилановского периода (74). Она из тех, что надо печально напевать про себя: "Вот я стою, обхватив голову руками..." Я начал думать о моих собственных эмоциях. Не знаю, когда точно это началось. Кажется, с песен "I'm A Loser" ("Я неудачник") или "Hide Your Love Away". Вместо того чтобы проектировать на себя ту или иную ситуацию, я попытался выразить свои чувства, как делал в своих книгах. Думаю, осознать это мне помог Дилан – нет, мы с ним ничего не обсуждали, я просто слушал его песни.

У меня было своего рода профессиональное отношение к сочинению песен; мы разработали вполне определенные критерии для сингла и абсолютно иные для каких-то других вещей. Существовал некий Джон Леннон, который писал песни на потребу, я не пытался сделать их (стихи) хоть сколько-нибудь глубокими. Чтобы выразить себя, я писал "A Spaniard in the Works" или "In His Own Write". Это были личные истории, которые выражали мои личные чувства. Потом я начал становиться собой и в песнях, я начал писать не абстрактные песни, а нечто сугубо личное" (70).

Пол: "Музыка и стихи Дилана оказали на нас огромное влияние. Как поэт он и сейчас один из лучших. Некоторые из его длинных поэм, положенных на музыку, в которых он перескакивает с одной темы на другую, до сих пор остаются моими любимыми.

Помимо прочего, он познакомил нас с марихуаной. Конечно, мы слышали все эти шутки о том, как группа Рея Чарльза выступала в "Хаммерсмит Одеоне". Уборщица якобы сказала кому-то: "А он, наверное, скуп, этот Рей Чарльз, – двое его музыкантов курят в туалете одну сигарету!" Мы решили, что это не для нас. А потом Боб пришел к нам в отель и сказал: "Вот, попробуйте это". Не знаю, нужно ли говорить об этом – неизвестно, рассказывал ли сам Боб о том, как он пристрастил "Битлз" к марихуане. Но это было клево".

Джон: «С наркотиками мы были знакомы давно. Все джазовые музыканты употребляли их годами – об этом газеты писали еще в шестидесятых. В Ливерпуле курили марихуану, когда мы были еще детьми, хотя в то время я лично с ней не сталкивался. Там было много чернокожих с Ямайки, и раздобыть марихуану было несложно. Движение битников тогда только начиналось. Помню, один парень показал нам марихуану в Ливерпуле еще в 1960 году. Мы курили ее, не зная, что это такое. Мы были пьяны» (75).

Джордж: "Впервые марихуану нам дал барабанщик из другой ливерпульской группы. Но по-настоящему мы попробовали ее после возвращения из Гамбурга. Помню, мы курили ее в гримерной во время концерта в Саутпорте, все мы в тот вечер научились сворачивать популярные в то время косячки. Мы хотели проверить себя. Все твердили нам: «От этого ничего не случится». Есть такая старая шутка: на вечеринке два хиппи парят под потолком, и один говорит другому: «Не действует твое барахло, парень».

Джон: "Боб Дилан услышал слова одной из наших записей: «I can't hide» («Мне не спрятаться») – и понял их как «I get high» («Я под кайфом»). Он прибежал и заявил: «Ребята, я достал отличную травку». Разве можно было не восхищаться таким парнем? Он думал, что мы сидим на наркотиках.

Мы курили и смеялись всю ночь. На телефонные звонки отвечал он: "Битломания слушает". Это было так смешно!" (69)

Джордж: «У нас был общий друг – Эл Ароновиц, с которым мы познакомились в 1963 году, когда он работал в „Saturday Evening Post“. Эл Ароновиц и Боб были из среды битников. Нам всегда нравились богема и битники. Мне они нравятся до сих пор, как любые незаурядные личности. В числе прочего Эл привозил записи „Битлз“ и Боба Дилана в Россию и пытался вести там подрывную деятельность. Он был близок с Бобом, и вот как-то он позвонил нам и сказал, что Боб у него и что мы могли бы встретиться. Эл привел Боба к нам в отель. Классная получилась вечеринка. Мы быстро поладили, долго болтали и смеялись от души».