8

– Ой… мисс Лилиан Джин, пожалста, обождите минутку.

– Кэсси, ты что, спятила? – закричал Стейси. – Ты куда… Кэсси?

Вернись сейчас же! Кэсси!

Но призывы Стейси растворились в сером безмолвии январского утра, а я тем временем, притворившись глухой, спешила вслед за Лилиан Джин.

– Спасибо, что подождали, – сказала я, догнав ее.

Она сверху вниз посмотрела на меня с явным раздражением.

– Знаешь, – начала я, идя с нею бок о бок, – я все думала о том, что произошло в Стробери прошлым месяцем.

– Ну и что? – откликнулась Лилиан Джин, полная подозрений.

– Даю честное слово, я очень переживала из-за того, что случилось. Но папа сказал мне, что толку сидеть сложа руки и так уж убиваться. И я вдруг все поняла. Понимаешь, мне бы давно можно было догадаться. В конце концов я – это я, а ты – это ты.

Лилиан Джин поглядела на меня в полном изумлении, что я так четко сообразила, в чем собака зарыта.

– Что ж, я очень рада, что ты наконец поняла свое место.

– Да, конечно, – согласилась я поскорей. – И чтобы ты убедилась, вот что, давай я понесу твои книги, мисс Лилиан Джин! Вот, видишь, я теперь знаю, каждый должен делать то, что ему положено. И с сегодняшнего дня я так и буду делать. Что мне положено.

– Очень неглупо с твоей стороны, Кэсси, – согласилась Лилиан Джин в полном восторге. – Бог наградит тебя за это.

– Ты думаешь?

– Ну конечно! – воскликнула она. – Бог любит, чтобы все его дети поступали правильно.

– Я так рада, что вы так думаете… мисс Лилиан Джин.

Когда мы достигли перекрестка, я помахала на прощание Лилиан Джин и подождала своих. Еще не дойдя до меня, Малыш закричал:

– Эй! Вот я скажу маме! Носить книжки этой вонючке Лилиан Джин!

– Кэсси, зачем ты это? – спросил Кристофер-Джон; видно было, как он огорчен.

– Фу, чепуха, – засмеялся Т. Дж. – Просто наша старушка Кэсси поняла наконец, как ей выгодней себя вести, чтоб больше не вспоминать, какая у мистера Симмза тяжелая рука.

Я сжала кулаки, спрятав руки за спину, глаза у меня по-логановски сузились, стали как щелки, но свой язычок я попридержала.

Стейси поглядел на меня в недоумении, потом отвернулся, заметив:

– Лучше пошли-ка в школу.

Я послушалась, но тут Джереми легонько тронул меня за плечо.

– К-Кэсси, ты не должна была так. Наша… противная Лилиан Джин… она не стоит того.

Я с удивлением посмотрела на Джереми, пытаясь понять его. Но он пугливо отступил от меня и побежал по дороге за сестрой.

– Вот увидишь, мама задаст тебе порку, – сказал Малыш, полный чувства собственного достоинства, все еще кипя от негодования, когда мы подошли к школе. – Я ей обязательно скажу.

– Нет, не скажешь, – вмешался Стейси.

Все головы повернулись к Стейси, и настала внезапная тишина.

– Это касается только Кэсси и Лилиан Джин. Это их дело. И никто никому ничего не скажет, понятно? – он посмотрел прямо на Т. Дж., встретился с ним взглядом и повторил: – Никто.

– О чем ты говоришь! – воскликнул Т. Дж. – Какое мне до этого дело. – И, минуту помолчав, добавил: – У меня своих забот хватает, чтоб волноваться, что Кэсси унижается перед этой Лилиан Джин. Тоже мне, дядя Том в юбке.

Я чуть было не взорвалась, но вовремя сжала губы и не позволила гневу возмущенно вырваться наружу.

– Скоро ж выпускные экзамены, через две недели, сам знаешь, старик. На этот раз я никак не могу на них провалиться, – продолжал Т. Дж.

– Не можешь, так не провалишься, – сказал Стейси.

– Чушь, в прошлом году я тоже так думал. Но твоей маме трудней всего сдавать экзамены. – Он замолчал, вздохнул и рискнул: – Вот если бы ты был хорошим другом и спросил у нее, какие вопросы она будет…

– Ти-Джей, не подбивай меня больше ни на какой обман! – сердито воскликнул Стейси. – После всех неприятностей, какие я из-за тебя вытерпел в прошлой четверти, сам доставай вопросы, сам спрашивай маму! И если ты еще хоть заикнешься про контрольные и прочее, я знаешь что сделаю…

– Ладно, ладно, – улыбнулся Т. Дж., прикидываясь виноватым. – Просто я собирался кое-что выяснить.

– У меня предложение, – сказала я, не в состоянии удержаться от «дружеского» совета.

– Какое?

– Попробуй позаниматься.

После того как в первый же день нового года дядя Хэммер уехал от нас, я с папой отправилась в лес – по коровьей тропе в укрытую туманом ложбину, где лежали поваленные деревья. Мы постояли, посмотрели еще раз на эту разруху, потом сели на поваленного друга – одного из многих – и обсудили все спокойно, достойно, наблюдая тихую скорбь леса.

Когда я описала папе всю строберийскую историю, он медленно произнес:

– Ты же знаешь, библия учит нас прощать?

– Да, папа, – сказала я, ожидая, что он скажет дальше.

– И если тебя ударили по одной щеке, подставь другую?

– Да, папа.

Папа пригладил рукой усы и посмотрел вверх на деревья, стоявшие, как часовые, на краю ложбины, словно прислушиваясь.

– Но на самом-то деле, я думаю, библия вовсе не учит тебя быть дурой. Когда-нибудь, может статься, я смогу простить Джону Андерсену, что он погубил эти деревья, но я не собираюсь забывать, что он это сделал. Как я представляю себе, прощать вовсе не значит подставить себя под удар, позволить себя погубить. И если бы я не сделал того, что сделал, вот тогда я бы себе не простил этого, в этом истина.

Я мрачно кивнула. Папа перевел взгляд с деревьев на меня.

– Ты очень похожа на меня, Кэсси, но у тебя вспыльчивый характер, как у дяди Хэммера. Такой характер может втянуть тебя в беду.

– Да, папа.

– А теперь про эту твою историю с Лилиан Джин, ведь многие сочли бы, что ты должна была выполнить, что она потребовала… Может, ты и должна была…

– Папа!

– Кэсси, тебе придется не раз столкнуться с этим в жизни: например, тебе не хочется чего-то делать, а надо, иначе ты не выживешь, понимаешь? Поверь мне, этот случай с Чарли Симмзом, как он поступил с тобой, мне ненавистен не меньше, чем дяде Хэммеру, но мне пришлось взвесить тот вред, какой нанесли тебе, и вред, какой могли бы нанести, если бы я добрался до Симмза. Если бы я добрался до Чарли Симмза и отделал его хорошенько, как мне того очень хотелось, вред для нас всех был бы куда больше, что тот, какой нанесли тебе. И я решил не вмешиваться. Мне очень горько это невмешательство, но я могу жить дальше, приняв такое решение.

Но, видишь ли, Кэсси, все могло обернуться иначе: я бы не вмешался, а они все равно взъелись бы на меня и, в конце концов, дожали. То же самое в твоем случае, детка. Иногда ты просто не можешь уступить, сдаться, напротив, ты должна непременно выстоять. Но это решать тебе самой, уступить или бороться. В этой жизни ты должна завоевать уважение к себе, никто его тебе не подарит. Уметь держать себя, знать, чего добиваешься – вот как завоевывают уважение других.

Но помни, моя малышка, ничье уважение не сравнится с самоуважением.

Понимаешь меня?

– Да, папа.

– И вот еще что, никогда не надо биться головой об стенку, нет смысла. Выкинь лишнее из головы и постарайся трезво все обдумать.

Советую особенно хорошо обдумать, стоит ли сводить счеты с Лилиан Джин. Стоит ли она того? При этом помни, скорей всего, Лилиан Джин не единственная белая, которая так обойдется с тобой.

Он повернулся ко мне так, чтобы видеть мое лицо, и тревога в его глазах испугала меня. Он взял меня под подбородок своей широкой загрубелой ладонью.

– Что ты решишь – это очень важно. Понимаешь, Кэсси, очень важно. Ну, я думаю, ты и сама это соображаешь. Вся штука в том, если ты примешь неверное решение и в дело вмешается Чарли Симмз, то, само собой, придется и мне вмешаться, а тогда будут серьезные неприятности.

– С-серьезные неприятности? – пробормотала я. – Как с этими деревьями?

– Не знаю, – сказал папа. – Но будет худо.

Я взвесила его слова, потом дала обещание:

– Мистер Симмз никогда ни о чем не узнает, слово даю, папа.

Папа изучающе посмотрел на меня.

– Я буду на это рассчитывать, Кэсси, дочка моя. Я буду твердо на это рассчитывать.

В течение всего января я была верным рабом Лилиан Джин; ей это доставляло огромное удовольствие. Она даже взяла за привычку дожидаться меня по утрам вместе с Джереми, чтобы я потом несла ее книги. Когда с нами шли ее подружки, она хвасталась перед ними своей маленькой цветной подругой и приходила просто в восторг, когда я называла ее «мисс Лилиан Джин». А когда мы бывали одни, она поверяла мне свои секреты: про мальчика, в которого была безумно влюблена в прошлом году, и про то, что она проделывала, чтобы привлечь его внимание (могу добавить – безуспешно); про секреты девчонок, которых она терпеть не могла, ну и которых могла терпеть; и даже пикантные подробности романтических историй ее старших братьев. Все, что от меня требовалось, чтобы работал без перебоя этот источник сплетен, было мило улыбаться и шептать то и дело: «о мисс Лилиан Джин». Я наблюдала, как быстро истощается этот источник, и даже испытывала некоторую неловкость.

В конце дня экзаменов я вылетела пулей из класса мисс Крокер и поспешила в школьный двор. Я горела нетерпением поскорее добраться до перекрестка, чтобы встретиться с Лилиан Джин; я дала себе обещание сначала разделаться с экзаменами, а уж потом…

– Малыш! Клод! Кристофер-Джон! Пошли скорей! – закричала я. – Стейси вон уже где!

И мы вчетвером кинулись через весь двор вслед за Стейси и Т. Дж.

Когда мы нагнали их на дороге, то сразу увидели, что обычная веселая маска, за которой любил прятаться Т. Дж., сорвана.

– Она назло все это подстроила! – обвинял кого-то Т. Дж., и отвратительная гримаса перекосила его лицо.

– Да ты же опять подглядывал, умник! – выдал ему Стейси. – Что ты тогда от нее хочешь?

– Могла бы посмотреть сквозь пальцы. И было-то всего ничего, два жалких листочка. Они и не нужны мне были.

– Зачем же ты тогда взял их?

– Да отвяжись ты, болван! Все вы Логаны такие, думаете, только на вас свет клином сошелся со всеми вашими новыми пальто, книгами, блестящими «пакардами»! – Он бросил взгляд туда-сюда и уставился на меня, на Кристофера-Джона и на Малыша. – Меня аж тошнит от вас всех.

И от вашей мамы, и от вашего папы, от всех!

Потом повернулся и сердито зашагал по дороге.

– Ти-Джей! Эй, герой, куда ты направился? – крикнул Стейси ему вдогонку.

Но Т. Дж. не ответил. Дорога шла в гору, и вскоре он скрылся по другую сторону невысокого холма. Когда мы достигли перекрестка на южной дороге, что вела к дому, его не было видно, и Стейси спросил Клода:

– Куда же он делся?

Было видно, что Клоду неловко: он потер одним поношенным башмаком о другой.

– Наверно, в этот проклятый магазин.

Стейси вздохнул.

– Тогда пошли, чем скорее доберемся домой, тем лучше. До завтра с ним ничего не случится.

– Вы все идите, – сказала я. – А я должна подождать Лилиан Джин.

– Кэсси…

– Я догоню вас, – поспешила я сообщить, чтобы Стейси не успел прочитать мне нотацию. – На, понеси мои книги, ладно?

Он поглядел на меня так, словно собирался что-то добавить, но, видимо, раздумал и, подтолкнув младших мальчиков вперед, пошел сам за ними.

Когда показалась Лилиан Джин, я с облегчением вздохнула, потому что с нею был один Джереми; сегодня оно так и должно было быть. Так как Джереми разочаровался во мне, так же как Малыш, он ускорил шаг, чтобы догнать Стейси. Тем лучше; собственно, я знала, что он так сделает. Я взяла у Лилиан Джин книги, и, пока мы медленно шли под гору, я слушала ее лишь вполуха; я окинула взглядом дорогу, выискивая густо заросшую лесную тропу, которую я присмотрела еще на неделе.

Найдя ее, я с извинениями прервала Лилиан Джин.

– Звините меня, мисс Лилиан Джин, но у меня для вас приготовлен хорошенький сюрприз… приготовила его на днях, там в лесу.

– Для меня? – переспросила Лилиан Джин. – Ах, какая ты душка, Кэсси. Где, как ты сказала?

– Пошли, покажу.

Я спустилась в высохший овраг, потом вскарабкалась на другой его склон. Но Лилиан Джин не решилась.

– Ничего страшного, – уверила я ее. – Это недалеко. Но вы должны все сами увидеть, мисс Лилиан Джин.

Мои слова помогли. Улыбаясь, как чеширский кот[12], она пересекла овраг и выпрыгнула на другую его сторону. Следуя за мной по заросшей тропе в чащу леса, она спросила:

– А ты уверена, что это та дорога, крошка Кэсси?

– Еще немного… во-он там… Всё, пришли.

Мы вступили на небольшую затененную прогалину, по бокам которой свисали тяжелые ветви деревьев, совсем незаметную с дороги.

– Но где же сюрприз?

– Вот он, – сказала я и швырнула книги Лилиан Джин на землю.

– Ой, зачем ты это сделала? – спросила Лилиан Джин, скорее сильно удивившись, чем рассердившись.

– Я устала от них, – сказала я.

– Ты только для этого затащила меня сюда? Ну, раз ты устала их бросать, то, чтоб отдохнуть, подними их теперь.

И, полагая, что ее желание будет без промедления исполнено, она повернулась и пошла прочь с лужайки.

– А ты прикажи мне, – сказала я спокойно.

– Что? – возмущение на ее лице выглядело просто комично.

– Скажи, что приказываешь.

Она побледнела. Затем вспыхнула от злобы, осторожненько пересекла лужайку и, размахнувшись изо всех сил, ударила меня по лицу. Так что прошу записать и запомнить, она первая ударила меня.

Дожидаться, чтобы она ударила меня снова, я была не намерена. Я налетела на нее и так крепко обхватила, что мы обе упали. Придя в себя от первого потрясения, что я позволила себе пустить руки в ход, она принялась сражаться, как умела, но куда ей было до меня. Я держалась спокойно и знала, как надо бороться. Я отпихнула ее, потом дала как следует под зад и наконец вцепилась ей в волосы, но к лицу ее я не притрагивалась; она же, израсходовав всю свою энергию на злобу и на всякие поганые прозвища, впилась мне ногтями в лицо и расцарапала его, точнее, нанесла две царапины. Она пыталась оттаскать меня за волосы, но не сумела, потому что я предусмотрительно попросила Ба заплести их в прямые косички вокруг всей моей головы.

Когда мне наконец удалось уложить Лилиан Джин на обе лопатки и для безопасности сесть на нее верхом, я безжалостно оттаскала ее за прекрасные распущенные волосы и потребовала, чтобы она извинилась, во-первых, за все клички, какими меня обзывала, а во-вторых, за ту историю в Стробери. Сначала она попыталась вывернуться.

– Не собираюсь просить прощения у ниггера! – заявила она.

– Ты что, хочешь остаться лысой, крошка?

Пришлось ей извиниться. Сначала за себя, потом за своего папочку. Потом за братьев и за мамочку. За Стробери и за Миссисипи. В общем, пока я держала ее, она так наизвинялась, что, если бы я ей велела, она бы извинилась за то, что земля круглая. Но как только я выпустила ее и она быстро и благополучно добралась до противоположной стороны оврага, где начиналась лесная тропа, она пригрозила мне, что обо всем расскажет отцу.

– Давай, давай, рассказывай, мисс Лилиан Джин. Если ты это сделаешь, уж будь уверена, я постараюсь, чтобы твои любимые друзья все узнали, как ты умеешь хранить их секреты. Могу побиться об заклад, больше ты от них ни одного секретика не выведаешь.

– Нет, Кэсси, ты этого не сделаешь! И это после того, что я тебе так доверяла…

– Проболтайся кому-нибудь хоть единым словом о нашей встрече здесь, – сказала я, стараясь прищуриться, как делает папа, – хоть кому-нибудь, и все в твоей школе узнают, по ком ты сходила с ума и все твои остальные тайны… сама знаешь, что я имею в виду. А вообще-то, пожалуйста, говори! Расскажи, как мы тут с тобой дрались, и все до самого Джексона обсмеют тебя: почти что тринадцатилетнюю дылду побила девятилетняя крошка.

Я тоже перебралась на лесную тропу, очень довольная собой, и вдруг Лилиан Джин, совсем сбитая с толку, спрашивает меня:

– Но, Кэсси, почему вдруг? Ты же была такая милая девочка…

Я так и вылупилась на нее. Потом повернулась и пошла вон из леса. Ну и ну, я просто поверить не могла, что до Лилиан Джин так и не дошло, что я ведь ее разыгрывала.

– Кэсси Логан!

– Да, мэм, мисс Крокер?

– Это уже в третий раз за сегодняшнее утро я ловлю тебя на том, что ты витаешь в облаках. То, что ты оказалась из первых на экзаменах прошлой недели, еще не позволяет тебе вести себя так на этой неделе.

У нас теперь новая четверть, и каждый начинает с чистого листа. Ты не получишь хороших оценок, если будешь витать в облаках. Надеюсь, ты это понимаешь.

– Да, мэм, – ответила я, не рискуя прибавить, что она так повторяется, что всему классу достаточно ее послушать каких-нибудь несколько минут в самом начале урока, чтобы потом спокойно витать в облаках ей же на радость.

– Думаю, тебе лучше пересесть назад, там тебе будет менее удобно мечтать, – сказала мисс Крокер. – Тогда, может быть, ты будешь внимательнее.

– Но…

Мисс Крокер подняла руку в знак того, что не желает больше слышать ни единого слова, и отправила меня в самый последний ряд перед окном. Я осторожно села на холодную скамью, с которой только что с удовольствием встали, чтобы пересесть на мое теплое местечко у печи. Как только мисс Крокер отвернулась, я пробормотала несколько возмущенных слов, а потом поплотнее натянула на себя мой рождественский свитер. Я попыталась было прислушаться с вниманием к тому, что говорит мисс Крокер, но холод, проникавший через щели в подоконнике, не допустил этого. Не в силах выполнить чертеж, я решила лучше заткнуть подоконник тетрадным листом.

Я вырвала страничку и обернулась к окну. В это самое время под окном прошел и скрылся мужчина. Это был Калеб Уоллес. Я подняла руку.

– Кхе, кхе, мисс Крокер, извините меня, пожалуйста, но можно мне… Мне надо… ну, вы сами знаете…

Сбежав от мисс Крокер, я кинулась в вестибюль к выходу. Калеб Уоллес стоял перед зданием, где занимался седьмой класс, и разговаривал с мистером Уэллевером и еще двумя белыми мужчинами, которых я со своего места не могла разглядеть. Когда мужчины вошли в здание, я повернулась, обежала дом с тыла и взобралась на поленницу дров, стоявшую позади него. Оттуда мне удалось через разбитое окно осторожно заглянуть в мамин класс. Мужчины как раз входили туда: первым Калеб Уоллес, за ним мужчина, которого я не знала, и наконец мистер Харлан Грэйнджер.

Мама сначала слегка испугалась, увидев этих мужчин, но когда мистер Грэйнджер сказал: «Мы слышали кое-что о ваших уроках, Мэри и поэтому, как члены попечительского совета школы, решили прийти и сами, что надо, выяснить» – мама кивнула и продолжала свой. урок Мистер Уэллевер вышел из класса, но тут же вернулся с тремя складными стульями для гостей, а сам остался стоять.

У мамы шел урок истории, и я подумала, что это неудачно. Судя по всему, и Стейси это понимал; он напряженно сидел в задних рядах, губы были плотно сжаты, глаза устремлены на присутствующих мужчин. Но мама не стушевалась; она всегда начинала утренние занятия с урока истории, когда у ее учеников еще не притупилось внимание. Я знала что до конца урока еще далеко. Как назло, в этот день тема урока была – рабство.

Она рассказывала о жестокости рабства, о быстром экономическом развитии, основанном на том, что рабы поставляли сырье фабрикам Севера и Европы, об успехах и благосостоянии страны, рожденных подневольным трудом людей, еще не обретших свободу.

Она еще не успела кончить, когда мистер Грэйнджер взял учебник одного из учеников, раскрыл его на заклеенной странице и поджал губы.

– Я полагал, эти учебники – собственность округа, – заметил он, прервав маму.

Мама кинула на него быстрый взгляд, но ничего не ответила.

Мистер Грэйнджер перелистал страницы, задержался, чтобы прочитать что-то.

– Я не нахожу материала, который вы только что объясняли на уроке.

– А его здесь и нет, – сказала мама.

– Да? Но если его нет в учебнике, вы не имели права рассказывать об этом ученикам. Этот учебник утвержден Министерством просвещения, и вам полагается преподавать только то, что в нем написано.

– Но я не могу этого делать.

– Почему же?

Мама, держась очень прямо и открыто глядя в глаза мужчинам, ответила:

– Потому что в этом учебнике написана неправда.

Мистер Грэйнджер встал. Положил учебник на место и направился к двери. Другой член попечительского совета и Калеб Уоллес последовали за ним. В дверях мистер Грэйнджер остановился и указал на маму пальцем.