– Ты… ты прости меня, папа, – пробормотал Стейси.

Папа тут же протянул руки и положил их Стейси на плечи.

– Папа, – сказала я и встала, чтобы присоединиться к ним, – а мы тоже сдадимся?

Папа посмотрел на меня, прижал к себе, потом махнул рукой в сторону дороги.

– Видишь ту смоковницу, Кэсси? Во-он там? И другие деревья вокруг… вон тот дуб и грецкий орех – они много больше смоковницы, и занимают больше места, и отбрасывают такую тень, что она покрывает и эту бедную смоковницу. Но зато у смоковницы очень глубокие корни и она также украшает наш сад, как дуб и грецкий орех. Она цветет, приносит год за годом прекрасные фиговые плоды, хотя знает раз и навсегда, что никогда не дорастет до этих деревьев. Просто растет и делает свое дело. Она не сдается. А если сдастся, умрет. С этого дерева стоит брать пример, Кэсси, дочка моя, потому что мы похожи на него Мы будем делать свое дело и не сдадимся. Мы не можем сдаться.

После того как мистер Моррисон удалился в свой домик, а Ба, мальчики и я пошли спать, папа с мамой остались на крыльце и разговаривали приглушенным шепотом. Было так уютно слышать их голоса: мамин журчал быстро, звонко, а папин жужжал спокойно, неторопливо.

Через несколько минут они покинули крыльцо, и их стало еле слышно. Я вылезла из постели, осторожно, чтобы не разбудить Ба, и подошла к окну. Они медленно ходили по залитой лунным светом лужайке, обнявшись.

– Завтра же утром я первым делом объеду всех, чтобы проверить, сколько человек остались верны нашему делу, – сказал папа, останавливаясь под дубом возле дома. – Мне надо это узнать до нашей поездки в Виксберг.

Мама минуту помолчала.

– Не уверена, Дэвид, что вы с мистером Моррисоном должны ехать сейчас в Виксберг, раз Уоллесы так угрожают нашим людям. Немного надо обождать.

Папа подошел к дереву и сломал веточку.

– Не можем мы бросить начатое дело только из-за угроз Уоллесов, Мэри. Сама знаешь.

Мама не отвечала.

Папа прислонился к дереву.

– Я думаю взять с собой Стейси.

– Ой, Дэвид, нет…

– Ему в следующем месяце уже тринадцать, детка. И просто надо, чтобы он чаще бывал со мной. На железную дорогу я его не могу взять, но когда я здесь куда-нибудь еду, всегда могу прихватить и его. Я хочу, чтобы он разбирался в наших делах, чтобы проявлял о них заботу, чтобы знал, как за что взяться, когда меня нет рядом.

– Дэвид, но он еще совсем мальчик.

– Детка, мальчик возраста Стейси здесь у нас – это почти мужчина. Он должен знать обязанности мужчины. И должен научиться правильно себя вести.

– Я знаю, но…

– Мэри, я хочу, чтобы он вырос сильным… не как этот придурок Ти-Джей.

– Но у него же голова на плечах и учится он гораздо лучше, – вспыхнула мама.

– Знаю, – сказал папа мягко. – И все-таки меня беспокоит, во что превратился Ти-Джей.

– А мне кажется, Джо Эйвери это не очень-то заботит. Разве он хоть что-нибудь предпринимает?

Папа сперва помолчал, потом заметил:

– Ну, ты уж чересчур резко, на тебя даже не похоже.

– Ничуть не резко, – сказала мама, скрестив руки на груди. – Парень совершенно отбился от рук, а никому до этого, судя по всему, и дела нет.

– Однажды Джо пожаловался мне, что не может справиться с Ти-Джеем. Для мужчины признаться в этом тяжело.

– А что, разве он не может дать ему по заду кожаной плеткой? – Было ясно, что мама не сочувствует мистеру Эйвери и его проблемам.

– Говорил, что пробовал, но сам так плох здоровьем, что тут же зашелся в кашле. А после этого стало еще хуже, так что он даже слег.

Говорил, после этого случая Фанни сама пробовала пороть парня, но Ти-Джей сильнее ее, и ничего не вышло. – Папа помолчал, потом добавил: – Все-таки ремня он получил как следует, насколько я понимаю.

– Ремня не ремня, какая разница? – недовольно заметила мама. – Лучше бы они придумали, как наставить парня на путь истинный, не то он угодит в большие неприятности.

Папа тяжело вздохнул и отошел от дерева.

– Пожалуй, пора домой. Завтра рано вставать, если я хочу прежде обойти всех.

– Ты все-таки собираешься ехать в Виксберг?

– Я же сказал, конечно.

Мама в сердцах коротко рассмеялась.

– Право, Дэвид Логан, иногда я себя спрашиваю, ну почему я не вышла замуж за милого, тихого Рональда Картера или за славного, кроткого Гарольда Дэвиса?

– Потому, моя дорогая, – сказал папа, обнимая ее одной рукой, – что ты увидела высокого красавца – меня, и больше ни на кого не захотела смотреть.

Они вместе посмеялись и медленно пошли к дому.

Семь семей, включая нашу, отказались делать покупки в магазине Уоллесов, несмотря на угрозу заковать всех одной цепью. Мама сказала, что интересы Уоллесов такое число не заденет, разозлит – да, и она беспокоилась и боялась за папу, Стейси и мистера Моррисона, которые собирались в поездку. Но сказать ничего не могла, изменить папино решение было невозможно, и в среду утром, задолго до рассвета, они выехали, как и собирались.

В четверг, когда им пора уже было вернуться, начался сильный дождь, настоящий летний ливень. Из-за этого раньше времени надвинулись сумерки и заставили нас уйти с хлопкового поля, которое мы мотыжили, и отправиться домой. Когда над головой раздался удар грома, мама выглянула в окно на темную дорогу.

– Не понимаю, что могло задержать их? – сказала Ба. – Может, остановились, чтоб переждать грозу?

Мама отошла от окна.

– Вы, скорей всего, правы, – согласилась она с Ба, берясь за брюки Кристофера-Джона, которые надо было починить.

Когда вечер сменился темной ночью, мы все притихли: мальчики и я говорили совсем мало, нахмурившиеся мама и Ба сосредоточились на своем шитье. В горле у меня пересохло, беспричинный страх охватил меня.

– Мама, – сказала я, – с ними все равно все в порядке, правда?

Мама взглянула на меня.

– Конечно, все в порядке. Они просто опаздывают.

– Ма, а может, ты думаешь, кто-нибудь им…

– Да, я думаю, что вам, дети, пора идти спать, – быстро ответила мама, не дав мне закончить.

– Я хочу дождаться папы, – воспротивился Малыш.

– Я тоже, – сказал Кристофер-Джон, клюя носом.

– Увидитесь с ним завтра утром. А теперь марш в кровать.

Поскольку нам ничего не оставалось, как подчиниться, мы пошли спать. Но заснуть я все равно не могла. Холодные мурашки бегали по спине, живот свело, в горле пересохло. В конце концов чувствуя, что я просто заболею от страха, я поднялась и на носочках тихонько прошла в комнату мамы и папы.

Мама, скрестив руки, стояла спиной ко мне, а Ба все еще штопала.

Они не слышали, как распахнулась дверь. Я хотела что-то спросить, но мама как раз заговорила, и я не стала ее прерывать.

– Я вот что решила, оседлаю-ка я Леди и поеду поищу их, – сказала она.

– Ну, хорошо, Мэри, а что толку? – сказала Ба. – Поедешь верхом одна в такую темень и дождь?

– Что-то с ними случилось! Я это чувствую.

– Это воображение твое играет, детка, – неуверенно пошутила Ба. – С мужчинами все в порядке.

– Нет… нет, – сказала мама, покачав головой. – Уоллесы не только в моем воображении, они… – она вдруг замолчала, и стало тихо-тихо.

– Мэри…

– Мне показалось, я что-то услышала.

Залаяли собаки, и она, повернувшись, почти бегом пересекла комнату. Откинув в безумной спешке замок, она распахнула настежь дверь и крикнула в грозу:

– Дэвид! Дэвид!

Не в силах больше стоять как вкопанная, я пронеслась через всю комнату.

– Кэсси, девочка, ты почему не спишь? – спросила Ба и шлепнула меня, когда я пробегала мимо.

Однако мама ничего не сказала, когда я подошла и встала рядом.

Она пристально всматривалась в дождливую темь.

– Это они? – спросила я.

Из темноты выплыл светящийся круг, который медленно приближался по подъездной дорожке, вслед за этим до нас чуть слышно донесся голос мистера Моррисона.

– Можешь идти, Стейси, – сказал он. – Я снял его.

И вот в полосе света появился Стейси с фонариком в руке, а следом за ним мистер Моррисон, который нес на руках папу.

– Дэвид! – прерывистом шепотом испуганно выдохнула мама.

Ба, стоявшая за мной, отступила назад, потянув меня за собой.

Она быстро сорвала одеяло и, оставив одни простыни, скомандовала:

– Кладите его прямо сюда, мистер Моррисон.

Когда мистер Моррисон поднимался по ступенькам, мы успели разглядеть, что папина левая нога в неестественно прямом положении и неподвижна, так как привязана веревкой к ружейному стволу. Голова обмотана тряпкой, через которую просочились темно-красные пятна крови. Мистер Моррисон осторожно пронес папу через открытую дверь, стараясь не задеть привязанную ногу, и бережно опустил его на кровать. Мама тут же подошла к кровати и взяла папу за руку.

– Привет, детка… – сказал папа слабым голосом. – Со мной… все в порядке. Сломал ногу, вот и все.

– Фургон ее переехал, – сказал мистер Моррисон, избегая встречаться с мамой глазами. – Надо, чтобы нога была в неподвижном положении. В дороге не успели все сделать как следует.

– А что с его головой?… – спросила мама, вопрошающе глядя на мистера Моррисона.

Но мистер Моррисон больше ничего не прибавил, и мама обернулась к Стейси.

– Ты в порядке, сынок?

– Да, ма, – ответил Стейси, лицо его было непривычно мертвенно-белым, глаза устремлены на папу.

– Тогда сбрось скорее мокрую одежду. Не хватает еще, чтобы ты схватил воспаление легких. Кэсси, а ты иди спать.

– Я разожгу огонь, – сказала Ба, исчезая в кухне.

Мама подошла к стенному шкафу, чтобы найти простыню и сделать гипсовую повязку. Но мы со Стейси с места не сдвинулись, мы смотрели на папу и не шевелились, пока не появились заспанные Кристофер-Джон и Малыш.

– Что тут такое? – спросил Малыш, щурясь на свет.

– Дети, отправляйтесь назад в постель, – сказала мама, кинувшись, чтобы задержать их и не впустить дальше в комнату, но не успела: Кристофер-Джон уже увидел на постели папу и прошмыгнул мимо нее.

– Папа, ты вернулся!

Мистер Моррисон живо подхватил его на руки, прежде чем он толкнул кровать.

– Ч… что случилось? – спросил Кристофер-Джон, теперь уже совершенно проснувшись. – Папа, что с тобой? Почему у тебя на голове эта штуковина?

– Папа уже спит, – сказала мама, позволив мистеру Моррисону опустить Кристофера-Джона снова на пол. – Стейси, отведи их спать… и, пожалуйста, сними с себя мокрую одежду. – Но никто из нас не пошевелился. – Двигайтесь, когда я прошу! – прикрикнула на нас мама, теряя терпение, но лицо ее было скорее озабоченным, чем сердитым.

Стейси повел нас в комнату мальчиков.

Как только дверь за нами закрылась, я спросила:

– Стейси, папа серьезно ранен?

Стейси нашарил лампу, зажег ее и опустился устало на край постели. Мы сгрудились вокруг него.

– Скажи!

Стейси мотнул головой.

– Не знаю. Ногу переехал фургон… и еще выстрел.

– Выстрел?! – с испугом воскликнули Кристофер-Джон и Малыш. Но я больше ничего не спрашивала, боясь говорить, боясь даже думать.

– Мистер Моррисон сказал, он не думает, что пуля сильно его ранила. Он считает, она только задела кожу… вот здесь. – Стейси провел пальцем вдоль правого виска. – Она не застряла нигде.

– А кто же стрелял в папу? – спросил Малыш в великом возбуждении. – Никто не имеет права стрелять в папу!

Стейси поднялся и велел Кристоферу-Джону и Малышу лезть под одеяло.

– Я уже и так слишком много рассказал вам. Кэсси, ты тоже иди спать.

Но я продолжала сидеть, тревожные мысли не позволяли мне уйти.

– Кэсси, иди, мама же сказала тебе.

– Как это фургон переехал его? Почему в него стреляли? – сердито выпаливала я вопрос за вопросом, а про себя уже обдумывала месть тому, кто посмел напасть на папу.

– Кэсси… иди наконец спать!

– Не пойду, пока ты мне все не расскажешь!

– Я позову маму, – попробовал угрожать Стейси.

– У нее и так хватает забот, – сказала я и, скрестив на груди руки, ждала: я была уверена, что он все мне расскажет.

Он подошел к двери и открыл ее. Кристофер-Джон, Малыш и я напряженно следили за ним. Но он тут же закрыл дверь и вернулся к постели.

– Что они там делают? – спросил Малыш.

– Ба перевязывает папе голову.

– Так что же все-таки там случилось? – повторила я.

Стейси сдался и, вздохнув, сел.

– Мы уже возвращались из Виксберга, когда слетели оба задних колеса, – начал он глухим шепотом. – Уже стемнело, и шел дождь. А папа и мистер Моррисон… они решили, не иначе кто-то их открутил, колеса эти, потому что слетели сразу оба – раз и слетели. И я сказал им тогда, что, когда мы были еще в Виксберге, я видел около нашего фургона двух каких-то парней, а папа сказал, что некогда распрягать и разгружать фургон, чтобы посадить назад эти колеса. Он считал, что кто-то крадется за нами.

И вот мы подобрали колеса, нашли болты, и папа велел мне держать покрепче вожжи, чтоб заставить Джека стоять смирно… А Джек очень упрямился, потому что испугался грозы. Потом мистер Моррисон взял да поднял фургон, сам, один. Фургон-то был какой тяжелый, а мистер Моррисон поднял его, как пушинку. Папа быстро надел первое колесо…

И тут в него выстрелили…

– Кто… – начала было я.

– По дороге ехал грузовик и остановился как раз за нами, пока мы занимались этим колесом, чтоб надеть его. Только мы-то грузовик не слышали, как он подъезжает, никто из нас не слышал, ведь лил дождь и гром гремел, к тому же они ехали без зажженных фар, пока не остановились. Их было по крайней мере трое, в этом грузовике-то, и, как, только папа их увидел, он протянул руку за своим дробовиком. Вот тут они и выстрелили в него, и он упал, а левая нога оказалась под фургоном. И вдруг… вдруг Джек как рванет! Это он выстрела испугался и встал на дыбы, а я… я не удержал его… и… фургон переехал папе ногу. – Голос у Стейси тут надломился, и он воскликнул: – Это из-за м-меня папа сломал ногу!

Я обдумала, что он сказал, и, положив руку ему на плечо, возразила:

– Нет, вовсе не из-за тебя. Это те люди виноваты.

Какое-то время Стейси не мог говорить, и я не торопила его.

Наконец он откашлялся и продолжал хрипло:

– Как только мне удалось, я… я привязал Джека к дереву и бросился к папе, но папа велел его не трогать, а мне самому спуститься в канаву. После того как они выстрелили в папу, они накинулись на мистера Моррисона, хотели с ним расправиться, но он оказался проворней и много сильней их. Всего я не мог видеть, было темно, только когда свет передних фар падал на них. Мистер Моррисон подхватил одного, словно пушинку, и бросил на землю, да так, что все косточки у того затрещали. Тогда другой из тех двоих, что остались, у которого было ружье, выстрелил в мистера Моррисона, но не попал.

Мистер Моррисон взял да нырнул в темноту, подальше от светящихся фар, а они за ним.

– Дальше я уж не видел, – сказал Стейси, бросая взгляд на дверь, за которой лежал папа. – Слышал хруст, удары. Кто-то кричал и сыпал проклятьями. А потом ничего не стало слышно, кроме дождя, и мне стало жутко страшно. А вдруг они убили мистера Моррисона, испугался я.

– А вот и не убили, – вставил свое слово Малыш, глаза его так и горели от возбуждения.

Стейси кивнул.

– Потом я увидел вот что: в свете грузовика появился человек, он шел спотыкаясь, подобрал с дороги того, которого бросил мистер Моррисон и перекинул его через борт грузовика, а потом вернулся, чтобы помочь третьему, у которого была сломана рука. Она неловко висела у него сбоку. Потом они развернули грузовик и укатили.

– А потом что? – спросил Малыш.

Стейси пожал плечами.

– Ничего. Мы надели второе колесо и поехали домой.

– Кто это были? – резко выдохнула я.

Стейси посмотрел на меня и спокойно ответил:

– Я думаю, Уоллесы.

От испуга настала минутная тишина, потом Кристофер-Джон со слезами на глазах спросил:

– Стейси, а… а папа наш умрет?

– Нет! Конечно, нет! – поспешил ответить Стейси.

– Но он совсем не двигался…

– Не надо, чтоб папа умер! – заплакал Малыш.

– Да он просто спал, мама же сказала. Просто спал.

– Ура, а когда он проснется? – закричал Кристофер-Джон, слезы так и катились по его пухлым щекам.

– Ну… у-утром, – сказал Стейси и обнял обоих, Кристофера-Джона и Малыша, чтоб успокоить. – Вот дождетесь утра и сами увидите. Утром он уже будет здоров.

Больше Стейси не сказал ни слова; он так и не снял с себя мокрой, грязной одежды. Мы тоже замолкли, получив ответы на все наши вопросы. Но все равно нам было страшно, мы сидели молча и слушали, как дождь, теперь уже мягко, стучит по крыше, и смотрели на дверь, за которой лежал папа, мечтая, чтоб скорей настало утро.