Александр Тесленко
      Пылесос истории
      Повесть
      "Дорогая мамочка! Я представляю, как ты волнуешься за меня и сердишься за то, что я редко тебе пишу. Но очень прошу - не волнуйся. Ты со своим впечатлительным характером принимаешь все слишком близко к сердцу. Это прекрасная черта, но, поверь, - у меня все хорошо! Здесь ничего плохого со мною просто не может произойти. Редко пишу я лишь потому, что много работы. Ужасно много. Позвонить же, как ты, знаешь, мы к вам не можем. Точнее, это очень сложно. И знай, если я добьюсь разговора с тобой, это уж точно означало бы какую-нибудь беду, которой, повторю, здесь случиться практически не может.
      Прошу тебя, при каждой возможности передавай привет моей дорогой Амилке и целуй ее. Ведь я ей совсем не пишу. Знаю, она тоже не сидит на месте, носится по нашему тесному и громадному Мирозданию. А к тебе она, я уверен, изредка забегает, и вы имеете возможность поговорить и вместе почитать мои письма. Целуй и, пожалуйста, береги мою Амилку. Без нее мне очень плохо. И без тебя страшно плохо, дорогая мамочка. Но в жизни никогда не бывает, чтобы во всем было лишь хорошее.
      Я доволен своим научным руководителем, а стало быть, и всей своей работой. Очень много приходится заниматься чистой наукой. А это, оказывается, преинтересная штука. Вырастаешь в собственных глазах. Кроме чистой прикладной физики, я уже достаточно хорошо ориентируюсь в проблемах современной биологии, без которой нам с нашим "пылесосом" просто не обойтись.
      Поверь мне, мамочка, я очень часто вспоминаю все наши беседы и хорошо помню все твои опасения и предостережения. Безусловно, любая наука и человеческая деятельность должны служить только всеобщему благу. А оно складывается из личного блага для каждого, кто чувствует и мыслит. И в этом я никогда тебе не возражал. Хотя теперь у меня больше чем достаточно возможностей убедиться в том, что чистейшие и святейшие научные замыслы не так-то легко воплотить достойным образом в жизнь... Но поверь мне, мамочка, - тебе никогда не придется стыдиться за мои поступки, ибо, в конечном итоге, главнейший мой научный руководитель - это ТЫ.
      Погода здесь стоит вполне пристойная. Зимы не очень лютые, а летом не очень жарко. То есть все нормально. У меня имеется возможность достаточно часто выходить за пределы городка. И хотя отдыхом эти отлучки назвать очень трудно, но они очень разнообразят мою академически-аспирантскую жизнь. Я всегда одеваюсь, как ты говоришь, по сезону и еще ни разу не простудился. Врачи у нас здесь прекрасные, так что не волнуйся, мамочка. И, пожалуйста, не обижайся, что редко пишу. Очень много работы. Настоящей работы и настоящего научного поиска.
      Именно об этом я мечтал всю жизнь.
      Обнимаю, целую Вас всех. Ваш Юлимар.
      1234512345123451234512345123451234
      5 12345123451234512345123451234512345"
      Под развесистыми ветвями старого каштана, на котором уже зеленела весенняя листва, - семь толстенных, в два обхвата пней, поставленных вместо столиков. Стулья же - самые обыкновенные, из дюралевых трубок с фанерными сиденьями. Стулья на ночь заносили в домик торговой точки № 165. А столы дневали и ночевали на улице. И в дождь, и в снег. Зимой павильон не работал. А с ранней весны до поздней осени Микола любил посидеть здесь и после работы, и в выходные дни. Конечно, когда не было дождя. На свежем воздухе один только шашлычный запах пьянил. Если еще прихватить с собой то, что "категорически запрещается", - наслаждение не с чем и сравнить. Понятно, для тех, кто в этом разбирается.
      В этот вечер Микола ушел с работы несколько раньше обычного. Собственно, работы в тот день для него не было. Никто его не искал, а выдумывать что-либо ради дня завтрашнего не имел ни малейшего желания. Вот и отправился домой.
      Свои неполные сорок лет Микола прожил разнообразно и непоседливо. В школе учился хорошо, был почти отличником. Однако после восьмого класса, желая поскорее избавиться от родительской опеки, решительно и не без семейных скандалов подался в ПТУ, где и получил профессию плотника. Немного проработал по специальности на заводе и был призван в Армию, откуда вернулся с еще одной профессией - водителя. Но душа продолжала искать свое место в жизни. Подал документы в химико-технологический институт, сдал все экзамены и был зачислен. Но через два года его отчислили за неуспеваемость. Причина неуспеваемости - новое увлечение. Литература! Начал писать стихи, рассказы. И это так его поглотило, что учение на ум не шло. Он уверовал в то, что его ожидает судьба великого писателя. Способствовали этому поощрительные отзывы и комплименты друзей в редакциях. Ему посоветовали пойти в литературный институт. Он с радостью согласился. Судьба и на этот раз ему улыбнулась. Он легко поступил и прожил еще три прекрасных и многообещающих года. А когда возвратился домой, то впервые в жизни осознал, что он уже не юноша. Осмыслил, сколько ему лет и... всю глубину своей никчемности. Кто он на этом свете? Никто. Действительно никто. За эти годы умерла мать. Сердечный приступ. Он приезжал на похороны из Москвы. Отец сильно постарел. Перестал его поучать и, как казалось, вообще не обращал на сына внимания.
      Но жить-то надо. И он вспомнил свою первую профессию. Отправился на комсомольские стройки - изучать жизнь, собирать материал для будущей книги. Но хватило его на два года. Он снова вернулся домой, устроился рабочим сцены драматического театра - при искусстве, так сказать, для будущего писателя тоже не лишне. Вскоре "с горя" женился, не долго выбирая спутницу жизни.
      Лариса работала машинисткой в одной из редакций, где бывал Микола. Он не раз поглядывал на складную, модно одетую прыщеватую девчушку. Как-то, на восьмое марта, он удостоил ее букетиком подснежников. Лариса растрогалась. Ему тогда показалось, что он смог бы с нею жить.
      Так и пришел, неожиданно для самого себя, однажды к ней в конце рабочего дня. Был усталый, весь какой-то съежившийся, совсем сникший - он и так не мог похвастаться ростом, редкая бороденка сбилась в кривой рыжий клинышек. Какое-то мгновение, стоя на пороге, глядел на Лариску. Она подняла глаза, машинально выключила электрическую "Ятрань" и вопросительно взглянула на него.
      - Привет,- наконец выдавил Микола. И заставил себя улыбнуться.
      - Привет,- Лариса почему-то зарделась.
      - Тебе еще долго работать?
      - Да нет... Я уже все... Сегодня я уже свободна.- Она порывисто поднялась, постояла в нерешительности и села.- А что такое? Почему ты... Почему вы спрашиваете?
      - Пошли, если ты свободна... Хочу с тобой поговорить, посоветоваться...- и вдруг без колебаний Микола по-деловому буднично спросил: - Ты не согласилась бы выйти за меня замуж? Мне кажется, что мы подошли бы друг другу...
      Вот так он женился, быстро и разухабисто. Отец отнесся к этому вполне спокойно. Не радовался тому, что сын наконец-то вроде утихомирился и пускает корни, не сердился, что выбрал себе прыщеватую щеголиху. Одевалась Лариса, как на ярмарку. Шила в ателье, шила сама, выходило недорого, но всегда ярко и модно. Порой до безвкусицы модно. Когда появился Юрасик, Лариса стала немного сдержаннее в своем желании иметь "потрясный вид". Но, как и раньше, за своим внешним видом следила тщательнейшим образом. Объяснялось это тем, что она считала себя, и в этом ее убедила мама, пугалом гороховым. Ей-де без косметики и приличного наряда в город и выходить стыдно. В чем-то старая мать была права, в чем-то ошибалась: после рождения Юрасика Лариса сразу выправилась и даже в латаном домашнем халатике казалась матери "настоящей женщиной".
      Жили они вполне мирно и даже весело. Пока Юрасик был совсем маленьким, Лариса умудрялась "подкидывать" его своим подругам на несколько часов (однажды даже эксплуатировала молодого автора, которому перепечатывала его гениальный роман) , и они с Миколой ходили в кино или в театр (в "свой" театр заходили важно, с черного хода). Порой позволяли себе посидеть в ресторане.
      Микола продолжал писать и ходить по редакциям. И в который раз предлагал он свою рукопись издательству, но фортуна словно отвернулась от него. А смотрела ли она когда-нибудь в его сторону? Просто раньше, когда он был совсем молодым, когда от него ничего не требовалось, только жить и учиться, не составляло труда тешиться мнимой благосклонностью своенравной фортуны. Если, к тому еще, собственная голова варит вполне прилично. Что же касается тесного жизненно-литературного трека, судьба улыбается лишь сильнейшим и хитрейшим, а не растяпам с куриными мозгами, как иногда говорила Лариса, вроде бы совсем не про него. Он и вправду ни разу не обиделся и виду не подал, что понимает, о ком идет речь...
      И частенько, сидя возле толстенного, в два обхвата стола торговой точки № 165 да еще в хорошую погоду за кружкой холодного пива, он позволял себе, лениво жуя традиционно недожаренный шашлык, подтрунивать над Ларисой и над растяпами с куриными мозгами, которые потягивали пиво рядом с их столом.
      Сидел в тот вечер Микола возле своей любимой пивной будочки и почему-то думал о коллеге из театра, художнике-неудачнике, рабочем сцены. Тот был гулякой с большим стажем. Несмотря на свой предпенсионный возраст, он мог демонстративно выпить бутылку сухого красного и выходить на трассу ежегодного традиционного марафона. Каждый год он добегал до финиша, а затем несколько месяцев, при случае, разглагольствовал о пользе сухого красного и о своих загубленных возможностях. Из него, видите ли, мог бы получиться не только гениальный художник, но и выдающийся спортсмен-марафонец. Еще любил повторять:
      - Теперь задаром премьеры "премьерят"! Вот Кикоть - так тот был настоящим человеком. После каждого праздника всем, кто на него за кулисами работал, меньше чем по трояку не давал... А сейчас? Вырождается украинская опера. Вырождается!..
      Миколе доставляло удовольствие подложить своему "гениальному" напарнику хоть небольшую свинью и потом прислушиваться, как того разносит начальство. Объяснить своей антипатии Микола никак не мог.
      Так вот, сидел он в тот весенний вечер под старым каштаном, рассуждая сам с собой о "сложности и непостижимости человеческой породы", которая одних индивидуумов каким-то образом объединяет, а других - напрочь разъединяет... Не сразу заметил, что к нему подсел средних лет большеносый мужчина в строгом сером костюме и молча поставил на могучий дубовый стол бутылку "Наполеона".
      За всю жизнь такого дорогого коньяка Микола не пил, хотя и поглядывал иногда с завистью, когда тот бывал в продаже. Но каждый раз громко восклицал:
      - Какие дураки его покупают? За эти деньги можно целый месяц пьяным ходить.
      Они встретились с незнакомцем взглядами, и тот как-то устало и виновато улыбнулся.
      - Ты что дурака валяешь?- спросил Микола.- Хочешь, чтобы сразу милиция загребла?
      Сероглазый мужчина коснулся ладонью своей короткой бородки:
      - Милиция? С "Наполеоном"? Такого не бывает. Да и где эта милиция?
      Незнакомец быстро поднялся и подтянул поближе к столу что-то ослепительно серебристое. Микола не сразу разглядел, что это обыкновенный мопед, только все его части оказались не крашеными, а хромированными или никелированными. Мопед ловил все лучи еще яркого заходящего солнца и весь радостно сиял.
      - Что это за чудо техники?- Микола криво, но доброжелательно усмехнулся.
      - А разве сам не видишь? "Верховина". Прекрасная машина, как метеор мчится.
      - Если бы пил что подешевле, то и на мотоцикл разжиться смог,рассмеялся Микола громко.
      Ему вдруг показалось, что незнакомец чем-то напоминает художника-марафонца, вот только одет с иголочки. "Испортит мне вечер этот сероглазый".
      - На мотоцикл разжиться?- переспросил незнакомец.- Зачем? У меня все есть. "Волга" последней модели. Прекрасная дача. Зачем мне еще мотоцикл? Свою "Верховину" я просто люблю. Хлопот никаких. Машина легкая, быстрая. Она у меня немного модернизирована. Давай по малой толике? - не ожидая согласия, незнакомец решительным движением подхватил фирменную темную бутылку и начал не спеша откупоривать.
      - Прекрасный напиток. Божественный напиток,- произнес тихо и, как-то неожиданно, извлек из кармана два металлических складных стаканчика. Тоже полированные и блестящие. Привычным движением привел их в "состояние боевой готовности".- Все свое ношу с собой. Не люблю пить из чужой посуды. Так с детства привык.
      - Что, очень брезгливый?- деловито спросил Микола.
      - Нет, нет, не брезгливый. Просто не люблю...- незнакомец разлил коньяк ровно по полстаканчика.- Давай! Как говорится, за все наилучшее! Он пригубил и, прищурившись от удовольствия, стал смаковать: - Такое впечатление, будто летишь... Правда? Глоток сделаешь и летишь, летишь...
      - Знаешь, сколько я уже без "Наполеона" лечу?- буркнул Микола и, выпив коньяк одним махом, крякнул: - Хороший продукт. Только дороговат... Так чем, как говорят, обязан? У вас сегодня какой-то праздник?
      - У меня каждый день праздник,- многозначительно сказал незнакомец, маленькими глотками потягивая "божественный нектар".
      Микола поставил пустой стаканчик на стол, и сероглазый сразу же налил снова, на этот раз наполнив почти до края.
      - Ты что это, может, споить меня вздумал? - недоуменно произнес Микола.
      - Споить? "Наполеоном"? Тебя? Не смеши. Да и кто тебя заставляет? Не хочешь - не пей,- и снова прищурился, с удовольствием пил коньяк маленькими глотками.
      - Хороший вечер сегодня,- ни с того ни с сего сказал Микола.- Погода приятная. Тепло. Весна.
      - Давай познакомимся,- предложил сероглазый,- меня зовут Георгием. Протянул руку.
      - Я - Микола...
      - Ты где работаешь?
      Некоторое мгновение Микола колебался:
      - Вообще-то я писатель. Литературный институт окончил. А работаю в театре. Просто так, для жизненных впечатлений. Рабочим сцены. Я плотницкое дело с детства люблю. А ты кто?
      - Я физик. На научной работе. В ваших краях проездом. В командировке.
      - Понятно. То-то я тебя впервые вижу. Если б здесь жил, могли чаще встречаться. Ты, вижу, простой парень, хотя и "Наполеон" попиваешь... А место это я давно люблю. Здесь уютно. И почти рядом с моим домом. Вон, видишь, я там живу.- Коньяк с выпитым до этого пивом приятно кружили голову.- А ты что, в командировку приехал на этом драндулете? - Микола расхохотался.
      - С чего это ты зубы скалишь?- с обидой произнес Георгий.
      - Ты, Жора, как вижу, большой оригинал.
      - Прилетел сюда я самолетом, а этот, как говоришь, драндулет без проблем всяких отправляется багажом. За что я его и люблю...
      Микола продолжал смеяться, глядя на блестевший наполненный "Наполеоном" стаканчик. Наконец, после некоторого колебания, он взял его и опрокинул в рот:
      - За твое здоровье, Жора... Спасибо...
      - И что же ты пишешь? Ты поэт или прозаик?- спросил Георгий, плеснув себе коньяка и вновь наполнив стаканчик Ми-колы.
      - И поэт и прозаик... Но я еще не член Союза,- .пьяно улыбаясь, ответил Микола. - Не тороплюсь самоутверждаться профессионально. Жизнь следует получше изучить, жизненного опыта набраться...
      - А это дело... я вижу, ты любишь, - Георгий кивком указал на бутылку.- Боец?!- сказано было так, что Микола не мог сообразить, как воспринять произнесенные по его адресу слова. - Здоровье крепкое. Это хорошо. А если у человека здоровье в норме, то остальное уже само собой... Так?
      - К здоровью еще и деньжата не лишние. Чтобы вдохновение чаще приходило, - хихикнул Микола, поднимая блестящий металлический стаканчик.Ведь писатель без вдохновения - живой труп. А писать для заработка, чтобы прожить, - это же позор! Это позор! Ты согласен со мной? Левушке Толстому думать о куске хлеба не приходилось. Вот и писал, как бог. Не для денег потому что писал.
      Микола затуманенными глазами смотрел на Георгия. Вдруг его озарило, что тот похож вовсе не на художника-марафонца, а точная копия его самого, Миколы. Такая же короткая бородка, тоже невысокого роста, худощавый и длиннолицый, сероглазый... Вот только одет изящно и строго во все новенькое. Микола же своей одеждой никогда не мог похвалиться. Но все же он принадлежал к тому типу людей, которые своей внешностью и поведением вызывают уважение, симпатию, доверие и доброжелательность, несмотря на склонность к фамильярности и бесцеремонности в обращении. Присмотревшись внимательнее, Микола убедился: они с Георгием действительно словно братья-близнецы.
      - Нет, не для денег нужно писать. О святых вещах забываем. Моя Лариска за целковый удавится... Да-а, что там говорить. Ты, брат, и сам без меня все знаешь.
      - Дети есть?- спросил Георгий.
      - Сын. Юрко. Скоро пять лет.
      - Молодец,-сказал Георгий.- Дети - это чудесно. Дети - это жизнь. Еще немного выпьешь? Так сказать, для чистоты и очевидности результатов эксперимента...
      - Какого эксперимента?
      - Это мы, физики, так говорим между собой... Особенно если берем грех на душу в рабочее время...- Георгий рассмеялся.- Вся наша жизнь - сплошные эксперименты и прежде всего над собой. Разве не так, Микола?
      - Конечно... Но, по правде, с чего это ты сегодня меня так щедро угощаешь?
      - А разве чем плохим угощаю? Извини, если не угодил. Что сам пью, тем и тебя угощаю.
      - Всяких я видел... Потом, бывает, начинают права качать: "Ты мой коньяк лакал, когда он у меня был? Лакал! Так гони сегодня на поллитра!"
      - Оставь, - брезгливо поморщился Георгий.- Я такие шутки с детства не люблю. За глупые шутки меня отец в детстве изрядно бил. А тебя, видать, жалели.
      Микола смущенно отвел глаза в сторону. А потом совсем неожиданно брякнул строку из своего стихотворения:
      - "Желтое тело осени уж в могилу просится..."
      - Сейчас весна, - напомнил Георгий. - При чем осень? - И пытливо посмотрел на Миколу.
      - Потому и говорю. В огороде бузина, а в Киеве дядька.
      Оба они сдержанно, словно поняв друг друга, рассмеялись.
      - А что ты на работе делаешь?- спросил Микола, лишь бы перевести разговор на другое.- Над чем экспериментируешь? Надеюсь, не бомбу сверхновую выдумываешь? Ты ведь - физик?
      - Физик. Но никаких бомб. Как говорится, я целиком и полностью на службе земного прогресса. По крайней мере так нам кажется.
      - Кому это вам?
      - Как это кому? Коллегам моим по институту, другим физикам. Моя тема... Но нет, убежден, что все это очень необычно и непонятно для тебя...
      - А ты популярно... Я давно уже с дерева слез, может, как-нибудь дошуруплю?
      - Речь идет об усовершенствовании систем квазирезистивного метаморфозования с четко обозначенным и управляемым пространственным перемещением рабочего агента... Извини, но если сказать иначе, то все равно понятнее не станет, и ты можешь подумать, что я сказочки рассказываю... Вот, скажем, если бы лет двести назад кто-то начал пояснения давать про телепередачи или о том, как можно деньги пересылать телеграфом... Понимаешь? Это сейчас в этом для нас ничего непонятного и загадочного нет...
      - Ну ты даешь, Жора! Или совсем за придурка меня принимаешь? - выпитое прибавило в его поведении самоуверенности и развязности. - Квази-рези-мези, и проще, хоть убей, как дикарю из племени мумбу-лумбу растолковать, видите ли, невозможно... Если я такой дурной, можешь еще стаканчик налить своего нектара, что еще дурню остается делать...
      - Напрасно обижаешься,- сказал Георгий и взглянул на часы, затем посмотрел на окрашенные лучами солнца в розовый цвет белые облака.- Если хочешь, я могу постараться объяснить все очень просто... Представь себе пылесос. Каким он должен быть? Ну, понятно, мощным. Правда? Но представь также, что он такой мощный, что всасывает новехонький ковер целыми кусками. А тебе нужно лишь почистить ковер... Понимаешь, он должен собирать пыль, мусор, а не выдергивать живую материю... И наоборот, если он окажется маломощным, то вся пыль останется на месте... Кому нужен такой пылесос? Один шум от его работы. Но про пылесос я тебе сказал так, для примера, потому что можно провести определенные аналогии... Представь себе такой своеобразный пылесос истории, который четко разделяет, безотказно упаковывает...
      - Что? Пыль истории? Ну ты даешь, Жора! Пылесосных дел мастер. Ну и молодец! Ты пивка не хочешь? Пивко с "Наполеоном" - это тебе не просто так, это, можно сказать, проведя определенную аналогию, писсуар истории... Ха-ха-ха... Хи-хи-хи...
      - Мне надо поторапливаться,- вдруг произнес Георгий.- Извини. Засиделся я с тобой. Спасибо за компанию. Рад был познакомиться. Хочу сделать тебе подарок, вернее, оставить на памяти о нашем сегодняшнем весеннем вечере вот этот, извини, складной стаканчик. Прекрасная работа, правда? И удобная штука. Их изготавливают на нашем опытном производстве. Поэтому бери смело, без церемоний. Надеюсь, наша продукция тебе понравится, и ты ее должным образом оценишь. Держи рычаг, - Георгий протянул руку на прощанье, встал.
      - Счастливо. Чувствую, что у тебя сегодня все же какой-то праздник... Может, с женой развелся? И захотел тихонько, но с шиком, отметить...
      - Нет, нет... Извини, уже поздний час... Мы прекрасно с тобой провели время. - Не так ли?
      - Ты что, "Наполеон" свой оставляешь?
      - Конечно!.. Угости жену... Или сам здесь допьешь... Что мне с ним делать?
      Георгий оседлал свою никелированную "Верховину", оттолкнулся ногами, она забурчала, чихнула, повезла своего хозяина по вечерней аллее к магистрали, где сновали легковушки и автобусы.
      Микола оглянулся вокруг. За соседними столиками до удивления мало людей. И никто не обращал внимания на необычную бутылку коньяка на его столе. Милиции тоже не видно. Микола плеснул себе еще немного. Выпил. Потом запихнул нестандартную толстушку в свой старенький, потертый дипломат, достал сигарету, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся дымом.
      Вечерело, сумерки сгущались.
      "Каких только чудаков на свете не встретишь. А решишься написать о нем, об этом сегодняшнем вечере, о дармовом "Наполеоне"... Разве кто поверит? Пылесос истории, видите ли!"
      Микола нажал ладонью на стаканчик, тот послушно сложил свои колечки-ободки друг в друга и улегся на блестящее металлическое донышко. Рассмотрел стаканчик, повертел его в руках.
      - Ручная работа, - сказал тихо и положил стаканчик в карман.
      Лариса долго не открывала, и он, слегка пошатываясь, позвонил еще раз. Наконец щелкнул замок. Микола нетерпеливо переступил порог. Перед ним стояла Лариса, совершенно голая, лишь на голове возвышался тюрбан из большого махрового полотенца.
      - Ты прости, что долго не открывала... я в ванной была. Голову помыла... Ты что, пьяный? Ты опять пьяный, зараза?!
      Никогда это слово "зараза" не звучало в устах Ларисы так для Миколы обидно, как сейчас.
      - Чего это ты голой шастаешь? Отец где? Постыдилась бы хоть его.
      - Батя лежит и не встает. Можешь успокоиться. Вот! Зараза пьяная! Дома денег нет, а он... Когда, наконец, твоя книжка выйдет, пи-исатель? Ты со мной хотя б'ы как с машинисткой рассчитался. Я тебе все дважды перепечатывала.
      Микола поморщился, икнул, достал из дипломата бутылку с недопитым "Наполеоном", Лариса напряженно и испуганно замерла, внимательно приглядываясь. Она-то хорошо знала - Микола никогда не приносил домой недопитую бутылку, если не он покупал.
      - Ты что, большие деньги получил? - спросила почти доброжелательно.
      - Даже не знаю, как тебе сказать...- уклончиво начал Микола, неторопливо разуваясь. Медленно сбросил один ботинок, затем другой. Хлопнул Ларису по голой спине.- Накинь хотя бы халат...
      - Юрко заснул, а в доме жарко... На улице уже весна, а батареи все еще горячие... Я просто задыхаюсь. Холодный душ приняла, малость полегче стало... Зачем ты пил, зараза? За эти деньги можно было сыну пальто купить... - но в голосе уже слышалось лишь любопытство.
      Микола с важным видом, почувствовав себя в центре внимания, гордо прошествовал на кухню. Поставил бутылку на стол. Достал из кармана складной стаканчик, лихо подкинул его, держа за донышко, и тот послушно принял форму блестящей, готовой служить по назначению посудины.
      - А ну-ка, Ларка, давай по маленькой! Да и поужинать дай мужу.
      - Все на плите, давно тебя ждет... А ты...
      - Садись к столу... Прекрасное пойлище этот "Наполеон". Да-да! Ты "Наполеон" любишь? Его нужно тянуть маленькими глоточками. Тогда появляется такое ощущение, вроде ты летишь...
      - Ах, Миколушка, ну расскажи, что случилось?
      - Не торопись... - Микола понятия не имел, как объяснить то, что произошло, Ларисе, Он понимал, нужно говорить не только так, чтобы ему поверили, но и добавить такое, чтобы извлечь из этой ситуации какую-то выгоду для себя или хотя бы малую возможность самоутверждения.- Ты на работу сегодня ходила?
      - Нет, печатала дома. Сказала, что ребенок заболел. А у Юрасика и вправду маленькая температура... - Лариса достала из серванта большой хрустальный фужер, поставила рядом с металлическим стаканчиком. - Ну так плесни. За что, значит, выпьем?
      - Ты бы еще кружку под "Наполеон" подставила,- незлобиво буркнул Микола и чуть плеснул в фужер, на самое донышко.
      - Что это у тебя такое? - спросила Лариса, глядя на блестящий стаканчик. - Такие штучки зэки в лагерях делают. Откуда это у тебя?
      - Зэки в зонах,- передразнил. - Товарищ подарил. Мы с ним когда-то в Москве познакомились. Когда я в литинституте учился... А вот сегодня мы с ним встретились. Большим ученым стал. Засекреченный физик,- Микола и себе налил коньяка.
      Лариса рассмеялась звонко, неудержимо, как дурочка:
      - Его из тюряги выпустили, твоего засекреченного физика? Он там и стаканчики вытачивал. Хи-хи-хи... За что пьем, чудо мое писательское?
      - За счастье и здоровье присутствующих,- снова многозначительно и уклончиво ответил Микола.- Я сегодня создал гениальное стихотворение. Хочешь послушать? Про пылесос истории...- и сам едва не расхохотался.Слушай: Пылесос истории - ты метла фортуны. Посереди декорации суток. Кружка пива. Пена в шевелюре. Кто ж сказал: "Ты бей, но не убей!" Сцена, пыль. Где ж пылесос истории? Нет, не создали умники его... А за кулисами накурено, наплевано, красавицы, сняв грим, все пьют бордо...
      - Кончай паясничать,- перебила его Лариса, сообразив, что Микола беззастенчиво импровизирует.- Где ты с ним пил? Где взял деньги на коньяк? Ты дома взял деньги? - Лариса вскрикнула и побежала в комнату, скрипнула дверца секретера, не включая света, она нащупала деревянную шкатулочку, где они хранили деньги, и решительно направилась на кухню.
      Микола сидел понурившись. Денег дома он не брал, но и выдумать правдоподобное появление "Наполеона" тоже не мог. А сказать все, как было, казалось полной нелепостью, глупостью.
      Лариса с вызовом поставила шкатулку на стол и, пристально глядя на мужа, открыла крышку. Поверх старых пятерок и трешниц лежали три новенькие десятки.
      С минуту длилась немая сцена.
      - Миколка, Миколушка! Ах ты заразочка моя... Прости меня, я погорячилась. Ты сам понимаешь, когда дома денег кот наплакал, мне подумалось, что тебе захотелось кого-то "Наполеоном" угостить... Ты прости меня, глупую... Ладно, Миколка? Ты не сердишься? Ну, рассказывай...
      - Оденься прежде, балерина... Срамотой отсвечиваешь. Не буду же я тебе такой все на кухне рассказывать!
      - Сейчас, сейчас, Миколушка. Сейчас оденусь, - Лариса выбежала.
      А он пьяно уставился на три новенькие десятки. Он понимал, Лариса положить их туда не могла. За себя тоже был спокоен. Отец? Так он уже полгода не встает. Кто? Какой-то бред. Продолжение вымысла?
      Микола перевел взгляд на заполненный коньяком стаканчик, взял его и, не раздумывая, выпил. И сморщился, закрыв глаза. А когда снова посмотрел в раскрытую шкатулку, то увидел: там появилась новенькая пятерка.
      Он не видел, каким образом она там очутилась, хотя не сомневался мгновение тому назад ее там не было.
      От сознания фантастичности, даже дикости происходящего хмель из головы как ветром выдуло. Мозг напряженно заработал. Микола посмотрел с подозрением на стаканчик, торопливо вылил в него остатки "Наполеона" и, не отводя глаз от шкатулки, выпил. Там появилась новенькая трешка. Заметить, как это все происходит, ему не удалось, но сомнения исчезли.
      В кухню вбежала возбужденная Лариса в легоньком ситцевом халатике. Сразу же заглянула в шкатулку.
      - Ой, да ты еще положил? Спокойно, Миколка! Рассказывай. Теперь мы прекрасно доживем до конца месяца. Рассказывай же. Ты получил гонорар? За что? Дай почитать. Кто тебе печатал?
      - Ларисочка, оставь меня в покое... Собственно, что тебя разволновало? Ну, появилась копейка... Неужто такое, ах, событие?..- Микола медлил, понимая, что прежде всего ему самому надо во всем разобраться и самому успокоиться. - Так, в одной редакции попросили поработать... внештатным... Закончил же я литинститут, есть у меня и вкус и опыт...- безбожно врал Микола. - Толком еще не знаю, как они мне заплатят, но обещания были заманчивые...
      - Ну, зачем такой дорогой коньяк покупал? Бешеные ведь деньги. Он же рублей пятьдесят стоит? Да? А с кем ты пил? В какой редакции?
      - Все-то тебе расскажи... Обойдешься пока. Ты же знаешь, я суеверный. Настанет время, обо всем узнаешь. Главное - все хорошо.
      Микола взял стаканчик, сполоснул его под струей теплой воды, сложил и бережно положил в карман.
      - Устал я сегодня. Давай ужинать. Я пораньше лягу спать. Заслужил.
      - Пьяный ты сегодня, как зюзя, - ласково сказала Лариса.
      Всю ночь Микола провел в напряженных и болезненных размышлениях и сопоставлениях. Он делал вид, что спит. Лежал с закрытыми глазами и припоминал все до малейших подробностей, начиная со встречи со своим сероглазым "двойником" и до появления очередной трешки. Связь между выпитым коньяком и появлением денег была несомненной.
      "Квази-рези-мези... с выраженным управляемым перемещением рабочего агента... Квази-рези-мези... Пылесос истории... Ну, Жора, ты даешь! Где же тебя искать? И нужно ли тебя искать? Ты не просил тебя искать? И не сказал, что будешь искать меня... Квази-рези-мези... Экспериментатор... Пылесосных дел мастер..."
      - Миколка, ты не спишь?
      "Если это действительно так, то... Нет, так просто не может быть! Это фантастика! Я лишку выпил. Пиво с "Наполеоном" никогда раньше не пил и одурел с непривычки. Бред? Но Лариска... Она-то трезвая..."
      Он был готов вскочить и бежать среди ночи к друзьям, поднять на ноги соседей, только бы выцыганить под любым предлогом бутылку любого спиртного, наполнить блестящий "солнечный стаканчик" и выпить. А может, нужен только "Наполеон"? Вполне возможно.
      - Ты с таким трудом дышишь. Ты не спишь, Миколка?
      Ему никак не удавалось разобраться в том, что произошло, но понимал попал в такую ситуацию, которая не может не подарить ему хотя бы временной радости. Временной? Почему временной? Лишь потому, что ничего нет вечного в этом мире? Как пришло, так и уйдет? Какая несправедливость! Как несправедлива жизнь!
      - Ты завтра идешь на работу?
      "Какая может быть работа завтра? Тут такие события раскручиваются. Нужно во всем поскорей разобраться. За подкладкой пиджака припрятана от Лариски десятка... Мало. О "Наполеоне" нечего и думать...
      А если система работает на чем-либо подешевле. Надо проверить все - от пива и сухих вин до водок и разных коньяков. Но в десятку никак не уложиться. Господи, как говорила моя мама, почему люди бывают бедными? Потому что глупы? А почему бывают глупы?.. Потому что бедны? Всю жизнь считаешь копейки и зависишь от них. Вот и сейчас. Такой казус случился, такой многообещающий эксперимент. Да тут и сотни не жаль. Так нет же! Дудки! Нищета проклятая! Надо бы у Лариски еще одну десятку взять. В конце концов, если все ладно будет, то и назад вернется. А если нет, то не обеднеем".
      Ночью вспомнил о том, что забыл хотя бы заглянуть в комнату отца. Но...
      "Батя простит. Но я и так не каждый день с ним вижусь. И он без меня не скучает. Лежит себе, телевизор смотрит. И почти ни с кем не разговаривает. Даже с внуком. А следовало бы деду больше общаться со своим внуком. Говорят, что общение с детьми лечит и омолаживает. Скажу об этом батьке. А то лежит и только кашляет. Старый уже... Лариска говорила, что покормила его и все сделала... Значит, все в порядке..."
      - Тебе не холодно? Может, форточку закрыть?
      "Так что же получается, если с умом, то - живые деньги... Как в кабине космического корабля - регенерация, круговорот и взаимный обмен газов, воды... Безотходное производство... Обалдеть можно. Ну, Жора, ты даешь! А если пить чужое? Вот тебе и заработок? Господи, уже утро?"
      ...Из рубанка вырываются красивые завитки ароматных стружек. А Витька Кисляк, - такая фамилия у рябого с веснушками соседа по верстаку, - коварно накидал ему полную пазуху стружек с опилками. Они тогда здорово подрались, до крови. Разнимать их прибежали два преподавателя училища. А Микола, еще слабый паренек, безуспешно дергался в сильных руках и истерично со слезами кричал: "А за что он меня? Пускай себе опилки напихает! А зачем он мне? Я ему полный рот стружек набью! Гад этакий! За что он меня?!" Витька Кисля к стоял возле верстака, его никто не держал, вытирал разбитую губу и виновато повторял: "Я просто пошутил. Я всем опилки за пазуху кидал. Все только смеялись... Я просто пошутил..."
      Едва не задохнулся Микола в куче свежих опилок после своей первой в жизни "настоящей" выпивки. Искал тогда бригадира лесопильного цеха. У того была припрятана бутылка самогонки, а до обеда оставалось пятнадцать минут. Вот взрослые ребята и послали за ней его, "салагу", который только что выдул свою первую трудовую поллитровку. Наказали, чтобы он напомнил еще Володьке, что его ждут в паркетном цеху. Микола не заметил открытого люка в машинное отделение пилорамы. Шел, широко расставляя неслушающиеся ноги, споткнулся о вмерзлую березовую колоду и прямо головою вниз полетел в квадратный проем. Спасло то, что, зацепившись за лестницу, упал, погрузившись в свежие опилки. Но именно это чуть его не погубило. Он глубоко вдохнул в опилках, как под водой, и стал задыхаться. Вытащил его бригадир, на счастье заметивший пике Миколы. Парень уже посинел от судорожного кашля и рвоты. Врача не вызывали. И вообще никому ничего не сказали. Обмыли салагу, влили в него еще полстакана самогона и положили спать за штабелями паркета...
      Когда призвали в армию, то искренне радовался - конец периодическим, но в то же время регулярным пьянкам с бригадой. Да здравствует новая жизнь! Но когда представился случай, не колеблясь, начал грызть гранит автонауки с единственной целью - иметь возможность в будущем выезжать за границы войсковой части, чтобы дать "утеху душе". При этом не забывал услужить без лишнего филантропства своим жаждущим однополчанам. Однажды, не найдя водки в районе, погнал машину в область, задержался на шесть часов. Его уже стали разыскивать на штабной машине. Одному Богу известно, как Миколе удалось отбрехаться перед комбатом и замполитом, оправдываясь неожиданным ремонтом в дороге. Все понимали, что Микола врет, но пожалели - не столько его, как честь воинской части.
      Когда, отслужив, сдал испытания и был зачислен в химико-технологический институт, Микола отдохнул душой и телом - винцом тогда торговали с восьми часов утра, с алкоголизмом еще никто не боролся. Словом, проблем этих будто тогда не существовало, а учение давалось легко. Микола сразу ощутил, что голова его варит неплохо. Но голову-то беречь надо. Отягощать ее наукой нужно постепенно, ибо жизнь прекрасна и многолика и так быстро летит, кружится, как красивые девчата в старинных вальсах... Тогда он написал свое первое стихотворение, опьяненный поцелуем Светланы и стаканом "Лидии" - "Ах, сколько лет я дожидался Вас. Вы - свет моих очей, Вы - свет в ночи, как жаль - что быстро мчится время, но предо мной - Ваш взгляд, я слышу голос Ваш, дыханье Ваше ощущаю, походка Ваша опьяняет. Одно тревожит среди ночи: когда же скажешь ты: "Я вся твоя!" Таких "шедевров" Микола мог написать штуки три за один присест после стакана "Лидии" или "Изабеллы".
      Для патриотических катренов в студенческую многотиражку требовался более серьезный творческий возбудитель. И выходило неплохо. Он решил забрать свои документы после второго курса, когда не сдал два экзамена, а на третий вообще не пошел. Его искренне уговаривали не торопиться со своим решением, советовали: "подтянуть хвосты", собраться, взять себя в руки. Поберечь, наконец, свой литературный талант. Ведь чтобы писать стихи, нужно знать жизнь. А чтобы знать жизнь, нужно знать специальность. И если ты сам сделал выбор и поступил в химико-технологический, то просто грех бросать учение. Не мальчишествуй. Ты уже отслужил армию и должен быть серьезным..."
      Но его манили лавры известного писателя - книжки, выступления по радио, телевидению, машина, дача, поездки за рубеж...
      "Ничего мне не нужно от жизни, лишь бы не быть покоренным судьбой, пусть вороном черным - но живя триста лет, созерцать, удивляясь быстротечности жизни людской. Ничего мне не нужно от жизни, если б смог пренебречь и попрать все запреты, границы - замелькали бы черно-белые метки столбов, убегая назад от моей колесницы..."
      - Что-то мне холодно. Я прикрою форточку. Прости, Микола, я через тебя перелезу.
      "Квази-рези-мези... Пылесос истории... При чем тут пылесос истории? Дурень я. Пьяный дурень. Жора начал что-то говорить, а я его нахально перебил, полез со своим "писсуаром истории"... Пивко с "Наполеоном"... Дурень. Голова болит. Это не от выпитого. От волнения. От выпитого у меня уже никогда не болит голова...
      Квази-рези-мези..."
      - Я тебя не разбудила?
      Будильник зазвонил, как всегда, в семь часов. Лариса встала, привычно поцеловала мужа и побежала будить и собирать в детсад Юрасика. Микола долго притворялся спящим. И когда Лариса спросила, когда ему нужно на работу, не опоздает ли, сонно отмахнулся:
      - Не волнуйся... Все в порядке... Я не опоздаю...
      - Не забудь покормить отца, когда проснется.
      - Хорошо,- прохрипел он. Замер, ожидая, когда хлопнет дверь за Ларисой. Сразу же вскочил с кровати, бросился к телефону. Попросил товарища передать, чтобы в театре его сегодня не ждали. Температура тридцать девять, и вообще он едва живой... Заглянул в комнату отца. Тот спал, тяжело дыша во сне.
      Микола посмотрел на часы. Половина восьмого. До двух часов дня нечего и думать о спиртном, даже по знакомству не купишь. Но ждать шесть с половиной часов - это же невыносимо. Это пытка.
      Бежать к кому-то из друзей за бутылкой - дикость. Что о нем могут подумать? Оставалось одно, однако тоже дикое и позорное, по крайней мере если быть откровенным с самим собой. Одеколон "Жасмин"... На полочке в ванной комнате стоял полный флакон. Микола никогда еще не пил одеколон, хотя и видел, как это делают другие, когда изучал жизнь и "собирал материал для книги". Это всегда вызывало отвращение. Но успокаивала мысль, что, пожалуй, и не придется пить. Может оказаться, что достаточно вылить "продукт" в чудодейственный стаканчик, а потом его опорожнить. Именно так и должно произойти. Ведь какая разница, куда из этого стаканчика выливается в рот или в раковину?
      Извлек из кармана блестящий кружок складного стаканчика и, взяв из ванной "Жасмин", Микола закрылся на кухне.
      Руки предательски дрожали. Наверно, от волнения. Только от волнения. Отвинтил пробку. Понюхал. Сморщился. Расправил стаканчик и нацедил в него сто граммов "Жасмина". Спохватился - ведь шкатулка должна стоять рядом. Для чистоты эксперимента. Сбегал, принес и открыл.
      Вылил одеколон из стаканчика в большую кружку.
      Посмотрел в шкатулку - никаких изменений. Как же так? Чуть не заплакал. А вчера... Как в сказке... Однако вчера был "Наполеон". И вчера он его пил, а ни в какую кружку не переливал. "Интересно, а если действительно выпить, не хватит кондрашка? Люди-то пьют? Точнее, забулдыги. И не дохнут, как мухи... Да простит мне Бог... Одеколон крепче "Наполеона". Это же почти чистый спирт..."
      Микола вновь перелил одеколон из кружки в стаканчик. Зажмурился и выпил. Выступили слезы. Одеколон ожег горло. Перехватило дыхание от запаха.
      В шкатулке, поверх денег, лежал новенький металлический полтинник.
      "Господи! Стаканчик, значит, действует! С одеколоном тоже действует. Значит, будет и на водке. И на вине? Господи! Но почему лишь полтинник? Почти чистый спирт. Крепче "Наполеона". И только полтинник".
      Сквозь толстое стекло Микола увидел искаженную строчку - Цена 1 р. 10 к. Флакон наполовину пуст. Наверное, только этим можно объяснить скупердяйство стаканчика. Чтобы проверить свою догадку, Микола и вылил в него остатки одеколона. Терять было нечего. Флакон швырнул в открытую форточку, услышал, как он звякнул об асфальт и разбился. Воодушевившись, торжественно поднял стаканчик и выпил.
      В шкатулке звякнул еще один полтинник.
      - Все точно! Как в аптеке.
      Одеколон ударил в голову, по телу разлилась приятная нега.
      - Жасмин - красивое словцо, не познанное мною прежде. Свидание в саду... Прощанья отметем - оставим только встречи. И с Пылесосом, точно с Помпиду... Ха-ха-ха...
      Одним словом, день начался фантастически удачно. Обнадеживающий эксперимент следовало продолжить, во всем точно удостовериться, все по-научному исследовать, чтобы в будущем не нарваться на какое-нибудь случайное недоразумение. Из-под подкладки Микола достал "подкожную" десятку и начал одеваться, но тут же вспомнил, что до двух часов эксперимент не удастся продолжить. Руки бессильно опустились. А "Жасмин" будоражил кровь, призывал на подвиги.
      Тщательно вымыл несколько раз стаканчик с мылом под горячей водой. "Чтоб и духу не было. Отныне если пить, то самое дорогое! А это - в первый и последний раз!" Отнес шкатулку с деньгами на место. Опять лег и старался успокоиться. Но тщетно.
      - Жизнь новая нам открывает двери, жизнь новая на подвиги зовет, рукою физика душа виолончели вселилась в тело грешное мое. Я был никто, и мал, и неказист, но стать великим возжелал, и Справедливость Высшая - ее величество - мне благосклонно улыбнулась. Я чувствую дыхание и взгляд ее, я чувствую - поток несет меня, и на пути своем смету я все преграды. Вперед, актер, заманчивых волшебных сцен!..- декламировал вслух.
      Микола подскочил с дивана, понимая, что дольше лежать не сможет. Радость "открытия" его распирала. Да и "Жасмин" не ленился в глубинах его гениальных извилин.
      "Нужно действовать. Нельзя терять ни часа. И в жизни время нельзя терять. А время как вода. Течет и не вернется никогда. Мы ж тратим понапрасну секунды, минуты, часы, и месяцы и годы... Необходимо создать запас финансов и тогда... Тогда лишь и начнется кругооборот воды в природе! Пылесос истории! А деньги нужны для почина... И чтоб Лариска не узнала... Вот... Отцовский золотой брегет... ценой не менее трехсот..."
      Он нашел часы сразу, хотя тот и был запрятан на самом дне картонной коробки вместе с Ларисиными украшениями-драгоценностями. Исчезновение часов, Микола был уверен, внимания не привлечет. Отец, пожалуй, вообще забыл о них. Он уже совсем беспамятный. А Лариска три года назад хотела снести этот брегет в ломбард, когда с деньгами было туго. Но тогда как-то выкрутились.
      "Если Лариска хватится, то скажу, что отдал знакомому мастеру почистить механизм".
      Настроение было прекрасным. Хотелось действовать. Хотелось жить и побеждать. Все тело налилось до сих пор неведомой энергией.
      Путь до скупочного пункта показался бесконечным. В переполненном трамвае было тесно и очень неудобно, к тому же то и дело ловил на себе удивленные и осуждающие взгляды. Впервые в жизни Миколу подвела его бородка-борода. Будь он тщательно выбрит, то запах "Жасмина" от мужчины не вызывал бы удивления. Но... бритым его назвать невозможно. Как назло духота.
      К большой витрине, за которой принимали от населения изделия из золота и серебра, Микола не пришел, а прибежал. Он знал, что не только опоздал, но пришел напрасно. Он знал систему сдачи драгоценностей, установленную самими желающими избавиться от своего "богатства" - нужно прийти в пятницу формально к восьми утра, а на самом деле намного раньше. Желающих-то много, а записаться удается лишь тем, кто пришел в числе первых. В восемь часов работница скупки придет сюда и, открывая двери, начнет бурчать, что ей мешают работать, что талоны будут выдаваться только завтра. Однако люди не перестанут еще с час толпиться. Пойдет по рукам список, допишутся новые желающие. Наконец, золотовладельцы расходятся, чтобы собраться здесь же в семь вечера. Состоится перекличка. Того, кто не явился, не без удовольствия вычеркивают. На следующий день, в субботу, все снова пораньше сбегаются к витрине скупки, проводят перекличку. А в восемь часов - выдают талончики на всю неделю. Получил талончик и уже знаешь, в который день и час тебя освободят от тяжелого металла. Недоумки без талончиков испепеляются взглядами и безжалостно оттираются локтями тех, кто, недосыпая и убегая с работы, выхлопотал право на свой день и час. Но от друзей Микола знал, кое-кому удавалось упростить этот "героический" путь. На это он и рассчитывал. Возле дверей стояло человек десять.
      - Вы все с талончиками? - тихо спросил.
      Ему никто ничего не ответил, но все посмотрели на него внимательно. Когда же он, пытаясь отдышаться, опрометчиво дохнул одеколоном, интерес к его особе сразу уменьшился. Тем не менее один коренастый краснолицый усач в кожаном пиджаке продолжал смотреть изучающе, хотя несколько иронически, и свысока, но вполне по-деловому.
      - Принес что-то на комиссию?
      - Принес.
      - А что, если не секрет?
      - Часы.
      - Золотые?
      - Конечно.
      - Какие? Сколько хочешь за них? Пойдем прогуляемся... Если, конечно, хочешь.
      - Пойдем.
      Они зашли за угол дома, но усачу это место показалось недостаточно уютным для разговора, и он повел Миколу под каменную арку старого дома.
      - Ну-ка, покажи.
      Микола не без опасения достал из кармана отцовские часы, положил на чужую ладонь. Вроде бы не было оснований бояться усача, но разве узнаешь, где соломку подложить. Вдруг, к примеру, схватит часы - и айда проходными дворами. Попробуй догони его. Или заедет меж глаз так, что и догонять не захочется. Но усач ведет себя спокойно и заметно волнуется, чтобы Микола его самого не надул. Рассматривал часы со всех сторон, изучал, наконец, сказал:
      - Ну, что я скажу... Две сотни за них могут дать... Кстати, они на ходу?
      - Ходят, ходят, - ответил Микола. - Прекрасный механизм, разве придется почистить.
      - Вот и чудесно, - равнодушно продолжил краснолицый. - Мне с ними все равно не ходить... Минус комиссионные затраты... Рублей на сто восемьдесят еще можно рассчитывать...
      - Этим часам не меньше трехсот цена, - уверенно произнес Микола.
      Усач посмотрел на него высокомерно, снова принюхался к Миколе, и твердо заявил:
      - Значит, так, три десятки навару - это не много. Без талончика тебя сегодня все равно не пропустят. А деньги тебе нужны вижу, сразу. Могу дать сто пятьдесят. По рукам?
      - Мало, - возразил Микола; - Очень мало. Ему не менее трехсот цена.
      Коренастый рассмеялся.
      - Комик ты. Я на этом собаку съел. Можешь плюнуть мне в глаза, если тебе дадут за него хотя бы двести. Понимаешь? Я беру свои честные три червонца. И все. Могу даже... - усач на минутку умолк, присматриваясь, затем продолжил: - Могу даже взять пузырек... У меня тут рядом товарищ живет, ждать до двух не придется. Считай, обмоем как положено, взаимовыгодное дело. Я угощаю. Договорились? Или ты, может, не пьешь? усмехнулся.
      Это предложение меняло дело.
      "Эксперимент продолжается. К тому же, все выпитое добавится к стоимости часов".
      - Договорились. Только коньячку. Ладно?
      Усатый посмотрел на Миколу с сомнением, но ничего не сказал, лишь буркнул неуверенно:
      - Угу...
      Он положил часы в карман,- Микола напрягся,- но тот спокойно достал надорванную пачку с десятками и отсчитал пятнадцать купюр.
      Жестом приглашая следовать за ним, усач направился к подземному переходу. Микола поплелся следом. Они вышли на противоположную сторону улицы, коренастый достал купленные часы, продолжая рассматривать их на ходу.
      - Тебя как звать?
      - Миколой.
      - Тебе просто повезло. Понравился ты мне чем-то. Почти без навара тебя выручаю. Вижу, что тебе деньги очень нужны. Сам знаю, как оно бывает в жизни... Ты где работаешь?
      - В театре,- буркнул Микола и, поймав удивленный взгляд, уточнил: Рабочий сцены.
      - А-а-а... На такой работе не разживешься... Ну вот, мы и пришли.
      Они остановились перед массивными входными дверями подъезда.
      - Здесь мой товарищ живет. А ключи сейчас у меня. Товарищ в командировку поехал. Просил за квартирой присмотреть. Вот я и захожу иногда... Выпивки у него всегда навалом - коньяки всякие и вина... Не обеднеет, если мы с тобой немного посидим... А почему коньяка захотел? Правда, не пьешь другого? - спросил с иронией. - А я лично горилочку уважаю. Испытанный продукт.
      Вошли в кабину лифта.
      - А тебя как звать?
      - Меня? Георгием... - помедлив, отвечал усач, доставая связку ключей.
      - И ты тоже Георгий? - вяло удивился Микола.
      - И я тоже Георгий, - как-то машинально повторил за ним усач, выходя из лифта на седьмом этаже.
      Микола хотел спросить и его, где он работает и что делает на этом свете, однако сообразил, что делать это "неэтично".
      Хотел сказать и о себе, что он не просто рабочий сцены, но и литератор, однако сам же рассмеялся, представив себя сейчас со стороны.
      Они вошли в квартиру. Георгий заставил Миколу разуться:
      - Хозяин очень порядок и чистоту любит.
      В коридоре и в комнате, в которую они потом вошли, действительно было очень нарядно и чисто. Просто все вылизано, Хорошая мебель, скромная, но изысканная обстановка. Одна стена целиком занята полками с книгами. На другой - большой пушистый ковер с восточным орнаментом. Немецкий уголок отдыха. Непривычной формы цветной телевизор с огромным экраном.
      - Интересная машина,- заметил Микола, подходя к телевизору. - И сколько же твой товарищ за него отдал?
      - Точно не знаю... Кажется, полторы тысячи. Это на чеки брал. Он часто за границей работает. Нормально зарабатывает. Имеет чеки. Так ты и вправду только коньяк? Гляди! А я лично коньяки не признаю, - Георгий достал из маленькой тумбочки под журнальным столиком несколько початых бутылок. - Тут все есть, как говорят поляки, и по выбору и по цвету. - Георгий поставил на журнальный столик два бокала на длинных граненых ножках. - Садись, Коля. Ты не торопишься?
      - Что?
      - Спрашиваю, у тебя есть время, чтобы спокойно посидеть? Или хочешь быстренько опрокинуть и бежать? У меня талончик аж на три часа. Там мне торопиться некуда... Пришел сегодня пораньше, надеялся прорваться, если очереди не будет. Но ты сам видел, собственники драгоценного металла не дремлют... Садись.
      Микола вдруг подумал, а не хочет ли Георгий его споить, а потом спокойненько обчистить карманы. Но эта мысль почему-то совсем не испугала. Она его тонизировала. Все равно он постарается выпить как можно больше. Микола достал из кармана заветный стаканчик.
      - С твоего разрешения я буду пить из своей посуды... Пусть тебя это не удивляет. Это... подарок отца, память об отце. Я всегда пью только из этой штуки...
      - Комик ты, я не ошибся... Одеколон сегодня глушил тоже в память об отце из его подарка?
      Микола виновато потупился. Его и вправду мучила совесть, стало стыдно.
      - Хороший ты, Жора, хлопец...- сказал и, не чокаясь, выпил.
      А Георгий сразу же вновь наполнил стаканчик.
      - Ты только гляди у меня, не захмелей до ручки. Мне лишкие хлопоты ни к чему... И не в твоих это интересах... - слова вроде бы произнесены искренне, и Микола совсем успокоился, уверив себя в Жорином благородстве. Такие люди не станут опускаться до обыкновенного воровства. И в этом Микола не ошибся. От осанки Георгия так и веяло сытым благородством.
      Сидели они почти до двух часов. Микола изо всех сил старался выглядеть интересным собеседником. Припоминал анекдоты, забавные случаи из своей жизни. После третьего стаканчика признался Жоре, что он писатель. "Но разве печатают тех, кто правду пишет?!" Миколу переполняло желание, не теряя контроля над собой, как можно больше выпить. Это ему пока удавалось, хотя с каждым часом "культурного отдыха" язык все сильнее заплетался.
      В два часа дня Микола заставил себя встать. Георгий, тоже в изрядном подпитии, что-то разглагольствовал о Пиросмани, но сообразить что-либо толком Микола был уже не в состоянии. Поблагодарил.
      - Я никогда не думал, что писатели - такие простые и обычные люди, признался Георгий.
      Они трогательно обнялись, договорились иногда встречаться. Ведь "не для того же люди знакомятся и выпивают, чтобы потом навсегда забыть друг друга".
      Домой не без проблем добрался уже с тремя бутылками сухого вина, рассовав их по карманам. Вид имел презабавный. Все обращали на него внимание - взлохмаченный, расхристанный, он шел, глупо улыбаясь, гортанно напевая песенку собственного сочинения. Чтобы не бросало его из стороны в сторону, приходилось широко расставлять ноги и ни на минуту не забывать о земном притяжении.
      Долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец справедливость восторжествовала, и хозяин попал в свою квартиру. Ларисы, конечно, еще не было дома. Микола сразу же направился к шкатулке с деньгами. Стаканчик добросовестно действовал. Выгреб из шкатулки двадцать пять рублей по пятерке и два блестящих полтинника.
      Из кухни доносился шорох. Там он увидел своего отца. На нем серые с белыми цветочками трусы. Он, стоя возле раковины, сосредоточенно, дрожащими руками чистил картошку.
      - О, папуля, это ты здесь? Молодец! А я слышу, кто-то на кухне. И думаю, кто бы это? Захотел кушать, папуля? Голод не тетка. Это точно. Молодец! Картошка - это правильно. Это - по нашему. С сальцем ее сейчас, папуля. Выпить хочешь? Сей момент организую. Сухонького. Тебе крепкого нельзя. А сухое вино для твоего здоровья - просто лекарство. Молодец, папуля! Это я хвалю - захотел кушать, картошенки сам начистил. Сейчас я сальце принесу.
      Отец лишь неторопливо обернулся, взглянул на сына и продолжал тщательно чистить картофелину.
      Микола повытягивал из карманов бутылки. Принес из холодильника кусок сала, нарезал его, настрогал. Поставил на стол волшебный стаканчик, а для отца большую керамическую кружку. Налил полную "Алиготе".
      - Давай, батя, шарахнем за твое здоровье! На, бери! Сейчас ты у меня оживешь. Скоро все твои болячки сбегут. Можешь мне поверить. Это говорю тебе я, твой сын. Заживем теперь, батя, как короли. Слышь?
      Отец устало, держась из последних сил, равнодушно смотрел на него. Потом перевел взгляд на полную кружку и невольно протянул к ней руку. Пил он с трудом. Руки его дрожали. Вино текло по щекам, по подбородку. Наконец одолел содержимое кружки и бессильно опустился на стул.
      - Сейчас, папуля. Минутки через три оно в кровь перейдет, и ты сразу затанцуешь.
      Отец поднял взгляд:
      - Ты сам едва на ногах стоишь, сынок... С чего это ты? Что случилось? - но, видя блаженную улыбающуюся физиономию сына, понял: ничего плохого не произошло. - Хорошее вино... Давно я не пил... У тебя сегодня праздник?
      - У нас теперь каждый день будет праздник! Не веришь?
      - Ты устроился на настоящую работу? - отец немного оживился, в глазах засверкали искорки.
      - На работу? - Микола неудержимо, пьяно рассмеялся. - Пусть на нее черт устраивается, на ту работу, что называешь настоящей. Слышь? Я писатель. Ты знаешь, что это - моя жизнь.:.- Микола говорил с трудом, язык плохо слушался, но он настойчиво выводил патетические рулады, пытаясь заставить отца поверить в свою гениальность.- Ты знаешь, как это сложно, пап, быть писателем? Нет, ты этого не понимаешь и представить себе не можешь! Ведь не хочется писать ради денег! Не хочется, пап! -Настоящему писателю стыдно, он просто не имеет права писать только ради денег. Это просто преступление! Вот! Преступление! Думаешь, трудно собрать воедино десяток слов? А получится стишок. Вот хочешь, я тебе сейчас их с десяток придумаю. Про что скажешь, про то и придумаю. Про любовь, про радость свободного труда, про ядерную угрозу, про весну, про бездомную собаку, про первый снег... Но это будет не от чистого сердца. Ты понимаешь, пап? Писатель не имеет права писать для заработка! Душа, пап, она не прощает, пап, продажности...- Микола икнул и старательно налил вино, себе и отцу.
      - Ты много пьешь... Это никогда до добра не доводило. Никого...
      - Ты лучше выпей сам, пап, и не говори глупостей. Не нужно меня поучать. Не нужно. Мне уже скоро сорок лет. И мне самому есть кого учить уму-разуму. Вот! Это я много пью? Ты, пап, просто не видел, как люди пьют. По-черному пьют! Ох, как по-черному. А когда в меру, то можешь мне поверить - кроме пользы, нет ничего плохого.
      Старик прислонился спиной к стене, зевнул, вино его разморило. Еще больше захотелось есть:
      - Дочистил бы ты картошку. Поужинали бы вместе.
      - Все сделаю, папуля! Что там ее чистить?! Раз плюнуть. Сейчас я воду поставлю, пускай греется. Мы картошку в горячую воду бултых и трули-фрули-гоп-ца-ца... Ты лучше меня послушай. Я много сам об этом думал. И теперь уже никто и никогда не убедит в обратном. Я сам пришел к этой мысли. Я ее выносил, я ее добыл, я ее, можно сказать, заработал... Вот, пап, ты знаешь, я не боюсь работы. Я любую работу готов делать, пап. Ты же знаешь. Потребуется чистить нужники, я всегда - пожалуйста, закачу рукава и уйду весь в работу. Пап, работу я люблю... Я много думал о том, мешает ли человеку и всему человечеству в глобальных масштабах товарищ алкоголь, если пить в меру? И я убедился, пап, на себе убедился, что не мешает! Вот, не мешает и все! Другой бы изучал эту проблему, написал бы диссертацию, славы достиг бы. Но я не тщеславный. Мне интересна сама идея. И я могу со всей ответственностью аргументировать свои убеждения...- Микола резко поднялся, зашатался, начал зубами откупоривать очередную бутылку, вытащил пластмассовую пробку.- Может, хочешь, чтобы я доказал свою правоту? Пожалуйста... Подумай сам... Достаточно представить, как чувствует себя абсолютно трезвый человек. Плохо, Я часто бызал трезвым и ни разу, ты лишь вдумайся - ни единого раза - не чувствовал себя по-человечески. Всегда в душе смятение, неуверенность, сомнения. Как держаться? Что делать? Места себе не находишь и даже каждый шаг трезвого какой-то нечеткий, неразномерный, так сказать, без конкретной мотивации...
      Старик с трудом поднялся и стал опять чистить картофель.
      - И так во всем, пап. Понимаешь? А если человек немного выпил? Ну, не настолько мало, чтобы лишь раздразнитъся... Тогда все иначе. Тогда человек не колеблется, его желания не расширяются. Тогда жизнь для чего становится простой и однозначной. В каждом жесте, в каждом движении чувствуется оправданная необходимость... Ну вот, пожалуйста, ты только посмотри на меня. - Микола встал, покачнулся и уцепился рукой за дверной косяк. Потом выпятил грудь, пристально посмотрел вперед.- Ты видишь, сколько во мне сейчас спокойствия, уверенности в себе? Мне не хочется делать никаких глупостей. Я не раскачиваюсь перед тобою, а крепко держусь рукой за окружающее. И это не обязательно должен быть косяк двери. Ты же понимаешь, пап, тут дело не в конкретике. Я сейчас говорю абстрактно. А каждый мой шаг,- Микола прошелся до окна и обратно,- каждый мой шаг тоже четко обозначен. Я не задумываюсь, куда идти, и не колеблюсь, как поставить ногу, ибо я знаю, что можно ступать вот так. Лишь вот так, вот так, иначе...
      - Иначе ты просто свалишься посреди кухни, - пробурчал отец, не глядя на сына.
      - Напрасно ты иронизируешь. Да, я действительно могу упасть. Но упасть может каждый. Однако трезвый человек не думает об этом, он не знает где, когда и при каких обстоятельствах он упадет. А я знаю, что нужно ступать лишь вот так, лишь вот так, и нужно шире расставлять ноги... Это организует, пап, отсекает от человеческой сущности все лишнее, второстепенное, мелкое. Что может быть важнее для человека, как возможность твердо стоять на ногах? Ничего! Ничегошеньки!
      Отец дочистил картошку, поставил кастрюлю с водой и зажег газ.
      - Мусор, - хрипло сказал отец.
      - Что ты говоришь?
      - Мусор... нужно вынести... А покрепче выпить у тебя ничего нет?
      - Тебе? Покрепче? Ну, батя, ты даешь!
      - Мне уже все равно.
      - Я сейчас принесу. Для тебя, пап, мне ничего не жаль. Я мигом слетаю.
      Микола сходил в ближайший магазин и очень быстро вернулся с бутылкой коньяка.
      - Сейчас, папуля, потерпи еще малость. Сейчас отогреешь душу.
      Отец налил полный бокал и, зажмурившись, залпом выпил.
      - Пойду-ка я подремлю, - тихо сказал и, шаркая тапочками. направился в свою комнату.
      - Какого же черта, папуля! А закусить, а поесть?! Сам же картошки наварил...
      - Позовешь, когда готова будет... А я полежу...
      - Молодец, батя! Правильно, бокал коньяку навернул - и в постельку. Здоровье надо беречь.
      Микола плеснул немного коньяка и себе, но почувствовал, что не осилит. Устал.
      Заснул он на кухне, положив голову на стол.
      Кастрюля с картофелем стояла на малом огне, когда вся вода выкипела, и картошка начала гореть, то дыму не было много. Не валил вовсе как из трубы. Кастрюлька тихо накалялась, а когда пять картофелин, начищенных отцом, обуглились, то дыма вообще не осталось.
      Домой Лариса пришла, забрав Юрасика из детского сада. Едкий запах паленого она почувствовала еще в подъезде и в глубине души даже позлорадствовала - у хорошей хозяйки не подгорит. А когда открыла свою дверь и поняла, что чадит у нее на кухне, очень удивилась. Микола никогда не куховарил, а отец уже полгода с кровати не вставал.
      Переступив порог, первым в кухню побежал Юрко, и тут же Лариса услышала его голос:
      - А папка опять пляный! А папка опять пляный!
      Она вошла на кухню, открыла пошире форточку, выключила газ под кастрюлей, накалившейся докрасна, схватила пятерней Миколу за шевелюру да так, что тот застонал от боли.
      - Ну... Что это все означает?! Сколько мне еще терпеть? Да я сейчас же повыливаю все это добро в унитаз! А бутылки разобью о твою башку!
      - Что?- Микола продрал глаза, заревел пьяно, как бык:--Я тебе повыливаю! Живые денежки - в унитаз?!
      Лариса, стоя посреди кухни, плакала.
      Микола почувствовал, что на этот раз плачем не обойтись. Дело может дойти до генеральной драки. А допустить это Микола боялся.
      - Послушай, Ларочка, хочешь, я расскажу тебе правду?.. Великую тайну могу я тебе открыть... А-а?
      Лариса разъяренно смотрела на него.
      - Сынуля, пойди-ка отсюда. Посмотри, что там дедушка делает. Ну! Слышишь меня? А ну-ка прочь отсюда!
      - Лариса, скоро у нас будет много денег. Очень много.
      - Ну, я это сто раз уже слыхала. Непризнанный гений.
      - Я не о том...-сказал тихо и вдруг быстро поднялся, сорвавшись на командный крик: - Живо притащи сюда шкатулку с деньгами! Я тебе все покажу, чтобы ты и в мыслях не смела поднимать голос на меня! На своего мужа и кормильца! Ты меня слышишь?
      Он немного опасался посвящать жену в тайну волшебного стаканчика, но другого выхода в захмелевшей голове не находилось. К тому же, в этом виделась основа дальнейшей счастливой семейной жизни. А это немало.
      Открыл принесенную ею шкатулку, где лежали новенькие деньги, соответствующие количеству выпитого коньяка и сухого вина. Строго скомандовал:
      - Смотри! Внимательно смотри и думай! Он наполнил стаканчик коньяком.
      - Смотри внимательно! Я тоже так же смотрел! И соображать нужно!
      Залпом выпил. В шкатулке появилась новенькая пятерка.
      - Ну?! Видала? Поняла? Вот то-то же!
      Лариса еще ничего не поняла, но заметила, что неизвестно откуда появилась новенькая купюра. А ее Микола несомненно знает, почему и как появилась эта ассигнация. И он может сделать, чтобы такие пятерки появлялись и дальше... А может, и десятки? А может, и?..
      - Господи, как это получается, Миколка? - прошептала Лариса.
      - Вот так и выходит. Долго рассказывать...- он вновь наполнил стаканчик.- Внимательно смотри! И думай!- и тут же выпил.
      В шкатулке появилась еще одна пятерка.
      Лариса была потрясена. Не знала, что и сказать, не то что думать. Наконец у нее непроизвольно вырвалось:
      - Можно я попробую? Вдруг у меня тоже получится?
      - У тебя?- переспросил Микола и рассмеялся:
      - Вот это по-нашему! А ну-ка, давай! Продолжим эксперимент!
      Он вылил в стаканчик остатки коньяка.
      - Давай!- торжественно повторил.
      Лариса волновалась, глядя на мужа, как на бога, как на пришельца из сказочного мира, как на доброго волшебника. Она выпила, судорожно держа стаканчик в дрожащей руке.
      И, как прежде, в шкатулке прибавилась пятерка.
      - Ха-ха-ха-ха,- расхохотался Млхола.- Действует стаканчик! Действует! Теперь мы с тобою не только муж и жена. Теперь мы - компаньоны!
      Практичный ум Ларисы сразу заработал с бешеной скоростью и в определенном конкретном направлении:
      - Послушай, послезавтра у Татьяны день рождения... У нее будет, как всегда, много гостей... И всегда - море выпивки. Слышишь? Дашь мне послезавтра этот стаканчик?
      Мнкола задумался.
      - А может, лучше пойти вместе? Я могу выпить немного больше тебя.
      - Вместе? Тебя же там никто не знает.
      - Я твой муж... Разве этого недостаточно?
      - А Юрасика с кем оставить?
      - Надо что-то придумать... Мы придумаем...- радостно улыбался Микола.
      - Послушай, Николка, а если пить не дома, когда шкатулочки нет рядом? Все равно получится, деньга появится?
      - Все равно... Это уже проверено. Полная гарантия. Точность, как в аптеке. На сколько выпил - столько и, будьте любезны, получайте...
      - Господи, счастье-то какое нам привалило!- прошептала Лариса.
      В кухню вошел Юрасик:
      - Мам, а мам,- дергал Ларису за рукав.- Мам, а дедуля тоже пляный и холодный. Ма-ам...
      Поначалу они не придали значения этим словам:
      - Батя бокал коньяку тяпнул и пошел спать,- сказал Микола.
      - Продукт только зря перевел. Нужно было ему из стаканчика дать.
      - Ишь ты, сразу догадалась. Гениальная ты баба, Лариска!..
      Отец лежал на кровати, неестественно раскинув руки. Раскрытый рот, раскрытые глаза.
      Он не дышал.
      Он умер.
      Чтобы не травмировать психику сына, они решили отвезти Юрасика в село к Ларисиной матери. Эта мысль пришла им обоим одновременно. Зачем такому маленькому ребенку видеть покойника? Да к тому же, родного деда? А еще похороны, кладбище. Это - не для детских глаз. А одного дома не оставишь.
      Лариса сразу же начала собираться в дорогу, и час спустя она с Юрасиком мчалась на автобусе, выдыхая по пути "волшебный коньяк". А Микола остался дома, чтобы приготовить все для печального ритуала.
      Его хватило всего на два телефонных звонка: сказал председателю профкома, что у него, Миколы, умер отец, и требуется помощь организации в похоронах, а потом попросил Петра-марафонца прийти и помочь, как товарищ товарищу, а выпивки будет достаточно.
      На больше у Миколы сил не хватило. Он едва доплелся до кухни, зубами сорвал пластмассовую пробку с "Алиготе", выпил всю бутылку до дна и заснул там же, на полу, блаженно свернувшись калачиком.
      Утром, а точнее в конце ночи, когда за окном уже серело, он проснулся с тяжелой головой и не сразу сообразил, что же произошло. Почему он спит на кухне? На полу? Наконец, всплыло в сознании - умер отец.
      Поднялся, отряхнул с одежды мусор, закурил и пошел в комнату отца. Мертвый лежал на кровати в той же позе.
      Микола позвонил в "скорую помощь" и вызвал врача.
      Машина приехала минут через двадцать.
      Молодой врач, подойдя к покойнику, удивленно поднял брови:
      - Почему вы сказали по телефону, что отец умирает? Как это понимать? Он уже остыл.
      - Я вчера малость выпил... Мы с отцом вчера малость выпили... Когда я проснулся утром и увидел, что не все в порядке... Мне показалось, что его можно еще спасти... Я и сейчас не верю, что отец умер... Он действительно умер?
      Врач посмотрел на него, как на идиота. Потом сел к столу и, спрашивая, начал заполнять свои бумаги.
      Двое в белых халатах привычными ловкими движениями перекатили тело на носилки, понесли к дверям.
      - Зачем вы его забираете?- удивился Микола,
      - На вскрытие.
      - Зачем вы забираете у меня отца?
      - Это обязательно... Судебно-медицинская экспертиза...
      - Вы что думаете, я мог...
      - Я ничего не думаю. Такой порядок.
      - А свидетельство о смерти мне кто выдаст?
      - Приходите завтра во второй половине дня вот по этому адресу. Там вам расскажут. Всего наилучшего. Утешать вас, как мне кажется, нет необходимости. Прощайте.
      Микола выпил две литровые банки воды из-под крана, опять лег спать. Теперь уже в большой комнате на диване.
      Разбудил его звонок где-то в полдень. Пришли из профкома театра. И Петр пришел. Он первым переступил порог, обнял сонного и помятого Миколу, поцеловал его и сразу прошел в комнату, склонив скорбно голову, молча сидел на стуле, пока Миколу деликатно расспрашивали, как все произошло.
      Микола безбожно, но складно врал, даже слезу пустил. Наконец, договорились, что профсоюз берет на себя все организационные хлопоты Миколе нужно будет только приехать с комплектом одежды в назначенный час к моргу. Ребята из профкома не впервые отправляли в последний путь, имели опыт, научились делать это быстро, без лишней проволочки.
      Петр дождался, когда закончился разговор, когда тихо прикрылись входные двери. Они остались вдвоем с Миколой. Он поднялся, снова обнял своего напарника и после паузы, смущенно произнес:
      - Знаешь, ты меня обидел, Микола... Я понимаю, у тебя такое горе... А ты меня по телефону морем выпивки соблазнял или заманывал... Разве так можно? Что мне твоя выпивка? У тебя горе. Тебе помочь чем-то нужно. И это главное. И ты в эти дни можешь на меня рассчитывать полностью, как на родного брата. Все, что нужно, сделаем. А выпивка, дело дурное - не хитрое... - с этими словами Петр достал из бокового кармана четвертинку горилки. - Давай символично... Помянем... Я сам два года назад мать похоронил... Знаю, какое у тебя сейчас ужасное состояние... Это зелье в таких случаях помогает... - Петр вытащил из кармана два точно таких же, как и у Миколы, блестящих складных стаканчика. - Выпьем из моей посуды. Это, как говорится, поминальные стопочки.
      Увидев эти стопочки, Микола аж зубами скрипнул от зависти, а Петр подумал, что это от горя.
      - Крепись, браток. Жизнь такая вот штука... "Да, несправедливая штука жизнь, - рассуждал Микола.- Вот у этого олуха марафонского целых два стаканчика. А у меня - один. Ходили бы вместе с Лариской - у каждого свой стаканчик, и горя бы не знати. А так... Какая несправедливость!"
      - Спасибо, Петро. Ты - настоящий товарищ.
      "Дурень с кисточкой, выставил на стол четушку со стаканчиками и уверен, что я не догадываюсь, что это за "поминальные стопочки"... А может, у него на самом деле обычная лагерная самоделка?"
      - Ты знаешь, Микола, я уже второй год не могу закончить мамин портрет... Не могу найти чего-то главного, самого важного... Я не могу изобразить ее такой, какой она была в жизни... А один мой знакомый сказал, что это хорошо, что я не могу... Это означает, сказал он, что для меня мать еще не умерла... Странно, правда? Но в этом что-то есть... Когда я стараюсь представить ее, то очертания никогда не бывают четкими, мама в моем представлении всегда в движении, всегда чем-то занята, разговаривает. И мне хочется ей сказать: мама, посиди немного спокойно. Но я боюсь это попросить, так как кажется, если мама послушается, сядет неподвижно, вот тогда и помрет по-настоящему... Никогда раньше не думал, что мамина смерть так меня подкосит... Вроде бы половина меня умерло... За свою жизнь много ужасов видел, много смертей, но, знаешь, когда мама умерла, я даже не воспринял это как смерть... Это было в сто крат горше, коварнее, более жестоко, чем смерть... Мне трудно высказать это словами... Но и написать портрет не могу... А как твои литературные успехи?
      Микола поморщился, а Петр, не ожидая ответа, продолжал:
      - Я уже сто раз убеждался, что работа лучше всего лечит любые раны. Когда мама померла, я рисовал, писал маслом... И на работу ходил, конечно. Спал по нескольку часов в сутки. И пусть тебя не мучит, если в эти тяжелые минуты захочется, как говорится, взяться за перо... Я совсем недавно узнал, что ты пишешь, что в литинституте обучался... Мне это Гордый из отдела кадров сказал... Я и не догадывался, что ты... писатель. Стыдно, но ничего твоего не читал. Может, дашь? Ты много печатался?
      Микола долго молчал, наконец, заставил себя и многозначительно изрек заученную фразу:
      - Тех, которые правду пишут, не любят много печатать. Или, может, ты не согласен? А писать ради денег - это просто преступление!
      - Ради денег... - повторил за ним Петр. - Но ведь платить писателям нужно обязательно, иначе, если урывать время для работы от того что кормит, тоже никакого толку не будет... Чтобы хорошо писать, нужно много работать, а чтобы жить - нужны деньги... За работу надо платить, а до коммунизма, говорят, еще далеко.... Можно и для души писать или малевать, но это просто забава, развлечение, отдых, бальзам для души... Но писать надо только правду, ясное дело. И особенно сейчас - сам Бог велел... Пошли, Микола, ко мне. Не следует тебе сегодня одному сидеть. Вечером мне нужно быть в театре, но еще часа три... Пошли. Я здесь близко живу. Оказывается, мы почти соседи.
      Но от приглашения Микола отказался.
      "Начнет там распространяться о жизни непризнанный гений-марафонец, картины свои начнет показывать. Он потому и тянет к себе домой, чтобы картинами похвастать. Обормот. Заимел два стаканчика, и славы ему хоть не будь..."
      - Нездоровится мне, Петро. Хочу немного полежать, забыться. Ты уж прости меня. Сейчас я никуда не пойду.
      - Да, вид у тебя скверный... Но не пей один... Слышишь? Поверь мне дурное это дело.
      Когда за Петром закрылась дверь, Микола выждал для порядка минут пятнадцать и помчался с большим портфелем в гастроном. Возвратился нагруженным спиртным, и спустя час он не в состоянии был вымолвить и слова. Он уже не владел собой. Не помня себя, растянулся на диване и блаженно шлепал во сне мокрыми слюнявыми губами.
      Когда поздно вечером вернулась Лариса, то не смогла разбудить мужа. Собственно, она и не очень-то старалась, укрыла его легким одеялом. Настежь открыла балконную дверь, так как в комнате невозможно было дышать от перегара.
      Утром Микола чуть свет продрал глаза. Очень мучила жажда. Он поплелся к крану.
      - Ты проснулся, Миколка? Привет. Я приехала. Вчера ты так крепко спал. Где отец? В морге? Когда похороны? Что ты делал? Я попросила маму, чтобы Юрасик месяца три побыл у нее. Я правильно сделала? Правда же? Мы с тобою начнем новую жизнь. А Юрко первое время помешал бы нам. Нужно подзаработать деньжат. У меня есть план. Слышишь?- она не ждала ответов, засыпая мужа вопросами. Микола большими жадными глотками пил холодную воду прямо из-под крана. - Ты мучился, бедненький? Ложись еще поспи. Еще так рано. Так на когда назначены похороны? У тебя нет немножко сухонького? Я вчера так измучилась в автобусах. Юрко капризничал...
      - Тебе сухого? У меня все есть. - Микола склонился над портфелем. Или, может, малость горилочки? А? Символично.
      - Ну, давай, только чуть-чуть... Но, Миколка, мы с тобой просто так пить не будем. Только в гостях. Только для заработка. Ладно? Договорились?
      - Договорились. Посмотрим. Пей.
      - Спасибо. Ух, крепка же. Ух! Так когда отца хороним?
      - Позвонят и скажут. Из профкома приходили. Они все сами сделают...
      Когда часов в десять попросили Миколу к телефону, подняться он уже не мог. Дорвавшись до бутылки после Ларисы, выцедил ее до дна.
      Лариса сказала, что у мужа высокая температура, что он бредит, все, что нужно, она сама сделает... Отвезла одежду в морг, получила необходимые документы, дождалась заказанного автобуса, где сидели Петр и трое сотрудников ритуальной службы.
      Все было сделано тихо, спокойно и вполне скоро.
      Уже дома Лариса подумала, что они даже не дали ни одной телеграммы родственникам Миколы. Но оба они не опечалились этим. Отец давно болел, все были готовы к этому. Все там будем. И незачем напрасно слезы лить. Особенно на пороге новой жизни.
      ...Рассказывать обо всем, что происходило потом, с подробностями и деталями весьма трудно. Почти все дни после смерти отца стали похожими друг на друга, как близнецы, причем близнецы были грязными и уродливыми калеками.
      Юрасика они не забрали от бабушки ни через месяц, ни через два, ни через полгода, ни... Они решили вполне серьезно, что в деревне жить ребенку намного лучше. Пусть там ходит в школу, пусть и заканчивает ее. Там свежий воздух и молоко, а дальше будет видно... Случись кому-то спросить Ларису, нужны ли в современном мире родителям дети и наоборот, то с ответом она не замешкалась бы. Прежде всего, Лариса глаза выцарапала бы тому, кто посмел бы сказать, что она плохая мать. Да она ради родного ребенка своей жизни не пожалеет. Да она только и живет на этом свете ради своего Юрасика. Да она же ночи не спит, думая, как там ее кровиночка в селе поживает. Не приключилось ли какой беды с ее сыночком? Да если б она не была уверена, что Юрасику в селе намного лучше, чем в этом загазованном городе, то она сразу же забрала бы его назад. Да она его вообще не отдавала бы никуда, но ребенку в селе намного лучше...
      Они с Миколой составили максимально полный список всех своих знакомых, отметив дни рождения всех членов каждой семьи, чтобы никого не забыть, не обойти своим вниманием.
      Первые месяцы их визиты со скромными подарками и питьем из одного блестящего металлического стаканчика казались всем весьма забавными. Все искренне и вволю потешались над ними. А Микола мудрствовал, что стаканчик подарил ему знакомый засекреченный химик, который покрыл внутреннюю стенку стаканчика каким-то сплавом, который обогащает налитый раствор микроэлементами и еще чем-то таким, что Микола не мог запомнить, однако на себе убедился, как полезно пить из этого стаканчика.
      Вскоре все к этому привыкли. А когда Микола, ненасытно поглощал самые дорогие напитки, все чаще стал "откалывать пьяные фортели", то каждый, как мог, старался избегать встречи с ними. Но уклониться от нежелательных встреч было почти невозможно. Никто их никогда в гости не приглашал. Они приходили сами. Наконец, все убедились, что единственный и наиболее быстрый способ избавиться от таких гостей - поскорее напоить Миколу и Ларису.
      Примерно через полгода "новой жизни" случилась беда, которая, однако, - а в этом Микола был абсолютно уверен, - стала для него настоящим счастьем. Возвращаясь домой с очередного роскошного приема, Микола поленился среди ночи опускаться в подземный переход и потащил Ларису через широкую магистраль. По дороге несся сплошной машинный поток. Лариса, как ошалевшая от запаха валерьянки кошка, инстинктивно вывертываясь из-под самых колес, благополучно оказалась на противоположной стороне улицы. Миколу же прижало между крыльями двух легковушек, раздавив кость ноги. Полгода он пролежал в травматологии. Ногу удалось спасти, да еще и инвалидность дали. И это Микола воспринял как большую удачу. Ведь теперь никто не посмеет заикнуться, что он - бездельник. С театром он вскоре рассчитался.
      Полгода, пока Микола был в больнице, Ларисе пришлось трудиться за двоих. Она пока еще не решалась оставить работу в редакции, хотя с каждым днем становилось все труднее наводить утренний марафет, чтобы и в самом деле не походить на пугало гороховое. А отстукивать чужую графоманию, как говорил Микола. казалось теперь унизительным. Закончив работу, она бегала со стаканчиком по подругам и знакомым. Иногда оставалось время и для посещения Миколы. Но он не обижался на то, что Лариса редко его проведывает. Он видел ее посоловевшие и припухшие глаза, понимал, жена не бездельничает.
      С наступлением "новой жизни" Микола по-настоящему полюбил Ларису. Он никак не ожидал встретить в ней столько взаимопонимания, поддержки, самопожертвования, смирения и трудолюбия. Она готова была с утра до вечера не выпускать из рук волшебный стаканчик.
      Но в первый же день, когда Микола, припадая на правую ногу, вернулся из больницы и решил, не теряя времени, сразу приступить к работе, произошло событие, которое тоже обернулось настоящим счастьем, теперь уже для Ларисы.
      Микола откупорил бутылку коньяка, купленную по дороге домой, и спросил торжественно у Ларисы:
      - А где Его Величество Стаканчик? Следует отметить мое возвращение из больницы!
      Лариса ощупала все карманчики, осмотрела все полочки на кухне. Напрасно. Она то и дело повторяла в растерянности:
      - Господи! Я же вчера с ним допоздна работала. Куда он только мог подеваться?!
      Микола ждал, пока хватало сил сдерживать себя, затем взорвался:
      - Зараза! Где Стаканчик, зараза?! Ты представляешь, что ты натворила?и схватил со стола утюг.
      Лариса сначала даже не испугалась. Но когда он запустил в нее утюг, и тот пролетел над ее головой, пробив стекло в кухонной двери, и глухо бухнулся в холодильник, то сразу смекнула, что шутки плохи. Она опрометью помчалась к входным дверям. Открыть их не успела. Микола на нее набросился. Она вырвалась, вбежала в комнату. Микола минут двадцать гонял ее по квартире. Закончилось это тем, что упал старый, дубовый, еще отцовский, шкаф. Придавил Ларисе левую ногу. Крика почти не было. Лариса только шипела, как гадюка, пока Микола, постепенно успокаиваясь, освобождал пострадавшую. Наступить на ногу Лариса не смогла.
      Пока Микола продолжал поиски Стаканчика, она подползла к телефону и вызвала "скорую помощь".
      Стаканчик нашелся за кухонным столом-тумбой.
      Спокойствие и умиротворение возвратились в душу Миколы. Он расцеловал Ларису, поучая как маленькую:
      - Разве можно быть такой легкомысленной? Разве ж можно? Стаканчик беречь нужно, Он наш кормилец.
      Врач "скорой помощи", не колеблясь, определил - перелом.
      Последующие три месяца, пока Лариса лежала в травматологическом отделении, зарабатывая и себе возможность оставить работу, Микола тоже трудился за двоих.
      За годы своей работы Лариса имела репутацию хорошей машинистки, поэтому она имела возможность сказать со временем, что подрабатывает дома перепечаткой, а ходить на службу не позволяет поврежденная нога.
      Вернулась она из больницы, смешно прихрамывая на левую ногу. От радости встречи с Его Величеством Стаканчиком она смеялась, пританцовывала. Короче говоря, продолжалась жизнь, заполненная настоящим счастьем.
      О сыне они вспоминали, по их мнению, довольно часто - ежемесячно торжественно садились писать матери письмо, благодарили ее за материнскую заботу. Микола воспевал гимны чуткости, исчерпывая до дна глубины своего замутненного краснобайства.
      Когда однажды Лариса спросила мужа, почему он даже не думает о том, чтобы сесть к письменному столу и создать "нечто потрясное", Микола долго искренне смеялся. А потом разразился саркастическим монологом:
      - Многоуважаемая распространительница чужой графомании! О чем вы лично хотели бы прочитать книгу? Что способно удивить не только весь мир, а хотя бы вас лично? Что? Все уже давно сказано. И обо всем уже написано. Библиотеки завалены тоннами макулатуры, и каждый год выпускаются новые тонны. Читайте, читайте то, что уже написано. Этого хватит на всю вашу долгую и счастливую жизнь. И не нужно удивлять мир. Наш горемычный мир уже так удивлен, что после очередного удивления не успевает менять подштанники. Зачем удивлять мир? Мир нужно жалеть. Торжественно клянусь, что больше никогда не возьму перо в руки. За исключением того, когда буду вместе с тобой писать письма божественно доброй женщине, твоей матери, многоуважаемой Ефросиний Дмитриевне, склоняя в почтении свою дурную, но благодарную голову... Аминь!
      В одно из их "трудовых" посещений хозяин породистой болонки, которую во время вечерней прогулки неожиданно и насильно покрыл соседский беспородный пес, жаловался, что не знает, куда девать щенков. Миколе понравился маленький лохматый и белый шарик. Заложил его себе за пазуху, выпил за здоровье Пушка, как он его сразу окрестил, полный Стаканчик водки (коньяк в той компании не признавали) и решительно заторопился с женой домой:
      - Нам пора, дорогие хозяева. Извините, что рано сбегаем. Очень много работы. Да и здоровье уже не то. Извините. До свидания.
      Пушок щекотал его за пазухой, и Микола всю дорогу блаженно улыбался.
      А дома он торжественно запустил щенка к себе под одеяло. После смерти отца он блаженствовал на его кровати, обидевшись на Ларисино пренебрежение к его гениальной в своей простоте и непосредственности персоне. Пушок первые дни смирно терпел пьяные поцелуи нового хозяина, хотя каждую ночь и подмачивал Миколину репутацию. Ему это прощалось, как ребенку. Но со временем, подрастая и умнея, начал царапаться и чихать от перегара. А Микола часто среди ночи кричал на него:
      - Лежи спокойно, дурень! С тобой гомо сапиенс, царь природы, спит!
      Пушок на эти крики не обращал внимания. Они его вовсе не убеждали. И наконец, как-то ночью "царь природы" сбросил его на пол. Пушок обиженно заскулил.
      С тех пор его место определилось под кроватью.
      ...В глубоких залежах строительного мусора, давно присыпанного черноземом, среди вымытых дождями обломков кирпича и изогнутых застывших червей арматуры, среди "самородков" когда-то расплавленной и отвердевшей смолы упрямо пробивался вглубь своими корнями слабенький росток. Его не вытоптала детвора, так как вырос он под самыми окнами, не потравила и не съела скотина, - ее здесь в центре города никогда не бывало, - не высушило солнце, так как светило оно этому побегу лишь ласковыми утренними лучами, а потом пряталось за глыбу высотного дома.
      На третью весну это уже было маленькое деревце. Его заметили, и все очень удивлялись - оно было причудливо, ни на какое известное дерево непохоже. Одни называли его уксусным деревом, другие "знатоки" - молодым олеандром, третьи - какой-то пальмой, а остальные убеждали всех, что это какое-то растение из Индии.
      Выросло деревцо под балконом Сидоренко, а они, отец с сыном, четвертый год, изредка наезжая домой, работали в Индии. Строили какой-то комбинат.
      Затем деревцо начало расти очень быстро, удивляя всех уже по-настоящему - каждый листок на нем не был похож на другой, имел свою оригинальную форму, цвет каждого листочка был неопределенный, меняющийся.
      Микола выполз на балкон, тяжело оперся на скрипнувшие перила, сплюнул на жестяной карниз сидоренкового балкона, потянулся за утренней сигаретой и выцарапал из пачки последнюю смятую "Приму". Чиркнул спичкой и дрожащими ладонями защитил огонек от ветра. Жадно затянулся дымом. Было прохладно. Припадая на правую ногу, он побрел в комнату.
      - Лариска!- крикнул хрипло и закашлялся.- Сколько можно спать? Шевелись по дому, магазин скоро откроют, курева нет как нет, хлеба...
      - Можешь и сам сходить, хромой чертяка,- прошипела Лариса из-под старого, некогда пушистого одеяла. Она любила спать, укрывшись с головой, а Миколу это в последнее время просто бесило. Темноты и духоты он теперь не переносил, и смотреть спокойно, как спит Лариса, прямо-таки не мог.
      - Лариска, вставай!- подошел к кровати и потянул одеяло.
      - Отстань, я сплю!
      - Зачем врешь? Ты уже три часа с боку на бок крутишься.
      - А это тебя пусть не тревожит.
      Лариска, худая, помятая, медленно перебирая ногами, начала стягивать с себя одеяло. Справившись с ним, села и зевнула.
      - Даже поспать не даешь.
      Микола прохромал по комнате от стены до стены раз пять. Сплюнул и снова задымил сигаретой.
      - Пушок! Эй, Пушок! Где ты там? Ну-ка, пойди сюда, Пушок!- Микола оглянулся вокруг и заметил кончик грязного хвоста, сосулькой торчащего из-под старого дивана.- Иди сюда, Пушок!
      Грязная сосулька чуть вздрогнула от голоса, но не более того, Микола подошел и медленно вытащил щенка, не отпуская его хвост. Тот только жалобно повизгивал.
      - Почему не отзываешься? Разленился? Разожрался на хозяйских харчах? С тобою гомо сапиенс, царь природы, поговорить желает. А ты...
      Микола опустил щенка на пол, и тот с обреченно-благодарным видом подполз к хозяину и лизнул его босую ногу.
      Если бы Пушка иногда купали, он был бы красивым белым и пушистым псом. А в том, что он был умницей, не было сомнений никаких. Но он очень любил своих хозяев (не зная лучших), походил на них и от этого выглядел запуганным и несчастным Не было у Пушка настоящей собачьей гордости и достоинства ни во взгляде, ни во всей его собачьей фигуре.
      Когда он выходил из квартиры вместе с хозяином, провожая его к гастроному или на "работу", то всегда бежал впереди, прихрамывая на правую заднюю лапу. Ему нравилось подражать своему хозяину. Пушок чувствовал, что хозяину приятно видеть его, хромающим на правую лапу. Пушок уставал от долгого бега на трех лапах. Тогда он садился, высунув язык, отдыхал. А потом аллюром на всех четырех догонял Миколу и вновь, как и прежде, бежал впереди. Когда Пушок выходил на улицу с Ларисой, то так же добросовестно прихрамывал на левую лапу. Но больше всего ему нравилось прогуливаться с хозяином и хозяйкой. Тогда он совсем не уставал. Бежал спокойненько впереди и, желая угодить обоим, прихрамывал поочередно то на левую, то на правую лапу.
      Было слышно, как Лариса на кухне налила в Стаканчик водки, со смаком выпила и крикнула:
      - Куда ты сумку задевал, чертяка писательская?
      - Я по твоим сумкам не лазал... Пушок, иди сюда! Сигарет не забудь купить. "Примы" пачек десять.
      Жена ничего не ответила, послышалось только, как скрипнула дверь, и щелкнул замок.
      - Пушок, ко мне! Где ты там? А-а-а, ты за хозяйкой увязался, стервец. Ну ладно, молодчина. Правильно, нужно с утра погулять.
      Микола взял на кухне яблоко, закусил им утренние сто пятьдесят и вышел на балкон. Огрызок бросил вниз. Внимательно смотрел, как тот падал, задевая разлапистые листья безымянного заморского дерева.
      - Ишь ты, рябина засохла, и каштаны не прижились, а это чудо растет себе на битом кирпиче и смоле...
      Увидел, как из подъезда вышла жена в домашнем халате, зашлепала по асфальту в тапочках на босу ногу. За нею выбежал Пушок, обогнал хозяйку и, задрав хвостик, прихрамывал впереди.
      Микола сплюнул с балкона и произнес:
      - Вот уж поистине - пугало огородное. Чистую правду говорила ее мать. А поначалу нос задирала, наряжалась, черт знает как. Пугало пугалом и осталась.
      Постояв еще несколько минут на балконе, Микола поплелся опять на кухню. Не мог устоять от соблазна выпить немножко. Они с Ларисой дали друг другу слово никогда не пить просто так, ибо нужно беречь здоровье. Пить разрешалось только для заработка, то есть - чужое. Работа есть работа. Но искушение тоже не шутка. Да и зачем терпеть танталовы муки? Для здоровья это тоже плохо. Да разве заработаешь все деньги на свете? А им что, разве не хватает? Всего полно. Богат тот, кому достаточно того, что он имеет,часто повторял Микола древнюю мудрость.
      - Тебя за смертью посылать, - громко произнес, как только скрипнула входная дверь. - Сколько можно попусту болтаться? "Приму" купила? Какую? Киевскую или прилуцкую?
      - Какая была, ту и взяла.
      Лариса прохромала на кухню к Стаканчику.
      Нежданно послышался звонок входной двери.
      - Кого это черт несет?
      На пороге стояла дворничиха с грязным бумажным пакетом в руках.
      - Вот,- она решительно вошла в прихожую, положила пакет на пол и развернула его.- Сколько можно вам повторять?! Сколько я буду за вами мусор подбирать? - на влажной грязной бумаге лежали огрызки яблок, сморщенные корки арбуза, сигаретные окурки. - Вот! Это все опять под вашим балконом собрала.
      - Я с фильтром не курю. Это не мои. А все остальное - удобрение. Перегниет и для земли польза будет. Хоть трава вырастет. Рябина вон высохла, каштаны не растут. Только чудо заморское и живет как-то. А ты, вместо того, чтобы поливать и беречь бедную флору, ко мне придираешься!
      Дворничиха ругнулась, хлопнула дверью и ушла.
      Микола поднял с пола бумагу с мусором, вынес на балкон, тщательно вывернул все снова вниз на землю. Грязную бумагу скомкал и швырнул следом.
      ...В тот осенний вечер будто сильный ветер разгулялся за окном. Правда, не было слышно ни посвисту, ни завывания или шквальных порывов, но сквозняки гуляли по квартире, как шальные. Распахивались двери, высасывались воздушным потоком шторы в форточки... А тело окутывалось странным потусторонним холодом.
      - Дурной день сегодня,- пробурчал через силу Микола, выпив свою очередную порцию из Стаканчика.
      Сосредоточенно достал сигарету и закурил.
      - Только не выходи на балкон. Кури здесь,- сказала Лариса.
      - А я и не собираюсь никуда идти,- ответил Микола и задумался. Будто к чему-то прислушивался.
      - Кури в комнате,- повторила Лариса.
      - Дурной день сегодня,- опять сказал Микола.- Сегодня я, наверное, уже литр выпил. А не берет... Душа болит...
      - Помнишь, когда мы были молодыми? Тогда ты стихи писал... Я тебя за стихи и полюбила...- Лариса размазывала по лицу пьяные слезы.
      - Плетешь черт знает что... Стихи - это полова.
      - Надо бы к Юрасику съездить...
      - Пускай учится. Незачем ему мешать. Только бы и делала, что ездила туда-сюда, тебе лишь бы деньги переводить. А здоровье уже не то, как прежде. Беречь себя нужно. К сыну после нового года съездишь без меня... Когда-нибудь весною, как потеплеет...
      - Конечно, весной... Я и не собиралась раньше.
      - Дурной сегодня день.
      - Напрасно ты телевизор продал. Посмотрели бы сегодня, под настроение...
      - Да что там смотреть? Обдуряют людей... Ну и сквозняки сегодня, с ума сойти можно. Ты только глянь. Все окна и форточки закрыты, а шторы просто присосало к окнам...
      - Ты только к балкону не подходи... Ты лучше выпей малость и ложись спать... Слышишь? У меня на душе предчувствие...
      - Помолчала бы твоя дурная душа,- огрызнулся Микола и опять к чему-то прислушался. - Ха-ха-ха, послушай. Вроде пылесос где-то высасывает вечность... Ха-ха-ха-ха... Ты послушай... Пылесос истории... Комедия, холера ее забери...
      Он подошел к балконной двери, и Лариса испуганно сжалась на кровати. Попробовал открыть дверь, но она была плотно прижата. Микола поднапрягся.
      Наконец, в комнату ворвалась осенняя прохлада. Какая-то необычная, словно неземная прохлада.
      Микола громко рассмеялся и шагнул вперед. Его подхватил сильный поток ветра, и на мгновение Микола завис над землей напротив своего окна. Он смеялся, будто его щекотали десять русалок, и призывно махал рукой:
      - Лариска, беги ко мне, беги сюда... Просто чудесно... Ха-ха-ха... Такого со мною никогда не было... Лариска, иди сюда! Не бойся! Ха-ха-ха-ха...
      Она соскочила с кровати, бросилась к балкону, ее тоже подхватил тугой поток, защекотал прохладными перышками, и она расхохоталась от странного, неведомого ощущения.
      - А где Стаканчик?- вдруг вспомнил Микола.- Мы с тобою летим! Ты разве не видишь? Ты разве не чувствуешь? Мы же летим! Немедленно вернись и забери Стаканчик!
      Но было уже поздно.
      Ветер внезапно, как по команде, утих.
      Они жили на седьмом этаже. Под их балконом росло странное дерево. Ни единый листочек не повредился от падения двух тел, ни единая веточка не сломалась.
      Пушок долго и жалобно скулил на балконе.
      За чьим-то окном слышался долгий неудержимый и звонкий смех.
      В какой-то квартире надрывно гудел пылесос...
      "........... Кроме чистой прикладной физики, я уже вполне осознанно ориентируюсь в проблемах современной биологии, без которой нам с нашим "пылесосом" просто не обойтись.
      Мамочка, поверь мне, я очень часто вспоминаю все наши беседы и все твои опасения и предостережения. Безусловно, любая наука и человеческая деятельность обязаны служить только всеобщему благу. А общее благо складывается из личного блага для каждого мыслящего. И я никогда тебе в этом не возражал. Хотя теперь у меня больше чем достаточно возможностей убедиться - чаще всего и самые святые замыслы науки весьма нелегко достойно воплотить в жизнь...
      12345123451234512345123451234512345
      12345123451234512345123451234512345"
      Перевод с украинского Е.Цветкова