— Ян не человек, — выговорил Мартин Штайн медленно. — Он робот или, скорее, биоробот. Я не знаю, понимаете ли вы…
      Лупеску быстро замотал головой. Потом высокомерно улыбнулся:
      — Нет, этого вы можете мне не рассказывать. Нет, нет, я знаю, что такое роботы…
      Штайн и Милл многозначительно глядели на него.
      — Вы что, хотите меня доконать своими шуточками? — Казалось, что плечи тренера опустились под тяжестью груза. — Скажите мне настоящую причину.
      — Это правда, Ян — биоробот, — объяснил Милл тихо, — мы оба инженеры по биомеханике из одного исследовательского института; Яна мы создали для личных научных испытаний. Конечно, придавать ему подобный человеческий облик было необязательно. Для всевозможной деятельности, для разнообразных заданий существуют комбинированные, соответствующие назначению роботы.
      Ян — больше чем прекрасно удавшаяся модель. Создание нового образца с улучшенными функциями, псевдомускульной системой, биологической системой с центральным управлением и человеческой внешностью было всего-навсего реакцией на споры с коллегами. Но это может далеко завести…
      Лупеску смотрел на него с таким озадаченным видом, что Милл начал оправдываться:
      — Наш биоробот — это не робот в общепринятом смысле. Он пользуется полученными впечатлениями, комплектует их и логически решает. Именно поэтому его поступки кажутся вам такими человеческими. Теперь вы наверняка поняли, почему он так быстро все усваивал.
      — Да, да. — Лупеску старательно закивал. — Но, честно говоря, я думал, что он уже был хорошим спортсменом, который только притворяется неумелым.
      — Так быстро научиться не может ни один человек. Ян владеет своими мускулами, как и человек, отдавая им приказания, его мускулы повинуются ему. Важно то, что он распознает эти приказы лучше человека. Поэтому он превзошел всех остальных спортсменов. Было бы неправильно противопоставлять его людям.
      — Я побеседую с ним, он наверняка захочет играть дальше, — сопротивлялся Лупеску.
      Мартин Штайн разозлился, стекла его очков поблескивали:
      — Это бесполезно, мы должны прекратить эксперимент.
      — А кто его может запретить?
      — Никто, — ответил Милл, — потому что никто не знает о нем. Это, так сказать, частная инициатива, конечно, недопустимая и непозволительная. Возможно, мы уже зашли слишком далеко.
      Лупеску хитро подмигнул:
      — И поэтому вы испугались, что дело раскроется.
      — Да, это можно и так понимать. — Мартин Штайн вздохнул.
      — Я буду молчать как рыба, а вы разрешите Яну еще поиграть в этом сезоне в моей команде. Согласны? — Лупеску не хотел потерять недавно обретенного аса.
      Мартин Штайн уставился в пол. Предложение тренера совсем не понравилось ему, но он заметил скрытую угрозу в его словах.
      — Его развитие не пойдет дальше, — сказал он. — Ян может совершенствоваться только до определенной степени в любой человеческой деятельности — это касается не функций его тела, а мускульных и духовных способностей.
      Милл продолжил:
      — Конечно, он никогда не нарушит законов гуманности и не нападет на человека, этот запрет вложен в его программу. Но через определенное время его духовная ограниченность обязательно проявится. К примеру, он совершенно не способен беседовать на отвлеченные темы.
      Лупеску с ужасом переводил взгляд с одного инженера на другого:
      — Но это ему совсем ни к чему. Это я уже давно заметил. Главное, что он умеет играть.
      В проходе раздевалки послышались шаги, громкие голоса. Лупеску подскочил к двери и распахнул ее.
      — А, второй тайм, — облегченно вздохнул он. В коридоре появился Симсон.
      — Можно мне с вами поговорить, тренер? — спросил он.
      Лупеску колебался, остатки гордости и тщеславие боролись в нем. Перед ним стоял человек, который протащил его в своей газете, но зато он же имел возможность и реабилитировать его команду, похвалив ее. Как молния в голове пронеслась мысль: может быть, даже к лучшему, что Симеон поговорит с ним именно здесь и сейчас.
      — Я не помешал? — Симсон сделал движение, как бы собираясь уйти.
      — Нет, заходите, — воскликнул Лупеску, — если у вас найдется несколько минут…
      Футбольный журналист уселся рядом со стариками. Он смотрел на них с любопытством.
      — Я должен вас поздравить с таким наследником, это фантастика!
      — Как там дела? — осведомился Лупеску.
      — У вас все прекрасно, девять — ноль в пользу вашей команды.
      — Игра еще не окончена, — проговорил Лупеску осторожно.
      Симеон скептически покачал лысой головой:
      — Вы что же, еще опасаетесь поражения?
      — Мяч круглый, всякое может случиться. Журналист посмотрел на потолок:
      — В конце-то концов мне надоели общие места, хотелось бы услышать что-нибудь конкретное о вашем чудесном нападающем. Вы долго тренировали его?
      — Технически он был уже хорошо подготовлен, — ответил Лупеску без запинки. Он рассеянно провел по своим волосам и продолжал с притворной улыбкой: — Его отец и дядя были в последнее время, можно сказать, его истинными тренерами. А мне осталась небольшая работа: развить и укрепить некоторые технико-тактические элементы. А что подобные способности увлекают любой коллектив, мне не нужно вам говорить.
      Симеон спросил:
      — А где он играл раньше? Последовало неловкое молчание.
      — Раньше он не числился ни в какой команде; собственно, он собирался стать артистом. А ведь он настоящий Пеле! Ну вот, а я все-таки уговорил его стать футболистом. — Лупеску ненатурально хохотнул.
      Журналист с сомнением глянул на тренера и обратился к «отцу» Яна:
      — Так это вы тренер?
      Мартин Штайн утвердительно кивнул.
      — Это интересная история! — Симсон пришел в восторг. — Такого мне еще не приходилось слышать. Можно мне побеседовать с вами подробнее хотя бы на следующей неделе?
      — Нет, мне не хотелось бы. Мне неудобно, такая широкая огласка…
      — Но паблисити неизбежно, спортивная общественность хочет знать, откуда появился новый игрок, какое у него хобби, как он научился играть, что он читает, о чем думает, какие у него взгляды.
      — Нет, нет, оставим это! — Милл вскочил и поднял руки, как бы защищаясь. — Мы терпеть не можем подобной суматохи.
      Симеон посмотрел на него удивленно:
      — А для чего же, вы думаете, существуют газеты? Суматоха! С этим ничего не поделаешь, а вот мне кажется, что вы что-то скрываете! — Журналист в ярости вскочил: — Я знаю по опыту, что дело не пойдет, если мы не напишем о нем.
      — Тише, дети, не шумите! — Лупеску похлопал Милла и Симеона по плечам. — Мы обговорим все по порядку, без всяких волнений. — Он усадил обоих на место. — Я позову Яна, вы его чуть-чуть поспрашиваете. Но я не уверен, правильно ли будет с нашей стороны ставить его сейчас в центр внимания? — обратился тренер к журналисту. Симсон поднял руку, успокаивая:
      — Нечего бояться, речь идет о моем личном впечатлении.
      Лупеску вызвал номер десятый в раздевалку.
      — Поздравляю с выдающимися достижениями, — произнес Симсон, внимательно разглядывая парня.
      — Спасибо, это лишь логический результат удачно сложившейся ситуации.
      Симеон согласился:
      — Можно и так это сформулировать. Но ваш личный талант был предпосылкой этого.
      — В какой-то степени, а в остальном — неспособность противника.
      Симеон развил тему:
      — Кто вы по профессии?
      — Обучающийся.
      — Вы имеете в виду — учащийся?
      Прежде чем Милл успел вмешаться, Ян Штайн подчеркнул:
      — Я имею в виду то, что говорю.
      — Он еще не приобрел профессии. Мы решили, что ему следует набраться некоторого опыта, прежде чем решать, чем заниматься в дальнейшем, — объяснил Мартин Штайн.
      — Очень мудро. И что же вы решили?
      — Стать футболистом. Симеон вымученно улыбнулся:
      — Но потом ведь вам понадобится профессия?
      — Тренер по футболу. Теперь улыбнулся Лупеску:
      — Для этого нужно многое.
      — Если вам удалось стать тренером, и я наверняка добьюсь своего, — ответил Ян коротко.
      Симеон расхохотался:
      — Молодец, классный парень!
      Лупеску разозлился и уже пожалел, что позвал сюда этого аса.
      — А какое у вас хобби, что вы предпочитаете: театр, книги или, может, вы рисуете? — продолжал спрашивать Симеон.
      — Мое хобби — футбол.
      — Прекрасно! — Симеон на секунду задумался. — А вы читали новый роман Мальтона Гуллера на спортивную тему? Как он вам понравился?
      — Красивый переплет, но книга слишком толстая. Я насчитал в ней двести сорок семь орфографических ошибок, сто двадцать шесть повторов, тридцать восемь двусмысленных диалогов, пятнадцать противоречий и установил, что главный герой, боксер, перенес более тысячи восьмисот сорока травм головы без особого ущерба для здоровья. Впечатляет, если учесть, как чувствителен и уязвим человеческий мозг, который не предназначен для таких потрясений.
      Симеон в волнении царапал подбородок, а Лупеску с большим трудом удалось закрыть свой рот.
      — Я думаю, игра уже началась, — прервал наступившую тишину Мартин.
      — Да, тебе пора, Ян. — Лупеску нервно сглотнул и указал на дверь.
      Ян кивнул и вышел.
      — Чокнутый парень, — констатировал Симеон. — Но в любом случае он уже сейчас сокровище для нашего футбола, его благородное поведение действует благотворно. Как стыдно становится его противникам, просто здорово!
      — Вот видите, — воскликнул тренер, взглянув на Мартина Штайна, — я всегда говорил: кто по-настоящему честен, тот подает пример другим!
      — Золотые слова! — резюмировал Симеон. — Вы мне разрешите их опубликовать?
      — С удовольствием.
      «Голубые соколы» стали лучшей командой сезона. После того незабываемого счета 14:0 против «Зелено-белых» одна победа следовала за другой. «Голубые соколы» вернули былую славу, а тренер не знал хлопот с составом команды. Теперь у него одиннадцать постоянных игроков и пятеро хороших запасных.
      То, что еще не было показано раньше, до конца проявилось в очередном матче. Его команда имела первое место по забитым мячам, но из-за потерянных очков в первой половине сезона оставалась в середине таблицы. Лупеску больше не боялся поражения. Его ребята нагоняли страх на противников, даже если Ян Штайн не принимал участия в игре.
      Сегодня предстояло поставить точку. Мартин Штайн и Милл настаивали на своем требовании: Ян должен покончить с футболом. Жаль, Лупеску с удовольствием продолжил бы игру. Он посмеивался про себя. Конечно, дельце не совсем безупречно, но в этом есть своя прелесть.
      — Что там такое, господин Лупеску, посмотрите-ка! — Мартин Штайн схватил тренера за руку, показывая на лежащего на земле игрока.
      — Да, что такое? — Лупеску удивился. — Нарушение правил?
      — Думаю, да. По-моему, нарушил Ян, — разволновался Мартин.
      — Ерунда! — Лупеску привстал. — Этого не может быть.
      Атмосфера на футбольных полях благодаря «честной игре» команды Лупеску стала спокойнее. А Симсон, который в течение многих лет работал над большим романом и потому в своих статьях о футболе с удовольствием употреблял цветистые сравнения, написал даже, что футбольное небо посветлело, так как повеял весенний свежий ветерок. Прообразом ветерка, конечно, служил Ян, и каждый старался стать на него похожим. Здоровое противоборство вытеснило грубую игру, противника уважали. Дружелюбное рукопожатие гасило всякую мысль о том, чтобы отомстить, если правила все-таки по случайности нарушались. А теперь Ян сам… Никогда!
      Судья подбежал к игроку команды противников и помог ему подняться на ноги. Бланко подошел и успокаивающе похлопал пострадавшего по плечу. Ян Штайн с безучастным видом стоял рядом.
      Когда пострадавший подошел к Яну, чтобы пожать его руку, тот повернулся к нему спиной. Пронзительно засвистел судья. Это не остановило Штайна. Он запустил мяч в ворота противника, воспользовавшись тем, что вратарь застыл с вытаращенными от удивления глазами.
      Судья опять засвистел и махнул Штайну, чтобы тот подошел. Медленно поплелся к нему Ян. Судья заговорил с ним. Вдруг Штайн показал ему на птичку в небе и отошел. Неловкая тишина разлилась над стадионом.
      Через две минуты судья после очередного грубого выпада Яна показал ему желтую карточку. Послышались свистки, но Штайн не обращал на них никакого внимания. Он и дальше играл грубо, нарушая правила, ругался на игроков другой команды и делал недвусмысленные оскорбительные знаки пытавшимся его успокоить Бланко и Венцелю.
      Лупеску вскочил с места и начал бегать взад-вперед вдоль линии поля. Взволнованный, спотыкаясь, он вернулся к старикам.
      — Что вы с ним сделали? — закричал он на Мартина Штайна.
      Тот пожал плечами и беспомощно смотрел на своего «родственника».
      — Мы ничего не делали, — возразил Милл. — Все как прежде. Однако он уже две недели знает, что это его последняя игра.
      — Это непонятно, я ничего не понимаю, — причитал Лупеску.
      Глухой гул угрожающе прокатился по трибунам. Взвизгнул судейский свисток. На земле лежал защитник из команды противников. С перекошенным от боли лицом он держался за ногу. Ян Штайн вдруг тоже упал и стал совершенно по-дурацки симулировать боли в животе. Зрители засмеялись. Судья склонился над пострадавшим, потом подбежал к боковому судье и переговорил с ним. Вернувшись, он порылся в карманах, заволновался, потом повытаскивал все карточки, полистал записную книжку и наконец нашел то, что искал: красную карточку, означающую удаление с поля. Она была не нужна ему уже несколько недель подряд. Он подошел к Яну Штайну и приказал ему покинуть поле.
      — Наш эксперимент «Человек» провалился, — констатировал Мартин Штайн, обращаясь к Миллу, — или у тебя другое мнение? — Он кивнул головой в сторону Яна.
      Милл не согласился с ним и со смешанным чувством наблюдал за искусственным футболистом:
      — Я все же полагаю, Мартин, мы должны быть довольны. К какому выводу пришел бы логично рассуждающий человек, если бы ему запретили заниматься любимой работой?
      — Хотя он мог бы добиться своей цели и по-другому, — понимающе кивнул Мартин, и его охватило вдруг сочувствие к созданному им роботу. Он был готов все простить этой модели из пластика, проволоки, транзисторов, переключателей и биотермических систем, этому удивительно близкому, совсем бесчувственному и все-таки так естественно реагирующему произведению технического искусства.
      Ян все еще смотрел на красную карточку. Потом он повернул голову к своим создателям и ухмыльнулся. Прежде чем судья успел сообразить, что происходит, Ян схватил карточку и порвал на мелкие кусочки. Элегантным жестом он бросил их на землю, поклонился и подчеркнуто небрежной походкой пошел прочь.
      На стадионе стало так тихо, как бывает только зимой в лесу. Тысячи глаз провожали десятый номер. Когда Ян подошел к краю поля, поднялся шум, переходящий в грозный гул всего стадиона.
      За спиной тренера один из зрителей произнес:
      — Никогда бы не подумал, что Штайн может так себя повести. Этот пример для всех футболистов…
      —  Кто знает, почему ему отказали нервы, — возразил другой сочувственно, — он ведь все-таки человек.