Тертлдаву очень не повезло в России, его возможная популярность «убита» публикациями не самых удачных произведений в не самых удачных переводах. Глубоко веруя, что оптимизм, пусть даже часто проистекающий из неведения, лучше пессимизма, я именно этой повестью хотел бы закончить сборник. Любовь, приключения, юмор… вещь так и просится на премию! Увы, никаких премий она не получила. Присуждение премий и у них связано с мышиной возней — вот, пожалуйста, очередной повод для оптимизма!
 
      Два десятка туристов сошли с омнибуса и, возбужденно переговариваясь, стали спускаться вниз. Рэднал вез Кробир изучал их из-под длинного козырька кепочки, сравнивая с предыдущей группой, которую он провел по Котлован-Парку. Такие же, решил гид: старик, транжирящий деньги напоследок; молодежь, ищущая приключений в чересчур уж цивилизованном мире; и еще несколько типов, не укладывавшихся однозначно в какую-либо категорию: то ли художники, то ли писатели, то ли ученые — да кто угодно!
      Женщин-туристок Рэднал вез Кробир разглядывал с особым интересом. Как раз сейчас он вел переговоры с одним семейством на предмет покупки невесты, но сделка была незавершена; и с точки зрения закона, и с точки зрения морали он оставался свободным человеком. А в этой группе было на кого посмотреть — две изящные узкоголовые с восточных земель, державшиеся друг друга, и такая же, как Рэднал, широкобровая — посветлее, чуть пониже и покоре-настее, с глубоко посаженными серыми глазами под тяжелыми надбровными дугами.
      Одна из узкоголовых, завидев гида, ослепительно ему Улыбнулась, и Рэднал улыбнулся в ответ, торопясь в белой шерстяной мантии навстречу группе.
      — Привет, друзья! Вы все знаете тартешский? Отлично!
      Говорил он под щелканье камер. Рэднал привык к этому — почему-то туристы всегда хотели запечатлеть гида на пленке, хотя приехали смотреть вовсе не на него.
      От имени Наследственной Тирании Тартеша и всех сотрудников Котлован-Парка, — начал он обычную приветственную речь, — с радостью говорю вам: «Добро пожаловать!» Если вы не понимаете нашей письменности и не можете прочесть табличку у меня на груди, то подскажу, что зовут меня Рэднал вез Кробир. Я работаю в Парке биологом и в течение двухлетнего срока исполняю обязанности гида.
      Срока? — переспросила улыбнувшаяся ему девушка. — Звучит словно вас сослали на каторжные работы в шахты.
      Я не хотел, чтобы так звучало…
      Он улыбнулся самой своей обезоруживающей улыбкой, и многие туристы тоже заулыбались. Лишьу некоторых лица остались хмурыми — вероятно, у тех, кто подозревал, что улыбка напускная, а в шутке значительная доля истины. В сущности, так оно и было, но иностранцам лучше об этом не догадываться.
      — Сейчас мы подойдем с вами к ослам, и начнется путь вниз, в глубины самого Котлована, — продолжил Рэднал. — Как вы знаете, мы стараемся не допускать в Парк достижения нашей машинной цивилизации, чтобы сохранить Ни зину в первозданном виде. Тем не менее нет никаких оснований для беспокойства. Это очень покладистые и надежные животные. За многие годы мы не потеряли ни одного осла — и даже ни одного туриста.
      На этот раз в прозвучавших смешках определенно чувствовалась нервозность. Вряд ли кому-то из «путешественников» доводилось сталкиваться с таким архаичным занятием, как верховая езда. Туго придется тем, кто задумался об этом только сейчас; а ведь правила были сформулированы весьма недвусмысленно. Хорошенькие узкоголовые девушки казались особенно удрученными. Покорные ослы тревожили их куда больше, чем дикие звери Котлована.
      — Давайте оттянем неприятный момент, — предложил Рэднал. — Идите сюда под деревья и поговорим с половину деНь-десятины о том, что же делает Котлован-Парк уникальным.
      Тургруппа гуськом последовала за гидом в тень; кое-кто облегченно вздохнул. Рэднал с трудом сохранил серьезное вЫражение лица. Тартешское солнце нельзя назвать прохладным, но если им трудно здесь, то внизу, в Котловане, бедолаги просто изжарятся.
      — Двадцать миллионов лет назад, — начал Рэднал, указав на первую карту, — Низины не существовало. Море отделяло то, что сейчас нам известно как южная часть Великого континента, от всего остального. Потом на востоке поднялись две массы суши, и здесь возникла горная гряда-перемычка. — Он вновь указал на карту. — Это море, теперь часть Западного океана, сохранилось.
      Рэднал перешел к следующей карте, увлекая туристов за собой.
      — Приблизительно шесть с половиной миллионов лет назад, по мере того как юго-западная часть Великого континента дрейфовала на север, вот здесь, у западной оконечности внутреннего моря, поднялась новая гряда. Потеряв связь с Западным океаном, море начало высыхать, поскольку впадающие в него реки не могли компенсировать испарение. Теперь прошу подойти сюда…
      На третьей карте разными оттенками синего было изображено как бы несколько слоев.
      — Потребовалось тысячи лет, чтобы море превратилось в Низину. За это время оно неоднократно наполнялось водами Западного океана, когда тектонические потрясения «глотали» Барьерные горы. Но в последние пять с половиной миллионов лет Низина практически не меняет тот вид, который известен нам сегодня.
      Изображение на последней карте было знакомо каждому изучавшему географию школьнику: впадина Низины пересекала Великий континент гигантским шрамом, для показа глубин которого атласу понадобились уникальные цвета.
      Настала пора отправляться к загону. Ослы были уже снаряжены и оседланы. Рэднал объяснил, как на них садиться, и стал ждать, пока туристы все перепутают. Разумеется, обе узкоголовые девушки ставили в стремя не ту ногу.
      — Нет, надо вот так, смотрите, — повторил он. — В стремя — левую ногу, а правую заносите через спину.
      Улыбнувшаяся ему девушка со второй попытки добилась успеха. Однако у ее подруги ничего не вышло, и она капризно надула губки:
      — Помогите же мне!
      Выдохнув шумно через свой орлиный нос, чтобы подавить вздох, Рэднал поднял девушку за талию и практически усадил ее в седло. Она хихикнула.
      — Вы такой сильный!.. Он такой сильный, Эвилия!
      Другая узкоголовая — очевидно, Эвилия, — тоже захихикала.
      Рэднал выдохнул снова, еще шумнее. Тартешцы и другие народы расы широкобровых, жившие в Низине и к северу от нее, действительно были сильнее, чем большинство узкоголовых, зато менее подвижны. И что с того?
      — Теперь, научившись садиться на ослов, научимся с них слезать. — Туристы застонали, но Рэднал был неумо лим. — Вам все равно еще надо забрать свои вещи из омнибуса и уложить их в седельные сумки. Я ваш гид, а не слуга.
      Я вам ровня, а не раб, прозвучали слова тартешца.
      Большинство туристов спешились, но Эвилия осталась сидеть на осле. Рэднал подошел к ней; даже его терпение начинало истощаться.
      Вот так. — Он помог девушке проделать все необходимые движения.
      Благодарю вас, свободный, — сказала Эвилия на неожиданно хорошем тартешском. Она повернулась к подруге: — Ты права, Лофоса, он действительно сильный.
      Рэднал почувствовал, как уши под кепочкой налились жаром.
      Смуглый узкоголовый с юга покачал взад-вперед бедрами и воскликнул:
      — Эй, я ревную!
      Кое-кто из туристов рассмеялся.
      — Продолжим, — сказал Рэднал. — Чем скорее мы яавьючим ослов, тем скорее отправимся в путь и больше увидим.
      Обычно это действовало безотказно; ты просто не становишься туристом, если не хочешь увидеть как можно больше.
      Словно по сигналу шофер подвел омнибус к загону. Зашипел сжатый воздух, распахнулись дверцы багажного отделения, и водитель начал доставать вещи.
      Вся поклажа была обмерена и взвешена заранее, чтобы ослам не пришлось нести ничего слишком крупногабаритного или тяжелого. Большинство туристов легко уложили свое имущество в седельные сумки. Лишь, разумеется, обе узко головые, раскрасневшись будто от дыхания ночного демона, тщетно пытались все рассовать. Рэднал хотел было помочь им, но потом передумал: сами виноваты, пускай платят штраф за использование грузовых ослов.
      Девушки, однако, сумели уложить вещи, хотя их седельные сумки раздулись словно питон, только что проглотивший детеныша безгорбого верблюда. Зато несколько других туристов беспомощно копошились возле переполненных сумок, не зная, куда деть невлезшие вещи. Надеясь, что улыбка на его лице выглядит не очень хищной, Рэднал отвел несчастных к весам и взял по одной десятой единицы серебра за каждую единицу лишнего веса.
      — Грабеж! — возмутился смуглый узкоголовый. — Да известно ли вам, кто я такой? Я — Мобли, сын Сопсирка, приближенный принца Лиссонленда!
      Он выпрямился во весь свой немалый рост — почти на тартешский кьюбит выше Рэднала.
      — Значит, вы тем более можете себе позволить истратить четыре и три четверти, — ответил Рэднал. — Серебро ведь идет не мне лично, а на содержание Парка.
      Не прекращая ворчать, Мобли расплатился, подошел к ослу и с изяществом, которого Рэднал от него не ожидал, вскочил в седло. В Лиссонленде, припомнил биолог, важные персоны имеют обыкновение кататься верхом на полосатых лошадях. Сам он понять этого не мог. Ему бы и в голову не пришло седлать осла вне пределов Котлован-Парка Зачем, когда есть гораздо более удобные средства передвижения?
      Виновной в превышении веса поклажи оказалась и пожилая тартешская чета. Они и сами-то были излишне полноваты, но тут уж Рэднал ничего поделать не мог. Супруг Эльтзак вез Мартос, пытался возражать:
      — Судя по домашним весам, мы в норме!
      — Ты, должно быть, не так смотрел, — сказала мужу Носко зев Мартос.
      — Да на чьей ты, в конце концов, стороне?! — набросился он на жену. Она ответила ему криком.
      Рэднал подождал, пока супруги поостынут, и взял положенную плату.
      Когда туристы вновь сели на своих ослов, биолог подошел к воротам у дальнего конца загона, распахнул их и убрал ключ в сумочку, которую носил на поясе под мантией.
      — Отсюда начинается территория Парка и вступают в силу подписанные вами обязательства. По тартешскому закону гид в пределах Парка обладает правами офицера действующей армии. Я не собираюсь пользоваться этим больше, чем требуется; достаточно, если мы будем следовать обычному здравому смыслу. Но я обязан вас предупредить, что располагаю необходимой властью. — Кроме того, в одной из его седельных сумок лежала ручная пушка, однако об этом Рэднал умолчал. — Пожалуйста, держитесь за мной и старайтесь не сходить с тропы. Путь нам сегодня предстоит несложный, заночуем там, где раньше был край континентального шельфа. Завтра мы уже пойдем по дну древнего моря, местность будет более пересеченная.
      — К тому же там жарко, гораздо жарче, чем сейчас, — добавила широкобровая женщина. — Я была в Парке три или четыре года назад и вынесла впечатление, что там просто пекло. Имейте это в виду.
      — Вы совершенно правы, свободная… э-э…
      — Тогло зев Памдал, — представилась она и торопливо добавила: — Лишь самая отдаленная родственница, по боковой линии, уверяю вас.
      — Как скажете, свободная. — Рэднал с трудом сохранил спокойный голос.
      Наследственным Тираном Тартеша был Бортав вез Памдал. В отношениях даже с отдаленными его родственниками требовалась величайшая деликатность. Надо еще радоваться, что у Тогло хватило такта предупредить, кто она такая — вернее, кто ее родственник. По крайней мере девушка не похожа на человека, который сует повсюду свой нос, а потом жалуется в самых высоких кругах, где наверняка имеет друзей.
      Местность, по которой брели ослы, была лишь немного ниже уровня моря и практически не отличалась от унылой окружающей Парк равнины — сухая, с низкорослыми колючими кустами и редкими пальмами, торчащими наподобие метелочек для пыли на длинных рукоятках.
      Ландшафт говорил сам за себя, и Рэднал только заметил:
      — Начните под ногами рыть яму, и через несколько сотен кьюбитов наткнетесь на соляной слой — как и по всюду в Низине. Море здесь высохло быстро, и слой довольно тонкий, но он есть. Именно так геологи очерчи вают границы древнего моря, занимавшего территорию нынешней Низины.
      Мобли, сын Сопсирка, вытер рукой вспотевшее лицо. Если Рэднал, как все тартешцы, укрывался 6т зноя одеждой, на Мобли были лишь ботинки, кепочка и пояс с кармашками — для серебра, может быть, для маленького ножа или зубочистки или какой-то иной ерунды, которую он считал совершенно для себя необходимой. Мобли был достаточно смуглым, чтобы не тревожиться о раке кожи, но и ему жара не давала покоя.
      А сохранись в Низине немного воды, Рэднал, — сказал он, — Тартеш был бы куда более приятным местом!
      Вы правы, — ответил биолог. Он давно смирился с тем, что иностранцы используют его семейное имя с ничем не обоснованной фамильярностью. — Зимой было бы теплее, а летом прохладнее. Но если Барьерные горы снова рухнут, мы вообще потеряем всю огромную территорию Низины и несметные богатства, которые здесь скрыты: соль другие минералы, оставленные высохшим морем, и месторождения нефти, недоступные через толщу воды. За многие столетия тартешцы привыкли к жаре.
      — Я бы не стала так смело это утверждать, — улыбнулась Тогло. — Вряд ли случайность то, что наши кондицио неры продаются по всему свету.
      Рэднал кивнул.
      — Верно подмечено, свободная. Однако плюсы Низины с лихвой окупают все неприятные стороны климата.
 
      Когда они добрались до края древнего моря, солнце еще стояло в небе, медленно опускаясь за горы на западе. Туристы с облегчением слезли с ослов и начали разминаться, потирая натертые ягодицы. Рэднал организовал их на подтаскивание древесины, сложенной на металлических стойках вдоль одной стороны лагеря. Костер он разжег с помощью кремниевой зажигалки, предварительно спрыснув щепу из бутылочки с горючим.
      — Способ для лентяев! — с улыбкой признал биолог.
      Как и его умение обращаться с ослами, сам факт быстрого разведения костра произвел на туристов сильное впечатление. Рэднал достал из поклажи пищевые пакеты и бросил их в огонь. Когда они стали лопаться и повалил пар, гид выудил их при помощи специальной вилки на длинной рукоятке.
      — Прошу! Снимайте фольгу, и перед вами тартешская еда — может, не пиршество для богов, но вполне достаточно, чтобы утолить голод и отсрочить неминуемую с ними встречу.
      Эвилия прочитала надпись на своем пакете.
      — Это же военные рационы! — подозрительно протянула она. В группе раздались стоны.
      Как все тартешские свободные, Рэднал отслужил положенные два года в Добровольной гвардии Наследственного Тирана и патриотично стал на защиту родного снаряжения:
      — Повторяю, они очень питательны.
      Содержимое пакетов — ячменная каша с бараниной, морковью, луком, молотым перцем и чесноком — и впрямь оказалось недурно на вкус. Чета Мартос даже попросила добавки.
      — Увы, — произнес Рэднал, — поклажа ослов ограниченна. Если я сейчас дам вам по пакету, кто-то может остаться голодным.
      — Но мы хотим есть! — возмутилась Носко зев Мартос.
      — Вот именно, — поддакнул Эльтзак.
      Супруги уставились друг на друга, удивленные редким единодушием.
      — Извините, — твердо повторил Рэднал. Никогда раньше у него не просили добавки.
      Он посмотрел, как со столь непритязательной пищей управляется Тогло зев Памдал. Девушка как раз смяла пустой пакет и поднялась, собираясь выбросить его в мусорный бак. У нее была грациозная походка, хотя саму фигуру скрывала просторная мантия. Как свойственно молодым — и даже не столь уж молодым — людям, Рэднал на миг погрузился в фантазии: это с ее отцом он спорит о цене невесты, а не с Маркафом вез Патуном, который ведет себя так, словно его дочь Велло испражняется исключительно серебром и нефтью…
      По счастью, у него хватало ума, чтобы понять, где фантазии переходят в откровенную глупость, — это больше, чем боги даруют многим. У отца Тогло, безусловно, множество гораздо лучших партий для дочери, чем, в сущности, самый заурядный биолог. Столкновение с фактами суровой действительности не могло удержать Рэднала от мечтаний, но с успехом удерживало от чересчур серьезного к себе отношения.
      Он улыбнулся, доставая из поклажи грузовых ослов спальные мешки. Туристы по очереди надували их ножным насосом. В такую жару многие предпочитали ложиться поверх спальников, а не забираться внутрь. Кто-то оставался в том, в чем ходил днем, кто-то переоделся; некоторые вообще решили не обременять себя одеждой. В Тартеше существовало табу на нудизм — недостаточно сильное, чтобы Рэднал приходил в ужас при виде голого тела, но вполне достаточное, чтобы не отрывать глаз от Эвилии и Лофосы, беспечно скидывающих с себя рубашки и брюки. Они были молоды привлекательны и даже мускулисты для узкоголовых. Их тела казались оттого еще более обнаженными, что были менее волосаты, чем тела широкобровых. К облегчению Рэднала, мантия полностью скрывала его реакцию на увлекательное зрелище.
      — Постарайтесь хорошенько выспаться, — сказал он, обращаясь к группе. — Не засиживайтесь допоздна. Почти весь завтрашний день мы проведем в седле, а местность будет потяжелее.
      — Слушаюсь, отец клана! — отозвался Мобли, сын Со-псирка, словно юноша на приказ главы семейства; но посмел бы этот юноша ответить с такой иронией, немедленно получил бы зуботычину в назидание.
      В конце концов большинство туристов прислушались к здравому смыслу. Они не представляли трудностей пути, однако, за исключением, возможно, четы Мартос, никак не были Дураками; дурак вряд ли накопил бы серебра на экскурсию в Котлован-Парк. Как обычно в первую ночь с новой группой, Рэднал не последовал собственному совету. Человек выносливый, он к тому же хорошо знал, что их ждет впереди, и не собирался тратить лишние силы. В дупле пальмы заухала сова. В воздухе стоял острый пряный запах; шалфей и лаванда, олеандр, лавр, чабрец — многие местные растения выделяли ароматические масла. Тончайший слой масла уменьшал потерю воды — что имело здесь первостепенное значение — и делал листья несъедобными для насекомых и животных.
      Затухающие костры привлекали мошкару, иногда выхватывая из темноты более крупные тени — летучих мышей и козодоев, явившихся полакомиться объедками. Туристы не обращали внимания ни на насекомых, ни на хищников, их храп перекрывал уханье совы. После нескольких походов в качестве гида Рэднал был убежден, что храпят практически все, вероятно, и он сам, хотя собственного храпа слышать ему не доводилось.
      Рэднал потянулся на спальном мешке, положил руки под голову и уставился на яркие звезды, будто выставленные на черном бархате. Да, такого не увидишь в огнях большого города — еще одна причина для работы в Парке. Ни о чем не думая, он смотрел, как они искрятся и мерцают в бездонном небе — лучший способ расслабиться и уснуть.
      Его веки уже смыкались, когда кто-то поднялся со своего спального мешка — Эвилия направилась за кусты в кабинку туалета. Потом глаза Рэднала невольно расширились: в тусклом свете умирающего костра она казалась ожившей статуей из полированной бронзы. Как только девушка повернулась к нему спиной, он облизнул пересохшие губы.
      Но вернувшись, вместо того чтобы забраться в свой мешок, Эвилия присела на корточки возле Лофосы. Подружки тихо засмеялись. Еще через секунду они встали и направились к Рэдналу.
      Его похоть превратилась в тревогу — что они затеяли?
      Девушки опустились рядом с ним на колени, слева и справа.
      — Мы думаем, ты интересный мужчина, — прошептала Лофоса.
      Эвилия положила руку на завязку его мантии и начала расшнуровывать.
      — Вы обе? — пробормотал Рэднал.
      Похоть вернулась — теперь очевидная, так как он лежал на спине. Вместе с похотью пришло чувство невероятности происходящего. Тартешские женщины — даже тартешские шлюхи — не были столь вызывающе бесстыдными; не были такими и тартешские мужчины. Не то чтобы тартешцы не тешились порой похабными фантазиями; просто об этом обычно помалкивали.
      Узкоголовые девушки вновь затряслись от сдавленного смеха, словно его осторожность была самой смешной вещью на свете.
      — Почему бы и нет? — спросила Эвилия. — Троим доступно много такого, что никак не доступно двоим.
      — Но… — Рэднал махнул в сторону спящих туристов, но если они проснутся?
      — Может, научатся чему-нибудь, — ответила Лофоса, и тела девушек затряслись еще более соблазнительно.
      Рэднал точно кое-чему научился. Во-первых, он понял, что на четвертом десятке ему уже трудно удовлетворить за ночь более чем одну женщину, хотя от таковой попытки он получил колоссальное удовольствие. Во-вторых, приобретенный опыт помог осознать, что"в условиях повышенного обилия стимулов, воздействующих на все органы чувств, даже пытаться удовлетворить двух женщин сразу гораздо труднее, чем хлопать себя одной рукой по голове, а другой в то же время чесать себе живот. И, в-третьих, он понял, что есть женщины, подобные Лофосе и Эвилии, которые не знают запретов касательно собственного тела.
      Рэднал был совершенно обессилен; завтра-слабость неминуемо разольется по всем его членам.
      — Сжалимся над ним? — спросила Эвилия — по-тар-тешски, чтобы он смог понять ее поддразнивание.
      — Пожалуй… на первый раз! — согласилась Лофоса. Она изогнулась, как змея, мимолетно коснувшись губами губ Рэднала. — Спи спокойно, свободный.
      Девушки скользнули к своим спальным мешкам, оставив его в изумлении гадать, не приснилось ли ему все это, однако слишком разбитым, чтобы долго ломать себе голову.
      Погружение в сон походило скорее на нырок. И все же прежде, чем поддаться, Рэднал обратил внимание, как возвращается из туалетной кабинки Тогло зев Памдал. Сперва до него не дошло. Потом… Если сейчас она возвращается, то уходила, следовательно, когда ему было ни до чего… И, значит, наверняка видела его самозабвенно занятым.
      Рэднал прошипел сквозь зубы, как песчаная ящерица, хотя все же скорее покраснел, чем позеленел. Тогло забралась в свой мешок, не глядя ни на него, ни на узкоголовых девушек. Все его фантазии о ней померкли и развеялись. В лучшем случае можно рассчитывать впредь на холодную вежлцвость, какой благородная персона удостаивает невежественную мелкую сошку. В худшем…
      Что, если она расскажет об увиденном всем в группе? Ладно, стиснем зубы и будем делать свое дело. А если она нажалуется Наследственному Тирану? — спрашивал себя рэднал. Лишусь работы — первое, что приходило в голову, и далеко не самое страшное.
      Ну почему не Мобли, сын Сопсирка, поднялся среди ночи, чтобы опорожнить свой мочевой пузырь?! Он бы почувствовал лишь зависть, а не отвращение, как Тогло!
      Рэднал снова прошипел. Конечно, содеянного не вернешь, остается вести себя как ни в чем не бывало и решать проблемы по мере их возникновения.
      И все же он так и не спал большую часть ночи, несмотря на усталость.
      Разбудило его солнце. С воспаленными глазами, невыспавшийся, биолог заставил себя выбраться из мешка. Кое-кто из туристов уже бродил по лагерю. Рэднал собирался встать, как обычно, первым, но физическое истощение и тревоги минувшей ночи взяли верх.
      Стремясь загладить то, что казалось ему виной, злясь на себя, он старался двигаться вдвое быстрее и, разумеется, совершал мелкие досадные промахи: то и дело спотыкался, едва не падая, называл костер туалетом, а туалет — костром, а направляясь за завтраком, подошел к ослу, который нес лишь фураж.
      Наконец Рэднал ухитрился принести копченые сосиски и сухой хлеб. Эвилия и Лофоса обменялись ухмылками, вытаскивая сосиски из пакетов, и он вновь залился краской. Эльтзак вез Мартос немедленно стянул одну сосиску у своей жены, и та обложила его руганью, достойной портового грузчика, только более пронзительным голосом.
      Пришла очередь получать завтрак Тогло зев Памдал.
      — Благодарю вас, свободный, — сказала девушка, держась совершенно нормально. Потом ее серые глаза встретились с глазами биолога. — Надеюсь, вы спали спокойно?
      Обычное тартешское утреннее приветствие — если бы й произносимых словах не звучала… Да нет, вряд ли, подумав Рэднал, усмешка ему, должно быть, почудилась.
      — Э-э… да, — выдавил он и поспешно ретировался.
      Гид подошел к мужчине, который, чтобы взять завтрак, отложил альбом для зарисовок и уголь. Специфический акцент, полосатые рубаха и штаны выдавали в нем уроженца Моргафа, островного королевства к северу от Тартеша и давнего врага Тирании. Впервые за долгие столетия вот уже двадцать лет между государствами не прерывался мир.
      При иных обстоятельствах Рэднал вел бы себя с таким человеком весьма осторожно, но сейчас ему было гораздо легче с моргафцем, чем с Тогло зев Памдал. Взглянув на раскрытый альбом, он заметил:
      — Отличный рисунок, свободный… э-э…
      Моргафец протянул вперед обе руки в традиционном приветствии своего народа.
      — Дохнор из Келлефа. Благодарю за интерес, — тоном дав понять, что имеет он в виду совсем другое: «Перестань за мной шпионить!»
      Рэднал вовсе не собирался за ним шпионить. Несколькими точными движениями угля Дохнор изобразил лагерь: кострища, олеандры перед туалетной кабинкой, пасущиеся ослы… Как всякий работающий в поле биолог, Рэднал недурно рисовал, но до Дохнора ему было далеко. Военный инженер не управился бы лучше. —
      Промелькнувшая мысль возбудила его подозрения, и Рэднал посмотрел на моргафца более внимательно. У того была военная выправка — что ни о чем не говорило. Многие мор-гафцы находились на воинской службе; по размерам гораздо меньше, чем Тартеш, это островное государство никогда не уступало в сражениях. Если Дохнор — разведчик, почему он приехал сюда, в Котлован-Парк, а не в окрестности какой-нибудь базы на побережье Западного океана?
      — Надеюсь, вы закончили изучать мою работу? — ядовито процедил моргафец. — Может, отойдете и дадите завтрак кому-нибудь еще?
      — Конечно, — как мог холодно ответил биолог. Да уж, Похнор в полной мере обладал пресловутым моргафским высокомерием. Может быть, это доказывало, что он не пгтион — шпион вел бы себя помягче. А может, настоящий шпион — в расчете на то, что никто не ожидает от щлиона шпионского поведения, — специально напускает такой вид, чтобы развеять подозрения… Рэднал понял, что цепочка рассуждений потянется бесконечно, насколько хватит воображения. Он сдался.
      Когда завтрак был съеден, а спальные мешки сдуты и сложены, группа вновь оседлала ослов, чтобы продолжить путь в Котлован-Парк. Как и накануне, Рэднал предупредил:
      — Сегодня тропа будет круче. Идем медленно и осторожно.
      Едва его голос стих, как почва под ногами задрожала. Все застыли, кто-то даже "вскрикнул испуганно. Птицы, наоборот, дружно смолкли.
      Рэднал жил в стране, подверженной землетрясениям, всю свою жизнь и безмятежно ждал, пока дрожь прекратится. Через несколько секунд все успокоилось.
      — Не тревожьтесь, — сказал он. — Этот район Тартеша сейсмически активен, вероятно, из-за давным-давно высохшего моря — земная кора до сих пор приспосабливается к исчезновению веса воды.
      Дохнор из Келлефа поднял руку.
      — А что, если землетрясение — как сказать? — разрушит Барьерные горы?
      — Тогда Низина будет затоплена. — Рэднал рассмеял ся. — Свободный, если уж этого не произошло на протяжении пяти с половиной миллионов лет, я не лишусь сна от беспокойства, что это случится завтра или в любое другое время, пока я в Парке.
      Моргафец коротко кивнул.
      — Достойный ответ. Продолжайте, свободный.
      Биолог едва подавил порыв отдать честь — Дохнор говорил с той же естественной властностью, с какой отдавали приказы тартешские офицеры. Рэднал взобрался на своего осла, подождал, пока туристы выстроятся сзади в ломаную линию, и взмахнул рукой:
      — Поехали!
      Тропа, усыпанная валунами, была всего шести-восьми кьюбитов шириной и очень извилистой. Животное Рэднала ухватило гладиолус и сжевало его. Это напомнило гиду, что он забыл кое о чем предупредить своих подопечных.
      — Ни в коем случае не позволяйте ослам пастись. В нижней части Парка наряду с обычными минералами почва содержит селен и теллур, которые концентрировались при испарении моря. Местным растениям это не вредит, однако наверняка повредит — быть может, смертельно, — ослам, если они съедят что-то не то.
      — А как нам узнать, что то, а что не то? — спросил Эльтзак вез Мартос.
      Рэднал почувствовал желание спихнуть его с тропы и заставить катиться кубарем до самого дна Котлован-Парка. Этот недоумок наверняка приземлится на голову, которой, судя по всему, от падения на каких-то несколько тысяч кьюбитов хуже не будет… Тяжелая работа: держать болванов-туристов в узде!
      — Не позволяйте ослу вообще что-нибудь жевать. Мы везем с собой необходимый запас фуража, а в базовом лагере внизу есть еще.
      Некоторое время группа двигалась в тишине. Затем Тог-ло зев Памдал сказала:
      — Эта тропа напоминает мне спуск в Большой каньон, что в Империи Стекия на Двойном континенте.
      Рэднал почувствовал одновременно радость, что она с ним заговорила, и зависть к богатству, которое давало возможность путешествовать… Значит, всего лишь дальняя родственница Наследственного Тирана?
      — Я видел только фотографии, — с легкой тоской произнес он. — Внешнее сходство, наверное, есть, но каньон формировался совсем иначе — эрозией, а не испарением.
      — Конечно, — согласилась Тогло. — Я сама видела только фотографии.
      — Вот как? — Что ж, может, она и в самом деле лишь дальняя родственница. — Гораздо больше похожи на каньон нагромождения камней в теснинах, оставленные реками до впадения в Горькие озера на дне Низины. Одно озеро, между прочим, находится на территории Котлован-Парка, хотя оно часто пересыхает — Далорц несет слишком мало воды, чтобы хорошо его подпитывать.
      Чуть позже, когда тропа изогнулась на запад, обходя большую известняковую скалу, впереди открылся подернутый дымкой брызг водный поток, несущийся ко дну Низины. Туристы в восхищении замерли.
      — Это Далорц? — спросила Лофоса.
      — Да, — ответил Рэднал. — Русло реки чересчур переменчиво, чтобы строить тут, на сходе с древнего континентального шельфа, электростанцию. Хотя на других, более крупных реках мы это делаем, на три четверти обеспечивая свои потребности в энергии, — еще один плюс Низины.
      Несколько маленьких невесомых облачков проплыли по небу с запада на восток. Кроме этого, ничто не мешало раскаленному шару солнца все яростнее поджаривать туристов с каждым кьюбитом спуска. Ноги ослов взметали клубы пыли.