* * *
      Атвар пристально смотрел на вытянувшегося перед ним самца.
      - Тебе не удалось полностью покончить с любителями имбиря, - заявил Атвар.
      - Благородный адмирал прав, - лишенным всякого выражения голосом ответил Дрефсаб. - Меня следует наказать.
      Атвар немного успокоился. Дрефсаб и сам стал жертвой имбиря. Уже одно то, что он сумел поймать такое количество своих коррумпированных коллег, заслуживало поощрения. Тем не менее, адмирал довольно резко заявил:
      - Исчез танк! Я и представить себе не мог, что такое возможно.
      - Вот главная причина, по которой это произошло, благородный адмирал, - отвечал Дрефсаб. - Кому могло прийти в голову, что они посмеют организовать такую дерзкую вылазку? Мы не позаботились о том, чтобы ее предотвратить.
      - Снова тот самый Большой Урод со шрамом, - сказал Атвар. - Они все так похожи, но этого ни с кем не спутаешь. Он доставил нам столько неприятностей - выкрал танк, похитил Муссолини... и у меня есть основания полагать, что он участвовал в рейде, в результате которого Большие Уроды завладели материалом для ядерного оружия.
      - Скорцени. - Дрефсаб произнес имя немецкого офицера с особым присвистом.
      - Да, именно это имя называли немецкие средства массовой информации после похищения Муссолини, - кивнул Атвар. - Несмотря на твою тягу к имбирю, ты остаешься самым лучшим нашим оперативником.
      - Благородный адмирал слишком добр ко мне и переоценивает мои возможности, - пробормотал Дрефсаб.
      - Для тебя будет лучше, если я не ошибся, - заявил Атвар. - Мой приказ предельно прост: я хочу, чтобы Скорцени больше не разгуливал по Тосеву-3. Мне все равно, во что обойдется Расе данная операция. Он для дойче дороже, чем для нас сотня танков. А дойче вместе с британцами и американцами самые опасные и изобретательные Большие Уроды. Скорцени необходимо уничтожить - и тебе по силам это сделать.
      Дрефсаб отдал честь.
      - Будет исполнено, благородный адмирал.
      * * *
      После нескольких месяцев жизни без электричества, Сэм Иджер успел забыть, какая это замечательная вещь. И причины оказались совсем не такими очевидными, как могло бы показаться. Да, важно сохранять продукты свежими. Да, иметь возможность ночью зажечь свет, даже с учетом приказа о полном затемнении, просто здорово... Однако только сейчас Сэм понял, как ему недоставало кинофильмов.
      Конечно, для него очень важно было, кто находится с ним рядом. Когда бок о бок с ним сидела Барбара, и он сжимал ее теплую ладонь в своей руке, все приобретало особый смысл, даже поход к зубному врачу больше не казался страшным (впрочем, для Сэма этой проблемы уже давно не существовало). Потом его рука обычно соскальзывало на бедро Барбары. В сумрачной пещере кинотеатра никто ничего не замечал.
      На целых два часа он покидал ужасный мир, находящийся за пределами рая на Шестнадцатой улице, и делал вид, что значение имеет лишь происходящее на экране.
      - Забавно, - прошептал он Барбаре, пока они ждали начала сеанса, - я могу обо всем забыть, читая хороший рассказ в журнале или книге, но когда смотришь на экран - совсем другое дело.
      - Чтение мне тоже помогает, - ответила она, - но многим людям не удается уйти в мир книги. Мне их жаль, но я знаю, что такое нередко случается. Кроме того, читая какое-то произведение, ты остаешься наедине с собой. А здесь рядом множество других людей, которые разделяют твои чувства. Большая разница.
      - Ну, я нашел то, что искал, - сказал Сэм, сжимая руку Барбары.
      Она повернулась и улыбнулась ему. Прежде чем он успел ей ответить, свет начал меркнуть, и огромный экран зажил своей жизнью.
      Новости перестали быть профессионально сделанным товаром. Иджер так и не узнал, заняли ли ящеры Голливуд, но система доставки новых фильмов из Калифорнии была полностью нарушена.
      Теперь любителям кино показывали то, что удавалось снять военным скорее всего, часть съемок и монтаж производились в Денвере. Некоторые эпизоды были озвучены, в других шли титры, как в немом кино, которое, как казалось совсем недавно, навсегда исчезло.
      "ВОСТОЧНАЯ ФРАНЦИЯ". Камера с любовью демонстрировала сожженные танки ящеров. Между ними расхаживал суровый немецкий офицер.
      Зрители радостно загомонили и принялись хлопать в ладоши.
      - Неужели все успели забыть, что год назад нацисты были нашими врагами? - прошептала Барбара.
      - Да, - так же шепотом ответил Иджер.
      Он не любил нацистов, но они громят ящеров - молодцы! Он не любил и Красную армию, но обрадовался, когда она начала воевать против Гитлера.
      "МОСКВА". Они увидели Сталина, пожимающего руку заводскому рабочему. И бесконечные ряды почти достроенных самолетов.
      "СОВЕТСКИЙ СОЮЗ ПРОДОЛЖАЕТ СРАЖАТЬСЯ". Стены кинотеатра вновь содрогнулись от ликующих воплей.
      Следующий эпизод шел со звуком; человек со средне-западным акцентом сказал:
      - Возле Блумингтона, пытаясь прорваться к Чикаго, ящеры напоролись на жесткое сопротивление американской армии. - Затем на экране появился подожженный танк ящеров, возле которого стояли усталые, но счастливые американские пехотинцы.
      Иджер чуть не выпрыгнул из своего кресла.
      - Клянусь Богом, смотри, Остолоп! - воскликнул он. - Мой прежний менеджер. Господи, я его так часто вспоминаю! У него сержантские нашивки видела?
      - Я бы его не узнала, Сэм. Он же не был моим менеджером, - ответил она, и Иджер почувствовал себя последним болваном. Однако Барбара тут же добавила: - Я рада, что с ним все в порядке.
      - И я тоже! Мне приходилось сталкиваться с разными людьми, но таких, как он, немного. Остолоп... - на Сэма зашикали, и он замолчал.
      Между тем, на экране появилась новая надпись: "ГДЕ-ТО В США".
      - Леди и джентльмены, Президент США, - проговорил диктор.
      На черно-белом экране появился сидящий за письменным столом Франклин Делано Рузвельт. Обстановка напоминала номер обычного отеля. Иджер обратил внимание на то, что окна плотно закрыты шторами, возможно, для того, чтобы создать необходимый фон, или не позволить ящерам определить место, где находится Президент.
      Рузвельт был в рубашке с короткими рукавами, воротник расстегнут, узел галстука слегка распущен. Он выглядел уставшим, но в углу рта, как и прежде, лихо торчал мундштук.
      "У него есть сигареты", - без всякого раздражения подумал Иджер. "ФДР работает достаточно, и заслужил такую роскошь".
      Президент вытащил изо рта мундштук, погасил сигарету и наклонился к стоявшему перед ним микрофону.
      - Друзья мои, - сказал он (и Иджер почувствовал, что Рузвельт обращается к нему лично), - борьба продолжается.
      Прозвучали аплодисменты, которые почти сразу же стихли, все хотели узнать, что скажет президент. ФДР обладал уникальной способностью дарить надежду. Он далеко не каждый раз мог изменить сложившееся положение, но всегда давал понять, что ситуация изменится к лучшему в будущем, а это равносильно половине победы - люди были снова готовы сражаться, вместо того, чтобы сетовать на судьбу.
      - Враг на нашей земле, враг в воздухе над нашими домами, - сказал Рузвельт. - Существа из иного мира уверены, что сумеют запугать американцев, обрушив на наши головы огонь и разрушение. Но, как и наши доблестные британские союзники в войне с Германией в 1940 году, мы покажем им, что они ошибаются.
      С каждым днем у нас становится больше оружия и возможностей сражаться с ящерами. И с каждым днем их запасы уменьшаются. Те из вас, кто еще сохранил силы и свободу, должны понимать: вы обязаны сделать все, чтобы выиграть эту войну и подарить свободу вашим детям и детям ваших детей. Тем же, кто сейчас находится на оккупированной территории - если им доведется увидеть эту запись - я скажу: ни под каким видом не вступайте в сотрудничество с врагом. Не соглашайтесь работать на заводах, не выращивайте для них зерно, не помогайте им. И тогда рано или поздно инопланетянам придет конец.
      Мы нанесли и наносим им существенный урон - в Америке, Европе и Азии. Ящеры не сверхлюди - они всего лишь нелюди. Наши объединенные народы нации планеты - обязательно одержат победу. Спасибо, и да благословит вас Бог.
      Далее зрителям показали, как сохранять металлический лом. Запись сопровождалась комментариями, но Иджер перестал слушать. Он больше ни о чем не думал. Голос ФДР произвел на него огромное впечатление. Рузвельт заставил его поверить, что все будет хорошо.
      Новости закончились патриотической музыкой. Сэм вздохнул - теперь в течение следующих дней у него в голове будет настойчиво звучать гимн его страны. Так происходило с ним каждый раз, когда он его слышал.
      - А теперь будет настоящее кино, - сказал кто-то, когда на экране появились титры фильма "Сейчас ты в армии". С тех пор, как он вышел в 1941 году, Иджер видел его четыре или пять раз. В последний год новых картин не снимали, впрочем, их негде было показывать, поскольку электричество сохранилось далеко не во всех городах.
      Когда раньше Сэм смотрел на ужимки Фила Силверса и Джимми Дюранте, и на ужас в глазах старших офицеров, он хохотал до упаду. Теперь, когда он сам стал военным, они уже не казались ему смешными. Такие солдаты подвергают опасности жизнь своих товарищей. Иджеру ужасно хотелось дать обоим комикам хорошего пинка под зад.
      Однако Барбара от души смеялась над их выходками. Сэм попытался присоединиться к ней. Помогли музыкальные номера: они напомнили ему, что перед ним не настоящая жизнь. Глупо сердиться на актеров за то, что они исполняют предписанную сценарием роль. Немного успокоившись, Сэм досмотрел фильм до конца и даже получил от него удовольствие.
      Наконец, в зале загорелся свет. Барбара вздохнула, словно загрустила, что ей приходится возвращаться в реальный мир. Кто же станет ее винить? Однако от жизни не убежишь, хочешь ты того, или нет.
      - Пойдем, - сказал он. - Возьмем велосипеды, пора возвращаться в университет. Барбара зевнула.
      - Да, пора. Когда вернемся, я немного полежу. В последнее время я стала ужасно уставать. - Она вымученно улыбнулась. - Я слышала, что так и должно быть, но мне это не нравится.
      - Поедем назад медленно, не спеша, - ответил Иджер, который обращался с женой так, словно она была сделана из хрусталя и могла разбиться от малейшего толчка. - Ты отдохнешь, а я запру Ристина и Ульхасса.
      - Ладно, Сэм.
      Возле кинотеатра стояло множество велосипедов. За ними присматривал крупный мужчина с большим пистолетом на боку. Теперь, когда гражданское население из-за нехватки бензина не имело возможности ездить на автомобилях, велосипеды стали основным средством передвижения. Кража велосипеда считалась не меньшим преступлением, чем кража лошади в прежние времена. Поскольку оружие имелось почти у всех, безоружный охранник был бы бесполезен.
      Большая часть Денвера располагалась внутри квадрата. Однако центр города находился между идущей под углом в сорок пять градусов рекой Платт и Черри-Крик. Иджер и Барбара ехали на велосипедах на юго-восток по Шестнадцатой улице к Бродвею, одной из главных магистралей, идущей с севера на восток. Внимание Сэма привлек памятник Первым поселенцам на углу Бродвея и Кол-факс. Фонтан украшали три бронзовые фигуры: старатель, охотник и женщина. Венчала памятник статуя конного разведчика.
      Иджер бросил на него критический взгляд.
      - Мне приходилось видеть и более удачные статуи, - заявил он.
      - Правда, он больше похож на орнамент огромной каминной полки, чем на разведчика? - ответила Барбара.
      Они рассмеялись и свернули на Колфакс. Велосипедисты, пешеходы, запряженные лошадьми или мулами фургоны, и даже всадники создавали друг другу определенные трудности. Перемещаться по городу стало ничуть не проще, чем когда по дорогам мчались легковые автомобили и грузовики. Тогда все двигались приблизительно с одной и той же скоростью. Теперь огромные фургоны часто мешали остальным транспортным средствам, а обгонять их было очень опасно.
      Золоченый купол трехэтажного Капитолия выделялся на фоне остальных зданий. На западной лужайке перед зданием стоял бронзовый памятник Солдату Гражданской войны в окружении двух бронзовых пушек того времени.
      Иджер показал на статую.
      - Иногда мне кажется, что он, воюя против современных немцев и японцев при помощи этих пушек, чувствовал бы то же самое, что мы, сражаясь с ящерами.
      - Да, малоприятное сравнение, - ответила Барбара. На западной лужайке Капитолия стоял бронзовый индеец. Она кивнула в сторону памятника. Наверное, он переживал похожие чувства, когда ему приходилось воевать с копьем и луком против пушек белого человека.
      - Да, наверное, - сказал Сэм, которому никогда не приходило в голову посмотреть на историю с точки зрения индейца. - Однако у них были ружья, и мы потерпели несколько серьезных поражений - во всяком случае, мне не хотелось бы оказаться на месте генерала Кастера.
      - Ты прав. - Однако настроение у Барбары неожиданно испортилось. Несмотря на то, что индейцы одержали несколько побед, в конце концов они проиграли. Посмотри на нынешние Соединенные Штаты и вспомни, какой была наша страна до вторжения ящеров. Получается, мы обречены на поражение, даже если нам и удастся нанести ящерам серьезный урон.
      - Не знаю, - ответил Сэм и надолго замолчал. - Вовсе не обязательно, наконец заявил он. - Индейцы так и не научились производить собственные ружья и пушки; им приходилось добывать оружие у белых людей. - Он огляделся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. - А мы скоро будем делать бомбы не хуже, чем у ящеров.
      В научно-фантастических журналах печаталось множество рассказов об уничтоженных планетах, но Сэм никогда всерьез не думал о том, что ему придется жить (или умереть) в таком мире.
      - Если мы встанем перед выбором: уничтожить Землю, или покориться ящерам, я бы проголосовал за первый вариант. Ульхасс и Ристин говорят, что Раса вот уже тысячу лет держит в повиновении два других инопланетных народа. Никому бы такого не пожелал.
      - И я тоже, - согласилась с мужем Барбара. - Но наш разговор напоминает спор маленький детей, ссорящихся из-за игрушки: Если она не достанется мне, то и ты ее не получишь! И раз! Кончится тем, что мы уничтожим целый мир... а что еще нам остается делать?
      - Не знаю, - ответил Иджер.
      Он попытался думать о чем-нибудь другом. Конец света не самая подходящая тема для разговора с женщиной, которую ты любишь.
      Они свернули с Колфакс на Университетский бульвар. Здесь движение стало менее напряженным, чем в центре города, и они поехали побыстрее. Иджер смотрел по сторонам, любуясь пейзажем. Теперь, после того, как он побывал в горах Вайоминга и Колорадо, он легко крутил педали.
      Когда они миновали Экспозишн авеню, Сэм заметил двух велосипедистов, мчавшихся на север в сторону университета: худощавый блондин в гражданском и дородный военный с винтовкой Спрингфилда за спиной. Худощавый блондин тоже увидел Сэма и Барбару и слегка притормозил.
      - Боже мой! - воскликнула Барбара. - Это Йенс! - Она покачала головой, и ее велосипед завилял из стороны в сторону. - Теперь он меня, наверное, ненавидит, - со слезами в голосе сказала она.
      - В таком случае, он дурак, - ответил Сэм. - Ты должна была кого-то выбрать, дорогая. Я бы тебя не возненавидел, если бы ты ушла к нему. А сейчас я каждый день благодарю Бога за то, что ты выбрала меня. - Ее решение продолжало удивлять и радовать Иджера.
      - Я должна родить твоего ребенка, Сэм, - сказала Барбара. - И это все меняет. Если бы не ребенок... не знаю, что бы я сделала. А так, у меня просто не было выбора.
      Некоторые время они ехали молча.
      "Если бы Барбара не забеременела, она вернулась бы к Ларсену", подумал Сэм.
      Естественное решение - с точки зрения Иджера. Барбара знала Йенса намного дольше, и, строго говоря, он подходил ей гораздо больше. Хотя Сэм не считал себя дураком, он прекрасно понимал, что ему до интеллектуала далеко, а Барбара настоящая умница.
      - Вы оба хорошо ко мне относились, - сказала Барбара, - пока не возникла эта неразбериха. Если бы я выбрала Йенса, мне кажется, ты не вел бы себя так, как он.
      - Да, я только что сам это сказал, - напомнил Сэм. - Дело в том, что жизнь уже не раз наносила мне удары, но я научился их принимать. Я сумел бы подняться на ноги и шел бы дальше, словно ничего не произошло. - Он немного помолчал; не следовало плохо говорить о Ларсене: Барбара могла начать его защищать. Тщательно подбирая слова, он продолжал: - Я думаю, до сих пор судьба относилась к Йенсу благосклонно.
      - Пожалуй, - не стала с ним спорить Барбара. - Ты все правильно понял. У него до сих пор живы дедушка и бабушка, во всяком случае, были живы до появления ящеров - а теперь, кто знает? Ему все легко давалось - колледж, университет, сразу по окончании учебы прекрасная работа в Беркли. А потом его пригласили в Металлургическую лабораторию...
      - ...мечта каждого физика, - закончил за жену Иджер. - Да. - Когда он окончил школу, у него выбора не было.
      Тогда все подчинялось законам Великой Депрессии. Кроме того, кажется, Ларсен из богатой семьи? А еще ему досталась замечательная девушка. И он начал считать, что неуязвим.
      - Никто не должен думать, что он неуязвим, - пробормотал Сэм с убежденностью человека, которому с тех самых пор, как ему исполнилось восемнадцать, каждую весну приходилось искать работу.
      - Что ты сказал, дорогой? - спросила Барбара.
      - Я просто подумал, что у каждого человека рано или поздно могут возникнуть проблемы.
      - До самого конца нельзя считать человека удачливым, - сказала она. Иджеру показалось, что эти слова похожи на цитату, но он ее не узнал. Барбара продолжала: - Не думаю, что Йенсу приходилось сталкиваться с чем-нибудь похожим. Надо сказать, что он справляется со своими проблемами далеко не самым лучшим образом. - И снова в голосе Барбары появились слезы. - К сожалению.
      - Я понимаю, дорогая. Нам всем было бы намного проще, если бы Йенс вел себя иначе. - Однако Сэм никогда не рассчитывал на то, что жизнь будет даваться ему легко.
      В любых ситуациях Иджер всегда готовился к самому худшему. Если Йенс не способен переносить удары судьбы - что ж, его проблемы.
      Иджер отнес свой велосипед в квартиру, которую они с Барбарой сняли напротив университетского городка. Потом вернулся за велосипедом Барбары.
      - Пойду, освобожу Смитти от наших шипящих приятелей, - сказал он. - А заодно выясню, что он потребует за то, чтобы посторожить их в субботу. Я хочу сходить с тобой на концерт.
      Барбара взглянула на будильник, стоявший на каминной полке. Без четверти четыре. Хронометр Сэма утверждал то же самое; он начал снова привыкать к хорошим часам.
      - Ну, день еще не закончился, не так ли?
      Когда Сэм обнял жену, у него промелькнула мысль о том, что после короткой, но неприятной встречи с Йенсом Ларсеном ей необходимо утешение. Если так, он готов. В противном случае, какой же ты муж - так считал Иджер.
      * * *
      Лю Хань чувствовала себя животным, оказавшимся в клетке, когда маленькие чешуйчатые дьяволы разглядывали ее со всех сторон.
      - Нет, недосягаемые господа, я не знаю, куда отправился Бобби Фьоре той ночью, - сказала она не смеси языка маленьких дьяволов и китайского. Люди, которые явились к нам в дом, хотели, чтобы он научил их бросать, он ушел с ними. И больше не вернулся.
      Один из чешуйчатых дьяволов достал фотографию. Не обычную, черно-белую; и не цветную, вроде тех, что они печатали в своих роскошных журналах. Этот снимок показался Лю Хань объемным, совсем как в движущихся картинках, которые демонстрировали ей чешуйчатые дьяволы. Казалось, можно прикоснуться и почувствовать изображенного на нем человека.
      - Ты видела его раньше? - спросил чешуйчатый дьявол, державший фотографию, на плохом, но вполне понятном китайском.
      - Я... может быть, недосягаемый господин, - сглотнув, ответила Лю Хань.
      На бобовом поле в луже крови лежал мертвец. Над левым глазом виднелась аккуратная дырочка.
      - Что значит, может быть? - крикнул другой чешуйчатый дьявол. - Ты его видела, или нет? Мы полагаем, что видела. Отвечай!
      - Прошу вас, недосягаемый господин, - в отчаянии воскликнула Лю Хань. - Мертвые люди не похожи на живых. Я не уверена. Мне очень жаль, недосягаемый господин.
      Она сожалела, что Ло погиб - человеком на фотографии был именно он - и еще, что он попросил Бобби Фьоре научить его бросать мяч. А еще больше Лю Хань жалела, что Ло и его подручные увели с собой Бобби.
      Однако Лю Хань не собиралась ничего говорить чешуйчатым дьяволам. Она отлично знала, что они очень опасны, а она находится в их власти. Но Лю Хань уважала - страх здесь недостаточно сильное слово - коммунистов. Если она все расскажет чешуйчатым дьяволам, ей придется заплатить за свою откровенность: может быть, не сейчас, но в ближайшем будущем наверняка.
      Чешуйчатый дьявол с фотографией в руках широко раскрыл пасть: он над ней смеялся.
      - Для тебя - может быть. Для нас все Большие Уроды, живые, или мертвые, выглядят одинаково. - Он перевел свою шутку, чтобы ее оценили его соплеменники. Они тоже рассмеялись.
      Однако маленький дьявол, который кричал на Лю Хань, сказал:
      - Дело очень серьезное. Бандиты ранили самцов Расы. Только благодаря прозорливости нашего Императора, - тут все чешуйчатые дьяволы опустили глаза к полу, - никто из них не убит.
      "Никто не убит?" - подумала Лю Хань. - "А как насчет Ло и его друзей?"
      Она вспомнила о табличках, которые, как говорят, установили европейские дьяволы в парках Шанхая: "СОБАКАМ И КИТАЙЦАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". Для маленьких чешуйчатых дьяволов все человеческие существа не лучше собак.
      - Следует ввести ей препарат, который заставляет больших Уродов говорить правду, - заявил чешуйчатый дьявол с фотографией. - Тогда мы выясним, что она знает на самом деле.
      Лю Хань содрогнулась. Она не сомневалась, что у чешуйчатых дьяволов такой препарат есть. Они ведь и в самом деле дьяволы, а их могущество не знает границ. Если они поймут, что она их обманывает, тогда... Они сделают с ней что-нибудь ужасное. Лю Хань даже думать об этом не хотелось.
      Но тут заговорил Томалсс - как его называл Бобби Фьоре? - психолог.
      - Нет, Самрафф, по двум причинам. Во-первых, из-за того, что препарат оказался совсем не таким эффективным, как мы предполагали. Во-вторых, у женщины внутри растет детеныш Больших Уродов.
      Большую часть своей речи он произнес на китайском, и Лю Хань его поняла. Самрафф ответил на том же языке:
      - А кого заботит, что там в ней растет?
      - Да, конечно, это отвратительно, но мы занимаемся исследованиями, настаивал на своем Томалсс. - Плохо уже то, что исчез Большой Урод, его зачавший. Однако препарат может оказать на детеныша Больших Уродов отрицательное влияние. Мы не хотим, чтобы он появился на свет испорченным. Вот почему я против применения препарата.
      - А я заявляю, что нам необходимо узнать, кто стоит за чудовищной попыткой убийства самцов Расы, - возразил Самрафф. - Все остальное не имеет никакого значения.
      Однако особой уверенности в его голосе не прозвучало - его раскраска, не такая яркая и причудливая, как у Томалсса говорила за то, что на иерархической лестнице он находится ниже психолога.
      Маленькие дьяволы ставили над ней эксперименты, заставляли отдавать свое тело чужим мужчинам. Они наблюдали за тем, как прогрессирует ее беременность, точно она безмозглое животное. Но теперь именно благодаря тому, что у нее будет ребенок, они не хотят давать ей препарат, который вынудит ее предать Ло и других коммунистов.
      "Пришло время, когда я могу извлечь пользу из того, что они считают меня животным", - подумала Лю Хань.
      - Если мы не можем ввести женщине препарат, - сказал Самрафф, - зачем ее допрашивать? - Он обратил глазные бугорки на Лю Хань. Она еще не научилась, как следует, различать выражения морд чешуйчатых дьяволов, но не сомневалась, что Самрафф рассвирепел. - Я уверен, она не говорит нам всего, что знает.
      - Нет, недосягаемый господин, - запротестовала Лю Хань.
      Она замолчала и смутилась - теперь на нее смотрели все чешуйчатые дьяволы. Лю Хань сообразила, что Самрафф говорил на своем языке.
      - Ты знаешь гораздо больше слов, чем я предполагал, - заявил по-китайски Томалсс.
      Лю Хань с благодарностью вернулась к родному языку.
      - Извините, недосягаемый господин, я не знала, что мне не следует учиться.
      - Я этого не сказал, - ответил психолог. - Но теперь нам придется быть более внимательными во время разговоров с тобой.
      - А раз ей что-то известно, мы должны получить от нее необходимую нам информацию, - настаивал на своем Самрафф. - Самец, с которым она совокуплялась, имеет отношение к нападению на сторожевую вышку. Я думаю, она лжет, когда утверждает, что ей ничего не известно о самцах, убитых нами. Они мертвы, а тот, что жил с ней, исчез. Они все связаны между собой.
      - Мы изучаем ситуацию, - ответил Томалсс. - Но препарат мы применять не будем.
      Самрафф повернул один глазной бугорок в сторону Лю Хань, чтобы посмотреть, как она отреагирует, когда он заговорит На своем родном языке:
      - А как насчет боли? Большие Уроды охотно прибегают к боли, когда хотят получить ответы на свои вопросы. Может быть, стоит попробовать?
      Внутри у Лю Хань все похолодело. Коммунисты и гоминдановцы - не говоря уже о главарях местных бандитов - охотно использовали пытки. Она не сомневалась, что маленькие чешуйчатые дьяволы владеют этим искусством не хуже.
      - Нет, - снова возразил Томалсс, - во всяком случае, до тех пор, пока у нее в животе растет детеныш. Я уже сказал, что не потерплю никакого вмешательства в наш эксперимент.
      На сей раз тот чешуйчатый дьявол, что кричал на Лю Хань, поддержал Томалсса:
      - Использование боли для получения нужной информации, даже когда мы имеем дело с Большими Уродами... - Лю Хань не поняла последнее слово, которое он произнес, но Самрафф презрительно зашипел в ответ.
      Закончив шипеть, Самрафф сказал:
      - Я доложу о том, что ваши эксперименты стоят на пути проведения военного расследования.
      - Давайте, - ответил Томалсс. - А я заявлю протест, что вы пытаетесь вмешаться в важное научное исследование. Вы совершенно не думаете о будущем, Самрафф. Мы намерены управлять Большими Уродами в течение следующих ста тысяч лет. Нам необходимо знать, как они устроены. Неужели вы не понимаете, что создаете нам ненужные трудности?
      - Если мы не станем наказывать тех, кто смеет в нас стрелять, - не сдавался Самрафф, - мы, возможно, никогда не будем ими управлять.
      Лю Хань считала, что он совершенно прав, но остальные чешуйчатые дьяволы отшатнулись от него так, словно он сказал нечто ужасное, а не просто предложил пытать ее до тех пор, пока она не расскажет все, что ей известно о Ло и коммунистах.
      - Вы внесете в свой рапорт и эти слова? Я очень надеюсь, что так оно и будет; и тогда станет ясно, что вам не дано видеть перспективу. Что до меня, я непременно включу ваше высказывание в мой отчет. Вы позволили себе сделать совершенно непростительное заявление при свидетелях. - И его глазные бугорки повернулись в сторону маленького дьявола, который кричал на Лю Хань.
      Самрафф тоже взглянул на маленького дьявола. Должно быть, ему не слишком понравилось то, что он увидел, поскольку Самрафф сказал:
      - Я не стану заявлять никаких протестов, клянусь Императором. - И опустил взгляд.
      Все остальные чешуйчатые дьяволы последовали его примеру.
      - Я знал, что вы разумный самец, Самрафф. Никто не желает, чтобы его обвинили в близорукости, если, конечно, он мечтает улучшить свою окраску.
      - Вы совершенно правы, - признал Самрафф. - Но вот что я хочу вам сказать: взгляд на Тосев-3 с точки зрения дальней перспективы, тоже опасен. Большие Уроды меняются слишком быстро, чтобы делать долговременные прогнозы - в противном случае, мы бы уже давно их победили. - Он повернулся и вышел из хижины Лю Хань.
      "Будь он человеком", - подумала Лю Хань, - "он обязательно хлопнул бы дверью".
      Томалсс и дьявол, который на нее кричал, рассмеялись, словно произошло нечто забавное. Однако Лю Хань не поняла шутки.
      Глава XII
      Когда Мойше Русси жил в варшавском гетто, время от времени у него появлялось чувство, что произойдет нечто ужасное (еще более ужасное, чем необходимость постоянно находиться за высокими стенами, словно в загоне), если он будет сидеть, сложа руки, и не предпримет каких-то решительных шагов. Мойше научился слушаться этого ощущения. А, судя по тому, что ему удалось до сих пор остаться в живых, он поступал правильно. Здесь, в Лодзи, тревожное предчувствие вернулось.
      Не обычные страхи, к которым он давно привык, и даже не то ощущение ужаса, которое он испытал, когда увидел собственное лицо на плакатах, развешанных по всей рыночной площади, и прочитал сообщение о своих преступлениях - изнасилование и убийство маленьких девочек.
      "Нужно быть полным кретином", - сказал он самому себе, - "чтобы спокойно относиться к подобным обвинениям".
      Чувство было новым, незнакомым, едва уловимым намеком на опасность ускользающее напоминание о том, что вот-вот случится неладное. Когда неприятное ощущение только появилось, Мойше сделал вид, что ничего особенного не происходит. На второй день он уже не сомневался, но ничего не сказал Ривке.
      "А вдруг я ошибся", - сказал он себе.
      На третий день - точнее, вечером третьего дня, после того, как Ревен отправился спать - Мойше вдруг заявил:
      - Я думаю, нам следует перебраться в другое место.
      Ривка подняла голову от носка, который штопала.
      - Зачем? - спросила она. - А чем тебе здесь не нравится?
      - Не знаю, - признался Русси. - Может быть, все в порядке. Или нет, я не знаю, - повторил он.
      - Будь ты женщиной, можно было бы предположить, что у тебя депрессия, - проговорила Ривка. Но вместо того, чтобы посмеяться над ним, она совершенно серьезно спросила: - Куда мы можем перебраться? Ты имеешь в виду квартиру в Лодзи? Другой город? Или страну?
      - Я бы сказал, на другую планету, но, похоже, ящеры и там все захватили. - Он невесело усмехнулся.
      - Ну, если ты считаешь, что нам нужно переехать, давай переедем, согласилась Ривка. - Лучше проявить излишнюю осторожность, чем не проявить ее вовсе. Вот завтра и начни искать квартиру, если тебе кажется, что этого будет достаточно.