- Расскажешь поподробнее? - спросил Эмбри с таким видом, что сразу становилось ясно - он не хочет знать никаких подробностей, но считает своим долгом их выслушать.
      Бэгнолл его прекрасно понимал, поскольку и сам разделял его чувства.
      - Генерал Чилл хочет, чтобы парни из Вермахта приняли участие в рытье окопов, но не более того. Остальное, как он утверждает, должно лечь на плечи "бесполезного во всех отношениях населения". Типично немецкий такт, верно?
      - Я уверен, что его русские коллеги ответили ему достойно, - сказал Эмбри.
      - Конечно, - сердито подтвердил Бэгнолл. - В особенности им понравилось предложение, чтобы русские солдаты и партизаны взяли на себя задачу остановить танки ящеров, если они минуют укрепления.
      - И не удивительно. Как благородно со стороны храброго немецкого офицера предложить своим советским союзникам совершить самоубийство и покрыть себя славой.
      - Если ты будешь так витиевато выражаться, можешь и без языка остаться, - заявил Бэгнолл.
      За все время знакомства с Эмбри они постоянно состязались друг с другом в остроумии и искусстве делать едкие двусмысленные замечания. У Бэгнолла складывалось впечатление, что Эмбри удалось получить больше очков.
      - А с чего вдруг генерал Чилл стал таким великодушным? поинтересовался пилот.
      - Он утверждает, что немцы с их тяжелым вооружением принесут гораздо больше пользы в резерве, если ящеры все-таки прорвут линию обороны.
      - Понятно, - уже другим тоном сказал Эмбри.
      - Я так и предполагал, - проговорил Бэгнолл. С точки зрения здравого смысла и военной науки предложение генерала Чилла звучало вполне разумно. Бортинженер добавил: - Немцы отлично умеют придумывать веские причины, по которым следует сделать так, как им выгодно.
      - Да, но в данном случае выгода получается какая-то несерьезная, заметил Эмбри. - Вряд ли русские станут любить Чилла сильнее после того, как он организует их массовое убийство.
      - Я почему-то думаю, что бессонница ему по этому поводу не грозит, улыбнувшись, заявил Бэгнолл. - Главная задача Чилла - сохранить своих людей.
      - Однако он хочет удержать Псков, - напомнил ему Эмбри. - Но без помощи русских у него ничего не получится - а им не обойтись без него. Хорошенькая головоломка, правда?
      - По-моему, она выглядела бы еще симпатичнее, если бы мы рассматривали ее издалека - скажем, из какой-нибудь пивной в Лондоне - а не находились в самом центре событий.
      - Да, в твоих словах есть некоторая доля истины. - Эмбри вздохнул. Настоящая весна... зеленые листья... цветы... птички... пинта самого лучшего пива... может быть, даже стаканчик виски...
      Острая тоска пронзила сердце Бэгнолла. Он боялся, что больше никогда не увидит прекрасную Англию. А что касается виски... пойло, которое русские варят из картошки, может согреть, даже усыпить, если выпить достаточное количество, но вкуса у него нет никакого. Кроме того, он слышал, что если пить нейтральные напитки, утром не чувствуешь никаких неприятных последствий. Бэгнолл покачал головой. Эта теория столько раз рассыпалась в прах, что он давно перестал в нее верить.
      - Кстати, о том, что мы застряли в самом центре событий, - нарушил его размышления Эмбри. - Нас больше не собираются переводить в пехоту?
      Бэгнолл прекрасно понимал, почему его друг так обеспокоен: им довелось участвовать всего в одной боевой вылазке против сторожевого поста ящеров в лесу, к югу от Пскова, но обоим хватило впечатлений на всю оставшуюся жизнь. К сожалению, их никто не спрашивал.
      - Ничего про это не слышал, - сказал он. - Может, они при мне не хотели говорить.
      - Опасаются, что мы сбежим? - сказал Эмбри. Бэгнолл кивнул, а пилот продолжал: - Я бы с удовольствием. Только куда мы пойдем?
      Хороший вопрос. Идти им обоим было абсолютно некуда - в лесах полно партизан, да и просто бандитов, повсюду немецкие патрули. В такой ситуации перспектива встретиться с ящерами не представлялась такой уж чудовищной пристрелят, и все.
      - А ты веришь в рассказы о каннибалах, живущих в лесах? - спросил он.
      - Скажем, я бы предпочел не выяснять это на личном опыте.
      - Согласен.
      Бэгнолл собрался продолжить свой рассказ, но тут в дверь кто-то постучал. С улицы донесся жалобный голос, говоривший с лондонским акцентом:
      - Впустите меня, пожалуйста. Я ужасно замерз.
      - Джонс! Наш специалист по радарным установкам! - Бэгнолл распахнул дверь, и в комнату ввалился Джером Джонс. Бэгнолл быстро закрыл за ним дверь и махнул рукой в сторону самовара.
      - Угощайся, чай вполне приличный.
      - А где прекрасная Татьяна? - спросил Кен Эмбри, когда Джонс налил себе чая.
      В его голосе появились ревнивые нотки. Бэгнолл отлично его понимал. Каким-то образом Джонсу удалось заполучить русскую красотку-снайпера, необыкновенно привлекательную и безжалостно жестокую к врагам.
      - Думаю, отправилась немного пострелять, - ответил Джонс. Сделав глоток горячей жидкости, он поморщился. - Могло быть и лучше.
      - Значит, оставшись в одиночестве, ты снизошел до того, чтобы нанести нам визит, так? - поинтересовался Бэгнолл.
      - Черт вас подери, - проворчал Джонс, а потом поспешно прибавил: сэр.
      Джонс занимал здесь, мягко говоря, неопределенное положение. В то время как Бэгнолл и Эмбри были офицерами, Джонс высоким чином похвастаться не мог Но его специальность представляла огромный интерес как для русских, так и для немцев.
      - Да, ладно, Джонс, - сказал Кен Эмбри. - Мы же знаем, что в городе с тобой обращаются так, будто ты, по меньшей мере, фельдмаршал. С твоей стороны очень мило, что ты вспомнил о военной субординации в присутствии простых вояк, вроде нас.
      Специалист по радарным установкам поморщился. Даже Бэгнолл, привыкший к саркастическим шпилькам своего приятеля, не знал, что в его словах шутка, а что сказано для того, чтобы побольнее уколоть рядового Джонса. Участие в качестве пехотинца в сражении, которое закончилось сокрушительным поражением, могло изменить чей угодно взгляд на жизнь.
      Посчитав, что улик против Джонса недостаточно, Бэгнолл проговорил:
      - Не обращай на него внимания, Джером. Нам приказали доставить тебя сюда, и мы выполнили задание. Ну, а то, что произошло потом... Да, наш самолет сбили... Ничего. - Последнее слово он произнес по-русски.
      - Полезное выражение, верно? - сказал Джонс, стараясь сменить тему разговора. - Невозможно ничего изменить... Что же тут сделаешь... а русские придумали всего одно слово, но как точно оно отражает суть их характера.
      - Причем не всегда только в положительном смысле, - заметил Эмбри, демонстрируя, что не держит на Джонса зла. - Русских постоянно кто-нибудь топтал. Цари, комиссары, всякий, кто только хотел... это не могло не отразиться на языке.
      - Может быть, нам стоит воспользоваться тем, что Джонс знает русский? - предложил Бэгнолл и, не дожидаясь ответа Эмбри, спросил: - Какие слухи ходят в городе? Узнал что-нибудь интересное?
      - Вы правильно заметили, сэр, что меня зовут Джонс, а не Вестник, Приносящий Дурные Новости, - ухмыльнувшись, ответил Джонс. Впрочем, в следующую секунду он заговорил уже серьезно: - Горожане голодают и упали духом. Они без особой любви относятся к немцам, да и к большевикам тоже. Если бы они поверили в то, что ящеры их накормят, а потом оставят в покое, многие переметнулись бы на сторону врага.
      - Если бы я находился в Англии, я бы в такое ни за что не поверил, сказал Бэгнолл.
      Конечно, бомбить немцев, а потом ящеров было делом небезопасным, но Бэгнолл и Эмбри кивнули, прекрасно понимая, что имеет в виду Джонс.
      - После того, как евреи объединились с ящерами против нацистов, я считал их самыми гнусными предателями, которых когда-либо знала мировая история - но ровно до тех пор, пока они не начали рассказывать о зверствах фашистов. Если хотя бы десятая часть того, что говорят, правда, Германия покрыла себя таким позором, какой не смоют и тысячи лет правления Гитлера, - продолжал Бэгнолл.
      - А мы с ними союзники, - тяжело вздохнув, напомнил Эмбри.
      - Да, Германия наш союзник, - подтвердил Бэгнолл. - И они заключили союз с русскими, как и мы. Однако Сталин, судя по всему, такой же кровавый палач, как и Гитлер. Только ведет себя тише.
      - В каком ужасном мире мы живем, - мрачно заметил Эмбри.
      На улице, неподалеку, раздался винтовочный выстрел. Потом еще один. Явно из разного оружия - немецкого и русского. Через некоторое время возникла короткая перебранка, а потом все стихло. Бэгнолл напряженно ждал, не начнется ли стрельба снова. Не хватало только войны внутри Пскова вражды между союзниками, объединившимися для борьбы с общим врагом.
      Несколько минут царила тишина, а потом пальба возобновилась, на сей раз более яростная - стрекотал новый немецкий пулемет, который выплевывал пули с такой скоростью и треском, что оружие казалось более страшным, чем было в действительности. В ответ заговорили пулеметы русских. Сквозь грохот выстрелов слышались пронзительные вопли и стоны раненых. Бэгнолл не мог разобрать, на каком языке - русском или немецком.
      - Вот проклятье! - вскричал Джером Джонс. Эмбри ухватился за угол комода и потащил его к двери со словами:
      - По-моему, пришла пора строить баррикаду, вы со мной не согласны?
      Бэгнолл молча пришел на помощь Эмбри, и вместе они придвинул тяжелый деревянный комод к двери. Затем он взял стул и, фыркнув, поставил его сверху. После этого они с Эмбри подтащили к окну, расположенному возле двери, обеденный стол.
      - Джонс, у тебя пистолет с собой? - спросил Бэгнолл, а потом сам ответил на свой вопрос: - Да, вижу, с собой. Хорошо.
      Он быстро сходил в спальню и принес оттуда маузеры - свой и Эмбри - и все боеприпасы, что у них остались после рейда на сторожевой пост ящеров. - Надеюсь, нам не придется воспользоваться оружием, но...
      - Точно, - согласился с ним Эмбри и посмотрел на Джонса. - Не обижайся, старина, но я бы предпочел, чтобы вместо тебя здесь оказалась Татьяна. С ней у нас было бы больше шансов остаться в живых.
      - А я и не обижаюсь, сэр, - ответил Джонс. - Я бы тоже хотел, чтобы она тут оказалась. А уж если бы мне предложили выбирать - я бы с удовольствием вернулся в Дувр, или лучше, в Лондон.
      Поскольку Бэгноллу точно такая же мысль пришла в голову всего несколько минут назад, он только кивнул в ответ. Эмбри отправился в спальню и вскоре вернулся с похожими на ведерки для угля металлическими касками.
      - Не знаю, возможно, стоит их надеть. Защитят нас от осколков и щепок, правда, русские могут принять нас за фрицев. В данных обстоятельствах вряд ли это принесет пользу нашему здоровью.
      Шальная пуля влетела через деревянную стену и, чудом не задев Бэгнолла и Джонса, застряла в оштукатуренной стене рядом с самоваром.
      - Я надену каску, - заявил Бэгнолл. - Русские могут поинтересоваться, кто мы такие и на чьей стороне воюем, а вот пули разговаривать не умеют.
      В следующее мгновение он услышал выстрел из миномета, взорвался снаряд. Бэгнолл спрятался под стул и навел винтовку на дверь.
      - Кажется, ящерам не придется тратить силы на то, чтобы захватить Псков, - сказал он. - Складывается впечатление, что русские и немцы решили добровольно его сдать.
      * * *
      Гусеничный транспортер для перевозки солдат прогрохотал по грязи, разбрызгивая черную жижу в разные стороны, окатил Мордехая Анелевича, который медленно шагал по мягкой земле вдоль дороги. Никто не обратил на него внимания - какой-то вооруженный винтовкой Большой Урод.
      Анелевич невесело ухмыльнулся, и тут же лицо у него отвратительно зачесалось. Когда Мойше Русси бежал от ящеров, ему пришлось сбрить бороду это заняло у него всего несколько минут. Анелевичу, наоборот, пришлось отращивать бороду, что требовало гораздо больше времени и совсем ему не нравилось.
      На плече у него висела винтовка, которая тоже доставляла немало хлопот, но он ни за что не расстался бы с ней добровольно. Анелевич дал себе слово, что приспешникам Золраага не удастся взять его живым, а, следовательно, ему требовалось средство, чтобы сдержать свое обещание. Когда он уходил из Варшавы, ему хватило ума надеть немецкие сапоги на размер больше, чем нужно. Ноги у него все равно распухли, но, по крайней мере, он мог легко снять, а потом надеть сапоги.
      Он отправил Русси на запад, в Лодзь. А теперь, когда пришла его очередь спасаться бегством, шел на юго-восток - в ту часть Польши, которую в 1939 году захватили русские. Впрочем, меньше чем через два года их выгнали оттуда нацисты. Анелевич снова невесело улыбнулся.
      - Рано или поздно, люди, сотрудничавшие с ящерами, окажутся разбросанными по всей стране, - сказал он и махнул рукой, чтобы показать, что имеет в виду.
      Резкое движение испугало сороку, которая взлетела с ветки и, сердито треща, умчалась прочь. Анелевич ей посочувствовал. Пока он вел себя тихо, птица считала его совершенно не опасным. Он точно так же относился к ящерам. Точнее, думал, что они лучше нацистов. Если бы они не явились на Землю, Польша сейчас уже была бы Judenfrei - свободна от евреев.
      Но время шло, и Анелевич вдруг понял, что мир это не только Польша. Уничтожение всего человечества не входит в планы ящеров - в отличие от нацистов, которые намеревались покончить с евреями в Польше. Однако ящеры хотят сделать с людьми то, что немцы сделали с поляками - превратить их в существа для тяжелой работы. Анелевичу такая перспектива совсем не нравилась.
      По дороге, в сторону Варшавы, направлялся поляк в телеге, нагруженной репой. Неожиданно одно из колес застряло в колее, оставшейся от гусеницы транспортера. Анелевич помог поляку вытащить его из грязи, но им пришлось изрядно попотеть, поскольку телега, по-видимому, решила переквалифицироваться в подводную лодку.
      В конце концов, им все-таки удалось вывезти ее на дорогу.
      - Пресвятая Дева Мария, ну и дела, - проворчал поляк и снял кепку, чтобы вытереть потрепанным рукавом пот со лба. - Спасибо, приятель.
      - Пожалуйста, - ответил Анелевич. До войны он гораздо лучше говорил по-польски, чем на идише, и считал себя человеком широких взглядов, игнорируя свое еврейское происхождение, пока нацисты не объяснили ему, что такие вещи игнорировать не стоит. - Отличная репа.
      - Возьми пару штук. Если бы не ты, я бы все тут потерял, - сказал поляк и ухмыльнулся. Анелевич заметил, что у него не хватает парочки передних зубов. - Кроме того, ты ведь с винтовкой. Разве я могу тебе помешать?
      - Я не вор, - ответил Анелевич.
      "По крайней мере, не сейчас. Мне не грозит голодная смерть. А вот в нацистском гетто..." - подумал он.
      Поляк заулыбался еще шире.
      - Ты из Армии Крайовой, правильно я угадал? - Разумное предположение. Анелевич больше походил на поляка, чем на еврея. Не дожидаясь ответа, крестьянин заявил: - Лучше уж пусть часть моего товара достанется тебе, чем вонючим жидам в Варшаве, точно?
      Он так и не узнал, что чудом не закончил свои дни на грязной дороге. Анелевич с трудом взял себя в руки. Он давно знал, что многие поляки антисемиты, а убийство наверняка навело бы на его след преследователей.
      - Они там по-прежнему голодают, - только и сказал он. - Ты получишь хорошие деньги.
      - Голодают? С какой стати? Они лижут ящерам задницу и жрут их...
      Не договорив, поляк сплюнул на землю. Впрочем, Анелевич прекрасно понял, что имел в виду крестьянин.
      И снова Анелевич заставил себя успокоиться. Если поляк считает его своим соотечественником, а не евреем, находящимся в бегах, значит, он ни у кого не вызовет подозрений. Но как же сильно искушение...
      - Подожди. - Крестьянин снял с пояса армейскую флягу и вытащил пробку. - На, глотни, чтобы было легче в дороге.
      Водка, очевидно, самодельная и очень крепкая. Сделав небольшой глоток, он фыркнул и, поблагодарив, вернул флягу хозяину.
      - Пожалуйста, приятель. - Поляк откинул голову и как следует приложился к фляге. - Фу! Клянусь Господом, отличная штука! Мы, католики, должны держаться друг друга. Нам никто не поможет, я прав? Ни проклятые евреи, ни безбожники русские, ни поганые немцы и уж, конечно, ни ящеры. Я прав?
      Анелевич заставил себя кивнуть. Самое ужасное заключалось в том, что поляк совершенно прав, по крайней мере, с точки зрения конкретного будущего конкретного народа. Никто никому не будет помогать, люди должны сами решить свои проблемы. Но если они попытаются сделать это за счет соседей, разве смогут они справиться с ящерами?
      Помахав рукой, Анелевич зашагал по дороге, а крестьянин покатил на своей телеге в сторону Варшавы. Руководитель еврейского сопротивления (еврей-беженец, поправил себя Анелевич) попытался представить, как бы повел себя поляк-крестьянин, если бы узнал, что он еврей. Скорее всего, никак, ведь Анелевич вооружен. Но уж можно не сомневаться, что ни водки, ни репы он не получил бы.
      В небе пронесся самолет ящеров. Анелевич заметил его след раньше, чем услышал тонкий, пронзительный вой двигателей. Наверное, несет какой-нибудь смертоносный груз. Анелевич пожелал ему, чтобы его кто-нибудь сбил... после того, как он сбросит свой груз на головы нацистам.
      Дорога шла через поля, засеянные ячменем, картофелем и свеклой. Крестьяне распахивали эти земли, как и тысячу лет назад, запрягая домашних животных в убогие орудия землепашцев. Лошади и мулы, и никаких тракторов или других машин - достать сейчас бензин практически невозможно. Так было при немцах, так осталось и при ящерах.
      Впрочем, если быть честным до конца, инопланетяне управляли страной без излишней жестокости. После того транспортера, что обдал Анелевича грязью на дороге, он до конца дня не видел больше ни одной машины ящеров. Они оставили свои гарнизоны в Варшаве и других городах, вроде Люблина, (который Анелевич намеревался обойти стороной), но, скорее, угрожали своим могуществом, а не использовали его, чтобы держать Польшу в подчинении.
      - Интересно, сколько всего ящеров прилетело на Землю? - задумчиво произнес Анелевич.
      Похоже, совсем немного, потому что они рассредоточили небольшие армии по всему миру и далеко не всегда успешно пытаются удержать захваченные территории.
      Люди должны воспользоваться их слабостью. Только вот неизвестно, как это сделать. Его размышления плавно перешли на более прозаические и насущные проблемы - где найти ужин и ночлег. В рюкзаке у Анелевича лежал кусок черствого хлеба и сыр, да еще он разжился репой, но перспектива такого ужина его не слишком вдохновляла. Конечно, можно завернуться в одеяло и улечься спать прямо на земле, но Анелевич решил, что так он поступит только в самом крайнем случае.
      Вскоре проблема решилась сама собой: из-за забора дома, возле которого он оказался, ему махал рукой крестьянин, только что вернувшийся с поля.
      - Есть хочешь, приятель? - крикнул он. - Мы всегда рады накормить ребят из Армии Крайовой, друг. Я вчера зарезал свинью, у нас столько мяса... нам в жизни не съесть. Давай, заходи.
      Анелевич не притрагивался к свинине с того самого момента, как рухнули стены гетто, но отклонить такое великодушное предложение не мог - боялся вызвать у крестьянина подозрения.
      - Большое спасибо, - ответил он. - А я действительно вам не помешаю?
      - Нисколько. Заходи, помойся и присядь, отдохнешь немного.
      Дом стоял между двумя хозяйственными постройками с соломенными крышами. Крестьянин согнал кур с кучи дров и закрыл их в одном из сараев. Затем пригласил Анелевича в дом. Тот устало поднялся по деревянным ступеням и вошел в прихожую.
      Раковиной здесь служил большой медный таз. Хозяин вежливо подождал, когда он помоется первым, а потом последовал его примеру. Затем наступило время знакомиться. Крестьянина звали Владислав Саватский, его жену - Эмилия (она оказалась очень симпатичной женщиной), у них было трое детей - сын подросток примени Йозеф и две дочери, Мария и Эва - одна старше, другая младше Йозефа.
      Анелевич сообщил, что его зовут Януш Борвич - хорошее польское имя, вполне подходящее для польской внешности. Хозяева принимали его, как самого дорогого гостя - посадили во главе стола в гостиной, налили такую громадную кружку яблочного сидра, что ее и троим не осилить, всячески за ним ухаживали и засыпали вопросами. Анелевич рассказал им все варшавские сплетни, какие только знал, в особенности те, что касались польского большинства.
      - А вы сражались с немцами, когда прилетели ящеры? - спросил Йозеф Саватский; его отец и обе сестры подалась вперед, ожидая ответа.
      Мордехай понял, что они хотят послушать про войну. Ну, что же, он может им кое-что рассказать.
      - Да, сражался, - честно ответил он.
      И снова ему пришлось подвергнуть цензуре свои истории, чтобы скрыть, что он еврей.
      Владислав Саватский грохнул о стол кружкой с сидром, которая не уступала в размерах той, что поставили перед Анелевичем, и проревел:
      - Отлично, ребята, молодцы! Если бы мы так же сражались в тридцать девятом, нам бы не пришлось заключать союз с инопланетянами, чтобы прогнать нацистов из нашей страны!
      Анелевич в этом сомневался. Поскольку Польша находилась между Россией и Германией, она то и дело подвергалась набегам со стороны своих соседей. Но прежде чем он успел придумать, как бы повежливее возразить хозяину, Эмилия Саватская повернулась к дочерям и сказала:
      - Накрывайте-ка на стол, девочки.
      Она единственная в семье не интересовалась боевыми действиями и героическими историями.
      Прошло всего несколько минут, а стол уже ломился от еды: вареная картошка, колбаса, огромные свиные отбивные, свежеиспеченный хлеб. В Варшаве голодали, но в деревнях, судя по всему, дела обстояли совсем не плохо.
      Мария, старшая из сестер, положила Анелевичу на тарелку огромный кусок колбасы и, стрельнув в сторону героя глазками, сказала отцу самым сладчайшим из голосов:
      - Папа, ты же не выгонишь Януша после ужина, правда? Он такой храбрый. Пусть переночует сегодня у нас.
      "Она хочет со мной переспать", - с тревогой подумал Анелевич. Он не имел ничего против Марии, голубоглазой девушки лет восемнадцати или девятнадцати, круглолицей и очень симпатичной. Рассердить ее отца он тоже не боялся. Но стоит ему раздеться, и Мария сразу поймет, что он еврей.
      Владислав Саватский посмотрел сначала на Мордехая, потом на дочь, еще раз взглянул на гостя. Он явно не был дураком, и все прекрасно понял.
      - Я собирался отправить его спать в сарай, Мария, но ты права, Януш самый настоящий герой, и ему негоже ночевать на соломе. Мать постелет ему на диване в гостиной.
      Он махнул рукой, показывая, где проведет ночь гость. Анелевич сразу понял, что диван находится около спальни родителей девушки. Нужно быть безумцем, чтобы попытаться заняться любовью прямо у них под боком.
      - Спасибо, - сказал он. - Это будет просто замечательно.
      Саватский наверняка решит, что он прикидывается, но Анелевич говорил совершенно искренне. Марии пришлось кивнуть в ответ - в конце концов, отец ведь выполнил ее просьбу. Анелевича удивило, что в такой непростой ситуации польский крестьянин повел себя так разумно - совсем как мудрый раввин.
      Мясо у него в тарелке пахло восхитительно.
      - Положи в картошку масла, - предложила Эва Саватская.
      Анелевич удивленно на нее посмотрел. Есть вместе мясо и молочные продукты? Но тут он вспомнил, что его угощают свининой, и решил, что спокойно может нарушить еще один закон.
      - Спасибо, - поблагодарил он и взял немного масла.
      Как только кружка Анелевича опустела, Владислав снова ее наполнил. А заодно и свою. От выпитого у него раскраснелись щеки - но не более того. У Мордехая уже слегка кружилась голова, но он понимал, что отказываться нельзя. Поляки пьют до тех пор, пока не перестают соображать - так у них принято.
      Женщины отправились на кухню, чтобы навести порядок. Владислав отправил Йозефа спать со словами:
      - Завтра у нас полно работы.
      Но сам остался за столом, готовый из вежливости поддерживать беседу, пока гость не соберется на покой.
      Довольно скоро Анелевич начал зевать и никак не мог остановиться, и Саватский выдал ему подушку и одеяло и устроил на диване, который оказался жестким и неудобным, но Мордехаю приходилось спать и не в таких условиях в гетто, да и потом, когда он возглавил сопротивление. Он заснул, как только снял сапоги и растянулся на диване. Возможно, Мария и приходила ночью, чтобы его соблазнить, но он спал так крепко, что просто не проснулся.
      На завтрак ему дали огромную тарелку овсяной каши с маслом и солью. Эмилия Саватская отмахнулась от благодарных слов Мордехая и категорически отказалась от репы, которые он попытался ей отдать.
      - У нас тут всего хватает, а тебе она может пригодиться в пути, сказала она. - Храни тебя Господь.
      Владислав проводил Анелевича до самой дороги.
      - Храни тебя Господь, - тихо проговорил он. - Знаешь Януш, ты очень похож на поляка, но тебя выдают мелочи. Например, ты не совсем уверенно крестишься... - Одним быстрым движением крестьянин показал, как это следует делать. - И иногда не вовремя. В другом доме у тебя могли возникнуть неприятности.
      Мордехай не сводил с него изумленного взгляда. Наконец, он с трудом прошептал:
      - Вы знали, и все равно пустили меня к себе?
      - Я понял, что тебе негде ночевать. - Саватский хлопнул Анелевича по спине и добавил: - А теперь иди. Надеюсь, ты благополучно доберешься туда, куда тебе нужно.
      Анелевич заметил, что Саватский не спросил, куда он направляется. Немного смущенный (никто, а в особенности молодые люди, не любит, когда оказывается, что они не такие умные, какими себя считают), Мордехай Анелевич зашагал по дороге прочь от Варшавы. Он столько раз сталкивался с антисемитизмом со стороны поляков, что решил, будто они все ненавидят евреев. Мысль о том, что это, оказывается, не так, наполнила его теплым, радостным чувством.
      Глава XI
      Уссмак ненавидел казармы в Безансоне. Их строили для Больших Уродов, поэтому ему они представлялись сырыми и холодными. Но даже если бы каким-то чудом удалось доставить на Тосев-3 настоящие казармы, построенные в Доме, он вряд ли был бы счастлив. Во всяком случае, не сейчас. Все здесь напоминало о поражении.
      В конце концов, цель танков - атаковать неприятеля. Вслед за ними обычно идет пехота, которой нужно лишь добить поверженного врага. Но после разгромного сражения с дойче, его экипаж вместе с теми, кому удалось уцелеть, отступил, чтобы офицеры могли разобраться в причинах неудачи.
      Хессефа и Твенкеля волновало только одно: скрыть от следователей свое пристрастие к имбирю. Уссмак тоже об этом беспокоился, но гораздо меньше. Он лучше контролировал свою пагубную привычку, чем командир танка или стрелок.
      Но если следователи не выяснят, какую роль сыграл имбирь в поражении, то зачем вообще нужно расследование?
      "Пустая трата времени", - подумал Уссмак.
      В казарму вошел новый самец с набитым рюкзаком. Его когти застучали по выложенному плиткой полу. Уссмак лениво повернул один из глазных бугорков в его сторону, но потом более внимательно присмотрелся к раскраске.
      - Клянусь Императором, ты тоже водитель.
      Новичок опустил глаза, и Уссмак последовал его примеру.
      - Приятно встретить коллегу, - заявил новичок и бросил свои вещи на пустую койку. - Как тебя зовут, друг?
      - Уссмак. А тебя?
      - Дрефсаб. - Новый водитель выразительно повертел обоими глазными бугорками. - Какое отвратительное, мрачное место.
      - Точно, - согласился Уссмак. - Даже с точки зрения Больших Уродов, которые тут раньше жили, здесь не слишком уютно. Ну, а цивилизованный самец... - Он немного помолчал. - Откуда тебя перевели?
      - Я воевал на востоке континента, против китайцев и ниппонцев, ответил Дрефсаб.
      - Ты удачно вылупился из яйца, - с завистью сказал Уссмак. - Я слышал, служба там не слишком тяжелая.
      - У китайцев совсем нет танков, - согласился Дрефсаб. - У ниппонцев есть немного, но у них слабая броня. Стоит один раз попасть в ниппонский танк, и ему конец. Мы их называем безотказными зажигалками.
      Новый самец приоткрыл рот, показывая, что шутит.
      Уссмак рассмеялся в ответ и сказал:
      - Здесь нельзя терять бдительности, иначе приходится платить высокую цену. Я попал в СССР сразу после вторжения - и хотя танки у советских вполне приличные, они не умеют на них воевать. Вскоре меня ранили, а потом отправили сюда. Сначала я не поверил тому, что самцы рассказывали про дойче, однако вскоре увидел их в деле - оказалось, все правда.
      - Я тоже кое-что слышал, - сказал Дрефсаб. - Но хотелось бы узнать про них побольше.
      - Пушки новых танков дойче могут пробить нашу боковую броню, а лобовая броня их машин часто выдерживает попадание снарядов. Здесь тебе придется забыть о безотказных зажигалках. Кроме того, они знают, как использовать свою технику: холмы, засады, неожиданные вылазки - такое и в самом страшном кошмаре не увидишь.
      Дрефсаб призадумался.
      - Неужели так плохо? Я уже слышал то, о чем ты сейчас рассказал, но думал, что самцы просто пускают дым в глаза новичку.
      - Друг мой, буквально на днях мы потерпели разгромное поражение, и нам пришлось отступить. - И Уссмак рассказал о сражении за Бельфор.
      - Вас остановили и заставили обратиться в бегство Большие Уроды? Казалось, новый водитель не может поверить в услышанное.
      Обычно, когда Раса намеревалась занять какую-то территорию на Тосеве-3, результат всегда был один - разумеется, в пользу Расы.
      - Так что же произошло? - продолжал расспрашивать Дрефсаб. - Неужели все экипажи сидят на имбире?
      Хотя Дрефсаб говорил совсем тихо, Уссмак на всякий случай окинул казарму взглядом. Никто не обращал на них внимания. Хорошо.
      - Честно говоря, - почти шепотом ответил Уссмак, - до определенной степени ты прав. Тебя уже направили в какой-нибудь экипаж?
      - Нет, - ответил Дрефсаб.
      - Я назову кое-какие имена - постарайся держаться от этих самцов подальше.