— Ну, а как вам понравится такое предложение, — продолжал бортинженер. — Радар и инструкции отправятся, как и предполагалось, в Москву. Но прежде… — он вздохнул, — вы сможете сделать копии всех чертежей и инструкций и отослать их в Берлин.

— Копии? — уточнил Чилл. — Вы предлагаете нам переснять документацию?

— Если у вас есть необходимое оборудование, да. — Бэгнолл предполагал, что работу придется делать вручную; Псков показался ему маленьким провинциальным городком, но кто знает, какая аппаратура имеется у разведчиков 122-ой пехотной дивизии — или других отрядов, расположенных поблизости?

— Не думаю, что начальство одобрит наши действия, но они и представить себе не могли, что возникнет подобная ситуация, — пробормотал Кен Эмбри. — Однако я считаю, что ты придумал замечательное решение проблемы — распилить ребеночка пополам. Царь Соломон гордился бы тобой.

— Надеюсь, — усмехнулся Бэгнолл.

Сергей Морозкин, между тем, переводил предложение Бэгнолла партизанам. Когда он закончил, Васильев повернулся к Александру Герману и с усмешкой спросил:

— Ну, Саша?

«Наверное, это идиш», — подумал Бэгнолл — он уже слышал это словечко от Гольдфарба.

Александр Герман уставился на Чилла сквозь свои очки. После появления Гольдфарба на авиационной базе, Бэгнолл стал гораздо лучше понимать, какие зверства творили нацисты против евреев Восточной Европы. Интересно, что скрывается за застывшей маской, которую Герман надел на свое лицо, какая ненависть разъедает его мозг? Однако партизан не дал ей вырваться наружу. Через несколько секунд он выдохнул лишь одно слово:

— Да.

— Тогда так и сделаем.

Если план Бэгнолла и вызывал у Чилла энтузиазм, то он очень удачно скрывал свое ликование. Предложение англичанина позволяло ему получить большую часть того, что он хотел, и сохранить шаткий мир на территории Пскова.

Словно для того, чтобы подчеркнуть важность сотрудничества, послышался рев самолетов ящеров. Когда начали падать бомбы, Бэгнолла охватил панический ужас: удачное попадание в крепость, и все камни Крома обрушаться ему на голову.

Сквозь удаляющийся вой реактивных двигателей, и разрывы бомб доносилась бешеная стрельба из винтовок, автоматов и пулеметов. Защитники Пскова, нацисты и коммунисты, делали все, чтобы сбить самолеты ящеров.

Как обычно, их усилий оказалось недостаточно. Бэгнолл с надеждой ждал оглушительного взрыва, знаменующего падение вражеского самолета, но его так и не последовало. Как, впрочем, и новой сирены, предупреждающей о второй атаки неприятеля.

— А мы думали, что тысячемильный перелет позволит нам избавиться от бомбардировок, — пожаловался Альф Уайт.

— Война называлась Мировой еще до того, как появились ящеры, — ответил Эмбри.

Николай Васильев что-то сказал Морозкину. Вместо того чтобы перевести слова командира, тот вышел из комнаты и вскоре вернулся с подносом, уставленным бутылками и стаканами.

— Давайте выпьем за… как вы говорите?.. договор, — предложил Морозкин.

Он разливал водку по стаканам, когда в комнату вбежал какой-то человек и что-то крикнул по-русски.

— Я понял далеко не все, — сказал Джером Джонс, — но мне совсем не нравится то, что я услышал.

Морозкин повернулся к экипажу «Ланкастера».

— У меня плохие новости. Эти — как вы говорите? — ящеры, разбомбили ваш самолет. Он в развалинах… так вы говорите?

— Да, мы говорим примерно так, — с тоской ответил Эмбри.

— Ничего, товарищи, — по-русски утешил их Морозкин. Он даже не стал переводить свои слова, видимо, полагая, что они не имеют эквивалентов на других языках.

— Что он сказал? — спросил Бэгнолл у Джерома Джонса.

— «Тут ничем не поможешь, друзья» — что-то в таком роде, — ответил Джонс. — Или «Тут ничего не поделаешь» — может быть, так будет точнее.

Бэгнолла в настоящий момент мало интересовали вопросы адекватности перевода.

— Мы застряли в проклятой дыре под названием Псков, и с этим, черт побери, ничего нельзя поделать? — выпалил он, переходя на крик.

— Ничего, — по-русски ответил Джонс. и * * * Научный центр представлял собой великолепное трехэтажное здание из красного кирпича в северо-западном углу университетского городка Денвера. Здесь находились химический и физический факультеты — прекрасное место для чикагской Металлургической лаборатории. Йенсу Ларсену ужасно тут понравилось.

Оставалась одна проблема: он не имел ни малейшего понятия о том, когда появится остальной персонал лаборатории.

— Все нарядились, а идти некуда, — пробормотал он себе под нос, шагая по коридору третьего этажа.

Из выходящего на север окна в конце коридора он видел реку Платт, змеей уходящую через город на юго-восток, а за ней — здание законодательного собрания штата и другие высотные строения в центре. Денвер оказался неожиданно красивым местечком, кое-где еще не сошел снег, а воздух был удивительно чистым. Однако Йенса все это не радовало.

Все шло просто превосходно. Он сел в поезд и спокойно добрался до места своего назначения, словно вернулись те замечательные, канувшие в прошлое дни до вторжения ящеров. Его не бомбили, не подвергали обстрелу, ему досталось прекрасное место в пульмановском вагоне — с такими удобствами он не спал уже много месяцев. В поезде работало электричество и отопление; о войне напоминала только штора затемнения с надписью «ИСПОЛЬЗУЙ МЕНЯ. ЭТО ТВОЯ ЖИЗНЬ».

Когда поезд остановился на Юнион-Стейшн, Ларсена встретил майор и отвез в Лоури-Филд к востоку от города, где его поселили в комнате для холостых офицеров. Он чуть не отказался — ведь он женат. Однако Барбары рядом не было, и ему пришлось согласиться.

— Глупо, — сказал он вслух.

Ларсен сразу погряз в сетях однообразной военной рутины. Он уже сталкивался с ней в Индиане, когда находился под началом генерала Джорджа Паттона. По части способностей и военного таланта, местные командиры в подметки генералу не годились, а вот в том, что касалось гибкости, мало чем от него отличались.

— Сожалею, доктор Ларсен, но это запрещено, — говорил «куриный полковник» note 5 по имени Хэксем.

Под этим он имел в виду выход в город на поиски остальных работников Металлургической лаборатории.

— Почему? — восклицал Йенс, бегая по кабинету полковника, словно только что посаженный в клетку волк. — Без остальных, без оборудования, от меня здесь нет никакого толку.

— Доктор Ларсен, вы физик-ядерщик, работающий над секретным проектом,

— отвечал полковник Хэксем. Его голос неизменно оставался негромким и спокойным, отчего Ларсен злился еще больше. — Мы не можем позволить вам болтаться по городу. Если с вашими коллегами произойдет несчастье, кто лучше вас сумеет продолжить работу над проектом?

Ларсен с колоссальным трудом удержался от того, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Восстановить труды нескольких нобелевских лауреатов — в одиночку? Для этого нужно быть суперменом. Однако в словах полковника содержалась и доля правды — он действительно являлся частью проекта — и смог бы продолжить работу над ним.

— Все идет хорошо, — заверил его Хэксем. — Нам совершенно точно известно, что ваши коллеги двигаются в направлении Денвера. Мы рады, что вам удалось добраться сюда раньше. Значит, мы успеем все подготовить, и они сразу же приступят к работе.

Йенс Ларсен был ученым, а не администратором. Вопросами организации всегда занимались другие. Теперь они свалились на его плечи. Он вернулся в свой кабинет, написал несколько писем, заполнил какие-то бланки, три или четыре раза попытался позвонить, но только однажды ему сопутствовал успех. Ящеры почти не бомбили Денвер — особенно, если сравнивать с Чикаго; Денвер вообще функционировал как обычный современный город. Когда Йенс нажал на кнопку настольной лампы, она зажглась.

Он поработал еще немного, решил, что на сегодня достаточно, и спустился вниз. Там его ждал велосипед. А также хмурый, редко улыбающийся человек в хаки с винтовкой за спиной. Тоже с велосипедом.

— Добрый вечер, Оскар, — сказал Йенс.

— Здравствуйте, доктор Ларсен, — телохранитель вежливо кивнул.

На самом деле его звали не Оскар, однако, он на это имя отзывался. Йенсу почему-то казалось, что оно его забавляет… впрочем, лицо телохранителя всегда оставалось бесстрастным. Оскар получил приказ охранять Ларсена в Девере… и не разрешать ученому покидать пределы города. К несчастью, он отлично знал свое дело.

Ларсен поехал на север, а затем повернул направо в сторону Лоури-Филд. Оскар пристал к нему, как репейник. Ларсен находился в приличной форме. А его телохранитель мог спокойно претендовать на место в олимпийской сборной. Всю обратную дорогу до офицерских казарм Ларсен пел «Я лишь птичка в золоченой клетке». Оскар с удовольствием к нему присоединился.

Однако на следующее утро, вместо того, чтобы отправиться на велосипеде в денверский университет, Ларсен (а вслед за ним и Оскар) зашел в кабинет полковника Хэксема. Полковник не слишком обрадовался, увидев физика.

— Почему вы не на работе, доктор Ларсен? — спросил он тоном, который, наверное, превращал капитанов в «Джелло» note 6.

Однако Йенс был человеком гражданским, и, вдобавок, ему осточертела военная дисциплина.

— Сэр, чем больше я думаю об условиях, в которых здесь живу, тем более невыносимыми они мне представляются, — заявил он. — Я объявляю забастовку.

— Что? — Хэксем жевал зубочистку, может быть, из-за отсутствия сигарет. Она, словно живая, подпрыгнула у него во рту — так он изумился, услышав слова физика. — Вы не имеете права!

— Очень даже имею! И не прекращу забастовку до тех пор, пока вы не разрешите мне связаться с женой.

— Безопасность… — начал Хэксем. Зубочистка заходила вверх и вниз.

— Засуньте свою безопасность сами знаете, в какое место! — Йенс мечтал произнести эти слова — выкрикнуть их! — уже несколько месяцев. — Вы не разрешили мне отправиться на поиски сотрудников Металлургической лаборатории. Ладно, я понимаю ваши мотивы, хотя мне представляется, что тут вы несколько переборщили. Однако вы ведь сами мне недавно сказали, что знаете, где находится обоз, который везет оборудование и сотрудников Металлургической лаборатории, верно?

— А что если и так? — прогрохотал полковник. Он все еще пытался запугать Ларсена, но тот больше не желал бояться.

— А вот что: если вы не позволите мне послать письмо — самое обычное написанное от руки — Барбаре, вы не дождетесь от меня никакой работы. Я все сказал!

— Слишком рискованно, — возразил Хэксем. — Предположим, наш курьер попадет в руки врага…

— Ну даже если и попадет, — перебил его Йенс. — Видит Бог, я не собираюсь писать про уран. Просто я хочу сообщить ей, что жив, люблю ее и скучаю. И больше ничего. Я даже не собираюсь подписывать письмо своей фамилией.

— Нет, — сказал Хэксем.

— Нет, — повторил Ларсен.

Они продолжали сверлить друг друга взглядами. Зубочистка дрогнула.

Оскар проводил Ларсена до казармы. Там Йенс улегся на койку и приготовился ждать ровно столько, сколько потребуется.

* * * Толстый человек в черном стетсоне сделал паузу во время церемонии, чтобы сплюнуть коричневую табачную струю в полированную латунную плевательницу, стоявшую возле его ног (на длинных, подкрученных вверх усах не осталось ни капли), и затем бросил взгляд на ящеров, забившихся в угол его заполненного людьми кабинета. Он пожал плечами и продолжал:

— Властью данной мне, мировому судье Чагуотера, штат Вайоминг, я объявляю вас мужем и женой. Поцелуй ее, приятель.

Сэм Иджер повернул лицо Барбары Ларсен — Барбары Иджер — к себе. Поцелуй получился совсем не таким пристойным, как положено при заключении брака. Барбара крепко прижалась к Сэму, который обнял ее.

Все радостно загомонили. Энрико Ферми, выступавший в роли шафера, похлопал Сэма по спине. Его жена Лаура приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Сэма в щеку. Физик последовал примеру жены и тоже поцеловал Барбару в щеку. Все завопили еще громче.

На мгновение Иджер встретился глазами с Ристином и Ульхассом. Интересно, как они восприняли церемонию. Из того, что говорили ящеры, Сэм понял, что инопланетяне не заключают длительных брачных союзов — да, и вообще, человеческие существа представляются им варварами.

«Ну, и черт с ними», — подумал Иджер, — «плевать на то, что они о нас думают».

Тот факт, что Ферми согласился исполнять роль шафера на свадьбе, значило для Сэма почти столько же, сколько то, что он женился на Барбаре. После первого неудачного брака Сэм пару раз подумывал о том, чтобы повторить эксперимент. Но никогда за долгие часы чтения научной фантастики в поездах и автобусах во время бесконечных переездов из одного города в другой на очередной бейсбольный матч, он не думал, что будет находиться в приятельских отношениях с настоящими учеными. А уж представить себе, что шафером на его свадьбе станет Нобелевский лауреат в области физики, он и вовсе не мог.

Мировой судья — табличка на дверях гласила, что его зовут Джошуа Самнер — открыл ящик украшавшего кабинет бюро с выдвижной крышкой и вытащил два маленьких стаканчика, а также бутылку, наполовину заполненную темной янтарной жидкостью

— Совсем немного осталось. Гораздо меньше, чем бы хотелось, — сказал он, доверху наполняя каждый стаканчик. — Однако этого хватит, чтобы жених провозгласил тост, а невеста за него выпила.

Барбара с сомнением посмотрела на полный стаканчик.

— Если я все выпью, то сразу же засну.

— Сомневаюсь, — возразил мировой судья, что вызвало новые крики восторга собравшейся в его кабинете толпы, большую часть которой составляли мужчины.

Барбара покраснела и смущенно покачала головой, но стаканчик все-таки взяла.

Иджер поднял свой стакан, стараясь не расплескать ни капли. Он знал, что скажет. Еще до того, как мировой судья объявил, что от него ждут тоста, он кое-что придумал. Такое происходило с ним не часто; обычно остроумный ответ приходил ему на ум слишком поздно.

Сэм поднял стаканчик и подождал, пока все успокоятся. Когда наступила тишина, он заявил:

— Жизнь продолжается, — и залпом выпил виски.

Жидкость обожгла горло, а по животу разлилось приятное тепло.

— О, отличный тост, Сэм, — мягко сказала Барбара. — Ты совершенно прав. — И поднесла виски к губам.

Сначала она собиралась сделать маленький глоток. Но потом тряхнула головой и, следуя примеру Сэма, осушила стакан до дна. Глаза у нее тут же наполнились слезами, она закашлялась и покраснела еще сильнее, чем когда мировой судья заявил о том, что ночью она не уснет. Все засмеялись и захлопали в ладоши.

— Только не делайте этого каждый день, ладно? — абсолютно серьезно проговорил Джошуа Самнер.

На свадебной вечеринке, которую устроили в кабинете мирового судьи, Ристин сказал:

— Что сейчас произошло с тобой и Барбарой? Вы сделали, — тут он произнес несколько свистящих слов на своем языке, — спарились на все время?

— Контракт, так лучше сказать по-английски, — поправил его Иджер. Он сжал руку Барбары. — Да, мы поступили именно так, хотя я уже слишком стар, чтобы «все время» спариваться.

— Не пугай их, — сказала Барбара и, не удержавшись, фыркнула.

Они вышли на улицу. Чагуотер находился в пятидесяти милях к северу от Шайена. Над западе высились покрытые снегом горы. Сам городок состоял всего из нескольких домом, универмага и почты, в которой также находился офис шерифа и кабинет мирового судьи. Самнер, кроме всего прочего, являлся начальником почтового отделения и шерифом, но у него все равно оставалась масса свободного времени.

К счастью для Иджера, в офисе шерифа имелась камера, достаточно просторная, чтобы поместить в нее обоих пленных ящеров. Из чего следовало, что они с Барбарой проведут свою первую брачную ночь без Ристина и Ульхасса в соседней комнате. Конечно, у них не было ни малейших оснований предполагать, что ящеры выберут именно эту ночь для побега, или ожидать, что они поймут значение звуков, доносящихся из спальни молодоженов. Тем не менее…

— Тут дело в принципе, — заявил Сэм, когда он и новая миссис Иджер в сопровождении друзей из Металлургической лаборатории и обитателей Чагуотера шагали к дому, где им предстояло провести первую брачную ночь.

Он говорил громче и откровеннее, чем обычно: когда выяснилось, что в городке будет свадьба, оказалось, что у местных жителей припрятана целая куча спиртного.

— Ты прав, — ответила Барбара с не меньшим пылом.

Щеки у нее горели, и виной тому был не только холодный ветер.

Она громко взвизгнула, когда Сэм подхватил ее на руки, чтобы перенести через порог спальни, а потом еще раз, когда увидела, что на стуле перед постелью стоит ведерко с торчащей из него бутылкой. Ведерко оказалось самым обычным, каких полно в любом скобяном магазине, но бутылка…

— Шампанское! — воскликнула Барбара. Два винных бокала — не для шампанского, но очень похожих — стояли рядом с ведерком.

— Какие они милые, — сказал Иджер.

Сэм осторожно вытащил бутылку из снега, снял серебристую фольгу, освободил от проволоки пробку, слегка потянул ее — и она с оглушительным хлопком вылетела к потолку. Однако он уже держал бокал наготове, так что ни капли драгоценной жидкости не пропало зря. Затем он изящно наполнил оба бокала и протянул один из них Барбаре. Она посмотрела на него.

— Не знаю, стоит ли мне пить, — сказала она. — Если я прикончу этот бокал, то и в самом деле засну у тебя на плече. А так нельзя. Первая брачная ночь должна быть особенной.

— Каждая ночь с тобой особенная, — заявил Сэм, и Барбара улыбнулась.

— Шампанское следует выпить, раз уж мы его открыли, — заявил он совершенно серьезно. — Сейчас, когда всего не хватает, оно не должно пропасть.

— Ты прав, — кивнула Барбара и сделала несколько глотков. Ее брови удивленно поползли вверх. — Хорошее шампанское! Интересно, как оно попало в огромной город Чагуотер, штат Вайоминг.

— Понятия не имею. — Иджер отпил чуть-чуть из своего бокала.

Он совсем не разбирался в шампанском — обычно пил пиво, изредка виски. Пузырьки щекотали рот. Сэм присел на постель, рядом со стулом, на котором стояло ведерко.

Барбара устроилась рядом с ним. Ее бокал был уже почти пуст. Она провела ладонью по руке Сэма, потом по сержантским нашивкам.

— Ты был в форме — очень подходящий наряд для жениха. — Она поморщилась. — Выходить замуж в льняной блузке и брюках из хлопчатобумажной саржи… я и представить себе такого не могла.

Он обнял ее за талию, затем осушил свой бокал и вытащил бутылку из ведерка со снегом. В ней осталось достаточно шампанского, чтобы вновь наполнить бокалы доверху.

— Не стоит беспокоиться из-за ерунды. Есть только один подходящий наряд для невесты в первую брачную ночь. — Он протянул руку и расстегнул верхнюю пуговицу блузки.

— Да, это самый подходящий наряд не только для невесты, но и для жениха, — ответила Барбара и попыталось расстегнуть одну из пуговиц на его куртке. Когда у нее ничего не получилось, она рассмеялась. — Видишь, мне не следовало пить шампанское. Теперь я не могу переодеть тебя из военной формы в форму жениха.

— Сегодня мы никуда не торопимся, — успокоил ее Сэм. — Уж как-нибудь справимся. — Он сделал несколько глотков и с уважением посмотрел на бокал.

— Шампанское действует на меня как-то особенно. А может быть, дело в компании.

— Ты мне нравишься! — воскликнула Барбара. Почему-то — возможно, из-за шампанского — ей показалось, что так звучит лучше, чем «я люблю тебя».

— Хочешь, я задую свечу, — спросил Сэм немного позже.

Барбара задумалась.

— Нет, пусть горит, если только ты не хочешь, чтобы этой ночью царил настоящий мрак.

Он покачал головой.

— Мне нравится на тебя смотреть, милая. — Барбара не была голливудской звездой: чересчур худая и угловатая, и, если уж быть честным до конца, не слишком хорошенькая. Однако в намерения Сэма вовсе не входило быть честным до конца. Для него она всегда выглядела замечательно.

Он провел ладонями по ее груди, а потом одна рука скользнула вниз, к животу. Барбара потянулась и заурчала, совсем как довольная кошка. Сэм коснулся губами соска, и Барбара прижала его голову к груди.

После того, как губы Сэма повторили путь, который ранее проделала рука, Барбара потерла внутреннюю поверхность бедра.

— Жаль, что у нас нет лезвий, — насмешливо пожаловалась она. — Щетина царапается.

Сэм нежно коснулся ее тела, и Барбара прерывисто вздохнула.

— А мне казалось, тебе нравится, — с улыбкой заметил Сэм. — Мне надеть резинку сейчас?

— Подожди. — Она села, наклонилась над ним и опустила голову.

Первый раз Барбара делала это без его просьбы. Ее волосы щекотали бедра Сэма.

— Пожалуйста, не торопись, еще немного, и мне не понадобится резинка.

— А ты бы так хотел? — спросила она, глядя на него сквозь рассыпавшиеся волосы.

Она все еще держала его. Он ощущал ее легкое дыхание. Искушение было велико, однако, Сэм покачал головой.

— Только не в нашу первую брачную ночь. Как ты уже говорила, все должно быть в лучшем виде. А это мы оставим на потом.

— Ладно, давай сделаем что-нибудь другое, — не стала спорить она и улеглась в постель.

Сэм наклонился и достал презерватив из заднего кармана брюк. Но прежде чем он успел вскрыть пакетик, Барбара взяла его за руку и сказала:

— Подожди. — Он недоуменно посмотрел на нее. — Я знаю, тебе эта штука не нравится. Не надевай ее сегодня. Если мы хотим, чтобы все получилось в лучшем виде, она нам только помешает. Ничего страшного не случится.

Сэм бросил презерватив на пол. Ему действительно они не нравились. Он надевал их только потому, что так хотела Барбара; к тому же, он прекрасно понимал, почему она боится забеременеть. Но если она готова рискнуть, он не против.

— Да, без галош гораздо лучше, — сказал Сэм и вошел в нее. — О Боже, и правда! — Их губы встретились, но они даже не пытались ничего сказать друг другу — во всяком случае, при помощи слов.

— Я всегда говорила, что ты настоящий джентльмен, Сэм, — заметила Барбара, когда он откатился в сторону. — Всегда опираешься на локти. — Он фыркнул. — Только не уходи сейчас.

— Без тебя я никуда не собираюсь. — Он обнял ее и прижал к себе.

Барбара поерзала, устраиваясь у него на груди. Сэм любил, когда она так делала. В некотором смысле, это было чем-то более интимным, чем занятия любовью. Можно заниматься любовью и с незнакомкой; что он и делал не раз в маленьких публичных домах во время бесконечных турне по провинциальным городкам. Но вот так обниматься с кем-нибудь — совсем другое дело.

Казалось, Барбара подслушала его мысли.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Я тоже тебя люблю, милая. — Сэм еще крепче прижал ее к себе. — Я рад, что мы поженились. — Ему вдруг показалось, что он произнес самые подходящие слова для сегодняшней ночи.

— И я тоже, — призналась Барбара и провела ладонью по его щеке. — Хотя ты и небрит, — добавила она. Он напрягся, готовясь перехватить ее руки: иногда она любила в шутку ткнуть его под ребра. Однако Барбара неожиданно стала серьезной. — Ты сегодня произнес замечательный тост. «Жизнь продолжается»… Иначе и быть не может, правда?

— Да, я уверен. — Иджер не знал, спрашивает Барбара его, или пытается убедить в этом себя.

Барбара все еще часто вспоминала своего пропавшего мужа. Скорее всего, он погиб, но все же…

— Ты правильно смотришь на вещи, — все так же серьезно продолжала Барбара. — Жизнь далеко не всегда бывает очевидной, да и порядка ей часто не хватает; все спланировать заранее просто невозможно, события иногда развиваются самым неожиданным образом. И случается такое…

— Да, конечно, — кивнул Иджер. — Война заставила весь мир сойти с ума, а потом еще появились ящеры…

— Это крупные события, — перебила его Барбара. — Ты прав, они действительно влияют на весь мир. Но маленькие, казалось бы, совсем незначительные, тоже могут направить твою жизнь совсем в другую сторону. Все читают Чосера в школе, но мне он показался поразительным писателем. Я заинтересовалась временем, в котором он жил, и людьми, писавшими одновременно с ним… и в результате поступила в Беркли, где изучала средневековую литературу. Если бы я туда не попала, то не встретила бы Йенса и никогда не перебралась бы в Чикаго… — Она наклонилась и поцеловала Сэма. — И мы с тобой не познакомились бы.

— Маленькие события, — повторил Иджер. — Десять, одиннадцать лет назад я выступал за команду Бирмингема в лиге А-1, второсортной даже среди мелких лиг. Я был тогда молод, играл очень неплохо и мог попасть в высшую лигу. Так бы и произошло, но в середине сезона я сломал ногу. Я потерял год, а когда нога зажила, все изменилось. Мне не удалось найти себе другого занятия, хотя я прекрасно понимал, что у меня больше нет никакой перспективы. Вот тебе и маленькие события.

— Да, конечно. — Барбара кивнула, коснувшись лбом его груди. — Маленькие события, которые, казалось бы, ничего не значат, а потом оказывают серьезное влияние на нашу жизнь.

— Подумать только, — заметил Сэм, — если бы я не читал научной фантастики, мне не поручили бы охрану ящеров, я не попал бы вместе с ними в Чикаго и не превратился бы в специалиста по инопланетянам — и мы с тобой не встретились бы.

К облегчению Иджера, Барбара не стала комментировать его литературные пристрастия; всякий, кто читает Чосера ради удовольствия, посчитал бы, что интересоваться научной фантастикой — все равно как ковырять в носу во время обеда. Вместо этого Барбара сказала:

— Йенс никогда не относился серьезно к маленьким событиям и не верил в то, что они могут все изменить. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Мм-мм, — пробормотал Сэм.

Он ничего не имел против Йенса Ларсена, но ему совсем не хотелось, чтобы его призрак вставал между ними сегодня.

— Йенс полагал, что события должны развиваться по определенным законам, — продолжала Барбара. — Не знаю, может быть, потому что он занимался точными науками, Йенс считал, будто мир устроен в соответствии с математическими формулами. Иногда бывает трудно жить с человеком, который всегда во всем уверен.

— Мм-мм, — снова пробормотал Сэм, на этот раз с облегчением.

Прежде Барбара никогда не критиковала Йенса.

И не успел он об этом подумать, как Барбара заявила:

— Наверное, я пытаюсь сказать тебе, Сэм: я рада, что живу с тобой. Принимать вещи такими, какие они есть, гораздо легче, чем пытаться уложить их в заранее придуманную схему.

— Я должен тебя поцеловать, — сказал он и наклонился к ней.

Она с энтузиазмом ответила на его поцелуй. Иджер вдруг понял, что его снова охватывает желание, и испытал самую настоящую гордость: если уж не можешь показать себя в первую брачную ночь, тебе не на что рассчитывать потом!

Барбара почувствовала его состояние.

— Что тут у нас такое? — осведомилась она, когда их поцелуй, наконец, закончился.

Барбара прикоснулась к нему, чтобы удостовериться в правильности своих подозрений, а губы Иджера вновь прижались к ее шее, а потом груди…

Через некоторое время Сэм перевернулся на спину: так легче сохранять эрекцию, в особенности, когда тебе уже не двадцать лет. Кроме того, он знал, что Барбара любит оказываться сверху.

— О, да, — тихо проговорил он, когда Барбара оседлала его.

Сэм был рад, что она позволила ему не надевать резинку сегодня ночью — без нее ощущения гораздо сильнее. Он провел пальцами по гладкой спине Барбары, и она слегка вздрогнула.

Потом она осталась лежать на нем. Сэм поцеловал ее в щеку и уголок рта.

— Замечательно, — сонно проговорила Барбара. — Я бы хотела остаться здесь навсегда. Он обнял ее покрепче.

— Я тоже, милая.

* * * На пороге комнаты Ларсена появился Оскар.

— Полковник Хэксем хочет вас видеть, сэр. Прямо сейчас.

— В самом деле? — Ларсен лежал на койке и читал номер «Тайм» почти годичной давности — последний, который ему удалось найти. Он быстро встал.

— Я сейчас приду. — Ларсен не стал добавлять «сэр», поскольку он все еще бастовал.

Возможно, это хороший знак.

Однако его охватили дурные предчувствия, когда охранник привел его в кабинет полковника. Зубочистка в уголке рта Хэксема ходила из стороны в сторону, словно метроном, а на бульдожьем лице застыло кислое выражение.

— Значит, вы отказываетесь работать до тех пор, пока вам не разрешат написать треклятое письмо жене? — прошипел Хэксем, практически не разжимая зубов, чтобы не уронить зубочистку.

— Совершенно верно, — ответил Ларсен, без всякого вызова в голосе, точно просто ссылался на всем известный закон природы.

— Тогда пишите. — Вид у Хэксема сделался еще более несчастным; он угрюмо подтолкнул к Ларсену листок бумаги и карандаш.

— Благодарю вас, сэр! — радостно воскликнул Йенс. Он написал несколько строк и только тогда спросил: — А почему вы изменили свое решение?

— Приказ. — Казалось, Хэксем выплюнул неприятное слово.

«Значит, с тобой не согласились», — злорадно думал Йенс, пока карандаш стремительно летал по бумаге.

— Я буду вынужден прочитать ваше письмо после того, как вы его закончите, — заявил полковник, чтобы хоть как-то скрасить горечь поражения.

— Никаких фамилий, чтобы не нарушать секретность. Мы должны заботиться о безопасности.

— Очень хорошо, сэр. Я отправлюсь в Научный центр, как только закончу письмо.

Ларсен подписал письмо «С любовью, Йенс» и протянул листок полковнику Хэксему. Он не стал дожидаться, пока тот его прочитает, а сразу направился к выходу, чтобы выполнить свое обещание прекратить забастовку.

«Если немного постараться», — подумал он, — «всегда можно добиться своего».