Сначала путешествие на «Морской нимфе» показалось ему безопасным. Под водой им не только не угрожали ящеры, но отсутствовало и волнение, доставлявшее ему и Ривке с Рейвеном немало неприятностей. На больших глубинах было совершенно спокойно.

Отсутствие волнения облегчало жизнь всем, поскольку в узких проходах было полно труб и торчащих в разные стороны металлических предметов, не говоря уже о краях огромных люков, при помощи которых одно помещение герметически отделялось от другого. Приходилось постоянно беречь голову, плечи и ноги. Мойше считал, что все это следовало спрятать под обшивкой — явная недоработка конструктора, который, наверное, имел не самую высокую квалификацию. Интересно, почему?

На своем не слишком уверенном английском он спросил об этом у капитана Стэнсфидда.

Офицер удивленно заморгал и пожал плечами.

— Будь я проклят, если знаю ответ на ваш вопрос. Наверное, все дело в том, что подлодки строились в такой ужасной спешке, что инженеры думали только об одном: как бы побыстрее отправить корабль в плавание. Пройдет пара поколений, и в подводных лодках станет гораздо приятнее жить. Впрочем, говорят, что по сравнению с лодками времен прошлой войны наши корабли — настоящий рай для моряков.

Русецки не мог себе представить, что райские кущи могут произрастать в узкой вонючей и шумной трубе, освещенной тусклыми оранжевыми лампами. Уж скорее это христианский ад. Если нынешнее положение вещей является существенным улучшением, остается только пожалеть матросов, которые служили на таких лодках со времен рождения подводного флота.

Мойше с семьей разместили в каюте одного из старших офицеров. Даже по чудовищным стандартам варшавского гетто здесь было тесновато для одного человека, а уж втроем… Впрочем, по сравнению с кубриками простых матросов, чьи койки громоздились в три этажа, их каюта казалась недостижимой роскошью. Подвешенное на проволоке одеяло создавало иллюзию уединения.

— Когда мы плыли из Польши в Англию, — сказала на идиш Ривка, — я боялась, что буду единственной женщиной на корабле, полном матросов. Теперь это меня не пугает. Они совсем не похожи на нацистов и не пытаются воспользоваться нашей беспомощностью.

Мойше задумался, а потом сказал:

— Мы на одной стороне с англичанами, а для нацистов мы были хорошей дичью, на которую разрешили охоту.

— Что значит «хорошая дичь»? — спросил Рейвен.

Он помнил гетто, где голодал и всего боялся, но с тех пор прошел почти год. В жизни маленького мальчика это большой срок. Его шрамы успели зарубцеваться. Как жаль, что страшные воспоминания у взрослых не стираются с такой же легкостью.

После пребывания под водой в течение целого дня — заметим, когда ты находишься в темном тесном месте, время подчиняется своим собственным законам — «Морская нимфа» всплыла. Открылись люки, чтобы впустить внутрь свежий воздух и яркий солнечный свет, который тут же проник в сумрачные помещения подлодки. Никогда зимнее солнце Варшавы или Лондона не казалось Мойше таким ослепительным.

— Мы войдем в Гибралтар, чтобы поменять батареи и взять свежие продукты, — сказал капитан Стэнсфилд Мойше. — Потом вновь совершим погружение и под водой пойдем в Средиземное море на встречу с судном, которое доставит вас в Палестину. — Он нахмурился. — Во всяком случае, таков исходный план. К сожалению, в Средиземном море ощущается заметное присутствие ящеров. Если их авиация столь же активно атакует корабли, как и в океане…

— Что мы будем делать тогда? — спросил Мойше. Стэнсфилд состроил гримасу.

— Я точно не знаю. Вероятно, ваша миссия имеет большое значение: в противном случае в ней не было бы задействовано такое количество людей и ресурсов. Однако у меня нет ни топлива, ни припасов для длительного путешествия, и сейчас никто не знает, удастся ли нам добыть все необходимое. Возможно, ситуация прояснится после того, как я свяжусь с командованием в Лондоне. Будем надеяться, что до худшего не дойдет.

— Да, — кивнул Мойше, — всегда следует рассчитывать на лучшее.

Они с Ривкой и Рейвеном погуляли по палубе «Морской нимфы», пока шла заправка топливом и продовольствием. Зимнее солнце жарило здесь изо всех сил, и бледная кожа очень быстро начала розоветь.

Немцы и итальянцы бомбили Гибралтар еще в те времена, когда в войне участвовали только люди. Затем пришел черед ящеров, которые все делали намного эффективнее. Тем не менее порт остался в руках англичан. Здесь не было мощных военных кораблей, но Мойше заметил еще две подводные лодки. Одна заметно отличалась от «Морской нимфы». Возможно, ее строили не англичане. Неужели ось Берлин — Рим использовала порт, который пыталась уничтожить?

Когда команда лодки задраила люки у них над головой, Мойше ощутил укол в сердце — ему вдруг показалось, что невидимая сила тащит его в темную пещеру. После яркого средиземноморского солнца тусклые лампы подействовали на Русецкого особенно угнетающе. Однако через два часа он снова привык к их оранжевому свету.

Время медленно ползло вперед. Матросы либо спали, либо несли боевое дежурство. Мойше также старался побольше спать, поскольку не мог придумать себе никакого полезного занятия. Еще никогда в жизни он не испытывал такой скуки. Даже в бункере, под полом варшавской квартиры, он мог заниматься любовью с Ривкой. Здесь это было невозможно.

Много времени отнимала возня с Рейвеном. Его сын также скучал и никак не мог понять, почему нельзя выйти в коридор и посмотреть, что делают матросы.

— Так нечестно! — снова и снова повторял он.

Вероятно, он был прав, но выпустить мальчика из каюты Мойше не мог.

«Морская нимфа» плыла на восток, отрезанная от остального мира. «Похоже ли путешествие между мирами на космических кораблях ящеров на то, что происходит сейчас с нами?» — гадал Мойше. Он понимал, что ящерам приходится проводить в своих кораблях гораздо больше времени.

Когда субмарина вновь поднялась на поверхность, вокруг царила ночь. Ящеров опасаться не приходилось, но пересадка в темноте оказалась непростым делом.

— С таким же успехом можно искать черную кошку в подвале с углем в полночь, — проворчал капитан Стэнсфилд. — Я уже не говорю о том, что кошки там, вполне возможно, и нет.

— Насколько точно вы можете определить местонахождение корабля под водой? — спросил Русецки.

— Лодки, — рассеянно поправил его Стэнсфилд. — Конечно, задача довольно трудная. Если мы в нескольких милях от цели, то с тем же успехом можем быть и в Колорадо. — Он улыбнулся, словно вспомнил старую шутку. Однако Мойше не понял ее смысла. Стэнсфилд продолжал: — Ночь сегодня выдалась ясная. Мы можем узнать наше положение по звездам и переместиться в нужном направлении. Но очень скоро рассветет — мы находимся заметно южнее, и ночь кончается раньше, чем в британских водах, — мне совсем не хочется, чтобы нас засекли.

— Да, я понимаю, — кивнул Мойше. — Вы можете доплыть обратно до Гибралтара под водой?

— Мы воспользуемся дизельным двигателем, чтобы подзарядить аккумуляторы, — ответил капитан субмарины.

Далеко не сразу Русецки понял, что Стэнсфилд не дал полного ответа. «Морская нимфа» подвергалась серьезной опасности, доставляя Мойше и его семью на место встречи.

Стэнсфилд достал секстант, и тут из боевой рубки вышел матрос и сказал:

— Сэр, мы засекли корабль в полумиле по правому борту. Похоже, они нас не заметили. Это то судно, которое мы ищем?

— Вряд ли здесь будет болтаться другой корабль, — ответил Стэнсфилд.

— А если и так, они все равно никому про нас не расскажут. Мы об этом позаботимся.

Мойше не сразу понял, что имеет в виду Стэнсфилд. Капитан был военным человеком — и совершенно спокойно говорил о необходимости убивать людей.

«Морская нимфа» почти бесшумно заскользила навстречу другому кораблю. Мойше хотелось выйти на палубу, но он понимал, что будет только путаться у матросов под ногами, в точности как Рейвен. Мойше не любил, когда за него решали его судьбу — это случалось слишком часто.

Послышался стук шагов по ступенькам железной лестницы, ведущей в боевую рубку.

— Сэр, мадам, капитан просит вас собрать вещи и пройти со мной, — сказал матрос.

Речь матроса была не слишком чистой, но это не смутило Мойше, который и сам говорил с ошибками. Они с Ривкой подхватили свой скромный багаж и, пропустив Рейве-на вперед, начали подниматься вверх по лестнице.

Мойше вглядывался в темноту. Грузовой пароход покачивался на волнах совсем рядом с «Морской нимфой». Даже в темноте Мойше разглядел, какой он старый и грязный. Подошел капитан Стэнсфилд и показал на стоящее рядом судно.

— Это «Накос», — сказал он. — Он отвезет вас на Святую Землю. Удачи вам. — Он протянул руку, и Мойше пожал ее.

Зазвенели цепи, и с «Наксоса» спустили шлюпку. Мойше помог жене и сыну забраться в нее, затем перебросил вещи и сел сам. Один из матросов на веслах что-то сказал на не знакомом Мойше языке. К его удивлению, Рейвен ответил. Матрос удивленно посмотрел на мальчика и расхохотался.

— Это какой язык? Когда ты успел его выучить? — спросил на идиш у сына Мойше.

— Что значит, какой язык? — ответил Рейвен тоже на идиш. — Матрос сказал те же слова, которые говорили близнецы Стефанопулос, и я ему ответил. Мне нравилось с ними играть, хотя они и не евреи.

— Он выучил греческий, — с укором сказал Мойше Ривке, но уже в следующую минуту рассмеялся. — Интересно, успели ли близнецы Стефанопулос продемонстрировать матери знание идиш?

— Да, они пользуются моими словами, папа, — сказал Рейвен. — В этом нет ничего плохого, правда? — Мальчик встревожился, не выдал ли он своим друзьям какую-то тайну; в гетто быстро узнаешь, что болтать опасно.

— Все в порядке, — успокоил сына Мойше. — Более того, я горжусь тобой. Ты быстро выучил слова чужого языка. — Он почесал в затылке. — Надеюсь, что не только ты сможешь объясняться с матросами.

Когда они поднялись на палубу «Наксоса», капитан испробовал несколько языков, прежде чем выяснилось, что оба говорят по-немецки.

— Меня зовут Панайотис Маврокордато, — сказал капитан, театрально ударяя себя в грудь. — Они наши общие враги, но мы вынуждены пользоваться их языком, чтобы говорить друг с другом. — Он сплюнул на палубу, чтобы показать, что он думает о немцах.

— Теперь общими врагами стали ящеры, — сказал Мойше.

Грек поскреб подбородок, кивнул и вновь сплюнул.

«Морская нимфа» исчезла под волнами Средиземного моря, и Мойше вдруг почувствовал себя одиноким и беспомощным. Он доверял британским матросам. Кто знает, какие планы у команды маленького греческого парохода? Если они решат выбросить его за борт, кто им помешает? При желании капитан может передать их первым же попавшимся ящерам.

— Куда мы поплывем? — осторожно спросил Мойше. Маврокордато, загибая пальцы, принялся перечислять города:

— Рим, Афины, Тарсус, Хайфа. В Хайфе вы сойдете на берег.

— Но… — Неужели Маврокордато пытается его обмануть? — Рим находится в руках ящеров. Ими захвачена большая часть Италии.

— Вот почему мы отправляемся туда. — Маврокордато сделал вид, что слизывает что-то с ладони. — Ящеры будут очень gamemeno рады нас видеть.

Мойше не знал, что значит слово gamemeno. Рейвен ахнул и захихикал, что приоткрыло завесу тайны над смыслом слова. Впрочем, Мойше уже догадался, о чем говорит грек. Значит, он перевозит имбирь. Инопланетяне будут рады его видеть — а капитан не сдаст семейство евреев официальным властям ящеров.

— Они отдают нам немало интересных штучек в обмен на… — продолжал Маврокордато, вновь сделав знакомый жест. — Мы привозим то, что им нужно. У нас отличные доходы. А когда англичане заплатили нам за вашу доставку… — Он поднес пальцы к губам и поцеловал их.

Русецки впервые видел этот жест, но понял его и без переводчика.

Капитан «Наксоса» отвел их в каюту. В ней стояла узкая койка для него и Ривки, на полу лежал соломенный тюфяк для Рейвена. Каюта была тесной и грязноватой, но после пребывания на борту «Морской нимфы» новое пристанище показалось им загородной виллой.

— Зажигайте свет только после того, как плотно закроете дверь и опустите занавеску на иллюминатор, — предупредил Маврокордато. — Если вы этого не сделаете, мы будем очень вами недовольны, сколько бы англичане за вас ни заплатили. Вы меня поняли?

И, не дожидаясь ответа, он присел на корточки и, обращаясь к Рейвену, медленно произнес короткую фразу на греческом.

— Нет, нет, — ответил Рейвен — или так только показалось Мойше? Его сын явно рассердился, что с ним говорят, как с ребенком, и добавил: — Malakas.

Глаза Маврокордато округлились, и он принялся неудержимо хохотать. Выпрямившись во весь рост, он сказал:

— У вас замечательный мальчик. Из него получится настоящий мужчина, если его кто-нибудь не задушит раньше.

Через пару часов, когда взойдет солнце, у нас будет завтрак — булочки и паршивый чай. Присоединяйтесь к нам. — Коротко поклонившись, он вышел из каюты.

Ривка закрыла дверь, опустила затемнение на иллюминатор и включила свет. Загорелась тусклая лампочка на потолке, защищенная металлической сеткой, очень похожая на те, что были на борту «Морской нимфы». Однако Мойше пришлось прикрыть веки — после темноты глаза начали слезиться.

Он оглядел каюту. Много времени не потребовалось: если не считать отслаивающейся краски и следов ржавчины, смотреть было не на что.

— Половина пути, — сказал он.

— Половина пути, — повторила Ривка.

— Мама, папа, мне нужно в туалет, — сказал Рейвен. Мойше взял его за руку.

— Пойдем, — сказал он. — Поищем, где здесь гальюн.

* * * Еще никогда в жизни Уссмаку не приходилось надевать на себя столько одежды. Дома он вообще ничего не носил, если не считать раскраски и пояса с сумками. Но если бы он в таком виде вышел на улицу, то замерз бы до смерти, не успев добежать до танка. Он повернул один из глазных бугорков и осмотрел тяжелые перчатки у себя на руках.

— Интересно, как можно работать в этих неуклюжих штуках? — не в первый раз пожаловался он. — С тем же успехом я мог бы управлять танком при помощи обрубка хвоста.

— Мы обязаны управлять танком в любых условиях, — ответил Неджас. Командир танка, как и Уссмак, закутался в теплую одежду до самого носа. — Машина должна находиться в идеальном состоянии, повсюду чистота, двигатель тщательно смазан. Если у нас будут даже минимальные неполадки, Большие Уроды моментально прикончат нас — мы и заметить ничего не успеем — Он немного помолчал и добавил: — Мне бы не помешала щепотка имбиря.

— Я бы и сам не отказался, недосягаемый господин, — ответил Уссмак.

Он знал, что спас Неджасу жизнь, дав ему имбирь, когда командир получил ранение во время вторжения в Британию.

Однако имбирь обострил мировосприятие Неджаса. Он и раньше стремился к совершенству во всем; теперь же малейшие недочеты приводили командира в ярость. Имбирь также усилил свойство Неджаса из-за всего тревожиться, особенно когда он надолго лишался наркотика.

Многие самцы давно лишились душевного равновесия в этой забытой Императором части Советского Союза. Им целыми днями приходилось сидеть в казармах — однообразие жизни нарушало лишь патрулирование. И еще они могли наблюдать по видео за тем, как идет покорение Тосев-3. И хотя дикторы старались подчеркнуть даже минимальные успехи, любому здравомыслящему самцу становилось ясно: положение не улучшается.

— Недосягаемый господин, а будет ли от планеты хоть какой-то толк после того, как мы ее покорим? — спросил Уссмак. — Если дело пойдет так и дальше, очень скоро от нее ничего не останется.

— Не нам подвергать сомнению стратегию командования. Мы должны выполнять приказы, — ответил Неджас; как и всякий достойный самец Расы, он умел не только отдавать приказы, но и подчиняться им.

Может быть, причина заключалась в имбире или в количестве убитых товарищей по оружию, а может быть, в дикторах, не имеющих ни малейшего представления о том, что такое настоящая война, — но Уссмак больше не чувствовал себя достойным самцом.

— У меня и в мыслях нет выказывать неуважение недосягаемому командующему флотом и тем, кто дает ему советы, недосягаемый господин, но слишком многие из их замыслов не удалось осуществить. Взгляните на то, что произошло в Британии. А как насчет отравляющих газов и атомных бомб, которые Большие Уроды применяют против нас?

Скуб также успел нацепить на себя множество одежек, без которых самцу в Сибири не выжить. Стрелок недовольно сказал:

— Наши командиры лучше знают, как завершить покорение Тосев-3, разве не так, недосягаемый господин? — И он повернулся к Неджасу.

Скуб не получил ранений во время кампании в Британии; он также удержался от соблазна засунуть язык в растолченный имбирь, хотя и научился отводить в сторону глазные бугорки, когда этим занимались его товарищи по экипажу. Но каким-то непостижимым образом Скуб умудрился сохранить поразительную невинность и не замечал коварства тосевитов, подобно самцам Расы, только что прилетевшим на Тосев-3. В некотором смысле Уссмак ему завидовал. Сам он сильно изменился, а для Расы любые изменения есть повод для сомнений и неуверенности.

Да и Неджас изменился — не так сильно, как Уссмак, но заметно. Со вздохом командир танка ответил:

— Стрелок, иногда я задаю себе вопрос: а что на уме у командующего флотом? Я повинуюсь — но вопрос остается.

Скуб посмотрел на своего командира так, словно тот сдал их базу русским. Стрелку осталось только искать утешения в работе.

— Тогда, недосягаемый господин, давайте убедимся в том, что наш танк в полном порядке. Если техника перестанет нам подчиняться, мы не сможем выполнять приказы командиров.

— Верно, — согласился Неджас. — Я не хочу спорить или огорчать тебя, Скуб, но и лгать у меня нет ни малейшего желания. В противном случае ты мог бы подумать, что я говорю с тобой с экрана видео. — На Неджаса уже не производил благоприятного впечатления поток хороших новостей, льющийся с экрана.

Поддержание танка в рабочем состоянии стало настоящим кошмаром. Даже если бы Уссмак не страдал от холода, задача оставалась чрезвычайно трудной. Замерзшая вода заполняла все пространство между колесами, гусеницами и ходовой частью, превращая их в единое целое. От невероятного холода металл становился хрупким. Смазка при таких морозах переставала выполнять свои функции. Двигатель постоянно ломался, а запасных частей не хватало.

Пока он размораживал крышку люка, которая никак не желала открываться, Уссмак сказал:

— Хорошо еще, что нам удалось захватить все необходимое, чтобы самим делать запасные детали. Если бы не это и не разборка подбитых машин, большая часть наших танков уже вышла бы из строя.

— Истинно, — отозвался Скуб, занимавшийся смазкой двигателя.

Возможно, это лишь послышалось Уссмаку, поскольку завывающий ветер относил слова стрелка в сторону.

Уссмак старался дышать часто и неглубоко. И хотя воздух проходил сквозь плотную материю, он обжигал легкие. На маске образовывались мелкие кристаллики льда. Глаза, единственная часть тела, открытая холоду, все время норовили замерзнуть, и ему приходилось постоянно мигать.

— Ну, ладно, достаточно, — наконец сказал Неджас. — Нам необходим огнемет, чтобы привести в порядок ходовую часть танка. Иначе лед на гусеницах не растопить.

Экипаж двинулся обратно к казармам.

— Я разговаривал с самцами, которые находятся тут уже давно, — сообщил Уссмак. — Они говорят, что зимы здесь тяжелые, но местная весна в сотни раз хуже. Замерзшая вода начинает таять. Они утверждают, будто за день или два — но я не могу им поверить! — все погружается в глубокую грязь. Иногда, если повезет, удается вытащить танк на твердую почву.

— Ты ведь служил в СССР, не так ли? — спросил Неджас. — Тебе приходилось видеть нечто похожее?

— Да, я видел ужасную грязь весной, а потом получил ранение, — ответил Уссмак. — Было плохо. Но тогда шли ливневые дожди. Насколько я понял, грязь, появляющаяся после таяния снега, гораздо хуже.

Он оглядел бескрайние белые пространства с сугробами выше взрослого самца. До конца зимы оставалось еще много времени; сезоны на Тосев-3 тянулись вдвое дольше, чем на Родине. Здесь, в Сибири, зима составляла большую часть года.

Он вздохнул, и дыхание легким облачком вырвалось у него изо рта.

— Надеюсь, мы проживем достаточно долго, чтобы увидеть местную грязь,

— негромко проговорил он.

* * * Ранс Ауэрбах смотрел на засыпанные снегом прерии восточного Колорадо. Повсюду царило спокойствие, что его вполне устраивало. Ему хотелось вновь сражаться с ящерами, а не выполнять функции военной полиции. Однако его желания далеко не всегда совпадали с приказами, которые действовали на нервы не только Рансу. Лейтенант Магрудер подъехал к нему и спросил:

— Кто этот парень, которого мы опять должны разыскивать? Пустая трата времени и сил, если кого-то интересует мое мнение. — Впрочем, его никто не спрашивал.

— Полковник Норденскольд сказал, что его зовут Ларс-сен. — Ауэрбах рассмеялся. — Один квадратноголовый приказывает нам найти другого. Полковник получил депешу от генерала Гровса, в которой говорится, что этот Ларссен прикончил двух человек и двинулся на восток. Они не хотят, чтобы Ларссен добрался до ящеров.

— А почему? Почему-то никто не хочет ответить на такой простой вопрос,

— проворчал Магрудер. — Если он ублюдок и решил перейти на сторону ящеров, пусть они сами с ним разбираются.

— Полковник Норденскольд сказал мне ровно столько же, сколько я говорю тебе, — ответил Ауэрбах. — Я больше ничего не знаю.

Конечно, он мог бы сделать ряд предположений. Однажды его отряд сопровождал Гровса — тогда он был полковником — от восточного побережья до Денвера. Ране не знал, что находилось в тяжелых, наглухо закрытых ящиках, но у него имелись догадки. Взрывы в Чикаго и Майами подтвердили его подозрения.

Если Гровс требует остановить Ларссена, значит, Ларссен имеет отношение к взрывам. И если Ларссен доберется до ящеров, кто знает, что может произойти? Самое естественное предположение — Денвер исчезнет в адском пламени. И тогда шансы Соединенных Штатов на победу улетучатся вместе с дымом над Денвером.

Если, если, если… Все это лишь догадки и предположения. Тем не менее Ауэрбах ни с кем не делился своими мыслями совсем по другой причине. Чем меньше людей знает о больших бомбах, тем меньше шансов, что о них станет известно ящерам. Он был готов обсуждать с Магрудером любые предположения, кроме этого. Больше того, Ране жалел, что вообще сообразил, в чем тут дело.

Магрудер решил сменить тему.

— Он рассчитывает проскользнуть мимо нас на велосипеде? — Лейтенант потрепал по шее свою лошадь, и та в ответ тихонько заржала.

— Говорят, он овладел искусством выживания в трудных условиях, — ответил Ауэрбах. — Возможно, он бросит велосипед и пойдет пешком. Вокруг огромные пространства, а нас совсем мало. Он может проскользнуть. Проклятье, Билл, нельзя исключить, что он уже оставил нас с носом. С другой стороны, он может находиться совсем близко. Мы не знаем.

— Да, не знаем, — эхом отозвался Магрудер. — В результате мы разыскиваем этого типа, вместо того чтобы бить в рыло ящеров. Дурацкое занятие. Должно быть, он важная шишка, если Гровс так хочет его поймать.

— Других объяснений я не нахожу, — согласился Ауэрбах.

Он чувствовал, что Магрудер не спускает с него глаз, но сделал вид, что ничего не замечает. Конечно, лейтенант знает мало, но он достаточно умен, чтобы додумать остальное.

Ауэрбах посмотрел на юг от шоссе 40. Примерно в двух милях располагался небольшой городок Бойеро. Один из его взводов сейчас входил туда. Остальные кавалеристы Ауэрбаха рассыпались вдоль грязной проселочной дороги, ведущей от Бойеро к шоссе и на север к Аррибе по шоссе 24. Территорию дальше к северу контролировали кавалеристы из Барлингтона. Возможно, одиночке не проскользнуть сквозь такую сеть, но они живут в большой стране, а солдат у них не так уж много.

— И еще одно, — сказал Магрудер, пытавшийся во всем увидеть положительную сторону. — Ему не удастся нас обмануть, прикинувшись кем-нибудь другим. На дороге вообще нет людей.

— Тут ты совершенно прав, — кивнул Ауэрбах. — Здесь даже до появления ящеров было народа не так чтобы много. А теперь и вовсе никого не осталось.

За тяжелыми тучами солнце клонилось к далеким Скалистым горам, прячущимся за пеленой облаков. «Хватит ли у Ларссена мужества выйти на дорогу ночью?» — задумался Ауэрбах. Сам бы он и пытаться не стал. Во всяком случае на велосипеде. Быть может, на своих двоих… Таким образом у него увеличивались шансы ускользнуть от преследователей, но утром он рисковал оказаться на открытой местности, где его будет легко заметить.

По проселочной дороге к шоссе 40 скакал всадник. Ауэрбах заметил выбившиеся из-под шлема светлые волосы и хмыкнул — Рэйчел Хайнс ни с кем не перепутаешь.

Она остановилась возле Раиса, отдала честь и доложила:

— Сэр, нам со Смитти показалось, что мы видели, как кто-то движется через поля. Он нас заметил и сразу же залег. Он не мог принять нас за ящеров, так что…

— Он догадался, что мы его разыскиваем, — закончил Ауэрбах, ощутив возбуждение. Он не рассчитывал, что ему удастся поймать Ларссена, но теперь ему не терпелось броситься в погоню. — Я поеду с тобой, — сказал он. — Мы прихватим с собой всех, кого встретим по дороге. — Ауэрбах повернулся к Магрудеру. — Билл, остаешься за старшего. Если у нас возникнут проблемы, пришлешь помощь.

— Есть, сэр, — безнадежно отозвался Магрудер. — Ну, почему я ничего другого от вас не ждал?

— Потому что ты хорошо соображаешь. Поехали, Рэйчел.

Ауэрбах пустил свою лошадь быстрой рысью. Рэйчел примчалась к нему галопом, но сейчас держалась рядом. Через каждые несколько сотен ярдов к ним присоединялся еще один всадник. К тому моменту, когда они добрались до Смитти, в распоряжении Ауэрбаха собрался целый взвод.

— Мы его поймаем, правда, капитан? — спросила Рэйчел. Ауэрбах уловил нетерпение в ее голосе. — Уж не знаю, почему мы за ним гоняемся, но теперь он от нас не уйдет.

— Надеюсь. — Ауэрбах отчетливо услышал вопрос в голосе Рэйчел, но уж если он не поделился своими догадками с Магрудером, то и Рэйчел ничего не скажет. Он обратился к остальным кавалеристам. — Исбелл, вы с Эверсом останетесь с лошадьми. Если у нас возникнут проблемы, один из вас поскачет к лейтенанту Магрудеру за подкреплением.

Солдаты печально подтвердили приказ. Ауэрбах принялся вглядываться в окутанную снегом прерию. Ничего. Что ж, Ларссен наверняка знает, что делает, раз уж ему столько времени удавалось успешно скрываться.

— Ладно, растянемся в цепь. Будьте очень осторожны. У него винтовка, и он неплохо стреляет.

Прежде чем занять свое место в цепи, Рэйчел Хайнс сказала:

— Спасибо, что не оставили меня с лошадьми, капитан.

Ауэрбах сообразил, что эта мысль ему даже в голову не пришла. Он воспринимал Рэйчел как самого обычного солдата. Ране покачал головой. До войны он и представить себе такого не мог.

Капитан шел по промерзшей земле. Вероятно, до прихода ящеров здесь расстилались пшеничные поля, но в последние два года люди перестали сеять и собирать урожай. Даже в середине зимы многие растения доходили ему до бедра. Местность была довольно ровной, но человек мог легко спрятаться среди кустов. К тому же из-за высокой травы снег лежал неровно, и на нем не оставалось следов.

Если Ларссен умен, он будет сидеть тихо и ждать, пока они пройдут мимо,

— если, конечно, он здесь. Но быть таким хитрым не так-то просто; если Ауэрбах отправит на поиски целую роту, рано или поздно Ларссена найдут.

Однако Ране не хотел снимать всю роту. Если Ларссена здесь нет, то путь на восток будет открыт.

— Ларссен! — крикнул Ауэрбах. — Выходи с поднятыми руками, и никто не пострадает. Не создавай себе проблем. — «И не создавай проблем для нас».

Ларссен не вышел. Впрочем, Ауэрбах не слишком на это рассчитывал. Он сделал еще несколько шагов в ту сторону, где Рэйчел и Смитти видели какое-то движение. Мимо его уха просвистела пуля. Через мгновение он услышал звук выстрела, но уже успел броситься на землю.

— Ложись! — крикнул он из-под куста и огляделся, но густой кустарник помешал ему оценить ситуацию. — Обойдите его справа и слева.

Теперь они знали, где находится Ларссен. Взять его будет совсем непросто, но эту работу его люди делать умели, дальше все пойдет автоматически.

Ларссен выстрелил еще раз, но теперь он целился не в Ауэрбаха.

— Вы все против меня! — завопил Ларссен. — С двоими я уже рассчитался. И прикончу еще много мерзавцев, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни.

С обоих флангов кавалеристы Ауэрбаха начали стрелять в Ларссена, но не для того, чтобы попасть, — они прикрывали своих товарищей, которые старались подобраться к нему поближе. Неподалеку от Ауэрбаха Рэйчел Хайнс выстрелила дважды подряд. Ране тут же вскочил на ноги, пробежал несколько шагов вперед и упал на землю за следующим кустом. Затем Ауэрбах трижды выстрелил и услышал, как Рэйчел и двое других солдат побежали вперед справа и слева от него.

Если тебя атакуют с фронта и с двух флангов, как это происходило с Ларссеном, есть два выхода — и оба не самые лучшие. Можно оставаться на прежнем месте — и тогда тебя точно прикончат — или можно попытаться убежать. И тогда тебя пристрелят почти наверняка.

Ларссен остался на месте. Слева от Ауэрбаха кто-то вскрикнул — очевидно, Ларссен попал. Ауэрбах прикусил губу. Потери неизбежны, все это прекрасно понимали. Когда ты отправляешься в рейд против ящеров, трудно рассчитывать, что все солдаты вернутся на базу целыми и невредимыми. Оставалось надеяться, что противник понесет больший урон. Но когда гоняешься за своими, терять людей особенно трудно.

Сейчас он находился примерно в сотне ярдов от Ларссена и слышал, как физик разговаривает сам с собой. Он что-то повторял о своей жене и бейсболисте — Ауэрбах не мог разобрать толком. Он выстрелил снова. Мимо пробежала Рэйчел Хайнс. Ларссен приподнялся, выстрелил и снова упал на землю. Рэйчел коротко вскрикнула.