Довольно долго на дороге никого не было. Оскар понимал, что лучше не приставать к Ларссену с разговорами, поэтому предпочитал помалкивать.

Примерно на половине пути между поворотом на Аламеду и въездом в Лоури-Филд они встретили велосипедиста, направлявшегося на запад. Он, не торопясь, крутил педали, словно выехал на прогулку. Ларссен стиснул зубы, узнав полковника Хэксхэма. К несчастью, полковник тоже его узнал.

— Вы — Ларссен! — стойте! — крикнул он, останавливаясь сам. — Почему вы покинули свой пост?

Йенсу ужасно хотелось проигнорировать назойливого ублюдка, но он понимал, что Оскар ему не позволит. Оскар встал между ними. Конечно, он был ублюдком, но не дураком и прекрасно понимал, как Ларссен относится к полковнику Хэксхэму.

— Почему вы покинули свой пост? — повторил свой вопрос Хэксхэм.

У него был лающий голос, а на лице, как всегда, застыло выражение неодобрения. Под подозрительными глазами набрякли мешки, над недовольными губами протянулась тонкая ниточка черных усов. Волосы были напомажены какой-то дрянью; должно быть, полковник таскал с собой косметику.

— Генерал Гровс приказал мне взять выходной, вернуться домой, отдохнуть и с новыми силами приступить к работе. — «На что остается совсем немного шансов, если я буду вынужден иметь дело с такими слизняками, как ты».

— Правда? — Судя по насмешливым интонациям, полковник не поверил ни единому слову. Он относился к Йенсу с такой же неприязнью, как тот к нему. Повернувшись к Оскару, он спросил: — Сержант, он говорит правду?

— Сэр, мне он сказал то же самое, — ответил Оскар.

Хэксхэм драматическим жестом — должно быть, подсмотрел его в каком-нибудь бездарном фильме — хлопнул себя по лбу.

— Боже мой! И ты не спросил у генерала Гровса, говорит ли он правду?

— Ну… нет, сэр. — Голос Оскара вдруг утратил всякое выражение.

Казалось, он пытается сделать вид, что его здесь нет. Ларссену уже приходилось видеть, как военные проделывают этот фокус, когда рядом возникает начальство.

— Ну, что же, разберемся; кто тут говорив правду, — резко заявил полковник Хэксхэм. — Вернемся в университет и выясним, что генерал Гровс сказал профессору Ларссену. Следуйте за мной! — И он собрался сесть в седло.

— Э… сэр… — начал Оскар, но тут же замолчал. Сержант не может сказать полковнику, что он идиот.

— Поехали! — прорычал Хэксхэм, теперь он смотрел Йенсу прямо в глаза.

— Мы обязательно выясним, что стоит за твоей наглой симуляцией, и будь я проклят, если я не разберусь в том, что тут происходит. Шевелись!

И Йенс зашевелился. Сначала ему казалось, будто он смотрит на себя со стороны. Он сбросил с плеча винтовку, одновременно сняв ее с предохранителя. Он всегда держал патрон в стволе. Но когда ружье оказалось возле его плеча, он вернулся в свое тело и принялся решать возникшую проблему, как если бы работал над вопросом атомного распада.

Тактика… Оскар — более опасный противник, он не только стоит ближе к Йенсу, но ему пришлось побывать на фронте в отличие от надутого болвана полковника. Ларссен выстрелил сержанту в лицо. Оскар так и не понял, что произошло. Он вылетел из седла, кровь брызнула на землю.

Йенс передернул затвор. Гильза со звоном покатилась по асфальту. Глаза и рот полковника Хэксхэма округлились.

— Прощай, полковник, — весело сказал Ларссен и выстрелил ему в голову.

Стук второй гильзы об асфальт привел Йенса в чувство. Он испытывал такое возбуждение, словно только что занимался любовью. У него даже появилась эрекция. Однако два тела, лежащие на земле в лужах крови, потребуют объяснений, которые он не сможет дать, хотя оба ублюдка сами напросились.

— Теперь я не могу вернуться в свою комнату, нет, сэр, — сказал Йенс.

Он часто разговаривал сам с собой, когда оставался один на дороге, а сейчас он был один — дьявол свидетель.

Да, теперь возвращаться нельзя. И к реактору его больше не пустят. Ладно, что остается? На секунду ему показалось, что выхода нет вообще. Однако он просто не хотел смириться с тем, что уже давно бродило в закоулках его сознания. Он больше не нужен человечеству. Люди суют его носом в дерьмо с тех самых пор, как Барбара раздвинула ноги для этого паршивого игрока в бейсбол. Он больше никому не нужен в Денвере. Никого не интересуют его планы, они обошлись без него и создали бомбу — даже две.

Ну, тогда к дьяволу человечество. Ящеры с интересом его выслушают. Да, сэр, они будут внимательны и достойно его наградят, если он расскажет им все, что ему известно. Но он сделает это не ради награды. О нет. Гораздо важнее отомстить.

Ларссен аккуратно поставил винтовку на предохранитель, закинул ее за плечо, сел в седло и покатил на восток. Часовые на въезде в Лоури-Фидд лишь кивнули ему, когда он проезжал мимо. Они не слышали выстрелов. Ларссену было все равно.

Он принялся обдумывать ситуацию. Тела найдут. Его бросятся преследовать. Если они сообразят, что он решил сбежать к ящерам, то придут к очевидному выводу: Ларссен поедет на восток по шоссе 36. Это самый прямой маршрут, которым наверняка воспользуется обезумевший физик.

Но он не сошел с ума, ни в малейшей степени. Только не он. Он поедет по шоссе 6 и 34, будет держаться подальше от тридцать шестого, а потом свернет на 24 и 40, к югу. После чего воспользуется проселочными дорогами. Очень скоро он найдет то, что ищет. Где-то неподалеку от границы между штатами Колорадо и Канзас он выйдет к ящерам. Йенс наклонился вперед и сильнее нажал на педали. Теперь он ехал под гору.

* * *

— Да, сэр, — сказал Остолоп Дэниелс. Его тон ясно говорил, что он думает о полученном приказе. Потом Дэниелс осторожно добавил: — В последнее время мы очень много отступаем, не так ли, сэр?

— Так. — Капитан Шимански не скрывал своего неудовольствия.

Заметив это, Остолоп рискнул продолжить:

— Мне кажется, нет никакой необходимости продолжать отступление, в особенности если учесть, как отчаянно мы защищали каждый дом. А наше последнее бегство можно назвать только одним словом — постыдное. Сэр.

Командир его роты пожал плечами, словно хотел дать понять, что от него ничего не зависит.

— Мы с майором Ренфри возмущались, когда получали приказ от полковника, а он — когда его доставили от высшего командования. Но он ничего не в силах изменить. Если верить полковнику, приказ пришел с самого верха. Вы хотите позвонить ФДР, лейтенант?

— Все так серьезно? — Дэниелс вздохнул. — Хорошо, сэр, я не понимаю, что происходит. Просто закрою свой проклятый рот и буду делать, что мне прикажут. И Тогда всякий поймет, что я служу в армии или что-то вроде того.

Шимански расхохотался.

— Я рад, что ты в армии, Остолоп. Тебе удается делать все вокруг забавным и нескладным.

— А я совсем не рад, что нахожусь в армии. Надеюсь, вы понимаете, тут нет ничего личного, сэр, — ответил Остолоп. — Я исполнил свой патриотический долг еще во время прошлой войны. И только из-за ящеров в армию стали брать старых пердунов вроде меня. Если бы не эти ублюдки, я бы сейчас размышлял о начале весенних тренировок, а не пытался отступать, делая вид, что так и надо.

— Нам нужно выполнить приказ, — ответил капитан Шимански. — Не знаю почему, но мы должны. И если это не армия, та что же она такое, дьявол ее побери?

— Да, сэр.

Если Остолоп показал, что нужно бить, игрок на базе должен попытаться ударить, нравится ему такая стратегия или нет. Теперь пришел его черед делать то, что ему совсем не нравится, раз уж те, кто наверху, посчитали это умным ходом. «Надеюсь, они знают, что делают», — подумал он, вставая на ноги.

Недовольный сержант Малдун принес новости.

— Господи, лейтенант, там строят настоящую стену из мешков с песком, будто рассчитывают, что ящерам через нее не перебраться. Мы должны сражаться с ними, а не бегать как зайцы.

— Ты знаешь об этом, я знаю, капитан знает и даже полковник знает — но генерал Маршалл не знает, а его мнение стоит больше, чем мы все вместе взятые, — ответил Дэниелс. — Будем надеяться, что генерал имеет представление о том, что здесь происходит, вот и все. И понимает, почему мы отступаем.

— Или почему мы позволяем ящерам нас убивать, когда они и сами не понимают, почему мы перестали сражаться? — проворчал Герман Малдун. Он был достаточно циничным, чтобы быть сержантом. И как всякий хороший сержант, знал, что воевать с начальством — дело неблагодарное. — Ладно, лейтенант, командуйте!

Остолоп постарался найти подсказку в историях, которые рассказывали ему деды. Он растянул линию обороны в редкую стрелковую цепь, укрепив опорные пункты пулеметчиками и базуками.

Чтобы удержать бронетехнику ящеров, у американцев хватало танков и противотанковых орудий, но тяжелую технику почему-то отвели назад. Остолоп никак не мог понять, что происходит, — ему вдруг показалось, что генералы хотят, чтобы ящеры наступали, впрочем, не слишком быстро. Оставалось надеяться, что общая картина имеет смысл, поскольку, с его точки зрения, происходящее было полнейшим абсурдом.

У его подчиненных появилось такое же чувство. Отступление всегда плохо сказывается на морали; ты начинаешь чувствовать себя разбитым, даже если физических причин для этого нет. Все понимали, что позиции можно удерживать, но теперь Дэниелс сомневался в успехе.

Конечно, Чикаго превратился в развалины, одна гора обломков мало чем отличалась от другой. Даже танкам стало непросто преодолевать груды битого кирпича и воронки, в которых они могли поместиться вместе с башней.

Дэниелс удивился, когда его отряд во время отступления на север выбрался на вполне приличную дорогу.

— Вы можете дальше идти по ней, — сказал военный полицейский, руководивший передвижением войск, — но тогда ящерам будет легче засечь вас с воздуха.

— Тогда зачем было расчищать дорогу? — спросил Остолоп.

Военный полицейский ничего не ответил. Возможно, он и сам не знал. Возможно, не знал никто. Возможно, армия расчистила дорогу, чтобы люди могли по ней ходить, а ящерам была удобнее их убивать. Остолоп уже давно привык к тому, что время от времени происходящее вдруг превращается в абсурд.

Неподалеку от южного конца дороги он заметил отряд солдат, которые восстанавливали дом. При этом они пытались создать видимость разрушений вокруг него. Дэниелсу показалось, что они недавно обрушили стену, выходившую на дорогу. Внутри они построили деревянную времянку. Затем Остолоп понял, что очень скоро будет практически невозможно ее заметить, потому что солдаты уже начали восстанавливать разрушенную стену. К тому времени, когда они закончат, никто не догадается, что внутри велись работы.

— Что за дьявольщина? — бросил Малдун, указывая на работающих солдат.

— Мы сражаемся с ящерами или строим для них дома?

— Не спрашивай у меня, — ответил Дэниелс. — Я уже давно перестал понимать, что происходит.

— Может быть, они собираются остаться здесь и защищать этот домик? — спросил Малдун. Теперь он обращался не к Остолопу, понимая, что у лейтенанта нет ответов, а ко всему миру — вдруг кто-нибудь его просветит. Не дождавшись, Малдун сплюнул в грязь. — Знаете, иногда мне кажется, что все, кроме меня, сошли с ума. — Он бросил косой взгляд на Дэниелса. — Меня и, может быть, вас, лейтенант. Так что вы тут не виноваты. — В устах Малдуна это был настоящий комплимент.

Остолоп размышлял над словами сержанта. Он уже давно удивлялся тому, как командование ведет бои в Чикаго. Если бы они продолжали воевать, как прежде, то уже давно вытеснили бы ящеров в южные районы города или полностью освободили Чикаго. О, да, потери ожидались большие, но Остолоп провел немало времени в окопах Первой мировой войны и знал, что если хочешь отнять у неприятеля территорию, нужно платить кровью.

Однако они отступали. Остолоп повернулся к Малдуну.

— Ты прав. Наверное, они спятили. Другого разумного объяснения происходящему я придумать не могу. — Малдун молча кивнул.

* * * Генрих Ягер ударил кулаком по броне своей «пантеры», с грохотом мчавшейся от Элса на запад, в сторону Бреслау. Он был в перчатках. В противном случае рука примерзла бы к металлу башни. Нет, он не сошел с ума. А вот относительно своего начальства у него появились серьезные сомнения.

У Гюнтера Грилльпарцера тоже.

— Какой смысл в нашем стремительном отступлении после трех дней отчаянной обороны — словно мы и не сражались за Бреслау?

— Я бы тебе объяснил, если бы сам знал, — ответил Ягер. — Мне приказы командования тоже кажутся бессмысленными.

Вермахт прекрасно укрепил Эле, часть внешнего кольца обороны Бреслау, и замок четырнадцатого века, выстроенный на вершине холма, стал прекрасным наблюдательным пунктом для ведения артиллерийского огня. А теперь они бросили город, замок (или то, что от него осталось) и всю работу, проделанную инженерами, позволив ящерам занять ключевые позиции для штурма Бреслау практически без боя.

Над головой пролетел артиллерийский снаряд, вспахав промерзшую землю между отступающими танками и Элсом, словно давая понять ящерам: не вздумайте соваться дальше. «Вот только послушаются ли ящеры?» Во время последних схваток они сражались с удивительным ожесточением — инопланетяне вели себя так уверенно только в самом начале вторжения, когда им повсеместно сопутствовал успех.

На пушке его «пантеры» было нарисовано два узких кольца и одно широкое

— два бронетранспортера и один танк. Ящеры, как и прежде, делали тактические ошибки: пропускали противника во фланги и попадали в ситуации, которых сумели бы избежать даже русские. Однако примерно в половине случаев они успешно преодолевали ловушки — и вовсе не потому, что были прекрасными солдатами, а благодаря броне своих танков и ракетам. И, как обычно, немецкие войска несли тяжелые потери.

Даже сейчас артиллерийские снаряды ящеров падали среди отступающих немецких танков. Ягер опасался их не меньше, чем лобовых танковых атак. Вражеские снаряды разбрасывали вокруг множество мелких мин — стоило наехать на такую, и у танка срывало гусеницу или он мог загореться. «Пантера» миновала два изувеченных Pz-IV — их экипажи с мрачным видом шагали на запад.

Ягер пожевал нижнюю губу. Эле находится всего в пятнадцати километрах к востоку от Бреслау. Ящеры уже начали обстреливать город с берега Одера. Если они установят свою артиллерию в Элсе, то смогут вести по Бреслау прицельный огонь и разбросают столько маленьких мин, что по городу станет невозможно ходить, не говоря уже о перемещении танков.

И все же ему приказали оставить позицию, которую он мог успешно защищать. Приказы не подлежат обсуждению, и Ягер даже не стал возражать. Его не удивил бы приказ стойко держаться, даже если бы цена оказалась очень высокой, а отступление выглядело естественным. Но теперь, когда они держали стойкую оборону, он получил приказ отходить. Ну, как еще это можно назвать? Безумие!

Его тревога только усилилась, когда танки заняли новые позиции. В деревушке, расположенной неподалеку от окраины Бреслау, стержне нового рубежа обороны, до войны проживало человек пятьдесят, не больше. Вокруг расстилалась равнина, и Ягер не нашел никаких оправданий для ее существования. Несколько участков, затянутых колючей проволокой, несколько траншей для пехоты — явно недостаточно для серьезной обороны, какими бы убедительными они ни выглядели на карте в теплой штабной комнате, куда не достает артиллерия ящеров.

Его водителю пришла в голову такая же мысль.

— Господин полковник, нас заставили отступить и занять эти позиции?

— Иоганнес, поверь мне, я бы такой приказ не отдал, — ответил Ягер.

У кого-то возникли кое-какие разумные мысли по организации обороны. Солдат в белой парке, надетой поверх черного комбинезона, направил «пантеру» в амбар, ворота которого выходили на восток: хорошая позиция для стрельбы, если ящеры будут наступать со стороны Элса на Бреслау. В двух сотнях метров к западу от амбара находился каменный дом, куда можно было отступить после нескольких первых залпов, — хорошая запасная позиция. Но если ящеры начнут развернутое наступление, их не остановить.

Следовало отдать должное артиллерии, пытавшейся не выпустить ящеров из Элса. К западу от города земля дрожала от разрывов тяжелых снарядов. Казалось, все пушки, которые имелись в распоряжении немцев в Бреслау, вели огонь по этому участку земли. Со времен Первой мировой войны Ягер не видел такого мощного обстрела.

Присмотревшись, он с удивлением обнаружил, что ни один снаряд не разорвался на территории Элса. Вермахт сдал город ящерам, и Ягер никак не мог понять, зачем. Теперь противник мог спокойно накопить силы, чтобы нанести следующий удар в самый удобный для себя момент. Неприятель с удовольствием воспользовался ошибками, которые совершило немецкое командование. В полевой бинокль Ягер наблюдал за тем, как танки и грузовики въезжают в Эле и концентрируются к востоку от города.

— Проклятье, что происходит? — осведомился Гюнтер Грилльпарцер, в его голосе звучал праведный гнев. — Почему мы не обстреливаем Эле отравляющим газом? Направление ветра нам благоприятствует — он дует прямо на запад. У нас превосходная цель, но мы ее игнорируем. Я видел, как важные шишки совершали глупости, но это уже слишком.

Ягеру следовало пресечь подобные разговоры, но он промолчал. Еще секунд тридцать он разглядывал Эле в бинокль, а потом опустил его и покачал головой. Он рисковал своей шкурой, чтобы обстрелять отравляющим газом фабрику в Альби, где производились противогазы. Какого дьявола начальство не отдает приказа о газовой атаке?

— Отломи мне кусок хлеба, Гюнтер, — попросил он.

Когда стрелок протянул ему хлеб, Ягер выдавил на него мясную пасту из жестяного тюбика. Глупость командиров — еще не повод голодать. Умереть — да, голодать — нет.

Он продолжал разглядывать мясо и хлеб, когда в амбаре вдруг стало светло, как днем. Нет, даже ярче, чем днем.

В наушники Ягер услышал, как закричал Иоганнес:

— Глаза!

Ягер поднял голову и тут же опустил. На Эле, превратившийся в огненный шар, было больно смотреть. Наполнивший амбар свет из белого последовательно стал желтым, оранжевым и красным, постепенно тускнея. Когда Ягер вновь выглянул наружу, он увидел огромный огненный столб, окрасивший облака в цвет крови.

Он ощутил, как содрогнулась земля под гусеницами «пантеры». Ветер ударил в двери амбара и мгновенно стих. Сидевший внутри башни Гюнтер нетерпеливо спросил:

— Черт подери, что там у вас происходит?

— Я не знаю, — ответил Ягер, а через мгновение добавил: — О господи!

Он знал, что сделала бомба из взрывчатого металла с Берлином; он слышал о том, что произошло с Вашингтоном, Токио и к югу от Москвы. Но знать, на что такая бомба способна, и видеть собственными глазами — разница примерно такая же, как между написанием любовного стихотворения и потерей девственности.

— Им удалось, — ошеломленно проговорил Ягер.

— Кому, господин полковник? — с негодованием спросил стрелок.

— Физикам в… не имеет значения, где, Гюнтер, — ответил Ягер; его охватило благоговение, которого он не испытывал даже в церкви, но тем не менее он не забыл про великого бога безопасности. — Мы только что отомстили ящерам за Берлин.

Экипаж танка завопил так, словно людьми овладел дьявол. Ягер присоединился к ликованию, но не терял хладнокровия. Благоговение по-прежнему переполняло его. Он участвовал подобно Прометею в похищении у ящеров части взрывчатого металла. Не так уж часто полковникам бронетанковых войск удается лично повлиять на ход истории. И сейчас у Ягера было именно такое ощущение. Оно затопило все его существо.

Он встряхнулся, стараясь вернуться в нормальное состояние.

— Иоганнес, как глаза? — спросил он по внутренней связи.

— Думаю, все будет в порядке, — ответил водитель. — Прямо у меня перед носом неожиданно сверкнула самая большая вспышка в мире, я еще вижу огненное кольцо, но оно постепенно тускнеет.

— Хорошо, — сказал Ягер. — Подумай вот о чем: для ящеров, находившихся в Элсе, это было подобно вспышке солнца в сантиметре от их морды — последнее, что они увидели.

Раздались новые восторженные крики. Гюнтер Грилльпарцер сказал:

— Знаете что, господин полковник? Я должен извиниться перед большими шишками. Никогда не думал, что доживу до этого дня.

— Я принял решение, капрал, — ответил Ягер. — Пожалуй, я не стану им рассказывать про твое недостойное поведение, иначе, не дай бог, они все перемрут от потрясения. — Стрелок громко расхохотался, а Ягер добавил: — Я и сам думал, что они тронулись умом, и мне не стыдно в этом признаться. Но сейчас все встало на свои места: ящеры сконцентрировали большие силы в Элсе, мы не обстреливали город, чтобы удержать их там и чтобы случайно не повредить бомбу, а потом…

— Да, господин полковник, — с энтузиазмом согласился Гюнтер. — А потом!

По цвету и форме облако, поднимающееся над местом взрыва, походило на императорский мухомор note 40. Впрочем, цвет больше напоминал мякоть абрикоса, чем ярко-оранжевый оттенок гриба, знаменитого еще со времен Римской империи, но это уже не имело значения. Интересно, на какую высоту вырос чудовищный гриб?

— Ну, — сказал он негромко, — теперь ящеры не возьмут Бреслау.

Но Гюнтер Грилльпарцер его услышал и издал победный вопль.

* * * Настойчиво шипел сигнал тревоги. Атвар дергался и вертелся в невесомости, ему ужасно не хотелось просыпаться. Но очень скоро он понял, что сражение проиграно. И вместе с сознанием к нему вернулся страх. Командующего флотом не будят для того, чтобы сообщить хорошую новость. Один из глазных бугорков повернулся к монитору связи. Так и есть, оттуда на него смотрело лицо Пшинга. Рот адъютанта двигался совершенно беззвучно. Он выглядел ужасно, а может быть, у Атвара было отвратительное настроение из-за того, что его разбудили.

— Активировать двустороннюю связь, — приказал Атвар компьютеру, а потом обратился к Пшингу: — Я слушаю. В чем дело?

— Недосягаемый командующий флотом! — воскликнул Пшинг. — Большие Уроды — дойчевитские Большие Уроды — взорвали ядерную бомбу, когда мы готовились взять город под названием Бреслау. Мы сосредоточили самцов и технику для решительного наступления, в результате наши войска понесли большие потери.

Атвар оскалил зубы в гримасе боли — тосевит, имевший некоторые представления о Расе, мог бы принять ее за смех. План Атвара по покорению Дойчланда предполагал, что Большие Уроды располагают какими-то образцами нового оружия, но только не атомной бомбой.

— Ситуация повторяет историю с бомбой, взорванной в СССР, когда Большие Уроды воспользовались украденным у нас плутонием?

— Недосягаемый командующий флотом, в настоящий момент результаты анализов носят предварительный характер, — ответил Пшинг. — В первом приближении получается, что часть материала бомбы действительно украдена у нас, но вторую половину они произвели самостоятельно.

Атвар снова состроил гримасу. Если анализ верен, произошло то, чего он опасался больше всего. В СССР Большие Уроды взорвали бомбу, созданную из плутония, украденного у Расы, но тогда они еще не умели производить собственные бомбы. Раса понесла большие потери, но с ними можно было смириться. Если дойчевиты теперь не только умеют делать бомбы из готового плутония, но и производить собственный, война с Большими Уродами принимает новый, отвратительный характер.

— Какими будут ваши приказы, недосягаемый командующий флотом? — спросил Пшинг. — Следует ли нам сбросить бомбу на Бреслау, чтобы отомстить за погибших самцов?

— Ты имеешь в виду наше атомное оружие? — уточнил Атвар. Когда адъютант сделал утвердительный жест, Атвар тяжело замотал головой: — Нет. Какой смысл? Зачем создавать дополнительные зоны заражения, которые придется пересекать нашим самцам. А радиоактивные осадки? Учитывая погоду на Тосев-3, от них пострадают наши войска на востоке. К сожалению, нам не удалось установить район, в котором дойчевиты проводят свои ядерные эксперименты.

— В этом нет ничего удивительного, — заметил Пшинг. — Они настолько отравили свою территорию, когда у них взорвался реактор, что мы не можем определить, где находится их новый научный центр.

— Верно, — с горечью ответил Атвар. — Даже собственные ошибки и некомпетентность идут им на пользу. Ведь после того урока, который мы преподали ниппонцам, они должны были понять, что мы будем самым жестким образом подавлять любые попытки создания атомного оружия. Так что дойчевиты стараются соблюдать максимальную секретность.

— Но вы же не оставите их безнаказанными только из-за того, что не можете обнаружить их ядерные реакторы! — воскликнул Пшинг.

— Ни в коем случае, — ответил Атвар.

Если он не нанесет ответного удара, восстание, которое пытался организовать Страха, покажется мелкой неприятностью по сравнению с тем, что сделают капитаны кораблей и офицеров теперь. Если он не хочет уступить свою должность Кирелу, необходимо дать достойный ответ Большим Уродам.

— Пусть наши специалисты выберут подходящий город дойчевитов, находящийся в зоне радиоактивного заражения. Мы напомним Большим Уродам, что с нами следует считаться. Доложите о выборе цели немедленно.

— Будет исполнено. — Лицо Пшинга исчезло с монитора.

Атвар попытался снова заснуть. Так он сможет показать, что последняя неудача не вывела его из равновесия. Однако взрыв атомной бомбы произвел на него сильное впечатление, и сон оказался таким же неуловимым, как победа над Большими Уродами.

«Да, таким способом мне не удастся укрепить свою репутацию среди самцов», — подумал Атвар. Оставалось только посмеяться над самим собой. К тому времени, когда война будет закончена — если это вообще когда-нибудь произойдет, — ему повезет, если он сумеет сохранить хоть какую-то репутацию.

Вновь ожил монитор связи.

— Самый крупный город, находящийся в зоне заражения, называется Мюнхен, недосягаемый командующий флотом, — доложил Пшинг. На экране появилась карта, показывающая местонахождение Мюнхена. — К тому же это промышленный центр и транспортный узел.

Атвар внимательно изучил сеть железных дорог и шоссе, окружающих город.

— Очень хорошо, — ответил он, — пусть Мюнхен будет уничтожен, дойчевиты и остальные Большие Уроды на То-сев-3 получат хороший урок.

— Будет исполнено, — сказал Пшинг.

* * * Существует легенда о Вечном жиде. С рюкзаком и немецкой винтовкой за плечами Мордехай Анелевич успел столько постранствовать, что вполне мог быть героем этой легенды.

На востоке от Лодзи партизанам было непросто находить места для своих баз, где их не смогли бы отыскать ящеры. Поэтому Анелевичу пока не удалось найти партизанский отряд. Несколько раз мимо проезжали транспортеры ящеров. Они не обращали внимания на пешехода. Вооруженные люди часто встречались на дорогах Польши, некоторые из них поддерживали ящеров. Кроме того, ящеры спешили на запад, где кипело сражение с нацистами.

Даже на таком большом расстоянии был слышен далекий гул артиллерии, словно где-то там бушевала летняя гроза. Мордехай пытался следить за ходом сражения по возрастающему или затихающему гулу, но понимал, что это бессмысленно.

Он шагал по направлению к крестьянскому дому в надежде отработать ужин, когда западный горизонт вспыхнул. Может быть, это солнце показалось из-за туч? Нет — сияние испускали сами облака.

Мордехай в благоговейном страхе смотрел на огромный сияющий гриб, который медленно поднимался к небу. Как и Генрих Ягер, он сразу сообразил, что произошло. Но в отличие от Ягера он не знал, кто взорвал бомбу. Если немцы, тогда Мордехай внес в ее создание свой вклад, ведь он участвовал в транспортировке взрывчатого металла.

— Если нацисты, должен ли я гордиться собой, или мне следует принять на себя часть вины? — спросил он вслух.

И вновь в отличие от Ягера не нашел однозначного ответа.

* * * Теэрц проверил показания радара. Нигде нет следов самолетов дойчевитов. И тут же Ссереп, один из его ведомых, сказал:

— Похоже, сегодня будет легкий день, недосягаемый господин.

— Так думал Ниввек — вспомни, что с ним стало, — ответил Теэрц.

Раса не успела спасти Ниввека, и он попал в плен к дойчевитам. Если верить отчетам, дойчевиты лучше относились к пленным, чем ниппонцы. Он надеялся, что отчеты не врут. Бедный Ниввек! Теэрцу до сих пор снились кошмары о плене.

Теэрц подозревал, что его ждут новые кошмары. Он хотел — о, как он хотел! — чтобы Элифрим выбрал другого самца, чтобы возглавить полет, направленный к Мюнхену с целью нанесения удара возмездия. Если бы дойчевиты знали, что находится на борту одного из самолетов, они подняли бы в воздух всю свою авиацию, чтобы его сбить. Дойчевиты взорвали атомную бомбу, уничтожив множество самцов Расы, и теперь им следует напомнить, что за такие поступки приходится платить.

Благодаря Теэрцу Токио уже заплатил эту цену, а ведь ниппонцы даже не успели создать свое атомное оружие — они лишь занимались исследованиями. Конечно, они Большие Уроды, но Теэрц почему-то чувствовал вину за гибель невинных мирных жителей. А теперь ему придется стать свидетелем того, как целый тосевитский город сгорит в пламени атомного взрыва.

Пилота по имени Джисрин, чей самолет нес ядерную бомбу, сомнения не мучили.

— Цель закрыта облаками. — Его голос звучал механически — казалось, говорит компьютер. — Бомбометание будет осуществляться по радару.

— Вас понял, — ответил Теэрц и обратился к Ссерепу и второму ведомому, сравнительно неопытному летчику по имени Хоссад: — Нам следует уходить от истребителя возмездия по широкой дуге, после того как он сбросит бомбу. Судя по тому, что я слышал на семинарах, истребителю будет грозить опасность, если он окажется слишком близко к месту взрыва. Повторяйте мой маневр.

— Будет исполнено, — хором ответили Ссереп и Хоссад.

По командному каналу связи Теэрц слышал, как Джисрин отдает практически аналогичные команды своим ведомым. Потом он добавил:

— Я выпускаю бомбу на отметке… Время. Взрыв произойдет только после того, как высотомер покажет соответствующую величину. Пора расходиться.

Теэрц направил свой истребитель по широкой дуге, чтобы лечь на обратный курс. Скоро они будут на базе, в южной Франции. Ведомые последовали за ним. Все шло прекрасно, как во время тренировочных полетов, и он почувствовал облегчение — такие вещи редко случаются на Тосев-3, — впрочем, интуиция подсказывала ему, что их наверняка поджидают какие-то неприятности.